Омар Хайям
      Рубаи. (Лучшие переводы)
      АКАДЕМИЯ НАУК УЗБЕКСКОЙ ССР ИНСТИТУТ РУКОПИСЕЙ им X. С. СУЛЕЙМАНОВА
      ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА ВОСТОКА
      Редколлегия: Абдурахманов Ф. А., Ахмедходжаев Э. Т.,
      Джаббаров Д. Д., Каюмов А. П., Пармузин Б. С.,
      Шагулямов И. Ш., Шамухамедов Ш. М.
      В книге сделана попытка собрать лучшие переводы на русский язык всемирно известных четверостиший классика персидско-таджикской поэзии, ученого, математика и астронома, поэта и философа Омара Хайяма (1048-1123 гг.)
      Издание второе, дополненное.
      Составитель Шаислам Шамухамедов
      Редактор Борис Пармузин
      Оформление художника Анатолия Ошейко.
      (с) Издательство ЦК Компартии Узбекистана, 1982
      ОМАР ХАЙЯМ
      (1048-1123)
      Гиясаддун Абуль Фатх ибн Ибрахим Омар Хайям Нишапури родился в 1048 году в Нишапуре, учился в этом городе, затем в крупнейших центрах науки того времени, в том числе в Балхе и Самарканде.
      По оставшимся его научным трудам и сообщениям современников установлены некоторые детали биографии. Около 1069 г. он, находясь в Самарканде, написал трактат "О доказательствах задач алгебры и алмукабалы". А до этого были написаны два математических трактата. В 1074 г. возглавил крупнейшую астрономическую обсерваторию в Исфахане, в 1077 г. завершил работу над книгой "Комментарии к трудным постулатам книги Евклида", в 1079 г. вместе со своими сотрудниками ввел в действие календарь.
      В середине 90-х годов XI в., после закрытия обсерватории, вызванного сменой правителей, Хайям совершил паломничество в Мекку. Об этом сообщает один из его недружелюбных биографов Ибн Ал-Кифти следующими словами: что он совершил паломничество "... придержав поводья своего языка и пера, из страха, а не из благочестия".
      Около 1097 г. Хайям работает врачом при наместнике Хорасана. Возможно в это время он написал свой философский трактат на языке фарси - "О всеобщности бытия".
      Последние 10-15 лет жизни Хайям провел в уединении в Нишапуре. Он мало общался с людьми. Об этом сообщает историк Бейхаки: "Был скуп в сочинении книг и преподавании..."
      По-видимому, последние годы жизни Хайяма проходили тяжело. Он пишет:
      Трясу надежды ветвь, но где желанный плод?
      Как смертный нить судьбы в кромешной тьме найдет?
      Тесна мне бытия печальная темница,
      О, если б дверь найти, что к вечности ведет
      Он дружил в эти годы только с книгой. Как сообщает Вейхаки, в последние часы своей жизни Хайям читал "Книгу исцеления" Ибн Сины. Он дошел до раздела "О единстве и всеобщности, философского сочинения, положил на это место зубочистку, встал, помолился и умер.
      Таким образом, его биография мало отличается от типичной биографии ученого, стремительно поднятого на вершину служебной лестницы при одних правителях, интересы которых совпадают с его научными познаниями, и терпящего тяготы, опалу, когда на смену приходят другие правители.
      Биографы, достаточно близкие к нему по времени, говорят в основном о его учености и научных трактатах.
      Только Ибн Ал-Кифти пишет о стихах, "жалящих как змея".
      В трудах советских исследователей на богатом фактическом материале неопровержимо доказаны исторические заслуги Омара Хайяма как ученого, который сделал ряд важнейших открытий в области астрономии, математики, физики и других наук. Например, математические исследования Хайяма и теперь имеют определенную ценность и переведены на разные языки.
      Открытия Омара Хайяма впоследствии были подробно разработаны азербайджанским математиком Насреддином Туси и в его трудах дошли до европейских ученых.
      Творчество Хайяма - это одно из удивительных явлений в истории культуры народов Средней Азии и Ирана, и, пожалуй, всего человечества.
      Если его труды принесли огромную пользу в развитии наук, то замечательные четверостишия до сих пор покоряют читателей своей предельной емкостью, лаконичностью, простотой изобразительных средств, гибким ритмом.
      О поэзии Омара Хайяма исследователи судят по-разному. Некоторые считают, что поэтическое творчество было для него просто забавой, которой он предавался в свободное от основных научных занятий время. И все же рубаи Хайяма, не зная ни временных, ни национальных границ, пережили века и династии, дошли до наших дней.
      Маленькая книжечка живет на его родине, в соседних странах, во всем мире, переходит из рук в руки, из дома в дом, из страны в страну, из века в век, будоражит мысли, заставляет людей размышлять и спорить о мире, о жизни, о счастье, ограждает от религиозного дурмана, срывает маску благочестия со святош-ханжей.
      Прежде всего необходимо подчеркнуть, что Хайям в своих строках очень высоко ценит человека:
      Цель творца и вершина творения - мы.
      Мудрость, разум, источник прозрения - мы
      Этот круг мироздания перстню подобен.
      В нем граненый алмаз, без сомнения, мы
      Не сближает ли это Хайяма с деятелями эпохи Возрождения? Великие гуманисты, деятели Ренессанса считали, что "человек - мера всех вещей", он "венец вселенной", и боролись за возвращение человеку утраченного достоинства.
      Хайям страстно желал переустройства мира и делал для этого все, что в его силах: открывал законы природы, устремлял взгляд на звезды, вникал в тайны мироздания и помогал людям освобождаться от духовного рабства. Он видел, что величайшее зло для человека - это религиозное заблуждение, что все религии сковывают человеческий дух, силу его разума. Хайям понимая, что только освободившись от этого, человек сможет жить свободно, счастливо.
      Однако в творчестве Омара Хайяма немало сложных и противоречивых проблем.
      Ученый, который в области математики, астрономии и физики сумел уйти намного вперед свое времени, отставал в понимании законов развития человеческого общества. В результате этого поэт, встретивший в жизни много трудностей, о которые одна за другой разбивались его благородные мечты, переживший немало трагических моментов, в ряде своих рубай уступает место фатализму, говорит о непредотвратимости судьбы, порой впадает в пессимизм.
      Что миру до тебя? Ты перед ним - ничто:
      Существование твое лишь дым, ничто.
      Две бездны с двух сторон небытия зияют
      И между ними ты, подобно им - ничто.
      Скептическое отношение к жизни на земле, отрицание этой жизни, отшельничество было широко распространено на средневековом Востоке.
      Этот мир считался временным, преходящим... Сотни, тысячи богословов и философов проповедовали, что вечную жизнь и блаженство можно найти только после смерти.
      Однако даже в тех четверостишиях Хайяма, в которых на первый взгляд очень сильны пессимистические мотивы, мы в подтексте видим горячую любовь к реальной жизни и страстный протест против ее несовершенства.
      Творчество Хайяма - еще одно доказательство того, что в средние века, в период инквизиции, всеобщего гнета темных религиозных сил, духовное развитие человеческого общества не останавливалось и не могло остановиться.
      Научное и литературное наследие Омара Хайяма служило и служит Человеку, являясь яркой страницей в культуре народов мира.
      Шаислам Шамухамедов.
      Рубаи 1 - 190. Перевел О. Румер
      Рубаи 191 - 202 Перевел И. Тхоржевский
      Рубаи 203 - 222. Перевел В. Державин
      Рубаи 223 - 350. Перевел Г. Плисецкий
      Рубаи 351 - 380 Перевел Н. Стрижков
      Рубаи 381 - 453 Перевел Г. Плисецкий
      Рубаи
      1
      Вот снова день исчез, как ветра легкий стон,
      Из нашей жизни, друг, навеки выпал он.
      Но я, покуда жив, тревожиться не стану
      О дне, что отошел, и дне, что не рожден.
      2
      Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
      В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
      Как много чистых душ под колесом лазурным
      Сгорает в пепел, в прах, а где, скажите, дым?
      3
      Лепящий черепа таинственный гончар
      Особый проявил к сему искусству дар:
      На скатерть бытия он опрокинул чашу
      И в ней пылающий зажег страстей пожар.
      4
      Будь все добро мое кирпич одна, в кружало
      Его бы я отнес в обмен на полбокала.
      Как завтра проживу? Продам чалму в плащ,
      Ведь не святая же Мария их соткала.
      5
      Гора, вина хлебнув, и то пошла бы в пляс.
      Глупец, кто для вина лишь клевету припас.
      Ты говоришь, что мы должны вина чураться?
      Вздор! Это дивный дух, что оживляет нас.
      6
      Как надоели мне несносные ханжи!
      Вина подай, саки, и, кстати, заложи
      Тюрбай мой в кабаке и мой молельный коврик;
      Не только на словах я враг всей этой лжи.
      7
      Благоговейно чтят везде стихи корана,
      Но как читают их? Не часто и не рьяно.
      Тебя ж, сверкающий вдоль края кубка стих,
      Читают вечером, и днем, и утром рано.
      8
      Давлюсь тебе, гончар, что ты имеешь дух
      Мять глину, бить, давать ей сотни оплеух,
      Ведь этот влажный прах трепещущей был плотью.
      Покуда жизненный огонь в нем не потух.
      9
      Знай, в каждом, атоме тут, на земле, таится
      Дышавший некогда кумир прекраснолицый.
      Снимай же бережно пылинку с милых кос:
      Прелестных локонов была она частицей.
      10
      Увы, не много дней нам здесь побыть дано,
      Прожить их без любви и без вина - грешно.
      Не стоит размышлять, мир этот стар иль молод:
      Коль суждено уйти - не все ли нам равно?
      11
      О, если б, захватив с собой стихов диван
      Да в кувшине вина и сунув хлеб в карман,
      Мне провести с тобой денек среди развалин,
      Мне позавидовать бы мог любой султан.
      12
      Будь глух к ученому о боге суесловью,
      Целуй кумир, к его прильнувши изголовью.
      Покуда кровь твою не пролил злобный рок,
      Свой кубок наполняй бесценных гроздий кровью.
      13
      Кумир мой, вылепил тебя таким гончар,
      Что пред тобой луна своих стыдится чар.
      Другие к празднику себя пусть украшают,
      Ты - праздник украшать собой имеешь дар.
      14
      Кумир мой - горшая из горьких неудач!
      Сам ввергнут, но не мной, в любовный жар и плач.
      Увы, надеяться могу ль на исцеленье,
      Раз тяжко занемог единственный мой врач?
      15
      Ты сердце бедное мое, господь, помилуй,
      И грудь, которую томит огонь постылый,
      И ноги, что всегда несут меня в кабак,
      И руку, что сжимать так любит кубок милый.
      16
      Растить в душе побег унынья - преступленье,
      Пока не прочтена вся книга наслажденья.
      Лови же радости и жадно пей вино:
      Жизнь коротка, увы! Летят ее мгновенья.
      17
      Скорей вина сюда! Теперь не время сну,
      Я славить розами ланит хочу весну.
      Но прежде Разуму, докучливому старцу,
      Чтоб усыпить его, в лицо вином плесну.
      18
      День завтрашний - увы!- сокрыт от наших глаз!
      Спеши использовать летящий в бездну час.
      Пей, луноликая! Как часто будет месяц
      Всходить на небосвод, уже не видя нас.
      19
      Лик розы освежен дыханием весны,
      Глаза возлюбленной красой лугов полны,
      Сегодня чудный день! Возьми бокал, а думы
      О зимней стуже брось: они всегда грустны.
      20
      Друзья, бокал - рудник текучего рубина,
      А хмель - духовная бокала сердцевина.
      Вино, что в хрустале горит, - покровом слез
      Едва прикрытая кровавая пучина.
      21
      Спросил у чаши я, прильнув устами к ней:
      "Куда ведет меня чреда ночей и дней?"
      Не отрывая уст, ответила мне чаша:
      "Ах, больше в этот мир ты не вернешься. Пей!"
      22
      Бокала полного веселый вид мне люб,
      Звук арф, что жалобно при том звенит, мне люб,
      Ханжа, которому чужда отрада хмеля,
      Когда он за сто верст, горами скрыт, - мне люб.
      23
      Разумно ль смерти мне страшиться? Только раз
      Я ей взгляну в лицо, когда придет мой час.
      И стоит ли жалеть, что я - кровавой слизи,
      Костей и жил мешок - исчезну вдруг из глаз?
      24
      Призыв из кабака поднял меня от сна:
      "Сюда, беспутные поклонники вина!
      Пурпурной влагою скорей наполним чаши,
      Покуда мера дней, как чаша, не полна".
      25
      Ах, сколько, сколько раз, вставая ото сна,
      Я обещал, что впредь не буду пить вина,
      Но нынче, господи, я не даю зарока:
      Могу ли я не пить, когда пришла весна?
      26
      Смотри: беременна душою плоть бокала,
      Как если б лилия чревата розой стала,
      Нет, это пригоршня текучего огня
      В утробе ясного, как горный ключ, кристалла.
      27
      Влюбленный на ногах пусть держится едва,
      Пусть у него гудит от хмеля голова.
      Лишь трезвый человек заботами снедаем,
      А пьяному ведь все на свете трын-трава.
      28
      Мне часто говорят: "Поменьше пей вина!
      В том, что ты пьянствуешь, скажи нам, чья вина?"
      Лицо возлюбленной моей повинно в этом:
      Я не могу не пить, когда со мной она.
      29
      В бокалы влей вина и песню затяни нам,
      Свой голос примешав к стенаньям соловьиным!
      Без песни пить нельзя, - ведь иначе вино
      Нам разливалось бы без бульканья кувшином.
      30
      Запрет вина - закон, считающийся с тем,
      Кем пьется, в когда, и много ли, и с кем.
      Когда соблюдены все эти оговорки,
      Пить - признак мудрости, а не порок совсем.
      31
      Как долго пленными наш быть в тюрьме мирской?
      Кто сотню лет иль день велит нам жить с тоской?
      Так лей вино в бокал, покуда сам не стал ты
      Посудой глиняной в гончарной мастерской.
      32
      Налей, хоть у тебя уже усталый вид,
      Еще вина: оно нам жизнь животворит,
      О мальчик, поспеши! Наш мир подобен сказке,
      И жизнь твоя, увы, без устали бежит.
      33
      Пей, ибо скоро в прах ты будешь обращен.
      Вез друга, без жены твой долгий будет сон.
      Два слова на ухо сейчас тебе шепну я:
      "Когда тюльпан увял, расцвесть не может он".
      34
      Все те, что некогда, шумя, сюда пришли
      И обезумели от радостей земли,
      Пригубили вина, потом умолкли сразу
      И в лоно вечного забвения легли.
      35
      Я к гончару зашел: он за комком комок
      Клал гляну влажную на круглый свой станок:
      Лепил он горлышки и ручки для сосудов
      Из царских черепов и из пастушьих ног.
      36
      Пускай ты прожил жизнь без тяжких мук, - что дальше?
      Пускай твой жизненный замкнулся круг, - что дальше?
      Пускай, блаженствуя, ты проживешь сто лет
      И сотню лет еще, - скажи, мой друг, что дальше?
      37
      Приход наш и уход загадочны, - их цели
      Все мудрецы земли осмыслить не сумели,
      Где круга этого начало, где конец,
      Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?
      38
      Хоть сотню проживи, хоть десять сотен лет,
      Придется все-таки покинуть этот свет,
      Будь падишахом ты иль нищим на базаре,
      Цена тебе одна: для смерти санов нет.
      39
      Ты видел мир, но все, что ты видал, - ничто.
      Все то, что говорил ты и слыхал, - ничто.
      Итог один, весь век ты просидел ли дома,
      Иль из конца в конец мир исшагал, - ничто.
      40
      От стрел, что мечет смерть, нам не найти щита:
      И с нищим, и с царем она равно крута.
      Чтоб с наслажденьем жить, живи для наслажденья,
      Все прочее - поверь! - одна лишь суета.
      41
      Где высился чертог в далекие года
      И проводила дни султанов череда,
      Там ныне горлица сидит среди развалин
      И плачет жалобно: "Куда, куда, куда?"
      42
      Я утро каждое спешу скорей в кабак
      В сопровождении товарищей-гуляк.
      Коль хочешь, господи, сдружить меня с молитвой,
      Мне веру подари, святой податель благ!
      43
      Моей руке держать кувшин вина - отрада;
      Священных свитков ей касаться я не надо:
      Я от вина промок; не мне, ханжа сухой,
      Не мне, а вот тебе опасно пламя ада.
      44
      Нас, пьяниц, не кори! Когда б господь хотел,
      Он ниспослал бы нам раскаянье в удел.
      Не хвастай, что не пьешь - немало за тобою,
      Приятель, знаю я гораздо худших дел.
      45
      Блуднице шейх сказал: "Ты, что ни день, пьяна,
      И что ни час, то в сеть другим завлечена!"
      Ему на то: "Ты прав; но ты-то сам таков ли,
      Каким всем кажешься?" - ответила она.
      46
      За то, что вечно пьем и в опьяненье пляшем,
      За то, что почести оказываем чашам,
      Нас не кори, ханжа! Мы влюблены в вино,
      И милые уста всегда к услугам нашим.
      47
      Над краем чаши мы намазы совершаем,
      Вином пурпуровым свой дух мы возвышаем;
      Часы, что без толку в мечетях провели,
      Отныне в кабаке наверстывать решаем.
      48
      Ужели бы гончар им сделанный сосуд
      Мог в раздражении разбить, презрев свой труд?
      А сколько стройных ног, голов и рук прекрасных,
      Любовно сделанных, в сердцах разбито тут!
      49
      Небесный свод жесток и скуп на благодать,
      Так пей же и на трон веселия воссядь.
      Пред господом равны и грех и послушанье,
      Бери ж от жизни все, что только можешь взять.
      50
      День каждый услаждай вином, - нет, каждый час:
      Ведь может лишь оно мудрее сделать нас,
      Когда бы некогда Ивлис вина напился,
      Перед Адамом он склонился б двести раз.
      51
      Мудрец приснился мне. "Веселья цвет пригожий
      Во сне не расцветет, - мне молвил он, - так что же
      Ты предаешься сну? Пей лучше гроздий сок,
      Успеешь выспаться, в сырой могиле лежа".
      52
      Жестокий этот мир нас подвергает смене
      Безвыходных скорбей, безжалостных мучений.
      Блажен, кто побыл в нем недолго и ушел,
      А кто не приходил совсем, еще блаженней.
      53
      От страха смерти я, - поверьте мне, - далек:
      Страшнее жизни что мне приготовил рок?
      Я душу получил на подержанье только
      И возвращу ее, когда наступит срок.
      54
      С тех пор, как на небе Венера и Луна,
      Кто видел что-нибудь прекраснее вина?
      Дивлюсь, что продают его виноторговцы:
      Где вещь, что ценностью была б ему равна?
      55
      Твои дары, о жизнь, - унынье и туга;
      Хмельная чаша лишь одна нам дорога.
      Вино ведь - мира кровь, а мир - наш кровопийца,
      Так как же нам не пить кровь кровного врага?
      56
      Поток вина - родник душевного покоя,
      Врачует сердце он усталое, больное.
      Потоп отчаянья тебе грозит? Ищи
      Спасение в вине: ты с ним в ковчеге Ноя.
      57
      Венец с главы царя, корону богдыханов
      И самый дорогой из пресвятых тюрбанов
      За песнь отдал бы я, на кубок же вина
      Я б четки променял, сию орду обманов.
      58
      Не зарекайся пить бесценных гроздий сок,
      К себе раскаянье ты пустишь на порог.
      Рыдают соловьи, и расцветают розы...
      Ужели в час такой уместен твой зарок?
      59
      Друг, в нищете своей отдай себе отчет!
      Ты в мир ни с чем пришел, могила все возьмет.
      "Не пью я, ибо смерть близка", - мне говоришь ты;
      Но пей ты иль не пей - она в свой час прядет.
      60
      Тревога вечная мне не дает вздохнуть,
      От стонов горестных моя устала грудь.
      Зачем пришел я в мир, раз - без меня ль, со мной ли
      Все так же он вершит свой непонятный путь?
      61
      Водой небытия зародыш мой вспоен,
      Огнем страдания мой мрачный дух зажжен;
      Как ветер, я несусь из края в край вселенной
      И горсточкой земли окончу жизни сон.
      62
      Несовместимых мы всегда полны желаний:
      В одной руке бокал, другая - на коране.
      И так вот мы живем под сводом голубым,
      Полубезбожники и полумусульмане.
      63
      Из всех, которые ушли в тот дальний путь.
      Назад вернулся ли хотя бы кто-нибудь?
      Не оставляй добра на перекрестке этом:
      К нему возврата нет, - об этом не забудь.
      64
      Нам с гуриями рай сулят на свете том
      И чаши, полные пурпуровым вином.
      Красавиц и вина бежать на свете этом
      Разумно ль, если к ним мы все равно придем?
      65
      От вешнего дождя не стало холодней;
      Умыло облако цветы, и соловей
      На тайном языке взывает к бледной розе:
      "Красавица, вина пурпурного испей!"
      66
      Вы говорите мне: "За гробом ты найдешь
      Вино и сладкий мед. Кавсер и гурий". Что ж,
      Тем лучше. Но сейчас мне кубок поднесите:
      Дороже тысячи в кредит - наличный грош.
      67
      В тот час, как свой наряд фиалка расцветит
      И ветер утренний в весенний сад влетит,
      Блажен, кто сядет лить вдвоем с сереброгрудой
      И разобьет потом бокал о камень плит.
      68
      Я пьяным встретил раз пред дверью кабака
      С молельным ковриком и кубком старика;
      Мой изумленный взор заметив, он воскликнул:
      "Смерть ждет нас впереди, давай же пить пока!"
      69
      Сей жизни караван не мешкает в пути:
      Повеселившись чуть, мы прочь должны уйти.
      О том, что завтра ждет товарищей, не думай,
      Неси вина сюда, - уж рассвело почти.
      70
      Пред взором милых глаз, огнем вина объятый,
      Под плеск ладоней в пляс лети стопой крылатой!
      В десятом кубке прок, ей-ей же, не велик:
      Чтоб жажду утолить, готовь шестидесятый.
      71
      Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,
      И только круглые глупцы - любимцы рока.
      Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда
      Кувшин мутящего нам ум хмельного сока.
      72
      Один Телец висит высоко в небесах,
      Другой своим хребтом поддерживает прах.
      А меж обоими тельцами, - поглядите,
      Какое множество ослов пасет аллах!
      73
      Общаясь с дураком, не оберешься срама,
      Поэтому совет ты выслушай Хайяма:
      Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,
      Из рук же дурака не принимай бальзама.
      74
      Чтоб угодить судьбе, глушить полезно ропот.
      Чтоб людям угодить, полезен льстивый шепот.
      Пытался часто я лукавить и хитрить,
      Но всякий раз судьба мой посрамляла опыт.
      75
      О чадо четырех стихий, внемли ты вести
      Из мира тайного, не знающего лести!
      Ты зверь и человек, злой дух и ангел ты;
      Все, чем ты кажешься, в тебе таится вместе.
      76
      Прославься в городе - возбудишь озлобленье,
      А домоседом стань - возбудишь подозренье,
      Не лучше ли тебе, хотя б ты Хызром был,
      Ни с кем не знаться, жить всегда в уединенья?
      77
      В молитве и посте я, мнилось мне, нашел
      Путь к избавлению от всех грехов и зол;
      Но как-то невзначай забыл про омовенье,
      Глоток вина хлебнул - и прахом пост пошел.
      78
      Молитвы побоку! Избрав благую часть,
      В беспутство прежнее решил я снова впасть
      И, шею вытянув, как горлышко сосуда,
      К сосудам кабака присасываюсь всласть.
      79
      Мы пьем не потому, что тянемся к веселью,
      И не разнузданность себе мы ставим целью.
      Мы от самих себя хотим на миг уйти
      И только потому к хмельному склонны зелью.
      80
      Ко мне ворвался ты, как ураган, господь,
      И опрокинул мне с вином стакан, господь!
      Я пьянству предаюсь, а ты творишь бесчинства?
      Гром разрази меня, коль ты не пьян, господь!
      81
      Скорее пробудись от сна, о мой саки!
      Налей пурпурного вина, о мой саки!
      Пока нам черепа не превратили в чаши,
      Пусть будет пара чаш полна, о мой саки!
      82
      Огню, сокрытому в скале, подобен будь,
      А волны смерти все ж к тебе разыщут путь.
      Не прах ли этот мир? О, затяни мне песню!
      Не дым ли эта жизнь? Вина мне дай хлебнуть!
      83
      Усами я мету кабацкий пол давно,
      Душа моя глуха к добру и злу равно.
      Обрушься мир, - во сне хмельном пробормочу я:
      "Скатилось, кажется, ячменное зерно".
      84
      Сей пир, в котором ты живешь, - мираж, не боле,
      Так стоит ли роптать и жаждать лучшей доли?
      С мученьем примирись и с роком не воюй:
      Начертанное им стереть мы в силах, что ли?
      85
      Ты все пытаешься проникнуть в тайны света,
      В загадку бытия... К чему, мой друг, все это?
      Ночей и дней часы беспечно проводи,
      Ведь все устроено без твоего совета.
      86
      Пред пьяным соловьем, влетевшим в сад, сверкал
      Средь роз смеющихся смеющийся бокал,
      И, подлетев ко мне, певец любви на тайном
      Наречии: "Лови мгновение!" - сказал.
      87
      Мне чаша чистого вина всегда желанна,
      И стоны нежных флейт я б слушал неустанно.
      Когда гончар мой прах преобразит в кувшин,
      Пускай наполненным он будет постоянно.
      88
      Увы, нас вычеркнет из книга жизни рок,
      И смертный час от нас, быть может, недалек.
      Не медли же, саки, неси скорее влагу,
      Чтоб ею оросить наш прах ты завтра мог.
      89
      Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
      За то, что к кабаку горим любовью верной?
      Нас радуют вино и милая, а ты
      Опутан четками и ложью лицемерной.
      90
      Поменьше размышляй о зле судьбины нашей,
      С утра до вечера не расставайся с чашей,
      К запретной дочери лозы присядь, - она
      Своей дозволенной родительницы краше.
      91
      Охотно платим мы за всякое вино,
      А мир? Цена ему - ячменное зерно.
      "Окончив жизнь, куда уйдем?" Вина налей мне
      И можешь уходить, - куда, мне все равно.
      92
      С друзьями радуйся, пока ты юн, весне:
      В кувшине ничего не оставляй на дне!
      Ведь был же этот мир водой когда-то залит,
      Так почему бы нам не утонуть в вине?
      93
      Отречься от вина? Да это все равно,
      Что жизнь свою отдать! Чем возместишь вино?
      Могу ль я сделаться приверженцем ислама,
      Когда им высшее из благ запрещено?
      94
      На мир - пристанище немногих наших дней
      Я долго устремлял пытливый взор очей.
      И что ж? Твое лицо светлей, чем светлый месяц;
      Чем стройный кипарис, твой чудный стан прямей.
      95
      Чье сердце не горит любовью страстной к милой,
      Без утешения влачит свой век унылый.
      Дни, проведенные без радостей любви,
      Считаю тяготой ненужной и постылой.
      96
      Скажи, за что меня преследуешь, о небо?
      Будь камни у тебя, ты все их слало, мне бы.
      Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,
      Бродяжить должен я из-за краюхи хлеба.
      97
      Богатством, - слова нет, - не заменить ума,
      Но неимущему и рай земной - тюрьма.
      Фиалка нищая склоняет лик, а роза
      Смеется: золотом полна ее сума.
      98
      Тому, на чьем столе надтреснутый кувшин
      Со свежею водой и только хлеб один,
      Увы, приходится пред тем, что ниже, гнуться
      Иль называть того, кто равен, "господин".
      99
      О, если б каждый день иметь краюху хлеба,
      Над головою кров и скромный угол, где бы
      Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть!
      Тогда благословить за счастье можно б небо.
      100
      На чьем столе вино, н сладости, и плов?
      Сырого неуча. Да, рок - увы - таков!
      Турецкие глаза - красивейшие в мире
      Находим у кого? Обычно у рабов.
      101
      Я знаю этот вид напыщенных ослов:
      Пусты, как барабан, а сколько громких слов!
      Они - рабы имен. Составь себе лишь имя,
      И ползать пред тобой любой из них готов.
      102
      О небо, я твоим вращением утомлен,
      К тебе без отклика возносится мой стон.
      Невежд и дурней лишь ты милуешь, - так знай же:
      Не так уже я мудр, не так уж просвещен.
      103
      Напрасно ты винишь в непостоянстве рок;
      Что не в накладе ты, тебе и невдомек.
      Когда б он в милостях своих был постоянен,
      Ты б очереди ждать своей до смерти мог.
      104
      Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
      Два важных правила запомни для начала:
      Ты лучше голодай, чем что попало есть,
      И лучше будь один, чем вместе с кем попало.
      105
      Чтоб счастье испытать, вина себе налей,
      День нынешний презри, о прошлых не жалей,
      И цепи разума хотя б на миг единый,
      Тюремщик временный, сними с души своей.
      106
      Мне свят веселый смех иль пьяная истома,
      Другая вера, мне иль ересь незнакома.
      Я спрашивал судьбу: "Кого же любишь ты?"
      Она в ответ: "Сердца, где радость вечно дома".
      107
      Пусть не томят тебя пути судьбы проклятой,
      Пусть не волнуют грудь победы и утраты.
      Когда покинешь мир - ведь будет все равно,
      Что делал, говорил, чем запятнал себя ты.
      108
      День завтрашний от нас густою мглой закрыт,
      Одна лишь мысль о нем пугает и томит.
      Летучий этот миг не упускай! Кто знает,
      Не слезы ли тебе грядущее сулит?
      109
      Что б ты ни делал, рок с кинжалом острым - рядом,
      Коварен и жесток он к человечьим чадам.
      Хотя б тебе в уста им вложен пряник был,
      Смотри, не ешь его, - он, верно, смешан с ядом.
      110
      О, как безжалостен круговорот времен!
      Им ни один из всех узлов не разрешен:
      Но, в сердце чьем-нибудь едва заметив рану,
      Уж рану новую ему готовит он.
      111
      Под этим небом жизнь - терзаний череда,
      А сжалится ль оно над нами? Никогда.