Воины, 13 век (№2) - Обольщение миледи

Она выпрямилась в седле и испустила горестный вздох.

– В делах такого рода нет места религии. Не думает же он на самом деле, что может заключить с Всевышним сделку? Несколькими молитвами и совершенными на скорую руку добрыми делами не искупить творимое нами зло. Нет, все мы после смерти отправимся прямехонько в ад. – Она рассмеялась.

Адельм вздохнул. Мать права. Они прокляты. Если действительно существует жизнь после смерти. Раньше Адельм был уверен, что со смертью наступает конец. Однако все эти недели после убийства невинных девчушек показались ему адом, каким он его себе представлял.

– Не думаешь ли ты, что все, принадлежащее нам, он отдаст Боту и церкви, чтобы раз и навсегда от нас отделаться?

Амабелла резко выпрямилась. Ослик покачнулся и переступил копытами, чтобы сохранить равновесие. Удивление смыло с лица матери все признаки злости.

– Что? Надуть собственную родню? Никогда! С таким же успехом ты можешь сказать, что, получив мою посылку, он не станет изменять завещание, чтобы и тебя включить в число наследников.

Ее возражения были исполнены такой искренности, что Адельм едва не расхохотался. Выходит, его дядя был вором наполовину, грабить родню он не мог, но не считал зазорным наживаться на преступлениях других.

Амабелла заметно расслабилась в седле, но тут на ее лице отобразилось неподдельное изумление.

– Какая же я дура! Ведь тебе проще простого получить свое богатство! – Она прищурилась и плотно сжала губы. – Так вот, езжай в Лондон и повидайся с моим братом Джерардом, сыном Роберта, он торговец шелком и бархатом. Его дом стоит у самого собора Святого Павла. Постарайся завоевать его доверие. Если он еще не получил мою посылку, то непременно сообщит тебе, когда она прибудет. Как только он получит наши ценности и внесет поправку в завещание, убьешь его.

Слова матери поразили Адельма в самое сердце. В который раз родители понуждали его к убийству. Из глубин памяти всплыли воспоминания о предсмертных конвульсиях Кларис, которую он держал, когда ее покидала жизнь.

У Адельма свело живот. Его руки вновь обожгла воображаемая кровь невинной жертвы, и он вытер ладони о тунику. Леденящая пустота в душе лишила его сил. Видимо, такие чувства испытывает человек на смертном одре, подумал Адельм.

Отчаянно желая избавиться от матери и мерзкого ощущения, Адельм выпустил из рук уздечку ослика и попятился в сторону. Заметив его движение, мать искоса взглянула через плечо. На другом конце Прайорилейн замаячила фигура Гамо. Когда Амабелла снова перевела взгляд на Адельма, лицо ее прояснилось, злость и хитрость исчезли без следа.

– Бог в помощь, – напутствовала она его на прощание.

Адельм едва не расхохотался. У него не укладывалось в голове, как могла мать произнести подобные слова, отправляя его на убийство. Он ничего не сказал и, отвернувшись, зашагал прочь от женщины, давшей ему жизнь.

Не прошло и часа, как Элиан своим поведением добилась от отца обещания расправиться с ней, и теперь прохаживалась перед закрытой дверью отцовской опочивальни. В зале за ее спиной было темно и безлюдно. Не стоило жечь понапрасну дорогие дрова, поскольку в комнате, кроме нее, никого не было.

В это утро все куда-то разбежались. Воевода Хейдона тренировал во дворе своих солдат, оттуда доносился лязг клинков, ударявшихся о щиты. Ричард, как и полагалось ему по должности, надзирал за сбором урожая на соседних нивах, следя, чтобы хозяина не обворовывали. Почистив и убрав после завтрака столы, Агги и ее девочки суетились на кухне, занятые бесконечными осенними хлопотами. Пока леди Хейдон отдыхала, сестра Ада составляла им компанию. Заглянув некоторое время назад на кухню, Элиан увидела, что Ада и Агги спорят о том, какую траву следует добавлять для запаха в пивную закваску. Сестра Сесилия вернулась в святую обитель, поскольку здоровье благородной вдовы больше не внушало опасений.

Сложившаяся ситуация позволяла Элиан войти в опочивальню и постараться убедить леди Хейдон, что та не питает особой ненависти к дочери шерифа, как это представляется. Элиан горестно усмехнулась. Глупость. Джос не прав. Что бы она ни предложила леди Хейдон, та не встанет на ее защиту. И уж конечно, не будет ходатайствовать о дочери врага перед настоятельницей монастыря.

Вдруг за дверью опочивальни раздался треск расколовшегося дерева. Элиан вскрикнула и отскочила от порога. Затем послышался звук рвущейся материи, за которым последовал звон бьющейся посуды и пронзительный женский вопль. Это кричала леди. Элиан в страхе распахнула двери. У стены валялись обломки расколотой табуретки. На полу лежала разорванная пополам занавеска. Со второй стены исчезло гипсовое украшение. Камышовая подстилка была усыпана осколками единственного в Конитропе фаянсового кувшина. В лучах струившегося в окно света зеленые кусочки в окружении белого крошева влажно поблескивали и отливали чернотой.

Леди Хейдон стояла посреди комнаты, понурив голову и подняв плечи. Ее чудесные рыжие волосы рассыпались по спине. На ней была одна сорочка, разорванная сверху донизу.

Скрестив перед собой руки, леди подняла голову и посмотрела на Элиан, но, судя по выражению ее лица, не узнала девушку. Неужели у леди Хейдон снова помутился разум? Элиан попятилась к порогу, собираясь бежать на кухню, чтобы позвать на помощь Аду.

Беатрис покачнулась.

– Они были совсем маленькие! – воскликнула она. В ее голосе прозвучало столько муки, что у Элиан на глаза навернулись слезы. Она кивнула, всем своим видом показывая, что сострадает несчастной женщине.

– Кто-то воткнул кинжал в их нежную плоть и перерезал им глотки.

Что перенесли бедные крошки, прежде чем Господь забрал их души? У Элиан по щекам потекли слезы. И она снова кивнула мачехе Джоса.

Лицо Беатрис исказила гримаса боли.

– Что за изверг поднял руку на невинных детей? – пробормотала она жалобно.

Элиан не знала ответа на этот вопрос и только покачала головой.

– Господи, ты позволил им погубить моих крошек! – воскликнула леди Хейдон так громко, что Элиан вздрогнула. – Как ты мог обойтись со мной столь жестоко? – причитала она. – Ты даже не дал мне возможности проводить их в последний путь.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Беатрис. Издав какой-то лающий звук, Беатрис пала на колени, затем повалилась вперед и замерла, распластавшись на камышовой подстилке.

Следовавшие один за другим всхлипы буквально разрывали ей грудь. Рыдания, казалось, исторгались из самой глубины ее существа, с трудом находя выход наружу. По телу ее пробежала судорога, и она, как безумная, замолотила кулаком по полу.

У Элиан разрывалось сердце. Вот что досталось ей в наследство от отца – лицезреть трагедию материнской души, убитой беспредельным горем. Сколько еще матерей и вдов оплакивали своих сыновей и мужей, погибших от рук разбойников, пригретых ее отцом? И все потому, что он изобрел новый способ пополнения своей мошны.

Элиан подбежала к мачехе Джоса и упала рядом с ней.

– О миледи, мне очень жаль, – тронутая до глубины души, произнесла Элиан. Чтобы хоть как-то успокоить женщину, она нежно гладила ее вздрагивающую спину.

Прошло довольно много времени, прежде чем рыдания Беатрис утихли, теперь она только всхлипывала.

– Вам надо вернуться в постель, миледи, – промолвила Элиан.

– Я понимаю, но не могу. – В голосе Беатрис прозвучал страх.

Элиан снова погладила ее по спине.

– Постарайтесь перевернуться на спину, и я помогу вам.

Беатрис вздохнула и легла на спину. На щеках и лбу отпечатался узор плетеной подстилки. Лицо было красным, глаза опухли и потускнели от слез.

– Спаси меня, пресвятая Богородица, – прошептала благородная дама, глядя на свою помощницу. – Это ты?

– Да, я, – несмело промолвила Элиан, опасаясь, что леди Беатрис либо ударит ее, либо выгонит вон.

Однако Беатрис лишь вздохнула. Горе несчастной было столь велико, что вытеснило из сердца ненависть. При мысли о том, что и она виновата в страданиях этой женщины, Элиан испытала стыд. Она закрывала глаза на все, что творил ее отец, не желая вникать в его дела, хотя могла бы предотвратить многие преступления.

И движимая чувством вины, Элиан воскликнула:

– О, миледи, если бы только я могла вернуть вам ваших дочерей! Я не верила, что он творит!

– Ты о ком?

Элиан понурила голову.

– Миледи, думаю, мой отец покрывает злодеев, погубивших ваших дочерей и супруга.

Глаза леди Хейдон полыхнули яростью. Стиснув челюсти, она с такой силой схватила Элиан за руку, что та вскрикнула.

– Что это? – спросила леди Хейдон резко. – Притворное раскаяние, чтобы облегчить свою совесть, или желание помочь мне в совершении мести? Отвечай! Чтобы между нами не возникло никаких недоразумений. Поможешь ли ты мне отомстить твоему отцу за загубленные жизни моих крошек?

Отомстить отцу? Но это грех. Бог велит чтить отца своего и мать. Элиан судорожно сглотнула. Дочь, предавшая отца, станет парией. Все от нее отвернутся.

Но тут Элиан вспомнила тех, кого предал ее отец. Свою матушку, сестер, мать Герту, бедную милую Изабелл, вторую жену отца, и ее мертворожденного сына. Убитых купцов, Кларис и Аделаиду. Лорда Хейдона. Они взывали к ней с мольбой, требуя отмщения.

У Элиан не было выбора. Но она не в силах была сказать об этом вслух. Лишь кивком выразила свое согласие.

В глазах благородной дамы сверкнул огонь злорадства.

– Тогда помоги мне. У нас много работы.

Глава 20

От голода у Адельма подвело живот. Он попытался сплюнуть дорожную пыль, но безуспешно. Во рту пересохло.

Уже второй день стояла необычная для этого времени года жара. Несмотря на утро, шерстяное белье, поддетое под металлическую кольчугу, насквозь пропиталось потом. До Набуэлла оставались еще многие часы пути.

По крайней мере его конь и второй, которого он вел на поводу, были полны сил. Наличие двух лошадей гарантировало прибытие в город до наступления ночи.

Чтобы приобрести этих лошадей, ему пришлось продать своего четвероногого друга, верного товарища многих лет. Адельм встряхнул головой, гоня прочь угрызения совести. Единственное, что его утешало, – это мысль о том, что он не загонит до смерти своего прежнего коня. Потому Что ни у одной лошади не хватит сил доскакать от Лондона до Набуэлла за два дня. А ему требовалось возвратиться в Набуэлл уже сегодня. Утром исполнилось ровно две недели с того момента, как Хейдон прибыл в Конитроп. В этот день Рейнер должен был выдать сэру Джосу злодеев.

Открытие, сделанное в Лондоне, заставило Адельма поехать назад в Набуэлл уже спустя четыре дня после прибытия вместе со своим изрядно поредевшим отрядом в Вестминстер. Вчера по требованию матери он ездил знакомиться со своим дядей. Джерард оказался добродушным и прямым. Таким, как Элиан. Своих родных и близких он ценил выше денег и материальной выгоды. В этом Амабелла была права. Ее брату недоставало хватки делового человека.

Джерард со слезами молил племянника больше не совершать греха, но не потому, что Адельм пригрозил ему, а потому, что дядя искренне боялся за его душу. Вместо того чтобы прогнать Адельма за содеянное, Джерард пригласил незаконнорожденного сына своей сестры отобедать с ним. К немалому удивлению Адельма, за столом дядя представил его своим домашним как родственника, причем без колебания, несмотря на его происхождение и то, что Джерарду было известно о грехах племянника.

Адельм познакомился со своими кузинами. Черноволосые, как и он в юности, с такими же черными, как у него глазами, девчушки еще переживали счастливую пору детства. Были ровесницами дочерей леди Хейдон.

Снова к горлу подкатила тошнота, желудок свело судорогой. Вцепившись в поводья, Адельм зажмурил глаза.

Это было ошибкой. Образ кузин возник перед его мысленным взором. Потом, как это неоднократно происходило после их знакомства, картина начала меняться, и он увидел, что держит их, как держал Кларис и Аделаиду. И хотя он всеми силами пытался противодействовать дальнейшему развитию событий, но все же не остановил неизбежное и представил, как чиркает ножом по горлу одной и другой и кровь из ран бьет фонтаном.

Тут Адельм услышал голоса двух милых маленьких девчушек, у которых отнял жизнь. Кларис только тихо всхлипывала, и ее бессловесные рыдания рвали на части его корчившееся от ужаса сердце. Аделаида с ним заговорила, как в тот день, тонким дрожащим голоском: «А я считала, что вы меня обожаете, сэр Адельм».

Адельм затряс головой, пока образы и звуки не пропали, затем посмотрел на дорогу перед собой. Его вела вперед маячившая вдали цель.

Она предстала перед ним с такой же отчетливостью, как придорожная трава и пыль. Сначала он заедет в монастырь, потом отыщет отца.

Сидя на стуле в опочивальне отца, Элиан вскинула голову. Игла, готовая сделать очередной стежок, застыла над рубахой, которую она шила. Элиан прислушалась. Нет, ей не показалось.

– Госпожа! Госпожа!

Судя по возбужденному голосу, Мейбл собиралась сообщить Элиан что-то важное.

Элиан перевела взгляд на леди Беатрис, дремавшую в единственном кресле, имевшемся в Контроле. Они перенесли его из зала в опочивальню, поскольку благородная дама покидала свою комнату только для того, чтобы поесть. Госпожа Хейдон считала зазорным для себя якшаться со слугами и солдатами. К тому же, сидя в кресле, Беатрис возвышалась над остальными, кто сидел в ее присутствии. Беатрис не была высокомерна по своей природе, но весьма щепетильно относилась к своему высокому положению.

С момента прибытия в Конитроп здоровье леди заметно улучшилось. Темные круги под глазами исчезли. Лицо округлилось. Несколько дней назад сестра Ада вернулась в монастырь, порекомендовав леди Хейдон воздержаться от путешествия еще недели две.

Сама мысль провести в обществе Беатрис столь продолжительное время тяготила Элиан. Беатрис ни на секунду не отпускала девушку от себя. Только Элиан было позволено выводить леди из ежедневных приступов хандры. Элиан была в полном изнеможении. Не говоря уже о том, что наступила осень и у нее накопилась масса дел. Если в самое ближайшее время она не обретет свободу, то грядущей зимой ее челяди нечего будет есть.

Тем временем Рейнер не оставлял надежды вернуть! дочь под свою опеку. Каждый день он околачивался у во – рот Конитропа, требуя, чтобы Беатрис отпустила Элиан.

Леди Хейдон упорно ему отказывала, как и обещала Элиан. Но однажды Рейнер появился с отрядом из четырех всадников и попытался въехать во двор. Тогда мастер Николас, простолюдин, на которого Джос возложил командование ратью Хейдона на время своего отсутствия, велел, воинам обнажить мечи, и Рейнеру пришлось ретироваться.

Чувствуя, что попала в ловушку, Элиан вздохнула. Она понимала, что отец в отчаянии. Приближалась назначенная Джосом дата расплаты, и Рейнер любой ценой стремился спасти свою шкуру.

Покачивая юбками, в дверях опочивальни появилась запыхавшаяся Мейбл. Элиан поднесла палец к губам, дав ей понять, чтобы не шумела. Однако Мейбл не обратила на это никакого внимания.

– Госпожа, вы должны выйти и увидеть это собственными глазами, – почти выкрикнула она.

Задремавшая было Беатрис выпрямилась в кресле и устремила взгляд на дверь.

– Пресвятая Богородица, зачем так орать?

Элиан поморщилась. Появление Мейбл всегда заканчивалось скандалом.

– Я не орала, – огрызнулась хорошенькая девушка, упрямо поджав губы. – Я только позвала свою госпожу.

– Слуги не препираются с господами, – пробурчала Беатрис. – Они ждут, когда им разрешат говорить. Ты уже не маленькая, пора научиться вести себя.

Мейбл фыркнула и с наглостью, достойной самой Элиан, произнесла:

– Я пришла не к вам, а к миледи, моей собственной госпоже.

Беатрис вскочила как ужаленная я вцепилась в подлокотники с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Как ты смеешь! Я позабочусь, чтобы тебя за подобную дерзость выдворили из этих стен.

Мейбл побледнела как полотно, но на ее прелестном лице тут же проступил гневный румянец.

– Вы не имеете права выгонять меня из Конитропа, – закричала она. – Это мой дом, а не ваш! – Так ничего и не сообщив, Мейбл круто повернулась и исчезла за дверью.

– Что за дерзкая маленькая тварь! – воскликнула Беатрис, округлив глаза. – Из моего дома ее давным-давно выгнали бы вон, предварительно выпоров, чтобы неповадно было. Впрочем, немудрено, что у твоего отца такие слуги.

Голос ее дрогнул, и она поднесла руку ко лбу. Опять начинается, подумала Элиан. Для затравки леди обрушит поток обвинений в адрес шерифа, а когда гнев ее истощится, будет долго рыдать.

– Ладно-ладно, эта нахалка скоро заплатит за свою наглость, – продолжала леди Хейдон. – Как только с ее хозяином будет покончено, дрянная девчонка останется без крова и средств к существованию.

Ее слова больно ранили Элиан. Ведь это был и ее дом. Здесь она родилась и выросла. А теперь вся ее жизнь пошла прахом. И ей оставалось только лить слезы.

Ничто не указывало на причастность отца к смерти лорда Хейдона. Вместе с Агги они прочесали чуланы, подвалы, амбары, Элиан тщательно изучила бухгалтерские книги в поисках неучтенной прибыли. Но имение как было нищим, так и оставалось. Элиан не обнаружила ни единого лишнего пенса. Если отец и наживался на грабежах, то прятал неправедно нажитое где-то в другом месте.

Слезы снова навернулись ей на глаза. Вдруг она несправедливо обвинила отца в злодеянии, ослепленная страстью к его врагу, сэру Джосу? Не проходило дня, чтобы она не терзала себя этими мыслями.

Четыре дня, сказал он, возможно, пять. Но минуло уже десять. Десять кошмарных дней, а от него не было ни слуху ни духу. Ее бросили. И поделом. Какой мужчина будет с уважением относиться к женщине, которая отдалась ему, как грязная шлюха?

– Рейнеру дю Омэ недолго осталось ходить по этой земле, – продолжала Беатрис, – завтра вернется мой пасынок и позаботится, чтобы шериф предстал перед Создателем и ответил за все свои злодеяния.

Как только слова высокородной дамы проникли в сознание Элиан, и без того истерзанной душевными муками, сердечная боль переполнила чашу ее терпения.

– Я больше не в силах этого выносить! – вырвался у нее из груди вопль, от которого задрожали стены.

Беатрис ошеломленно застыла и уставилась на свою компаньонку. Элиан вскочила, ударом ноги отшвырнула табурет на другой конец комнаты. Рубашка Дикона взвилась в воздух, бесценная игла и клубок ниток последовали за ней. Элиан сжала кулаки. Сердце у нее бешено колотилось.

– Что с тобой? – тихо спросила Беатрис. Ее голос прозвучал тихо и ошарашенно. – Что ты делаешь?

Элиан повернулась к ней. Долго сдерживаемые эмоции выплеснулись наружу.

– Как вы можете без конца твердить о мести, которая вместе с отцом убьет и меня?

Беатрис округлила глаза и нахмурилась.

– Разве я не поклялась защитить тебя в обмен на помощь разоблачить твоего отца? Или ты не веришь данному мною слову?

– Вы не можете меня спасти. Я уже погибла. Когда первый приступ удивления прошел, лицо леди омрачилось тенью нового раздражения.

– Ты несешь чушь, девочка. Объясни, что именно ты имеешь в виду.

Безапелляционная манера обращения Беатрис вызвала у Элиан повторную волну ярости, и она забыла об осторожности.

– Могу объяснить. Выслушайте меня внимательно. Месяц назад я была бедной, никчемной дочерью шерифа, но никто не посягал на мою гордость и честь. А кто будет уважать меня после того, как я предала отца? Ведь завтра он выйдет на поединок с молодым и более сильным рыцарем, зная наверняка, что его ждет смерть. Я отвернулась от него, не имея, по сути, никаких доказательств, что он причастен к убийству ваших близких. – Элиан хотела на этом закончить, но никак не могла остановиться. – К тому же я женщина без моральных устоев. Я согрешила против Бога и дважды переспала с мужчиной, которого едва знаю. Я шлюха, я ношу под сердцем дитя от вашего пасынка.

Тут Элиан спохватилась и прижала ладонь к губам. У нее задрожали колени. Да поможет ей Господь. Не может этого быть!

С самого первого дня, когда в одиннадцать лет у нее начались месячные, они не задерживались ни разу, а в последний месяц задержались на целую неделю. Слишком долго Элиан прожила бок о бок с Агги, чтобы сомневаться в том, что произошло.

Беатрис побледнела, округлив от ужаса глаза.

– Он завалил тебя в постель? И ты носишь в своем чреве его дитя? – выдохнула она.

Увидев реакцию леди Хейдон, Элиан поняла всю глубину своего падения. В этом мире для нее нет места. Элиан подхватила юбки и ринулась вон из комнаты. Вылетев за дверь, она промчалась ураганом по залу, а затем вниз по ступенькам крыльца.

Во дворе Конитропа царила суета. Громко переговариваясь, воины Хейдона занимались своими делами: кто надевал доспехи, кто бежал к главным воротам. Все ждали появления ее отца. Значит, никто не будет наблюдать за задней калиткой.

Соскучившись по свободе, в которой ей в последнее время отказывали, Элиан бросилась в дальний угол двора, к заветной узкой дверце. Оказавшись за пределами стен, она решила бежать из Конитропа так далеко, как только хватит сил.

Глава 21

Сидя верхом на бредущей медленным шагом лошади, Джос невидящим взглядом смотрел на холмистый пейзаж впереди. Перед ним маячил призрак смерти. Его расследование не принесло никаких доказательств связи Рейнера дю Омэ с разбойниками. Итак, Джос возвращался в Конитроп, где его ждал объявленный им самим поединок с шерифом. Поединок, который при любом исходе будет стоить ему жизни.

Поединок, которого он больше не жаждал.

Хотя боль утраты по отцу все еще оставалась в душе Джоса не затянувшейся раной, потребность пролить свою кровь, чтобы избавиться от мучившей его боли, ушла. Но сожалеть о чем-либо поздно, как поздно мечтать о спасении. Он поклялся Беатрис отомстить за ее дочерей и сдержит слово.

Во время путешествия Джос то и дело перебирал в памяти все известные ему факты, пытаясь отыскать отсутствующее звено, которое могло бы связать дю Омэ со злодеями. Накануне дня гибели Болдуина Хейдона шериф действительно встречался с торговцем пряностями. Свидетели рассказывали, что появление дю Омэ задержало выезд купца, собиравшегося отбыть из аббатства. Эта встреча заставила его выехать на день позже. Джос предполагал, что события происходили именно по такому сценарию, но дальнейшее их развитие завело расследование в тупик. Ибо в день злополучной стычки, по словам свидетелей, шериф двигался в противоположном направлении от места гибели купцов и лорда Хейдона.

В то время как шериф находился вдали от поля сражения, утром того самого дня сэра Адельма видели всего в десяти милях от места действий. За несколько часов до происшедшей кровавой резни капитан шерифа собирал мзду на ближайшем мосту. Хранитель моста не только подтвердил появление рыцаря, но и сказал, что сэр Адельм прибыл за деньгами в этом месяце раньше обычного. Однако подобное случалось и прежде, заметил он. Похоже, сэр Адельм взимал поборы, когда ему случалось оказываться в этой местности по другим делам.

Джос поморщился. Он не получил каких-либо доказательств связи дю Омэ с грабителями. Еще меньше улик имел он против сэра Адельма.

Не лучше обстояли дела с расследованием у Саймона и Хью. Ни одна из вдов погибших купцов не указала на наличие среди товаров мужей богатой кровати. Хотя сейчас друзья Джоса объезжали с аналогичными расспросами вдов, что жили в дальних уголках графства, Джос не надеялся, что они найдут зацепки, которые смогли бы оправдать то, что он собирался сделать. Если только Алан, который уже должен был к этому моменту возвратиться в Набуэлл, не раскопал неопровержимые доказательства, его дальнейшие действия не изменятся.

Джос не хотел умирать, особенно после того, что замышлял сделать завтра утром. В его воображении возник образ Элиан. Он больше не удивлялся, почему чувствует такую привязанность к женщине, которую едва знает, и не старался избавиться от этой привязанности. Напротив, он не переставал думать о ней, пока ее не было рядом. Ее образ неотступно стоял у него перед глазами, особенно в те моменты, когда они занимались любовью.

Эти воспоминания прогнали прочь мрачные мысли. Он поднял голову, его легкие наполнил запах разогретой кожи и конского пота.

Несмотря на время года, расстилавшиеся перед ним холмы все еще оставались зелеными, с белыми вкраплениями пасущихся вдали овец. Вокруг – ни единой живой души. И неудивительно. Сбор урожая был в полном разгаре. Именно на это сезонное затишье и рассчитывал Джос, заботясь о безопасности своего отряда, возвращавшегося в Конитроп.

Он бросил взгляд через плечо. Мерно поскрипывая седельной кожей и позвякивая кольцами сбруи, следом за ним по дороге молча ехали Перрин и трое воинов из хейдоновского отряда. Военного обмундирования ни на одном из них не было. По приказу Джоса они завернули оружие в плащи и приторочили к седлам, оставив щиты в доме зажиточного крестьянина, где останавливались прошлой ночью на ночлег.

Джосу не давала покоя мысль, что дю Омэ может вторично устроить засаду. И если люди шерифа рыщут по дорогам, то наверняка в поисках рыцаря в доспехах и при полном вооружении в сопровождении четырех солдат. Поэтому Джос замаскировал свой отряд под обычных странников, что бредут тихими обходными тропами зачастую используемыми для перегона скота. Хотя за время странствий они никого не встретили, по мере приближения к Конитропу опасность возрастала. Лишь когда они преодолеют последние две мили и окажутся под прикрытием запертых ворот шерифского поместья, Джов поймет, был ли его план образцом мудрости или полного идиотизма.

– Сэр, – услышал он обращение Перрина, замыкавшего их небольшую процессию. – На холме за нами кто-то движется.

У Джоса упало сердце. Чувствуя, как напрягся каждый мускул, он повернул свою могучую кобылу на сто восемьдесят градусов и поскакал вверх по склону холма навстречу Перрину. Остальные воины принялись доставать спрятанное оружие. Поднявшись почти на гребень холма, Джос остановился и посмотрел в направлении, указанном слугой. Вдали по склону холма в направлении Набуэлла двигалась какая-то фигура в голубом одеянии. Было в ней что-то странное. Джос прищурился.

– Это женщина, – крикнул он своим людям и усмехнулся. – Неужели дю Омэ пал столь низко, что отправил шпионить за нами бабу?

Джос присмотрелся повнимательнее и узнал Элиан.

– Иисусе Христе! Что она там делает? – вырвалось у него.

Одинокая и беззащитная, Элиан могла стать жертвой любого разбойника, и прежде всего родного отца. Сама мысль о холодном бездыханном теле его Лиан заставила Джоса содрогнуться. Он вонзил шпоры в бока кобылы. От неожиданности животное заржало, но послушно пустилось в галоп.

– Куда вы? – донесся голос Перрина.

Джос резко натянул поводья. Боже праведный, что он делает? Бросил воинов отцовской рати, чтобы спасти от предполагаемой опасности дочку шерифа.

С таким же успехом он мог бы отказаться от своей клятвы о мщении. Что он, собственно, и хотел бы сделать. Нет, не хотел, должен был сделать.

Только тут Джос окончательно признал всю глупость своего намерения. Если бы Болдуин Хейдон хотел подобной жертвы от любимого сына, тогда в завещании не назначил бы Джоса опекуном, который должен заботиться о семье после его ухода в мир иной. Не увлечение дочерью шерифа, но твердолобое упрямство пожертвовать собственной жизнью во имя мести было предательством отца.

Джоса охватило отчаяние. Не важно, что он хотел или стремился сделать. Он ни при каких обстоятельствах не мог стать клятвоотступником.

Клятва, которую он дал Беатрис, не имеет никакого отношения к смерти шерифа. Это была его собственная идея. Он всего лишь обещал мачехе помочь посчитаться с теми, кто повинен в смерти ее дочерей.

Губы Джоса тронула улыбка. Теперь, когда к нему наконец вернулась способность рассуждать здраво, он знал, какую участь уготовить Рейнеру дю Омэ, чтобы он позавидовал мертвым. От Джоса лишь потребуется во время поединка сохранить шерифу жизнь.

Впервые за долгое время Джос испытал удовлетворение. Утром он выйдет перед жителями Набуэлла и громко крикнет дю Омэ, что вызывает его на поединок. При этом он объявит, что подозревает шерифа в тайном сговоре с разбойниками, и публично обратится с мольбой к Богу управлять его мечом и доказать виновность шерифа. После этого Джосу понадобится лишь победить злодея, что он сделает без особых усилий. И его победа явится святым доказательством виновности шерифа. В глазах всего графства шериф будет опозорен и до конца жизни не сможет отмыться. Тогда Джону придется заменить своего ставленника, а Рейнер умрет в бесчестье, нищете и унижении.

Подобная месть вполне устроила бы Джоса, но вряд ли она удовлетворит Беатрис, во всяком случае сейчас, когда она уверена, что шериф – виновник гибели ее дочерей. Она не простит пасынку, если дю Омэ останется живым. В отместку она может отказаться от назначения его ее опекуном, чтобы оборвать его связь с Хейдоном.

Джос прогнал эту тревожную мысль. Она может попытаться, но ей это не удастся. Шевельнувшись в седле, он снова отыскал глазами далекую фигурку Лиан.

Она перевалила через вершину холма и теперь двигалась по склону вниз. Всю жизнь мужчины, которых Джос уважал, внушали ему, что нужно делать то, что велит сердце. Хотя Джос хорошо сознавал, что данный случай явно выходил за пределы того, о чем они говорили, его сердце твердило, что он должен взять Элиан с собой и объявить своей.

– Сэр Джос? – позвал его один из солдат.

Джос перевел взгляд на свой отряд. Они наблюдали за ним с нескрываемой тревогой. Он улыбнулся. Не зря они о нем беспокоятся. Сейчас, когда жажда мести больше не туманила его ум и не связывала сердце, забрезжившая на горизонте свобода его пьянила.