Неожиданно меня поразила одна мысль:

— Это твоя месть за то, что произошло между мной и Магнусом?

Он жестко засмеялся:

— Может, и так. Мы с Магнусом были два конунга на одну королеву. Пришло время, чтобы на одного конунга приходилось две королевы.

— Только имей в виду, что я знать тебя не захочу на таких условиях.

— Я не собираюсь спрашивать тебя, чего ты захочешь, а чего нет.

— Ну, если ты намерен изнасиловать меня, другое дело.

— Изнасиловать тебя? Да ты сама придешь и будешь молить об этом, когда поживешь без мужчины. Уж я-то тебя знаю.

— Еще неизвестно, так ли хорошо ты меня знаешь, — медленно сказала я. — Ты слышал когда-нибудь, чтобы я о чем-то просила или молила?

— Нет, — признался он.

Я снова задумалась.

— Должна тебе сказать еще кое-что. Я думала обрадовать тебя, но теперь какая уж радость. По-моему, у меня будет ребенок.

Он уставился на меня.

— Елизавета! — Лицо у него смягчилось, на мгновение он поднял руки, словно хотел протянуть их ко мне.

Но вот лицо его снова стало жестким, даже злым.

— Кто же отец ребенка, Магнус или я? — спросил он. Я не сразу нашлась что ответить.

— Молчишь? — Это прозвучало презрительно. И я услышала отзвук своих слов, которые произнесла вечером в тот день, когда умер Магнус.

— Я не думала, что должна отвечать на такой вопрос. Конечно, отец ты, и ты это знаешь.

Он приподнял бровь и издевательски усмехнулся.

— Откуда я могу это знать? — спросил он. — И почему я должен верить тебе?

Я поняла, что дальнейший разговор бесполезен.

От меня уже ничего не зависело. Мне нужно было многое обдумать, постараться понять то, что случилось.

Эллисив замолчала и долго глядела на свои руки.

Вдруг она почувствовала, что Олав обнял ее.

Молча он прижал ее к себе и погладил по волосам. И она покорилась — уткнулась лбом в его плечо и судорожно глотнула воздух.

— Ты плачешь? — В его голосе слышалась нежность.

Она подняла голову.

— Нет.

Он взял ее лицо в ладони, посмотрел прямо в глаза, в его взгляде было участие.

Потом он быстро поцеловал ее в щеку и отпустил.

Они обменялись несколькими незначительными словами, Олав выглядел смущенным.

Вскоре он ушел.

Прошло несколько дней, прежде чем Олав снова пришел к Эллисив, он ни словом не обмолвился о том, что произошло между ними.

Эллисив продолжала свой рассказ.

В Нидарос мы вернулись уже после Рождества. Кроме Эйстейна Тетерева за Харальдом в Нидарос последовали сыновья Арни, Финн и Арни, а также его внук Йоан, который был женат на дочери Сигурда с Бьяркея, на севере страны Сигурд считался весьма влиятельным человеком.

Все эти люди очень поддержали Харальда, когда он выступил на тинге в Эре, его поддержали также несколько хёвдингов с юга, пользующихся большим уважением.

Эйнар Брюхотряс явился на тинг с многочисленным ополчением. Но, увидев, кто поддерживает Харальда, он не произнес там ни единого слова, Я слышала, что Харальд на тинге сказал много хорошего о своем брате конунге Олаве Святом. Это был первый, но не последний раз, когда он воспользовался именем Олава для достижения своих целей.

Вряд ли в этом была нужда. Ни один человек не протестовал, когда его провозгласили конунгом всей страны.

Итак, Харальд стал конунгом Норвегии, но меня это уже не касалось. Тора тоже приехала с ним с Гицки. Теперь он проводил ночи у нее, и их свадьба должна была состояться при первой возможности, ее собирались отпраздновать с большой пышностью.

Я пошла к епископу Авраамию, которого Харальд привез с собой из Гардарики и который был епископом его дружины с тех пор, как Харальд приехал в Норвегию.

Я хотела, чтобы он помог мне с Марией бежать в Швецию к конунгу Энунду и королеве Гуннхильд. Я была уверена, что они примут меня. А оттуда мы уже могли бы вернуться в Киев. Я предпочитала терпеть позор из-за того, что отвергнута Харальдом, и потерять приданое. Все было лучше, чем жить так, как распорядился Харальд.

Епископ Авраамий был согласен со мной. Мы поговорили со Свейном, лендрманном, которого отец послал с нами из Гардарики. Он сказал, что тоже готов уехать.

Однажды поздно вечером, несмотря на снег и стужу, мы отправились в путь — Свейну удалось раздобыть проводников. Мы намеревались ехать на север в Стьорадаль, а оттуда повернуть на восток.

Нас было не так уж мало: епископ, два его священника, Петр и Стефан, Свейн, его воины из Гардарики, мои служанки, Мария и я. Ехали мы на санях.

Но проводники Свейна нас выдали.

Не успели мы проехать Стьорадаль, как Харальд в сопровождении дружины догнал нас.

Завязалась битва, Свейн и его люди защищали меня. Они бились до последнего человека и положили много воинов Харальда. Сам Харальд был ранен в руку.

— Упрямая ведьма! — сказал он, когда мы оказались лицом к лицу. — Ты тоже будешь драться?

— Только не мечом! — ответила я. К нам подошел епископ Авраамий.

— Конунг Харальд, — сказал он, — тем, что вы сейчас делаете, вы погубите свою душу.

Но Харальд только засмеялся.

— Ты, епископ, и твои священники — мои пленники, — сказал он. — И ты провинился перед конунгом Норвегии. А за свою душу я сам отвечу.

Мы переночевали в одной усадьбе в Стьорадале. Харальд хотел спать со мной.

Я сказала, что не хочу этого, но сопротивляться не стала, он был как будто разочарован этим.

Всегда, когда я спала с Харальдом, даже в тот раз, я испытывала наслаждение. Но я постаралась не показать этого. Я лежала вялая и безучастная, как наложница, предоставив ему делать все, что он хотел.

Он безуспешно пытался разжечь меня, чего только он не придумывал. Но добился лишь того, что распалился сам. В конце концов он совсем обезумел от страсти и собственной беспомощности, на раненую руку он не обращал никакого внимания.

Все было кончено, я молчала. Только наблюдала за ним при свете жирового светильника. Он стиснул зубы.

— Чертовка! — процедил он.

— Вот как?

— Я тебя еще проучу, — сказал он. — Будь уверена!

— Можешь даже ударить меня!

Он не ударил. Зато встал и ушел.

Несмотря на то что была середина зимы, Харальд отправил епископа Авраамия и его священников через море в Исландию. Пусть будут благодарны, что остались в живых, сказал он.

Моих служанок он отдал в жены своим воинам, всех, кроме Предславы. Меня же держал в усадьбе как пленницу.

Я раздумывала, что мне теперь предпринять. Но мои возможности были очень ограниченны.

В один прекрасный день ко мне пришел Халльдор.

— Как ты не побоялся прийти сюда? — спросила я.

— Вряд ли настанет такой день, когда я побоюсь проведать своих друзей, — ответил он.

Мы не могли говорить откровенно, потому что были не одни. Но я сказала, что мне хотелось бы взглянуть на раку конунга Олава. И спросила, не передаст ли он мою просьбу Харальду.

— Зачем тебе это? — поинтересовался он.

Я рассказала ему, как Сигват скальд; который был скальдом конунга Олава и служил у него в дружине, приходил на наш корабль, когда мы стояли у Сэлы.

Харальд тогда хотел взять Сигвата с нами. Но Сигват сказал, что он болен и предпочитает остаться на Сэле до конца своих дней. Он сочинял поминальную драпу об Олаве Святом и думал закончить ее там, где Олав впервые сошел на берег, когда вернулся в Норвегию, чтобы завоевать власть и державу. Сигват надеялся, что закончит драпу до того, как умрет.

Я разговорилась с ним и от него в первый раз услышала о святой Сунниве. Кроме того, я расспрашивала его об Олаве Святом.

— Какой он был, Сигват скальд? — спросил Олав. — Я много слышал о нем, и мне он кажется сказочным великаном.

— Нет, великаном он не был, он был не выше среднего роста. А когда я его видела, он был уже слаб и у него болели ноги, вскоре после этого он умер.

Больше всего в Сигвате меня поразили его глаза. Они светились жизнью. Когда он что-нибудь рассказывал или произносил висы, люди слушали его как зачарованные.

Харальд тоже любил слушать его, и те три дня, что мы стояли у Сэлы, Сигват провел у нас на борту.

Все это я рассказала Халльдору и прибавила, что после рассказов Сигвата о святом конунге мне захотелось пойти в церковь святого Климента, чтобы еще раз взглянуть на раку Олава.

Халльдор, не мешкая, передал мою просьбу, и в тот же день меня отвели к Харальду.

— Хочешь пойти в церковь святого Климента? — спросил он. — Что тебе там понадобилось?

Его подозрительность рассердила меня. Я объяснила Халльдору, почему мне хочется в церковь святого Климента, и это была чистая правда.

— Молиться за твою душу, господин, — ответила я.

Он вздрогнул и посмотрел на меня тяжелым взглядом. И первый раз не нашелся что ответить.

Я получила разрешение пойти в церковь святого Климента, но в сопровождении стражи. Больше он мне не доверял.

Когда мы пришли, вечерня уже началась, я преклонила колена в самом конце церкви, по бокам стояли два вооруженных стража.

В церкви было несколько священников, а также епископ Бьярнвард, который был епископом в дружине Магнуса.

Я молилась, не обращая ни на кого внимания.

Меня радовало, что я могу молиться за душу Харальда. Там, в церкви, я вдруг вспомнила то, чему меня учили в детстве.

В человеке борются две воли — одна божественная, которая заставляет его стремиться к свету и к Богу, а другая — земная, которая толкает его на грех. Я поняла, что только земная воля могла заставить Харальда поступить так, как он поступил. Ему нужна Божья помощь, чтобы он смог спасти свою душу.

А ведь прежде я молилась за него совсем по-другому!

Кто-то остановился передо мной, и я подняла голову. Это был епископ Бьярнвард.

Он перевел взгляд с меня на моих стражей.

Я хотела встать, но он сделал знак, чтобы я осталась коленопреклоненной. И там, в церкви, он благословил меня:

— Да благословит и сохранит тебя Господь! Да пребудет с тобой милость Господня, да осенит тебя его лик! Да обратит на тебя Господь око свое и ниспошлет мир душе твоей!

Все это он произнес по-норвежски, а не на латыни. Ему хотелось быть уверенным, что я его поняла.

Вскоре я узнала, что Харальд разгневался на Халльдора за то, что тот посетил меня и передал ему мою просьбу.

Халльдор лишился прежнего почета и уважения в дружине Харальда.

Зато Ульв, который никогда не перечил Харальду, стал лендрманном и получил лен в Трондхейме, он поддерживал Харальда в его борьбе с Эйнаром Брюхоторясом. Кроме того, конунг сделал его своим окольничим. Говорили, что Ульв должен жениться на Йорунн, сестре Торы, и стать зятем конунга.

Я же ломала голову над тем, как мне поговорить с епископом Бьярнвардом.

Все оказалось проще, чем я думала.

Харальд уехал на тинг в Фросту, и, как только он покинул пределы посада, епископ прислал за мной.

Не знаю, кто распорядился, чтобы меня отвели к епископу, хотя и под охраной. Но епископ Бьярнвард умел заставить людей повиноваться себе, такие, как он, не терпят возражений.

Он хотел говорить со мной наедине, и воля его была исполнена.

Мы долго беседовали.

Я рассказала ему все, что случилось, в том числе между мной и Магнусом, — все, кроме моего подозрения, что Харальд виновен в смерти Магнуса.

— Дочь моя, — сказал епископ, когда я кончила свой рассказ, — вас гнетет вина за то, что случилось с конунгом Магнусом?

Я была удивлена и подумала, прежде чем ответить.

— Да. Мне кажется, что я виновата в его смерти. Я думаю, что тот великий грех, от которого Олав Святой предостерегал Магнуса во сне, состоял в том, чтобы убить Харальда и взять меня в жены.

Мне вдруг многое стало ясно: я поняла, что не только рассказ скальда Сигвата заставил меня прийти к раке Олава Святого в церкви Климента, ведь там был похоронен и Магнус.

Епископ кивнул.

— Мне хочется, чтобы вы поняли: вы действовали бездумно, и это обернулось бедой. Но греха вы не совершили.

Он как будто пропорол кожаный мешок с водой. Из глаз у меня брызнули слезы. Я даже не подозревала, что все это мучило меня после смерти Магнуса.

—Но конунг Харальд совершает не меньший грех, чем тот, который мог бы совершить конунг Магнус, — сказал епископ, когда я успокоилась.—Я пытался предостеречь его, однако он не желает меня слушать. Во имя Господа мы должны помешать ему погубить свою душу.

Вы останетесь у меня. И я распоряжусь, чтобы Марию, вашу дочь, тоже привезли сюда.

— У меня будет еще ребенок, — сказала я епископу.

— Конунг Харальд знает об этом?

— Да, я сказала ему.

— Помилуй его, Господи! — вздохнул епископ.

В усадьбе епископа все были очень добры и заботливы. На другой день туда приехала Мария и Предслава.

Хорошо, что у епископа была своя дружина. Он сумел заставить моих стражей вернуться домой без меня и забрать оттуда Марию. К возвращению Харальда с тинга епископ выставил вокруг усадьбы дозоры, и люди его были готовы к бою.

О чем говорили Харальд с епископом, я не знаю. Но Харальд не стал нападать на усадьбу епископа.

Вскоре после этого я узнала, что Харальд отпраздновал свадьбу с Торой, свадьба была очень пышная, как он и хотел. К негодованию Харальда, ни один епископ не согласился обвенчать их и благословить их союз. Обвенчал их какой-то захудалый священник, вынужденный к этому угрозами Харальда. А я возблагодарила Святую Троицу и Пречистую Деву Марию, что нахожусь у епископа, а не в усадьбе конунга. Там бы Харальд наверняка заставил меня присутствовать на свадебном пиру.

Но вот однажды — дело шло к Пасхе, после свадьбы Харальда прошла не одна неделя — он явился ко мне один.

Уже было видно, что я ношу ребенка.

— Когда ты родишь? — без обиняков спросил он.

— В конце августа, ко дню святого Варфоломея [34], — ответила я.

— Значит, ты понесла уже после смерти Магнуса, — сделал он вывод. — Магнус умер раньше дня святых апостолов Симона и Иуды.

Я промолчала.

— Я хочу тебя, — неожиданно сказал он.

— Тебе мало твоей наложницы?

— При чем здесь она? — рассердился он.

— Я к услугам моего господина и супруга. Где мне лечь, на скамье или на полу?

Он потер лоб, в этом движении было что-то растерянное.

— Елизавета, — сказал он. — Ну почему ты такая непокладистая?

Мне вдруг захотелось смеяться, как смеются иногда люди, потерявшие разум, однако я сдержалась. Я сидела на скамье и смотрела на Харальда.

Постепенно до меня дошло, что он и в самом деле считает меня непокладистой.

— Я надеялся, ты одумаешься, — продолжал он. — Но вижу, напрасно. Поэтому выбирай. Либо ты вернешься в усадьбу конунга и будешь жить со мной, как положено супруге, а это значит, что ты не будешь валяться, точно подстилка из морской травы, когда я прихожу к тебе. Либо я отвезу тебя в другое место и живи там, пока не образумишься. Здесь, у епископа, ты все равно не останешься.

— А что сказал на это епископ?

— Сказал, что его люди будут сражаться за тебя. Только ему не поздоровится, ему придется так же худо, как Свейну с его воинами в Стьорадале. Ведь я явлюсь сюда со всей своей дружиной.

Он бы выполнил свою угрозу, а я не хотела этого сражения.

— Я вернусь в усадьбу конунга, когда ты расстанешься с Торой. И не раньше. Куда ты собираешься меня отвезти?

Он долго смотрел на меня.

— Могу отвезти тебя на Сэлу, — сказал он. — По-моему, тебе понравился этот остров?

Я вспомнила свои слова: если бы в аду было холодно, он был бы похож на Сэлу. Я невольно вздрогнула.

Харальд заметил это и приподнял бровь.

Нет, я не желала доставить ему радость — видеть меня несчастной.

— Можно мне остаться до родов здесь, у епископа Бьярнварда? — спросила я.

— Значит, ты выбираешь Сэлу? — Этого он не ожидал.

—Да.

— Святославов корень!

— Да. Святославов корень.

Наш сын родился, когда Харальд воевал в Дании. И я жила у епископа до его возвращения. Он вернулся только осенью.

Я слышала, что он совершал набеги на Ёталанд. Ничего не щадил, сжигал даже церкви. Но все датчане сплотились теперь вокруг Свейна сына Ульва, и Харальд не сумел укрепиться в их стране.

Епископ отложил крестины до возвращения Харальда. Он сказал, что лучше всего предоставить конунгу самому дать имя своему сыну. Ну а если понадобится, ребенка можно будет быстро окрестить.

Вернувшись, Харальд в тот же день потребовал, чтобы ему принесли сына. Он назвал его Олавом.

— Еще один Олав? — удивился Олав.

— Харальд не больно мудрствовал, — сухо заметила Эллисив. — А может, был просто упрям. Не желал сдаваться, пока у него не вырастет хотя бы один Олав.

— И что стало с этим Олавом?

— Он умер еще до твоего рождения. Но к тому времени я уже жила на Сэле, а Олав остался у Харальда. Харальд не пожелал отдавать сына.

— Когда ты переехала на Сэлу?

— В ту же осень, когда родился Олав, Харальд собирался на юг, он решил провести зиму в Вике.

Заодно он взял с собой меня с Марией и Предславу, да еще двух женщин из усадьбы епископа и двух рабов.

Он избавил меня от встречи с Торой, которая только что родила Магнуса. Она плыла на отдельном корабле, а мы — на корабле конунга. Харальд сказал, что она сильно разгневалась. И похоже, это его позабавило.

Думаю, он позволил мне плыть на своем корабле не только для того, чтобы подразнить Тору. Скорей всего, он без слов давал мне понять, что мне вовсе не придется унижаться перед Торой, если я вернусь к нему.

Но он ошибался, если воображал, что я передумаю. Я бы вернулась только в том случае, если б он отослал Тору прочь или снова объявил меня королевой, определив Торе место наложницы.

Во время этой поездки я узнала, что Халльдор вернулся в Исландию. Он сказал Харальду, что хотел бы уехать домой, и Харальд спросил у него, как он собирается это сделать. Тут выяснилось, что у Халльдора после многолетней верной службы у конунга, кроме одежды, прикрывающей наготу, нет никакого добра.

Харальд дал ему корабль, снарядил в путь и наверняка счел себя очень щедрым.

— Ульва ты сделал лендрманном с большими доходами и своим окольничим, — сказала я. — Но Халльдор служил тебе не менее преданно.

— Ульв не такой строптивый, — ответил он.

— А ты уверен, что лучше тот друг, который поддакивает? — спросила я. — Быть может, тот, кто решается тебе противоречить, и есть самый преданный.

Я слышала, твой родич конунг Олав гнал от себя своих лучших друзей, потому что не терпел, когда ему возражали, и приближал к себе ничтожных льстецов.

— Кто тебе это сказал?

— Два человека. Скальд Сигват и королева Астрид.

На Сэле Харальд сошел на берег вместе со мной, В тот день была хорошая погода, и остров выглядел не так сурово, как в прошлый раз.

Харальд показал мне усадьбу, которую велел построить. Ты сам все видел — жилой дом, кладовая и поварня. Он велел запасти на зиму и еды, и дров. Дал мне достаточно денег, чтобы хватило на год.

— А там я вернусь и посмотрю, может, ты поумнеешь. Если уже не поумнела…

— Я лучше умру на Сэле, чем соглашусь на твои условия, — сказала я.

— Святославов корень! — сказал он перед уходом. И в голосе его звучала горечь.

— И ты даже не пыталась бежать оттуда? — спросил Олав.

— Нет. Харальд заставил меня поклясться, что я не убегу.

— Но сам-то он тебе изменил! Неужели после этого тебя держала какая-то клятва?

— Что же, я должна была преступить свою клятву только потому, что Харальд преступил свою?

— Ты рассказала о том, что с тобою случилось. Но что было у тебя в душе? Отчаяние, гнев или еще что-то?

Эллисив задумалась.

— Понимаешь, во время слишком сильной бури я убираю парус и отдаюсь на волю ветра. Я стараюсь скоротать день за днем в будничных делах и не думать о том, чего не в силах изменить. Только потом и осторожно начинаю размышлять над случившимся и стараюсь стать хозяйкой положения. По-моему, это помогает мне сохранить рассудок.

— Это, пожалуй, лучше, чем пить до бесчувствия, как я пил осенью после битвы, — сказал Олав.

— Не знаю, — ответила Эллисив. — Тут важно погрузиться в оцепенение, чтобы ничего не чувствовать.

Олав долго смотрел на нее.

— Так, наверное, с тобой и было после смерти отца и Марии? — спросил он. — Я никак не пойму, почему ты никогда не бываешь вместе с Ингигерд?

— У нее есть Ауд, я ей почти не нужна.

— Не думаю, что только в этом дело.

Его слова удивили ее.

— Возможно, ты и прав, — сказала она.

Прощаясь, он на мгновение дотронулся рукой до ее щеки.