Бишоп поставил фотографию на место и сел в кресло у незажженного камина. Переплетаясь со старым, в нем нарастало новое чувство вины, и это было связано с Джессикой. Возможно, дело было в том, что она оказалась первой женщиной, с которой он встретился после очень долгого перерыва. С тех пор как Линн заболела, он не искал женского общества и не замечал его отсутствия. Слишком велико было опустошение, вызванное смертью Люси и помешательством Линн; осталось только негодование, напоминавшее о пережитой скорби. Негодование переросло в настоящую злость, и Бишоп направил ее в свою новую деятельность. Но и злость постепенно заглохла, оставив после себя горечь, которая цеплялась за него, как высохшая лоза за полуразрушенную стену. Но теперь что-то дремавшее внутри него в течение долгих лет начало оживать — сначала едва ощутимо, слегка волнуя, но все более настойчиво. Старые чувства потеснились, уступая место новому. Джессика была тому причиной или время, исцеляющее любую боль? Неужели к такому же результату могла привести встреча с любой привлекательной женщиной, оказавшейся сейчас на его пути? Он не мог ответить, да и не хотел раздумывать над этим вопросом. Возможно, Линн в один прекрасный день выздоровеет. А если нет... она все же его жена.

Не находя покоя, Бишоп встал с кресла и пошел на кухню. Достал из холодильника банку пива, открыл и залпом выпил половину. Задумчивый и мрачный, вернулся к креслу у камина.

Это безумие. Все, что сейчас происходит, — это безумие. Эпидемия всеобщего помешательства нарастает, зараза распространяется как чума. И это не преувеличение. Все началось с самоубийства в «Бичвуде». Через год безумие повторилось, захватив почти всех живущих на Уиллоу-роуд. Покушения на Джейкоба Кьюлека и на него самого. Убийство Агнес Киркхоуп и ее служанки. И, наконец, вчерашняя трагедия на стадионе. Около шестисот погибших! Одни были убиты током — оборвалась проводка прожектора, и ток прошел по промокшей от дождя толпе. Другие избиты и затоптаны насмерть обезумевшей толпой. Остальные совершили самоубийство. Кто как сумел. Взбирались на вышки и колонны, поддерживающие крытые трибуны, и прыгали вниз. Вешались на своих клубных шарфах. Пряжки, металлические расчески, любое оружие, которое зачинщикам беспорядков всегда удается тайком пронести на стадион, — все пошло в ход, чтобы перерезать вены. Для матча, проходившего в будний день на небольшой площадке, количество зрителей было рекордным: двадцать восемь тысяч. И около шестисот погибших! Какой кошмар разыгрался на погруженном во тьму стадионе? Бишоп невольно содрогнулся. Отхлебнув из банки, он пролил пиво и заметил, что у него дрожат руки.

Остальные выбежали на улицы — одни-, чтобы выбраться из этого бедлама, другие — в поисках средств самоуничтожения. Разбивали витрины и резали осколками запястья. Двадцать подростков добежали до ближайшей железнодорожной станции и как один бросились под проходивший мимо экспресс. В канале, расположенном неподалеку от стадиона, до сих пор вылавливают трупы тех, кто предпочел утопиться. Высокие здания служили для того, чтобы бросаться с крыш, грузовики и автобусы — чтобы бросаться под колеса. Автомобиль как средство самоубийства! И так всю ночь. Шестьсот человек!

Когда наступил рассвет, они бродили по улицам — бледные, ничего не соображающие. Невольно приходит на ум слово «зомби». Этот термин всегда вызывал у Бишопа комические ассоциации, но теперь он приобрел поистине зловещий смысл. Эти люди превратились в зомби. В ходячих мертвецов.

Пока не известно, сколько человек оказалось в таком состоянии, но, согласно последним сообщениям, гораздо больше до сих пор не найдено. Следовательно, они все еще где-то блуждают? Мертвые, но не обнаруженные? Или они где-то попрятались?.. Эти страшные мысли преследовали Бишопа целый день, ибо связь между всеми этими событиями была для него очевидной. Видел ее и Джейкоб Кьюлек, выписавшийся на днях из больницы, и Джессика — сегодня утром Бишоп с ней разговаривал. Безумие не ограничилось Уиллоу-роуд, оно прокатилось до футбольного поля, расположенного почти в миле от нее.

Интересно, что же произошло в ту ночь с Эдит Метлок? Когда они с Джессикой ее нашли, она непрерывно бормотала что-то о тьме, точно боялась, что ночь ворвется к ней в дом и каким-то образом поглотит ее. Бишоп хотел отвезти ее в больницу, но Джессика сказала, что часто видела медиума в подобном состоянии; Эдит глубоко погрузилась в себя и только сама сможет вернуть себя к реальности. Транс постепенно пройдет, а пока она нуждается лишь в присмотре. Они перенесли Эдит на кровать, Джессика положила ей под голову подушки и укрыла. Пока Бишоп осматривал комнаты и запирал кухонную дверь, Джессика позвонила в больницу. Ей сказали, что Джейкоб чувствует себя нормально и сейчас спит, приняв слабое снотворное. Нет никакого смысла приезжать в больницу так поздно; даже если за ночь произойдут какие-нибудь непредвиденные изменения, она сможет навестить отца утром.

Разговаривая, они просидели возле Эдит почти всю ночь, время от времени прерывая беседу, чтобы прислушаться к бормотанию медиума. Где-то после трех часов с лица Эдит сошла напряженная маска, и она погрузилась в спокойный глубокий сон. У Джессики начали слипаться глаза, и Бишоп уговорил ее прилечь рядом с Эдит. Он нашел какое-то покрывало и набросил на нее, погладив по щеке. Она улыбнулась сквозь сон и мерно задышала, вторя дыханию Эдит Метлок.

Бишоп расположился в кресле, в котором перед этим сидела медиум, и ощутил некоторое беспокойство, оставшись один на один с какой-то гнетущей силой, окружившей дом. «Это же моя собственная фантазия, — говорил он себе. — Ничего там нет. Я просто чересчур увлекся». В конце концов давление спало, веки налились тяжестью, и он задремал.

Проснувшись на следующее утро от легкого прикосновения, он увидел перед собой улыбающееся лицо Джессики. У Эдит был измученный вид, но она сидела в постели, обложенная подушками, и первым делом поблагодарила их за то, что они пробыли возле нее всю ночь. Она все еще нервничала и постоянно оглядывалась по сторонам, словно боялась, что в доме прячется кто-то посторонний. Она была слишком смущена, чтобы рассказать о том, что произошло накануне, — Бишоп подозревал, что она и сама не знала. К счастью, она не спросила, что привело их в ее дом, и они решили ничего ей пока не говорить. После легкого завтрака, приготовленного Джессикой, они уговорили медиума пожить несколько дней в доме Джейкоба Кью-лека. Сначала Эдит отказывалась, но когда Джессика намекнула, что ее отец попал в небольшую «аварию» — какую именно, она объяснит позднее — и что было бы очень неплохо, если бы Эдит поухаживала за ним, пока Джессика уладит текущие дела в институте, она с готовностью согласилась. Им с Джейкобом надо обсудить массу вопросов, сказала Эдит с отсутствующим видом.

К тому времени, когда они собрались уходить, лицо медиума приобрело более естественный цвет, но она по-прежнему растерянно озиралась по сторонам.

Увидев дом, в котором жили Джейкоб Кьюлек и его дочь, Бишоп удивился. Он был расположен в небольшом глухом переулке фешенебельного Хейгейтского района. Когда они свернули на узкую дорожку, почти незаметную среди деревьев, ему показалось, что дом целиком сделан из сверкающей листовой бронзы — солнце играло на его поверхности, разительно контрастируя с мрачным зимним пейзажем.

— Это йодизированное стекло, — объяснила Джессика, заметив его реакцию. — Изнутри все видно, а снаружи ничего. Ночью, когда зажигается свет, мы опускаем жалюзи. Видите ли, отец различает свет и тени. При дневном свете он замечает в доме любое движение. Это единственный зрительный образ, который ему доступен.

Джессика еще раз позвонила в больницу и с облегчением услышала, что Джейкоб вполне здоров и сегодня же, после небольшого обследования, будет отпущен домой. Бишоп уехал, но прежде чем свернуть с дорожки в переулок, бросил взгляд в зеркало заднего обзора и заметил Джессику, стоявшую на пороге и смотревшую ему вслед. Он хотел было помахать ей на прощанье, но передумал.

Вконец измотанный поездкой по городу в часы пик, Бишоп, как только оказался дома, бросился в постель и проспал до пяти вечера. Позвонил Джессике, но, к его огорчению, ответила Эдит Метлок. Джейкоб отдыхал, она сама чувствовала себя хорошо, хотя все еще не понимала, что произошло ночью. Джессика в институте. Он положил трубку, раздумывая, не позвонить ли Джессике на работу. И воздержался.

Он приготовил обед и съел его в одиночестве, а остаток вечера решил посвятить работе. Издателя заинтересовал замысел его новой книги, и они уже договорились о небольшом авансе. Бишоп намеревался подробно проанализировать деятельность различных оккультных обществ, получивших в наши дни широчайшее распространение — от Института парапсихологии и кибернетики в Техасе до Фонда изучения природы человека в Северной Каролине. Он составил список всех этих обществ и объединений, но был вынужден многое вычеркнуть, поскольку побывать всюду лично было невозможно; к тому же некоторые из этих обществ находились за «железным занавесом», и доступ к ним был маловероятен. Некоторые названия звучали интригующе: «Чехословацкий комитет по изучению телепатии, ясновидения и психокинеза», «Секция биоэлектроники польского Коперниковского общества естествоиспытателей». Эти две организации Бишоп решил обязательно посетить. Издатель согласился оплачивать дорожные расходы в счет аванса, что позднее могло неблагоприятно отразиться на авторском гонораре, но Бишоп надеялся, что во многих из этих обществ его примут и устроят как гостя; они были весьма заинтересованы в том, чтобы их деятельность получила признание. Он намеревался объективно изучить эти фонды, общества, объединения и институты — как бы они себя ни называли, — не высказывая своего отношения вплоть до заключительной части книги. Только на последнем этапе ему самому станет ясно, каково его истинное отношение. В каком-то смысле, взявшись за эту работу, он потворствовал себе: ему хотелось как можно больше узнать об аномальном. Начиная свою необычную карьеру исследователя-парапсихолога, он был непреклонно предубежден против мистики в любых проявлениях, но очень быстро понял, что существует огромная разница между тем, что обычно называют «сверхъестественным», и аномальным: первое окутывает мистический туман, тогда как второе — это какая-то неизвестная наука, возможно — наука о сознании, хотя до сих пор никто не может судить об этом с полной определенностью. Бишоп был убежден, что, изучая деятельность этих обществ, он получит более ясное представление о прогрессе, достигнутом в этой относительно новой сфере науки. Интерес публики к этим вопросам вырос невероятно. Молодежь отшатнулась от материализма и пытается найти свой собственный путь к высшим уровням сознания, старшее поколение ищет убежище от окружающего хаоса. Похоже, что для многих традиционная религия перестала служить утешением, ибо молитвы и богослужения действуют далеко не всегда. Фактически большинство людей очень редко испытывает их действие. Где справедливость, где истина? Чем больше совершенствуются средства связи, тем более явной становится несправедливость. Обращаясь к религии, новое поколение видит только придуманный человеком ритуал и лицемерие. Даже история свидетельствует, что стремление к Богу обернулось смертью и страданиями миллионов. Многие заинтересовались новыми культами и маргинальными религиями, вроде наукологии, секты Муна или «Человеческого Храма» (кстати, что явилось истинной причиной их массового самоубийства?). На смену мессиям пришли гуру. Психиатры заменили священников. В конце концов и тех, и других могут заменить парапсихологи.

Растет убеждение, что душа человека глубоко спрятана в каких-то темных тайниках сознания и отнюдь не является невидимой субстанцией, пронизывающей все его существо. Если она там, то ее можно найти, надо только знать, где искать, и создать инструменты, которые позволят ее обнаружить. И наука в своих исследованиях аномального медленно, пока еще очень медленно проникает в эту тайну. Бишоп невольно усмехнулся над незамысловатостью своей логики; Кьюлек наверняка внес бы в его рассуждения существенные поправки, но он чувствовал, что выводы каждого из них будут отличаться незначительно. И отметил про себя: институт Кьюлека — отличное место для начала работы над книгой.

Бишоп трудился до поздней ночи, набрасывая план своего исследования и составляя окончательный список обществ, которые он включит в свою книгу, отмечая местонахождение и конкретные области аномального, которые они разрабатывали. Только около двух часов ночи он отправился в спальню, и сон мгновенно сковал его. Навязчивый кошмар вернулся, и он снова оказался в океане, погружаясь в его манящую черную пучину. Легкие разрывались от давления, руки и ноги коченели и становились совершенно бесполезны, налитое свинцом тело неудержимо влекло вниз. Кто-то поджидал его на дне, но это была не Люси. Сероватое пятно лица постепенно стало отчетливей и оказалось лицом мужчины, вроде бы ему знакомым. Скривив губы в улыбке, он позвал Бишопа по имени. Глаза неестественно выпирали из глазниц, и Бишоп увидел, что в этих глазах нет ничего, кроме зла, засасывающего в их ледяную черноту, бездонную, как океан. По этой кривой усмешке Бишоп внезапно узнал того самого человека, которого он видел в «Бичвуде», — человека, наблюдавшего смерть своих последователей, перед тем как сунуть в рот пистолет. Его губы открылись, обнажив кривые желтые зубы, охранявшие вход во влажную пещеру, где покоился мясистый дрожащий язык, словно гигантский слизняк, готовый обвиться вокруг всякого, кто туда проникнет, и поглотить его. Течение занесло Бишопа туда внутрь, и за его спиной с оглушительным треском сомкнулись челюсти. Он совершенно ослеп и закричал, но мягкий обволакивающий язык облепил его ноги. Он попытался вырваться, но только еще сильнее погрузился в слизь, чувствуя в темноте, как язык обвивается вокруг его тела. Его оглушили собственные крики, но тут появились какие-то фигуры, выплывшие из тоннеля, который был глоткой этого человека. Их лица тоже были ему знакомы — лица тех, кто нашел смерть в «Бичвуде». Среди них был Доминик Киркхоуп. И Линн.

В ее безумных глазах стояли страх и мольба. Ее губы шевелились, складывая слова, и то были крики о помощи. Она взывала к нему. Она умоляла: «Помоги!»

Но он не мог: язык давил на него, облепляя голову и плечи, удушая клейкой слюной, вминая в мясистую плоть. Пока не произошел взрыв. И Бишоп превратился в пулю, летящую сквозь мозг этого человека. Внезапно он понял, что человек этот — Борис Прижляк.

Он проснулся, продолжая кричать, но с его губ не слетало ни единого звука. За окнами было светло, и он чуть не, заплакал от облегчения.

Пивная банка была пуста. Бишоп поставил ее на пол и развалился в кресле, заслоняясь рукой от яркого света. Голова раскалывалась, все тело стало каким-то вялым, неживым. Утром, услышав по радио новости, он сразу позвонил Джессике. Она оказалась дома и сказала, что пробудет там весь день, чтобы присматривать за отцом. Джейкоб тоже слышал сообщение о чудовищной трагедии на стадионе и считал, что она имеет отношение к событиям на Уиллоу-роуд. После нападения он был еще слаб, но тем не менее велел Джессике собрать всех сегодня вечером на совещание, в том числе и главного инспектора-детектива Пека. Даже если старший полицейский думает, что все они сумасшедшие, они должны попытаться убедить его, что между сектой Прижляка и последними событиями имеется связь. Бишоп пообещал никуда не отлучаться; как только будет определено время встречи, Джессика ему позвонит.

Но звонка все не было, и он уже начал беспокоиться. В конце концов это беспокойство заставило его встать и пройти в коридор. Он уже протянул руку к телефону, как вдруг раздался звонок.

— Джессика?

— Нет. Мистер Бишоп? Это Краучли. Из Фэрфилда.

— Фэрфилд?.. Психиатрическая лечебница.

— Что-то случилось с моей женой? — Страх ударил ему в живот свинцовым грузом.

— Вы должны немедленно приехать, мистер Бишоп, — произнес металлический голос.

— Что с Линн?

На другом конце провода возникла небольшая заминка.

— Мы добились некоторого... как бы вам сказать, некоторого улучшения. Я считаю, что ваше присутствие необходимо. Объясню, когда вы приедете.

— Буду через двадцать минут. Но не могли бы вы рассказать немного подробнее?

— Будет лучше, если вы все увидите сами.

— Хорошо. Еду.

Бишоп взбежал наверх за курткой. Сердце бешено колотилось. Что значит «некоторое улучшение»? Неужели Линн вышла наконец из скорлупы, в которой замкнулась? Мелькнет ли в ее глазах чувство, пусть даже совсем слабое, когда она его увидит? Он натянул куртку и бросился вниз, подгоняемый надеждой.

Телефон зазвонил всего через несколько секунд после его ухода, но дом был уже пуст.