Пешком через Ледовитый океан

Теперь мы были милях в семи от острова, пройдя добрых четыре мили прекрасной дорогой по совершенно ровной льдине. Это навело меня на мысль, что мы, возможно, достигли припая и сегодня без особого труда доберемся до твердой земли. Впервые за все путешествие я подумал, что мы добьемся своей цели. (Однако, пока мы фактически не вступили на землю, нельзя было быть абсолютно уверенными, что нам это удастся, так как лед все время был в движении и всякое могло случиться.)

Аллан и Кен были далеко впереди. Аллан шел первым; спина совсем не донимала его, и нелепо было держать его все время третьим номером, когда он прекрасно мог идти впереди. Я едва видел его вдали, а Кен держался за ним. Фриц и я двигались параллельно на расстоянии ярдов двадцати друг от друга и разговаривали. Так, сидя на нартах и болтая, мы ехали почти час, затем заметили, что начинаем приближаться к Аллану и Кену. Они находились в трех или четырех милях от острова Фипса и, очевидно, встретили какое-то препятствие, так как стали сворачивать вправо. Приблизившись, мы поняли, в чем дело: оказалось, что льдина кончилась. На остров Фипса мы не попадем. Огромная полоса воды и ледяной каши отделяла его от нас. Нам оставалось только двигаться вдоль края разводья. Мы прошли несколько миль, наконец решили свернуть и пойти по битому льду и… будь что будет.

В это время Аллана сильно напугал белый медведь. Обычно у Аллана не было при себе ружья. Я только несколько раз видел его с ружьем в руке, и это бывало большей частью тогда, когда я фотографировал. Аллан испытал настоящее потрясение. Белый медведь появился внезапно, когда Аллан шел далеко впереди Кена и в качестве орудия защиты у него была только парашютная ракета. Он вытащил ракету из своего мешка и нацелил ее в медведя. Медведь ушел, что крайне удивило нас. Прицелившись аккуратно, Аллан мог попасть в медведя, испугать его и обратить в бегство, однако ракета могла и не оказать никакого действия.

В тот вечер после длинного санного перехода остров Фипса казался нам совсем близким, и мы понимали, что надо искать какие-то пути, чтобы как можно скорее попасть на него. Мы вышли на битый лед и с огромным трудом продвинулись мили на полторы. Один раз мои нарты перевернулись, неудачно столкнувшись с ледяной глыбой, и аккуратно опустились вверх дном в лужу талой воды. Кинокамеры и пленка лежали на нартах поверх всего груза, так как это было для них, несомненно, самое безопасное место. Когда я укладывал поклажу на нарты, мне не приходило в голову, что нарты могут перевернуться вверх дном и ящик окажется в воде, а остальная кладь – над водой. Извлечь нарты стоило адского труда, но в конце концов, основательно повозившись, мы сумели поставить их на полозья. К счастью, ящик с кинокамерой был герметически закрыт; предосторожности ради мы для изоляции выложили его внутри резиной.

Этим вечером мы оказались на маленькой плоской льдине ярдов 150 в поперечнике. Разбили лагерь, поели и решили спать под открытым небом. Установили несколько столбов, маркировочные флаги и направили их на определенные ориентиры на острове Фипса, чтобы можно было определить наше движение по отношению к нему. Примерно через час после того, как мы остановились лагерем на льдине, обнаружили, что движемся с угрожающей быстротой мимо острова Фипса. Мы тогда находились уже в каких-нибудь полутора или двух милях от ближайшей точки острова и за это время даже чуть-чуть приблизились к нему, но нас уносило дрейфом мимо него. За ночь, примерно за восемь часов, нас унесло миль на шесть. Это вселяло тревогу. Если бы мы плыли параллельно острову Фипса, было бы не так плохо; но мы слегка приближались к нему, и весьма вероятно, что мы ударимся о его дальнюю оконечность. При этом льдина, конечно, расколется на части.

Ближайшие льдины были ярдах в 200 от нас, а перебраться по разделявшей нас ледяной каше казалось невозможным. Вернуться назад мы тоже не могли. Пришлось оставаться на месте. Ночью спали не слишком хорошо и все время просыпались. Просыпаясь, я бросал взгляд на остров Фипса, который, казалось, становился все ближе и ближе. Теперь уже были видны возвышавшиеся на нем скалы. К завтраку мы находились в четверти мили от острова, но двигались очень быстро. На глаз казалось, что столкновение неизбежно. Тут же совершили разведку, чтобы убедиться, не удастся ли нам покинуть льдину, но это было невозможно. Вокруг нас тянулись сплошные лужи, и не оставалось никаких надежд перебраться на другую льдину. В течение пяти часов нам ничего не оставалось, как сидеть и ждать, что произойдет.

К северо-западу от острова Фипса, милях в пяти от него, находился островок. Тогда мы не знали его названия, но впоследствии выяснилось, что то был остров Литл-Блэкборд. Основной дрейф льда шел между этим островом и островом Фипса. Когда наша льдина приблизилась к проливу между двумя островами, мы сообразили, что там может образоваться какое-то скопление плавучего льда. Это было чисто теоретическое предположение, и мы решили: «Хорошо, будем готовы». В то мгновение, когда все льдины, столкнувшись, соприкоснутся, мы пойдем. Так и произошло, как предполагали, – случайно ли или потому, что мы рассуждали здраво, можно только гадать. Едва мы очутились посредине между двумя островами, как все льдины, пробиваясь вперед, действительно сгрудились. Мы воспользовались этим, немедленно покинули нашу льдину и направились на северо-запад к Литл-Блэкборду. К тому времени стало ясно, что на остров Фипса нам не попасть. Мы уже миновали его. У нас были резонные основания идти к острову Литл-Блэкборд, но, начав перебираться через движущийся лед, мы вскоре обнаружили, что на нашем пути есть несколько очень плохих участков и некоторые из них весьма опасны. Но у нас был уже большой опыт пребывания в подобных условиях, и нам надо было как можно скорее перебраться на сушу.

Фриц и Кен шли впереди. Я остановился, чтобы зарядить кинокамеры, и отстал. Когда я наконец догнал Аллана, мы увидели, что от остальных двух наших спутников нас отделяет полоса ледяной каши, да и весь район теперь (утром 28-го) был уже испещрен многочисленными лужами. Мы потратили около пяти часов на то, чтобы соединиться с Кеном и Фрицем, и вся эта операция была, конечно, рискованной. Все здесь было в движении. Не раз нам удавалось добираться до какого-нибудь разводья, где плавали многочисленные устойчивые льдины, но все они вращались вокруг нас. Вначале все передвигалось в одном направлении со скоростью примерно двух узлов, затем останавливалось и внезапно начиналось обратное движение со скоростью полтора узла, и так без конца…

Аллан и я тогда находились приблизительно в трех четвертях мили от острова Литл-Блэкборд. Фриц и Кен были по другую сторону разводья. Пока мы выжидали, чтобы лед успокоился, они пошли вперед и попытались добраться до земли. На наш взгляд, они теперь находились от нее в 50 ярдах. Перед ними простиралось разводье, оставшееся открытым благодаря сильному течению, и отдельные льдины перемещались в нем со скоростью примерно четырех узлов. Эта узкая полоса в 50 ярдов была, конечно, непроходима. Кен и Фриц некоторое время выжидали, надеясь, что им все же удастся перебраться. Если бы они пришли туда немного раньше, то, вероятно, были бы уже на твердой земле. Когда они подошли к этому месту, там еще было довольно спокойно, и, перепрыгивая с одной ледяной глыбы на другую, можно было бы добраться, правда с большим риском для себя, до берега. Но они, все еще колеблясь, выжидали, а между тем весь район стал перемещаться, так что о переходе теперь не могло быть и речи. Во многих отношениях это было даже неплохо. Они ведь могли застрять на острове.

Литл-Блэкборд представляет собой гранитную скалу высотой примерно 1000 футов. Это внушительная скала, если смотреть на нее под определенным углом. Когда мы впервые увидели ее, она не произвела на нас большого впечатления, но под углом нашего зрения к ней она представляла поистине величественное зрелище – огромная гранитная башня почти без осыпей. Нижняя граница облаков находилась на высоте от 800 до 900 футов, так что она отрезала верхушку острова. Очень крутые утесы при тогдашнем освещении казались темными. Этот остров выглядел, как огромная черная скала, уходящая далеко в облака, однако облака срезали лишь самую верхушку. Облака отражали все пространство открытой воды, и повсюду на них были темные пятна. Это было очень зловещее и незабываемое зрелище. В поперечнике остров имел, вероятно, четверть мили, но это был все же остров, такой же устойчивый, как Шпицберген. Если мы собирались достичь твердой земли, то вполне могли сделать это здесь.

Мне, вероятно, могут возразить, что, потерпев неудачу в достижении Шпицбергена, я изображаю Литл-Блэкборд чуть ли не как сам Шпицберген. Но и между ними есть что-то общее. Шпицберген тоже ведь не материк. И от него до Европы надо еще добираться. Поэтому если нам удастся выбраться из ледового плена и ступить на эту твердую скалу, то можно считать, что наше путешествие закончено. Но в данный момент оно еще отнюдь не было закончено.

Наконец Аллан и я все же решились рискнуть перебраться через разводье, перепрыгивая с одного скопления битого льда на другое там, где эти скопления уплотнялись. Они уплотнялись за несколько секунд настолько, что вполне могли выдержать нас; этот момент надо было точно уловить и прыгать, так как битый лед затем снова расходился и начинал двигаться. В конце концов нам удалось переправиться и соединиться с Фрицем и Кеном. Но в этот вечер у всех нас было подавленное настроение. Когда мы соединились, я снял несколько кинокадров, и теперь, просматривая фильм, о нашем настроении можно судить по лицам, показанным на фотоснимках.

Глядя вверх на этот очень близкий скалистый остров, мы все еще не надеялись, что попадем на него. За прошлую ночь нас унесло дрейфом примерно на шесть или семь миль, и были все основания ожидать, что сегодня произойдет то же самое: нас унесет течением к северо-западу от острова, и на следующее утро мы окажемся уже в пяти милях от него. Это вполне реально. Итак, вечером мы разбили лагерь, и я послал донесение, что мы находимся в 50 ярдах от земли, от которой прошлой ночью нас отделяли 200 ярдов. Так обстояло дело. Мы не могли добраться до острова, и я сообщил капитану Бьюкенену, командиру «Индьюренса», что на следующее утро мы будем в пяти милях к западу от Литл-Блэкборда. Достигнуть Северо-Восточной Земли нам, мол, не удастся. В том направлении тянулась огромная полоса открытой воды, и лед повсюду был взломан. Поэтому, как я сообщал ему, мы будем держать курс прямо на корабль, и нам понадобится неделя или даже больше, чтобы приблизиться к нему. Попытка ступить на твердую землю может отнять у нас две недели.

В этот вечер меня больше всего угнетала мысль, что мы можем вовсе не достигнуть земли в районе Шпицбергена. Но даже если вместо Шпицбергена нам придется взбираться на корабль, это по сути дела будет означать, что нам все же удалось выполнить план – пересечь огромный Северный Ледовитый океан с одного края до другого.

Несмотря ни на что, эту ночь мы спали не слишком плохо. Как обычно, ночь провели под открытым небом на нартах. Проснувшись на следующее утро, к своему удивлению, обнаружили, что остров Литл-Блэкборд все еще рядом, почти на том же месте. Мы продвинулись на несколько сот ярдов, однако, кажется, не отдалились от острова; скорее всего даже несколько приблизились к нему. И мы пустились в путь, чтобы как следует его разглядеть. Я зарядил кинокамеры и фотоаппараты и взял рюкзак.

Остров находился от нашего лагеря примерно в четверти мили, но от края льдины, на которой мы расположились, до него было около сотни ярдов: со вчерашнего дня полоса битого льда расширилась. Битый лед все время находился в движении, мелкие льдины раскачивались, перемещались и вращались. Как бы там ни было, я зарядил все свои фотоаппараты – два фирмы «Никон» и один «Роллейфлекс» – и обе кинокамеры и зашагал вслед за Алланом и Кеном. Затея была рискованной. Лед был пока в спокойном состоянии, но мы видели слабые признаки движения. Все пребывало в ненадежном равновесии, которое зиждилось на упершейся в остров льдине: она сдерживала полосу битого льда с достаточной силой. В результате лед здесь спрессовался настолько, что льдины не опрокидывались под ногами идущего по ним человека. Достаточно было подвижки на несколько дюймов – и равновесие нарушилось бы самым опасным образом. Фриц остался на краю льдины на случай, если нам понадобится надувная резиновая лодка. Я шел вслед за Алланом и Кеном, которые потратили немного времени на то, чтобы вырубить несколько ступеней на крутом спуске к другой льдине. Я решил, что кому-нибудь из нас надо последить за окружающей обстановкой. Стоя примерно на полпути, я внимательно наблюдал за льдом. Тем временем Аллан и Кен с трудом продвигались вперед, чтобы установить, куда они смогут добраться. Это была рекогносцировка, чтобы выяснить, можно ли достигнуть земли.

Продолжая шагать взад и вперед, проверяя состояние льда, я находился рядом с Фрицем, когда мы увидели, что Кен и Аллан взбираются на остров. Мы видели, как две фигуры карабкаются вверх по скалам. Я сразу же пошел за ними, чтобы попытаться заснять на пленку момент выхода на твердую землю, но, поскольку это событие произошло несколько неожиданно, мне не удалось заранее подготовиться к нему: надо было пройти порядочное расстояние, чтобы начать фотографировать. Я старался идти как можно быстрее, но встретился с Кеном и Алланом, когда они уже были на пути назад. Лед все же не внушал доверия, и совершить второе путешествие на остров только для того, чтобы сделать несколько снимков, было бы слишком рискованно. Пока я размышлял, Фриц крикнул, что лед начал двигаться; всем нам пришлось пуститься бегом к прежнему месту. Обратный путь был очень тяжелым. К этому времени вращающиеся льдины покрылись водой. Но мы благополучно вернулись на нашу льдину, и тут все пришло в движение. Остаток дня мы не могли никуда перебраться. Вот так обстояло дело!

В результате нам не удалось запечатлеть на фотографии исторический момент выхода на твердую землю, но Аллан и Кен оказались достаточно предусмотрительными и принесли с собой два куска горной породы – один маленький, оставшийся у Кена, и второй побольше, величиной с чайную чашку, который они передали мне. Это были, по нашим предположениям, обломки гранита. Критически настроенные люди могут подумать, что это сказки – камни сохранились у нас от Аляски и мы тащили их всю дорогу через Северный Ледовитый океан! Единственным подтверждением наших сообщений, пожалуй, будет посылка на Литл-Блэкборд геолога, чтобы он убедился в истинном происхождении гранита.

Как и при других кульминационных моментах путешествия последнего времени, в данном случае мы также не испытали большой радости: быть может, мы стали маловпечатлительными или потому, что только двое из нас побывали на твердой земле, подобно тому как только Хиллари и Тенсинг достигли вершины Эвереста. Всегда ведь остается какой-то неприятный осадок оттого, что цель достигнута не всеми участниками экспедиции. Чтобы полностью ощутить радость успеха, нужно было, по-моему, чтобы мы все четверо одновременно побывали на острове. Другими словами, все произошло не так, как я представлял себе в мечтах. Мысленно я видел, как, прежде чем взбираться на землю, мы движемся с нартами по плавучему льду, который приводит нас к припаю, идем по припаю до самой приливной трещины, а затем, перемахнув через трещину, попадаем на твердую землю и… останавливаемся. Но так не случилось. Вместо этого оказалось, что лишь двое из нас побывали на земле и состояние льда не позволило нам снова до нее добраться.

Нам предстоял еще дальний путь, пока мы достигнем корабля, и положение наше было совсем не безопасно. В это время корабль находился в 140 милях к юго-западу от нас. Расстояние порядочное, а ледовые условия быстро ухудшались. За последние четыре-пять дней лед взломался не только в данном районе, к северо-востоку от пролива Хинлопен, но и по всей зоне, которая простиралась миль на 15 от северного берега Шпицбергена.

Если бы мы запоздали хоть на один день, то нам, вероятно, совсем не удалось бы достигнуть земли, ну а если бы пришли на несколько дней раньше, то, возможно, попали бы на нее без труда. Поручиться за то или другое, конечно, нельзя. Итак, мы не ликовали, а испытывали лишь чувство удовлетворения от сознания, что два человека, представлявшие всю экспедицию, все же побывали на земле. Дело было сделано почти так, как планировалось. Никто не сможет упрекнуть нас, что мы якобы не завершили путешествия самостоятельно. Тем не менее перед нами тогда было еще немало трудностей, и у меня не было чувства облегчения и радости. Это было такое ощущение, словно на мои плечи все еще давит огромная тяжесть.

Земли мы достигли примерно в десять часов вечера, но для нас это было, скорее, десять утра, так как мы сместили время на целых двенадцать часов: двигались ночью, а спали днем. Здесь привычным способом по солнцу не узнаешь времени суток. Тут, совершая свой ежедневный круговорот, оно и днем и ночью стоит на одной и той же высоте.

Остаток дня я посвятил составлению четырех радиограмм. Их следовало тщательно обдумать и столь же тщательно закодировать. Кен помогал мне в этом. Пока я писал следующую радиограмму, он кодировал уже готовую. Вечером – фактически уже утром 29 мая, примерно в 6.30 утра, – «Индьюренс», как обычно, вступил в радиосвязь: «Внимание, внимание. Говорит военный корабль «Индьюренс». Я хотел, чтобы Фредди первый узнал о том, что мы достигли земли, но это можно было сделать лишь в том случае, если на «Индьюренс» послать закодированную радиограмму. На расшифровку ее им потребовалось бы некоторое время, но до этого мне надо было сообщить Фредди то, что на «Индьюренсе» не поняли бы, но для Фредди было бы ясно. Итак, первую радиограмму я послал для передачи Фредди Чёрчу. Находясь на станции «Т-3», он не мог слышать меня, но слышал радио «Индьюренса». Поэтому через «Индьюренс» я ему просто сообщил: «Фредди, ура!»

Помню, радист «Индьюренса» сказал: «И это все, что я должен передать для Фредди?» Затем он снова связался со мной и спросил: «И больше ничего не надо?» Я ответил: «Да, это все». Тогда он сказал: «О кей, я передам Фредди, но не думаю, чтобы он понял». Он передал мне слова Фредди: «О да, я понимаю, что это значит».

Для остальных радиограмм я воспользовался кодами. Одна радиограмма была адресована председателю комитета сэру Майлзу Клиффорду для передачи королеве, другая – непосредственно принцу Филиппу, покровителю нашей экспедиции, еще одна – для печати и последняя, короткая радиограмма – капитану Бьюкенену.

Текст сообщения, которое должно было быть передано ее величеству, гласил:

«29 мая в 19.00 по среднему гринвичскому времени, пройдя 3620 сухопутных миль от мыса Барроу и побывав на Северном полюсе, мы совершили выход на скалистый островок, расположенный на 8049 с. ш. и 20°23 в. д. Буду крайне признателен вам, если вы сообщите ее величеству королеве, что первое пересечение по льду Северного Ледовитого океана завершено. Примите лично и передайте всему комитету наши самые горячие поздравления и благодарность.

Участники экспедиции».

А нашему покровителю я передал:

«Шлем нашему покровителю самые горячие приветы с 8049 и 20°18 в. д. – пункта, отстоящего в одной миле к западу от скалистого островка, на котором сегодня непродолжительное время побывали два участника нашей экспедиции. Завершив, таким образом, наш переход, мы могли бы испытывать чувство облегчения, тем более что военный корабль „Индьюренс“ находится всего в 100 милях к юго-западу от нас, но пока еще рано предаваться благодушию, так как лед повсюду сильно взломан и быстро движется к Гренландскому морю. Предстоящие две недели санного перехода вполне могут оказаться самыми опасными за все путешествие.

У. Херберт, руководитель экспедиции».

14 ОКОНЧАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ

Нам удалось побывать на земле, и теперь мы устремились к кораблю. Надо было торопиться; к этому времени лед вскрылся повсюду и, быстро двигаясь, образовал хаотические нагромождения. Наиболее сносный для нас путь открывался в северо-западном направлении, где, по-видимому, имелась льдина порядочного размера, и мы двигались примерно в этом направлении. Однако, когда мы добрались до этой льдины, нам удалось пройти по ней лишь около двух миль, а затем снова очутились среди нагромождений льда. Это было наиболее труднопроходимое место из всех встретившихся нам с тех пор, как мы прошли первые мили от зимнего лагеря. Льдины не только были сильно взломаны, но к тому же и перемещались, сталкивались друг с другом, и нам все время приходилось перескакивать с одной плавающей льдины на другую. Нам надо было держаться как можно ближе друг к другу, чтобы не оказаться разъединенными. К тому же мы опасались белых медведей, которые каждый день подкрадывались к нам поодиночке или парами. Отпугнуть их было трудно. Приходилось просто идти вперед в надежде, что они все же первыми отступят и удалятся, иначе придется стрелять в них. Медведей было так много, и они появлялись так часто, что мы начали беспокоиться, хватит ли нам патронов. Одним метким выстрелом из скорострельной винтовки калибра 270 можно свалить белого медведя, но таким мастерством мы не обладали. К тому же при усталости, когда мы с трудом переводили дыхание, а внимание было поглощено упряжкой возбужденных собак, едва ли возможен точный прицел. Поэтому мы всегда наводили на белого медведя одновременно три винтовки, но стараясь свести до минимума расход патронов, не стреляли все сразу и производили лишь минимум необходимых выстрелов. Два или три выстрела делали только в том случае, если не были уверены, что противник мертв. Первым выстрелом мы укладывали медведя, вторую пулю посылали для проверки результатов первого выстрела – не поднимется ли медведь? А третью пулю (в случае необходимости) пускали ему прямо в голову с близкого расстояния. По-видимому, для нас это был самый надежный способ. Мы не могли позволить себе тратить три или четыре заряда на каждого белого медведя, поэтому я послал радиограмму на «Индьюренс» и запросил, есть ли у них на складе патроны к винчестеру 270-го калибра, а если нет, то не смогут ли они оказать содействие, чтобы нам сбросили винтовку подходящего калибра. К тому времени у них оставалось около тридцати патронов, которых могло хватить всего на десять медведей, то есть запас на пять дней. Без огнестрельного оружия было бы рискованно двигаться дальше. Как-то мы пытались бросать в медведя ледорубы, но он не обратил на них внимания и пошел дальше. Однажды Фриц бросил в медведя мой ботинок, который тот быстро разодрал на куски.

Я хотел было добраться на нартах до самого корабля. Капитан Бьюкенен знал это и со своей стороны пытался продвинуться на корабле как можно ближе к нам, чтобы его вертолеты могли прийти нам на помощь. «Индьюренс» пробивался сквозь плавучий лед к северо-востоку, но ему удавалось пройти лишь одну или две мили в сутки. Помню, в тот день, когда мы достигли земли, капитан Бьюкенен связался с нами по радио и сказал: «Теперь подумайте о своих возможностях: вы ведь находитесь в пределах досягаемости моих вертолетов. Я могу добраться до вас, если в этом есть необходимость, но вам придется бросить все: нарты, собак, отчеты…» В это время возникли новые трудности, так как дрейф льда замедлился примерно до одной мили в день. А затем мы и совсем застряли на одном месте. В течение трех дней мы лишь описывали круги на одном и том же месте.

Другая трудность заключалась в том, что мы ожидали еще одного сбрасывания пополнения. Канадские военно-воздушные силы великодушно согласились сделать дополнительное сбрасывание сверх первоначально запланированных. Имея необходимый запас, мы могли бы маневрировать и при случае воспользоваться любой представляющейся возможностью. Если бы, например, мы оказались в столь отчаянном положении, что не могли бы переправить собак через воду, то нам пришлось бы принять неприятное, но единственно возможное решение – бросить все и попытаться переправиться самим, захватив с собой лишь отчеты и минимальное количество снаряжения. В таком случае нам пришлось бы продолжить путь без собак, впрячься в нарты самим. Конечно, мы сделали бы это только в том случае, если бы вопрос стоял о спасении жизни и результатов нашей экспедиции. Следовательно, последнее пополнение припасов могло дать нам возможность продлить (в случае необходимости) время нашего пребывания среди льдов. Самолеты в данном случае снабдили бы нас более легкими санями, которые мы могли бы тянуть сами. Теперь, задним числом, я могу утверждать, что нам без собак удалось бы дотащить крайне необходимое имущество до корабля; однако, проделав весь путь через Северный Ледовитый океан с собаками, мы привыкли к ним и хотели благополучно доставить на корабль и их. На самом деле собак мы не бросили, и легкие сани нам не потребовались, пришлось воспользоваться только дополнительным запасом продовольствия. Однако ожидание пополнения припасов отвлекло наше внимание и отняло несколько крайне нужных нам дней.

Само сбрасывание припасов прошло превосходно, несмотря на плохие погодные условия. Покинув нас, самолет направился прямо к «Индьюренсу» и сбросил остаток снаряжения и дополнительный корм для собак на соседнюю льдину. С «Индьюренса» послали вертолеты, которые все подобрали. Это было первое событие во время плавания «Индьюренса» у берегов Шпицбергена, заставившее экипаж пережить некоторое волнение: ведь это был и первый его контакт с нашей экспедицией.

В эти дни нам было передано крайне интересное сообщение самолета канадских ВВС: лед, среди которого мы находились, был как раз такой, какой нужен был для «Индьюренса», а вокруг него – именно такой, какой был нужен нам. По злой иронии судьбы «Индьюренс» плотно застрял среди больших прочных льдин, между тем как мы находились в районе, где лед был совершенно разрушен. Прошло несколько дней, прежде чем нам удалось выбраться из этого месива.

Среди нас возникли разногласия по поводу дальнейших действий. Кен, ранее служивший в военном флоте, считал, что вертолет – вытянутая рука корабля и что в том случае, если мы собираемся достичь корабля, нам нужно лишь дойти до какого-либо места, откуда нас мог бы взять вертолет. Я признавал, что подобная операция в техническом и организационном отношении вполне реальна, но с подобным окончанием полярного путешествия, которому посвятил шесть лет своей жизни, я не мог примириться. Фриц и Аллан согласились со мной. Нам нужно было использовать до конца все возможности, чтобы добраться до корабля без потерь. У Фрица, по правде говоря, родился даже более честолюбивый план – двинуться прямо к Северо-Восточной Земле, перевалить через горы и, спустившись по противоположному склону, перебраться через пролив Хинлопен к югу от открытой воды, а затем пересечь все горы Шпицбергена и спуститься к Лонгьербюену. Возможно, это было бы осуществимо, но означало бы огромный крюк, и «Индьюренс», вероятно, не стал бы нас ждать. Нам пришлось бы возвращаться в Англию на каком-нибудь другом судне, и так как «Индьюренс» пришел на Север специально для того, чтобы подобрать нас, то я считал нашим долгом приложить все усилия и дойти до него. Вначале я рассчитал, что мы доберемся до Лонгьербюена к 24 июня – Иванову дню. Но к сожалению, корабль пришел на месяц раньше и должен был покинуть воды Шпицбергена 20 июня.

По первоначальному плану мы должны были пересечь с севера на юг длинный фьорд, глубоко вдающийся в Шпицберген; затем, перевалив через горы, спуститься к Сассен-фьорду, где нас будет ждать «Индьюренс». Мне представлялся этот торжественный акт так: мы спускаемся с ледяного щита и видим корабль, стоящий среди айсбергов. Таким хотелось видеть конец нашего путешествия. К сожалению, «Индьюренсу» не разрешено было подходить к берегу ближе чем на пять миль; поэтому заход в Ис-фьорд и Сассен-фьорд исключался. Стараясь быть хоть чем-нибудь полезным, капитан Бьюкенен повел корабль вдоль северо-западного берега острова и затем, держась севернее пятимильной границы, пытался пробиться сквозь плавучий лед нам навстречу. В течение пяти или шести дней «Индьюренс» с трудом двигался среди плавучего льда по направлению к нам, пока окончательно не застрял. Правда, можно было надеяться, что с потеплением плавучий лед ослабит свою хватку. Тем не менее, направляясь сюда, капитан Бьюкенен шел на сознательный риск, и я понимал, что если он с такими огромными усилиями пытается добраться до нас, то я не имею морального права менять свой план ради того, чтобы, ступив на твердую землю и перебравшись через горы, удовлетворить личное честолюбие. К тому же следовало ожидать, что почти столько же времени потребуется кораблю, чтобы выбраться из ледового плена.

Мы должны были сократить расстояние, отделяющее нас от «Индьюренса». С того места, где двое из нас высаживались на землю, вертолеты корабля могли бы забрать только людей, а вот если бы нам удалось сократить расстояние, скажем до 40 миль, они могли бы забрать все: снаряжение, лаек, отчеты. По плану капитана Бьюкенена мы должны были сблизиться настолько, чтобы наша партия оказалась в пределах досягаемости вертолета, способного захватить полный груз, и с этим я был согласен.

Мне уже раньше пришлось отказаться от романтической мечты торжественным актом закончить наше путешествие. Поскольку добираться до Шпицбергена не было времени, то не оставалось ничего другого, как двигаться навстречу кораблю. Корабль застрял во льдах; он стал своего рода островом, в известном смысле ничем не отличавшимся от Шпицбергена. Теперь мне представилась другая картина – четыре собачьи упряжки, двигаясь по льду, важно приближаются с севера к «Индьюренсу». Для команды это было бы великолепное зрелище; весь драматизм его взывал ко мне. Это был бы подходящий конец – такой конец, какой нужен нашей экспедиции. Излишнего драматизма не требовалось, но конечный акт экспедиции должен был быть достойным тех усилий, которые пришлось затратить. Если конец испорчен, все идет насмарку.