Концерт для скрипки со смертью

      – Норму, – коротко ответил тот.
      – Черта с два вы это сделаете!
      – Кто это – Норма? – спросила Джоанна.
      – КЖД  Суилли, – с чувством ответил Атертон, – мы зовем ее Норма по совершенно очевидным причинам. Она веселая, хороший товарищ, пьет как рыба и ругается как боцман – типичный нормальный сотрудник уголовки. Но я не думаю, что из этого выйдет что-то путное, Билл. Я просто так и вижу, как Супер  выдает вам лицензию отправить ее в спальном вагоне только для того, чтобы пошарить в бирмингемских отбросах. Заскочить перекусить на скорую руку в пабе с Биверсом или со мной – это одно дело, но с ней это может завести слишком далеко.
      В этот момент зазвонил телефон, и, как только Атертон вышел из комнаты, Джоанна повернулась и прильнула к коленям Слайдера.
      – Ты в самом деле думаешь, что Анн-Мари была замешана в какой-то большой преступной организации? Мне это кажется таким невероятным.
      – Ты предпочитаешь теорию Атертона?
      – Могут быть и другие объяснения. Ну если уж дошло до этого, то я бы предпочла твою версию.
      – Почему?
      – Потому что ты видишь дальше и лучше, чем он.
      Вернулся Атертон, и вид у него был торжествующий.
      – Нашлась машина Анн-Мари. Команда экспертов сейчас вовсю трудится над ней. И отчет о машине Томпсона тоже только что пришел. Ничего особенно интересного, за исключением нескольких длинных темных волос. Очень длинных темных волос.
      – Ты говорил, что его подружка брюнетка, – заметил Слайдер.
      – Коротко подстриженная, с вьющимися волосами, – вполголоса вставила Джоанна.
      – Где нашли машину?
      Торжествующая улыбка Атертона стала шире на миллиметр.
      – На задней улочке в Айслингтоне, примерно в полумиле от места, где живет Томпсон. На расстоянии пешей прогулки, как вы могли бы сказать.
      – Но, в самом деле, – запротестовала Джоанна, – никто не может быть настолько глуп, чтобы бросить машину человека, которого он только что убил, так близко от своего собственного дома.
      – Вы были бы поражены, узнав, насколько глупы большинство людей.
      – Кто на дежурстве, Хант? – спросил Слайдер. – Не возражаешь, если я позвоню?
      – Воспользуйтесь аппаратом на кухне, – посоветовал Атертон.
      Оставшись в комнате вдвоем, он и Джоанна поначалу осторожно рассматривали друг друга, потом Атертон прочистил горло. Джоанна весело прищурилась.
      – Предполагаю, что вы хотите сделать мне некое предупреждение. Вы его всегда защищаете, верно?
      – Вы знаете, что он женат, или нет?
      – Да. Да, я это знаю.
      – Давно женат. Он никогда раньше не заводил никаких связей – он человек не такого типа.
      – А в этом деле есть типы?
      – У него двое детей, закладная на дом в банке и еще его карьера. Он не собирается бросать все это из-за вас.
      – А разве я от него этого ожидаю?
      – Я просто предупреждаю вас для вашего же блага.
      – Нет, это не так, – ответила она ровным голосом.
      Он посмотрел прямо на нее.
      – Послушайте, каждого человека можно увлечь в сторону, но если он бросает дом под влиянием момента, это может стать для него катастрофой. Это разрушит его, и я не имею в виду материальное разрушение. Он – один из действительно честных людей, из тех, кого я знаю, у него есть совесть, и беспокойство, и чувство вины перед женой и семьей, если он их бросит, разрушит любое счастье, которое он мог бы обрести с вами.
      Джоанна подавила улыбку.
      – Вы заходите слишком далеко и слишком быстро. Не это ли называется «перейти к умозаключениям»?
      – Да тот факт, что он сделал это, уже означает, что все это очень серьезно. Вы не знаете его так, как знаю я. Он не такой, как мы, – он из другого поколения. Он не может легко относиться к любым вещам. И он очень... неискушен... в некоторых делах.
      – Ладно, – сказала она, оглянулась назад и опять посмотрела на Атертона. – Я думаю, он достаточно взрослый человек, чтобы самому решать за себя, вы так не считаете?
      Атертон бессознательным нервным движением потер тыльную сторону ладони пальцами другой руки.
      – Я не хочу, чтобы вы поставили его в положение, когда он будет вынужден решать. Неужели вы не понимаете, что как только это произойдет, он будет одинаково несчастлив, какой бы путь ни выбрал.
      – Не вижу, чем бы я тут могла помочь, – серьезно ответила Джоанна.
      Атертон почувствовал, как внутри него нарастает злость на то, как легкомысленно она все воспринимает.
      – Вы можете прервать все это, сейчас, пока дело не зашло дальше.
      – То же самое может и он.
      – Но он не хочет. Вы это знаете. Если только вы оставите его в покое...
      Теперь она уже открыто улыбнулась.
      – Ах, но ведь для этого он тоже должен оставить меня в покое. Об этом вы не думали?
      Атертон дернулся, вскочил и направился к камину. Подойдя к огню, он мягко ударил кулаком по каминной решетке.
      – Вы могли бы не поощрять его, – наконец сказал он, не оборачиваясь. Он боялся потерять над собой контроль, если будет смотреть на нее. – Вы могли бы сделать хотя бы это.
      – Могла бы, – согласилась она, задумчиво глядя на его напряженную спину. – Но я по-прежнему думаю, что в любом случае это его дело, как решать, а не ваше и не мое.
      Он обернулся к ней.
      – Это лишь показывает, насколько вы в действительности заботитесь о нем! И вас не терзает совесть, что вы разбиваете его жизнь, не так ли?
      Она внимательно поглядела на него, как бы решая, стоит ли еще раз попытаться заставить его понять. Все же она решила, что стоит.
      – Я не верю, что статус-кво – это единственная конфигурация, которая может быть подходящей, или что восстановление статус-кво должно быть обязательно главной целью в жизни. Жизнь богата именно своими возможностями, и согласно одному только закону вероятностей некоторые из этих возможностей могут быть и лучшими.
      – Вы сделаете несчастными множество людей, – резко сказал Атертон.
      – Я не верю также и в то, что быть счастливым есть главная цель в жизни.
      – Дерьмо! – взорвался наконец Атертон. Она пожала плечами и не произнесла ни слова.
      В этот момент в комнату вернулся Слайдер.
      – Думаю, мне лучше отвезти тебя сейчас домой. Дела становятся все горячее. – Он перевел взгляд с нее на Атертона. – Вы что тут, ругались?
      – Дискутировали, – осторожно ответил Атертон. – Наши взгляды на некоторые вещи весьма расходятся.
      – Глупости, – улыбнулась Джоанна. – Мы поругались из-за тебя – пытались узнать, кто из нас любит тебя больше.
      – Кто победил? – Слайдер заулыбался, не поверив ей.
      – Я считаю, это была ничья, – сказала Джоанна, за что была вознаграждена быстрой и насмешливой улыбкой Атертона.
      В машине Слайдер спросил:
      – О чем вы говорили, пока я ходил к телефону?
      – Он уговаривал меня оставить тебя.
      – О-о! – В голосе его прозвучала тревога. – И что ты сказала на это?
      – Что ты достаточно взрослый, чтобы решать самому. – Это вовсе не было тем, что он хотел от нее услышать, и она это знала.
      – И почему все должно быть так сложно? – с беспомощным вздохом задал он вопрос в пространство, как и многие другие делали это до него.
      – Потому, что такова жизнь. Легкая, но не простая.
      – Хорошо тебе говорить, что она легкая.
      – Но она такая и есть. Всегда ведь знаешь, какая есть альтернатива.
      – Наверное, мне не хватает твоей смелости.
      – Здесь дело не в смелости.
      Они остановились под светофором.
      – Ну, не надо так круто. В чем же тогда дело?
      – В подходе. Примерно так, как если надо снять пластырь. Есть один подход – отлеплять его миллиметр за миллиметром. И другой – один хороший рывок, и все сделано. Ты всегда знаешь с самого начала, каков будет конец, поэтому я считаю, что с тем же успехом лучше сразу сделать один хороший рывок.
      Он смотрел на нее, испытывая одновременно так много сложных чувств, что ни за что не смог бы их выразить. Светофор переключился на зеленый свет, и он машинально переключил скорость и тронулся с места, не сознавая, что делает.
      – Все равно, – сказала она через мгновение, – не впадай в заблуждение, что ты и я можем с этим справиться.
      Он взглянул на нее с недоумением.
      – Но ты-то можешь справиться с чем угодно!
      – О да, – непонятно ответила Джоанна, – я знаю. В этом и вся трудность. Когда-нибудь это в конце концов меня и прикончит.
      Он хотел было возразить, сказать ей, что он – не Атертон, что он не понимает загадок, но тут же понял, что догадался о смысле ее слов. Любовь, которую он испытывал к ней, знала свои пути лучше, чем он сам. Она была и свирепой и нежной в таких странных пропорциях – смесь желаний грубо овладевать и лелеять одновременно, – что он чувствовал себя избитым, потрясенным и опустошенным; и вместе с тем почему-то мощным и крепким. Он ощущал себя сильнее нее – и как это только могло быть?
      Они подъехали к ее дому. Ему страстно захотелось заняться с ней любовью, утонуть в ней и никогда не всплывать на поверхность. Она была как теплый кусочек веселого и радостного дня, который ему не хотелось покидать.
      – Ты зайдешь? – спросила она, видя, что он не двигается.
      – Нет, я должен ехать домой.
      – А еще говоришь, что у тебя недостает смелости.
      Она посидела неподвижно еще несколько мгновений, а когда начала вылезать из машины, Слайдер заговорил:
      – Ты знаешь, что завтра похороны Анн-Мари?
      – Нет, я не знала. Ты поедешь туда?
      – Как частное лицо, не официально. Хочешь поехать со мной?
      – Да. Я хотела бы поехать. Со всем этим так легко забыть о ней.
      Она серьезно посмотрела на него, желая убедиться, что он понял смысл ее слов, и он, разумеется, понял, что она имела в виду. Он коснулся ее лица кончиками пальцев и поцеловал в губы, но так, как будто благословлял.
      – Завтра я за тобой заеду, – сказал он.

* * *

      Даже будучи подготовленным, он не ожидал, что похороны будут такими угнетающими. Ночью потеплело, и начался противный дождь, продолжавший идти весь день, и в одиннадцать утра было так же сумрачно, как могло быть и в четыре часа ночи. Вдобавок к этому, людей, провожавших Анн-Мари в последний путь, было настолько мало, что все от этого выглядело много хуже. Да, конечно, у нее не было других родственников, кроме тетки, но Слайдер ожидал, что будут еще какие-то друзья или знакомые, люди из ее прошедшей жизни, хотя он едва ли мог сказать, кто бы это мог быть. Фактически же домашняя жизнь Анн-Мари Остин была представлена миссис Рингвуд, сопровождаемой экономкой, капитаном Хилдъярдом, поверенным и пожилым человеком, оказавшимся садовником миссис Рингвуд; со стороны ее жизни, относившейся к работе, были лишь Джоанна и Мартин Каттс.
      – Я думаю, пришли бы и другие, если бы их предупредили пораньше, – прокомментировала Джоанна без осуждения в голосе.
      – Сью Бернстайн позвонила Рут Чизхолм в Бирмингем на случай, если кто-то из тамошних захочет приехать, но, похоже, никто так и не смог, – добавил Каттс.
      – Наверное, для них это слишком далеко, – сказала Джоанна.
      – Глупости. От Бирмингема сюда ближе, чем от Лондона.
      – А-а. Ну, вероятно, они сегодня работают, – неубедительно подытожила Джоанна.
      Служба была до отвращения сокращенной и не вызвала духовного подъема у Слайдера, который предпочитал либо свою Высокую церковь, либо вообще никакой, и никогда не мог преодолеть мысли, что современный перевод молитвенника, будучи настолько плохим, практически являлся кощунством. Так что ничто не могло отвлечь его мысли от того факта, что Джоанна села рядом с Мартином Каттсом, и что, когда она заплакала, Мартин обнял ее, а она положила голову ему на плечо. Слайдер просто возненавидел его за эту постоянную скользкую готовность проявлять физическую привязанность. Почему я никогда не мог быть таким? – возмущенно спрашивал он сам себя. То, что Каттс с такой легкостью давал и брал, ему, Слайдеру, всегда стоило мучений и усилий...
      Поминальное слово на краю могилы было кратким, и сразу после него, настолько быстро, насколько это позволяли приличия, все заспешили прочь в поисках укрытия от дождя. Слайдер оказался в непосредственной близости от миссис Рингвуд, рядом с которой для моральной поддержки топтался капитан Хилдъярд.
      – Я удивлена, видя вас здесь, инспектор, – величественно произнесла миссис Рингвуд, – вы здесь официально представляете полицию?
      – Нет, мэм, я здесь в частном порядке.
      – В частном порядке? – Она приподняла бровь. – Как это может быть? Вы ведь не были дружны с моей племянницей, не так ли?
      – Нет, мэм. Но я ощущаю свою глубокую причастность к ее делу – достаточную, чтобы захотеть выразить свое соболезнование и уважение.
      – Как это освежает, когда узнаешь, что и у вас, ребята, есть место для человеческих чувств, – вставил капитан Хилдъярд, улыбаясь желтыми зубами из-под усов, дабы показать, что это всего лишь шутка, хотя глаза его были такими же бегающими и блестящими, как и в прошлую их встречу. Он обернулся, чтобы рассмотреть Джоанну.
      – А вы, молодая леди, вы были подругой нашей бедной, дорогой Анн-Мари?
      Джоанна, казалось, была сбита с толку и даже разозлена направленным на нее взглядом с неискренними словами. Она поглядела на его галстук, избегая встречаться с ним глазами, и резко ответила:
      – Я «делила с ней парту» в оркестре. А как насчет вас? Я никогда не слышала, чтобы она упоминала о вас как о своем друге.
      Это прозвучало грубо и вызывающе. Слайдеру показалось, что глаза Хилдъярда стали откровенно враждебными, хотя ответил он Джоанне спокойным и ровным голосом.
      – Я знал бедное дитя с той поры, когда она была еще малюткой. Принадлежа к совершенно другому поколению, я едва ли мог бы претендовать на звание друга, но я знаю, что она относилась ко мне с доверием и привязанностью. Это, вероятно, одна из привилегий моей профессии, завоевывать место в сердцах моих юных клиентов. Много раз я приходил, чтобы вылечить ее пони от колик, а щенка от глистов, и поверьте мне – нет лучшего пути, чтобы завоевать любовь ребенка.
      – Может быть, заедете к нам на стаканчик шерри? – внезапно произнесла миссис Рингвуд куда-то в пространство.
      Это напомнило Слайдеру времена школьной латыни, когда он изучал правило построения фраз, которые «предусматривают отрицательный ответ». Интонация миссис Рингвуд явно имела тот же эффект.
      – Нет, благодарю вас, мэм. Я должен вернуться в Лондон. – Поворачиваясь на дорожке, чтобы направиться к машине, он оказался бок о бок с миссис Рингвуд, тогда как Хилдъярд был вынужден отступить назад и занять место рядом с Джоанной.
      – Кстати, миссис Рингвуд, – продолжил Слайдер, понижая голос и наклоняясь под зонтик поближе к ее уху, – вы когда-нибудь навещали Анн-Мари в Бирмингеме после того, как она устроилась на работу в оркестр?
      – Определенно нет. С чего я должна была навещать ее?
      – Вы никогда не были в ее квартире?
      – У меня не было причин для этого.
      – Значит, у вас никакого представления о том, в какого рода месте она жила? Снимала ли она квартиру? Или делила ее с кем-то?
      Она высказала раздражение.
      – Я об этом вообще ничего не знаю. Я уже говорила вам раньше, инспектор, я ничего не знаю об ее личной жизни. Я бы предложила вам поспрашивать у некоторых ее друзей-музыкантов.
      Слайдер поблагодарил ее, подхватил под руку Джоанну и удалился вместе с ней по боковой дорожке. Значит, это не была квартира тетки – эта возможность теперь была исключена. Но что-то было произнесено сегодня – что-то, в какой-то момент, кем-то – он не мог вспомнить, но это было что-то очень важное. Нет, он никак не мог вытащить это воспоминание. Где-то на границе сознания тревожно звенел звонок, но все было бесполезно. Он оставил попытки вспомнить, зная, что подсознание рано или поздно сделает это само, и вновь переключил свое внимание на Джоанну.
      Мартин Каттс как раз спрашивал ее, не пойдет ли она с ним в ближайший паб глотнуть пива. Она ответила отрицательным движением головы и выразительным взглядом в сторону Слайдера, на что Каттс усмехнулся, слегка чмокнул ее в губы и со словами «Увидимся в среду, раз так» удалился.
      – Там закрывают в половине третьего, – сказала Джоанна Слайдеру.
      Голос ее звучал так странно, что он внимательно посмотрел на нее и только тут заметил, что она вся посерела от холода и переживаний и вот-вот разрыдается. Он быстро потащил ее к машине, чтобы поскорее увезти подальше от этого унылого места, совершенно абсурдно вдруг пожалев, что Анн-Мари не могла уехать с ними вместе. Она ведь тоже была музыкантом, и, хотя никто не любил ее, она все же успела познать товарищескую атмосферу пабов и легкость поцелуев Мартина Каттса. Контраст был очень резким – казалось жестокостью оставлять ее лежащей там, позади.
      Он включил обогреватель и вентилятор, и поехал к Лондону с максимальной скоростью, какую только допускала мокрая от дождя дорога. Когда машина прогрелась, Джоанна немножко ожила.
      – Ну, – заговорила она наконец, – раз так, значит так. Не такие у меня были представления о похоронах. Когда я уйду, я хотела бы, чтобы сотни людей выплакали по мне глаза, а потом пошли бы и поели доброй еды, и как следует выпили, и говорили друг другу, какой хорошей я была.
      – Да, – понимающе ответил Слайдер.
      – А еще нормальная хорошая служба в церкви, со свечами и гимнами, и настоящие слова из молитвенника. Не эта второсортная замена для бедных, эта Новая Переработанная и Адаптированная Молитва Серия Номер Четыре, или как еще там называется эта паршивая книжонка. – Она посмотрела на него и неожиданно закричала: – Это несправедливо! – И, уж, конечно, это не относилось к церковной службе.
      Но он был теперь даже рад, как ни странно, что это все же не была та настоящая старомодная служба, иначе знакомые слова напомнили бы ему похороны мамы. Так всегда было, когда он слышал их по телевизору или в фильмах, и они все еще заставляли его плакать. Кроме всего остального, похороны еще напоминали вам, что пути назад не было и у вас, что каждый день у вас что-то отбиралось, что-то такое, чего вам никогда не вернуть.
      Через некоторое время она заговорила очень тихим голосом.
      – Когда я умру, ты обещаешь мне проследить, чтобы меня похоронили как следует, а не так, как мы сейчас видели? А я обещаю сделать то же самое для тебя.
      – Ох, Джоанна, – беспомощно проговорил он и взял ее руки в свою ладонь.
      Когда они доехали до Тернхэм-Грин, она вновь оживилась.
      – Я проголодалась. Знаешь, что я себе представила? Гамбургер! Хороший, настоящий гамбургер, а не тот, что из «Макдональдса». Можем мы заехать в «Макартур»?
      – Я не могу, – неохотно ответил он. – Я должен ехать в участок. Там масса вещей, которые я должен сделать, да еще совещание, к которому надо подготовиться, так что ты уж извини.
      – И это называется любовная связь, – шутливо пожаловалась она, облегчая ему ситуацию.
      – Я постараюсь и заеду попозже, по дороге домой. Если же не смогу, то в любом случае позвоню. – Она глянула на него с таким отчаянием, что он привел ей в поддержку тот довод, которым успокаивал сам себя. – Не беспокойся, теперь мы не можем потерять друг друга.
      Она улыбнулась.
      – Цыплят по осени считают! Не забывай, что когда я начну работать, тебе придется составить два невероятных графика, чтобы скоординироваться со мной.

* * *

      – Посмотрите на это, шеф, – Атертон вдвинулся своей викинговской фигурой в дверной проем кабинета Слайдера. – Справка из банка Анн-Мари, и какие же интересные цифры в ней!
      – «Мидлэнд-Бэнк», отделение на Глочестер-Роуд?
      – Думаю, что она открыла счет, еще когда была в «Ройал-Колледже», – сказал Атертон. – Хотя по ее шикарной тетке можно было подумать, что она была в «Коуттс» от самого рождения.
      – Но у нее раньше не было собственных денег, разве не так? – Слайдер разложил перед собой листы банковской справки. – Ну, итоговые цифры достаточно скромные, ничего такого, на что можно купить «Страдивариус».
      – Нет, но взгляните сюда, конец августа, видите? «Поступления из разных источников», три тысячи фунтов.
      – Это ей заплатили в оркестре?
      – Нет, то, что она получала в оркестре, проходит с пометкой «Заработок» – смотрите, вот здесь, здесь и здесь. Но «Разные источники», чертовы «источники», это они так называют депозиты, наличными или чеками, сделанные через почту или кассу. И за очень короткое время – четыре жирных чека на перевод в наличные, которые наверняка были истрачены. У нее должны были быть весьма дорогие привычки.
      – Никаких признаков погашения банковского залога, о котором говорила Джоанна?
      – О, он был выплачен уже давно. Вот смотрите, это еще интереснее. Глянем немножко назад, и вот что мы обнаруживаем. Большой взнос здесь, пять тысяч, еще одна, и четыре здесь, еще пять, шесть с половиной вот здесь. Грубо говоря, каждый месяц она вносила кругленькую жирненькую сумму, а потом забирала ее наличными. И что вы можете теперь заключить из всего этого?
      – Могла она потратить все это? Может быть, у нее был сберегательный счет?
      – Такого не обнаружено. Может быть, она играла на бирже, а может, ставила па лошадей на скачках. Но меня не столько интересует, куда они делись, сколько откуда они брались. Понимаете, о чем я думаю?
      – Скажи мне, – поощрил Слайдер.
      – Я думаю, она шантажировала какого-то человека. Или несколько человек.
      – И тот, кого она шантажировала, наконец не выдержал и убил ее? Значит, ты отошел от своей версии с Томпсоном?
      – Вовсе не обязательно. Объектом ее шантажа мог быть и он.
      – Если бы дядюшка Артур пристегнул свою деревянную ногу к заднице, то он был бы похож на яблоко.
      Атертон натянуто улыбнулся.
      – Ну, ладно, шеф, не у вас одного есть пунктик. Что-то в этой молодой женщине было такое, зловещее и некрасивое. Я все же буду держать глаза открытыми.
      – Так и делай. А вот то, на чем ты можешь остановить свои открытые глаза – отчет по ее машине.
      – Вот это да, лаборатория действительно вытащила из нее свой пальчик. И что они нашли?
      – В общем, почти ничего необычного, кроме того, что на переднем пассажирском сиденье обнаружены следы белого порошка...
      – Белого порошка!
      – Веди себя прилично. Белого порошка, который по результатам анализов оказался пиретрумом и, – он заглянул в отчет, – бутоксидом пиперонила.
      – Можно еще раз?
      – Проще, это инсектицид весьма широкого применения. Уничтожает блох, вшей, клопов, моль, жучков всякого рода и прочую живность. Свободно продается в любом магазине садовых принадлежностей или в «Вулворте» – можешь увидеть в любом хозяйственном отделе. Ядовит, если съесть его достаточно много, способен вызвать раздражение глаз и носовых слизистых оболочек, если его рассыпать или вдохнуть.
      – Это обилие информации раздражает мою мозговую оболочку, – задиристо ответил Атертон. – Какая от этого польза? Она могла купить упаковку этой дряни в любое время, для любых целей, и просыпать немного на сиденье. Куда это нас ведет?
      – Никуда. Только вот мы не нашли никакой похожей на это упаковки в ее квартире. Но еще одна вещь куда интереснее – тоже найдена на пассажирском сиденье, но в щели между сиденьем и спинкой. – Он поднял со стола маленький квадратик бумаги, первоначально сложенный вчетверо, но впоследствии смятый, затертый и запачкавшийся от пребывания в щели, которую никто, разумеется, и не думал чистить. Развернув бумажку, Атертон увидел, что это листок бумаги для заметок, того типа, который обычно держат в виде пачки рядом с телефоном. На листке круто наклоненным почерком, как если бы кто-то делал эту запись, придерживая телефонную трубку между плечом и ухом, чтобы освободить себе руки, было написано «Саломан» и рядом – телефонный номер.
      Приступ мгновенной болезненной слепоты, и Атертон вскрикнул:
      – Саломан! Саломан из «Винси»!
      – Ты знаешь, кто это?
      – «Винси» на Бонд-стрит, это торговля антиквариатом. Саломан – их эксперт по скрипичным смычкам. Эндрью Уотсон, этот тип из «Сотби», говорил о нем, когда осматривал скрипку. Кто это писал, Анн-Мари? Мы уже определили ее почерк или еще нет? Мне кажется, мы сможем это сделать. Интересно, значит, она консультировалась с ним? Это уже зацепка, в любом случае, а у нас их до сих пор почти что не было.
      Слайдер улыбнулся, видя его возбуждение.
      – Такие зацепки имеют свойство с шипением испаряться при ближайшем рассмотрении. Я поручаю это дело тебе – ты становишься здесь главным экспертом по скрипкам. Кстати, кому-нибудь надо заскочить в «Собаку и Мошонку» и поболтать с Хильдой и постоянными посетителями. Я знаю, что все они заявили, что в тот вечер не видели Анн-Мари, но это был официальный допрос. Частная неофициальная беседа должна помочь вытянуть из них правду, ту или иную. Думаю, – добавил он неуверенно, – что это более или менее мне по пути...
      – Проезд запрещен! – сладким голосом прервал его Атертон. – Вы ведь больше не ездите этой дорогой и сами это знаете. Я сам сделаю это, шеф, а вы сматывайтесь к вашей молодой любовной мечте.
      – Это страшно мило с твоей стороны, старина, – серьезно сказал Слайдер. – Я думал, ты меня не одобряешь.
      – Когда вы достаточно присмотритесь к ней, вам, может быть, станет скучно. Как бы то ни было, вы знаете, что Хильде я нравлюсь. Она с большей вероятностью разговорится со мной, чем с вами. А все мое свежее юное лицо и обаяние молодости – она просто не может устоять перед ним.
      – Как насчет охранников у ворот телецентра?
      – С ними работал Биверс. Один вроде вспомнил, что она не садилась в машину, только подошла к ней и кинулась бегом обратно, как будто чего-то испугалась.
      – Возможно, под дворниками на стекле была записка, назвавшая встречу с убийцей в пабе?
      – Нет, если убийцей был Томпсон.
      – Ну, ты знаешь, что я об этом думаю, – ответил Слайдер.
      – Может быть, ей захотелось куда-нибудь в другой паб просто ради смены обстановки. Вы можете придавать слишком большое значение некоторым вещам, знаете ли.
      Слайдер встретил его взгляд, и между ними в обоих направлениях пронеслось слишком много предупреждений, в которых ни тот, ни другой, по всей вероятности, не нуждались.

Глава 11
Мисс Мира в брюках и «Месть Монтесумы»

      – Эй, – позвала Джоанна, садясь и глядя на него сверху вниз в отблесках пляшущего пламени.
      – М-м-м? – Один его бок перегрелся, другой заледенел от сквозняка из-под двери в гостиную; лопатками он ощущал жесткость половиц, а ягодицы чесались от лежания на ворсистом ковре. И все равно, он предпочел бы не двигаться еще несколько часов. Он слишком мало спал в последнее время.
      – Ты спишь на своем инструменте, – заявила Джоанна, – а предполагалось, что ты должен развлекать меня.
      – Да я только что именно это и делал, – пробормотал он, не открывая глаз. Он ощутил прикосновение ее густых волос и мягкое короткое давление на свой член, когда она наклонилась поцеловать его.
      – Секс – это очень хорошо, но я хочу, чтобы ты еще и разговаривал со мной.
      Он со стоном перекатился на бок и чуть-чуть приподнял голову, подложив под нее ладонь.
      – Что?
      – Ты такой милый и взъерошенный, – усмехнулась она. – Такой невинный.
      – А ты похожа на опасное дикое животное. Большинство людей выглядят уязвимыми, когда снимают одежду, а с тобой все наоборот. Ты выглядишь так, как будто вполне можешь съесть меня.
      – Могу и съесть, если тебе это нравится, – спокойно пообещала Джоанна.
      – Сначала дай выпить. Все вы такие, женщины. Это и отличает вас от нас, мужчин.
      – Вы, женщины! – фыркнула она. – Сказано из глубин твоего гигантского опыта, я полагаю?
      – Не обязательно самому иметь ребенка, чтобы быть гинекологом, – с достоинством парировал Слайдер.
      Текучим движением она поднялась с ковра.
      – Ты как, будешь пить джин с тоником?
      – А будет ли обезьяна есть орехи?
      Оставшись один, он сел и повернулся к огню застывшим боком. Он осмотрелся вокруг и который раз задумался над тем чувством мира и покоя, которое приносила ему эта комната. Никогда, насколько он помнил, он не сидел на полу в своем доме, хотя и делал так в ранние дни своей семейной жизни, когда он и Айрин жили в маленькой однокомнатной квартирке. Но в своем доме он уже не мог позволить себе усесться на полу возле огня, поскольку там не было ни очага, ни камина. А эта комната не была ни элегантной, ни нарядной, она даже не была особенно чистой, но она была местом, где можно было побездельничать в совершенном покое, местом, которое ничего от тебя не требовало и ничем тебе не досаждало.
      Звяканье возвестило о появлении Джоанны со стаканами в руках. Ледяные кубики плавали на поверхности напитка, сталкиваясь подобно маленьким айсбергам, кусочки лимона желтели, как луны, облепленные сверкающими пузырьками воздуха, а сама жидкость мягко светилась голубоватым сиянием от чертовски большой доли джина в напитке. Божественный аромат достиг его ноздрей.
      – Дивно, – пробормотал он. Джоанна присела рядом с ним и подняла стакан на уровень глаз.
      – Эстетическое наслаждение, – подтвердила она.
      – Ты – как какое-то вольное и прекрасное животное. Все доставляет наслаждение рядом с тобой, наслаждение и комфорт.
      – Дискомфорт может создать любой дурак.
      – А как насчет ответственности и долга?
      Она отвернула голову, чтобы почесать о плечо кончик носа. Даже нельзя было представить, чтобы Айрин когда-нибудь была способна на нечто подобное.
      – И это тоже может. Кому-то это подходит, кого-то это даже может устраивать, ты знаешь. А кто-то выполняет долг сперва по отношению к себе самому.
      – Хорошо тебе говорить. У тебя-то нет жены и детей.
      – Ох, уж эти жены и дети! – Видя его раздражение, она все же решила продолжать. – Ладно, подумай сам, если ты не можешь сделать самого себя счастливым, то, вероятнее всего, ты не преуспеешь в этом и по отношению к кому-нибудь другому, разве не так? И какая тебе от меня польза, если бы я была несчастна?