– Спиртное? Кофе? – спросил он.
– Нет, благодарю вас, сэр, – ответил я. – Мне приходится соблюдать здесь жесткую диету.
– Понятно. Вы действительно прикованы к этой коляске? Выглядите вы хорошо.
– Я могу, если надо, встать и пересечь комнату. При этом, возможно, потеряю сознание. Или даже хуже. Предпочитаю не рисковать. Вешу тут в шесть раз больше, чем обычно. Сердце может не выдержать.
– Понятно. Полковник, я слышал, вы влипли в какую-то глупую историю в Северной Америке. Я глубоко сожалею об этом, поверьте. Варварские места! Всегда чувствую себя отвратительно, когда приходится там бывать. Думаю, вы гадаете, о чем я хочу с вами побеседовать?
– Нет, сэр. Надеюсь, вы скажете об этом, когда сочтете нужным. Я удивлен другим – зачем вы все еще называете меня полковником?
Он издал лающий смешок.
– По привычке, должно быть. Привыкаешь, знаете ли, к протоколу. Хотя у вас есть возможность сохранить это звание. Скажите, что вы думаете о нашем пятилетнем плане?
Я думал, что от него разит дерьмом.
– Полагаю, он тщательно продуман.
– Да, над ним основательно поработали. Полковник, вы кажетесь разумным человеком; более того, вы действительно разумный человек. Мне известно не только ваше прошлое, но каждое сказанное вами слово, чуть ли не каждая ваша мысль с тех пор, как вы ступили на Землю. Вы родились на Селене. Считаете ли вы себя патриотом? Селены, я имею в виду?
– Вероятно, да… Однако я и теперь считаю, что мы поступили правильно.
– Если между нами – я согласен. Этот старый дурак Хобарт… Полковник, это хороший план, но ему недостает исполнителя. Если вы действительно патриот или, скажем, практичный человек, принимающий близко к сердцу интересы своей страны, вы сможете помочь нам воплотить его в жизнь. – Он предостерегающе поднял руку. – Не спешите! Я не предлагаю вам продаться, сделаться предателем или что-нибудь еще в этом роде. Я предлагаю вам шанс стать настоящим патриотом, а не подделкой под героя, отдающего жизнь за заранее проигранное дело. Давайте посмотрим на вещи трезво. Неужели вы считаете, что лунные колонии устоят против силы, которую обрушит на них Федерация Наций Земли? Вы человек не военный, это мне известно, и, кстати, меня это только радует, но вы хорошо разбираетесь в технике: как видите, это мне тоже известно. Скажите откровенно, сколько, по-вашему, потребуется кораблей и бомб, чтобы уничтожить лунные колонии?
– Один корабль, шесть бомб, – ответил я.
– Верно! Боже мой, как приятно говорить с разумным человеком. Две бомбы должны быть очень большими, возможно, их придется сделать специально. В живых останутся очень немногие, и ненадолго, в основном в мелких поселениях, в стороне от зоны бомбежки. И все это сделает один корабль за десять минут.
– Согласен, сэр, – сказал я, – но профессор де ла Пас правильно заметил: битьем молока от коровы не получишь. А если ее пристрелить – тем более.
– А как вы думаете, почему мы тянули и ничего не предпринимали целый месяц? Этот идиот, мой коллега, не буду называть его по имени, толковал о «дерзостях». Дерзости меня не пугают; все это болтовня, а меня интересует дело. Нет, мой дорогой полковник, мы не станем пристреливать корову… Но, если нас припрут к стенке, мы дадим корове понять, что ее можно пристрелить. Водородные бомбы – дорогие игрушки, но мы в состоянии позволить себе потратить несколько штук на предупредительные бомбежки по голым скалам, чтобы корова поняла, что с ней может случиться. Однако нам не хотелось бы применять столь сильные средства: не дай бог, корова испугается, и молоко скиснет. – Он издал еще один лающий смешок. – Лучше уговорить старушку, чтобы дала молока добром.
Я не реагировал.
– Вас не интересует, каким образом? – не выдержал он.
– Каким же?
– С вашей помощью. Не перебивайте и разрешите мне закончить.
И привел он меня на высокую гору и предложил мне царства земные. Вернее, лунные. А еще точнее, должность Протектора pro tem
с намеком, что, если все будет о'кей, последние два слова из названия можно и убрать. Убедить лунарей, что победы им не видать. Убедить их, что новый план создан для их же блага, подчеркнуть выгоды – бесплатные школы, бесплатные больницы и так далее, детали потом, главное, чтобы все было под надзором правительства, как на Терре. Налоги – для начала низкие, автоматически и безболезненно вычитаемые из зарплаты и доходов от зернопоставок… И, что важнее всего, на сей раз Администрация не пошлет зеленых юнцов заниматься мужской работой, а отправит два полка полиции одновременно.
– Эти проклятые драгуны-усмирители были ошибкой, – продолжал он, – и мы ее не повторим. Между нами, весь этот месяц мы настойчиво доказывали Комиссии по контролю за поддержанием мира, что горсточка людей не в состоянии поддерживать порядок среди трех миллионов, к тому же разбросанных по шести большим поселениям и пятидесяти мелким. Так что у вас будет солидная поддержка – не просто войска, а военная полиция, привыкшая усмирять население без лишнего шума. Кроме того, отправим женский вспомогательный отряд, обычные десять процентов, и никаких жалоб на насилия больше не будет. Ну как, сэр? Думаете, потянете? Зная, что по большому счету это лучший выход для вашего народа?
Я ответил, что должен изучить все в деталях, особенно планы и квоты пятилетки, чтобы не принимать необдуманных решений.
– Конечно, конечно, – согласился он. – Я вам дам копию беловика, мы все подготовили. Возьмите ее с собой, изучите, подумайте до утра. Завтра поговорим. Только дайте мне слово джентльмена держать все в секрете. На самом деле никакого секрета тут нет… но такие вещи лучше улаживать до того, как о них начнет говорить пресса. Кстати о публикациях: вам понадобится помощь, и вы ее получите. Мы пойдем на любые издержки, пошлем вам лучших людей: заплатим сколько потребуется, построим центрифугу, как ученым… в общем, вы понимаете. На сей раз ошибок не будет. Этот дурак Хобарт… Он мертв, не правда ли?
– Нет, сэр. Просто в маразме.
– Надо было его прикончить. Вот вам копия плана.
– Сэр, кстати о стариках… Профессор де ла Пас тут оставаться не может. Не проживет и шести месяцев. – Ну это только к лучшему, не так ли? Я постарался удержаться от эмоций.
– Вы не понимаете. Его любят и почитают. Лучше всего, если бы мне удалось его убедить, что водородные бомбы – не пустая угроза и что его патриотический долг – спасти все, что можно спасти. Но так или иначе, если я вернусь без него… я не только не потяну, я даже начать не сумею, просто не проживу достаточно долго.
– Хм… ладно, там посмотрим. Завтра поговорим. Скажем, часов в четырнадцать.
Я вышел, погрузился в фургон, и тут меня затрясло. Не дано мне глядеть на вещи с точки зрения высших соображений.
Стью с профом ждали меня.
– Ну? – спросил проф.
Я оглядел стены и постучал пальцем по уху. Мы наклонили головы к голове профа и натянули на себя парочку одеял. В постели профа и в моем кресле «жучков» не было – я проверял их каждое утро. Но что касается самой комнаты, то безопаснее шептаться под одеялами.
Я сделал вступление. Проф прервал меня:
– Его происхождение и привычки оставим на потом. Давай факты.
– Он предложил мне работу Смотрителя.
– Надеюсь, ты согласился?
– Процентов на девяносто. Я должен изучить это дерьмо и завтра дать ответ. Стью, когда мы можем приступить к осуществлению плана «Ноги в руки»?
– Уже приступили. Ждали только, когда ты вернешься. Если вернешься, конечно.
Следующие пятьдесят минут мы провели в лихорадочной деятельности.
Стью вызвал костлявого индуса, одетого в дхоти. Через тридцать минут он превратился в двойника профа, и Стью перегрузил профа из постели на диван. Дублировать меня было проще. Наших дублеров вкатили в гостиную, как раз когда стемнело и принесли ужин. Несколько человек вошло, несколько – вышло. Среди последних была пожилая индуска в сари, опиравшаяся на руку Стьюрта Лажуа. За ними шествовал толстенький бабу.
Труднее всего было доставить профа по лестнице на крышу; он никогда не пользовался механическими инвалидными ходунками, у него не было возможности их освоить, а кроме того, он больше месяца провел лежа на спине.
Но рука Стью держала его крепко. Я сжал зубы и преодолел тридцать проклятых ступенек без посторонней помощи. Когда добрался до крыши, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Главное – не хлопнуться в обморок, это сейчас совсем некстати. Бесшумный маленький флаер появился из тьмы в точно назначенное время, и через девять минут мы уже сидели в чартерном самолете, которым пользовались весь последний месяц, а еще через две минуты вылетели в Австралию. Понятия не имею, чего стоило организовать всю эту музыку и поддерживать ее наготове, пока не понадобится, но все прошло как по нотам.
Вытянувшись рядом с профом и наконец отдышавшись я спросил:
– Как вы себя чувствуете, проф?
– О'кей. Немного устал. И разочарован.
– Ja, да. Разочарован.
– Я имею в виду – из-за того, что так и не повидал Тадж-Махал. В юности не довелось, а нынче… Дважды был от него в двух шагах, несколько дней назад и сегодня, но так и не увидел. Теперь уж никогда не увижу.
– Подумаешь, обыкновенная гробница.
– А Елена Прекрасная – обыкновенная баба. Спи уж, парень.
Мы приземлились на китайской части Австралии, в городе под названием Дарвин. Нас погрузили на корабль, усадили в антиперегрузочные кресла и сделали уколы.
Проф уже уснул, а я начал клевать носом, когда внезапно появился Стью. Широко ухмыльнулся, уселся рядом и пристегнул ремни. Я воззрился на него:
– И ты здесь? Кто же остался в лавке?
– Те самые ребята, которые и раньше делали основную работу. Это хорошая команда, я им больше не нужен. Манни, дружище, мне неохота торчать так далеко от дома. Я имею в виду Луну, на случай, если ты туго соображаешь. Похоже, это последний поезд из Шанхая.
– При чем тут Шанхай?
– Ладно, замнем для ясности… Манни… я разорился в пух и прах.
Одни долги кругом – и я смогу их уплатить, только если кое-какие акции быстро пойдут вверх. По крайней мере, Адам Селен уверял меня, что они поднимутся, когда мы пройдем через переломную точку истории. К тому же меня ждет арест – или будет ждать в скором времени – за нарушение общественного порядка и оскорбление человеческого достоинства. Короче говоря, я избавлю их от расходов по моей транспортировке в Луну. Как думаешь, в моем возрасте не поздно учиться на бурильщика?
Мозги у меня заволокло туманом – укол делал свое дело.
– Стью, в Луне ты еще не стар… какие наши годы… а если… за нашим столом всегда… ты же у нас любимчик Мими…
– Спасибо, дружище, я подумаю. Стартовый сигнал! Дыши глубже.
И тут на меня обрушилась десятикратная.
Глава 20
Наш корабль был чем-то вроде парома Земля – орбита. Их используют для связи с обитаемыми спутниками, для снабжения патрульных судов Федерации и для перевозки пассажиров к спутникам с казино и развлечениями. На сей раз на корабле было только три пассажира вместо сорока и никакого груза, кроме трех скафандров и медной пушечки (да, дурацкая игрушка была на борту: скафандры вместе с профовой «бабахалкой» доставили в Австралию неделей раньше, чем нас); экипаж нашего славного «Жаворонка» состоял только из шкипера и пилота-киборга.
Зато топлива было хоть отбавляй.
Мы совершили (как мне потом сказали) обычный подход к спутнику «Элизиум», а затем внезапно сменили орбитальную скорость на вторую космическую – придавило нас при этом покруче, чем на старте.
Маневр засекла станция космического слежения ФН; нам приказали остановиться и объяснить свои действия. Все это я узнал от Стью, пока приходил в себя и наслаждался роскошью невесомости, прицепившись к креслу одним ремнем. Проф все еще был без чувств. – Они, значит, захотели узнать, кто мы такие и соображаем ли мы, что делаем, – говорил Стью. – Мы ответили, что мы китайское судно «Расцветающий Лотос», выполняющее миссию милосердия. Направляемся к Луне для спасения ученых, томящихся там в неволе. Сообщили им свои данные для идентификации – сам понимаешь, данные «Расцветающего Лотоса».
– А как же импульсный повторитель?
– Если мне продали то, за что я заплатил, то наш повторитель, который десять минут назад идентифицировал нас как «Жаворонка», должен был теперь давать данные «Лотоса». Впрочем, скоро все выяснится. У них есть один крейсер, который может сбить нас ракетой и разнести… – Стью взглянул на часы, – …в ближайшие двадцать семь минут, если верить этому напуганному проводами джентльмену, пилотирующему наше корыто; в противном случае шансы крейсера на перехват упадут почти до нуля. Так что, если тебя это волнует – если хочешь молитву прочесть или послание кому отправить, – то сейчас самое время.
– А проф? Будем его будить?
– Пусть спит. Для прыжка на тот свет лучше не придумаешь: прямо из мирного сна – в облако светящегося газа. Хотя, может быть, тебе известны какие-то религиозные обряды, которые он хотел бы соблюсти? Правда, проф никогда не казался мне религиозным, во всяком случае в ортодоксальном смысле.
– Он не религиозен. Но если у тебя самого есть подобные желания, ты меня, ради бога, не стесняйся.
– Благодарю, я позаботился обо всем, что казалось мне необходимым, еще до того, как мы покинула Землю. А как насчет тебя, Манни? Я мало похож на падре, но постараюсь, если надо. Есть на совести грешки, а, дружище? Если хочешь, исповедуйся, я неплохой специалист по грехам.
Я ответил, что особой нужды в исповеднике не испытываю. Потом припомнил кое-какие приятные грешки и выдал ему более или менее правдивые версии. Это в свою очередь напомнило Стью о его собственных, что напомнило мне… Время «зеро» пришло и кануло в вечность, а мы все еще не исчерпали перечня. Стью Лажуа – как раз тот парень, с которым приятно провести последние минуты жизни, даже если они окажутся не последними.
***
Двое суток мы бездельничали, только проходили всякие малоприятные процедуры, чтобы не занести в Луну какую-нибудь заразу. Но я не возражал ни против искусственно вызванного озноба, ни против жара жестокой лихорадки; наслаждался невесомостью и был счастлив, что лечу домой.
Или почти счастлив… Проф спросил, что меня тяготит.
– Ничего, – ответил я. – Не могу дождаться, когда снова окажусь дома. Но… по правде говоря, стыдно показаться там после такого провала. Проф, где мы сделали ошибку?
– Провала, мой мальчик?
– А как еще это можно назвать? Мы просили о признании. И не получили его.
– Мануэль, мне следует повиниться перед тобой. Ты должен помнить расчет шансов, сделанный Адамом Селеном как раз перед нашим отлетом с Луны.
Стью поблизости не было, но словом «Майк» мы никогда не пользовались. Осторожности ради всегда говорили «Адам Селен».
– Конечно, помню! Один из пятидесяти трех. Затем мы добрались до Терры, а шансы с треском грохнулись до одного из ста. А сейчас сколько, как вы думаете? Один к тысяче?
– Я получал новые прогнозы каждые несколько дней… вот почему и винюсь перед тобой. Последний, полученный прямо перед вылетом, исходил из еще не подтвержденного в тот момент предположения, что мы смоемся с Терры и благополучно вернемся домой. Или что хоть один из нас троих вернется. Вот почему товарища Стью вызвали в Луну – у него, как у землянина, больше выносливости к сильным ускорениям.
Фактически Майк выдал восемь прогнозов. В худшем из них мы погибаем все трое, в лучшем – все трое остаемся в живых, а в промежутке всякие варианты. Хочешь поставить несколько долларов на то, каков этот последний прогноз? Размер ставки и шансы назовешь сам. Намекну ты излишне пессимистичен.
– Э-э… Да ну его! Говорите, не тяните время.
– Шансы против нас сейчас всего семнадцать к одному… и весь месяц разрыв сокращается. А сказать тебе об этом я не имел права.
Я был изумлен, поражен, восхищен – и жестоко обижен.
– Как это – не имел права сказать?! Слушайте, проф, если мне не доверяют, отстраните меня и поставьте на мое место в исполнительной ячейке Стью.
– Погоди, сынок. Именно туда он и войдет, если что-нибудь случится с нами – со мной, с тобой или с бесценной Вайоминг. Я не имел права сказать тебе это на Земле – и могу сказать сейчас – не потому, что тебе не доверяют, а потому, что ты плохой актер. Ты мог успешно справиться со своей ролью только в том случае, если бы верил, что наша цель – добиться признания независимости.
– Спасибо, что разъяснили!
– Мануэль, Мануэль, нам надо было бороться каждую секунду, бороться изо всех сил – и проиграть.
– Вот как! А мне не сказали, потому что не дорос, да?
– Ну пожалуйста, Мануэль! То, что мы временно держали тебя в неведении, резко повышало наши шансы; можешь справиться у Адама. Добавлю только, что Стьюарт принял свой вызов на Луну без слов, даже не спросил зачем. Товарищ дорогой, тот комитет был слишком малочислен, а председатель слишком умен; все время существовала опасность, что нам предложат приемлемый компромисс. В первый день такая вероятность была особенно высока. Если бы нам удалось настоять, чтобы наш вопрос вынесли на Великую Ассамблею, опасность разумного решения исчезла бы. Но нам отказали. Лучшее, что я мог сделать, это разозлить комитет, не останавливаясь даже перед личными оскорблениями, чтобы обеспечить хоть один голос, который всегда будет против здравых решений.
– Наверное, я никогда не разберусь во всех этих высших соображениях!
– Наверное. Но твои таланты и мои дополняют друг друга. Мануэль, ты ведь хочешь видеть Луну свободной?
– Вы знаете, что хочу.
– Но тебе также известно, что Терра может нас разгромить?
– Конечно. Ни один прогноз не дает нам шансов даже пятьдесят на пятьдесят. Поэтому я никак не могу понять, зачем вы решили их разозлить… – Пожалуйста, не торопись. Поскольку они могут навязать нам свою волю, наш единственный шанс заключается в том, чтобы эту волю ослабить. Вот почему нам так важно было попасть на Терру. Чтобы посеять разногласия, чтобы породить разброс мнений. Самый хитроумный в истории Китая полководец однажды сказал, что высшее военное искусство – это подавить волю противника так, чтобы он сдался без боя. Вот в чем заключается и наша конечная цель, и самая страшная из угрожающих нам опасностей. Предположим, – а это казалось вполне вероятным в первый день, – что нам предложили бы заманчивый компромисс. На место Смотрителя – губернатор, возможно, из наших же рядов. Местная автономия. Делегат в Великой Ассамблее. Высокие цены на зерно у головы катапульты плюс премии за поставки сверх квоты. Осуждение политики Хобарта и выражение сожалений по поводу насилий и убийств, сопровождаемое солидной денежной компенсацией родственникам жертв. Было бы это приемлемо для нас? Вот тут – в Луне?
– Но они ничего подобного не предлагали!
– Председатель был готов предложить нечто в этом роде в первый день, причем тогда он был полным хозяином в своем комитете. Он намекнул на возможность подобной сделки. Предположим, мы добились бы условий, которые я только что обрисовал. Было бы это приемлемо для наших лунарей?
– З-э… возможно.
– Более чем возможно. Вот почему шансы, когда мы улетали с Луны, были такими низкими. Именно этого нам следовало избежать любой ценой – компромисса, который успокоит народ, ослабит его волю к сопротивлению и вместе с тем не предотвратит неизбежную катастрофу, ожидающую нас в недалеком будущем. А потому я круто изменил курс и ликвидировал возможность соглашения, начав придираться к мелочам и сохранил при этом оскорбительную вежливость. Мануэль, мы с тобой знаем – и Адам знает, – что поставкам продовольствия должен быть положен конец! Только так можно спасти Луну от катастрофы. Но ты можешь представить себе фермера-пшеничника, который борется за прекращение поставок?
– Нет. А любопытно было бы получить известия из дома: как там приняли сообщение о прекращении поставок?
– Таких сообщений не будет. Так решил Адам: никаких заявлений не будет сделано до тех пор, пока мы не доберемся домой. Мы все еще продолжаем скупать зерно у фермеров. Баржи по-прежнему прибывают в Бомбей.
– Но вы же сказали, что поставки прекратятся немедленно?
– Это была угроза, а не моральное обязательство. Несколько барж погоды не делают, а нам нужно выиграть время. У нас в Луне маловато союзников – только незначительное меньшинство. Большинство людей индифферентны, их можно временно склонить и в ту, и в другую сторону. А противостоит нам тоже меньшинство… главным образом, фермеры, которых интересует не политика, а цены на зерно. Они ворчат, но еще принимают купоны, надеясь, что их курс все-таки начнет расти. Однако, если мы объявим, что поставки прекращены, фермеры займут активно враждебную позицию. Адам хочет сделать заявление в такой момент, когда большинство будет на нашей стороне.
– Это когда же? Через год? Через два?
– Через два-три дня. Может быть, через четыре. Тщательно отредактированные цитат из «плана пятилетки», отрывки из твоих записей, особенно предложение этого ублюдка, рассказы о твоем аресте в Кентукки… – Эй! Об этом лучше не вспоминайте!
Проф только улыбнулся и вздернул бровь.
– Хм… – сказал я недовольно. – О'кей. Если это поможет.
– Это поможет больше, чем любая статистика наших природных ресурсов.
***
Наш пилот – опутанное проводами бывшее человеческое существо – пошел на посадку, даже не подумав задержаться на орбите (чего, мол, тянуть: корабль легкий, маневренный), так что мы получили напоследок еще одну хорошую встряску. Но тормозил он всего два с половиной километра, и через девятнадцать секунд мы сели в Джонсон-Сити. Я перенес посадку нормально, только ужасно сдавило грудь, словно чья-то гигантская рука сжала сердце в кулак; потом все прошло, и я принялся жадно глотать воздух, приходя в себя и радуясь привычному весу тела. Но бедного старого профа посадка чуть не доконала.
Позднее Майк объяснил мне, что пилот отказался подчиниться приказу. Зная, что проф на борту, Майк хотел посадить корабль осторожненько, с небольшими перегрузками, как яичко в корзинку. Но не исключено, что киборг знал, что делает: посадка с длительным торможением требует массы топлива, а «Лотос-Жаворонок» и так сел почти «сухим».
Как бы там ни было, но лихая гаррисонова посадка чуть не стоила профу жизни. Стью заметил это, пока я пытался отдышаться, и мы оба туг же кинулись к профу – сердечные стимуляторы, искусственное дыхание, массаж… Наконец ресницы профа дрогнули, он взглянул на нас и улыбнулся.
– Дома… – шепнул он еле слышно.
Мы заставили его отдохнуть минут двадцать, прежде чем позволили надеть скафандр. Он был так близок к концу, что, казалось, вот-вот услышит ангельские хоры. Шкипер заполнял баки и очень торопился отделаться от нас, чтобы забрать пассажиров в обратный рейс. Этот голландец за всю дорогу не перемолвился с нами ни единым словом; думаю, он здорово жалел, что позволил алчности вовлечь себя в историю, которая могла его разорить или даже угробить, Но в этот момент на борт проникла Вайо – примчалась нас встречать. Не думаю, что Стью доводилось видеть ее в скафандре раньше, и уверен, что блондинкой он ее ни разу не видел; во всяком случае, он ее не узнал. Я обнял ее, несмотря на скафандр, а Стью стоял рядом и ждал, чтобы его представили. Когда же незнакомый «мужик» схватил его и начал тискать, Стью страшно удивился.
Я услыхал приглушенный скафандром голос Вайо:
– О Боже! Манни, мой шлем!
Я открыл его и откинул. Она встряхнула локонами и широко улыбнулась.
– Стью, разве ты не рад меня видеть? Или ты меня не узнаешь?
По его лицу медленно разлилась улыбка – как восход над лунным «морем».
– Здравствуйте, госпожа! Я счастлив вас видеть!
– Вот еще – госпожа! Я, милый, для тебя просто Вайо, запомни раз и навсегда. Манни тебе не сказал, что я снова блондинка?
– Говорил, конечно… Но знать и видеть – вещи разные.
– Ничего, привыкнешь! – Она остановилась, нагнулась над профом, что-то шепнула, хихикнула, поцеловала, потом выпрямилась и выдала мне (теперь уже без шлема) такой «с приездом», что у нас обоих на глазах выступили слезы. После чего кинулась целовать Стью.
Он попятился. Вайо удивилась:
– Стью, мне что – опять намазаться ваксой, чтобы ты со мной поздоровался?
Стью искоса взглянул на меня и наконец ответил на поцелуй Вайо. Она уделила этому делу не меньше времени и усердия, чем нашему с ней приветствию.
Только позже я понял причину странного поведения Стью; несмотря на его «обращение», он все же не был настоящим лунарем, а Вайо за это время успела выйти замуж. Ну и что, спрашивается, какая разница? Но на Терре это большая разница, а Стью еще не проникся как следует мыслью, что в Луне леди – сама себе хозяйка. Этот дурачок подумал, что я обижусь!
Мы натянули скафандр на профа, облачились сами и вышли; под мышкой я тащил профову пушку. После того как спустились и прошли через шлюз, скафандры сняли, и я почувствовал себя польщенным – под скафандром у Вайо оказалось измятое красное платье, которое я подарил ей сто лет назад. Она разгладила его рукой, и юбка вспыхнула ярким огНем. Иммиграционный зал пустовал. Только вдоль стены выстроилось человек сорок в скафандрах и шлемах, точь-в-точь новоприбывшие ссыльные. Это отправлялись домой земляне – застрявшие здесь туристы и несколько ученых. Но лететь им придется налегке, скафандры перед стартом выгрузят. Я поглядел на бедолаг и вспомнил о пилоте-киборге. Когда «Жаворонка» готовили к рейсу, с него сняли все кресла, кроме трех; этим людям придется переносить перегрузки, лежа на голом полу, и если шкипер не проявит осторожности, киборг раздавит землян в лепешку.
Я сказал об этом Стью.
– Не бери в голову, – ответил он. – У капитана Лейерса есть на борту поролоновые матрасы. Он не даст погибнуть пассажирам – они для него теперь все равно что страховой полис на собственную жизнь.
Глава 21
Моя семья, все тридцать с лишком человек, начиная с Деда и кончая детишками, ждала нас за дверью следующего шлюза уровнем ниже. Нас залили слезами, зацеловали, затискали; на сей раз Стью не пятился. Маленькая Хейзел устроила целую церемонию: надела нам на головы «колпаки свободы», а уж потом поцеловала, и по этому сигналу вся семья напялила колпаки; я внезапно прослезился. Может, это и есть чувство патриотизма – когда спирает дыхание и ты счастлив до боли? А может, это просто радость от встречи с любимыми?
– А где Слим? – спросил я у Хейзел – Его что – не пригласили?
– Не мог прийти. Он младший церемониймейстер на приеме.
– На приеме? Нам вполне достаточно этого приема.
– Подожди и увидишь.
Увидел. Хорошо, что вся семья приехала нас встретить; только там да по пути в Луна-Сити (мы заняли целую капсулу) я их и видел. На станции «Западная» стояла густая орущая толпа в «колпаках свободы». Нас троих на плечах потащили прямо в Старый Купол, окружив охраной из стиляг, которые, сомкнув локти, прокладывали дорогу сквозь эту веселую давку. Парни все щеголяли в красных колпаках и белых рубашках, девчонки – в белых свитерах и красных, под цвет колпаков, шортиках.
И на станции, и в Старом Куполе, когда нас поставили на пол, меня целовали женщины, которых я не встречал ни раньше, ни потом. Оставалось надеяться, что меры, принятые взамен карантина, окажутся достаточно эффективными, иначе половина жителей Луна-Cити сляжет с гриппом или с чем-нибудь похуже. (Как выяснилось, мы хорошо почистились – эпидемий не было. Но в детстве я видал, как разразившаяся эпидемия кори унесла тысячи жизней.) Кроме того, я волновался за профа; прием был слишком крутым для человека, который час назад чуть не помер. Однако он не только наслаждался этой толкотней, но еще и произнес замечательную речь в Старом Куполе – не слишком логичную, зато наполненную звучными фразами. Там были и «домашний очаг», и «любовь», и «Луна», и «товарищи и сограждане», и даже «плечом к плечу», причем все как-то к месту.
Под огромным видеоэкраном для новостей в южной стороне Купола была возведена платформа. Нас приветствовал Адам Селен, а затем на экране появилась огромная голова профа и раздался его усиленный аппаратурой голос – кричать ему не пришлось. Однако после каждой фразы приходилось делать паузу: рев толпы топил в себе все, даже могучий глас динамиков, и заодно давал профу время для отдыха. Впрочем, проф уже не казался старым, усталым и больным; возвращение в Булыжник оказалось для него настоящим тоником, в котором он нуждался больше всего. Да и я тоже! Было чудесно чувствовать свой нормальный вес, ощущать себя сильным, вдыхать чистый, обогащенный кислородом воздух родного города.
А неслабый у нас городок! В Старый Купол нельзя вместить все население Луна-Сити, но, похоже, они попытались. Я прикинул площадку в десять квадратных метров и попробовал подсчитать количество голов; дошел до двухсот и бросил, не сосчитав и половины. «Лунатик» оценил толпу в тридцать тысяч – думаю, приврал немного.
Слова профа услышали почти все три миллиона; видео донесло это зрелище до тех, кто не мог побывать в Старом Куполе, кабельное видео и ретрансляторы передали его через безмолвные «моря» во все поселения. Проф воспользовался случаем и поведал о рабском будущем, которое уготовила нам Администрация; он размахивал в воздухе копией плана.
– Вот они! – кричал проф. – Вот они – ваши оковы! Ваши ножные кандалы! Вы согласны надеть их?
– НЕТ!
– А они говорят, что наденете! Они говорят, что сбросят на нас водородные бомбы… и тогда выжившие сдадутся и наденут кандалы. Наденете? – НЕТ! НИКОГДА!
– Никогда, – согласился проф. – Но они угрожают послать войска… новые и новые войска, чтобы убивать и насиловать. Нам придется с ними сражаться.
– ДА!
– Мы будем биться с ними на поверхности, мы будет убивать их в туннелях метро, мы будем сражаться с ними в коридорах! И если мы погибнем, то погибнем свободными!
– Да! Ja-да! Пусть знают! Пусть знают!
