– Никакой это не слуховой аппарат, – объяснял Хьюберт Фарнхэм. – Это – радиоприемник, всегда настроенный на частоту сигнала тревоги. Барбара Уэллс от изумления замерла, так и не донеся ложку до рта.
      – Мистер Фарнхэм! Так вы думаете, что они все-таки собираются напасть на нас?
      Хозяин дома пожал плечами.
      – К сожалению, Кремль не делится со мной своими секретами.
      – Отец, перестань пугать наших дам. Миссис Уэллс… – сказал его сын. – Называйте меня просто Барбара. Я даже собираюсь через суд добиться разрешения опускать слово «миссис» перед своим именем. – Для этого вам вовсе не требуется разрешение суда.
      – Учтите это, Барб, – заметила его сестра, Карен. – В наше время бесплатные советы очень дороги.
      – Помолчи. Барбара, при всем своем уважении к отцу, я все же считаю, что ему просто мерещатся всякие страсти. На мой взгляд, войны конечно не будет.
      – Надеюсь, вы правы, – спокойно сказала Барбара. – А почему вы так считаете?
      – Потому что коммунисты прежде всего – реалисты. И они никогда не пойдут на то, чтобы начать войну, которая может повредить им, даже если они в конечном итоге и смогли бы выиграть ее. А значит, они тем более не рискнут начать войну, победить в которой не в состоянии.
      – В таком случае, может быть они заодно и перестанут устраивать все эти ужасные кризисы? Как на Кубе. А взять к примеру этот шум из-за Берлина – как будто кому-нибудь есть до этого Берлина какое-нибудь дело! А теперь – этот. От всего этого просто постепенно становишься неврастеничкой, – заявила его мать. – Джозеф!
      – Да, мэм!
      – Приготовьте мне кофе. И бренди. Кофе ройяль.
      – Да, мэм. – Слуга, молодой негр, убрал со стола ее тарелку, до которой она почти не дотрагивалась.
      – Отец, – заметил молодой Фарнхэм, – а ведь мать беспокоится не из-за каких-то там дурацких кризисов. Это ты нервируешь ее своим поведением. Ты должен вести себя спокойнее.
      – Нет.
      – Но ты должен! У матери кусок уже не лезет в горло… и все из-за какой-то дурацкой пуговицы, торчащей у тебя в ухе. Нельзя же…
      – Перестань, Дьюк.
      – Сэр?
      – Когда ты стал жить отдельно от нас, мы договорились оставаться друзьями. И я всегда рад выслушать твое мнение, как мнение друга. Но это вовсе не дает тебе права встревать между мной и твоей матерью – моей женой.
      – Ну, Хьюберт, – протянула его жена.
      – Прости, Грэйс.
      – Ты слишком строг с мальчиком. Это нервирует меня.
      – Дьюк уже не мальчик. И я не сказал ничего такого, что могло бы нервировать тебя. Прости.
      – Мне тоже очень неудобно, мама. Но если отец считает, что я лезу не в свое дело, что ж… – Дьюк изобразил на лице кривую улыбку. – Придется мне, видно, искать свою собственную жену, о которой я мог бы беспокоиться сам. Барбара, вы согласны выйти за меня замуж?
      – Нет, Дьюк.
      – Я же предупреждала тебя, Дьюк, что она очень умна, – поспешно вставила его сестра.
      – Карен, спусти пары. Но почему, Барбара? Я молод. Я здоров. К тому же, не исключено, что у меня когда-нибудь появятся клиенты. А пока мы могли бы прекрасно перебиваться и на вашу зарплату.
      – Нет, Дьюк. Я полностью согласна с вашим отцом.
      – Что?
      – Вернее, следовало бы сказать, что мой отец согласен с вашим. Не знаю, носит ли сейчас мой отец приемник в ухе, но уверена, что он внимательно слушает обычное радио. Дьюк, в нашей семье даже машины снабжены набором первой необходимости на случай войны.
      – Серьезно?
      – В багажнике моей машины, что стоит перед вашим парадным входом, той самой, на которой мы с Карен приехали сюда из школы, как раз лежит такой набор. Его приготовил мой отец, еще тогда, когда я поступала в колледж. Папа относится к этому очень серьезно, и я тоже.
      Дьюк Фарнхэм открыл было рот, но так ничего и не сказав, закрыл его.
      Его отец спросил:
      – Барбара, интересно, что же включил в этот набор ваш отец?
      – О, множество вещей. Десять галлонов воды. Продукты. Большую канистру бензина. Лекарство. Спальный мешок. Ружье…
      – Вы умеете стрелять?
      – Папа научил меня. Лопата. Топор. Одежда. Да, еще радио. Но самым важным, как он всегда считал, был вопрос: «Куда?». Если бы я оставалась в школе, то отец наверняка счел бы оптимальным вариантом подвал. А здесь, скорее всего, он бы мне посоветовал как можно дальше забраться в горы.
      – В этом нет никакой необходимости.
      – Почему?
      – Отец имеет в виду, – объяснила Карен, – что в случае чего, вы сможете укрыться вместе с нами в нашей дыре.
      Барбара вопросительно посмотрела на хозяина дома. Тот объяснил:
      – Это наше бомбоубежище. Мой сын называет его «Каприз Фарнхэма». Мне кажется, что там вы будете в большей безопасности, чем в горах – особенно, если учесть тот факт, что всего в десяти милях от нас расположена стратегическая ракетная база. Поэтому, как только раздастся сигнал тревоги, мы укроемся в убежище. Правильно, Джозеф?
      – Да, сэр! Если так, то я согласен оставаться у вас на жалованьи.
      – Черта с два! Увольнение произойдет тотчас же, как прозвучит сирена.
      И с этого момента платить придется уже тебе самому.
      – Мне тоже придется вносить свою лепту? – осведомилась Барбара.
      – Вам придется мыть посуду. Каждому придется что-нибудь делать. Даже Дьюку.
      – Меня можно сбросить со счетов, – мрачно сказал Дьюк.
      – Что? Но у нас не так уж много посуды, сынок.
      – Я не шучу, отец. Хрущев заявил, что похоронит нас – и ты всеми силами стараешься, чтобы именно так и произошло. Я не собираюсь хоронить себя заживо в какой-то дыре.
      – Как вам будет угодно, сэр.
      – Сыночек! – Его мать отстранила чашку. – Если будет налет, обещай мне, что ты укроешься вместе с нами в убежище. – На ее глазах блеснули слезы.
      Молодой человек некоторое время упрямо молчал, затем вздохнул.
      – Если начнется налет – я имею в виду, если прозвучит сигнал тревоги, потому что никакого налета быть не может – я, так и быть, полезу в эту самую дыру. Но сделаю я это отец, только ради спокойствия матери.
      – В любом случае, место для тебя там всегда готово.
      – О'кей. А теперь давайте перейдем в гостиную и перекинемся в карты – только уговор: о войне больше ни слова. Годится?
      – Согласен. – Его отец поднялся и предложил руку супруге. Дорогая?
      В гостиной, Грэйс Фарнхэм заявила, что в карты она играть не будет.
      – Нет, дорогой, у меня совершенно нет настроения. Ты уж, пожалуйста, составь компанию молодым людям и… Джозеф! Джозеф, принесите мне еще капельку кофе. Ройяль, я имею в виду. Не смотри на меня так, Хьюберт. Ты ведь прекрасно знаешь, что это мне только и помогает.
      – Может быть, тебе лучше принять милтаун, дорогая?
      – Я терпеть не могу всех этих лекарств. Куда лучше выпить еще капельку кофе.
      Они разбились на пары. Дьюк печально покачал головой:
      – Бедная Барбара! Играть вместе с нашим отцом… Сестра, ты предупредила ее?
      – Оставь свои предупреждения при себе, – посоветовал отец.
      – Но она имеет право знать. Барбара, молодящийся грабитель, сидящий напротив вас, настолько же оптимистичен в бридж-контракте, насколько пессимистичен в… кое в чем другом. Так что, ждите подвохов. Если у него на руках окажутся плохие карты…
      – Заткнешься ты когда-нибудь, Дьюк или нет? Барбара, какую систему вы предпочитаете? Итальянскую?
      Она широко раскрыла глаза.
      – Единственное, что я знаю итальянское, так это вермут, мистер Фарнхэм. А играю я по Горону. Ни плохо, ни хорошо, просто я знаю эту книгу.
      – Ну что ж, по книге, так по книге, – согласился Хьюберт Фарнхэм.
      – По книге, – эхом отозвался его сын. – Вопрос только в том, по какой? Ведь отец больше всего склонен следовать советам «Альманаха фермера», особенно, когда у противника плохие карты. Тогда он начинает удваивать и удваивать ставку. А потом, сами увидите, чем это кончится, особенно, если начнете ходить с бубен…
      – Канцлер, – прервал его отец. – Может быть вы все-таки соизволите взяться за карты? Или вы желаете, чтобы я вбил их вам в глотку?
      – Я уже все сказал. Ну что, приправим игру чем-нибудь остреньким? Например по центу за очко?
      – Для меня это очень много, – поспешно сказала Барбара.
      – К вам, девочки, это не относится, – ответил Дьюк. – Только ко мне и к отцу. Таким способом я ухитряюсь платить за аренду конторы.
      – Дьюк имеет в виду, – поправил его отец, – что таким способом он все глубже увязает в долгах своему старику. Я отыгрывал у него, бывало, все его месячное содержание, еще когда он учился.
      Барбара уселась и игра началась. Высокая ставка постоянно держала ее в напряжении, хотя платить бы ей не пришлось. Волнение ее усиливалось еще и мыслью, что ее партнер был классным игроком.
      Когда она поняла, что мистер Фарнхэм считает ее игру вполне сносной, ей удалось немного расслабиться, хотя внимание ее по-прежнему было сосредоточено на игре. Вообще-то играть в паре с Фарнхэмом было не так уж сложно и роль «болвана» давала ей прекрасную возможность продолжать то, чем она занималась все каникулы – наблюдать и изучать Хьюберта Фарнхэма. Он ей нравился – и тем, как он вел себя в семье, и тем как играл в бридж – спокойно, вдумчиво, практически никогда не ошибался, а иногда играл просто блестяще. Она была восхищена тем, как он лишил противника выручки в последнем коне, когда она чуть было не погубила их обоих, по глупости, сбросив туза.
      Она знала, что Карен надеется обручить их с Дьюком за этот уик-энд, считая их вполне удачной парой. Дьюк был довольно привлекателен внешне – да и сама Карен была хорошенькой – и к тому же, был бы для Барбары прекрасной партией… подающий надежды молодой адвокат, всего на год старше ее, с молодой и цепкой хваткой.
      Интересно, а надеется ли он сам овладеть ею за эти выходные? Может быть и Карен втайне надеется на это, и сейчас с интересом наблюдает за тем, как разворачиваются события?
      Нет, этому не бывать!
      Она, конечно, вполне согласна с тем, что один раз в жизни не повезло, но это вовсе не значило, что любая разведенная женщина абсолютно доступна. Черт побери, да ведь она НИ С КЕМ не лежала в постели с той самой ужасной ночи, когда она собрала свои вещи и ушла. И почему это люди считают… Дьюк смотрел на нее, она встретилась с ним взглядом, вспыхнула и отвела глаза. Теперь она смотрела на его отца.
      Мистеру Фарнхэму было что-то около пятидесяти, так она помнила. По крайней мере, на вид ему можно было дать именно столько. Волосы уже начали редеть, седина, сам худощавый, даже худой, хотя и с небольшим животиком, глаза усталые, вокруг глаз морщинки, от носа к уголкам губ тянутся глубокие складки. Симпатичным его никак не назовешь…
      И тут с неожиданной теплотой она подумала, что если бы Дьюк Фарнхэм обладал бы хоть половиной мужественного очарования своего отца, то резинка трусов не оказалась бы для нее такой надежной защитой. И тут она вдруг почувствовала, что рассердилась на Грэйс Фарнхэм. Какое оправдание может найти женщина, ставшая неизлечимым алкоголиком, раздражительная, жирная, все прощающая себе, когда у нее такой муж?
      Мысль об этом сменила другая – о том, что с годами Карен может стать такой же, как ее мать. Мать и дочь вообще были похожи, если не считать того, что Карен пока не превратилась в жирную тушу. Барбаре вдруг стало неприятно думать об этом. Карен ей нравилась больше, чем кто-либо из подруг по учебе, с которыми она столкнулась после возвращения в колледж. Ведь Карен такая милая, благородная и веселая…
      Но, может быть, когда-то и Грэйс Фарнхэм была такой же. Неужели женщина всегда с годами становится раздражительной и бесполезной? Закончился последний кон, и Хьюберт Фарнхэм оторвался от карт.
      – Три пики, игра и роббер. Неплохо было заказано, уважаемый партнер.
      Она покраснела.
      – Вы хотите сказать «неплохо сыграно». Заказала-то я многовато.
      – Ничего. В худшем случае, мы могли потерять одну взятку. Кто не рискует, тот не выигрывает. Карен, Джозеф уже лег?
      – Занимается. Завтра у него контрольная.
      – Жаль, я думал, что мы могли бы пригласить его сыграть. Барбара, Джозеф – лучший игрок в этом доме – всегда играющий смело тогда, когда это оправдано. Прибавьте к этому то, что он учится на бухгалтера и никогда не забывает ни одной карты. Карен, может быть ты сама нальешь нам чего-нибудь, чтобы не беспокоить Джозефа?
      – Конечно смогу, масса Фарнхэм. Водка и тоник вас устроит?
      – И чего-нибудь закусить.
      – Пошли, Барбара. Придется нам похозяйничать на кухне.
      Хьюберт Фарнхэм проводил их взглядом. Какой позор, думал он, что такое прелестное дитя, как миссис Уэллс, постигло такое горе, как неудачный брак. В бридж играет вполне прилично, хороший характер… Может быть немного нескладна и лицо вытянуто чуть больше чем надо… Но, зато приятная улыбка, да и всегда своя голова на плечах. Если бы у Дьюка была хоть капелька мозгов…
      Но у Дьюка ее определенно не было. Фарнхэм поднялся и подошел к жене, тупо уставившейся в телевизор.
      – Грэйс! – позвал он. – Грэйс, дорогая, тебе пора ложиться, – и помог ей дойти до спальни.
      Вернувшись в гостиную, он застал сына сидящим в одиночестве. Сев, он произнес:
      – Дьюк, я хотел извиниться перед тобой за тот разговор во время обеда.
      – Ах, это! Да я уже и думать забыл.
      – Я предпочел бы пользоваться твоим уважением, а не снисхождением. Я знаю, что ты не одобряешь мою «дыру». Но ведь ты никогда и не спрашивал, зачем я построил ее.
      – А что тут спрашивать? Ты считаешь, что Советский Союз собирается напасть на нас, и надеешься, что укрывшись в земле, спасешься. Обе эти идеи нездоровы по сути. Болезненны. И более чем вредны для матери. Ты просто вынуждаешь ее пить. И мне это не нравится. И еще больше мне не понравилось то, что ты напомнил мне – мне, адвокату! – что я не должен вмешиваться в отношения между мужем и женой.
      Дьюк поднялся и сказал:
      – Пожалуй, я пойду.
      – Сынок, ну пожалуйста, разве защита не имеет права высказаться?
      – Что? Ну ладно, ладно, – Дьюк снова сел.
      – Я уважаю твое мнение. Я не разделяю его, но я не одинок. Множество людей придерживается моей точки зрения. Хотя, впрочем, большинство американцев и пальцем не пошевелило, чтобы попытаться спастись. Но, как раз в тех вопросах, которые ты упомянул, ты неправ. Я не считаю, что СССР нападет на нас – и я сомневаюсь, что наше убежище спасет кого-нибудь в случае ядерного удара.
      – Тогда зачем ты вечно таскаешь в ухе эту штуку, сводя мать с ума?
      – Я никогда не попадал в автомобильную катастрофу. Но я застрахован от нее. И бомбоубежище – это тоже своего рода страховка.
      – Но ведь ты сам только что заявил, что убежище никого не спасет!
      – Нет, это не совсем так. Оно могло бы спасти наши жизни, если бы мы жили милях в ста отсюда. Но Маунтен-Спрингс – цель первостепенного значения… и к тому же, ни один человек не может построить убежище, которое выдержало бы прямое попадание.
      – Тогда о чем же беспокоиться?
      – Я уже сказал тебе. Это лучшая страховка, которую я могу себе позволить. Наше убежище не выдержит прямого попадания. Но если ракета уйдет немного в сторону, оно выдержит – а ведь русские весьма капризны. Я просто постарался свести риск к минимуму. Это все, что я могу сделать.
      Дьюк колебался.
      – Отец, дипломат из меня никудышный…
      – Тогда и не старайся быть дипломатом.
      – В таком случае, я задам вопрос в лоб: стоит ли сводить мать с ума, превращать ее в пьяницу только ради того, чтобы продлить свою жизнь на какие-нибудь несколько лет с помощью этой земляной норы? Да и имеет ли смысл дальнейшая жизнь после войны – когда страна будет опустошена, а все твои друзья – мертвы?
      – Может и нет.
      – Тогда – зачем все это?
      – Дьюк, ты пока не женат.
      – Это неоспоримо.
      – Сынок, я тоже буду откровенен с тобой. Я уже давным-давно перестал беспокоиться о собственной безопасности. Ты уже взрослый человек и стоишь на собственных ногах, и твоя сестра, хоть она еще и учится в колледже – достаточно взрослая женщина. А что касается меня, – он пожал плечами. – Единственное, что меня еще по-настоящему занимает, так это хорошая партия в бридж. Как ты, наверное, заметил, мы с твоей матерью практически перестали понимать друг друга.
      – Да, я вижу это. Но это твоя вина. Это ты ведешь мать к помешательству.
      – Если бы все было так просто. Во-первых… ты еще учился на адвоката, когда я построил это убежище – как раз во время Берлинского кризиса. Тогда твоя мать приободрилась и снова стала сама собой. Тогда она за весь день могла выпить один мартини и ей этого вполне хватало – а не четыре, как сегодня вечером. Дьюк, Грэйс просто необходимо это убежище!
      – Что ж, может быть. Но ты определенно выводишь ее из себя, снуя по дому с этой затычкой в ухе.
      – Вполне возможно. Но у меня нет выбора.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Грэйс – моя жена, сынок. А «любить и заботиться» – включает в себя и заботу о том, чтобы продлить ей жизнь, насколько это в моих силах. Это убежище может сохранить ей жизнь. Но только в том случае, если она будет находиться внутри него. Как по-твоему, за какое время до атаки нас успеют предупредить? В лучше случае, минут за пятнадцать. А для того, чтобы укрыть ее в убежище, достаточно будет и трех минут. Но если я не услышу сигнала тревоги, у нас в распоряжении не окажется и трех минут. Поэтому-то я и слушаю радио непрерывно. Во время любого кризиса.
      – А если сигнал поступит в то время, когда ты спишь?
      – Когда обстановка напряжена, я сплю с этой пуговицей в ухе. Когда она напряжена до предела – как, например, сегодня, мы с Грэйс ночуем в убежище. Девушкам тоже придется сегодня ночевать там. И ты, если хочешь, можешь присоединиться к нам.
      – Пожалуй, нет.
      – Напрасно.
      – Отец, даже если предположить, что атака возможна – только предположить, потому что русские еще не сошли с ума – так зачем же было строить убежище так близко к стратегической базе? Почему ты не выбрал место, которое было бы равноудалено от любых возможных целей, и построил бы убежище там – опять же, только предполагая, что оно ей необходимо для успокоения нервов, что в принципе возможно – и тем самым избавить мать от ненужных страданий?
      Хьюберт Фарнхэм тяжело вздохнул.
      – Сынок, она никогда бы не согласилась уехать отсюда. Ведь здесь ее дом.
      – Так заставь ее!
      – Сынок, тебе приходилось когда-нибудь заставлять женщину делать то, чего она по-настоящему не хочет? Кроме того, дело осложняется еще и ее склонностью к выпивке – с алкоголиками довольно трудно сладить. А я должен по возможности стараться ладить с ней, насколько это в моих силах. И… Дьюк, я уже говорил тебе, что у меня не так-то много причин стараться остаться в живых. И одна из них вот какая…
      – Ну, продолжай же.
      – Если эти проклятые, лживые подонки когда-нибудь все-таки сбросят свои смертоносные бомбы на Соединенные Штаты, то я хотел бы отправиться на тот свет как подобает настоящему мужчине и гражданину – с восемью мертвыми врагами, лежащими вокруг меня! Фарнхэм выпрямился в кресле.
      – Я не шучу, Дьюк. Америка – лучшая страна из всех, что люди создали за свою жизнь, за свою долгую историю, по крайней мере на мой взгляд, и если эти мерзавцы убьют нашу страну, я тоже хотел бы убить хотя бы нескольких из них! Человек восемь, не меньше. И я почувствовал большое облегчение, когда Грэйс наотрез отказалась переезжать.
      – Почему?
      – Потому что я не хочу быть изгнанным из своего родного дома каким-нибудь крестьянином со свиным рылом и скотскими манерами. Я свободный человек. И надеюсь до конца остаться свободным. Я подготовился к этому, как смог. Но бегство не в моем вкусе. Я… Девочки возвращаются! Вошла Карен, неся напитки, за ней появилась Барбара.
      – Ха! Барб осмотрела наши запасы и решила испечь креп-сюзе. Почему вы оба такие мрачные? Какие-нибудь плохие новости?
      – Нет, но если ты включишь телевизор, то мы еще успеем посмотреть конец десятичасовых новостей. Барбара, какой замечательный запах! Предлагаю вам место повара.
      – А как же Джозеф?
      – Джозефа мы оставим мажордомом.
      – Тогда я согласна.
      – Хей! – сказал Дьюк. – Как же это получается? Вы отвергаете мое предложение сочетаться законным браком и принимаете предложение моего старика жить с ним во грехе!
      – Я что-то не заметила слова «грех».
      – Как! Разве вы не знаете? Барбара… Наш отец – известный сексуальный маньяк.
      – Это правда, мистер Фарнхэм?
      – Ну…
      – Именно поэтому я и стал юристом, Барбара. Мы не в силах были тащить сюда Джарри Гизлера аж из самого Лос-Анджелеса всякий раз, когда папочка попадал в переплет.
      – Да, славные были денечки! – согласился его отец. – Но, Барбара, к сожалению, это было много лет назад. Теперь моей любовью стал бридж-контракт.
      – Раз вы так опасны, я считаю себя вправе рассчитывать на более высокий оклад…
      – Тише, дети!!! – прикрикнула Карен и сделала телевизор погромче:
      – …в основном пришли к соглашению по трем из четырех предложенных Президентом основных вопросов и договорились собраться еще раз, чтобы обсудить четвертый вопрос – о присутствии их атомных подводных лодок в наших территориальных водах. Теперь можно с большой долей уверенности сказать, что кризис, самый острый из всех, случившихся в период после Второй Мировой войны, кажется идет на убыль в результате достижения договоренности, удовлетворяющей обе стороны. А теперь позвольте познакомить вас с потрясающими новостями, касающимися компании Дженерал Моторс, сопровождающимися всесторонним их анализом, который по своей глубине…
      Карен выключила телевизор. Дьюк заметил:
      – Все именно так, как я и предполагал, отец. Можешь вынуть из уха свою затычку.
      – Потом. Я занят креп-сюзе. Барбара, надеюсь, что вы будете готовить их на завтрак каждое утро.
      – Отец, перестань соблазнять ее и сдавай карты. Я хочу отыграться.
      – У нас впереди еще целая ночь. – Мистер Фарнхэм кончил есть и поднялся, чтобы убрать тарелку. В этот момент прозвенел звонок у входной двери.
      – Я открою.
      Он отправился в прихожую, но скоро вернулся. Карен спросила:
      – Кто там, папа? Я сдала за тебя. На сей раз мы с тобой партнеры. Ну, вырази же свою радость по этому поводу.
      – Я просто восхищен. Только помни, что игру с объявления одиннадцати взяток не начинают. По-моему, этот человек просто заблудился. А может, он не в свое м уме.
      – Должно быть, это был один из моих поклонников. Пришел на свидание, а ты его прогнал.
      – Вполне возможно. Какой-то старый лысый болван, насквозь мокрый и оборванный.
      – Да, это ко мне, – подтвердила Карен. – Президент Десеса. Пойди, догони его, отец.
      – Слишком поздно. Он только взглянул на меня и смылся. Кто объявляет масть?
      Барбара продолжала играть на сей раз совершенно машинально. Но ей все время казалось, что Дьюк объявляет слишком много взяток; тогда она поймала себя на том, что недообъявляет взятки и попыталась бороться с собой. Они завязли в длинном, мрачном роббере, который в конце-концов «выиграли», хотя и проиграли по очкам.
      Проиграть следующий роббер с Карен в качестве партнера было сущим удовольствием. Они поменялись местами и Барбара вновь оказалась партнершей мистера Фарнхэма. Он улыбнулся ей.
      – Ну что, покажем им, как надо играть?
      – Я постараюсь.
      – Просто играйте как всегда. По книге. Все ошибки предоставьте делать Дьюку.
      – Слова – не деньги, папа. Давай побьемся об заклад, что вам не выиграть этого роббера. Ставлю сто долларов. – Хорошо, пусть будет сто.
      Барбара стала нервничать, вспомнив о жалких семнадцати долларах, которые лежали в ее сумочке. Она стала волноваться еще сильнее, когда первый круг закончился при пяти трефах, объявленных и побитых – Дьюком – и тогда она поняла, что он переборщил и остался бы без одной, если бы она покрыла его прорез.
      – Ну что, губернатор, удваиваем пари? – предложил Дьюк.
      – О'кей. По рукам.
      Второй круг был для нее намного удачнее: ее контракт при четырех пиках. К тому же она смогла сходить со всех своих козырей до того, как они переменились. Улыбка ее напарника была вполне достаточным вознаграждением. Но у нее почему-то дрожали руки.
      – Обе команды получают по очку, – сказал Дьюк, – счет сравнивается.
      Как твое давление, папочка. Может, еще раз удвоим пари?
      – Что, собираешься уволить свою секретаршу?
      – Не надо лишних слов!
      – Идет. Четыре сотни. Можешь продать свою машину.
      Мистер Фарнхэм сдал карты. Барбара взяла свои и нахмурилась. В принципе, не так уж плохо – две дамы, пара валетов, туз, король – но не было длинной масти, да и король ничем не прикрыт. В общем, комбинация была из тех, которые она привыкла называть «ни то, ни се». Оставалось только надеяться, что это будет один из кругов, в которых не бывает ни особенных проигрышей, ни выигрышей.
      Ее партнер взглянул на свои карты и объявил:
      – Три, без козырей.
      Барбара с трудом сдержалась, чтобы не вскрикнуть, а Карен воскликнула:
      – Папочка, да у тебя жар!
      – Принимаю.
      – Твой ход.
      Боже, о Боже, что мне делать, – взмолилась про себя Барбара.
      Объявление ее партнера сулило двадцать пять очков – и шлем. У нее на руках было тринадцать очков. Тридцать восемь очков на двух руках – большой шлем.
      Так говорилось в книге! Барбара, девочка, «три, без козырей» – это двадцать семь очков – прибавь к ним еще тринадцать и прочтешь: «Большой Шлем».
      Но по книге ли играл мистер Фарнхэм? Может быть он объявлял просто для того, чтобы выиграть роббер и победить в этом нелепом пари?
      Если она оставит все как есть, то и игра и роббер – и четыреста долларов – дело верное. Но большой шлем – если они объявят его – принес бы им что-то около пятнадцати долларов при тех ставках, которые установили Дьюк и его отец. Рисковать чужими четырьмя сотнями долларов ради каких-то пятнадцати? Смешно!
      Может быть, это как раз один из тех случаев, о которых ее предупреждал Дьюк?
      Но ведь ее партнер ясно сказал: «Играй по книге».
      – Семь, без козырей, – твердо объявила она.
      Дьюк присвистнул:
      – Благодарю вас, Барбара. Теперь, папочка, ты один против всех. Удваиваю ставку.
      – Пас.
      – Пас, – эхом отозвалась Карен.
      Барбара снова прикинула свои возможности. Этот одинокий король был довольно гол. Но… либо родная команда получает все тридцать восемь очков, либо – ничего. – Еще раз удваиваю.
      Дьюк улыбнулся.
      – Спасибо, золотко. Твое слово, Карен.
      Мистер Фарнхэм вдруг положил карты и резко встал. Его сын сказал:
      – Эй, садись, скоро тебе придется пить лекарство, так что не уходи.
      Мистер Фарнхэм, не отвечая, подошел к телевизору, включил его, затем включил радио и настроил его на нужную волну.
      – Красная тревога, – неожиданно объявил он. – Пусть кто-нибудь предупредит Джозефа. – И он выбежал из комнаты.
      – Вернись! Тебе не провести нас с помощью такого примитивного трюка!
      – Заткнись, Дьюк! – прикрикнула на него Карен.
      Ожил телевизионный экран:
      – …приближается. Сразу же настройтесь на волну своей аварийной станции. Удачи вам, всего хорошего и да благословит вас всех Господь! Изображение на экране исчезло и стало слышно радио:
      – …это не учебная тревога. Это не учебная тревога. Все в укрытия. Члены спасательных команд должны немедленно связаться со своими штабами. Ни в коем случае не выходите на улицу. Если у вас нет укрытия, оставайтесь под защитой ваших домов. Это не учебная тревога. Неопознанные баллистические объекты только что замечены нашими радарами дальнего действия и есть все основания предполагать, что это боевые ракеты. Все в укрытия. Членам спасательных команд немедленно связаться со штабами…
      – Кажется, это серьезно, – со страхом в голосе выдавила из себя Карен. – Дьюк, покажи дорогу Барбаре. Я пойду разбужу Джозефа, – и она выбежала из комнаты.
      – Никак не могу поверить этому, – пробормотал Дьюк.
      – Дьюк, как пройти в укрытие?
      – Я покажу вам. – Он неторопливо встал, собрал карты и аккуратно разложил их по разным карманам. – Мои и сестренкины – в моих брюках, а ваши с отцом – в пиджаке. Пошли. Чемодан возьмете?
      – Нет!!!
 

      Дьюк провел ее через кухню, за которой находилась лестница, ведущая в подвал. Мистер Фарнхэм уже спускался по ней, неся на руках жену. Похоже было, что она спит.
      – Подожди, отец! – крикнул Дьюк. – Сейчас я возьму ее сам.
      – Спускайся первым и открой дверь!
      В стене подвала оказалась стальная дверь. Дьюк не сумел справиться с ней, так как не знал, как отпирается замок. Мистер Фарнхэм не выдержал и, отдав жену сыну, сам открыл ее. За дверью оказалась еще одна лестница, ведущая еще куда-то под землю. Спустившись по ней, они внесли безжизненное тело миссис Фарнхэм в небольшую комнатушку, обнаружившуюся за второй стальной дверью. Барбара прикинула, что пол этой комнатки находится футов на шесть ниже основания фундамента, а само убежище располагалось примерно под задним двором дома Фарнхэма. Она посторонилась, давая возможность Фарнхэму и его сыну внести миссис Фарнхэм внутрь.
      Из– за двери послышался голос мистера Фарнхэма:
      – Барбара! Входите же скорее! А где Джозеф? Где Карен?
      Не успел он договорить, как эти двое кубарем скатились по лестнице. Карен была растрепана и выглядела очень возбужденной и счастливой. Джозеф, спросонья дико озирался по сторонам. Одет он был явно наспех, в брюки и нижнюю рубашку; обуви на нем не было.
      Он резко остановился.
      – Мистер Фарнхэм! Они, что, собираются нанести нам удар?
      – Боюсь, что так. Скорее входи.
      Юноша– негр обернулся и закричал:
      – Если не ошибаюсь, мистер Ливингстон! – и ринулся вверх по лестнице. – О Боже, – простонал мистер Фарнхэм и сжал ладонями виски. Затем добавил, уже обычным тоном:
      – Девочки, входите. Карен, запри дверь, но слушай. Я буду ждать столько, сколько смогу. – Он взглянул на часы. – Пять минут.
      Девушки вошли. Барбара шепотом спросила:
      – Что случилось с Джозефом? Помешался?
      – Да, что-то вроде этого. Если не ошибаюсь, мистер Ливингстон – это наш кот, который любит Джозефа и терпит нас. – Карен начала запирать внутреннюю дверь, сделанную из толстенной листовой стали и крепящуюся болтами десятидюймовой толщины.
      Вдруг она остановилась.
      – Черт возьми! Я запираю дверь, а отец остался там, снаружи!
      – Не запирай ее вообще.
      Карен покачала головой.
      – Нет, я все-таки завинчу парочку, чтобы он слышал. А кот этот может сейчас прохлаждаться где-нибудь за несколько километров отсюда.
      Барбара огляделась. Комната имела Г-образную форму. Вошли они с конца короткого рукава. Справа у стены располагались две койки; на нижней лежала по-прежнему спящая Грэйс Фарнхэм. Вдоль левой стены тянулись полки, тесно уставленные какими-то припасами. Койки и полки разделял проход, немногим шире, чем входная дверь. Потолок был низким, закругленным и сделан как и двери из листовой стали. Немного дальше можно было различить края еще двух коек. Дьюка видно не было, и вдруг он появился из-за поворота и принялся устанавливать ломберный столик. Она с удивлением наблюдала за тем, как он аккуратно вынимает из карманов карты, которые захватил перед бегством из гостиной – как давно это было! Наверное, уже с час назад. А может быть и пять минут?
      Дьюк заметил ее, улыбнулся и расставил вокруг столика складные стулья.
      В дверь постучали. Карен отперла ее: ввалился Джозеф, за ним вошел мистер Фарнхэм. С рук Джозефа спрыгнул великолепный рыжий персидский кот и тут же принялся обнюхивать все углы. Карен и мистер Фарнхэм сообща затянули все болты на двери. Затем он взглянул на жену и сказал:
      – Джозеф! Помоги мне дотянуть болты!
      – Есть, сэр!
      К ним подошел Дьюк.
      – Ну как, посудина заклепана, шкипер?
      – Да, осталась только скользящая дверь. Она запирается специальной рукояткой.
      – Ну что ж, как запрете, прошу к столу, – и Дьюк указал на разложенные карты.
      Отец уставился на него в изумлении.
      – Дьюк, ты что же, всерьез предлагаешь доиграть партию в то время, как на нас собираются напасть?
      – Мою серьезность изрядно подкрепляет возможность выиграть четыре сотни долларов. А еще одна сотня продолжает утверждать, что нас вообще не атакуют. Через полчаса тревога будет отменена и в завтрашних газетах появятся сообщения, что радарные станции были сбиты с толку северным сиянием. Ну как, будешь играть? Или сдаешься?
      – М-м-м… Мой партнер сыграет за меня. Я занят. – Ты не будешь потом оспаривать ее проигрыш?
      – Конечно, нет.
      Барбара обнаружила, что она сидит за столом. У нее было такое чувство, что все это происходит во сне. Она взяла карты своего партнера и взглянула на них.
      – Твое слово, Карен.
      – О, черт! – сказала в сердцах Карен и сходила с тройки треф. Дьюк задумчиво рассматривал свои карты.
      – С чего бы сходить? – пробормотал он в нерешительности.
      – С чего хотите, – отозвалась Барбара. – Мне все равно, я буду играть в открытую.
      – Может быть, вам лучше этого не делать?
      – Нет, я решила твердо. – И она открыла карты.
      Дьюк взглянул в них.
      – Все ясно… – сказал он. – Не убирайте их, отцу тоже будет интересно посмотреть. – Он что-то прикинул в уме. – Здесь примерно двадцать четыре очка. Отец!
      – Да, сынок?
      – Я тут выписываю чек на четыре сотни и еще девяносто два доллара и пусть это будет мне уроком.
      – Нет никакой необходимости…
      Свет погас, пол вздрогнул под ногами. Барбара почувствовала, как что-то странно сдавило ей грудь. Она попыталась встать, но не смогла устоять на ногах. Казалось, что вокруг них с ревом носятся поезда подземки, а пол стал напоминать палубу корабля, попавшего в свирепый шторм.
      – Отец!
      – Я здесь, Дьюк. Ты ранен?
      – Не знаю. Но чек мне теперь придется выписывать уже на пятьсот девяносто два доллара!
      Подземные толчки продолжались. Сквозь нестихающий ни на мгновение рев, Барбара услышала, как мистер Фарнхэм усмехнулся и сказал:
      – Забудем об этом. Доллар только что перестал существовать.
      – Хьюберт! Хьюберт! Где ты? – послышался пронзительный голос миссис Фарнхэм. – Когда это прекратится?
      – Иду, дорогая. – Тьму прорезал тонкий луч фонарика и двинулся по направлению к койкам. Барбара подняла голову и с трудом разобрала, что это хозяин дома на четвереньках, держа фонарик в зубах, пробирается к супруге. Достигнув койки, он принялся успокаивать жену и вскоре ее крики стихли.
      – Карен!
      – Да, папа?
      – Ты в порядке?
      – Да, только ушиблась немного. Опрокинулся стул.
      – Прекрасно. Тогда включи аварийное освещение. Только не вставай. Передвигайся ползком. Я посвечу тебе фонариком. Потом возьми аптечку и шприц и… ох-х! Джозеф!
      – Да, сэр?
      – Ты цел?
      – Все о'кей, босс.
      – Позови-ка своего лохматого Фальстафа. А то он вспрыгнул на меня.
      – Это он просто хочет выразить свое расположение к вам.
      – Да, да. Но мне не хотелось бы, чтобы он выражал его в то время, как я делаю укол. Позови его.
      – Сию секунду. Док, ко мне! Док! Док! На рыбку!
      Через некоторое время грохот стих, пол перестал качаться под ногами, миссис Фарнхэм получив дозу снотворного, безмятежно спала, в первом отсеке тускло светили две небольшие лампочки, и мистер Фарнхэм принялся изучать последствия нападения.
      Ущерб оказался невелик. Несмотря на то, что все было уложено на полках довольно тщательно, несколько консервных банок все же свалились на пол; разбилось несколько бутылок с ромом. Но спиртное было практически единственным из припасов, содержащимся в стеклянной упаковке. Самым неприятным оказалось то, что со стены сорвало взрывом батарейный радиоприемник, который, упав на пол, разбился вдребезги.
      Мистер Фарнхэм встал на четвереньки и принялся разглядывать остатки приемника. Подошел его сын и, взглянув на разбитое устройство, произнес.
      – Наплевать, отец. Смети весь этот хлам и выбрось в мусорное ведро.
      – Кое-что можно восстановить.
      – А ты что-нибудь понимаешь в радиотехнике?
      – Нет, – согласился отец, – но у меня есть книги.
      – Книги не починят радиоприемника. Тебе следовало бы иметь запасной.
      – Он у меня есть.
      – Так что же ты его не достаешь! Интересно было бы узнать поподробнее, что случилось.
      Отец медленно поднялся и взглянул на Дьюка.
      – Мне тоже интересно. Тот приемник, что у меня в ухе, молчит. Конечно, ничего удивительного в этом нет – он слишком слабый. А запасной приемник упакован в вату и, скорее всего, не пострадал.
      – Так доставай же его!
      – Потом.
      – Потом, потом… Дьявольщина. Где же он? Мистер Фарнхэм начал гневно посапывать:
      – Мне уже начало надоедать твое тявканье.
      – Что? Ну, прости. Скажи мне только, где запасное радио.
      – Нет. Мы можем лишиться и его. Я хочу дождаться конца нападения.
      Сын пожал плечами.
      – Ну что ж, упрямься на здоровье. Но ведь, наверняка, все бы с удовольствием послушали последние новости. И твое упрямство просто глупо. – Тебя никто не спрашивает. Я уже сказал тебе, что мне надоело твое тявканье. Если тебе так хочется узнать, что происходит снаружи – скатертью дорожка. Тебя никто не держит. Я отопру внутреннюю дверь и промежуточную, внешнюю ты и сам вполне можешь открыть.
      – Как это? Не говори глупостей.
      – Только не забудь закрыть ее за собой. Лучше, если она будет закрыта – это ослабит радиоактивность и ударную волну.
      – Вот это уже ближе к делу. Здесь есть чем измерить уровень радиоактивности? Нам бы следовало…
      – ЗАТКНИСЬ!
      – Что? Отец, не надо строить из себя сурового папашу.
      – Дьюк, я по-хорошему прошу тебя замолчать и послушать меня. Ты согласен?
      – Ну, что ж… хорошо. Мне только не нравится, когда на меня кричат в присутствии других людей.
      – В таком случае, держи язык за зубами.
      Они находились в первом отсеке. Возле них мирно похрапывала миссис Фарнхэм. Остальные тихо удалились во второй отсек, чтобы не быть свидетелями ссоры.
      – Так ты готов слушать меня?
      – Готов, сэр, – холодно ответил Дьюк.
      – Вот и отлично. Сынок, я не шучу. Или уходи… или делай только то, что буду говорить я. Подразумевается и то, что ты должен затыкаться, когда я прошу. Как бы это выразиться? Это должно быть абсолютное подчинение, быстрое и охотное. Или ты предпочтешь уйти?
      – А не слишком ли ты перегибаешь палку?
      – Именно это я и делаю. Это убежище – спасательная шлюпка – и я – командир ее. Ради безопасности остальных, я должен поддерживать дисциплину. Даже, если ради этого кого-то придется выбросить за борт.
      – Это довольно-таки искусственная аналогия. Отец, очень жаль, что ты служил во флоте. После него у тебя в голове завелись какие-то романтические идеи.
      – А я, Дьюк, жалею о том, что тебе вообще не пришлось служить. Ты не реалист. Но оставим это. Так ты будешь выполнять приказы? Или все же покинешь нас?
      – Ты же прекрасно знаешь, что я никуда не уйду. Да ты и не стал бы говорить об этом всерьез. Ведь это верная смерть.
      – Так ты, следовательно, согласен подчиняться приказам?
      – Я… э-э-э… буду сотрудничать с тобой. Но это диктатура… Отец, ведь сегодня вечером ты сам ясно дал понять, что ты свободный человек. Ну и я тоже. Поэтому, я согласен помогать тебе. Но я не собираюсь выполнять приказы, которые считаю ненужными. Что касается держания языка за зубами, то я постараюсь быть дипломатичным. Но если я сочту это необходимым, то наверняка выскажу свое мнение вслух и открыто. Свобода слова. Ведь это справедливо, не так ли?
      Отец вздохнул.
      – Но ты не говоришь, Дьюк. Отойди-ка, я открою дверь.
      – Отец… Мне бы не очень хотелось говорить тебе этого… но мне кажется, что у тебя силенок не хватит тягаться со мной. Я крупнее тебя, да и моложе.
      – Это мне известно. Но я вовсе не собираюсь драться с тобой.
      – Тогда оставим эти глупости.
      – Дьюк, пожалуйста!!! Я построил это убежище. Не прошло еще и двух часов, как ты измывался над ним, называя его «болезненной причудой». А теперь, когда оказалось, что ты неправ, ты с удовольствием пользуешься им. Верно?
      – В принципе, да. Ты прав. – И все-таки, ты указываешь мне, что и как я должен делать.
      Заявляешь, что мне следовало запастись вторым приемником. и все это в то время, как ты сам не запасся ничем! Так будь же мужчиной, раз так получилось, и делай то, что тебе говорят. Ведь ты спасся только благодаря мне.
      – Елки-палки! Но ведь я же сказал, что согласен сотрудничать!
      – А сам и не думаешь этого делать. Вместо этого ты делаешь какие-то глупые замечания, мешаешь мне, упрямишься, напрасно задерживаешь меня тогда, когда у меня куча срочных дел. Дьюк, мне не нужно твое сотрудничество, на твоих условиях и по твоему усмотрению. Пока мы находимся в этом убежище, мне требуется твое полное подчинение.
      Дьюк покачал головой.
      – Попытайся, наконец, понять, что я уже не ребенок. Мое сотрудничество – да. Но большего я не обещаю.
      Мистер Фарнхэм печально покачал головой.
      – Может быть, было бы лучше, если бы командовал ты, а я тебе подчинялся. Но дело в том, что я много раз обдумывал все, что может случиться непредвиденного, а ты – нет. Сынок, я предусмотрел, что у твоей матери может начаться истерика; у меня все было наготове для этого. Так как ты думаешь, не мог ли я предусмотреть и данную ситуацию?
      – Как это? Ведь я здесь оказался по чистой случайности.
      – Я сказал «данную ситуацию». На твоем месте мог бы оказаться любой другой. Дьюк, ведь сегодня у нас могли быть гости – или какие-нибудь случайные люди, вроде того ненормального, который забрел к нам недавно – я ведь не бросил бы их на произвол судьбы. Поэтому, мне пришлось предусматривать и различные крайности. И неужели ты думаешь, что планируя все это, я не предвидел, что кто-то может выйти из повиновения и не придумал, как поставить его на место?
      – Ну, и как же?
      – Как ты думаешь, чем отличается командир спасательной шлюпки от остальных, сидящих в ней?
      – Это что, загадка?
      – Нет. Просто только у командира есть оружие.
      – О, я и не сомневался, что здесь у тебя есть и оружие. Но в руках-то ничего не держишь и… – Дьюк усмехнулся. – Отец, я что-то с трудом представляю себе, что ты стреляешь в меня. Неужели ты способен на это? Отец некоторое время смотрел ему в глаза, затем опустил взгляд.
      – Нет. В чужого человека – возможно. Но ты – мой сын. – Он вздохнул.
      – Ну, что ж, надеюсь на твое сотрудничество.
      – Обещаю тебе его.
      – Спасибо, сынок. А теперь, извини. Мне нужно кое-что сделать. – Мистер Фарнхэм отвернулся от сына и позвал:
      – Джозеф!
      – Да, сэр?
      – Сложилась ситуация номер семь.
      – Ситуация семь, сэр?
      – Да, и положение все время ухудшается. Будь осторожен с инструментами и не мешкай.
      – Понятно, сэр!
      – Спасибо. – Он повернулся к сыну. – Дьюк, если ты действительно хочешь сотрудничать, то можешь собрать остатки этого радио. Оно точно такое же, как и запасное. Так что в случае необходимости мы сможем использовать некоторые части как запасные. Согласен?
      – Конечно, сэр. Я же сказал, что готов сотрудничать. – Дьюк опустился на колени и начал делать то же самое, что помешал сделать отцу.
      – Спасибо. – Его отец повернулся и пошел по направлению ко второму отсеку.
      – Мистер Дьюк! Руки вверх!
      Дьюк взглянул через плечо и увидел, что позади карточного стола стоит Джозеф и целится в него из автомата Томпсона. Он вскочил на ноги.
      – Какого черта!
      – Стойте на месте! – предупредил Джозеф. – При малейшем движении – стреляю.
      – Правильно, – согласился мистер Фарнхэм. – Его ведь не удерживают родственные узы, как меня. Джозеф, если он только пошевелится, пристрели его.
      – Отец! Что происходит!
      Мистер Фарнхэм повернулся к дочери.
      – Ступай обратно!
      – Но, папочка…
      – Тихо. Обе ступайте обратно и сидите на нижней койке. Быстро!
      Карен подчинилась. Барбара с ужасом заметила, что в руке хозяина дома тускло отсвечивает автоматический пистолет и быстро последовала за Карен. – А теперь обнимите друг друга, – приказал Фарнхэм, – и не двигайтесь.
      Он вернулся в первый отсек.
      – Дьюк.
      – Да?
      – Медленно опусти руки и расстегни брюки. Пусть они спадут, но ног из них не вынимай. После этого медленно повернись лицом к двери и отпирай ее. – Отец…
      – Заткнись. Джозеф, если он сделает хоть что-нибудь не так, как я велел, стреляй. Можешь для начала стрелять по ногам, но попасть в него ты должен обязательно.
      Ошеломленный, бледный, как полотно, Дьюк сделал то, что ему было велено: спустил брюки так, что оказался стреноженным ими, повернулся и принялся откручивать болты на двери. Когда он открутил половину болтов, отец остановил его.
      – Дьюк, стой. В ближайшие несколько секунд придется решать – уходить тебе или оставаться. Условия тебе известны.
      Почти без колебаний Дьюк ответил:
      – Я принимаю твои условия.
      – Но это еще не все. Ты будешь подчиняться не только мне, но и Джозефу.
      – ДЖОЗЕФУ?
      – Моему первому помощнику. Без помощника мне никак не обойтись, Дьюк.
      Не могу же я все время бодрствовать. Я бы с радостью назначил помощником тебя, но ты ведь не хотел иметь с этим ничего общего. Поэтому мне пришлось натренировать Джозефа. Он знает, что где находится, как что действует, как что починить. Таким образом, он мой заместитель… Что ты на это скажешь? Согласен ли ты подчиняться ему так же беспрекословно, как и мне? Не возьмешь свои слова обратно?
      – Обещаю, – медленно проговорил Дьюк.
      – Хорошо. Но обещание, данное под давлением, ни к чему не обязывает. Существует другая форма подчинения, которая применяется в случае насилия и, тем не менее, имеет силу. Ты, как юрист, должен знать, о чем я говорю. Я хочу, чтобы ты дал клятву заключенного. Клянешься ли ты подчиняться обстоятельствам до тех пор, пока мы не сможем покинуть убежище? Честное соглашение – твоя клятва в обмен на то, что мы оставляем тебя здесь.
      – Клянусь.
      – Благодарю. Тогда запирай дверь и застегивай брюки. Джозеф, можешь убрать автомат.
      – О'кей, босс.
      Дьюк запер дверь, привел в порядок брюки. Когда он повернулся к отцу и Джозефу, отец протянул ему пистолет.
      – Зачем это? – спросил Дьюк.
      – Соберись с мыслями. Если твоя клятва вынуждена, то лучше нам узнать об этом сейчас.
      Дьюк взял пистолет, оттянул затвор и вынул патрон из магазина. Взглянув на него, он сунул его обратно, снова щелкнул затвором – и вернул перезаряженный пистолет отцу. – Моя клятва остается в силе. Держи.
      – Пусть остается у тебя. Ты всегда был упрямым мальчишкой, но не лжецом.
      – О'кей… босс. – Сын положил пистолет в карман. – А здесь довольно жарко.
      – И, кажется, будет еще жарче.
      – Что? Сколько же радиации мы, по-твоему, получаем?
      – Я имею в виду не радиацию. Огненный шторм. – Он прошел в место стыка двух отсеков, взглянул на висевший там термометр, затем на часы. – Уже восемьдесят четыре градуса, а со времени нападения прошло всего двадцать три минуты. Значит, будет еще хуже.
      – Насколько хуже?
      – Откуда я знаю, Дьюк? Я не имею понятия, на каком расстоянии от нас произошел взрыв, сколько мегатонн было в бомбе, насколько далеко распространилось пламя. Я не знаю даже, горит над нами дом, или его снесло взрывом. Нормальная температура в убежище – около пятидесяти градусов. Так что следует ждать ее дальнейшего повышения. И ничего с этим не поделаешь. Хотя, впрочем, кое-что мы можем сделать. Раздеться и ходить в шортах. Так я и поступлю, пожалуй.
      Он прошел в соседний отсек. Девушки все также сидели на койке, крепко обнявшись. Джозеф сидел на полу, прислонившись спиной к стене. На руках у него сидел кот. Карен взглянула на отца широко открытыми глазами, но ничего не сказала.
      – Ну, детки, можете вставать.
      – Спасибо, – сказала Карен. – Для объятий здесь слишком жарко. – Барбара разомкнула руки и Карен выпрямилась.
      – Ничего не поделаешь. Вы слышали, что произошло?
      – Какая-то ссора, – неуверенно ответила Карен.
      – Верно. И это последняя ссора. Я начальник, а Джозеф – мой заместитель. Понятно?
      – Да, папочка.
      – Миссис Уэллс?
      – Я!? О, конечно! Ведь это ваше убежище. Я так благодарна вам, что оказалась здесь – благодарна за то, что осталась в живых. И, пожалуйста, мистер Фарнхэм, называйте меня просто Барбарой.
      – Хм-м-м… В таком случае, называйте меня Хью. Это имя нравится мне больше, чем Хьюберт. Дьюк, и все остальные тоже – отныне пусть все называют друг друга просто по имени. Не называйте меня больше «отец», зовите меня просто Хью. А ты, Джо, оставь этих «мистеров» и «мисс». Понял? – О'кей, босс. Как вам будет угодно.
      – Теперь ты должен говорить «о'кей, Хью». А теперь, девочки, раздевайтесь до нижнего белья, потом разденьте Грэйс и выключайте свет. Сейчас жарко, а будет еще жарче. Джо, советую раздеться до трусов. – Мистер Фарнхэм снял пиджак и начал расстегивать рубашку.
      – Э… босс. Мне и так хорошо, вполне, – сказал Джозеф.
      – Вообще-то я не спрашиваю, а приказываю тебе.
      – Э-э-э, босс, на мне нет трусов!
      – Это правда, – подтвердила Карен. – Спросонья он так торопился, что забыл одеть их.
      – Вот как? – Хью взглянул на своего экс-лакея и хмыкнул. – Джо, да ты кажется еще мал для такой ответственной должности. Наверное, мне следовало бы назначить заместителем Карен.
      – Годится.
      – Ладно. Возьми на полке запасные и переоденься в туалете. После того, как закончишь, покажи Дьюку, где что находится. А ты, Карен, то же самое проделай с Барбарой. А потом мы соберемся.
      Собрались они минут через пять. Хью Фарнхэм уже сидел за столом и тасовал карты. Когда они расселись, он спросил:
      – Кто хочет сыграть в бридж?
      – Папочка, ты шутишь?
      – Меня зовут Хью. Я не шучу – партия в бридж может здорово успокоить наши нервы. Потуши сигарету, Дьюк.
      – Э… прошу прощения.
      – Я думаю, что завтра мы уже сможешь курить. А сегодня я выпустил в воздух довольно много чистого кислорода, чтобы наружный воздух не поступал. Видел баллоны в туалетной комнате?
      Промежуточная комната, соединяющая оба отсека, была уставлена баллонами с водой, запасами разного рода. Там же находился унитаз и тесноватый душ. Здесь же находились воздухозаборники и трубы вентиляции, сейчас наглухо задраенные. Здесь же помещалась ручная вентиляционная установка и уловители двуокиси углерода и водяных паров. – Так значит в них кислород? А я думал там просто сжатый воздух.
      – Он бы занял слишком много места. Поэтому мы не можем рисковать даже сигаретами. Здесь есть небольшой шлюз с датчиками температуры и радиации: и то и другое снаружи очень велики – счетчик Гейгера трещит как пулемет. Друзья, я не знаю, сколько нам еще придется просидеть на сжатом кислороде. Запас его рассчитан на тридцать шесть часов для четырех человек, так что для шестерых его хватит примерно на двадцать четыре часа. Но это не самое страшное. Я весь в поту – и вы тоже. До ста двадцати градусов мы еще сможем терпеть. Если температура поднимется выше, нам придется использовать кислород для охлаждения убежища. В этом случае нам придется, возможно, выбирать между жарой и удушьем.
      – Папа… То есть Хью, я хотела сказать. Иными словами, ты хочешь сказать, что мы или поджаримся заживо, или задохнемся?
      – Этому не бывать, Карен. Я этого не допущу.
      – Если дойдет до этого… я предпочитаю пулю.
      – Этого тоже не потребуется. У меня здесь запас снотворного, достаточный для того, чтобы безболезненно умертвить человек двадцать. Но мы здесь не для того, чтобы погибнуть. До сих пор нам везло. И если наше везение продлится еще немного, мы переживем катастрофу. Так что не настраивайтесь на похоронный лад.
      – И как насчет радиоактивности? – спросил Дьюк.
      – Ты умеешь читать показания счетчика?
      – Нет.
      – Тогда поверь мне на слово, что с этой стороны опасность нам пока не грозит. Теперь насчет сна. В этом отсеке, где лежит Грэйс – женская половина, другой отсек – для мужчин. Коек только четыре, но этого вполне достаточно: один из нас постоянно должен наблюдать за температурой и воздухом, другой, которому тоже не хватает места, должен заботиться о том, чтобы дежурный не уснул. Тем не менее, сегодняшнюю вахту я беру на себя и напарник мне не понадобится – я принял декседрин.
      – Я буду дежурить.
      – Я с тобой.
      – Мне совсем не хочется спать.
      – Тише, тише! – сказал Хью. – Джо, тебе со мной дежурить нельзя, потому что тебе придется сменить меня, когда я выдохнусь. Мы с тобой будем дежурить попеременно до тех пор, пока ситуация не перестанет быть опасной. Джо пожал плечами и промолчал. Дьюк сказал:
      – Тогда, видимо, я буду удостоен этой чести.
      – Вы что, считать не умеете? Две койки для мужчин, две – для женщин.
      Что остается? Мы можем сложить этот стол и тогда пятый человек может спать здесь на полу. Джо, доставай одеяла. Пару брось на пол здесь и пару в туалетной комнате, для меня.
      – Уже несу, Хью.
      Обе девушки продолжали настаивать на том, чтобы им тоже разрешили нести вахту. Хью оборвал их.
      – Довольно.
      – Но…
      – Довольно, я сказал, Барбара. Одна из вас спит на койке, другая здесь, на полу. Дьюк, тебе дать снотворное?
      – Никогда не имел такой привычки.
      – Не строй из себя железного человека.
      – Ну… пусть это будет проверка на ржавчину.
      – Хорошо. Джо? Секонал?
      – Дело в том, что я так рад тому, что не нужно завтра писать эту контрольную…
      – Приятно слышать, что хоть кто-то из нас чему-то рад. Хорошо.
      – Я еще хотел сказать, что сна у меня ни в одном глазу. Вы уверены, что вам не понадобится моя помощь?
      – Уверен. Карен, достань для Джо одну таблетку. Знаешь, где они лежат?
      – Да, и себе я тоже пожалуй возьму. Я не железный человек и милтаун очень кстати.
      – Прекрасно. Барбара, вы пока не пейте снотворного. Может быть мне еще придется разбудить вас, чтобы вы не давали мне заснуть. Впрочем, милтаун можете принять. Это обычное успокоительное.
      – Пожалуй, ни к чему.
      – Как хотите. А теперь всем спать. Сейчас ровно полночь и через восемь часов на вахту заступят следующие двое.
      Через несколько минут все улеглись; Барбара легла на полу. Свет выключили, оставив только одну лампочку для дежурного. Хью расположился на одеялах и принялся сам с собой играть в солитер, причем довольно плохо. Пол снова вздрогнул, опять послышался раздирающий уши рев. Карен вскрикнула.
      Хью мгновенно вскочил. На сей раз удар был не очень силен: он смог удержаться на ногах. Он поспешил в женский отсек.
      – Дочка! Где ты? – Он пошарил рукой по стене и нащупал выключатель. – Я здесь, папа. Боже, как я испугалась! Я уже почти заснула, как вдруг – это! Я чуть не свалилась на пол. Помоги мне спуститься.
      Он поддержал ее и, спустившись, она прижалась и зарыдала.
      – Ну, ну, – приговаривал он, ласково похлопывая ее по спине. – Ты же у меня смелая, все будет хорошо.
      – И вовсе я не смелая. Я все время испытываю глупый страх. Просто я стараюсь не показывать этого.
      – Карен… Я ведь тоже боюсь, так давай не будем показывать этого, а? Выпей-ка еще таблетку. И запей чем-нибудь покрепче.
      – Хорошо. И то и другое. Но мне в этом бункере не уснуть – здесь слишком жарко и страшно, когда трясет.
      – Ладно. Мы можем постелить тебе на полу, там прохладнее. А где твое белье, девочка моя? Лучше одень его.
      – Оно там, наверху, на койке. Но мне это безразлично. Мне просто нужно, чтобы кто-нибудь был рядом. А впрочем, нет. Лучше я оденусь, а то Джозеф будет шокирован, когда проснется.
      – Сейчас, подожди. Вот твои трусики. А куда же делся лифчик?
      – Может быть, свалился на пол?
      Хью пошарил внизу.
      – Нет, и здесь нету.
      – Ну и черт с ним. Джо может и отвернуться. Я хочу выпить.
      – Хорошо. Джо – настоящий джентльмен.
      Дьюк и Барбара сидели на одеяле, на котором она лежала. Оба выглядели очень неважно. Хью спросил:
      – А где Джо? Он не ранен?
      Дьюк усмехнулся.
      – Хочешь посмотреть на «спящую невинность»? Вон там, на верхней полке.
      Хью обнаружил своего заместителя лежащим на спине, громко храпящим и таким же некоммуникабельным, как Грэйс Фарнхэм.
      – Если не ошибаюсь, доктор Ливингстон свернулся калачиком у него на груди.
      Хью вернулся в первый отсек.
      – На сей раз взрыв был гораздо более удален от нас. Я очень рад, что у Джо есть возможность выспаться.
      – А по мне, так взрыв был чертовски близко. И когда только у них кончатся эти проклятые ракеты?
      – Я думаю, скоро. Друзья, мы с Карен только что организовали клуб «Я тоже боюсь» и собираемся отпраздновать его учреждение небольшим возлиянием. Еще кандидаты в члены клуба есть?
      – Я почетный член!
      – И я тоже, – поддержала Барбара.
      – Еще бы!
      Хью извлек откуда-то бумажные стаканчики и бутылку шотландского виски, а также секонал и милтаун.
      – Принесите, кто-нибудь, воды.
      – Я не хочу, чтобы какая-нибудь вода мешалась со столь благородным напитком.
      – А я, пожалуй, разбавлю, – сказала Барбара. – Как, все-таки, жарко.
      – Отец, какая сейчас у нас температура?
      – Дьюк, в туалетной есть термометр. Будь добр, сходи и посмотри.
      – Конечно. А можно мне потом тоже принять снотворное?
      – Ради бога, – Хью дал Карен еще одну капсулу секонала и таблетку милтауна, затем посоветовал Барбаре тоже принять милтаун, решив, что декседрин слишком возбудил его. Вернулся Дьюк.
      – Сто четыре градуса, – объявил он. – Я еще немного отвернул вентиль. Правильно?
      – Скоро нам придется отвернуть его еще больше. Вот твои таблетки, Дьюк – двойная доза секонала и милтауна.
      – Спасибо, – Дьюк проглотил таблетки и запил их виски. – Пожалуй, я тоже лягу на полу. Кажется, это самое прохладное место в доме.
      – Логично. Ну, хорошо, давайте ложиться. Дадим таблеткам возможность проявить себя.
      Хью сидел с Карен до тех пор, пока она не уснула, затем осторожно убрал руку, которую она продолжала сжимать во сне и вернулся на пост. Температура поднялась еще на два градуса. Он еще больше отвернул вентиль на баллоне с кислородом, но, услышав прощальное шипение остатков газа, покачал головой, взял гаечный ключ и перешел к другому баллону. Перед тем как начать отворачивать клапан, он присоединил к нему шланг, который тянулся в жилой отсек. Отвернув вентиль, он уселся на одеяла и опять принялся играть сам с собой в солитер.
      Через несколько минут на пороге появилась Барбара.
      – Что-то мне не спится, – сказала она. – Можно составить вам компанию?
      – Вы плакали?
      – А что, заметно? Прошу прощения.
      – Садитесь. Хотите сыграть?
      – Давайте, сыграем. В общем-то мне просто не хочется быть одной.
      – А мы с вами поговорим. Может быть выпьете еще?
      – С удовольствием! А может быть, не стоит тратить виски понапрасну?
      – У нас его очень много. Да и к тому же, когда его и пить-то, если не в такую ночь? Но помните одно: мы оба должны следить за тем, чтобы другой не уснул.
      – Хорошо. Буду стараться не дать вам заснуть.
      Они выпили, смешав скотч с водой из бака. Было так жарко, что им показалось, что виски выходит из тела с потом быстрее, чем они успевают пить его. Хью еще немного увеличил количество кислорода, и тут заметил, что потолок неприятно горяч.
      – Барбара, должно быть, над нами горит дом. Потому что потолок – слой бетона толщиной в тридцать дюймов, да над ним еще фута два почвы.
      – Как вы думаете, какая температура там, снаружи?
      – Трудно сказать. Вероятно, мы находимся недалеко от эпицентра взрыва. – Он еще раз пощупал потолок. – Я сделал эту штуку более чем прочной – потолок, стены и пол представляют собой сплошную бетонную коробку, усиленную стальной арматурой. И правильно. У нас еще могут быть затруднения с дверьми. Этот жар… К тому же, их вполне могло заклинить взрывом.
      – Так мы в ловушке? – тихо спросила она.
      – Нет, нет. В полу этой комнатки есть люк, ведущий в туннель, защищенный бетоном. Он выходит в канаву за садом. В случае чего мы пробьемся – у нас есть лом и гидравлический отбойный молоток – даже если выход завален и покрыт вулканическим стеклом. Это меня не тревожит; меня тревожит другое – сколько мы еще продержимся здесь, внутри… и будет ли безопасно выйти наружу.
      – А как с радиоактивностью?
      Он поколебался.
      – Барбара, какая вам разница. Вам что-нибудь известно о радиации?
      – Конечно. В колледже я в основном занималась ботаникой. И в генетических экспериментах мне приходилось пользоваться изотопами. Хью, мне легче будет узнать самое худшее, чем пребывать в неведении – из-за этого-то я и плакала.
      – М-м-м… Положение гораздо хуже, чем я сказал Дьюку. – Он указал большим пальцем через плечо. – Счетчик вон там, за бутылками. Сходите, посмотрите.
      Она отправилась к счетчику и некоторое время оставалась у него. Вернувшись, она молча села.
      – Ну, как? – спросил он.
      – Можно, я выпью еще немного?
      – Конечно! – Он налил ей виски и разбавил его.
      Она глотнула виски и тихо сказала:
      – Если радиация не начнет уменьшаться, то к утру дойдет до красной черты. – Она нахмурилась. – В принципе, конечно, это еще не предел. Если я правильно помню, то тошнить нас начнет не раньше, чем на следующий день.
      – Да. Но излучение скоро начнет спадать. Вот почему меня больше беспокоит жара. – Он взглянул на термометр и еще немного приоткрыл вентиль. – Сейчас работает батарейный поглотитель; не думаю, что нам стоит в такой жаре крутить ручной воздухоочиститель. Одним словом, о це-о-два начнем беспокоиться только тогда, когда станем задыхаться.
      – Резонно.
      – Давайте не будем больше говорить о подстерегающих нас опасностях. О чем бы вы хотели поговорить? Может быть, расскажете немного о себе? – Да мне и рассказывать-то почти нечего, Хью. Пол – женский, белая, двадцати пяти лет от роду. Учусь – вернее училась – в школе после неудачного замужества. Брат – военный летчик – так что, может быть он и уцелел. А родители мои жили в Акапулько, так что может и они живы. Детей, слава богу, нет. Я очень рада, что Джо спас своего кота. Я ни о чем не жалею, Хью и ничего не боюсь… Только как-то тоскливо… – Она тяжело вздохнула. – Все-таки это был очень хороший мир, даже несмотря на то, что в нем я была несчастлива в браке.
      – Не плачьте.
      – Я не плачу. Это не слезы. Это пот.
      – О, да. Конечно.
      – В самом деле. Просто невыносимо жарко. – Она вдруг завела руку за спину. – Вы не против, если я сниму бюстгальтер, как Карен. Он буквально душит меня.
      – Пожалуйста. Дитя мое, если вам так будет легче – снимайте. Я на своем веку насмотрелся на Карен, не говоря уже о Грэйс. Так что вид обнаженного тела не шокирует меня. – Он встал и подошел к счетчику радиации. Проверив его показания, он взглянул на термометр и еще больше отвернул вентиль на баллоне.
      Вернувшись на свое место, он заметил:
      – В принципе, я мог бы запасти вместо кислорода сжатый воздух. Тогда мы могли бы курить. Но я не думал, что придется использовать его для охлаждения. – Он, казалось, совершенно не обратил внимания на то, что она последовала его приглашению чувствовать себя как ей удобнее. – Я, наоборот, беспокоился о том, как обогреть убежище. Хотел придумать печь, в которой использовался бы зараженный воздух. Без какой-либо опасности для обитателей убежища. Это вполне возможно. Хотя и трудно.
      – Я и так считаю, что вы все замечательно оборудовали. Я никогда даже не слышала об убежище с запасом воздуха. Ваше, вероятно, единственное. Вы настоящий ученый. Верно?
      – Это я-то? Боже, конечно же нет. Единственное, что я закончил, это школа. А то немногое, что я знаю, я почерпнул за свою долгую жизнь. Кое-что во время службы во флоте, кое-что на заводе, кое-что из самоучителей. Потом я некоторое время проработал в одной строительной конторе и там узнал кое-что о строительстве и трубах. После этого я стал подрядчиком. – Он улыбнулся. – Нет, Барбара, я просто нахватался всего понемногу. Своего рода курьез. Вроде нашего «Если не ошибаюсь, доктора Ливингстона».
      – А почему у вашего кота такая странная кличка?
      – Это все Карен. Она так прозвала его за то, что он большой исследователь. Сует свой нос абсолютно во все. Вы любите кошек?
      – Даже не знаю. Но доктор Ливингстон – просто прелесть.
      – Это верно, но мне вообще нравятся кошки. Котом нельзя владеть, он – свободный гражданин. Вот, например, собаки – они дружелюбны, веселы и верны. Но они – рабы. Это не их вина, они стали такими за долгую жизнь рядом с людьми. Но рабство всегда вызывает во мне тошнотворное чувство, даже если это рабство животных.
      Он нахмурился.
      – Барбара, я, наверное, не так огорчен тем, что произошло, как вы. Может быть это даже хорошо, для нас. Я имею в виду не нас шестерых, я говорю о нашей стране.
      – То есть как это? – искренне удивилась она.
      – Ну… конечно тяжело рассуждать на такую сложную и пространную тему, когда сидишь скорчившись в убежище и не знаешь, сколько еще удастся продержаться. Но… Барбара, уже на протяжении многих лет я обеспокоен судьбой нашей родины. На мой взгляд наша нация стала превращаться в стадо рабов – а ведь я верю в свободу. И, может быть, война повернет этот процесс вспять. Может быть, это будет первая в истории человечества война, которая более губительна для глупцов, а не для умных и талантливых.
      – Как же так?
      – В войнах всегда прежде всего гибла самая лучшая молодежь. На сей раз те ребята, которые служат в армии, находятся в большей безопасности, чем гражданское население. А из гражданских больше всего шансов уцелеть у тех, у кого хватило ума как следует подготовиться к войне. Конечно же, правил без исключений не бывает, но в основном все именно так и есть. И людская порода постепенно улучшится. Когда все кончится, условия жизни будут очень суровыми, но от этого людское племя выиграет еще больше. Ведь уже на протяжении многих лет самым надежным способом выжить было быть совершенно никчемным и оставить после себя выводок столь же никчемных детей. Теперь все будет иначе.
      Она задумчиво кивнула.
      – Это обычная генетика. Но, в принципе, это жестоко.
      – Да, это жестоко. Но еще ни одному правительству не удавалось победить законы естественного развития, хотя это и пытались сделать неоднократно.
      Несмотря на жару, она вздрогнула.
      – Наверное, вы правы. Нет, я совершенно уверена, что вы правы. Но все же я бы предпочла, чтобы осталось хоть какое-то государство – хоть плохое, хоть хорошее. Уничтожение худшей трети, это, конечно, с генетической точки зрения – хорошо, но вообще-то в смерти такого количества людей ничего хорошего нет.
      – М-м-м, да. Мне тоже неприятно думать об этом. Барбара, ведь я запас кислород не только для дыхания и для охлаждения. Я предвидел и другие, еще более странные возможности.
      – Более странные? Какие же?
      – Когда раньше расписывали ужасы третьей мировой войны, все всегда крутилось вокруг атомного оружия. И болтовня насчет разоружения и все эти демонстрации сторонников мира – все это было связано с Бомбой, все посвящено Бомбе, Бомбе, Бомбе – как будто убивать может только атомное оружие. Эта война вполне может оказаться не просто атомной, а атомно-химическо-бактериологической. – Он указал на баллоны. – Именно поэтому-то я и запасся сжатым кислородом. Он предохраняет нас от нервно-паралитического газа, аэрозолей, вирусов. И еще бог знает от чего. Русские не стали бы уничтожать нашу страну полностью, если бы имели возможность забрать наши жизни, не разрушая нашего достояния. Я ничуть не удивился бы, если бы узнал, что атомные удары были нанесены только по военным объектам, вроде той ракетной базы, что расположена неподалеку отсюда. А города вроде Нью-Йорка и Детройта получили просто по порции отравляющего газа. Или по облаку бактерий чумы, которая длится всего двадцать четыре часа и в восьмидесяти процентов случаев дает смертельный исход. И подобных вариантов бесчисленное множество. Там, снаружи, возможно воздух может быть наполнен смертью, которую не укажет ни один датчик и не задержит ни один фильтр. – Он грустно улыбнулся. – Простите меня. Наверное, вам все-таки лучше пойти и лечь.
      – Мне так не хочется оставаться одной. Можно я еще посижу с вами?
      – Конечно. Когда вы рядом, я чувствую себя значительно лучше, хотя, может быть, и говорю о грустных вещах.
      – То, что вы говорите, куда менее грустно, чем мысли, которые приходят мне в голову, когда я остаюсь одна. Интересно, что же все-таки происходит снаружи? Жаль, что у нас нет перископа.
      – Он есть.
      – Как! Где?
      – Вернее, был. Простите. Видите, вот эту трубу над нами. Я пытался поднять его, но он, видимо заклинился. Однако… Барби, я накинулся на Дьюка за то, что он хотел использовать запасное радио до того, как кончилось нападение. А может быть оно действительно кончилось. Как вы думаете?
      – Я? Откуда же я знаю?
      – Вы знаете столько же, сколько и я. Первая ракета предназначалась для уничтожения ракетной базы; в наших местах больше нет ничего достойного их внимания. Если они наводят ракеты с орбитальных спутников, то вторая ракета была еще одной попыткой поразить ту же цель. По времени все совпадает – от Камчатки до нас ракета летит примерно полчаса, а второй взрыв произошел минут через сорок пять после первого. Возможно, что вторая ракета попала в яблочко – и им известно, потому что прошло уже больше часа, а третьей ракеты все еще нет. А это должно означать, что с ними покончено. Логично?
      – На мой взгляд, да.
      – Это очень шаткие рассуждения. Не хватает данных. Может быть, обе ракеты не попали в базу, и теперь база сшибает на лету все, что они запускают. Может быть, у русских кончились ракеты. Может быть, третью бомбу сбросят с самолета. Мы не знаем. Но я собираюсь это выяснить.
      – Я бы с удовольствием послушала какие-нибудь новости.
      – Попробуем. Если новости хорошие, мы разбудим остальных. – Хью Фарнхэм порылся в углу и извлек оттуда коробку. Распаковав ее, он извлек на свет божий радиоприемник. – Ни единой царапинки. Давайте попробуем сначала без антенны.
      – Ничего, кроме статических разрядов, – через некоторое время коротко подытожил он. – Это и неудивительно. Хотя первый его собрат принимал местные станции и без наружной антенны. Попробуем подключиться к наружной антенне. Подождите немного.
      Вскоре он вернулся.
      – Ничего. Видимо, можно считать, что наружной антенны больше нет. Ничего, попробуем аварийную.
      Хью взял гаечный ключ и отвернул заглушку с трубы диаметром в дюйм, которая торчала в потолке. Он поднес к открывшемуся отверстию счетчик. – Радиация немного сильнее. Он взял два стальных прута, каждый длиной метра по полтора. Одним из них он поводил по трубе вверх-вниз. – На всю длину не входит. Верхушка этой трубы находилась почти под самой поверхностью земли. Вот беда. – Он прицепил к первому пруту второй.
      – Теперь предстоит самое неприятное. Отойдите подальше – сверху может посыпаться земля – и горячая и радиоактивная.
      – Но ведь она попадет на вас.
      – Разве что на руки. Я потом их отчищу. А после можете проверить меня счетчиком Гейгера. – Он постучал молотком по кончику прута. Тот продвинулся вверх еще дюймов на восемнадцать. – Что-то твердое. Придется пробивать.
      Многими ударами позже оба прута целиком скрылись в трубе. – У меня было такое ощущение, – сказал он, очищая руки, – как будто последний фут прут выходил уже на открытый воздух. По идее, антенна должна торчать из-под земли футов на пять. Я полагаю, что над нами развалины. Остатки дома. Ну что, проверите меня счетчиком?
      – Вы говорите это так спокойно, как будто спрашиваете: «Осталось у нас молоко со вчерашнего вечера?».
      Он пожал плечами.
      – Барби, дитя мое, когда я пошел во флот, у меня за душой не было ни гроша, несколько раз за свою жизнь я разорялся. Так что я не собираюсь убиваться по поводу крыши и четырех стен. Ну как, есть что-нибудь?
      – На вас ничего нет.
      – Проверьте еще пол под трубой.
      На полу оказались «горячие» пятна. Хью вытер их влажным клинексом и выбросил его в специальное металлическое ведро. После этого она провела раструбом счетчика по его рукам и еще раз по полу.
      – Очистка обошлась нам примерно в галлон воды: лучше бы этому радио работать теперь нормально. – Он подсоединил антенну к радиоприемнику. Через десять минут они убедились, что эфир пуст. Шумы – статические разряды на всех диапазонах – но никаких сигналов. Он вздохнул:
      – Это меня не удивляет. Я, правда, точно не знаю, что ионизация делает с радиоволнами, но сейчас над нашими головами скорее всего самый настоящий шабаш радиоактивных изотопов. Я надеялся, что нам удастся поймать Солт-Лейк-Сити.
      – А разве не Денвер?
      – Нет. В Денвере расположена база межконтинентальных баллистических ракет. Оставлю, пожалуй, приемник включенным: может быть, что-нибудь все-таки удастся поймать.
      – Но ведь тогда батареи быстро разрядятся.
      – Нет так уж быстро. Давайте сядем и почитаем вслух какие-нибудь стишки. – Он взглянул на счетчик радиации, мягко присвистнул, затем проверил температуру. – Облегчу-ка я немного участь наших спящих красавцев, страдающих от жары. Кстати, как вы переносите эту жару, Барби? – Честно говоря, я просто перестала о ней думать. Истекаю потом и только.
      – Как и я.
      – Во всяком случае, не нужно тратить кислород ради меня. Сколько еще баллонов осталось?
      – Не так уж много.
      – Но сколько?
      – Меньше половины. Но не мучайтесь из-за этого. Давайте поспорим на пятьсот тысяч долларов и пятьдесят центов, что вам не прочитать ни одного лимерика, которого бы я не знал.
      – Приличного или нет?
      – А разве бывают приличные лимерики?
      – О'кей. «Веселый парнишка по имени Скотт…»
      Вечер шуточных стихотворений провалился. Хью обвинил ее в том, что ее ум слишком чист и невинен, на что она ответила:
      – Это не совсем так, Хью. Просто голова не работает.
      – Да и я сегодня что-то не в ударе. Может быть, еще по глоточку?
      – Пожалуй. Только обязательно с водой. Я так потею, что кажется, совершенно иссохла. Хью?
      – Да, Барби.
      – Мы ведь скорее всего погибнем, правда?
      – Да.
      – Я так и думала. Наверное, еще до рассвета?
      – Нет! Я уверен, что мы протянем до полудня. Если захотим, конечно.
      – Понятно. Хью, вам не трудно было бы меня обнять? Прижмите меня к себе. Или вам и так слишком жарко?
      – Когда мне покажется слишком жарко для того, чтобы обнять девушку, я буду знать, что я мертв и нахожусь в аду.
      – Спасибо.
      – Так удобно?
      – Очень.
      – Какая вы маленькая.
      – Я вешу сто тридцать два фунта, а рост у меня пять футов восемь дюймов. Так что не такая уж я миниатюрная.
      – Все равно вы маленькая. Отставьте виски. Поднимите голову.
      – Ммммм… Еще. Прошу вас, еще.
      – Да вы алчная девочка.
      – Да. Очень алчная. Спасибо, Хью.
      – Какие хорошенькие глазки.
      – Они – лучшее, что у меня есть. Лицо-то у меня ничего особенного из себя не представляет. Но у Карен глаза еще красивее.
      – Это кому как.
      – Ну что ж, не буду спорить. Приляг дорогой. Дорогой Хью…
      – Так хорошо?
      – Очень. Удивительно хорошо. И поцелуй меня еще раз. Пожалуйста.
      – Барбара. Барбара!
      – Хью, милый! Я люблю тебя. О!
      – Я люблю тебя, Барбара!
      – Да, да! О, прошу тебя! Сейчас!
      – КОНЕЧНО, СЕЙЧАС!
 

***

 
      – Тебе хорошо, Барби?
      – Как никогда! Никогда в жизни я не была счастливее, чем сейчас.
      – Хорошо, если бы это было правдой.
      – Это правда. Хью, дорогой, сейчас я совершенно счастлива и больше ни капельки не боюсь. Мне так хорошо, что я даже перестала чувствовать жару. – С меня, наверное, на тебя капает пот?
      – Какая разница! Две капельки висят у тебя на подбородке, а третья на кончике носа. А я так вспотела, что волосы совершенно слиплись. Но все это не имеет значения. Хью, дорогой мой, это то, чего я хотела. Тебя. Теперь я готова умереть.
      – Зато я не хочу, чтобы мы умирали.
      – Прости.
      – Нет, нет! Барби! Милая, еще недавно мне казалось, что в смерти нет ничего плохого. А вот теперь я чувствую, что опять жизнь обрела смысл.
      – О, наверное я думаю так же.
      – Скорее всего. Но мы постараемся не погибать, если только это в моих силах. Давай сядем?
      – Как хочешь. Но только если ты снова обнимешь меня после этого.
      – Еще как! Но сначала я хочу налить нам обоим по порции виски. Я снова жажду. И совершенно выбился из сил.
      – И я тоже. У тебя так сильно бьется сердце!
      – Ничего удивительного. Барби, девочка моя, а знаешь ли ты, что я почти вдвое старше тебя? Что я достаточно стар, чтобы быть твоим отцом?
      – Да, папочка.
      – Ах ты маленькая плутовка. Только попробуй еще раз сказать так и я выпью все остальное виски.
      – Больше не буду, Хью. Мой любимый Хью. Только ведь мы с тобой ровесники… потому что умрем в один и тот же час.
      – Перестань говорить о смерти. Я хочу попытаться найти какой-нибудь выход из положения.
      – Если только он есть, то ты обязательно найдешь его. Я не испытываю страха перед смертью. Я уже смотрела ей в лицо и больше не боюсь – не боюсь умереть, и не боюсь жить. Но… Хью, я хочу просить тебя об одной милости.
      – Какой?
      – Когда ты будешь давать смертельную дозу снотворного остальным… не давай ее мне, пожалуйста.
      – Э-э-э… Но это может быть необходимо.
      – Я не то имела в виду. Я приму таблетки, но не до тех пор, пока ты мне сам этого не предложишь. Но только не вместе с остальными. Я хочу принять яд только после тебя.
      – Мммм… Барби, но я надеюсь, что мы обойдемся и без таблеток.
      – Тем лучше.
      – Хорошо, хорошо. А теперь помолчим. Поцелуй меня.
      – Да, милый.
      – Какие у тебя длинные ноги, Барби. И сильные к тому же.
      – Зато и длинные ступни.
      – Перестань набиваться на комплименты. Мне очень нравятся твои ступни. Без них ты выглядела бы какой-то незаконченной.
      – Но пусть и тебе станет стыдно. Хью, а знаешь, чего мне хочется?
      – Еще раз?
      – Нет, нет. Впрочем, да. Только не прямо сейчас.
      – Так чего же? Спать? Так ложись и спи, дорогая. Я и один вполне справлюсь. на какой-то сон даже одну из тех немногих минуток, что нам остались. Нет, просто мне кажется, что я с удовольствием сыграла бы в бридж – в качестве твоего партнера.
      – Ну… В принципе, мы можем разбудить Джо. Остальных нельзя – тройная доза секонала не располагает к карточным играм. Мы могли бы сыграть и втроем.
      – Нет, нет. Мне не нужно ничье общество кроме твоего. Но мне так нравилось играть с тобой на пару.
      – Ты – замечательный партнер, дорогая. Самый лучший на свете. И если ты говоришь, что играешь «по книге», то это в самом деле так.
      – Ну, конечно, не «самый лучший». Ты играешь классом повыше. Но я бы хотела пробыть подле тебя много-много лет, чтобы научиться играть так же, как ты. И еще я бы хотела, чтобы тот налет случился минут на десять позже. Тогда ты успел бы сыграть тот большой шлем.
      – В этом не было никакой необходимости. Когда ты объявила свои карты, я понял, что все в порядке. – Он сжал ее плечи. – Три больших шлема за один вечер!
      – Три?
      – А что, по-твоему водородная бомба – не большой шлем?
      – О! А потом ведь была еще и вторая бомба.
      – Вторая бомба не в счет, она упала слишком далеко. Если ты не понимаешь о чем я говорю, то я вообще отказываюсь объяснить тебе что-либо. – Ах вот оно что! Но в таком случае можно попробовать сыграть и четвертый. Правда, я теперь не смогу вынудить тебя ходить первым; мой лифчик куда-то делся и…
      – Так значит, ты нарочно сделала это?
      – Конечно. Но теперь твоя очередь ходить. А я попробую ответить.
      – Э, только не так быстро. Три больших шлема – это максимум, на что я способен. Разве что еще один малый шлем… да и то, если я приму еще одну таблетку декседрина. Но четыре больших шлема – это превыше моих сил. Ты же знаешь, что я не в том возрасте.
      – Посмотрим. Мне все-таки кажется, что у нас получится и четвертый большой.
      И в этот миг их накрыло самым большим из шлемов.
 

      Погас свет. Грэйс Фарнхэм вскрикнула, доктор Ливингстон завизжал, Барбару швырнуло на баллоны с кислородом, да так, что она в темноте потеряла всякую ориентацию.
      Оправившись немного, она пошарила возле себя руками, нащупала ногу, затем нащупала Хью, являющегося продолжением этой ноги. Он не шевелился. Она попыталась прослушать его сердце, но не смогла.
      – Она закричала:
      – Эй! Эй! Кто-нибудь!
      Дьюк ответил:
      – Барбара?
      – Да, да!
      – Вы в порядке?
      – Я-то в порядке, да с Хью плохо. По-моему, он мертв. – Спокойно. Как только я найду свои брюки, я зажгу спичку – если конечно мне удастся перевернуться с головы на ноги. Я стою на ней.
      – Хьюберт! ХЬЮБЕРТ!
      – Да, мамочка! Подожди. – Грэйс продолжала вскрикивать. Дьюк как мог пытался успокоить ее, одновременно проклиная темноту. Барбара немного освоилась со своим положением, попыталась слезть с груды баллонов, ударилась обо что-то подбородком и, наконец, ощутила под собой ровную поверхность. Что это такое она понять не могла. Поверхность была наклонной.
      Дьюк воскликнул:
      – Наконец-то! Вот они! – вспыхнула спичка. Пламя было ярким, так как воздух перенасытился кислородом.
      – Голос Джо произнес:
      – Лучше ее погасить. А то может случиться пожар. – Тьму прорезал луч фонарика.
      Барбара позвала:
      – Джо! Помоги мне с Хью!
      – Сейчас. Только сначала попробую наладить свет.
      – Может быть, он умирает.
      – Все равно без света ничего не сделаешь.
      Барбара замолчала и снова попыталась прослушать сердцебиение – наконец-то нашла его и всхлипывая, обхватила голову Хью.
      В мужском отсеке вспыхнул свет. Но и до Барбары его доходило столько, что она, наконец, получила возможность оглядеться. Пол убежища теперь находился под углом градусов в тридцать. Она, Хью, стальные баллоны, бак с водой и все остальное громоздилось бесформенной кучей в нижнем углу. Бак дал течь и теперь вода залила весь туалет. Если бы пол наклонился в другую сторону, они с Хью были бы похоронены под кучей железных баллонов и затоплены водой.
      Через несколько минут до нее добрались Джо и Дьюк, с трудом преодолев перекосившуюся дверь. В руке у Джо была переносная лампа. Дьюк сказал Джо: – Как же мы его понесем?
      – Его нельзя трогать. Вдруг поврежден позвоночник!
      – Все равно, нужно его отсюда унести.
      – Никуда мы его не понесем, – твердо сказал Джо. – Барбара, вы передвигали его?
      – Только клала его голову себе на колени.
      – В таком случае, больше его не шевелите, – Джо принялся осматривать своего пациента, касаясь его мягкими движениями рук. – Больших повреждений как будто нет, – наконец решил он. – Барбара, если можете, посидите в том же положении до тех пор, пока он не придет в себя. После этого я смогу проверить его глазные яблоки, чтобы определить; сильно он контужен или нет, как у него с координацией движений и все такое прочее.
      – Конечно, я посижу. Еще кто-нибудь пострадал?
      – Ничего заслуживающего внимания, – уверил ее Дьюк. – Джо считает, что сломал пару ребер, а я немного повредил плечо. Мать просто откатилась к стене. Сестричка сейчас ее успокаивает. Сестра тоже в полном порядке, если не считать синяка на голове. На нее свалилась консервная банка. А вы сами-то как?
      – Только ушибы. Мы с Хью как раз играли в солитер для двоих и пытались не растаять от жары, когда нас накрыло. – Она попыталась представить, как долго протянет эта ложь. Но Дьюк, кажется, принял ее очень спокойно. Джо был в одних трусах. Она добавила:
      – А как кот? С ним ничего не случилось?
      – Если не ошибаюсь, доктор Ливингстон, – серьезно ответил Джо, – избежал повреждений. Но он очень расстроен тем, что его тазик с песком перевернулся. Так что в настоящее время он чистится и проклинает все на свете.
      – Я рада, что он не пострадал.
      – А вы заметили что-либо необычного в этом взрыве?
      – Чего именно, Джо? Мне только показалось, что он был самым сильным из всех. Намного сильнее предыдущих.
      – Да. Но не было никакого грохота. Просто один большой, огромный взрыв, а потом… ничего.
      – И что это значит?
      – Не знаю, Барбара. Так вы можете еще немного посидеть? Я хочу попытаться восстановить освещение и определить ущерб. Заодно и посмотрим, что можно привести в божеский вид.
      – Я буду сидеть, как каменная. – Ей показалось, что Хью задышал спокойнее. В тишине она услышала биение его сердца. Тогда она решила, что ей больше не от чего быть несчастной. К ней пробралась Карен с фонариком, осторожно передвигаясь по наклонному полу.
      – Как там отец?
      – Все так же.
      – Скорее всего, ушиб голову, как и я. А ты как? – Она фонариком осветила Барбару.
      – Все хорошо.
      – Слава богу! Я рада, что ты тоже в чем мать родила. Никак не могла найти свои трусики. Джо так старается не смотреть в мою сторону, что на него просто больно глядеть. Все-таки странный он какой-то!
      – Я совершенно не представляю, где моя одежда.
      – Одним словом, единственный из нас обладатель трусов – это Джо. А что с тобой случилось? Ты спала?
      – Нет. Я была здесь. Мы разговаривали.
      – Х-м-м… Обвинение утверждает обратное. Не волнуйся, я никому не открою твою страшную тайну. Мама ничего не узнает – я сделала ей еще один укол.
      – А тебе не кажется, что твои выводы слишком поспешны?
      – Делать выводы – мое любимое развлечение. И я уверена, что мои непристойные предположения верны. Очень жаль, что я спала этой ночью. Тем более, что эта ночь, скорее всего наша последняя. – Она придвинулась к Барбаре и чмокнула ее. – Я тебя очень люблю.
      – Спасибо, Карен. Я тоже люблю тебя.
      – Прекрасно. Тогда давай не будем хоронить себя заживо, а порадуемся лучше тому, какими мы оказались отважными ребятами. Ты сумела осчастливить отца тем, что дала возможность разыграть шлем. И если ты смогла сделать его еще счастливее, то я этому только рада. – Она поморщилась. – Ну, ладно. Пойду разбирать припасы. Если папочка очнется, позови. – Она вышла. – Барбара!
      – Да, Хью? Да!
      – Не так громко. Я слышал, что говорила моя дочь.
      – Слышал?
      – Да. Она джентльмен по натуре. Барбара? Я люблю тебя. Может быть у меня не будет другой возможности сказать тебе это.
      – Я тоже люблю тебя.
      – Милая.
      – Позвать остальных?
      – Подожди немного. Тебе так удобно.
      – Очень!
      – Тогда позволь мне немного отдохнуть. А то я совсем ошалел.
      – Отдыхай, сколько хочешь. Кстати, попробуй пошевелить пальцами ног. У тебя где-нибудь болит?
      – О, болит у меня много где, но к счастью, не слишком сильно. Подожди-ка… Да, вроде все мои конечности в порядке. Теперь можешь звать Джо.
      – Особенно спешить некуда.
      – Но лучше все-таки позови его. Кое-что нужно сделать.
      Вскоре мистер Фарнхэм полностью оправился. Джо потребовал, чтобы он продемонстрировал свою невредимость: оказалось, что и в самом деле кроме большого количества синяков мистер Фарнхэм во время взрыва не получил ничего более серьезного – ни переломов, ни сотрясения мозга. Барбара втайне от всех пришла к заключению, что Хью приземлился на кучу баллонов, а она упала на него сверху. Впрочем, обсуждать это предположение она ни с кем не стала.
      Первое, что сделал Хью – это перетянул ребра Джо эластичным бинтом.
      Пока его перевязывали, Джо то и дело вскрикивал, но после перевязки ему явно стало удобнее. Затем был произведен осмотр головы Карен. Хью решил, что здесь он бессилен.
      – Пусть кто-нибудь посмотрит на термометр! – сказал он. – Дьюк?
      – Термометр разбит.
      – Не может этого быть. Он ведь целиком сделан из металла.
      Ударопрочная вещь.
      – Я уже смотрел на него, – объяснил Дьюк, – пока ты тут эскулапствовал. Но мне кажется, что стало прохладнее. Может он, конечно, и ударопрочен, но два баллона раздавили его, как яйцо.
      – Ах, вот оно что. Ну ладно, невелика потеря.
      – Папа? А может нам хоть теперь попробовать запасное радио? Учти, я просто предлагаю.
      – Понятно, но… жаль тебя огорчать, Дьюк, но оно скорее всего тоже разбито. Мы уже пытались включать его. Ни ответа, ни привета. – Он взглянул на часы. – Полтора часа назад. В два часа. Еще у кого-нибудь есть часы?
      Часы Дьюка показывали то же самое время.
      – Что ж, кажется, с нами в основном все в порядке, – заключил Хью, если не считать запаса воды. Здесь есть несколько пластиковых бутылей с водой, но воду из бака придется экономить – она может пригодиться для питья – будем обеззараживать ее таблетками. Джо, нам понадобится всякая посуда, чтобы каждый мог черпать воду из бака. Старайтесь соблюдать чистоту. – Затем он добавил. – Карен, когда освободишься, приготовь что-нибудь на завтрак. Пусть это даже Армагеддон, но есть все равно необходимо.
      – И даже если это такой Армагеддон, от которого тошнит, – добавила Карен.
      Отец передернулся.
      – Девочка моя, придется тебе на доске тысячу раз написать: «Никогда больше перед завтраком не буду говорить нехорошие вещи».
      – Хью, но, по-моему, она не сказала ничего неприличного.
      – Не надо поддерживать ее, Барбара. Довольно, покончим с этим.
      Карен вскоре вернулась, неся Дока Ливингстона.
      – Плохая из меня помощница, – сообщила она. – Мне все время приходится держать проклятого кота. Он так и рвется помогать.
      – Мя-я-я-у!
      – Тихо! Придется видно дать ему рыбки и приняться за приготовление завтрака. Чего изволите, Босс Папа Хью? Креп-сюзе?
      – С удовольствием.
      – Единственное, на что вы можете рассчитывать – это джем и крекеры.
      – Ну и прекрасно. как там идет вычерпывание?
      – Папочка, я отказываюсь пить эту воду, даже с обеззараживающими таблетками. – Она состроила гримасу. – Ты же сам знаешь, что это такое. – Может быть больше нечего будет пить.
      – Ну… разве что разбавить ее виски…
      – М-м-м… у нас вообще острый дефицит жидкостей. В тех двух бутылках, которые я открывал, осталось не более чем по одной пятой.
      – Папа, не порть настроение перед завтраком.
      – Вопрос в том, правильно ли я распределил виски? Может, лучше приберечь его для Грэйс?
      – О, – лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. – Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что бедняжка Грэйс совсем плоха, не следует.
      – Карен, в нашем положении грешно издеваться над матерью. Ведь ты прекрасно знаешь, что для нее это в какой-то мере лекарство.
      – О, да, конечно. А для меня лучшее лекарство – это бриллиантовые браслеты и собольи шубы.
      – Доченька, не стоит винить ее. Может быть, это я виноват. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моем возрасте, ты научишься принимать людей такими, какие они есть.
      – Поговди, я пвобую жавтвак. Ну вот… может быть я и излишне несправедлива к ней, но я устала от того, что каждый раз, как я ни привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или пытается облапить их на кухне и поцеловать.
      – Неужели такое бывало?
      – А ты что, никогда не замечал? Хотя, впрочем, в это время ты почти никогда не бывал дома. Прости.
      – Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес.
      Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживешь до моих лет…
      – Папа, я вряд ли доживу до твоих лет – и ты прекрасно понимаешь это.
      И если у нас осталось всего две пятых бутылки виски, то почему бы просто не отдать их тому, кто больше других нуждается в нем?
      Он помрачнел.
      – Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно стало намного прохладнее. Мы еще можем выкарабкаться.
      – Что ж… наверное ты поступаешь правильно. Кстати о лекарствах – не запасся ли ты при строительстве этого монстра некоторым количеством антабуса?
      – Карен, антабус не отбивает желания выпить; просто, если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень плохо. И если твое мнение о нашей печальной судьбе верно, то стоит ли омрачать Грэйс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я ее супруг. Карен вздохнула.
      – Папочка, у тебя есть одна отвратительная привычка – ты всегда прав. Ладно, так и быть, пусть пользуется моей долей.
      – Я просто хотел знать твое мнение. И ты в некотором роде помогла мне принять решение.
      – Что же ты решил?
      – Это не твое дело, заинька. Займись завтраком.
      – Так и хочется плеснуть тебе в завтрак керосина. Ладно, поцелуй меня, папа.
      Он чмокнул ее в щеку.
      – А теперь поостынь и принимайся за дело.
      В конце концов, пятеро собрались к завтраку. Сидеть им пришлось на полу, так как стулья упорно не хотели стоять. Миссис Фарнхэм находилась в почти летаргическом забытьи от сильной дозы успокоительного. Остальные обитатели убежища по-братски разделили меж собой консервированное мясо, крекеры, холодный растворимый кофе и банку персикового компота. Согревало завтрак лишь теплое чувство товарищества. На сей раз все были одеты. Мужчины напялили шорты, Карен одела шорты и бюстгальтер, а Барбара облачилась в просторное платье гавайского типа, позаимствованное у Карен. Ее собственное белье насквозь промокло, а воздух в убежище был слишком влажный, чтобы высушить что-либо.
      – Теперь мы должны кое-что обсудить, – возвестил Хью. – Желающие могут вносить предложения. – Он взглянул на сына.
      – Отец… то есть Хью, я хотел сказать вот о чем, – отозвался Дьюк. – Здорово пострадала уборная. Я немного привел ее в порядок и соорудил какой-никакой насест из дощечек упаковки кислородных баллонов. Хочу предупредить… – он повернулся к сестре. – вам, женщины, нужно быть особенно осторожными. Насестик довольно шаткий.
      – Это ты будь поосторожнее. Сам, небось, любил позаседать. Папа свидетель.
      – Помолчи, Карен. Молодец, Дьюк. Но нас здесь шестеро и, боюсь, придется заняться уборной дополнительно. Как, Джо, верно я говорю?
      – Да, конечно, но…
      – Что «но»?
      – Вам известно, сколько осталось кислорода?
      – Да. Наверное, скоро нам придется перейти на воздушный насос и фильтр. А у нас не осталось действующего счетчика радиоактивности. Поэтому, мы не узнаем, насколько заражен воздух, которым мы дышим. Но, тем не менее, дышать нам необходимо…
      – А вы проверяли насос?
      – С виду он совершенно невредим.
      – Это не так. И боюсь, что отремонтировать его мне не под силу.
      Мистер Фарнхэм вздохнул.
      – Видно все-таки нужно было соглашаться на второй с рассрочкой на шесть месяцев. Ладно, потом взгляну, нельзя ли что-нибудь сделать. Дьюк, ты тоже осмотри его, вдруг ты сможешь чем-нибудь помочь.
      – О'кей.
      – Положим, что мы не сумеем починить его. В этом случае, будем использовать оставшийся кислород как можно более экономно. Когда он кончится, еще некоторое время мы сможем дышать тем воздухом, который в убежище. Но, в конце концов, настанет время, когда нам придется открыть дверь.
      Все молчали.
      – Ну, улыбнитесь же кто-нибудь, – воскликнул Хью, затем продолжил. С нами еще не покончено. Дверь мы затянем фильтром, сделанным из простыней – это все же лучше, чем ничего – он будет задерживать радиоактивную пыль. У нас есть еще один радиоприемник – Барбара, помнишь, ты еще приняла его за слуховой аппарат. Я хорошенько завернул его и убрал подальше – он невредим. Я выберусь наружу и установлю антенну. Тогда мы сможем слушать его; может быть, это спасет нам жизнь. Над убежищем мы можем поставить шест и поднять флаг – любую тряпку. Впрочем, нет, лучше поднять американский флаг – у меня один припасен. В этом случае, если мы даже и не выживем, то пойдем ко дну с высоко поднятым флагом.
      Карен принялась аплодировать.
      – Карен, перестань паясничать.
      – Я вовсе не паясничаю, папа! Я плачу. «Багрянец ракет возвещает войну, Бомбы с ревом рвут тишину, Но, повторяю еще раз, друзья, Что нашему флагу падать нельзя!»
      Голос ее прервался и она закрыла лицо ладонями.
      Барбара обняла ее за плечи. Хью Фарнхэм, между тем продолжал, как будто ничего не произошло.
      – Но ко дну мы не пойдем. Очень скоро этот район наверняка начнут обследовать с целью найти уцелевших. Они заметят наш флаг и заберут нас отсюда – возможно на вертолете.
      Поэтому, наша задача – продержаться до их прихода. – Задумавшись, он на мгновение смолк. – Никакой ненужной работы, минимум физических усилий. Каждый должен принимать снотворное и по возможности спать по двенадцать часов в сутки. Остальное время лежать неподвижно. Таким путем мы сможем протянуть дольше всего. Единственное, что требуется сделать – это отремонтировать насос, а если не сможем, то наплевать на него. Смотрим дальше: вода должна быть строго нормирована. Дьюк, я назначаю тебя старшим хранителем воды, годной для питья и разработай график ее выдачи с таким расчетом, чтобы хватило на возможно более продолжительное время. Где-то в аптечке есть одноунцевый стаканчик – воду дели с его помощью. Ну вот, кажется и все: починить насос, минимум усилий, максимум сна, нормирование выдачи воды. Ах, да! Пот – это тоже нерациональная трата воды. Здесь у нас все еще жарко, и ваш балахон, Барбара, насквозь промок от пота. Снимите его.
      – Можно выйти?
      – Разумеется.
      Она вышла, осторожно ступая по наклонному полу, прошла в подсобное помещение, переоделась в свой мокрый купальник.
      – Вот так-то лучше, – одобрил Хью. – Теперь…
      – Хьюберт! Хьюберт! Где ты? Воды.
      – Дьюк, выдай ей одну унцию. Только тщательно отмерь.
      – Да, сэр.
      – И не забудь, что кот тоже имеет право на свою порцию.
      – Может быть, для него сойдет и грязная вода?
      – Хм-м-м. Честность по отношению к нашему гостю вряд ли особенно повредит нам. Зато мы будем знать, что оставались честными до конца. – Но он уже пил ее.
      – Э-э-э… Впрочем, ты распоряжаешься водой, тебе и решать. Кто-нибудь хочет сказать что-нибудь еще? Джо, тебя устраивает такой план? – Видите ли… Нет, сэр.
      – Вот как?
      – Конечно, то что минимум физических усилий сохранит нам много кислорода – это верно. Но, когда нам придется открывать дверь, у нас может не хватить на это сил.
      – Положимся на удачу.
      – А вправе ли мы полагаться на случай? Когда мы начнем задыхаться, мучиться от жажды, заболеем… я предпочел бы быть твердо уверенным в том, что любой из нас – даже Карен со сломанной рукой, сможет справиться с дверью.
      – Понимаю.
      – Лучше бы было сначала опробовать все три двери. Бронированную дверь вообще нужно оставить отпертой. У девушек не хватит сил совладать с ней. Я готов сам заняться внешней дверью.
      – Извини, но это моя привилегия. С остальным я согласен. Именно поэтому я и предложил высказать свои мнения. Я устал Джо, в голове все мешается.
      – А что, если двери вышли из строя? Вдруг внешнюю дверь завалило…
      – На этот случай у нас есть домкрат.
      – Но, если двери не открываются, то мы должны убедиться в сохранности аварийного туннеля. Лично мне плечо Дьюка внушает опасения. Да и у меня самого ноют ребра. Но сегодня я еще в состоянии работать. Завтра мы с Дьюком будем лежать пластом, и боль будет раза в два сильнее. А, между тем, люк завален металлическими баллонами, а сам проход завален всяким хламом. Расчистка потребуется основательная. Босс, говорю вам, что мы должны быть уверены в том, что сможем выбраться наверняка – и побеспокоиться об этом мы должны именно сейчас, пока сохранили силы.
      – Ненавижу посылать людей на тяжелые работы. Но ты вынудил меня к этому. – Хью встал, подавляя зевоту. – Давайте займемся делом.
      – У меня есть еще одно предложение.
      – Вот как?
      – Да. Вы должны отдохнуть и выспаться. Толком вы за все это время так и не отдыхали, а помяло вас довольно здорово.
      – Со мной все в порядке. У Дьюка здорово повреждено плечо, у тебя сломаны ребра, а сделать предстоит еще очень многое.
      – Думаю, что лучше всего оттащить в сторону эти баллоны с помощью блока и тросов. Барбара может помочь. Хоть она и женщина, но довольно сильная.
      – Конечно, – согласилась Барбара. – К тому же, я выше Джо. Прошу прощения, Джо.
      – Не стоит. Босс, Хью. Мне не хотелось бы еще раз упоминать об этом, но я считаю, что отдохнуть вам просто необходимо. Я уже думал об этом. Ведь то, что вы устали – несомненно. Да и неудивительно – ведь вы на ногах уже сутки. И, с вашего позволения, я считаю, что вы успешнее справитесь со всеми подстерегающими нас опасностями, если как следует отдохнете.
      – Он прав, Хью.
      – Барбара, вы ведь тоже глаз не сомкнули.
      – Но мне и не требуется принимать решений. Но, в принципе, я могу прилечь, а Джо позовет меня, когда будет нужда. О'кей, Джо?
      – Отлично, Барбара.
      Хью улыбнулся.
      – Объединяетесь против меня. Ладно, так и быть, пойду вздремну.
      Через несколько минут он уже лежал в мужской спальне. Он закрыл глаза и сон охватил его раньше, чем он успел о чем-нибудь подумать.
 

***

 
      Дьюк и Джо обнаружили, что пять замков на внутренней двери заклинило.
      – Пусть так и остаются, – решил Джо. – Мы всегда можем взломать их. Давай пока выправим бронированную дверь.
      Бронированная дверь, располагавшаяся за запирающейся, была рассчитана на то, чтобы выдержать возможный взрыв не хуже стен. Она открывалась и закрывалась с помощью рычажного устройства.
      Джо не смог справиться с ним. Дьюк, который был тяжелее на сорок фунтов, также не смог сдвинуть ее с места. Тогда они навалились на рычаг вдвоем.
      – Ни с места.
      – Ага.
      – Джо, а как насчет того, чтобы попробовать молотом?
      Молодой негр нахмурился.
      – Дьюк, я бы предпочел, чтобы твой отец сам сделал это. Ведь мы можем сломать рычаг или обломать зубцы на шестерне.
      – Вся беда в том, что мы пытаемся приподнять с помощью этого рычага груз весом примерно в тонну, вместо того, чтобы двигать его, как положено, в горизонтальной плоскости.
      – Да, но эта дверь всегда была довольно тугой.
      – Так что же нам делать?
      – Может, попробовать аварийный выход?
      К крюку в потолке подсоединили трос и блок: с их помощью гигантские баллоны были аккуратно расставлены по своим местам. Барбара и Карен тянули конец троса, а мужчины передвигали баллоны, устанавливая их на место. Когда середина помещения была освобождена, стал возможен доступ к люку, ведущему в аварийный туннель. Крышка люка была очень тяжелой и массивной. Чтобы поднять ее, также пришлось использовать блок и трос.
      Крышка со скрипом подалась и вдруг отвалилась вбок, так как пол был наклонен на 30 градусов. Падая, она успела ободрать голень Дьюку и чуть не ушибла Джо. Дьюк выругался.
      В туннеле также хранились кое-какие припасы. Девушки стали вытаскивать их наверх. Карен, так как она была миниатюрнее всех, подавала их наверх, а Барбара укладывала их рядом с отверстием.
      Вдруг Карен высунулась из люка.
      – Эй! Хранитель воды! Здесь есть вода в банках.
      – Замечательно!
      Джо сказал:
      – Совсем забыл. Ведь сюда не заглядывали с тех пор, как убежище было оборудовано и снабжено припасами.
      – Джо, а что делать с распорками?
      – Я сам займусь ими. Ты только вытащи припасы. Дьюк, туннель не защищен броней, как двери. Эти распорки удерживают на месте металлическую крышку, за ней расположены припасы, а потом идет крышка люка, которую мы только что сняли. В самом туннеле с интервалом в три метра – перегородки из мешков с песком, а выход из туннеля защищен слоем грунта. Твой отец считает, что должно было получиться что-то вроде кессона, преграждающего путь взрывной волне. Пусть она врывается сюда – кессон замедлит ее продвижение, а потом и вовсе сведет на нет.
      – Боюсь, что мешки снаружи завалили крышку.
      – В таком случае придется прокапываться сквозь песок.
      – А почему он не использовал настоящую броню?
      – Он считает, что так безопаснее. Ты же видел, что произошло с дверью. Не хотел бы я пробиваться через стальную преграду в этой узенькой норе.
      – Тогда все ясно, Джо. Напрасно я видно называл презрительно норой это мудрое сооружение.
      – Да, это верно. Теперь можно назвать все это убежище машиной – машиной для выживания.
      – Больше ничего нет, – возвестила Карен. – Не могли бы джентльмены помочь мне вылезти? Например ты, Дьюк?
      – А может лучше положить крышку на место, оставив тебя внизу? – Дьюк помог сестре выбраться из отверстия.
      Джо спустился вниз, морщась от боли в груди. Доктор Ливингстон внимательно наблюдал за происходящим с прыгнул вслед за своим товарищем, использовав его плечи в качестве посадочной площадки.
      – Дьюк, будь добр, передай мне молоток… не мешай, Док. Нечего тут распускать хвост.
      – Может лучше забрать его? – спросила Карен.
      – Нет, не нужно. Он обожает находиться в гуще событий. Пусть кто-нибудь посветит мне.
      Распорки вскоре были извлечены и аккуратно уложены рядом с люком.
      – Дьюк, теперь мне понадобится такелаж. Я не хочу совсем убирать крышку. Мы просто натянем трос так, чтобы он принимал на себя всю ее тяжесть и тогда я смогу немного отодвинуть ее и посмотреть, как там, дальше. Она очень тяжелая.
      – Вот конец троса.
      – Отлично. Док!!! Чтоб тебя… Док!!! Не путайся под ногами! Дьюк, просто постоянное натяжение. Пусть мне кто-нибудь посветит. Я немного отодвину ее и выгляну.
      – И получишь порцию радиоактивных изотопов в лицо.
      – Придется рискнуть. Еще немного… Она поддается… она высвободилась.
      Потом Джо замолк. Наконец, Дьюк спросил:
      – Ну, что ты там видишь?
      – Я что-то не уверен. Дай-ка я поставлю ее на место. Передайте мне одну распорку.
      – Вот она, прямо над твоей головой. Джо, что ты там увидел?
      Негр, устанавливая крышку на место, вдруг заорал:
      – Док! Док, назад! Маленький паршивец! Он проскочил у меня между ног и выскочил в туннель. Док!
      – Далеко он не убежит.
      – Ладно… Карен, ты не могла бы пойти и разбудить отца?
      – Черт побери, Джо! Что ты там видел?
      – Дьюк, я и сам не знаю. Потому-то мне и нужен Хью.
      – Иду, иду.
      – Здесь очень тесно двоим. Сейчас я выберусь наверх, тогда Хью сможет спуститься сюда.
      Хью появился, как только Джо выбрался наверх.
      – Джо, что у тебя?
      – Хью, лучше бы ты сам посмотрел.
      – Хорошо… Надо мне было установить в люке лестницу. Дай руку. – Хью спустился вниз, убрал распорку и отодвинул крышку.
      Он смотрел еще дольше чем Джо, затем позвал:
      – Дьюк! Вытащи-ка эту крышку совсем.
      – Что там, папа?
      Крышка была извлечена, отец и сын поменялись местами. Дьюк довольно долго смотрел в туннель.
      – Достаточно, Дьюк. Выбирайся оттуда.
      Когда Дьюк присоединился к остальным, его отец спросил:
      – Ну, и какое мнение у тебя на этот счет?
      – Это невероятно.
      – Папа, – с напряжением в голосе произнесла Карен, – так расскажет нам кто-нибудь что-нибудь в конце концов или нет? А то мне очень хочется попробовать этот молоток на одном из ваших черепов. – Да, детка. Впрочем, там вполне достаточно места для вас обоих.
      Дьюк и Хью помогли спуститься Барбаре, а та в свою очередь помогла слезть вниз Карен. Обе девушки приникли к отверстию.
      – Лопни мои глаза, – мягко выругалась Карен, и полезла в туннель.
      – Детка! Вернись! – крикнул ей Хью, но Карен не ответила. Тогда он спросил:
      – Барбара, скажи, что ты там видишь?
      – Я вижу, медленно произнесла Барбара, – очаровательный поросший лесом холм, зеленые деревья, кусты и чудесный солнечный день.
      – Да, и мы видели то же самое.
      – Но это невозможно.
      – Да.
      – Карен уже выбралась наружу. Туннель никак не длиннее восьми футов. Она держит на руках доктора Ливингстона. Она зовет нас выходить!
      – Скажи ей, пусть отойдет подальше от устья туннеля – возможно, оно радиоактивно.
      – Карен! Отойди от туннеля подальше! Хью, сколько сейчас времени?
      – Начало восьмого.
      – А снаружи больше похоже на полдень. На мой взгляд, конечно.
      – Не знаю, что и думать.
      – Хью, я хочу выйти.
      – Э-э… А, черт с ним! Только не задерживайся у выхода и будь осторожна.
      – Хорошо. – И она поползла в туннель.
 

      Хью повернулся к своему заместителю.
      – Джо, я выхожу наружу. Принеси-ка мне мой сорок пятый и пояс. Вообще-то не стоило разрешать девочке выбираться наружу невооруженными. – Он полез в люк. – А вы оставайтесь и охраняйте убежище.
      – От кого? – спросил Дьюк. – Да здесь и нечего охранять.
      Отец поколебался.
      – Не знаю. Просто у меня какие-то смутные тревоги. Ну, ладно. Пошли вместе. Только обязательно нужно взять оружие. Джо!
      – Иду!
      – Джо, возьми оружие для себя и для Дьюка. Потом подожди до тех пор, пока мы не выберемся наружу. Если мы вскоре не вернемся, сам решай, что делать. Такой ситуации я не предвидел. Такого просто не должно было быть. – Но, тем не менее, все, что мы видели, вполне реально.
      – Это уж точно, Дьюк. – Хью нацепил револьвер, опустился на колени. Обрамленная устьем туннеля, была хорошо видна холмистая зеленая равнина там, где по идее должна была быть радиоактивная пустыня и вулканическое стекло. Он пополз вперед.
      Оказавшись под открытым небом, он отошел от устья туннеля и огляделся.
      – Папочка! Разве здесь не чудесно?
      Карен стояла немного ниже, на склоне холма, у подножия которого протекал ручей. За ручьем местность повышалась и была покрыта лесом. Их же берег был безлесным. Небо было голубым, солнце – ярким и теплым, и нигде не было заметно ни малейшего следа того чудовищного опустошения, которое несомненно принесла бы война. Но, в то же время, не было видно и ни малейших следов человека – ни единого здания, ни дороги, ни тропинки, ни инверсионного следа от реактивного самолета в небе. Окрестности выглядели совершенно девственно и, к тому же, изменились до неузнаваемости.
      – Папа, я хочу спуститься к ручью.
      – Иди сюда! Где Барбара?
      – Я здесь, Хью. – Он поднял голову и увидел, что она стоит на склоне выше него, над убежищем. – Пытаюсь понять, что произошло. Как ты думаешь? Убежище находилось на вершине холма – большой прямоугольный монолит.
      Оно было покрыто грязью, за исключением того места, где обломился туннель. Почти чистым было и то место, где должна была находиться лестница, ведущая в убежище из дома. Прямо над ним располагалась покореженная бронированная дверь.
      – Не знаю, что и думать, – признался он.
      Появился Дьюк, держа в руках ружье. Он выпрямился, огляделся и ничего не сказал.
      Барбара и Карен присоединились к ним. Доктор Ливингстон, играя, прыгнул на ногу Хью и отскочил. Очевидно, на взгляд персидского кота это место заслуживало всяческого одобрения: оно словно специально было создано для котов. – Сдаюсь. Объясните мне, что произошло, – взмолился Дьюк.
      – Папа, ну почему я не могу спуститься к ручью? Я хочу выкупаться. Я плохо пахну.
      – От вони еще никто не умирал. Я и так сам не свой. И не хватало мне еще беспокоиться о том, чтобы ты не утонула…
      – Но он же мелкий.
      – …или чтобы тебя не задрал медведь, или чтобы ты не была засосана зыбучими песками. Вообще, девочки, лучше вам слазить в убежище и вооружиться, а уж тогда только вылезать наружу, если уж так хочется. Но обязательно придерживайтесь друг друга и будьте начеку. Скажите Джо, чтобы он выходил сюда.
      – Есть, сэр, – и девушки полезли в туннель.
      – Так что ты думаешь, Дьюк?
      – Ну… лучше я промолчу.
      – Если тебе есть о чем молчать, то это уже лучше. Мне, например, сказать вообще нечего. Я просто ошеломлен. Я постарался запланировать все, что возможно. Но такого я предусмотреть не мог. И поэтому, если у тебя сложилось какое-то мнение, ради бога, не молчи.
      – Ну… Все это выглядит как холмистая местность в Центральной Америке. Но, конечно, это невозможно.
      – Что возможно, а что невозможно, в нашем положении беспокоиться не приходится. Предположим, что это Центральная Америка. Что характерно для нее?
      – Дай подумать. Там могут быть ягуары. Наверняка, змеи. Тарантулы и скорпионы. Малярийные комары. Ты, кажется, что-то говорил о медведях?
      – Я имел в виду, как символ. Нам следует быть настороже каждое мгновение до тех пор, пока мы не поймем, что нам может угрожать.
      Вылез Джо с ружьем. Молча, он огляделся вокруг. Дьюк заметил:
      – Голодать нам не придется. Смотрите, вон там, слева и ниже по течению ручья.
      Хью посмотрел в направлении, указанном Дьюком. На них с интересом смотрела косуля, ростом примерно с метр или около того. Было очевидно, что она их нисколько не боится.
      – Может, свалить ее? – предложил Дьюк. Он начал поднимать ружье.
      – Нет. Не нужно, до тех пор, пока мы не начнем испытывать необходимости в свежем мясе.
      – Ладно. Симпатичная зверушка, верно?
      – Да, очень. Но, на мой взгляд, в Северной Америке не водится ничего подобного. Дьюк, где же мы, все-таки? И как мы сюда попали?
      Дьюк криво усмехнулся.
      – Отец, но ведь ты сам провозгласил себя фюрером. Мне просто не полагается думать и иметь свое мнение.
      – Перестань!
      – Ладно, но я в самом деле не знаю, что и думать. Может быть, русские изобрели какую-нибудь галлюциногенную бомбу.
      – Но разве в таком случае мы все видели бы одно и то же?
      – Не знаю. Но, если бы я подстрелил эту косулю, то, держу пари, мы могли бы ею закусить.
      – Мне тоже так кажется. Джо? Идеи, мнения, предложения?
      Джо почесал затылок.
      – Симпатичное местечко. Но я, к сожалению, горожанин до мозга костей.
      – Хью, вообще-то одну вещь ты можешь сделать.
      – Что именно, Дьюк?
      – Забыл про свое маленькое радио? Попробуй включить его.
      – Отличная идея. – Хью полез было в убежище, но у самого входа столкнулся с Карен, которая собиралась вылезти наружу и послал за радио ее. Дожидаясь ее, он размышлял, из чего бы соорудить лестницу. Лазать взад-вперед по трехметровому туннелю было неудобно.
      Радиоприемник ловил только статические разряды, и ничего больше. Хью выключил его.
      – Попробуем еще раз вечером. Ночью я ловил с его помощью Мексику. Он нахмурился. – Какие-нибудь передачи в эфире обязательно должны быть. Если только они полностью не стерли нас с лица земли.
      – Ты неправ, отец.
      – Почему, Дьюк?
      – Этот, например, район, вообще не затронут войной.
      – Вот потому-то я и не могу понять молчания радио.
      – И все же, Маунтен-Спрингс получил свое. Следовательно, мы не в Маунтен-Спрингс.
      – А кто говорит, что мы в нем? – возразила Карен. – В Маунтен-Спрингс отродясь не бывало ничего похожего. Да, пожалуй, и во всем штате тоже.
      Хью нахмурился.
      – Мне кажется, это очевидно. – Он взглянул на убежище – объемистое, громоздкое, массивное. – Но где же мы?
      – Ты когда-нибудь читал комиксы, папа? Мы – на другой планете.
      – Сейчас не время для шуток, детка. Я в самом деле обеспокоен.
      – А я и не шучу. Ничего подобного нет в радиусе и тысячи миль от нашего дома – а мы все же тут. Так что это с равным успехом может быть и другая планета. Видимо та, на которой мы жили раньше, немного поизносилась.
      – Хью, – сказал Джо. – Хоть это и глупо, но я согласен с Карен.
      – Почему, Джо?
      – Ну… понимаешь, где-то ведь мы находимся, верно? А что случается, когда водородная бомба взрывается прямо над головой?
      – Ты испаряешься.
      – Что-то я не чувствую себя испарившимся. И не могу заставить себя поверить, что эта бетонная глыба пролетела более тысячи миль и грохнувшись оземь, осталась цела и невредима, если не считать нескольких наших синяков да сломанных ребер. А предположение Карен… – Он пожал плечами. – Можно назвать это четвертым измерением. Последний взрыв швырнул нас сквозь четвертое измерение.
      – Вот-вот, я то же самое и говорю, папа. Мы на чужой планете! Давайте ее исследовать!
      – Угомонись, детка. А что касается другой планеты… Нигде не сказано, что мы должны обязательно знать где мы находимся, если мы даже не знаем этого. Наша задача – приспособиться к данным условиям.
      – Карен, – сказала Барбара, – я все-таки не верю, что это не Земля.
      – А почему? Ты просто не хочешь верить.
      – Я… – Барбара подняла с земли камешек и бросила его в дерево. Это вот эвкалипт, а там, за ним – акация. Конечно, ничего похожего на Маунтен-Спрингс, но все же совершенно обычная тропическая и субтропическая флора. Конечно, если твоя «новая планета» покрыта точно такими же растениями, как Земля… Короче говоря, это наверняка Земля.
      – Ерунда, – возразила Карен. – Почему бы и на другой планете растениям не развиваться так же, как и на Земле?
      – Это было бы так же удивительно, как и одинаковые…
      – Хьюберт! Хьюберт! Где ты? Я не могу найти тебя! – Донеслось из туннеля эхо голоса Грэйс Фарнхэм.
      Хью нырнул в туннель.
      – Иду, иду!
 

***

 
      Ленч они устроили под сенью дерева немного в стороне от входа в туннель. Хью решил, что туннель был расположен достаточно глубоко под землей, чтобы не быть опасно радиоактивным. А вот что касается крыши убежища – тут он не был так уверен. Поэтому он установил дозиметр (единственный прибор для измерения радиации, который уцелел во время всех перипетий) на крыше убежища с тем, чтобы потом сравнить его показания с полученными внутри. С большим облегчением он убедился в том, что дозиметры определили полученную ими дозу облучения как далеко не летальную, а также в том, что показания приборов совпадают друг с другом.
      Единственной мерой предосторожности было то, что ружья они держали рядом с собой – все, кроме его жены. Грэйс Фарнхэм «терпеть не могла ружей» и сначала вообще отказывалась есть в соседстве с «этими ружьями». Но, тем не менее поела она с завидным аппетитом. Дьюк развел костер и они были осчастливлены: горячим кофе, горячей тушенкой с горохом, консервированными бататами и компотом. А самое главное – сигаретами, причем им не надо было беспокоиться о том, хватит ли у них воздуха.
      – Замечательно, – произнесла Грэйс. – Хьюберт, дорогой. А знаешь, чего не хватает, чтобы сделать наше маленькое пиршество еще более приятным? Я знаю, что ты не любишь, когда пьют днем, но сейчас мы в такой экстраординарной ситуации и мои нервы на пределе… так вот. Джозеф, вам не трудно сбегать в убежище и принести бутылочку того испанского бренди… – Грэйс.
      – Что дорогой?… И тогда мы могли бы немножко отпраздновать наше чудесное спасение… Ты что-то сказал?
      – Я не уверен, что оно у нас есть.
      – Что? Не может быть, ведь у нас его было целых два ящика.
      – Большинство бутылок разбилось. И это порождает еще одну проблему. Дьюк, с тебя слагаются обязанности хранителя воды, и ты назначаешься виночерпием. У нас есть еще по крайней мере две целые бутылки. Одним словом, сколько бы ты ни нашел, раздели все спиртное на шесть частей, только раздели ровно, будь то шесть бутылок или шесть неполных бутылок – главное, чтобы части были равные.
      Миссис Фарнхэм казалась спокойной. Дьюк явно испытывал неудобство. Карен поспешно сказала:
      – Папа, вспомни, что я тебе говорила.
      – Ах, да. Дьюк, твоей сестре доля не нужна. Поэтому храни ее в качестве медицинского средства. Если, конечно, она не изменит своего решения.
      – Я отказываюсь от этой работы, – сказал Дьюк.
      – Дьюк, нам обязательно нужно разделить спиртное. Кстати, то же самое нужно сделать и с сигаретами. Уж если они кончатся, так кончатся навсегда, а вот насчет спиртного у меня есть надежда, что нам когда-нибудь удастся получить самогон. – Он повернулся к жене. – Может быть, тебе лучше принять милтаун, дорогая?
      – Чертово зелье! Хьюберт Фарнхэм, ты кажется хочешь сказать, что я не имею права выпить?
      – Ничуть. У нас осталось по меньшей мере две бутылки. Так что на твою долю придется как минимум полпинты. Если хочешь выпить – ради бога.
      – Джозеф, будь добр, сбегай и принеси мне бутылочку бренди.
      – Нет! – резко вмешался ее супруг. – Если хочешь выпить, Грэйс, принеси ее сама.
      – Ерунда, Хью, я сбегаю.
      – Я против! Грэйс, у Джо сломано несколько ребер. Ему будет больно пробираться в убежище. А ты запросто сможешь забраться туда – можешь использовать эти ящики вместо ступенек – ведь ты единственная, кто не пострадал.
      – Неправда!
      – На тебе ни царапинки. А все остальные – кто с синяками, кто с чем-нибудь похуже. А теперь о распределении обязанностей – я хочу, чтобы ты взяла на себя приготовление пищи. Карен будет твоей помощницей. О'кей, Карен?
      – Конечно, па.
      – Таким образом, вы обе будете заняты. Мы соорудим жаровню и голландскую печь, но это со временем, а пока придется готовить на костре и мыть посуду в ручье.
      – Ах вот как? Тогда будьте добры, скажите мне, мистер Фарнхэм, что в это время будет делать наш распрекрасный Джозеф? Чтобы оправдать расходы на свое содержание?
      – А может быть ты можешь сказать мне, как мы все будем оправдывать эти расходы? Дорогая, дорогая… разве ты не понимаешь, что теперь все по-иному? Чем мы будем платить ему?
      – Не говори раньше времени. Когда все встанет на свои места, Джозеф получит до гроша все, что ему причитается за это время. Он и сам прекрасно это знает. Кроме того – ведь мы спасли ему жизнь. И вообще, мы всегда были добры к нему, так что он вполне может немного подождать с платой. Верно, Джозеф?
      – Грэйс! Помолчи и послушай. Джо больше ни слуга. Он наш товарищ по несчастью. Нам больше никогда не придется платить ему. Перестань вести себя как дитя и посмотри фактам в лицо. У нас больше ничего нет. У нас никогда больше не будет денег. Нет дома. С моим бизнесом покончено. Нет больше «Маунтен Эксченчж Бэнк»… У нас ничего нет, кроме того, что мы запасли в убежище. Но нам повезло. Мы живы и к тому же каким-то чудом получили возможность прожить оставшуюся жизнь не под землей, а на земле. Счастье! Ты понимаешь?
      – Я понимаю только одно – что ты пытаешься найти оправдание своим насмешкам надо мной!
      – Просто ты получила работу по своим способностям.
      – Кухарка! Я и так влачила ярмо кухонного рабства в твоем доме двадцать лет! Это вполне достаточный срок. Я отказываюсь! Ты понял? Я отказываюсь!
      – Ты не права ни в одном, ни в другом. Большую часть нашей совместной жизни ты имела прислугу… да и Карен начала мыть посуду как только смогла заглянуть через край раковины на кухне. Не спорю, у нас бывали и тяжелые времена. Но теперь они предстоят нам – тяжелее некуда – и ты должна помочь, вынести свою лепту, Грэйс. Ведь ты отличная кулинарка, стоит тебе только захотеть. Ты будешь готовить… или не будешь есть.
      – О-о-о! – Она разрыдалась и скрылась в убежище.
      Ее спина уже скрылась в туннеле, когда Дьюк встал и собрался последовать за ней. Отец остановил его:
      – Дьюк!
      – Да?
      – Одно слово, и можешь следовать за матерью. Я собираюсь пойти на разведку, и хотел бы, чтобы ты сопровождал меня.
      Дьюк поколебался.
      – Ладно.
      – Тогда смотри. Мы скоро отправляемся. Думаю, что тебе лучше взять на себя роль «охотника». Ты стреляешь гораздо лучше меня, а Джо вообще никогда не охотился. Как ты считаешь?
      – Ну, что ж… Хорошо.
      – Отлично. Тогда пойди, успокой ее и… Дьюк, постарайся заставить ее понять то, что происходит.
      – Попробую. Но я согласен с матерью. Ты нарочно выводил ее из себя.
      – Не спорю. Продолжай.
      Но Дьюк внезапно повернулся и ушел. Карен тихо заметила:
      – Я тоже так думаю, папа. Ты вывел ее из себя.
      – Но я сделал это намеренно. Я решил, что иначе нельзя, Карен. Если бы я не сделал этого, она вообще ничего не делала б… а только гоняла бы Джо взад-вперед, обращаясь с ним, как с наемным поваром.
      – Что ты, Хью, я очень даже люблю готовить. Например, приготовить сегодняшний ленч было для меня сплошным удовольствием.
      – Она будет готовить гораздо лучше. И не приведи господи, поймать мне тебя помогающим ей что-нибудь делать.
      Юноша улыбнулся.
      – Не поймаешь.
      – Надеюсь. В противном случае я сниму с тебя кожу и прибью ее к стене. Барбара, что ты знаешь о сельском хозяйстве?
      – Очень мало.
      – Но ведь ты ботаник.
      – Нет, в лучшем случае я могла бы им стать – когда-нибудь.
      – Даже это делает тебя восьмижды фермером, по сравнению со всеми нами. Я, например, едва отличаю розу от одуванчика; Дьюк знает еще меньше, а Карен вообще считает, что картошка образуется в подливке. Ты слышала как Джо назвал себя горожанином. Но у нас есть семена и небольшой запас удобрений. И кое-какой сельскохозяйственный инвентарь и книги по сельскому хозяйству. Осмотри то, что у нас есть и постарайся найти место для сада. А уж мы с Джо вскопаем что нужно и все такое прочее. Но тебе придется руководить нами.
      – Хорошо. А есть семена каких-нибудь цветов?
      – Откуда ты знаешь?
      – Просто мне очень хотелось, чтобы они были.
      – Есть, и однолетние и многолетние. Но сегодня выбирать место не нужно. Я не хочу, чтобы вы с Карен далеко уходили от убежища до тех пор, пока мы не узнаем всех грозящих нам опасностей. Джо, сегодня мы должны сделать две вещи: лестницу и две уборных. Барбара, как у тебя с плотницким искусством?
      – Так… средне. Могу вбить гвоздь.
      – Тогда не разрешай Джо делать то, что можешь сделать сама. Но лестница нам просто необходима. Карен, мой цветочек, тебе предоставляется почетная обязанность соорудить два туалета.
      – Н-да. Что ж, благодарю.
      – Просто два небольших углубления. Одно для вас, эфемерных созданий, а другое для нас – грубых мужчин. А позже, мы с Джо соорудим что-нибудь вроде небольших будочек. Потом, возможно – рубленые отхожие места. А может быть, даже и каменные.
      – А вот интересно, па, ты сам-то собираешься что-нибудь делать?
      – Конечно. В основном умственную работу. Общее руководство. Наблюдение – в смысле надзор. По-твоему это не адский труд, а? – Он зевнул. – Ну, ладно. Всего хорошего. Я, пожалуй, прошвырнусь в клуб, зайду в турецкую баню, а потом остаток дня проведу за добрым, крепким плантаторским пуншем.
      – Папочка, может, ты лучше пойдешь помочишь лоб в ручье. Выдумал тоже, туалеты!
      – Отчизна будет гордиться тобой, дорогая!
      Через полчаса Хью с сыном отправились в путь.
      – Джо! – предостерег Хью, – мы собираемся вернуться до темноты, но если ночь застанет нас в пути, то мы всю ночь будем жечь костер, а утром вернемся. Если тебе придется идти искать нас, то ни в коем случае не ходи один, а возьми с собой одну из девушек. Впрочем, нет, возьми лучше Карен. У Барбары не во что обуться – только какие-то босоножки на шпильках. Проклятие. Придется изготовить мокасины. Ты понял?
      – Конечно.
      – Мы пойдем по направлению к тому холму – видишь? Я хочу подняться на него, чтобы осмотреть как можно большую территорию. И может быть мне удастся заметить какие-нибудь признаки цивилизации. – И они отправились в путь. Их снаряжение состояло из ружей, фляжек, топора, мачете, спичек, сухих пайков, компасов, биноклей, грубых ботинок и плащей. Плащ и ботинки оказались Дьюку впору; Дьюк сообразил, что отец запас одежду специально для него.
      Они шли, по очереди меняясь местами – тот, кто шел позади, старался не отстать и считал шаги, а передний наблюдал за окрестностями, определял направление по компасу и старался запомнить увиденное.
      Высокий холм, избранный Хью в качестве наблюдательного пункта, находился за ручьем. Они немного прошли по течению и нашли брод. Повсюду была всякая живность. Особенно изобиловали эти места миниатюрными косулями, на которых очевидно никто никогда не охотился. Люди, по крайней мере, так как по пути Дьюк заметил горного льва и дважды им встречались медведи.
      Когда они добрались до вершины, было уже три часа после полудня по местному времени. Подъем оказался довольно утомительным – мешал густой кустарник, да, к тому же, оба они никогда не занимались альпинизмом. Когда они оказались на плоской вершине, у Хью возникло горячее желание с размаху броситься на землю.
      Но, вместо этого, он огляделся. К востоку местность была более ровной. Его взгляду предстали бесконечные мили прерий.
      И не было заметно ни малейших признаков человека.
      Он настроил бинокль и стал изучать панораму с его помощью. Заметив какие-то движущиеся вдали силуэты, он решил, что это антилопы – или какой-то скот. Про себя он отметил, что за этими стадами стоит понаблюдать внимательнее. Но все это потом, потом…
      – Хью?
      Он опустил бинокль.
      – Да, Дьюк?
      – Видишь тот пик? Так вот, его высота равняется тысяче ста десяти футам.
      – Не спорю.
      – Это Маунт-Джеймс. Отец, мы ДОМА!
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Посмотри на юг. Видишь там три глыбы? В тринадцать лет я сломал ногу, упав со средней из них. А вон та остроконечная гора между ними и Маунт-Джеймс – это гора Хантерс-Хорн. Неужели ты не видишь. Ведь линию горизонта можно так же легко сличить, как и отпечатки пальцев. Это Маунтен-Спрингс!
      Хью уставился туда, куда показывал Дьюк. Действительно, этот вид был ему хорошо знаком. Даже окно его спальни было расположено с таким расчетом, что бы из него можно было видеть все это. Сколько раз он сиживал на закате и смотрел на эти горы.
      – Да.
      – Конечно, да, – согласился с иронией Дьюк. – Будь я проклят, если я знаю, как это произошло. Но мне сдается, – он топнул ногой, – что мы на вершине водонапорной башни. На том месте, где она раньше находилась. А, – он сощурился, – насколько я понимаю, убежище лежит прямо на лужайке перед нашим домом. Отец, мы вовсе не двигались с места!
      Хью достал блокнот, где было записано количество пройденных шагов и курсы по компасу и что-то подсчитал.
      – Да. Хотя возможна небольшая погрешность вычислений. Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
      Хью взглянул на небо.
      – Ничего я не думаю. Дьюк, скоро наступит ночь?
      – Думаю, часа через три. А за горами скроется часа через два.
      – Сюда мы добирались два часа, но назад вернемся значительно быстрее.
      У тебя есть сигареты?
      – Да.
      – Можешь дать мне одну? С возвратом, разумеется. Выкурим по одной, тогда можно и возвращаться. – Он огляделся. – Место здесь открытое, так что медведь вряд ли сможет подкрасться к нам незамеченным. – Он положил ружье на землю возле себя, за ним последовал пояс. Затем уселся и сам Хью. Дьюк протянул отцу сигарету; они закурили.
      – Отец, ты холоден, как рыба. Ничто тебя не удивляет.
      – Ты так считаешь? Вовсе нет. Просто я раньше так часто всему удивлялся, что постепенно приучил себя не делать этого.
      – Это не у всех получается.
      Некоторое время они курили молча. Дьюк сидел, Хью улегся на траву. Он был в полном изнеможении и сейчас ему больше всего хотелось, чтобы им никуда не нужно было возвращаться.
      Наконец, Дьюк добавил:
      – Кроме того, ты очень любишь издеваться над людьми.
      Отец ответил:
      – Может ты и прав, если по-твоему то, что я делаю – издевательство.
      Все всегда делают только то, что им хочется – то, что их «радует» – в пределах собственных возможностей. И если я меняю спущенное колесо, то только потому, что меня это радует больше, чем бесконечное сидение на шоссе.
      – Не нужно утрировать. Тебе просто нравится издеваться над мамой. Ты и меня любил в детстве шлепать за малейшую провинность… до тех пор, пока мать не топнула ногой и не заставила тебя прекратить это.
      – Нам пора двигаться, – сказал отец и стал одевать пояс.
      – Еще минутку. Я хочу кое-что тебе показать. Не беспокойся, мы не опоздаем. Мне нужны считанные секунды.
      Хью выпрямился.
      – Что это такое?
      – А вот что. Твоя роль отважного капитана окончена! – Он дал отцу сильную затрещину. – Это тебе за издевательство над мамой! – Он ударил еще раз – на этот раз с другой стороны и гораздо более сильно – так, что сбил отца с ног. – А это за то, что ты приказал ниггеру наставить на меня оружие!