- А кто это распорядился так? Он пожал плечами:
      - Спросите лучше у Нее.
      - Но если пользоваться нельзя, то зачем ты их брал вообще? Да и боеприпасов я не вижу.
      - Боеприпасов хватит. Позже, когда мы доберемся до... до другого места... живыми, я имею в виду... А что вам понравилось из разрешенного оружия? Вы из лука стреляете?
      - Пока еще не знаю. Покажи-ка, как это делается. Руфо хотел что-то сказать, но, пожав плечами, взял лук. Надел кожаную перчатку и тщательно выбрал стрелу.
      - Вон то дерево, - указал он, - то, у корней которого лежит белый камень. Я буду целиться на высоту груди.
      Он наложил стрелу, поднял лук, натянул тетиву и спустил стрелу, все это одним плавным, текучим движением. Стрела вонзилась в ствол дерева в четырех футах от земли.
      - Хотите посоревноваться? - ухмыльнулся Руфо. Я не ответил. Знал, что попасть не смогу, разве что по чистой случайности. В детстве у меня был лук, подаренный на день рождения. Попадал я из него редко, а потом и стрелы куда-то запропастились. Тем не менее, я весьма картинно стал выбирать себе лук, отыскав самый большой и тяжелый. Руфо вежливо откашлялся.
      - Разрешите обратить ваше внимание, что этот лук очень туг и тяжел для начинающего.
      Я натянул тетиву.
      - Найди мне перчатку. - Перчатка подошла, словно скроена по мне (а может быть и была?). Я взял стрелу даже не осматривая, они все казались мне одинаковыми и прямыми. Никакой надежды попасть в это распроклятое дерево у меня не было. Находилось оно ярдах в пятидесяти и имело около фута в диаметре. Я просто намеревался пустить стрелу повыше, рассчитывая, что такой тугой лук обеспечит достаточно пологую траекторию. Больше всего мне хотелось наложить стрелу, поднять лук, натянуть его и спустить стрелу таким же слитным движением как у Руфо, хотелось выглядеть настоящим Робин Гудом, не будучи им в действительности.
      Но когда я поднял и согнул этот лук, когда ощутил его мощь, то почувствовал внезапный прилив уверенности - этот инструмент был для меня! Мы были сотворены друг для друга.
      Ни о чем не думая, я пустил стрелу.
      Она, задрожав, впилась в дерево на расстояние ладони от стрелы Руфо.
      - Отличный выстрел! - воскликнула Стар. Руфо глянул на дерево, поморгал, потом с обидой перевел глаза на Стар. Она ответила ему надменной улыбкой.
      - Ни в чем не виновата, - заявила она. - Ты же знаешь, что на такие проделки я не способна. Соревнование шло честно... Оба отличились.
      Руфо задумчиво посмотрел на меня.
      - Хм-м. А не желает ли милорд заключить маленькое пари... на его собственных условиях... что милорду не удастся повторить свой выстрел...
      - Не буду я биться об заклад, - ответил я. - Что я - дурачок, в самом деле! - Но тут же взял другую стрелу и положил ее на тетиву. Мне нравился этот лук, приятен был даже звук, с которым тетива ударялась о перчатку. Я решился на еще одну попытку, просто чтобы вновь ощутить слияние с оружием.
      Я спустил тетиву.
      Третья стрела выросла в точке, расположенной между двумя предыдущими, чуть ближе к стреле Руфо.
      - Отличный лук! - сказал я. - Я его возьму себе. Поищи-ка колчан.
      Руфо молча затопал прочь. Я снял тетиву и принялся копаться в ножевом товаре. В глубине души я очень надеялся, что из лука мне больше никогда не придется стрелять - даже профессиональный игрок не может рассчитывать на нужный расклад каждый раз, когда он сдает карты, и моя следующая стрела вполне могла превратиться в бумеранг.
      Тут было бесконечное разнообразие лезвий, начиная от двуручного меча, по моему мнению, вполне пригодного для колки дров, до крошечного кинжальчика, который дама может спрятать в колготках. И каждый клинок я брал в руки и пробовал... пока наконец не нашел такого, который был мне по руке так, как Эскалибур - по руке короля Артура.
      Я никогда не видел ничего похожего, а потому даже не знаю, как следует по науке назвать этот клинок. Скорее всего - саблей, поскольку он был слегка изогнут и заточен, как бритва, примерно на половину длины тыльной части. Конец клинка был остр, как у рапиры, а изгиб лезвия имел столь большой радиус, что клинок мог с одинаковым успехом работать и как шпага, и как сабля. Гарда изгибалась вдоль кулака и плавно переходила в получашие. Хотя точка равновесия располагалась только в двух дюймах ниже рукояти, клинок был достаточно тяжел, чтобы разрубить любую кость. Оружие давало ощущение естественного продолжения руки.
      Рукоять, обтянутая шершавой акульей кожей, прямо вливалась в ладонь. На клинке был выбит какой-то девиз, но он был плохо виден среди завитушек дамасской стали, и я не стал возиться с расшифровкой из-за нехватки времени. Этот клинок был мой, мы с ним составляли неразрывное целое. Я вложил его в ножны и застегнул пояс с ножнами на голой талии, чувствуя себя этаким капитаном Джоном Картером, Джедакком из Джедакков, плюс знаменитым гасконцем и его тремя друзьями одновременно.
      - Ты не хочешь одеться, милорд Оскар? - спросила Стар.
      - Что? О, разумеется. Я только примерял на себя пояс. Но... разве Руфо захватил сюда мою одежду?
      - Ты захватил, Руфо?
      - Его одежду? Не хочет же он носить тут то, что надевал в Ницце?
      - А что, собственно говоря, плохого в сочетании фирменных джинсов и гавайки? - запротестовал я.
      - Как вы изволили сказать? Да, конечно, ничего плохого, милорд Оскар, - поспешно заговорил Руфо. - Живи сам и давай жить другим, как я говорю. Я знал когда-то человека, который носил... впрочем, неважно, что он носил... Разрешите показать, что я для вас приготовил.
      Мне предоставлялся огромный выбор - от плаща из болоньи до железных лат. Последние я нашел малопривлекательными, так как само их присутствие говорило о возможности ситуации, когда они могут понадобиться. Кроме солдатской каски никаких доспехов я не носил, не стремился носить и не знал, как их носить - и, честно говоря, не собирался водить компанию с теми грубиянами, которые нуждались в чем-либо подобном.
      Кроме того, я не видел нигде поблизости лошадей, скажем, першеронов или клайдсдейлов, а вообразить себя двигающимся пешим порядком в этой железной утвари я вообще не мог. Надо думать, я ходил бы как на костылях, гремел бы как вагон подземки, а чувствовал бы себя точно в душной раскаленной телефонной будке. Поту сходило бы с меня фунтов десять на каждые пять миль пути. Стеганых длинных курток, что полагалось поддевать под все эти железяки, и одних хватило бы за глаза при такой чудной погоде, а уж сталь поверх стеганок превратила бы меня просто в бродячую лечь и сделала бы слабым и неуклюжим, даже для сражения в очереди к билетной кассе.
      - Стар, ты сказала, что... - начал я и умолк. Она, оказывается, закончила переодеваться и результат был - что надо! Мягкие кожаные туфли, вернее мокасины, коричневые облегающие брюки, короткая зеленая куртяшка среднее между жакетом и лыжной курточкой... А на голове кокетливая шапочка. Костюм был опереточной версией костюма стюардессы - ловкой, изящной, толковой и сексапильной.
      А возможно, и костюмом вольных стрелков, поскольку он дополнялся двоякоизогнутым луком, колчаном и кинжалом.
      - Ты выглядишь так, как та штучка, из-за которой начался мятеж.
      Стар продемонстрировала свои ямочки и вежливо присела. Стар никогда не "выставляется": она знает, что женственна, что выглядит чудесно, и не скрывает, что это доставляет ей истинное наслаждение.
      - Ты сказала только что, будто в моем оружии в ближайшее время нужды не будет. Так есть ли основания натягивать на себя один из этих скафандров? Мне лично они не кажутся комфортабельными.
      - Сегодня я опасностей не жду, - не торопясь, проговорила Стар, - но это не то место, где можно рассчитывать на помощь полиции. Ты должен сам решать, что нужно делать.
      - Но... черт возьми, Принцесса, ты же знаешь эту страну лучше, чем я. Мне нужен совет.
      Она промолчала. Я повернулся к Руфо. Тот с подчеркнутым вниманием рассматривал что-то в кроне дерева. Тогда я приказал:
      - Руфо! Одевайся!
      Он задрал одну бровь:
      - Что угодно милорду Оскару?
      - Шнелль! Vite, vite! Давай, пошевеливайся!
      - О'кей! - Руфо быстро натянул костюм, который был мужским повторением костюма Стар, с шортами вместо женских облегающих брюк.
      - Оружие! - приказал я, начав одеваться в том же духе, хотя и решил включить в свой туалет высокие сапоги. Тут я, однако, заметил пару мокасин прямо моего размера и подумал - не попробовать ли каковы они на ноге. Они обтянули ноги, как перчатка и... да и подошвы у меня так затвердели за месяц хождения босиком на Иль дю Леван, что надобность в сапогах сама отпала. Выглядели мокасины вполне современно - с молнией спереди и этикеткой "Fabrique en France"<Сделано во Франции (фр.)> внутри.
      Руфо взял лук, из которого только что стрелял, шпагу и кинжал вдобавок. Я вместо кинжала выбрал золингеновский охотничий нож. С грустью посмотрел на армейский пистолет 45 калибра, но даже не дотронулся до него. Раз "они", кто бы "они" там ни были, приняли местный вариант закона Салливана<Закон Салливана регулирует продажу и ношение оружия (США).>, буду ходить без оружия.
      Стар приказала Руфо паковаться, а затем присела со мной на песчаном пятачке у ручья и набросала маршрут нашего похода. Путь шел на юг вниз по течению ручья (кроме отдельных участков для спрямления дороги) вплоть до Поющих Вод. Там мы и остановимся на ночлег.
      Я запомнил все детали маршрута.
      - О'кей! О чем-нибудь еще я должен быть предупрежден? Следует ли нам стрелять первыми? Или надо ждать пока в нас бросят бомбу?
      - Сегодня я ничего такого не ожидаю. Ах да, тут есть хищники размером раза в три крупнее льва, но они жуткие трусы - на движущегося человека не нападают.
      - Вот такие мне по душе! Ладно, в крайнем случае, будем все время двигаться.
      - Если же мы встретимся с людьми, чего я не предполагаю, будет, пожалуй, мудро приготовить лук и стрелы, но не поднимать лук без необходимости. Впрочем, я ничему не должна тебя учить. Все решаешь ты один. Руфо тоже не будет стрелять до тех пор, пока не увидит, что ты почел за благо применить силу.
      Руфо кончил упаковывать наши пожитки.
      - О'кей! Пошли! - приказал я.
      И мы двинулись в путь. Маленькая шкатулка Руфо была закреплена у него за плечами как рюкзак, и я не переставал дивиться, как это он волочит на своей спине более двух тонн груза. Может, это что-то вроде антигравов, что встречаются в научной фантастике? А может, у него в жилах течет кровь китайских кули? Черная магия? Да и вообще в рюкзаке не мог бы поместиться и один тиковый сундучок Стар, даже будучи уменьшен в масштабе тридцать к одному, не говоря уже об арсенале и прочих причиндалах.
      Не стоит, пожалуй, удивляться, что я не выжал из Стар сведений касательно того, где мы находились, почему мы там находились, что собираемся там делать, а также относительно деталей тех опасностей, с которыми мне предстояло бороться. Слушай - как тебя там - Мак, ну, если тебе снится самый роскошный сон всей твоей жизни и ты добрался уже чуть ли не до самой кульминации, так неужто ты остановишься и начнешь обсуждать с самим собой вопрос, что логически невозможно, чтобы данная девица располагалась в данной копне сена рядом с тобой в данную минуту, а от этого возьмешь, да и проснешься? Я знал, в полном соответствии с логикой, что все происходящее со мной после прочтения того дурацкого объявления, не могло существовать наяву.
      Потому-то я и отбросил логику ко всем чертям.
      Логика, дружище, - хрупкая штучка. "Логика" доказала, что аэропланы летать не могут, что водородная бомба теоретически невозможна и что камни с неба не падают. Логика - это способ выражения идеи: что не случалось вчера, не может случиться и завтра.
      Мне ситуация, в которой я находился, очень нравилась. И я вовсе не желал проснуться в собственной постели, а тем более в отделении какой-нибудь психушки. А особенно мне было бы противно, проснувшись, опять оказаться в джунглях, со свежей раной на лице и без вертолета в обозримом будущем. Или - в то самое мгновение, когда шоколадный братишка заканчивает трудиться надо мной и отправляет меня в свою Валгаллу<Валгалла - в скандинавской мифологии обиталище богов и героев.>. Так вот, эта самая Валгалла мне была очень даже по душе.
      Тут я прогуливался с верной шпагой на боку, которая постукивала меня по левому бедру при каждом шаге, с симпатичнейшей девицей, вполне отвечавшей моим запросам, с чем-то вроде раба-крепостного-слуги, шагавшего сзади и в поте лица тащившего весь груз, да еще защищавшего нас с тыла. Пели птички, пейзаж был такой, что его, видимо, спроектировали лучшие специалисты ландшафтной архитектуры, а воздух пьянил и благоухал. И даже в случае, если мне никогда больше не светило прочесть заголовки в утренней газете или окликнуть такси на улице, вышеописанная ситуация меня полностью устраивала.
      Признаюсь, мой длинный лук мне здорово мешал, но также мешала бы и М-1<М-1 - винтовка в американской армии.>. У Стар ее маленький лук ловко висел за спиной, доставая ей от плеча до бедра. Я попробовал носить было свой в той же манере, но он запутался в ногах. Кроме того, меня не оставляла мысль о необходимости быть готовым к стрельбе в любую минуту, поскольку Стар упоминала о возможности такой ситуации. Тогда я снял лук с плеча и, натянув тетиву, понес его в левой руке.
      За весь утренний переход случилась только одна тревога. Я услыхал, что тетива Руфо пропела "тванг", обернулся, держа лук с уже наложенной стрелой и натянутой тетивой, хотя еще не успел разобраться в чем дело. На земле лежала птица, похожая на тетерку, которую Руфо сбил с ветки, прострелив ей шею. Я еще раз подумал о нежелательности совместного выступления с ним на стрелковых соревнованиях, разве что он даст мне пять очков форы.
      Руфо обернулся и довольно осклабился:
      - Обед! - На протяжении следующей мили он ощипывал тетерку, а потом подвесил ее к поясу.
      На ланч (где-то около полудня) мы остановились в живописнейшем месте, которое, как поспешила меня успокоить Стар, было "защищено". Руфо раскрыл свою шкатулку до размеров чемодана и сервировал завтрак: холодное мясо, тертый сыр-провансаль, хрустящий французский хлеб, груши и две бутылки шабли. После завтрака Стар предложила устроить сиесту. Идея была недурна я славно закусил, так что птичкам остались одни крошки, но все же удивился:
      - Разве мы не должны поторапливаться?
      - У тебя будет урок языка, Оскар.
      Теперь я могу сказать тем, кто учил меня языкам в средней школе Понсе де Леона<Понсе де Леон - город во Флориде, названный в честь испанского мореплавателя, открывшего полуостров Флориду.>, что существуют и лучшие методики обучения. Ты ложишься на мягчайшую траву вблизи смеющегося ручейка и в окружении дивного ландшафта, а самая прекрасная женщина мира склоняется над тобой и смотрит тебе в глаза. Она начинает что-то тихо говорить на неизвестном языке. Время бежит, ее глаза становятся больше... больше... больше... и ты тонешь в них...
      Потом, сколько-то времени спустя, Руфо говорит:
      - Erbas, Оскар, 't knila voorsht.
      - О'кей! - отвечаю я. - Я уже встаю. Нечего меня подгонять.
      Эти последние слова я произнес на языке, коему наш алфавит просто тесен. Потом были еще уроки, но о них я тоже писать не буду, важно то, что с этого момента все мы разговаривали только на указанном выше диалекте, за исключением тех случаев, когда необходимо было заполнить какие-то языковые лакуны английским словом.
      Язык этот богат ругательствами и терминами, относящимися к любовным делам, а также превосходит английский по технической терминологии. Существуют и пропуски: нет, например, слова "адвокат".
      Спустя час мы подошли к Поющим Водам. По пути мы пересекли довольно высокое лесистое плато. Ручей, в котором мы ловили форель, принял множество притоков и превратился в приличную реку. Под нами, в том месте, куда мы еще не дошли, река падала мощным, превосходящим Йосемитский по высоте, водопадом, срываясь с высоких утесов. Но там, где мы остановились на ночлег, она прорыла в плато ущелье, и в ее русле образовались каскады, предваряющие появление водопада.
      Слово "каскады" слабо передает действительность. Выше и ниже по течению, куда только достигал взгляд, вы видели одни водопады - большие, футов по тридцать-пятьдесят в высоту, и маленькие, которые и мышь могла бы перескочить, а между этими крайностями - все переходы размеров и форм. Были там и террасы, и целые лестницы террас, были и тихие заводи, где вода казалась ярко-зеленой от свисающих с берега ветвей, были и полосы ослепительно белой, как взбитые сливки, воды, вскипавшей клоками пены.
      Слух их тоже воспринимал. Крохотные водопадики пели серебристым сопрано, большие - гудели глубокими басами. На той зеленой лужайке, где мы разбили лагерь, все эти тона смешивались в величественный хорал, а у самой воды, чтобы услышать друг друга, приходилось кричать во всю мочь.
      Кольридж<Кольридж - английский поэт (1772 - 1834).> явно побывал тут в одном из своих горячечных снов:
      По склонам зеленой отарой
      Сбегали леса, что древнее
      Холмов, подставляющих солнцу
      Округлые мягкие спины.
      А в темном глубоком ущелье,
      Как будто тяжелой секирой
      Рассекшим кедровую рощу,
      Под вечер, едва восходила
      Луна с искривленной улыбкой,
      Являлся рыдающий призрак,
      Взывавший в смятенье и муке
      К любовнику - Падшему Духу...
      Надо думать, Кольридж шел по тому же маршруту и добрался до Поющих Вод. Неудивительно, что он испытал горячее желание прикокнуть этого "Человека из Поллока"<Персонаж из "страшного" рассказа Г. Уэллса "Колдун из племени Порро".>, вломившегося в его лучший сон. Когда я буду умирать, положите меня возле Поющих Вод, пусть они будут последним, что я увижу и услышу.
      Лагерь был устроен на поросшей нежной травой террасе, плоской, как мысль глупца, и мягкой, как поцелуй. Я стал помогать Руфо распаковываться, так как мне хотелось раскрыть фокус роста размеров шкатулки. Фокус остался нераскрытым. Каждая стенка шкатулки откидывалась в сторону совершенно просто и естественно, подобно тому, как раскладывается доска для глаженья, а размер шкатулки увеличивался после этого также просто и естественно.
      Сначала мы достали палатку для Стар. Не какую-нибудь армейскую б/у, а изящный павильон из расшитого шелка; ковер, который мы расстелили вместо пола, наверняка создавался тремя поколениями бухарских художников-ткачей.
      - Вам нужна палатка, Оскар? - спросил Руфо.
      Я посмотрел на небо, на спускающееся к горизонту солнце. Воздух был как топленое молоко и даже мысль о дожде не приходила в голову. Я не люблю спать в палатках, особенно если есть хоть ничтожная вероятность нападения.
      - А ты будешь в палатке?
      - Я? О, нет! Но Ей палатка нужна. Хотя потом Она нередко располагается на траве.
      - Мне палатка не нужна (а ну-ка вспомни, не должен ли рыцарь спать у порога своей повелительницы с оружием в руках? Я не очень-то разбираюсь в этикете такого рода, его ведь не проходят на школьных занятиях по обществоведению).
      Стар к этому времени вернулась и сказала Руфо:
      - Защищено. Охранители на месте.
      - Перезарядили? - забеспокоился он. Стар дернула его за ухо.
      - Я пока еще не впала в детство. - И добавила: - Мыло подай, Руфо. Оскар, пойдешь со мной, раскладываться - его работа.
      Руфо раскопал кусок "Люкса", подал ей, оглядел меня оценивающе и выдал мне кусок "Лайф-бью".
      Поющие Воды - лучшая баня на свете, к тому же бесконечно разнообразная. Тихие заводи образуют то мелкие ножные ванны, то бассейны для плавания, то сидячие ванны, в которых вода слегка пощипывает кожу, то душевые, в которых она или падает мелким дождем, или бьет острыми струями, могущими свести с ума, если стоять под ними слишком долго.
      Нетрудно подобрать и нужную температуру. Выше каскада, которым мы пользовались, в главный поток впадал ручеек горячей воды, а чуть ниже - из берега бил подводный ледяной родник. Так что нужды возиться с кранами не было. Просто требовалось передвинуться чуть ниже или чуть выше по течению, чтобы получить воду нужной температуры, или спуститься туда, где вода была теплой и нежной, как поцелуй матери.
      Сначала мы просто резвились, Стар вскрикивала и хихикала, когда я брызгал на нее холодной водой, и пыталась "утопить" меня. Резвились мы как дети, я и в самом деле чувствовал себя мальчишкой. Стар разыгрывала девчонку, но играла она сильно - под бархатной кожей чувствовалась сталь мышц.
      Потом я взял мыло, и мы стали мыться. Когда она намылила волосы, я подошел сзади и помог их промыть. Стар разрешила помочь ей, так как явно не справлялась с могучей гривой, раз в шесть длиннее, чем носят современные девицы.
      Это были незабываемые минуты (особенно учитывая занятость Руфо и его отсутствие). Казалось, создалась вполне подходящая обстановка, чтобы сначала схватить Стар, тиснуть, а потом быстро перейти к решительным действиям. Я далеко не уверен, что она оказала бы мне даже притворное сопротивление. Весьма вероятно, она пошла бы на сближение охотно, с открытой душой.
      Черт, я же знаю, что притворного сопротивления не было бы. Она либо поставила бы меня на место высокомерным словом или хорошей оплеухой, либо сдалась бы с радостью.
      И все же я не мог решиться. Не мог решиться даже начать. Не знаю почему. Мои намерения в отношении Стар колебались от самых бесчестных до самых-рассамых порядочных и обратно, с того самого момента, как я впервые ее увидел. Нет! Не так! Лучше изложу это иначе: мои намерения были постоянно абсолютно безнравственны, но с полной готовностью превратиться в высоконравственные попозже, как только удалось бы раскопать какого-нибудь занюханного мирового судью.
      И все же, я даже пальцем не дотронулся до Стар, кроме тех мгновений, когда помогал смыть мыло с волос.
      Пока я пытался разгадать эту загадку, погружая обе руки в ее тяжелые светлые волосы, мой мозг все еще не мог выдать ответа на вопрос - что же мешает мне обхватить эту сильную тонкую талию, находящуюся от меня на расстоянии нескольких дюймов. В эту минуту я вдруг услыхал пронзительный свист и мое имя - мое новое имя. Я оглянулся.
      Руфо в своем малопривлекательном "в чем мать родила", с перекинутыми через плечо полотенцами, стоял на берегу, футах в десяти от нас, и пытался перекричать рев водопада, чтобы привлечь мое внимание.
      Я подошел к нему на несколько футов ближе.
      - Ну, чего тебе надо? - Можно сказать, что я почти рычал.
      - Я спрашиваю - вы будете бриться? Или станете отращивать бороду?
      Подсознательно, видимо, я ощущал кактусообразное состояние своей физиономии, еще когда вел внутренний спор о том, совершать или нет преступные действия в отношении Стар, и это сыграло свою роль в принятии отрицательного решения. "Жил-лет", "Аква-Вельва", "Бирма Шейв"<Марки бритвенных лезвий.> и прочие создали у несчастного американского мужчины (я имею в виду себя) чувство неполноценности, мешающее им соблазнить или изнасиловать даму не будучи свежевыбритым. А у меня щетина была уже двухдневной давности.
      - У меня нет бритвы! - заорал я.
      Руфо продемонстрировал мне наличие опасной бритвы.
      Стар возле меня зашевелилась. Она протянула руку и большим и указательным пальцем ощупала мой подбородок. - А ты будешь великолепен с бородой, - сказала она. - Что-то в духе Ван-Дейка, с торчащими усами.
      Раз таково мнение Стар, то кто я такой, чтобы возражать. Кроме того, растительность на лице частично может скрыть шрам.
      - Как скажешь, Принцесса.
      - И все же я предпочту тебя таким, каким увидела в первый раз. Руфо отличный брадобрей. - Она обернулась к Руфо. - Подай руку и полотенце.
      Стар пошла к лагерю, вытираясь полотенцем на ходу. Я бы охотно помог ей в этом, если бы она попросила о такой услуге. Руфо проговорил устало:
      - И чего вы не боретесь за свои права? Но раз Она велит побрить вас, то теперь мне уже некуда деваться, придется с собственным мытьем поторопиться, а то Она не терпит опозданий.
      - Если у тебя найдется зеркало, я и сам побреюсь.
      - Вы когда-нибудь имели дело с опасной бритвой?
      - Нет, но могу научиться.
      - Еще перережете себе глотку, а Ей это может не понравиться. Давайте, вон там на бережку, где я смогу стоять в теплой водичке. Нет! Нет! Не садитесь, а ложитесь так, чтобы голова опиралась о камушек. Я не могу брить человека, когда он сидит. - Руфо стал втирать мыльную пену мне в подбородок.
      - А знаете почему? Я учился на покойниках, вот почему. Наводил на них красоту, чтобы родственникам было приятно. Тихо, вы! Вы же чуть не лишились половины уха! А мне нравится брить жмуриков: во-первых, они не жалуются, во-вторых, ни о чем не просят, в-третьих, ни с чем не спорят и всегда лежат тихонько, в-четвертых, самая что ни на есть разлюбезная работа. Что же касается существа дела... - Руфо прервал бритье и, держа лезвие у моего кадыка, начал изъяснять свои горести.
      - Разве у меня были выходные по субботам? Черта с два, у меня и по воскресеньям-то они были не всегда! А продолжительность рабочего времени?! Два дня назад я читал в газете, что одно похоронное бюро в Нью-Йорке... Вы в Нью-Йорке бывали?
      - Был я в Нью-Йорке! И убери эту чертову гильотину от моего горла, раз ты вошел в раж и так размахиваешь руками!
      - Если будете болтать, то не миновать вам быть порезанным сразу в нескольких местах. Так вот, эта контора подписала контракт на обслуживание из расчета двадцатипятичасовой рабочей недели. Недели! А я работал по двадцать пять часов в сутки! Знаете, сколько часов без перерыва мне пришлось как-то раз проработать?
      Я сказал, что не знаю.
      - Ну, вот, вы опять болтаете! Более семидесяти часов, и будь я проклят, ежели вру! А ради чего? Ради славы? А что такое слава? Для кучки сожженных костей? Богатство? Оскар, я скажу вам как родному: я обработал больше покойников, чем какой-нибудь султан - одалисок. И никогда ни один из них гроша ломаного не дал бы за то, чтоб покоиться в одеяниях, украшенных рубинами размером с ваш нос и вдвое более красных, или в рубище. Зачем мертвому богатство? Скажите мне, Оскар, как мужчина мужчине, пока Она не слышит, ну зачем вы позволили Ей втянуть себя в эту историю?
      - А мне это дело нравится. Пока.
      Руфо шмыгнул носом:
      - Именно так сказал один мужик, когда пролетал мимо окон пятнадцатого этажа Импайр-Стейт-Билдинг. А ведь внизу его, как известно, ждала мостовая. Однако, - добавил он туманно, - пока дело с Игли не выяснилось, проблем нет. Если бы со мной был мой служебный чемоданчик, я бы так загримировал ваш шрам, что все бы сказали "Смотрите, совсем как живой".
      - Не твое дело. Ей нравится этот шрам (черт его побери, опять забыл и дернулся).
      - Ну, еще бы! Я ведь какую идею пытаюсь вам внушить: если вы вступили на Дорогу Доблести, то знайте, что найдете вы на ней по преимуществу булыжники. Лично я на эту дорогу не напрашивался. Мои представления о хорошей жизни вполне укладываются в маленькую тихую похоронную контору с хорошим выбором гробов на все цены и с прибылью, позволяющей иногда оказать посильную помощь родственникам усопших. И с продажей гробов в рассрочку для тех, кто достаточно проницателен, чтобы все планировать заранее, ибо все мы смертны, Оскар, все мы смертны, и разумный человек может с полным успехом посиживать с доброй кружкой пива в хорошей компании и одновременно заключать контракт с надежной похоронной фирмой.
      Он доверительно наклонился ко мне.
      - Послушайте, милорд Оскар... Если мы чудом выберемся отсюда живыми, замолвите за меня словечко перед Ней. Пусть Она поймет, что я слишком стар для Дороги Доблести. А я уж найду, чем скрасить ваши преклонные годы... если вы отнесетесь ко мне по-товарищески...
      - Мы же с тобой, кажется, пожали друг другу руки?
      - Ах, да, действительно... - Руфо вздохнул. - Один за всех и все за одного и так далее и тому подобное... Все, с вами покончено.
      Когда мы вернулись в лагерь, было еще светло, Стар сидела в своей палатке, а моя одежда была выложена снаружи. Я начал было артачиться, когда увидел этот костюм, но Руфо сказал:
      - Раз Она распорядилась, чтобы вечерний костюм, то это значит - черный костюм и черный галстук.
      Я с трудом надел все, даже запонки (это были большие черные жемчужины); фрак был явно или сшит на меня, или куплен в магазине готового платья человеком, который знал мой рост, вес, ширину плеч и талии. Торговая марка на подкладке гласила "Английский Дом. Копенгаген".
      Но галстук меня доконал. В разгаре борьбы с ним появился Руфо, заставил меня лечь (я уж и не стал спрашивать почему) и завязал его в мгновение ока. - Вам нужны ваши часы, Оскар?
      - Мои часы? - Я полагал, что они остались там - в смотровой врача в Ницце. - Они у тебя?
      - Да, сэр. Я захватил все, кроме... - его передернуло, - кроме вашей одежды.
      Руфо не преувеличивал. Здесь было все - не только содержимое моих карманов, но и то, что было в сейфе "Американ Экспресс" - деньги, паспорт, военное удостоверение, даже билеты тотализатора с Чанг-Эли.
      Я хотел было спросить, как Руфо залез в мой сейф, но воздержался. У него был ключ, а способ проникновения мог быть и очень прост - например, поддельная доверенность, а мог быть и сложен - вроде магической черной шкатулки. Я горячо поблагодарил Руфо, и он отправился готовить ужин.
      Сначала я решил выбросить все это барахло, кроме паспорта и денег, но мусорить в таком дивном месте, как Поющие Воды, было просто преступление. Пояс, на котором висела шпага, имел кожаный карманчик, куда я и запихал все, включая давно остановившиеся часы.
      Руфо накрыл стол прямо перед палаткой Стар, сделал электропроводку, пустил ее на дерево, под которым стояла палатка, на стол поставил горящие свечи. Когда Стар вышла, стало ясно, как было темно до ее появления. Стар вышла и остановилась. Я все же сообразил: она ждет, чтобы ей предложили руку. Подведя Стар к ее месту за столом, я пододвинул ей стул, а Руфо сделал то же самое для меня. На Руфо была ливрея сливового цвета.