Глава 16

Глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Эйнсли украдкой пробралась в большой зал. В нос ей тут же ударил неприятный запах грязной посуды и не менее грязных тел. Эйнсли поморщилась. Она старалась не сравнивать свой родной дом с Бельфлером, но это было трудно. Большой зал Кенгарвея выглядел убогим по сравнению с замком Гейбла не только потому, что стены его были деревянными, а внутреннее убранство не таким роскошным. Даже бедное одеяние людей и очаг, дым которого уходил не в трубу, а в проделанное в крыше отверстие, было не главным, что отличало Кенгарвей от Бельфлера. Самый разительный контраст состоял в общем беспорядке, грязи и мерзости запустения, а также в том, что обитатели Кенгарвея жили в постоянном страхе и были мрачны и угрюмы.

Пробираясь вдоль стены, Эйнсли мысленно ругала себя за ту робость, с которой приближалась к отцу. На ее коже все еще виднелись яркие следы синяков — результат жестокого избиения, которому подверг ее отец неделю назад у реки. При мысли о том, что сейчас ей, возможно, предстоит выдержать еще одно такое испытание, сердце Эйнсли болезненно сжалось. Окинув взглядом людей, собравшихся в зале, она подумала: а стоит ли ради них идти на такой риск? Если отец снова накинется на нее с кулаками, они ведь будут молча стоять рядом и смотреть. Никто из них не вмешается, даже если Дугган забьет дочь до смерти. И все же она пойдет на такой риск в слабой надежде спасти этих людей. Так велит ей долг по отношению к клану, Кенгарвею и тем немногим его обитателям, которые еще сохранили человеческий облик. «Как видно, повиноваться долгу не всегда разумно», — с мрачным юмором подумала Эйнсли.

К ее огромному облегчению, мужчины, сидевшие рядом с ее отцом, разошлись до того, как она приблизилась. Остались лишь Колин и самый старший ее брат, Джордж. Оставшись без привычного окружения, Дугган Макнейрн, возможно, все же внемлет голосу разума — ведь теперь ему не придется демонстрировать вассалам свою силу и власть.

— Отец, — негромко произнесла Эйнсли, подходя к старому, полуразвалившемуся креслу, в котором сидел Дугган.

Голос ее звучал хрипло, и она поспешила откашляться, чтобы не дать отцу повод заподозрить ее в робости.

— Где ты взяла это платье? — строго спросил Дугган Макнейрн, щупая тонкую материю грубыми грязными пальцами.

Эйнсли мысленно обругала себя за недомыслие. Ну зачем она надела это роскошное платье, одно из тех, что подарили ей Элен и Мари? Осторожно вытянув юбку из рук отца, она спокойно ответила:

— Мне дали его дамы Бельфлера.

— Они думают, что я недостаточно хорошо тебя одеваю, так, что ли?

— Моя одежда пришла в негодность, пока меня везли в Бельфлер.

— Угу… Сдается мне, что не дамы одели тебя так роскошно, а тот норманн, с которым ты там путалась. Как видно, у тебя нет стыда, иначе ты не стала бы щеголять перед отцом в этом наряде шлюхи!

«Пожалуй, разговор будет потруднее, чем я думала», — решила про себя Эйнсли, подавляя гнев под градом незаслуженных оскорблений. Этот человек так ослеплен собственной гордостью, что ему нет никакого дела до гордости других. Эйнсли решила, что самое лучшее — не обращать внимания на обидные слова отца, а продолжать беседу, словно он ничего не сказал.

— Лэрд Бельфлера наверняка вернется, чтобы отомстить тебе за предательство у реки.

Дугган пожал плечами:

— Кто-то постоянно пытается вломиться в ворота Кенгарвея. Мы отгоним и этого норманна, и его людей, как делали это всегда. А если они разрушат замок, отстроим его заново.

— На этот раз — вряд ли, отец.

Глаза Дуггана сузились от гнева. Он наклонился к дочери, и та в испуге отпрянула, однако продолжала:

— Лэрд Бельфлера будет действовать по приказу короля. Именно по настоянию сэра Гейбла король позволил ему попытаться достичь мира бескровным путем. Вряд ли представится другой такой случай.

— Я не просил этого ублюдка и о первом!

В его голосе чувствовалась такая холодная ярость, что Эйнсли с трудом подавила искушение убежать. Она знала — когда ее отец теряет терпение, с ним шутки плохи. Тем не менее, собравшись с духом, девушка снова заговорила:

— Отец, на этот раз дело не ограничится простой ссорой вроде стычки с Макфибами или бряцанием мечей, обнаженных против Фрейзеров. Своим поступком ты подписал смертный приговор не только себе, но и всем обитателям Кенгарвея.

— Угроза смерти висит надо мной уже многие годы. Похоже, что ты слишком долго пробыла у норманнов, раз забыла, с кем говоришь!

— Нет, я прекрасно понимаю, с кем говорю, — с лэрдом Кенгарвея.

Нарастающий гнев отца пугал Эйнсли, но в то же время она чувствовала, как в ней начинает вскипать собственная ярость, заслоняя страх, который она испытывала поначалу. Этот человек не хочет ничего слушать, отказывается признать, какой опасности подвергает всех окружающих!

— Пришла пора тебе поступить как истинному лэрду, который заботится о своих людях.

Голос Эйнсли сорвался на крик. Неожиданно Дугган вскочил и схватил ее за подол платья.

— Синяки, которыми я наградил тебя в прошлый раз, еще не зажили, а ты уже снова осмелилась явиться сюда. Похоже, нарываешься на очередную трепку!

— Я просто хочу спасти людей Кенгарвея. Битва, которая вскоре здесь разразится, не оставит в живых никого — ни мужчин, ни женщин, ни детей. Неужели ты этого не понимаешь?

Дугган в ярости ударил дочь по лицу. Не устояв на ногах, Эйнсли упала на пол, но тут же снова вскочила. Превозмогая страх, она взглянула на отца и продолжила:

— Под стены Кенгарвея прибудет не только сэр Гейбл с обнаженным мечом, но и все остальные твои враги, весьма многочисленные. Мы окажемся лицом к лицу с целым сонмом людей, которые ненавидят тебя лютой ненавистью и горят желанием уничтожить весь род Макнейрнов. Неужели судьба родственников тебя совершенно не волнует? — Эйнсли сумела уклониться от очередного удара отца, понимая, что долго противостоять его кулакам не сможет. — Если ты не хочешь спасти себя, подумай хотя бы о своих сыновьях!

Эйнсли не успела добавить ни одного слова, потому что Дугган обрушился на нее со всей яростью. На этот раз увернуться ей не удалось. Под градом сыпавшихся на нее ударов девушка рухнула на пол. Свернувшись клубочком, она пыталась защитить наиболее уязвимые места своего тела, но удары отца были так сильны, что вскоре Эйнсли почувствовала, как теряет сознание. Когда Дугган в бешенстве схватил ее за волосы и рывком поставил перед собой, она закрыла лицо руками, и тогда он ударил ее в живот. Вдруг Эйнсли почувствовала, что хватка отца ослабела. Глаза ее заплыли от синяков, но все же она сумела рассмотреть, что и на этот раз именно Колин пришел ей на помощь. Как ни странно, Дугган тут же послушно отпустил дочь.

— Не испытывай моего терпения, парень, — прохрипел Дугган, еле сдерживая гнев.

— Но ты мог убить ее! — возразил Колин.

— Я не собирался ее убивать, хотел только вбить немного здравого смысла в ее безмозглую башку. Эта дрянь вообразила, что раз на нее обратил внимание лэрд, пользующийся расположением короля, так ей уже все позволено!

— Она просто старалась спасти Кенгарвей. Она боится, вот и все.

— Если бы она действительно хотела принести пользу Кенгарвею, то могла бы добиться некоторых уступок от этого паршивого норманна, что изливал в нее свое семя. Ну а если у нее в брюхе уже растет ублюдок, никто не помешает мне выбить его оттуда, даже ты, парень!

— Позволь мне отнести Эйнсли в ее комнату, — попросил Колин, беря сестру на руки. — Тогда тебе не придется больше смотреть на нее.

— Да не желаю я на нее смотреть, чтоб она сдохла! — проревел Дугган вслед Колину, удалявшемуся из зала.

— Ты что, с ума сошла? — вскричал Колин, как только они с Эйнсли очутились на ступеньках лестницы, ведущей наверх.

— Я только старалась спасти Кенгарвей или хотя бы его людей, — слабо запротестовала девушка, приваливаясь к брату.

«Очевидно, мои слова не убедят Колина», — подумала она в отчаянии.

— А почему бы тебе не попытаться прежде спасти себя?

— Нас всех перебьют, если отец не постарается исправить свои ошибки.

— Боюсь, что уже поздно. Ни один уважающий себя монарх не простит человека, совершившего столько злодеяний, как наш отец. К тому же он не раз давал королю понять, что презирает его. Я и так был удивлен, когда сэр Гейбл предложил нам мир. Как ты правильно сказала, второго такого случая больше не представится.

Эйнсли промолчала. В коридоре показалась испуганная горничная. Она помогла Колину раздеть сестру, промыть ей раны и тут же скрылась. Глядя вслед девушке, Эйнсли оперлась на подушки и отхлебнула медового напитка, который подал брат. Пить было больно — должно быть, отец опять в кровь разбил ей губы и язык.

— Да, отец ни за что меня не послушается, — согласилась она. — Хотя сэр Гейбл готов протянуть руку каждому, кто согласится сложить перед ним оружие.

— Похоже, ты в этом совершенно уверена, — заметил Колин, присаживаясь на край кровати.

— Так и есть. Если бы Кенгарвею угрожал один Гейбл, я бы не тревожилась за судьбу беспомощных стариков, женщин и детей — он бы их не тронул. К сожалению, нам придется столкнуться не только с Гейблом…

— Трудно поверить, что норманн так милостиво обошелся бы с Макнейрнами. Да, он был добр к тебе и старику, но ведь ты спала с ним, а если бы кто-нибудь попытался тронуть Рональда, я уверен, что ты встала бы на его защиту.

— Гейбл был добр ко мне с самого начала, когда мы даже не целовались. Господи, ну неужели никто в Кенгарвее ко мне не прислушается! — вскричала Эйнсли в бессильном отчаянии.

— Если ты еще раз попытаешься поговорить с отцом, он убьет тебя, и тогда ты больше никогда не увидишь своего бравого норманна и не сможешь помочь тем, кто, возможно, уцелеет после битвы. — Он потрепал сестру по руке. Она подняла на него глаза, полные боли и разочарования. — А теперь отдыхай, Эйнсли.

Даже если погода не изменится, у нас в запасе по крайней мере две недели. И кто знает, возможно, враги придут под стены Кенгарвея лишь весной…

— Ты считаешь, что это что-то изменит?

Эйнсли не слишком удивилась, когда Колин, печально улыбнувшись, покинул ее комнату. Она хорошо знала своего брата и была благодарна ему хотя бы за то, что он не стал ее расстраивать. Осторожно повернувшись и стараясь не причинить себе лишней боли, Эйнсли легла на спину. Колин прав — у них в запасе еще есть время, по крайней мере две недели. Но этого времени явно недостаточно для того, чтобы она поправилась и снова попыталась убедить кого-нибудь из обитателей Кенгарвея внять голосу разума и пойти на мировую ради самих себя и своих близких. Эйнсли твердо знала, что предпримет новую попытку, но на этот раз постарается уберечься от побоев.

Негромко чертыхаясь, Эйнсли скользнула вдоль стены. Прошла всего неделя с тех пор, как отец подверг ее страшному избиению — второму за прошедшие полмесяца. От новых синяков, которые легли поверх еще не заживших старых, девушка чувствовала слабость во всем теле. Однако и дальше оставаться в постели она не могла. За все это время у нее не было других собеседников, кроме робкой молоденькой горничной, ухаживавшей за своей хозяйкой, пока та была так слаба, что не могла подняться с постели. Хотя на словах горничная и согласилась искать защиты у Гейбла или его людей в случае, если военное счастье отвернется от Макнейрнов, Эйнсли боялась, что эта дуреха не сумеет воспользоваться данным ей советом и будет убита.

— Или обратится не к тому человеку, — добавила Эйнсли шепотом, пробираясь вдоль обшарпанной стены большого зала.

После последнего разговора с Колином девушка решила, что, нежась в постели, лишь напрасно теряет время. Надо действовать, но действовать осторожно — в этом брат абсолютно прав. За время ее болезни он иногда навещал ее. Они разговаривали или играли в шахматы. Временами ей казалось, что он приставлен к ней в качестве стража, но она тут же ругала себя за дурные мысли о брате. Если Колин и сторожил ее, то исключительно для того, чтобы она не наделала глупостей, например, не попыталась снова поговорить с отцом.

Холод дохнул Эйнсли в лицо, как только она вышла за двери зала и очутилась на стене замка. Вздрогнув, она крепче прижала к себе узелок со своими нехитрыми пожитками. Расстояние между дверями зала и воротами Кенгарвея было не таким уж большим, но Эйнсли показалось, что их разделяют мили. Мужчины, охранявшие стены замка, высматривали врага и не обратили никакого внимания на миниатюрную женскую фигурку, выскользнувшую из дверей.

Стараясь держаться в тени и создавать как можно меньше шума, Эйнсли заторопилась туда, где толстые внешние стены Кенгарвея обещали ей защиту. Она знала, что в одной из стен есть небольшая тяжелая дверь, обитая железом и крепко запертая на засов. Если ей удастся проскользнуть наружу, подумала Эйнсли, она исчезнет, растворится в ночи. Но вот как открыть дверь? Это будет делом нелегким!

На цыпочках миновав стражника, уютно похрапывавшего под крошечным навесом, девушка опустила на землю узелок и принялась осторожно вытаскивать засов, вздрагивая при каждом звуке. Прошло немало времени, прежде чем тяжелая деревянная балка легла на мерзлую землю. У Эйнсли вырвался вздох облегчения. Подхватив узелок, она приоткрыла ворота и тихонько выскользнула наружу.

Окрыленная успехом, девушка с трудом преодолела искушение стремглав броситься к густому лесу, окружавшему Кенгарвей. Сердце ее гулко билось. Стараясь держаться в тени, Эйнсли крадучись направилась в чащу. Ей предстояло до рассвета как можно дальше уйти от замка, и как только девушка очутилась под спасительной защитой деревьев, она ускорила шаг.

До рассвета оставался еще час, когда, сраженная усталостью и болью во всем своем израненном теле, Эйнсли наконец опустилась на землю. Она надеялась, что теперь, когда ее отделяет от Кенгарвея порядочное расстояние, она может позволить себе немного отдохнуть. Подстелив одно одеяло и накрывшись другим, девушка легла на промерзшую почву и мгновенно уснула.

Звук шагов вырвал Эйнсли из объятий глубокого сна. Чертыхнувшись, она села, с трудом понимая, что происходит. Вспомнив наконец, где и почему она находится, Эйнсли испуганно зажала себе рот рукой. Малейший звук может выдать ее убежище. Распластавшись на земле, она прислушалась. Пока ничего подозрительного не слышно. Однако при виде мужчин, внимательно оглядывавших небольшую полянку, ей стало не по себе. Итак, люди Дуггана все же нашли ее!

Присмотревшись, она узнала в одном из мужчин Колина, а в другом — самого старшего из своих братьев, Джорджа. Оба пристально вглядывались в землю, ища следы беглянки. От такого предательства Эйнсли охватило глубокое чувство разочарования. Впрочем, чего же еще она ждала? Ведь братья — всего лишь послушные пешки в руках Дуггана. Они беспрекословно сделают все, что он им прикажет, и их не остановит даже то, что сестра может поплатиться жизнью за свой поступок. Собственно говоря, если бы не присутствие Колина, Эйнсли даже не могла бы с уверенностью сказать, что именно приказал братьям отец — просто схватить ее или убить на месте. Дугган Макнейрн всегда рассматривал бегство из Кенгарвея как самое страшное преступление, равное предательству.

Глядя, как озабоченно нахмуренный Колин ищет на земле ее следы, Эйнсли почувствовала себя виноватой. Было ясно, что брат ни за что не убьет ее и не позволит отцу сделать это, но вот если ей все-таки удастся убежать, это может стоить жизни самому Колину. Отец сочтет, что он пособничал сестре, и наказание будет суровым. Колин всегда был любимчиком Дуггана Макнейрна, но вряд ли это остановит его.

Эйнсли попыталась подавить в себе естественное сочувствие к брату. Нельзя поддаваться этой слабости! Если она позволит Колину вернуть ее в замок, понадеявшись на то, что он и дальше будет защищать ее, как делал уже не однажды, это будет непростительной глупостью. Да и вряд ли Колин сумеет уберечь сестру от гнева Дуггана. Нет, настала пора подумать о себе, твердо решила Эйнсли.

Стараясь не дышать, она отползла подальше от опасного места. Пока мужчины ее не обнаружили, но убежище это не слишком надежно. Придется поискать другое. Эйнсли принялась торопливо сворачивать одеяла, кляня себя за то, что теряет драгоценное время, однако понимая, что другого выхода нет — одеяла еще могут ей понадобиться. Согнувшись в три погибели, девушка украдкой выскользнула из кустов и устремилась дальше в лес.

Паника охватила Эйнсли. Она лихорадочно металась из стороны в сторону, стараясь найти новое укрытие, пока люди отца не нашли ее. Приблизившись к небольшой лесной полянке, Эйнсли с радостью увидела впереди густой подлесок. Там ей легко будет затеряться, так что вряд ли люди Дуггана ее обнаружат. Остается только надеяться, что ей удастся пересечь полянку незамеченной, иначе дело плохо. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никто ее не видит, Эйнсли набрала в грудь воздуха и бросилась к спасительному лесу.

Ее не слишком удивило, когда за спиной раздался ликующий крик мужчин. С того момента как они окружили заросли, Эйнсли поняла, что ее игра проиграна. Похоже, сама судьба против нее. Ей не удастся спасти никого в Кенгарвее, в том числе и себя. Тем не менее девушка продолжала бежать вперед, пытаясь увернуться от многочисленных рук, стремившихся схватить ее. Неожиданно перед ней вырос могучий конь. Эйнсли резко остановилась, подняла глаза и увидела отца. Паника охватила девушку. Теперь она мчалась не разбирая дороги, лишь бы спастись от разгневанного Дуггана.

Вдруг она почувствовала, как один из мужчин свалил ее на землю. Удар был так силен, что у Эйнсли перехватило дыхание. Мужчина рывком поставил ее на ноги. В этот момент девушка увидела, что к ней бегут Колин и Джордж. На этот раз было сомнительно, чтобы Колин подоспел вовремя, — к Эйнсли уже приближался отец с обнаженным мечом в руке. Она услышала, как державший ее мужчина негромко выругался, и поняла, что не одна она уверена, что ослепленного яростью Дуггана ничто не остановит.

— Ах ты грязная маленькая шлюха! — проревел он, на всем скаку осаживая коня. — Ты что, решила сбежать к своему норманнскому жеребцу и выдать ему наши секреты, чтобы он смог победить нас?

Сознание того, что она находится в отчаянном положении и терять ей нечего, придало Эйнсли храбрости. Выпрямившись во весь рост, она не помня себя закричала:

— Глупец! Если я хотела сбежать к своему норманну, почему же тогда устремилась на север? Или ты настолько пьян, что не понимаешь, где находишься?

Негромкий возглас удивления вырвался у Эйнсли, когда она почувствовала, что хватка мужчины ослабла. В следующий момент на нее обрушился страшный удар отцовского меча, от которого она чудом сумела увернуться. Девушка поняла, что мужчина просто не хотел попасться Дуггану под горячую руку. Стараясь не угодить под копыта, Эйнсли напряженно ждала очередного удара. Он не замедлил последовать и был так силен, что буквально сбил ее с ног. Послышался треск рвущейся ткани. Холодная сталь коснулась кожи Эйнсли, и девушка поняла, что была на волосок от гибели. Она слышала отчаянные крики братьев, но не отваживалась отвести глаза от отца. Ее единственный шанс на спасение состоял в том, что она окажется проворнее его меча. Отскакивая от очередного удара, Эйнсли в изумлении увидела, как все четверо ее братьев скопом навалились на отца. Им удалось стащить его с лошади. Пока Джордж и Мартин силой удерживали взбешенного Дуггана, Колин и Вильям заслоняли сестру. Еле живая от страха, Эйнсли с ужасом ждала, что же будет дальше.

— Ублюдки! — взревел Дугган, отбрасывая державших его сыновей и снова выхватывая меч. На этот раз он бросился на Джорджа и Мартина, которые успели вовремя отскочить. — Вы все — подлые ублюдки и предатели!

— Остановись, отец, ради всего святого! Ты не можешь убить собственную плоть и кровь! — закричал Колин, держа свой меч наготове, когда Дугган угрожающе подступил к нему.

— С каких это пор вам стала так дорога эта безмозглая девчонка? — насмешливо вопросил Дугган, обводя сыновей взглядом.

— Как мы к ней относимся, не имеет значения, — ответил Мартин с плохо сдерживаемым страхом и гневом. — Ты не можешь ее убить.

— Законы нашей земли гласят, что я волен поступить с этой шлюхой так, как сочту нужным, — возразил Дугган, однако спрятал меч в ножны. — Она пыталась предать меня!

— Я много времени провел в монастыре, отец, и ни разу не слышал, что человек имеет право убить свое собственное дитя, — спокойно сказал Колин. — Конечно, если ты попытаешься это сделать, никто не осмелится препятствовать тебе, но знай — эта кровь обагрит и наши руки, раз мы не нашли в себе мужества остановить такое подлое убийство. Ты волен взять на душу этот смертный грех, но мы не допустим, чтобы твой поступок пал черной тенью и на наши бессмертные души!

Эйнсли видела, как отец пытается справиться со своим гневом — гневом, толкавшим его на хладнокровное убийство дочери. Она неожиданно поняла, что Колину придает мужества не только сознание того, что он — любимый сын отца, но и то, что брат долго пробыл в монастыре и получил образование. Несмотря на множество совершенных грехов, лишивших его надежды на милость Божью, Дугган Макнейрн все же испытывал благоговение перед церковью, как и большинство людей.

— Я хочу надежно запереть эту шлюху, — наконец проговорил Дугган, понемногу успокаиваясь.

— Я прослежу, чтобы она не выходила из своей спальни, — послушно отозвался Колин.

— Ну кет! — проревел Дугган. — Эту предательницу надо бросить в темницу.

— Но, отец…

— Ты слышал, что я сказал, сын? Брось ее в темницу! Я не потерплю, чтобы она снова попыталась сбежать к своему норманну и выдать нас всех.

Не в силах и дальше слушать эти несправедливые обвинения в предательстве, Эйнсли открыла было рот, чтобы защитить себя, но Колин с такой силой сжал ей руку, что она охнула. Несмотря на отчаянное желание оправдаться — если не перед отцом, то хотя бы перед своими братьями, — девушка промолчала. Колин прав. Если она заговорит, отец снова разгневается, и вряд ли на этот раз ей удастся избежать смерти.

Провожаемая сочувственными взглядами братьев, Эйнсли послушно последовала за Колином к его лошади. Девушка с грустью думала о том, что хотя на этот раз у ее братьев хватило мужества удержать отца от убийства, они вряд ли будут и дальше защищать ее. А что толку в сочувствии? Они наверняка думают — она сама виновата, что навлекла на свою голову гнев отца, и должна быть счастлива, что благодаря их вмешательству осталась жива. Но разве гнить в темнице Кенгарвея — это значит жить?..

К ее огромной радости, Колин немного отстал от остальных, несмотря на грозные взгляды, которые время от времени бросал на него Дугган. Эйнсли не хотелось бы сейчас оказаться рядом с отцом или его людьми. По мере приближения к Кенгарвею страх и гнев девушки постепенно уступали место отчаянию и глубокой боли.

Было тяжело сознавать, что родной отец, человек, чье семя дало ей жизнь, осмелился броситься на нее с мечом. Еще никогда, несмотря на жестокие побои, которые ей приходилось сносить, Эйнсли так остро не чувствовала, что совершенно безразлична ему.

— Я всегда знала, что отец меня не любит. Мне кажется, он не любит никого из своих детей, даже тебя, хотя всегда уверяет, что сыновья ему дороги, — призналась она Колику, не сводя глаз с широкой спины Дуггана, маячившей впереди. — Но мне и в голову не могло прийти, что он меня ненавидит…

— Послушай… — нерешительно начал Колин, но Эйнсли прервала его:

— И не пытайся меня утешить — все, что ты скажешь, будет лишь спасительной ложью. Когда отец избивал меня до полусмерти, можно было подумать, что гнев настолько ослепил его, что он не соображает, что делает. Но сегодня он попытался снести мне голову мечом! Его остановило лишь вмешательство сыновей… О чем же еще толковать? Ясно, что он меня ненавидит! Одного я не могу понять — чем вызвана такая лютая ненависть? С тех пор как я себя помню, еще ребенком, я всегда старалась как можно реже попадаться ему на глаза…

— Ты же знаешь — он вообще презирает женщин.

— Ну да. По его мнению, они годятся лишь на то, чтобы рожать сыновей, а у него и так их четверо. Но такого объяснения недостаточно. Раньше, насколько я знаю, он никогда не пытался убить женщину…

Колин рассмеялся, но в этом смехе было мало веселого.

— Нет, не пытался, хотя многих избил до полусмерти. Прости, Эйнсли, если то, что я сейчас скажу, покажется тебе неприятным, но я давно уже пришел к выводу — твое единственное преступление состоит в том, что ты жива. Отец ненавидит тебя за это.

Эйнсли, нахмурившись, бросила взгляд на брата.

— Я тебя не понимаю. Конечно, я была еще ребенком, когда умерла наша мать, но такой ненависти я не помню. А ведь тогда я тоже была жива, — с иронией напомнила она брату, и Колин снова невесело усмехнулся.

— Да, была. И мать — тоже, — произнес он с расстановкой.

— Не может же отец винить меня в смерти матери! — прошептала Эйнсли с ужасом.

— Нет, конечно. Единственное, за что он ценил нашу мать, так это за то, что она способна рожать здоровых сыновей. Иначе разве он бросил бы ее в Кенгарвее лицом к лицу с Фрейзерами? Ведь отец не мог не понимать, какая судьба ее ждет…

— Так ты считаешь, что он ненавидит меня еще с той поры? Но почему?..

— Потому что тебе не повезло умереть вместе с матерью. Каждый раз, когда он глядит на тебя, в его ушах стоят проклятия за то, что он так трусливо бросил ее. Может быть, наш отец и не любил мать, но ее любили другие. Все, кому известны обстоятельства ее гибели, не могут не задаваться вопросом, как наш отец осмелился бросить свою жену и ребенка на растерзание Фрейзерам, которые славятся своей жестокостью ко всем без исключения: будь то беспомощный старик, женщина или ребенок. Ты — ходячее напоминание о его позоре.

— Я не думаю, что наш отец способен испытывать стыд.

— Согласен. Я вообще не уверен, что он винит себя в ее смерти. Но он чрезвычайно дорожит своей репутацией смелого и мужественного человека, а разве такой поступок свидетельствует о мужестве? Если он сумел спасти самого себя, он был обязан позаботиться и о жене, и о маленькой дочери. Ведь наша мать не дала тебе погибнуть… — Колин вздохнул. — Когда мы возвратились в Кенгарвей и отец обнаружил тебя на пепелище, он набросился на тебя с такой яростью, что мы с Рональдом с трудом удержали его. Мы и потом не раз спасали тебя от гнева отца. Я надеялся, что его ненависть со временем утихнет, но похоже, она лишь становится сильнее год от года…