Один из результатов упражнений Индии с Артуром был открыт Дейви Маттом. Дейви чистил Стара после охоты. Эту работу полагалось выполнять конюхам, но на Дейви она всегда действовала успокаивающе, и он знал, что Матт ценит неустанную заботу о своих любимых лошадях. Матт, который вышел из дома, увидел Дейви у стойла Стара.

Дейви отреагировал на его присутствие кивком и продолжил методично чистить влажный черный плащ, а Матт, постояв некоторое время в тишине, опираясь на дверной косяк, сказал:

– Знаешь, я вырос с Кловер. Она была мне как сестра.

– Я знаю, – ответил Дейви, и Матт благодарно посмотрел на него.

– Да, конечно, знаешь. Ты был почти что своим. Артур – лорд Баллинкри, – никогда не был своим, хотя мы росли все вместе. Слуги всегда обращались с ним по-другому. Он всегда был для них маленький лорд Баллинкри. А потом он и сам держался обособленно. Он обычно задирал меня. Я никогда не любил его.

Пауза. Затем решительно:

– Боюсь, что, возможно, из-за этой ранней неприязни я позволил себе иметь против него предубеждение.

Снова пауза.

– Я не могу чувствовать к нему симпатию даже сейчас.

Это было трудное признание. Дейви ничего не сказал, только спокойно кивнул, словно они обсуждали виды на урожай. Матт продолжал, делая вид, что не придает этому большого значения.

– Он всегда был в очень хороших отношениях с хозяйкой, хотя из этого не следует, что он плохой человек, правда? Он и хозяйка помногу и подолгу беседовали на Рождество.

– Я видел, что им много есть что сказать друг другу, – отвечал Дейви.

Матт беспокойно дернулся, затем подошел ближе.

– У них нет детей, у Артура и Кловер. Дейви кивнул и нагнулся, чтобы вычистить грудь и живот Стара, так что его лицо было скрыто. Он знал, что Матту так легче разговаривать с ним.

– Индия слышала о новом человеке в Лондоне, который может помочь бесплодной женщине. Операция проводится при помощи специальных инструментов. Она настояла, чтобы Артур вызвал этого человека для Кловер.

Вот теперь Матт сказал все. Дейви выпрямился, посмотрел на друга и увидел в его глазах боль, страх и неуверенность. Операция, когда что-то режут, когда жертва сильно страдает, и когда есть большая вероятность смертельного исхода... А Матт любил Кловер. Матт, который был так нежен, что даже не мог подумать, чтобы его сыновей секли розгами за их грехи. Но что мог Матт сделать? Он не мог вмешаться в дела жены с другим человеком.

– Ты говорил с лордом Баллинкри? – спросил Дейви.

– Нет. Я не знаю, могу ли я. Дейви, что мне делать?

– Возможно, ты можешь поговорить с леди Баллинкри, – предположил он.

Страдания Матта усилились:

– Но я не уверен, знает ли она уже. Если они не сообщили ей, это будет для нее ударом.

– Я думаю, ты можешь поговорить с лордом Баллинкри, но так, чтобы хозяйка не знала. Ей бы не понравилось, что ты идешь против нее.

Матт попробовал было заговорить и замолчал. Ему трудно было допустить, что Дейви знал, как Индия управляет им, даже если Дейви никак не укорял его за это. Он постоял в нерешительности еще немного, затем быстро кивнув Дейви, ушел.

Дейви никогда не узнал, предпринял ли Матт какие-нибудь шаги в этом деле или нет. Но вне зависимости от ответа, это никак не сказалось на результате. К концу Рождества Артура так захватила эта мысль, что он отвез Кловер в Лондон, чтобы встретиться с хирургом и предложить ему выполнить операцию без промедления. Операция состоялась в собственном доме хирурга 20 января. Им использовались новые инструменты, которые, как он сказал, «уменьшат то, что длится мучительные годы, до одной минуты».

Кловер выдержала операцию и исследования с большим мужеством, не разрешая себе жаловаться, и лишь однажды невольный тяжелый вздох вырвался у нее. Хирург объявил, что она перенесла операцию очень хорошо, и он полностью верит в успех. На следующий день после операции она была очень слаба, что объяснили потрясением от испытания. Однако утром она проснулась в жару, который неуклонно повышался. Два дня она металась в бреду и в первые часы 24 января умерла.

Артур был опустошен. Никто не предполагал, что он сильно любил жену, поскольку их брак был заключен по финансовым соображениям, но он вырос с ней так же, как и Матт, и они прожили вместе в браке шесть лет. Он гнал лошадей, сломя голову, из Лондона в Морлэнд, не дав даже никаких указаний, что делать с несчастным трупом. Внезапно появившись в семье со своей ужасной новостью, он стал кричать, что в этом вина Индии, что она убедила его пойти на операцию из злобы и чтобы отомстить Кловер. Индия побледнела и пыталась отвести от себя страшное обвинение. Когда Артур прервал на мгновение громкую речь, Матт бросился к нему и вытащил его из комнаты, толкнув прямо в руки Дейви.

– Дай ему тминной водки, дай ему настойку опия, что-нибудь. Он вне себя. Он потерял разум. Я должен вернуться к своей несчастной жене.

Дейви взял рыдающего, близкого к обмороку Артура, отвел его наверх и оказал необходимую помощь. Когда Артур начал снова неистовствовать, Дейви отослал всех слуг подальше, чтобы они не слышали ничего, так как боялся того, что мог высказать сгоряча Артур. В конечном счете он был очень рад, что так поступил, а когда несколько часов спустя он, наконец, утихомирил Артура и уложил его в постель, где тот забылся в судорожном сне не без помощи приличного количества бренди, Дейви выглядел очень задумчивым.

Именно в этот раз, как никогда прежде, Матт возблагодарил Бога за то, что он послал ему Дейви, ибо Дейви все больше и больше проявлял свои достоинства. Матт жестоко страдал. Он чувствовал вину за то, что не вмешался вовремя в предстоящую операцию, хотя, по правде говоря, он ничего не мог сделать. Именно Дейви управлялся с Артуром, держа его подальше от Индии и от остальных домочадцев, пока не привел его в более спокойное состояние ума. Дейви убедил Артура, что ему будет лучше вернуться домой в Кендал, и поручил Клементу сопровождать его туда. Дейви съездил в Лондон, чтобы устроить похороны Кловер, и Дейви же сообщил другим членам семьи о трагедии.

Если, вернувшись в Морлэнд, Дейви стал более спокойным и погруженным в свои мысли, менее склонным к общению, чем раньше, этого не заметили среди всеобщей подавленности. Весь дом был погружен в глубокий траур, Матт заказал отцу Коулу заупокойную мессу и попросил его произнести слова нежной благодарности своей жене, которая ни на мгновение не оставляла его одного и служила ему единственным утешением. Дейви наблюдал издалека, решив выждать, когда у Индии пройдет период преданности, и кошка снова выпустит свои коготки. Тем временем он внимательнее прислушивался к болтовне слуг и одним или двумя осторожными вопросами умудрялся направлять их пустой разговор в нужное русло.

Как-то поздно вечером Матт сидел после ужина в гостинице «Корона» в Ветерби, когда вошел Дейви. Матт устроился на ночь в Ветерби не потому, что было очень далеко возвращаться домой, просто у него еще оставалось несколько дел в Ветерби, и Индия сказала, что нет никакой надобности мучить себя поездками туда и обратно, в то время как в Ветерби есть вполне подходящая гостиница. Таким образом она продемонстрировала свое внимание к мужу и заботу о его благополучии, и Матт любил ее за это. Очень многие причины могли заставить Дейви срочно приехать к нему, но мысли Матта сразу же обратились к Индии, поскольку он подозревал, что она беременна, и он с тяжелым сердцем оставлял ее одну, несмотря на ее нежное ворчание, что она уже привыкла к этому.

Он вскочил так быстро, увидев Дейви, что больно стукнулся коленом о подставку, но даже не почувствовал боли.

– Дейви, что случилось? Что-нибудь не так? Лицо Дейви было серьезным.

– Хозяин, я хочу, чтобы ты вернулся в Морлэнд со мной немедленно.

– Хозяйка больна! – закричал Матт, оттолкнув табурет и нащупывая кошелек. – Я знал, что мне не стоило оставлять ее.

– Нет, хозяин, никто не болен, – произнес Дейви.

– Дети...

– Все здоровы.

– Тогда что?..

– Я хочу, чтобы ты вернулся со мной немедленно и один. Оставь своих людей здесь и поехали со мной.

– Но что произошло? – настаивал Матт с заметным беспокойством.

Дейви наклонился над столом и твердо посмотрел на него.

– Кое-что в Морлэнде, я думаю, тебе надо увидеть. Ты должен знать. Все живы и здоровы, я обещаю.

– Тогда почему ты мне всего не расскажешь?

– Хозяин, пожалуйста, поверь мне. Я не могу сказать тебе, потому что ты не поверишь, ты должен увидеть сам. Кое-что происходит, назовем это несправедливостью, с которой тебе придется столкнуться. Но об этом я не могу тебе сказать. Матт, пожалуйста, поверь мне.

То, что Дейви назвал его по имени, его твердый голос, настоятельный призыв в его глазах подействовали на Матта. Он думал о несправедливости и полагал, что какой-нибудь слуга подрался с другим или совершил кражу, но не понимал, почему Дейви не мог сообщить ему о чем-нибудь подобном. Но Дейви был его друг.

– Хорошо, я поеду, – согласился он, наконец, надевая шляпу.

Дейви быстро поехал через поля. Дорога заняла менее двух часов. Однако, когда они приблизились к Морлэнду, он заставил Матта спешиться и привязал лошадей в рощице. Дальше они продолжили путь пешком, обогнули дом и зашли с черного хода. Тут Дейви предостерег Матта.

– Ступай тихо, хозяин. Не шуми. Мы не должны их потревожить, иначе они уйдут, прежде чем мы застанем их.

Матт отшатнулся.

– Мне это не нравится. Это обман. Почему мы не можем встретить их утром с соответствующими обвинениями. Мне не нравятся такие интриги.

Дейви смело посмотрел ему прямо в глаза.

– Хозяин, это их интрига. Они обманывают тебя. Единственный способ вынудить их признаться, это застать на месте. Пожалуйста. Так нужно.

Матт неохотно уступил. В тишине мужчины вошли через черный ход. Должно быть, Дейви смазал замок и петли, потому что ключ легко повернулся, и дверь распахнулась без звука. Внутри стояла темнота. Когда они отперли дверь, Дейви ощупью нашел руку Матта и повел его. Они очень быстро прошли через внутреннюю дверь в центральный двор, называемый садом Элеоноры. Здесь по контрасту с абсолютной чернотой прохода, сверху падал слабый свет от звезд. Дом стоял погруженный в темноту. Нигде не виднелось ни огонька. «Все, должно быть, спят», – подумал Матт.

Они прошли вдоль восточной стороны сада, миновали сушильни и кладовые. Вот последняя секция восточного крыла, далее – мимо церкви и ризницы, которая не имела входа со стороны сада. У предпоследней кладовой Дейви остановился, поднес палец к губам и близко подкрался к двери. Матт сделал то же и прижался ухом к двери. Вначале он ничего не слышал. Затем шорох и приглушенные звуки, которые могли быть чьим-то голосом, или голосами, или просто плодом его воображения. Он чувствовал, что Дейви сам напряжен, и ощутил, как пот стекает по его спине. Тут Дейви зашевелился.

Дверь резко распахнулась. Послышался испуганный вздох, но в темноте кладовой Матт не мог ничего увидеть. Кладовая использовалась для хранения сухих товаров, и в ней царил запах промасленной шерсти, свечей, мыла и дерева, вызывающий воспоминания детства и игры в прятки. Человек, находящийся внутри, мог видеть его в просвете дверного проема. Как только Дейви начал высекать огонь, Матт услышал женский голос, приглушенный крик «Нет! Нет!». Потом послышался шорох более решительного движения и голос Дейви, мрачный от угрозы:

– Ах, вы не хотите.

Затем вспыхнула искра, маленький огонек зажегся в руках Дейви и вдруг расцвел на фитиле свечи. «Он захватил с собой все необходимое», – подумал Матт в тупом потрясении. Он предусмотрел все детали. Потрясение оттого, что Дейви уже заранее все знал. Подобно жертве, он так же мог бы кричать: «Нет! Нет!», если бы не впал в оцепенение.

Мерцающий свет свечи выхватил кладовую из мрака. Индия вскрикнула «О! О!», больше от ярости, чем от страха. Она сидела на куче одеял обнаженная, если не считать сорочки, которую успела схватить и прижать к себе, пока зажигали свет. Рядом с ней стоял отец Коул, не соизволивший прикрыть свою наготу. Он смотрел вниз на опущенные к голым ногам руки и был похож на человека, ожидающего казни. Матт почувствовал тупую нарастающую боль, как нож, застрявший в груди, бесстрастно несущий предвидение смерти. Лицо Индии казалось каким-то грязным, будто было сделано из чего-то мягкого, что могло пачкаться, волосы ее спутались. Но даже в этот момент Матт восхищался ее выдержкой и самообладанием. Она не плакала и не причитала, не умоляла о прощении. Ее дух не признавал никакой вины, только ярость от такой неожиданности. Первым ее побуждением было прикрыть себя, но в следующий момент она, наоборот, отбросила ночную сорочку, чтобы схватить лежащие поблизости твердые предметы, и продолжая пронзительно кричать, стала швырять их в Дейви.

Он уклонялся от них, пламя свечи беспорядочно колыхалось вместе с ним, а предметы глухо ударялись о дверь и о него. Индия не смотрела на Матта, он не был уверен, заметила ли она вообще его присутствие.

Чувство отвращения поднималось в нем. Он оторвался от двери и сказал Дейви:

– Пойдем. Ради Бога, пойдем.

Дейви немедленно повиновался и последовал за ним, захлопнув дверь, а вдогонку в нее тяжело стукнулся последний снаряд. Пламя свечи наклонилось и погасло. Неожиданно воцарилась темнота и Матт с благодарностью ощутил ее безопасность. Отвращение охватило его. Он хлебнул ртом воздух, его качнуло и вырвало на клумбу. Дейви подошел к нему. Матт почувствовал сильные теплые руки на своих плечах. Он попытался оттолкнуть его, но безуспешно. Когда рвота прошла, он выпрямился и ему стало легче.

Неожиданно Матт отшатнулся от Дейви и направился к выходу из сада. За оградой сада его встретила густая, приятно пахнущая чернота земли, многих акров земли, достаточно темная, чтобы скрыть его горе, его унижение и стыд. Он узнал все, все в одной короткой, как молния, вспышке, что высветила живые, незабываемые детали. Не только сейчас, не только отца Коула в кладовой нынешней ночью. По мере того, как он, спотыкаясь, убегал все быстрее, пытаясь спрятаться от Дейви, от Морлэнда, от самого себя, воспоминания все сильнее теснились в его мозгу, подобно людям, пришедшим поглазеть со злорадным удовольствием на труп преступника.

Как долго? Всегда? С самого начала?

Другой священник, тот, кого она обвинила в непотребных домогательствах.

Он вспомнил ее слова, ее сообщение о якобы состоявшейся беседе. Она, возможно, рассказала ему истинную правду, за исключением того, что вложила свои собственные слова в уста священника, а его слова – в свои. Она ему предлагала себя, а он отказался, и в ярости она явилась к Матту, а Матт отомстил за нее, уволив человека, который ей отказал.

Знают ли слуги? Наблюдали ли они, смеясь над ним?

Все время она уезжала: в город, Харрогейт, Боже мой, в Нортумберленд! Он всегда удивлялся ее внезапно возникшей привязанности к госпоже Сабине. Не Сабина привлекала ее в Эмблхоуп. Разрозненные обрывки воспоминаний сами собрались в его голове, образовав картину, которую нельзя выбросить. Джек Франкомб. Взгляд, улыбка через плечо, жест руки. Совместная охота. Танцы с ним в то Рождество. Было ли это началом? Тогда он смотрел на ее танцы и считал доброй.

Догадывалась ли Сабина?

А кто перед Франкомбом? Между Франкомбом и священником – кто?

Оглядываясь назад, он слышал фальшь ее голоса, лицемерие ее заверений в любви к нему и ее заботы о нем. Теперь ее прикосновения казались отвратительны. Память об их страсти и близости вызывала острую горечь в горле. Теперь он очень ясно видел, почему она регулировала их семейную жизнь. Долгое воздержание между любовными связями, а потом «неконтролируемая» страсть, заставлявшая ее прерывать их пост, когда она находила нового любовника.

Воспоминания навели его на другую мысль, такую ужасную и болезненную, что он громко вскрикнул и вскинул руки вверх, словно мог защититься от нее. Дейви схватил его и попытался сдержать. Матт обернулся, ударил его и закричал:

– Оставь меня одного! Оставь меня одного! Неужели тебе мало?

– Хозяин... Матт...

Матт оскалился, как загнанная раненая лисица.

– Оставь меня!

Дейви снова протянул к нему руки, и Матт сильно ударил его кулаком в скулу, оглушив и свалив на землю, хотя тот был больше и тяжелее Матта. Прежде чем Дейви смог снова подняться, Матт скрылся в темноте. Он бежал, не разбирая дороги, словно в панике, в сторону рощицы, где они оставили лошадей. Скрывшись за деревьями, он бросился головой вперед в заросли, прикрывая рукой глаза и продирался сквозь них, пока густой подлесок вначале не замедлил, а потом и вовсе не остановил его. Он упал на землю, изнеможенный и задыхающийся, и лежал среди переплетенных кустов, сорняков и папоротника.

Мысль, от которой он бежал, вновь догнала его и завладела им молча и жестоко, так что грудь его стеснило, и он не мог дышать среди благоухающих в ночи растений.

Дети. Дети.

Как долго? С самого начала? Еще до Джемми? Джемми и Роб, и Эдмунд. Георг, маленький Томас и малыш Чарльз. Неужели никто из них... никто из них не его ребенок?

Убийственный гнев поднялся в нем. Он увидел, как он идет домой, вытаскивает их из их кроваток, топит их безжалостно, как ненужных щенят, как помет чистокровной суки, которая спуталась с беспородным вшивым кобелем. Джемми и Роб, и все остальные. Его дети. Его сыновья. Слезы, наконец, выступили на глазах. Он лег лицом вниз, укрыв голову руками, и заплакал, как дитя.

Когда Дейви понял, что упустил Матта, он сразу же повернул назад к дому. Удивительно, но там по-прежнему было тихо. Ему хотелось знать, что она делает. Индия не подняла дом. Скрытность и любовь к темноте стали уже ее привычками. Должно быть, она плела и плела планы, сидя в центре своей паутины, как паук – в спальне, обдумывая, что сказать Матту. Вряд ли она была в отчаянии. Ее реакция – ярость. Страх и опасения наступят позже. Она не верила, что все это произошло с ней. Она все еще надеялась, что сможет вновь завоевать его. А почему бы и нет? Все девять лет брака она играла им, как марионеткой. Она будет плакать и обвинять себя, как она могла нанести такую обиду любимому мужу, который всегда был так добр с ней, которого она так сильно любит. Это было всего лишь глупой, незначащей ошибкой. Такого больше никогда не случится. Она очень сожалеет.

И Матт, скованный привычкой любить и верить ей, простит ее и примет назад. Лицо Дейви было мрачным оттого, что он должен возвращаться в дом. Он бесшумно спешил вверх по лестнице к большой спальне. Индия была там, уже в постели в ночном белье, и сидела в ожидании Матта. Она гладко расчесала волосы. На ее лице застыло выражение покорности и сожаления поверх сияющей детской невинности.

– Весьма трогательно, – произнес Дейви.

Выражение ее лица какую-то долю секунды оставалось неизменным, прежде чем смениться убийственной яростью.

– Я высеку тебя, – прошипела она, – я сдеру с тебя шкуру и сожгу заживо! Я отравлю тебя!

Состроив гримасу жалости, Дейви передразнил ее.

– О, муж, прости меня! – простонал он. – Это был момент сумасшествия! Я люблю только тебя!

– Вон! – закричала Индия. – Вон отсюда!

– Еще рано, хозяйка, еще рано. Есть небольшое дельце, которое мы должны вначале сделать.

Он шагнул к ней, и страх погасил ярость, как ветер задувает огонек свечи.

– У меня нет с тобой никаких дел, – закричала она, схватив постельную одежду для защиты. – Тебе лучше убраться, пока мой муж не вошел, иначе тебе будет хуже.

– Нет, хозяйка. Все это прошло. Вам больше не удастся дурачить мужа, потому что я знаю обо всех остальных тоже и собираюсь сделать так, чтобы и он узнал.

– Ты! Он не поверит тебе! – заявила она с насмешкой, но в глазах появилась настороженность.

– Поверит. После сегодняшней ночи он поверит мне. Между прочим у меня есть свидетели. Вы не были так осмотрительны, как думали. Артур рассказал мне о вас и о себе, и Джеке Франкомбе. И Клемент знает. Много слуг знают, но они не могли сказать хозяину раньше, он бы посчитал их сумасшедшими. Но теперь он прозрел.

– Артур не может... – начала она, но страх уже сквозил в ее глазах.

– Артур может. Уже смог. После того, как вы убили его жену.

Тут Индия стала плакать.

– То не моя вина. Меня это совсем не касалось! Он сам решил. Я не желала ее смерти. Почему я должна?

Дейви невозмутимо ждал. Лицо ее стало мокрым от слез, и Индия спросила:

– Что ты хочешь? Что я должна сделать?

– Так-то лучше. Сейчас вы стали благоразумней. Я скажу, что вам делать. Вы напишете все, полное признание вашему мужу в письме.

– Нет!

– Да! Я буду стоять здесь и смотреть, как вы пишете. Все. Вы поняли?

Она не ответила, сотрясаясь в рыданиях. Слезы падали, как летний дождь.

– А потом я вручу это письмо.

– Ты? Почему ты? Она не верила.

– Потому что у меня лучше получится. Я его друг.

– Почему ты? – опять спросила она, вытирая пальцами слезы с лица.

Жест такой детский, что Дейви был почти тронут. Почти.

– Я знаю, что для него лучше, – ответил Дейви, и это не прозвучало даже как ответ. – Встаньте. У меня с собой есть бумага и чернила. Подойдите и сядьте за этот стол и пишите. Поторопитесь. Это должно быть сделано до его возвращения.

Все еще всхлипывая, Индия медленно выбралась из постели и подошла к столу, откинув прилипшую к ее мокрому лицу прядь волос тыльной стороной ладони и жалобно сопя. Она села, и Дейви положил перед ней бумагу и вложил в ее руку перо.

– Пишите, – скомандовал он.

Она медлила. Ее залитые слезами, зеленые как листва, глаза взывали к нему. Сейчас она была в его власти, и Дейви чувствовал себя победителем. Она ожидала его команды, ее воля исчезла.

– Пишите, – снова приказал он. – Дорогой муж, дорогой Матт...

Она писала. Медленно, с многочисленными остановками и всхлипываниями. Рука все время тряслась, слезы падали на листы, так что чернила расплывались. Поторапливаемая и направляемая Дейви, Индия писала. Покорная, плачущая, с мокрыми глазами, – она признавалась в грехах. Он читал письмо через плечо, по мере того, как Индия его писала. Она поздно научилась писать и никогда не пользовалась этим умением, если можно было обойтись без него. Ее письмо походило на каракули пятилетнего ребенка: орфография ужасная, почерк неуклюжий.

– Подпишите, – сказал он, когда она закончила. Она подписала. Он разрешил ей встать, оставив послание на столе. Она повернулась к нему.

– Могу ли я сейчас пойти в постель? – неуверенно спросила она.

Он взглянул на нее с торжеством. «Куда делась ее красота, – подумал Дейви, – куда делась ее наглая самоуверенность?»

– Сейчас вы можете спать. Спите, сколько пожелаете.

Она не понимала его намерения, пока не стало слишком поздно. Он встретился с ней взглядом и подумал, что сейчас она ждет от него поцелуя. Затем страх запоздало отразился на ее лице. Давление его рук на горле не позволяло ей издать ни звука, кроме сдавленного глотка. Она была высокой, крепкой женщиной, хотя ослабленной случившимся. Однако его руки – руки труженика, вряд ли размягченные годом службы у господина, сделали свое дело. Он держал ее на вытянутых руках, и ее побежденные конечности безрезультатно шлепали его.

Он долго, для верности, держал ее после того, как она затихла, а потом с неожиданным отвращением к тому, что он держал, оттолкнул ее. Он все еще не был уверен, намеревался ли он с самого начала совершить это. Он прислушался на мгновение, но в доме было совершенно тихо. Матт мог вернуться в любой момент, слуга мог проснуться. Он должен действовать быстро.

Дейви открыл ее шкаф и быстро перевернул мягкое ароматное белье, не обращая внимания на чувство протеста к этим остаткам ее чувственного, еще живого обаяния. Он нашел то, что хотел – длинный шарф из цветного шелка, который она иногда носила как пояс вокруг талии, иногда через плечо. Он затянул его петлей на ее шее, а потом с большим трудом поднял бездыханное тело и завязал другой конец на крюке для люстры. Когда он отпустил ее, она повисла, покачиваясь медленно на четверть оборота в каждую сторону. Пальцы ее ног едва задевали пол, издавая тонкий звук, похожий на мышиную возню. Табурет перевернут и брошен на тщательно выбранное место. Испачканное, со следами слез письмо лежало на столе. Последнее послание, трогательное и совершенно убедительное. Под кроватью ее собака Ойстер съежилась в безмолвном страхе.

Он быстро вышел из комнаты и направился в рощицу забрать лошадей и начать поиски Матта. Только дойдя до привязанных лошадей, Дейви осознал, что снова и снова вытирает руки о куртку, словно пытаясь очистить их от какой-то скверны.

Дейви безуспешно искал Матта всю ночь. С рассветом он вернулся в дом и застал там шум и волнение. Миллисент обнаружила свою госпожу повешенной в спальне, когда она пришла будить ее. Клемент срезал шарф и послал за священником, которого нигде не могли найти, и за Маттом, о котором думали, что он все еще в Ветерби. Матт сам пришел вскоре после Дейви с красными глазами и измученный, готовый простить жену. Клемент срывающимся голосом рассказал ему, что произошло, и провел его в комнату. Матт уставился на ее безжизненное лицо, на красное кольцо вокруг шеи и уже не смог выронить ни одной слезинки. Он поднял глаза, осмотрел круг лиц с оцепеневшим выражением ребенка, который от дурного обращения стал почти тупым, ожидая не облегчения, а высматривая, с какой еще стороны нанесут ему удар.

Объяснения поступали по капле, пока Матт сидел на стуле в комнате управляющего, куда его поместили. Он не говорил и не двигался, словно сбитый с толку горем. Дейви заглядывал время от времени, хотя на него свалилась тысяча дел. Когда он пришел перед закатом, он увидел, что Матт, наконец, уснул, по-прежнему сидя на своем стуле. Его голова прислонилась к жесткой стене дымохода. Во сне он выглядел очень молодым, слишком молодым, чтобы познать такую боль.

«Я был должен тебе жизнь, – подумал Дейви, глядя на него. – Сейчас долг выплачен. Она больше никогда не обманет тебя». Линия рта во сне выражала беззащитность, темные ресницы, мягкие и длинные, выделялись на загорелом лице. Дейви почувствовал, как слезы подступают к горлу. «Что будет теперь делать Матт?» – думалось ему. Когда пройдет первый шок, что он станет чувствовать? Он протянул руку и очень нежно хлопнул Матта по щеке. В тревожном сне Матт шевельнулся и судорожно вздохнул. Но было бы лучше, если бы он никогда не узнал правды, продолжал бы счастливо пребывать в своей мечте о совершенстве?

«Я был тебе плохим другом, Матт, даже совсем не другом после всего случившегося». Он вышел, плечи его опустились, и прежде чем Матт проснулся, Дейви ушел из дома, не сказав ничего в объяснение.