Пусть, зачем раздражать сумасшедшего! Зато с Ритой они теперь враги! Раньше он рыцарски ухаживал за ней, и она относилась к нему ласково, как к старому человеку, другу моих родителей. Теперь же она не переносит старика, прямо ненавидит его.
      Я думаю, что это одна из причин, почему она завтракает и обедает одна у себя в комнате.
      Этой же причине я приписываю отказ Риты принять от меня последний по– дарок. А ведь вещица была заказана по ее личному желанию… и вышла, на удивление, удачно! Это на тонкой золотой цепочке знак пентаграммы, усы– панный бриллиантами, и камни самой чистой воды, точно летняя роса…
      А Рита даже не хотела взять ее в руки. Обидно немного… Эх, буду сам носить и помнить, что счастье обманчиво… и любовь… и дружба…»
      Гарри прервал чтение и отодвинул тетрадь.
      Причиною всех несчастий и на этот раз был старый граф. Заговоренный Петро, он 15 лет лежал смирно в гробу, но был еще настолько силен, что внушил Карло мысль привести в склеп Риту, а ей желание опереться о ка– менный гроб. Прикосновение живого женского тела сняло заклятие, и старый вампир был свободен.
      Он начал с того, что погубил свою освободительницу, наградив ее своей любовью и страшными последствиями этой любви.
      Рита, с его помощью, в недолгое время стала сильным вампиром. Она ве– ла двойное существование: днем жила между живыми, ловко обманывая их, а ночью являлась вампиром и губила их. Страстная любовь к другу своего же– ниха, Альфу, заставила ее забыть осторожность и сильно ее выдала, хотя Альф и умер, не успев ничего сказать Карло, не открыв тайны Риты.
      Прощальное письмо Альфа, вложенное в библию, так и не дошло по адре– су. Граф Карло его не видел.
      Все же у графа проснулись неясные подозрения и ревность, и он начал следить за Ритой.
      Тут граф Карло переживает страшную драму.
      «Она какая-то бесстыдная, сладострастная», – пишет он, – или «чем больше я за ней слежу и наблюдаю, тем больше становлюсь в тупик. Она или сходит с ума, или у ней какая-нибудь таинственная болезнь, но болезнь психическая, так как физически она цветёт и хорошеет день ото дня».
      «Чем объяснить такой поступок, – пишет он дальше: – Рита, тихонько оглядываясь, входит в мой кабинет, берет со стола тяжелое каменное пресс-папье и с силою кидает его в большое простеночное зеркало. Стекло вдребезги.
      В ту же минуту она сталкивает с подставки тяжелую китайскую вазу и та с грохотом падает на пол. Вбегают слуги.
      – Ничего особенного, – объявляет холодно Рита, – скажите барину, что я нечаянно столкнула вазу, а она, падая, разбила стекло.
      – Идите прочь. – Слуги, переглядываясь, молча уходят». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      – Как раз в это время, – рассказывал Гарри дальше, – Карло подверну– лась латинская книга «о ламиях». Он взял ее из лесного дома, на память об Альфе, и от бессонницы, которая его преследовала, принялся читать.
      Карло признается, что ничего бы не понял в ней, если б не рассказы старого доктора на эту тему. Тем не менее он не в состоянии поверить в существование вампиров, а тем более причислить к ним свою невесту. «В книге ясно сказано, что «они» выходят из могил, – пишет он. – Затем кни– га говорит…»
      – Впрочем, это я вам прочту, – говорит Гарри, перекидывая листы.
      «Книга говорит, что большей опасности подвергаются близкие люди. Вот если б была правда, то я первый должен бы был умереть. А я жив и здоров и никто ко мне по ночам не ходит… вот только я спать не могу… Что это, крик или мне показалось? Вероятно…
      Фу, какая-то огромная, черная кошка подкралась к моей двери, я даже испугался, а увидев меня, она тоже испугалась, шмыгнула по темному кори– дору и пропала. Откуда она? Кажется, в замке нет такой; должно быть, забрела из соседнего леса. Надо будет…»

19-е

      Ну, и ночка? Сейчас светит ясное солнышко, а я все еще не могу сбро– сить ночной кошмар… а, быть может, и действительность… а впрочем, я потерял мерило…

19-го. Позже

      Вчера ночью ко мне в комнату заглянула черная кошка и исчезла. Не ус– пел я снова взяться за перо, как ворвался сумасшедший, на нем был халат, на голове чеснок, а в руках знаменитый кол, с которым он не расстается.
      Оказывается, что кол у него осиновый, и чтобы добыть его, он ходил куда-то далеко, так как у нас в окрестности осины нет.
      Старик вбежал и принялся что-то искать в двух моих комнатах. Он заг– лядывал под кровать, в шкаф, под стулья, за портьеры и даже смотрел в печке.
      – Нету, ушел.
      – Да кто ушел, кого вы ищете? – спрашиваю я.
      – Да «его». Эхе-хе, понимаю, сюда-то не сунется! – весело засмеялся сумасшедший, показывая на знак пентаграммы, вырезанный им на пороге моей комнаты.
      – Знаешь, – продолжал он, – я двери-то чесноком, чесночком замазал и завесил, так «он» в окно да черной кошкой… сюда, вверх… а я за ним, да, видишь, ноги старые, не поспел, ушел он… – Старик тяжело вздохнул и присел на стул.
      Из отрывочных фраз и бормотанья я, наконец, понял, что он завесил чесноком двери капеллы, а сам сторожил «его» с колом. Этот-то «он» ста– рика – выходит не кто иной, как Рита, она же вампир.
      Будь передо мной не старик, я бы вздул его, несмотря на все его су– масшествие. Я думал тогда, что всякий вздор, даже сумасшествие, должен иметь меру.
      Пока я соображал, как образумить старика, он вдруг опомнился, вско– чил, схватил меня за руку и зашептал:
      – Идем, идем, «он», наверное, у итальянца, у художника, засосет «он» беднягу.
      Постараться вырваться, нечего было и думать, и я покорно пошел, вер– нее, побежал за сумасшедшим. Он быстро взобрался по лестнице, в третий этаж, где живет итальянский художник, и затем мы, словно воры, тихо ста– ли красться по коридору.
      Подошли к комнате итальянца. Старик осторожно приотворил дверь. Ком– ната была залита лунным светом, окно открыто, и занавес на нем отодви– нут.
      Каково же было мое удивление, а потом бешенство, когда я увидел, что Рита, моя невеста, полулежит на груди итальянца, к нему поцелуем.
      Должно быть, я крикнул, потому что Рита подняла голову и обернулась … и о ужас, ужас!.. При ярком свете месяца глаза ее светились сла– дострастием и злобой, а по губам текла свежая, алая кровь.
      – Видишь, видишь, – закричал старик и кинулся вперед… Сильный порыв ветра хлопнул створками окна, взметнул штору и ударил ею по старику, тот упал.
      Я поспешил к нему на помощь, но луна померкла и в комнате воцарился мрак. Нескоро я отыскал спички и свечку.
      При слабом освещении я оглянул комнату – никого нет. Сумасшедший, охая, поднимался с полу, итальянец мирно спал.
      Я готов был все признать за галлюцинацию, как старик подошел к крова– ти и, поднимая за плечи художника, спокойно объявил:
      – Вот я и прав, «она засосала его». В самом деле художник был мертв. Лицо бледное, руки болтаются, как плети, на ночной рубашке свежая кровь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Боже всесильный, что же это? Голова моя не выдержит… лопнет… Ведь выходит, что Рита «не мертвый»… что она сосет кровь живых людей… Как я могу это понять и связать?.. Рита… кровь… нет и нет. Это я, под влиянием старика, схожу с ума… Это он мне навязывает свою болезненную идею… в то же время я сознаю, что я здоров, вполне здоров… а впро– чем, все сумасшедшие считают себя здоровыми…»
      – Что же дальше?
      – Тут для графа Карло начинается страшный период сомнений, еще более ужасный, чем муки ревности, и он признается, что был на волосок от поме– шательства.
      На счастье, вернулся из Рима старый Петро. Он сильно похудел и еще больше постарел. Но зато торжественно спокоен и самоуверен.
      – Господь Бог помиловал меня, а святой отец благословил послужить ми– ру, я теперь ничего не боюсь. И за вас, мой дорогой господин, буду бо– роться со всею нечистою силой. Я вас спасу, не унывайте! – говорил он.
      Петро провел целый день в деревне и уже знает все несчастия, постиг– шие замок.
      – Затем он рассказал о папе, о монастыре, где выдержал покаяние. «Так там хорошо, так хорошо, век бы не ушел, – сознается он, – вот только спешил сюда, боялся за вас, ну, да слава Богу, не опоздал!»
      Потом понемногу, деликатно Петро начал знакомить Карло со смертью ма– тери и т.д. Но, увидав печаль на лице своего любимого господина, спро– сил: «Так вы знаете, все знаете. А кто сказал?»
      Карло сознается, что знает многое, а сказал старый доктор.
      – Так вот она, причина его сумасшествия, не сдержанная клятва, – со– ображает Петро, – а куда он уехал? Вам известно?
      – Да никуда он не уезжал, а живет у меня в замке.
      После признания Карло, что он знает тайну матери, Петро уже прямо го– ворит о своей миссии в мире. Эта миссия – уничтожение вампиров. Он приг– лашает Карло помочь ему.
      – На наше счастье, матушка ваша лежит спокойно. Я уже осмотрел и склеп и гору, все в исправности. Верно «отмолил» ее старый граф. И слава Богу, а то каково это вколачивать осиновый кол в сердце родной матери.
      Петро подтверждает, что освобождение «старого дьявола» произошло бла– годаря прикосновению тела Риты, а стоило ему напиться свежей крови, он стал опять силен. Его только удивляет, что «старый» не погубил ее, так как это обыкновенная благодарность вампиров за освобождение.
      – Я слышал, – продолжал Петро, – что ваша невеста была очень больна, при смерти, но поправилась, и люди говорят, что теперь она еще прекрас– нее, чем была до болезни.
      – А ты не видал еще моей невесты? – спросил я.
      – Нет, не удостоился еще.
      Как мне теперь поступить: рассказать старику свои наблюдения и опасе– ния или лучше молчать: не создавать ему предвзятой идеи. Это тем более удобно, что мой сумасшедший уехал зачем-то в город.
      Решено, буду пока молчать.

27-го

      По давно заведенному порядку мы с Ритой после обеда (хотя и обедаем на разных половинах) гуляем над обрывом. Прежде эти прогулки имели не– изъяснимую прелесть: нам всегда так много надо было сказать друг друг у… а теперь мы точно отбываем повинность перед слугами.
      Вчера мы также ходили, перекидываясь фразами о погоде.
      Как-то на площадку явился Петро. На нем была старинная парадная лив– рея, но ногах туфли с большими пряжками, седые волосы тщательно причеса– ны, в руках у него был небольшой сверток.
      Я сразу понял, что старик явился представиться своей будущей госпоже.
      – Рита, – сказал я, – это мой старый дядька Петро, верный слуга моих родителей. – Рита снисходительно кивнула головой.
      С низким поклоном Петро подошел к ручке. В первый раз мне неприятно бросилась в глаза перемена, происшедшая с руками Риты. Прежде розовые пальчики с нежными ноготками были теперь длинные, белые и ногти твердые и острые.
      Только Петро хотел коснуться руки, как Рита резко отдернула ее и ска– зала:
      – Я не хочу!
      Старик оторопел и так растерялся, что вместо того, чтобы уйти, протя– нул Рите сверток, говоря:
      – Я принес для вас, сам святой отец благословил их.
      Рита отпрыгнула в сторону, все лицо ее перекосила злоба, и, как-то шипя, она сказала:
      – Убирайся прочь, дурак! – и быстро пошла к дому.
      На бедного Петро жаль было смотреть. В его трясущихся руках лопнула бумага и из нее повисли янтарные четки с маленьким крестиком.
      Для меня эта сцена была полна смысла.
      Могла ли Рита, в ее теперешнем положении, принять четки, благословен– ные святым отцом?
      – Успокойся, Петро, и отдай четки мне, – сказал я. – Мне они скоро пригодятся.
      – Милый Карло, что же это? за что? – бормотал, плача, старик.
      – Полно, старина, мужайся, это значит только, что ты опоздал, а ста– рый граф Дракула сделал свое дело – погубил ту, что помогала его осво– бождению. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      После рассказов Карло и своих наблюдений Петро приходит к заключению, что Рита – вампир и что ее надо уничтожить.
      Несмотря на все, в душе Карло по временам вспыхивает надежда, что это ошибка, галлюцинация, психоз… и вот Петро решается доказать ему прав– ду.
      Гарри остановился. – Если вам не наскучило, то конец записок я могу прочесть весь без перерывов, – говорит он.
      – Конечно, мы желаем знать все, – ответил Джемс за всех.
      – В таком случае. Карл Иванович, будьте добры, замените меня, я ус– тал. – И Гарри передал тетрадь Карлу Ивановичу.
      Надев очки, тот начал:
      «Петро усердно следит и караулит Риту. Он теперь убежден, что она ча– сы своего вампирического сна проводит в своем гробу в капелле. Недаром она так заботливо его оберегает.
      Сегодня ночью мы идем, чтобы окончательно в этом убедиться.
      Вчера во время заката солнца, т.е. во время, когда, по мнению Петро, вампиры должны лежать в могилах, и Рита не могла следить за нами, что она, в свою очередь, делает, мы отправились на хоры, в капеллу.
      Было тихо.
      Последние лучи солнца освещали мрачное убранство стен и засохшие розы на полу и катафалк.
      Петро поставил нам два стула и очертил мелом на полу круг, что-то шепча, и там, где сходились линии круга, нарисовал пентаграмму.
      Прошло полчаса. Все тихо. Солнце закатилось. Наступил полумрак.
      Неясно внизу чернел гроб, подсвечники, окутанные черным флером, ана– лой… Становилось жутко.
      Петро по временам клал мне руку на колено, точно желая успокоить.
      Темно, я закрыл глаза.
      Открываю, капелла залита лунным светом, но при нем все принимают фан– тастические образы. Даже кажется, что розы ожили и благоухают…
      Петро опять нажимает мне на колено, приглашая быть внимательным.
      И что же – дверь из капеллы в склеп, за минуту перед тем закрытая, – это я ясно видел – стоит настежь и в ней фигура. Это высокий, седой ста– рик, в черном бархатном одеянии, на груди дорогая, золотая цепь. Нет сомнения, это старый граф Дракула.
      Если б вместо черного фона открытой двери была золотая рама, я пок– лялся бы, что портрет, сосланный когда-то моим отцом в лесной дом, пере– несен в капеллу.
      Старик, не торопясь, подходит к гробу. Крышка скользит: в гробу, в голубом платье, с розами на груди лежит Рита.
      Она открывает глаза, счастливая улыбка озаряет ее лицо.
      – Пора, милый, – и она протягивает руки старику. – Ты мой учитель, ты сделал меня могучей и сильной, я люблю тебя.
      Рита приподнялась и села. Еще минута, и она уже стоит на ногах.
      – Зачем только ты хочешь, чтоб я жила с ними днем? Мне лучше с тобою в темном склепе. Они мне противны, мне тяжело с ними. Вот и сейчас я чувствую их присутствие. – И она начала беспокойно оглядываться.
      – Полно, они не смеют сюда явиться!
      Мы сидели затаив дыхание.
      – А если они здесь. – И Рита подняла голову по направлению к хорам.
      В ту же минуту я заметил в руках Петро маленький ковчежец с св. об– латками.
      – Уйдем отсюда, уйдем, – сказала Рита, и они обнялись, легко отдели– лись от пола и понеслись в луче месяца к окну. На минуту они заслонили свет, а затем вновь стало светло.
      И мы ясно увидели плотно закрытый гроб и крепко запертую дверь.
      Все виденное казалось сном.
      – Будем ждать, – сказал Петро, – летняя ночь коротка. Они скоро вер– нутся.
      Сколько времени прошло – не знаю. Я устал, спина ныла, ноги одереве– нели, голова была тяжелая.
      В воздухе стоял ясный запах тления, точно разлагающийся труп рядом.
      Скоро взойдет солнце. Риты нет. На окне сидит большая черная кошка. Я хочу уже встать, но кошка прыгает в капеллу, и это не кошка, а Рита.
      Усталой походкой идет она к гробу, глаза сияют алым наслаждением, на губах кровавая пена. Минута, и она исчезла.
      – Теперь скорее вон отсюда, – говорит Петро и берет меня за руку.
      – Да-да, вон, – шепчу я, – и пора.
      Едва дотащился до своей постели и упал, как убитый.

7-го

      Что мы пережили сегодня. Ну и ночь! Она еще страшней той, когда в первый раз встала Рита. Но по порядку.
      После бессонной ночи, проведенной в капелле, а главное, от разных дум и пережитого горя я свалился на постель и заснул тяжело, без грез, без видений.
      Вдруг кто-то сердито меня толкает, открываю глаза, передо мной стоит Рита. Лицо ее перекошено злобой, острые ногти впиваются в мою руку.
      – Вставай, что же это за безобразие, твои два дурака залезли в мою капеллу и не хотят оттуда уходить. Прогони их сейчас же! И прикажи снять решетки и глупые цветы, – кричит Рита.
      – Какие цветы, какие решетки, я ничего не знаю, – говорю я.
      – Я так и знала, что ты ничего не знаешь! Идем! – и она тащит меня в капеллу.
      Оказывается, сумасшедший ездил в город за тем, чтобы заказать на окна капеллы решетки из омелы и теперь они с Петро укрепили их на место и всюду развесили гирлянды цветов. Тяжелый запах сразу открыл мне, что эти белые цветочки не что иное, как чеснок.
      – Прикажи убрать, прикажи убрать! – кричала Рита. Я взглянул на Пет– ро.
      – Хорошо, Рита, я распоряжусь, и завтра все уберут.
      – Нет, сегодня же, сейчас! – настаивала Рита.
      – Сегодня поздно, скоро закат солнца, а вечером никто из слуг не ста– нет работать там, где стоит гроб, хотя бы и пустой, – сказал я самым равнодушным образом, – вот тебе ключ от выходной двери капеллы, завтра, когда ты пожелаешь, тогда и очистят здесь. Я прикажу.
      Рита взяла ключ и еще колебалась; Петро в это время проговорил, ни к кому не обращаясь:
      – Надо прочесть «Аве Мария», солнце закатывается.
      – Уходите прочь, я замкну дверь, – сказала Рита.
      Мы вышли. Оба старика довольно улыбались и подталкивали друг друга.
      – Ну, Карло, теперь за дело, пока ты спал, мы с Петро все приготови– ли, – сказал сумасшедший, и он сказал это так спокойно и решительно. Го– лос был такой ясный.
      Я невольно взглянул на него. Глаза светлые, разумные.
      – Да, милый Карло, я поправился. Я теперь знаю, что я не один и что Петро поможет мне. Да и ты сам видишь теперь, что я говорил правду и только от горя и бессилия у меня кружилась голова и я, правда, временами сходил с ума. Сегодня же, как увидел Петро, мне сразу стало легче, а когда он мне все рассказал, то с меня точно гора свалилась! Вот помогу вам, кончим здесь все, и я пойду в тот монастырь, где был Петро. Хорошо там, он говорит!
      – Дело, дело говори, пора уже, – перебил его Петро.
      – Да, мы решили на всякий случай заделать окна решетками из омелы – через нее нечистая сила не проходит, – а двери, кроме наружной, замкнули и залили свинцом, смешанным с св. облаткой, так что ходу им, кроме две– ри, нет.
      Два осиновых кола и большой молоток мы приготовили… так через чет– верть часа и пойдем.
      Я буду держать кол, Петро ковчежец и ты, Карло, должен вбить кол. Не бойся, я направлю его прямо в сердце, я ведь все же доктор. Покончим с женщиной, спустимся в склеп. Хорошо?
      Я согласился.
      Мы прошли в замок. Он был пуст. Слуги, видимо, нарочно были отпущены.
      Старики принялись молиться, а я сел на окно и смотрел на закат солн– ца.
      И вот картина за картиной стали вставать в моем воображении:
      Закат солнца, темный канал, а на нем гондола и черные красивые глаз а…
      Вот церковь. Орган тихо играет и тут близко от меня – черные, милые глазки, но они не смотрят…
      Вот снова черные глазки, но как они светятся, сколько ласки, любви… я чувствую нежные руки… запах роз… скоро-скоро она будет совсем мо– ей, моей обожаемой женой…
      «Идем», – говорит кто-то. Меня берут за руку, ведут… кто, куда, за– чем?
      Мрачные стены обтянуты черным сукном, украшены белыми пахучими цвета– ми. Серебряный гроб покрыт богато расшитой пеленой и засыпан розами…
      Солнце закатилось, и последние отблески наполняют воздух бегающими зайчиками.
      Жарко и душно.
      Вот две черные фигуры подходят к гробу. Молча свертывают покров, сни– мают крышку.
      В гробу, на белой шелковой подушке, вся в кружевах и лентах лежит до– рогая мне головка, черные волосы, как короной, украшены жемчужным греб– нем, между розовых губ блестят белые зубки… Встречи на канале, в церк– ви снова проносятся в моей голове. Виски стучат.
      Вот одна из черных фигур подает мне что-то длинное и упирает это что-то в грудь моей невесты. Затем мне дают тяжелый молоток и я слышу:
      – Ударь, сильнее ударь!
      Я повинуюсь, поднимаю руку и… вдруг два милых, черных глаза тихо открываются, смотрят на меня, не мигая губки шепчут: «Карло».
      «Бей, бей», – кричит голос мне в ухо. Я опять повинуюсь, поднимаю мо– лоток… черные глаза печально мерцают, губы скорбно сжаты, маленькая ручка беспомощно поднята… Минута. Молоток с грохотом падает на пол, и я сам валюсь на ступени катафалка.
      Слышу отчаянный крик, злобный хохот… и теряю сознание.
      Очнулся я поздно ночью у себя в комнате. Открываю глаза и вижу: Петро и доктор стоят возле моей кровати. Петро усердно меняет на моей голове компрессы, а доктор говорит:
      – Ничего, отойдет, это «она» его заколдовала. Ну, да мы в обиду не дадим.
      Вдруг страшный порыв ветра пронесся над замком. Захлопали двери, зас– тучали ставни, слышно было, как забегали и засуетились слуги. Новый по– рыв ветра.
      – Сорвало крышу, сломало старый дуб! – кричали голоса. Я вскочил на ноги.
      – Ну, это «они», ведь на небе не было ни одного облачка давеча. Отку– да же такая непогодь? – сказал Петро.
      – Да, не иначе, как «они», теперь «их» время, – подтвердил доктор.
      Затем они сообщили мне, что когда вынесли меня в обмороке из капеллы, они тотчас же закрыли дверь и залили свинцом с св. облаткой, как сделали это и раньше с остальными дверями. И вот теперь «нечисть», не находя вы– хода, вызвала бурю.
      Вдруг раздался такой удар грома, что, казалось, сама скала, на кото– рой стоит замок, лопнет сверху донизу.
      Оба старика бросились на улицу, к дверям капеллы. Двери дрожали, точ– но кто могучей рукой потрясал их… Вот внутри что-то упало и задребез– жало, опять и опять. Звон разбиваемых стекол и звон металла сливался с ревом бури.
      Внутри выли, стонали, скрежетали зубами, в окнах мелькали тени, то белое облако, то черная голова, то светились зеленые глаза…
      Буря ревела неистово.
      Каждую минуту, казалось, что двери сорвутся с петель. Я ждал, что старая стена капеллы не выдержит и рухнет, похоронив нас под своими об– ломками.
      Петро, с всклокоченными седыми волосами, в развевающейся полумонашес– кой одежде, крепко стоял против двери, высоко над головой подняв завет– ный ковчежец. Лицо его светилось глубокой верой и решимостью.
      Доктор лежал на земле, распластавшись крестом, он точно хотел своим телом загородить путь.
      Новый, еще более страшный удар грома… я упал на пороге капеллы…
      Старики страшно, нескладно запели молитвы.
      Слуги с криками ужаса бросились в ворота замка. От страха они бежали в деревню.
      Внезапно все стихло.
      И вот, в тишине, еще более жуткой, чем сама буря, раздался тихий, нежный голос, звавший меня, он прерывался стонами и слезами, в нем было столько любви и нежности…
      Я невольно приподнялся, но в ту же минуту почувствовал, что что-то тяжелое придавило меня к земле и строгий, угрожающий голос доктора про– изнес:
      – Лежи, ни с места! или, клянусь Богом, я всажу в горло этот нож, – и на шее я почувствовал холодок стали.
      Просьбы и мольбы из-за двери становились все нежнее. Я слышал ласко– вые названия, намеки, обещания… вся прежняя обожаемая Рита стояла пе– редо мной…
      Еще минута… И Бог знает чем бы кончилось!..
      На мое счастье, раздался громкий удар колокола, за ним другой, тре– тий…
      Звонили в деревне. Звуки лились к небу, прося и требуя, в них смеши– вались и молитвенный благовест и тревожный набат…
      Оказалось, слуги бросились в деревню и рассказали о наших ужасах.
      Священник, уже давно подозревавший, что в замке не все благополучно, бросился в церковь и приказал звонить. Он начал сборы крестного хода в замок.
      Только что тронулись хоругви, как яркий луч солнца прорезал облака.
      Моментально в капелле все смолкло. Звон колоколов победно усилился.
      – Спасены, спасены, – шептали старики. И мы все трое опустились на колени.
      В первый раз в жизни я молился от всей души и с полною верой!
      Много позже. Мне немного остается прибавить к этим запискам.
      Успокоившись, мы решили не рисковать и капеллу не открывать. Чтобы обессилить «нечисть», мы придумали «их» разъединить, т.е. не допускать старого Дракулу в капеллу.
      Старики сознали свою ошибку, они не заговорили внутренней двери между капеллой и склепом, и этим дали возможность действовать сообща.
      Мы вырыли в склепе глубокую могилу и спустили туда каменный гроб с надписью: «Привезен из Америки». Петро с доктором его заговорили, как заговорили когда-то мою мать.
      – Вот, Джемс, и причина, почему ты не нашел в склепе гроб графа Дра– кулы, – прервал Гарри чтение Карла Ивановича. – Но продолжайте!
      – Да тут осталось всего несколько строк.
      Мы все трое уходим в монастырь, где будем молиться о дорогих нам ког– да-то людях. Да пошлет им Господь, по своей великой милости, вечный, мо– гильный покой.
      Быть может, Петро вернется, чтобы наблюдать за спокойствием погребен– ных.
      «А само время уничтожит их страшную силу». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Все молчат, переживая в душе драму графа Карло.
      – Вот в том-то и была их ошибка, – прерывает, наконец, Гарри общее молчание. – Да, кстати, – говорит он, – я забыл вам показать.
      И он вынимает из кармана что-то длинное белое.
      Это что-то оказалось женским ожерельем, оно было из жемчуга, застеж– кой служила змеиная голова с зелеными глазами, все прекрасной работы.
      – Откуда это у тебя? Ведь это ожерелье Марии Дракулы, привезенное из Америки? – спрашивает Джемс.
      – В ту ночь, когда мы пробивали стену в старый колодец, оно попало мне в мусоре. Я сунул в карман, да и забыл, – ответил Гарри, – и вот только сегодня оно опять попало мне под руку.
      Все любуются и восхищаются красотой жемчуга и изяществом застежки.
      – А все же было бы лучше, если б оно осталось на дне старого колодца! – прошептал со вздохом Джемс.