– Давай ешь, – предложила она, сжалившись. – Чего ты ждешь, приглашения в письменном виде?

Он схватил ложку.

– Ох! – застонал он от наслаждения, отправив в рот первую порцию. Пожевал и проглотил. – Пища богов! – Это было последнее, что она услышала от него, пока он не прикончил всю миску.

Приятно было наблюдать за ним. Рагу было такой обычной едой, что никто – во всяком случае, в ее семье – не замечал, как вкусно она его готовит. Здесь-то и заключалась проблема принадлежности к семейству поваров, они с Сиобейн часто обсуждали это. Конечно, у женщины, которая выйдет замуж за Рори Боланда, никогда не будет такой проблемы.

Накладывая ему в миску вторую порцию, она решила, что он, возможно, уже способен поддерживать беседу.

– Я ничего не знаю о моторах, – начала она. – Что делает распределитель зажигания?

– Он берет ток из аккумулятора и передает его к свечам в нужном порядке; они дают искру и заводят мотор. Внутри есть маленькая деталь, которая вращается. – Он описал круг пальцем одной руки на ладони другой, по очереди прикасаясь пальцами к большому пальцу. – Вот так.

– Чего я не понимаю, так это почему он так внезапно испортился. Вчера все было прекрасно.

– Возможно, в главном проводе уже давно была тоненькая трещина. – Он вытер рот салфеткой. – По какой-то причине она расширилась, и вот ты осталась со своим тортом без электрического тока. Это достаточно обычная вещь.

– Вот как? Ты уверен, что Мартин не против того, что ты чинил мне машину после работы?

– Его это совсем не волнует. Можно мне еще кусочек этого восхитительного хлеба?

Они провели весь вечер за столом, после еды поговорили, потом поиграли в карты, чтобы иметь повод продолжать беседу. Она принесла пирожные с опозданием, забыв о них за разговором, и, чтобы возместить это опоздание, положила в центр каждого ложку густых взбитых сливок. Потом, когда у Рори наконец появилось на лице довольное выражение, она принесла чай. Они перешли в гостиную и еще немного побеседовали, пока грелась вода и настаивался чай, а потом поговорили за чаем.

В конце концов, ей больше нечем стало его удерживать и пришлось сказать, что ему пора уходить. Он поднялся без возражений, поблагодарил ее и открыл дверь.

Он и правда очень милый, подумала Крисси. А потом он нагнулся и поцеловал ее.

Это был один из тех поцелуев, когда соприкасаются только губы, столь же сладкий и краткий, сколь и неожиданный. Крисси даже не успела зажмуриться, как он уже закончился.

Рори странно посмотрел на нее, будто ему только что припомнилась мысль, которая мучила его уже давно. Уголок его губ приподняла смущенная улыбка.

– Спокойной ночи, Крисси.

– Спокойной ночи, Рори.

Она смотрела, как он идет по улице. Он действительно очень милый парень, и она уже давно знала это, пусть даже Сиобейн и Эйлин так не считают.

Теперь ей просто надо придумать способ слегка натянуть поводок, предпочтительно такой, который не будет связан с поломкой еще одного распределителя зажигания.

Тара щурилась на огни встречных машин. Ей не верилось, что сейчас все еще среда и что они выехали из гостиницы в Килбули сегодня утром. Она чувствовала себя так, словно не спала уже целую неделю.

– У тебя есть что-нибудь от головной боли?

– В аптечке у тебя под сиденьем, – ответил Финн. Она наклонилась и, пошарив под сиденьем, нащупала пластиковую коробку. Вытащила ее, открыла и, перебрав все лекарства, нашла наконец маленькую бутылочку анадина. Она рассмотрела ее при свете фар встречной машины.

– Господи, Финн, у нее срок годности истек два года назад!

– Извини. Больше ничего нет.

Она открыла бутылочку и проглотила две таблетки без воды,

– Ух! Противно,

– Я бы так не смог, даже если бы ты мне заплатила, – с сочувствием сказал Финн. – У тебя был нелегкий денек, да?

– Ужасный, – согласилась Тара, вспоминая последние шестнадцать часов. – Не знаю, что хуже – выискивать во всем этом правду или решать, как я к этому отношусь.

– Ты попала в трудное положение, – согласился Финн. Они проехали дорожный указатель, и он прочел: «21 километр до Крук-Мила». – Мне все еще непонятно, почему мы вернулись и что ты надеешься обнаружить.

– Мне тоже. Но я знаю, что сейчас надо быть именно там.

– И что мы будем там делать в такое позднее время?

– После того как устроимся на ночлег? Разумеется, будем искать людей, которые понимают, что происходит в этом городке.

Он побарабанил пальцами по рулю.

– Другими словами, ты заставила меня встать в пять утра, проехать через половину Ирландии и обратно, заодно отработать две смены и в конце концов закончить день без выпивки в пабе.

– Звучит ужасно, когда ты так ставишь вопрос.

– Это и правда ужасно, – рассердился он. – Надеюсь, ты чувствуешь себя виноватой, как монашка на заднем сиденье со священником.

– Нет, не так плохо, – сказала она. – Но обещаю возместить тебе ущерб, когда мы вернемся домой.

– В Килбули?

– Нет, в Дублин, тупица! Следующий поворот налево, по-моему.

В четверг Томми ушел из конюшни на полчаса раньше. Он использовал часть этого времени на то, чтобы под дождем тайком нарвать цветов в садике миссис Ханрахан, позаботившись о том, чтобы это были большие желтые тюльпаны, которые любит Эйлин. Потом на минуту зашел домой и надел наименее порозовевшую из своих рубашек. У него пока не было времени их погладить и у его матери тоже, но, во всяком случае, рубашка была чистая, сухая и не пахла лошадьми.

К полудню, когда Эйлин сменила в окне поликлиники табличку «открыто» на «закрыто» и направилась на ленч, он уже прятался в дверном проеме дальше по дороге.

Он пошел следом за ней. Она направлялась к кафе Дигана, и он улыбнулся. На этой неделе она решила прийти на свидание. Передумала насчет этой чепухи с замужеством. Он подождал, когда она села за столик и взяла меню, потом подошел прямо к ней, снял шляпу и сел напротив.

– Я рад, что ты здесь, дорогая. – Он протянул ей цветы.

– Привет, Томми. – Улыбка осветила ее лицо, но тут же погасла. – Что ты здесь делаешь?

– Пришел вместе с тобой на ленч, как всегда. Я так рад, что ты решила меня простить. Эта неделя была для меня адом.

– Правда?

– Конечно. Но теперь все кончилось, ты здесь, и все снова в порядке.

Она перевела взгляд с его лица на букет цветов у него в руках.

– Ты принес цветы.

– Самые красивые, какие смог найти, – ответил он. – Хотя они не идут ни в какое сравнение с тобой. – Он снова протянул ей букет и, так как она не взяла его, положил на стол перед ней. – Ох, Эйлин, я так по тебе скучал.

– Я рада. – Она взяла салфетку, не прикасаясь к цветам. – Как сильно ты по мне скучал?

– Так сильно, что даже не мог сыграть ту новую песню в Балливогане. Я берегу ее для тебя, когда ты сможешь прийти туда.

Она опустила глаза и заморгала, и Томми понял, что победил. Она ждала эту песню. За все годы, что они провели вместе, это была первая песня, посвященная ей. Это потому, объяснил Томми, что он теперь достиг достаточно высокого уровня, чтобы написать песню, заслуживающую носить ее имя.

Тут к ним подошла Сиобейн.

– Вы… двое… готовы заказать?

– Готовы, – сказал Томми.

– Нет, – сказала Эйлин. – Я жду Пег и маму. Мистер Ахерн просто зашел, чтобы поздороваться. Не забудь свои цветы, когда будешь уходить, Томми.

– Они твои, и ты это знаешь. Я пришел мириться.

– Мне не нужны цветы, а что до примирения, есть только… – она посчитала на пальцах, – четыре слова, которые я хочу от тебя услышать. Пока ты не сможешь их произнести, примирения не будет.

– Погоди минутку. – Томми смутился, почувствовав на себе взгляды десятков пар глаз, но не собирался отступать при всех. – Ты не можешь вот так просто прогнать меня. После всех лет, которые мы провели вместе.

– Могу и сделаю это, – возразила Эйлин. – И все те годы, что мы провели вместе, – причина того, что я больше не собираюсь тратить время и ждать тебя. Теперь уходи, пока ты не поставил себя в еще более неловкое положение.

Он хлопнул ладонью по столу.

– К черту неловкое положение! Это как-то связано с той репортершей, да? С тех пор как она приехала к нам, вы, женщины, что-то задумали. Я знаю, что вы сговаривались в пабе. Вот почему вы дали нам от ворот поворот.

– Господи, ты все о своем, парень? – крикнул Мартин с другого конца зала. – Брось это!

– Отвали, Джури! – крикнул Томми в ответ. – Здесь что-то происходит, я тебе говорю. Посмотри на нее. Она даже не может смотреть мне в глаза.

– Может, она не хочет смотреть, потому что ты такой осел, – улыбнулась Сиобейн, кладя ладонь ему на плечо. – Пора тебе уходить, Томми. Давай.

Отец Сиобейн подошел к двери кухни с тяжелым мясным ножом в руке.

– Тебе нужна помощь, дорогая? – весело крикнул он.

– Все в порядке, пап. Томми как раз собрался уходить. – Когда Томми сердито уставился на нее, она лишь покачала головой, словно он был капризным мальчишкой. – Иди. И я хочу, чтобы ты не приходил сюда, пока не научишься вести себя как взрослый. Понятно?

– Эйлин! – жалобно протянул Томми. – Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня. Скажи, почему ты так со мной поступаешь?

Она протянула руку, но все же не дотронулась до него.

– Ты сам знаешь ответ. А теперь уходи.

Он взял свою шляпу со стоящего рядом стула, нахлобучил ее на голову и, собрав остатки собственного достоинства, вышел за дверь, высоко подняв голову. Его мать и миссис Макенрайт как раз подошли к двери, и он проскочил мимо них, не сказав ни слова.

– Томми! – позвала его мать встревоженным голосом.

Он заворчал, поднес руку к полям шляпы и не остановился, хотя за своей спиной услышал, как миссис Макенрайт столь же жалобным голосом произнесла:

– Эйлин!

Она не сделает это с ним. Они не сделают. Никакой женский заговор не заставит его жениться на Эйлин ни на секунду раньше, чем он будет готов.

Порыв ветра бросил ему в лицо поток холодного дождя, и он понял, в каком виде только что выставил себя и женщину, которую любит. И именно у Дигана. Во время ленча. И перед ее и своими друзьями. К ужину об этом будут знать все в деревне. Половина согласится с Сиобейн, что он осел, а другая половина возразит, что он просто безумный глупец. Очень похоже, что он и то и другое.

Стоя под дождем, он наконец почувствовал неловкость, которая должна была бы остановить его пять минут назад. Он подумал, что, возможно, теперь ему нечего беспокоиться о том, когда он будет готов жениться на Эйлин. Теперь она его не захочет.

Он вытер влагу со щек, поплотнее запахнул куртку и зашагал к дому. Этот проклятый дождь. Он никогда не прекратится.

Крисси подняла взгляд от картофельных рулетов, которые укладывала в коробку для миссис Лидди, и улыбнулась.

– Привет, Рори. – Она вспомнила о бойкоте и перестала улыбаться как раз в тот момент, когда миссис Лидди нахмурилась.

– Привет, Крисси. – Он снял кепку, чего никогда не делал раньше, приходя в магазин. – Я подумал, что сегодня постараюсь попасть сюда вовремя, чтобы не упустить выпечку.

– Ты как раз успел. У меня осталась одна штука. Позволь мне закончить с миссис Лидди, и я ее тебе дам.

Она сунула в коробку последний рулет, закрыла крышку и выбила чек. Миссис Лидди отдала ей три фунта, бросила на Крисси предостерегающий взгляд и ушла, попрощавшись с Рори.

– Сейчас дам тебе булочку, – сказала Крисси.

Рори теребил кепку, пока она укладывала булочку в пакет и выбивала чек.

– Один фунт сорок пенсов.

– Я еще возьму один из этих абрикосовых квадратиков. – Она положила квадратик и посчитала.

– Два десять. Еще что-нибудь, пока я не выбила чек?

– Только одно. – Он скатал кепку и сунул ее в задний карман, потом перегнулся через прилавок, и его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от ее лица. Слава Богу, в магазине никого не было. – Не поедешь ли ты со мной сегодня вечером в Килруш? У меня там дела, и потом мы могли бы пройтись по городу или что-нибудь еще придумать. Может, выпьем чаю в кафе на шоссе.

– Ох, Рори. Я не могу. У него вытянулось лицо.

– Сегодня вечером репетиция хора, – объяснила она. – Я не могу не пойти. У меня там сольная партия.

Он немного повеселел.

– А как насчет завтра?

– Завтра я иду к Эйлин на ужин, – сказала Крисси. – Но мы могли бы потом поесть сладкого у меня дома. Оуэн сказал, что утром собирается печь пирожные «наполеон». Я отложу пару и унесу домой.

– Звучит чудесно, – улыбнулся Рори. – В котором часу?

– Я могу быть дома к девяти, – ответила она. К этому времени уже будет совсем темно.

– Прекрасно.

– Прекрасно. С тебя два десять.

Брайен сидел в библиотеке, глядя на карту Ирландии, которую разложил на дедушкином письменном столе.

При каждом звонке, раздавшемся за последние сутки, он отмечал на карте жирными красными кружками места, где были замечены Тара и ее помощник. Она посещала те деревни, где у него были заводы или центры распределения.

Однако она посещала их не в хронологическом порядке, как он сперва заподозрил, и не придерживалась строгого направления с севера на юг. Казалось, она появляется неожиданно повсюду; проехала через деревню в Коннемаре, а потом мимо другой, к востоку от Кавана. Он помечал пропущенные ею деревни желтым цветом, потом сделал то же самое со всеми остальными деревнями, на всякий случай.

Он положил свои маркеры и потянулся к чашке с чаем. Здесь есть какая-то закономерность. Он почти разгадал ее.

Раздался деликатный стук в дверь.

– Войдите.

Линч приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы объявить:

– Телефон, сэр. Мистер Бертран из Каракурры.

– Спасибо, Линч.

Брайен потянулся к трубке и одновременно обвел кружком название деревни.

– Бертран, я бы хотел, чтобы вы…

Внезапно все встало на свои места, и дрожь волнения пробежала по его плечам. Он понял. Она ездит зигзагами взад и вперед по линии, которая проходит более или менее прямо от Траллока до…

– Подождите секунду, Бертран! – Он прикрыл микрофон ладонью. И крикнул: – Линч!

Дверь тут же открылась.

– Сэр?

– Прикажи подогнать мою машину. И уложи в сумку вещи на ночь.

– Да, сэр. Сказать вашей бабушке, куда вы собрались? – Брайен на секунду задумался.

– Скажи, что я поехал в гости к другу.

– Данлоу прямо по курсу, – сказал Финн. – Надеюсь, это будет последняя.

– Она последняя. – Тара почесала затылок. – Я уже подсчитала. Пока что мы поговорили с пятьюдесятью тремя людьми в семи деревнях за два дня. Думаю, мы можем установить новый рекорд.

– Вместе с этой наверняка установим. – Финн вздохнул. – Полагаю, мы снова пойдем в паб.

– Только для того, чтобы выпить пива и поужинать. Я сегодня не вынесу новых интервью.

– Благослови тебя Бог, дитя мое.

Они проехали оставшиеся мили в утомленном молчании и вскоре остановились перед крохотной гостиницей.

– Я видела паб в одном из соседних домов, – сказала Тара. – Если хочешь, иди вперед, а я позабочусь о твоей комнате.

Финн нахмурился.

– Мне кажется, я слишком устал. Ты загоняла меня до смерти, девочка.

– Бедный Финн. – Она протянула руку и погладила его по плечу. Она знала, что оно болит от тяжелой камеры. – Я попрошу администратора прислать тебе в номер поднос. И даже приду сама втереть мазь в твое плечо.

– Завтра же отправлю в Рим письмо с рекомендацией канонизировать тебя. – Он похлопал ее по руке. – Возьми наши ключи. Я запру фургон и принесу сумки.

– Мне понадобится компьютер. Захвати его, пожалуйста, – попросила она и вышла из фургона.

За стойкой стоял молодой человек, перебирая карточки и слушая, как некий модный певец сетует на то, что он слишком молод, чтобы чувствовать себя таким чертовски старым. Аминь. Когда она подошла, он поднял глаза и выключил радио.

– Чем могу служить, мисс?

– Две комнаты, с ваннами, если они у вас есть,

– Есть. – Он повернул к ней журнал регистрации и протянул ручку. – Впишите свои имена, пожалуйста.

Она написала свое имя на одной строке, а имя Финна – на следующей, вместе с адресом компании РТИ. Видно, она устала: ее почерк был почти неразборчивым.

Молодой человек прочел ее подпись вверх ногами.

– Как будете платить, мисс О’Коннел?

– Кредитной карточкой. Подождите. – Она поставила свою сумку на стойку и начала рыться в ней в поисках бумажника с карточкой компании. Вошел Финн.

– Пока вы этим занимаетесь… – Служащий гостиницы снял трубку и набрал номер. – Простите за беспокойство, сэр, но тот конверт, который вы ждете, доставлен. Не стоит благодарности, сэр. Спасибо.

Тара отдала ему карточку, он снял отпечаток и отдал ее обратно вместе с двумя ключами. Она протянула их Финну.

– Четный или нечетный?

– Нечетный, конечно, в соответствии с моей личностью. – Она обменяла ключ от третьего номера на свою сумку и переносной компьютер, и они двинулись к лестнице. Сердце ее остановилось, потом понеслось галопом.

– Брайен.

Он стоял на третьей ступеньке снизу, положа руку на медные перила, и его лицо было застывшей маской, на которой глаза сверкали, словно осколки разбитого стекла. Он не произнес ни слова, но она тут же поняла, что он балансирует на лезвии бритвы между гневом и другим чувством, не менее опасным.

– О Боже, – выдохнула она. Он знает.