Убийство со взломом

– Не хотелось бы говорить об этом, да? – уколол его Питер.

Геллер поджал нижнюю губу. Было ясно, что гнев, столь ему свойственный, готов вот-вот охватить его.

– За что вы невзлюбили Джонетту Генри? – осведомился Питер.

– Да потому что неподходящая она для нас, проку от нее было немного, вот почему. Плохая она была девушка, только и знала, что себя выставлять, – выпалил Геллер. – А тут рядом люди, которые, может, двадцать лет в поте лица своего трудились.

– Она еще с Каротерсом была, когда в избирательной кампании участвовала? – спросил Питер.

– Да. И когда они с Даррилом съехались, она все равно с Каротерсом виделась у Даррила за спиной, – сказал Геллер. Голос его звучал сурово, жестко, глаза от пристального внимания чуть увлажнились. Этот человек был неумолим, как сама смерть. – Она из тех баб, что вечно за чьей-нибудь спиной укрываются – знала, что мы в курсе, но ей наплевать было. Как только Даррил за дверь, этот Каротерс к ней являлся.

Питер усомнился в этом, но как знать. В конце концов, ключ от квартиры у него же был.

– И чем они занимались?

– А вы как думаете? – сказал Геллер.

– Почему же никто не рассказал Даррилу, что она изменяет ему?

– Он бы не поверил. – Геллер взглянул на Питера. – Парень верил всем, кому ни попадя.

– Вы хорошо его знали?

– Еще бы.

– Неужели семья не обращала внимания на то, что их любимый сын влип в такую историю? Неужели мэр допустил бы, чтобы дело дошло до свадьбы?

Ответить на это Геллер, видимо, затруднился. Если семья принимала Джонетту, как предполагал Питер, значит, мог существовать мотив ее напугать, каким-то образом навредить ей, чтобы заставить порвать с Даррилом.

– Вы только что сказали мне, что никто не говорил Даррилу об изменах Джонетты. Почему это было известно вам, но не ему?

– Потому что я тут свой и всех знаю.

– Вам нравился Даррил?

– Я его еще мальцом знал. Понимал, каким он станет. – Раскрыв ладони, Геллер теперь расстроенно хватал ими воздух. – Это ж такой чудесный парень был, всем на удивление, я знал, что и мэр, и вся его семья в нем души не чают…

– Вы горюете о нем?

– Еще как горюю, мистер Скаттергуд!

– И вините во всем Джонетту? – выпалил в него через стол Питер.

Геллер бросил на него сердитый взгляд, и Питер отвел глаза, увидев, что, конечно же, Геллер винил во всем Джонетту, потому что, не будь ее, не возник бы и Каротерс, убийца Даррила Уитлока. И теми же своими желтоватыми влажными глазами Геллер видел, что и он сам, даже более непосредственно, виноват в гибели Уитлока.

Зазвонил телефон. Питер поднял трубку, думая, что это Берджер.

– Простите, минуточку, – сказал он.

– Это Джеральд Тернер, – послышался нетерпеливый, задыхающийся и резкий голос. – Дайте мне Геллера, срочно!

– Кого?

– Я так понимаю, что мистер Чарльз Геллер, один из наших штатных сотрудников, находится у вас, мистер Скаттергуд.

– Не понимаю, о ком вы говорите, – произнес Питер, одновременно делая знак Геллеру, что разговаривать он будет недолго.

– Ему звонили из вашего офиса менее часа назад. Нечего меня морочить.

– Послушайте, – ледяным голосом сказал Питер, – если у вас так налажена информация, то вам, должно быть, известно и то, что я только что вернулся от своего адвоката, с которым встречался по невеселому поводу собственного бракоразводного процесса. Вытащите справочник, найдите там раздел адвокатов, и вы обнаружите фамилию Маструда, адвоката по бракоразводным делам. Вот что меня сейчас занимает, мистер… – Он чуть было не ляпнул фамилию «Тернер», которую Геллер, несомненно, знал. – Вот о чем сейчас все мои мысли, а не о ваших междоусобицах. В прокуратуре у нас много людей, и я не слежу, кто из наших сотрудников чем занимается. Будет время, с удовольствием расспрошу их.

– Тогда скажите вашим сотрудникам, чтобы Геллер в ту же минуту, как войдет, позвонил мне, – приказал Тернер. – Поняли?

– Отлично, – сказал Питер.

– Нам с вами надо вот что уяснить, – тем же встревоженным голосом продолжал Тернер. – Мэр принял решение, чтобы о всех новых деталях этого дела ему сообщали, как только эти детали появляются. Вы поняли? Вам надо ежедневно докладывать все мне.

– Нет, подобное совершенно исключено. Вы не имеете на то юридических прав.

– Я не понимаю вашего тона, мистер Скаттергуд. Все мы стремимся к единой цели в этом расследовании, как я полагаю.

– Естественно. Но вынужден напомнить вам, что диктовать вы не…

– Слушайте! – прорычал Тернер. – Если не я, то сведения эти получит от вас Хоскинс и передаст их мне через вашу голову. Каждое свидетельство, каждая зацепка, каждое показание должны лечь на мой стол к завтрашнему утру!

Тернер повесил трубку. Теперь Питер знал, что Тернер упустил своего верного, но непредсказуемого подручного – тот вырвался на свободу и действует теперь самостоятельно.

– Вы сказали мэру, что идете ко мне?

– Он мне верит, – с важностью приподняв брови, заявил Геллер.

– Ладно, – лениво, как бы невзначай отозвался Питер. – С кем она встречалась до рождения сына – с Каротерсом или Уитлоком?

– Ну, – сказал Геллер, – с Даррилом она еще тогда не зналась, а так, разные мужики у нее были.

– И забеременела она именно тогда. Верно?

– Верно, – подтвердил Геллер.

– Что же было в ней такого привлекательного?

Печальноглазый с умным видом кивнул:

– Игривая она была очень. Все заигрывала, старалась на себя внимание обратить, выделиться. А по мне – нехорошо это, лезть, впутываться и портить то, что люди делают.

– С кем же она тогда встречалась?

– Ну, людей-то много в офисе было. Кругом люди, телефонные звонки… Она и с Каротерсом встречалась, может, и с другими. Но вот что помню точно, это то, что Даррила тогда с ней рядом не было, он потом появился. Забеременела она от Вэймана Каротерса, а уж позже к Даррилу переехала.

Но Каротерс, как стало известно Питеру, не был отцом Тайлера. Питер не знал, как реагировать, и воспользовался одним из адвокатских приемов Дженис – незначащий ответ, повторяющий только что полученную информацию.

– Другие мужчины?

– Так вы же знаете.

– Мужчины из группы поддержки мэра, те, кто участвовал в избирательной кампании?

– Эту девушку, знаете ли, никто бы не отказался…

– Так кто же все-таки это был? Мэр?

Геллер пристально взглянул на Питера и отвел глаза – он был уличен.

– Все знали, что она с Даррилом встречаться стала уже после рождения ребенка. Зла на нее не хватает, понимаете? Когда все стараются, работают… Вот вы спрашиваете, мистер, спала ли она с мэром. Я так понимаю, что вы оскорбить хотите, больше ничего. Оскорбить близкого мне человека и так мною уважаемого… Я с мэром уже очень давно и не скажу сейчас слов, которые вы хотите от меня услышать, ясно? А все, что скажу, так это то, что дружили они, посмеяться любили вместе. Я так думаю, она была ему вроде как развлечение. Заигрывала она с ним, понятно. Не отрицаю. Но месяца два прошло, и уже стало ясно, что она беременна, и все знали, что от Каротерса и что она прогнала его! И когда забеременела, уже стало ей не до шуток и не до тисканья в уголке. И вот вы не понимаете, наверное, мистер Скаттергуд, что мэр – человек серьезный, и все, что свято в жизни, он уважает. А потом однажды, уже после истории с ребенком, является она в офис с Даррилом и объявляет всем, что они с ним собираются пожениться и что она нашла себе другую работу и в офис больше не придет. И потом ни слуху ни духу об этой Джонетте не было, все о ней и думать забыли, и где она, и что с ней, не знали. А после она уже с Даррилом жила, и с ребенком ее никто не видел – понятно, бабка ее все это время за ним присматривала. Вот все, что мне известно, а больше ничего сказать не могу. Ясно вам?

Было похоже, что Джонетта, забеременев от мэра, окрутила Даррила, защищаясь от гнева мэра. А обманув Каротерса и выставив его отцом ребенка, она дала возможность мэру сорваться с крючка. Геллер же, по всей видимости, и не догадывался о том, что отцом Тайлера мог быть мэр. Его преданность мэру была замешена на слепоте. И кто знал, какую мотивировку измыслил себе Геллер и какая извращенная логика толкала его на преступление? Вопрос состоял в том, действовал ли Геллер в ту ночь самостоятельно или же это мэр приказал ему – возможно, только припугнуть Джонетту Генри, а возможно, и убить ее. По размышлении Питер решил, что приказ убить маловероятен. Судя по всему, мэр, несмотря на хитрость и жажду власти – свойство всех политиков, – был человеком приличным, его идеи сострадания и единения всех жителей города казались искренними и вряд ли могли принадлежать заказчику убийства. Но определенно было, что живая Джонетта Генри могла угрожать благополучию мэра, так как была способна уничтожить его, утверждая, и быть может, справедливо, что он является отцом ребенка, а с другой стороны, что его избирательная кампания финансировалась из незаконных источников. Возможно, он выразил лишь свое недовольство Джонеттой, свою досаду, что и мог услышать Геллер. Но – и это было даже определеннее – если мэр и не заказывал убийства, то сейчас он паниковал и старался все замять.

– Как это вы решились мне это рассказать? – спросил Питер.

Геллер встретился с ним взглядом, и в этот момент Питер понял, что этот испытавший множество побоев и страданий человек ничуть не боится ареста.

– Потому что чувствую, что мы тут правильное дело стараемся сделать. Мэр – большой человек, очень, очень большой. Он бы не стал возражать, что мы тут вот с вами разговариваем. Он о другом думает, о большем – что ему до наших разговоров! У него горе ужасное – он Даррила потерял, и все, что я могу сделать, чтобы помочь пережить ему это горе, я сделаю. И просить меня помочь не надо. Не надо тыкать пальцем, указывать: «О, вот это будет очень хорошо для мэра!» Он знает, что идет правильным путем и что я иду за ним следом. Мы оба с ним идем одним путем. Это наш путь. И мы все одолеем.

– Понятно, – отвечал Питер тоном задумчивости и уважения – точно так же терпеливо, сочувственно выслушивал он свидетелей Иеговы или мормонов, когда те являлись к нему на крыльцо в своих старомодных пиджаках и при галстуке и очень вежливо пытались втянуть его в дискуссию по вопросам веры. Он знал теперь, что времени у него в обрез, что ему надо побыстрее спровадить Геллера.

– Кто убил Джонетту Генри? – спросил Питер. Геллер сжал руки в кулаки.

– Кто-то, решивший, что это будет правильно.

После этого оба замолчали. Питер думал о том, как, возможно, и с Джонеттой Геллер бормотал это свое противоестественное заклинание, грозя ей, обвиняя в том, что она вредит мэру, что она опасна для него, оттесняя ее в ванную всем своим плотным, хорошо тренированным телом, нанося удары, сжимая ее шею, чтобы заставить ее признать его правоту и подчиниться ей. Геллер, как в конце концов решил Питер, глубоко нездоров, даже его приступы ярости не выходят за узкие рамки морали и вызываются ими; это человек, который убивает, стремясь к высоким идеалам. Большинство на убийство толкает либо удаль, либо гнев, ревность, жадность, а порой – паника, в целом – причины самого низменного свойства. Попадались ему убийцы – немногие, – планировавшие преступление с педантизмом гранильщика бриллиантов, попадались и некоторые с искаженным восприятием реальности – к последним можно было отнести и Робинсона. Также – если перейти теперь к убийцам наиболее страшным и жестоким – существуют люди, у которых сексуальное удовлетворение способно вызвать только мертвое тело. И может быть, последнее – люди, чей нравственный космос оказался разрушенным, что и служит им единственной причиной убивать, люди, чья душа – это сгусток памяти о давних обидах, сгусток, окаменевший в тяжкую ненависть. В непостижимо узкое пространство этой ненависти втиснута почти вся их жизнь, даже вместе с повседневными ее функциями, с работой, в которой они могут проявлять усердие и способности; эти несчастные нераскаявшиеся грешники украшают тесные клетки своей тюрьмы причудливыми лозунгами и изречениями и исполняют непостижимо странные ритуалы. Для того, чтобы выжить, они следуют за теми, кто, приемля их, объясняет им законы общежития. Они понимают свою чуждость миру, осознают свою тихую, но такую ровную ненависть, лишь изредка находящую для себя выражение, знают, что обычным людям они не нужны, что мир осуждает их и их привычки и, даже сострадая, смотрит на них с подозрением. Они хладнокровны, эти люди, а в смерти ближних, а может быть, и своей собственной, видят выход и ежесекундно предоставляемую им возможность.

– Жена ждет, – пробормотал, прерывая молчание, Геллер. – Так что я лучше…

– У меня есть еще один вопрос, – прервал его Питер.

Геллер встал, застегнул молнию на куртке и стал ждать вопроса.

– Если не возражаете, откуда у вас этот шрам на подбородке?

На лице Геллера впервые за все время разговора появилось подобие улыбки.

– С женой поцапался лет десять назад. Ну, она и полосни бритвой. А я тогда ни сном ни духом.

– И все время с одной женой? – с искренним любопытством спросил Питер.

– С одной, – кивнул Геллер. – Теперь у нас все ладится.

Спустя час Хоскинс еще не вернулся, но в кабинет вошла пожилая пара.

– О, здравствуйте, мистер и миссис Уоррен!

– Вот пришли засвидетельствовать вам свое почтение, мистер Скаттергуд, – сказала миссис Уоррен, мать девушки, убитой Билли Робинсоном. Обоим родителям было лишь немногим за пятьдесят, но выглядели они старше. – Мы знаем, что вы человек занятой, так что отнимем у вас не более минуты. – Мистер Уоррен был тощ и походил на висячий на плечиках костюм, он лишь сжимал в руках перчатки и отводил взгляд. – После вынесения приговора мы испытали такое облегчение, как камень с души свалился, что я даже позабыла сказать вам… Знаете, потерять дитя свое – это дико, вот и ходишь, как дурная и думаешь: лучше бы тебе умереть, все равно одной ногой в могиле! И муж вот совсем сдал, не знаю, оправится ли. Мы так понимаем, что это вы все для нас так провернули, нашли что сказать, – продолжала жена, чувствуя, что мужу мешает говорить неловкость. Глаза его поблескивали, но выдавить что-то из себя он не мог. – Я просто даже передать вам не могу… – Она запнулась, заморгала, потом овладела собой. – Ведь надо же было такому случиться… Как в страшном сне…

Дверь распахнулась, и появился Хоскинс. Для такого коротышки вид его был внушителен. Желтые подтяжки туго обтянули хлопчатобумажный массив груди, шею перерезал давящий воротничок.

– Вынужден прервать вашу беседу! – возвестил он.

– О, простите, простите! – заморгала миссис Уоррен. – Мы уходим! Простите!

– Погодите, – распорядился Питер. – Оставайтесь, где сидите. – Он повернулся к Хоскинсу. – Это мистер и миссис Уоррен, Билл, те самые, чью дочь в августе убили. На прошлой неделе мы осудили их убийцу, если помните, и Уоррены пришли выразить благодарность прокуратуре.

Окинув пару беглым взглядом, Хоскинс вновь обратился к Питеру:

– Нам надо поговорить. Срочно. Насчет того, где тебя носило прошлой ночью и что ты, черт возьми, наговорил мэру.

– Почему бы нам не назначить время?

Хоскинс оценивающе взглянул ему в лицо и понял:

– Через десять минут.

– Идет.

– Здесь. Через десять.

И Хоскинс вылетел, оставив дверь открытой.

– Извините, что прервали, – сказал Питер. – Можете подождать еще минутку? Мне хочется договорить с вами. Потерпите, не уходите.

Питер набрал номер Вестербека, молодого детектива, работавшего в Западной Филадельфии на месте преступления.

– Вы допрашивали водителя хлебного фургона или это был Джонси?

– Кого это интересует?

– Меня.

– С парнем беседовал Джонси.

– Почему я не получил рапорта?

– Он сказал, что парень ничего не видел и не знает, так что печатать не стоит.

Единственным желанием Вестербека, как надеялся Питер, было раскрыть преступление и отличиться перед старшими по званию.

– Помните, что на зеркале в ванной были найдены неопознанные отпечатки? – спросил детектива Питер.

– Да, но обвиняется-то Каротерс.

– Только в одном из убийств, мистер Вестербек.

– Может быть, – раздраженно ответил детектив. – И что из того?

– Знаю, что вы обо мне думаете, и тем не менее собираюсь оказать вам одну услугу.

– Я от кого ни попадя услуг не принимаю.

– В чем дело, Вестербек? Вы, кажется, хотели…

– А вот вы, кажется, хотели все делать сами и чтоб другие не лезли. Чего ж вам вдруг помощь понадобилась?

Выпад этот Питер проигнорировал.

– Существует некто Геллер. – Он назвал адрес. – Почему бы не забрать его для снятия «пальчиков»? Это ведь нетрудно. А если отпечатки совпадут…

– Как бы не так!

– Если вам требуются основания и если вы не боитесь, что Геллер растворится, допросите водителя хлебного фургона, объезжающего окрестные магазины, поинтересуйтесь тем, что он видел в ночь убийства. Поставьте Геллера в ряд с несколькими другими и проверьте, не опознает ли его водитель. Убедитесь сами.

Пауза, во время которой Вестербек постепенно понял, что ему вручают щедрый подарок.

– Вы это еще кому-нибудь говорили?

– Нет. Пусть это будете только вы.

– Правильно.

И детектив повесил трубку.

– Ну, теперь нам остается только откланяться, мистер Скаттергуд, – сказала миссис Уоррен. Она покосилась на мужа, все еще мявшего в руках перчатки. Мужчина не проронил ни слова, и хоть он и не плакал, глаза его были влажными, как камни дамбы, – неизбывная скорбь его накатывала волнами и время от времени хлестала через край.

– Для него это было ужасным ударом, он с тех пор сам не свой, – опять повторила миссис Уоррен. Она доверительно наклонилась к Питеру. – Он винит себя, вот что. Считает, что если бы не его воспитание, она никогда бы не пересеклась с тем парнем…

Мистер Уоррен застонал и покачал головой.

– Вам цветы, Питер. – Вошла Мелисса с чем-то громоздким.

– Недавно принесли?

– Только что. – Она окинула взглядом букет в подарочной упаковке. – Уродство какое!

Питер раскрыл конверт с карточкой. На карточке была стандартная отпечатанная надпись: «Скорейшего выздоровления!» Внутри была сложенная несколько раз записка, написанная почерком Берджера, и он начал читать ее, пока миссис Уоррен опять что-то говорила.

«Питер,

К этому времени тебе уже стало известно, что Хоскинс вышвырнул меня вон. Меня приперли к стенке. Я заработался в кабинете, и вдруг стук в дверь; явился Хоскинс с полицейским и немецкой овчаркой. У меня в кармане был косячок, собака мгновенно его учуяла и чуть мне ногу не оторвала. Сочувствия от тебя я не жду, если б ты его проявил, я бы только рассердился, потому что это значило бы, что ты становишься сентиментальным кретином. Когда ты это прочтешь, я уже буду в Филадельфийском международном аэропорту ожидать рейса на Бермуды. Мы с женой собираемся пробыть там с неделю и разобраться, на каком мы свете.

Но есть и еще кое-что. Хоскинс отослал полицейского с собакой (спасибо, хоть не арестовали меня) и объявил мне, что со мной покончено и что у меня есть час на сборы. Он ушел, сказав, что через час вернется. Я подумал, как бы с пользой потратить этот час, все равно все худшее со мной уже произошло. Я тронул дверь кабинета Хоскинса – она оказалась заперта. Я знаю, что ты, дружок, попал в переплет, и я стал искать способ тебе помочь. Мне известно, что в последнее время ты не делился со мной информацией, но я не в обиде. Ты чувствовал шаткость моего положения, и был прав. С меня теперь взятки гладки. А ты подумай. Я думал о тебе, о Хоскинсе, тыкался то туда, то сюда, а потом увидел журнал Мелиссы с сообщениями. Как ты знаешь, она отрывает в нем белые листочки, а желтые копии оставляет и обычно не выкидывает их дня три, чтобы знать, кто звонил и что просил передать. Я пролистал журнал и насчитал целых четыре звонка Хоскинсу от мэра, последнее же сообщение было: „Машина за вами будет послана к четырем“. Речь шла о вчерашнем дне. Такое тесное общение мне подозрительно, Питер, они что-то замышляют, и мое увольнение – лишь первый шаг. По-моему, они испугались и забегали.

Мой совет тебе – и это лучшее, черт возьми, что я могу тебе посоветовать, – перестань крутить все это в уме и без конца сопоставлять факты, а сделай решительный шаг немедленно.

P.S. Лишнюю коробку мячей для „ракетки“ оставляю в твоем кабинете».

– …но как бы там ни было, мы все время думаем об этом, мистер Скаттергуд. Мы считали, что воспитывали девочку правильно. Считали, что знаем. А на самом деле ничего-то мы не знали. С парнем этим она связалась потому, что не усвоила те основы, которые мы так старались ей привить. Ей нужны были деньги и развлечения, вот она и получила то и другое. Больно говорить такое, но это правда.

Супруги встали, чтобы откланяться.

– Вы очень заняты, мистер Скаттергуд, – сказала напоследок миссис Уоррен. – И зашли мы только за тем, чтобы вы знали, как мы ценим ваше отношение. Это нелегко, мы все это понимаем. Мы нутром чувствуем, что вы хороший человек, что вы помогаете людям, всем помогаете.

Он пробормотал невнятные слова благодарности и еще до их ухода взял телефон, набрал номер городских новостей «Инквайерера» и попросил мисс Карен Доннел. Это станет колоссальным нарушением и приведет к прямому конфликту с Хоскинсом, но не исключено, что тамошние редакторы могли спасти его и Каротерса, не дав мэру выгородить убийцу Джонетты Генри.

Его, конечно, заставили ждать, в трубке через каждые несколько секунд раздавалось пощелкивание. Хоскинс, беседовавший в коридоре с новым заместителем прокурора, видел, что Питер говорит по телефону. Какие-то мгновенно возникшие тактические соображения удержали его от того, чтобы ворваться к Питеру. Каждое слово Питера должно было отличаться выверенностью, быть точно сформулированным, так как Доннел, слушая, станет заносить его в компьютер.

Но место для звонка было неподходящим, особенно если учесть близкое, всего в нескольких метрах от него, присутствие Хоскинса. Придется выйти из офиса. Из отведенных ему десяти минут у него оставалась, может быть, минута. Недостаточно для того, чтобы схватить пальто, как ни в чем не бывало на ходу перекинуться словцом с секретаршами и дождаться лифта. Еще прежде, чем он доберется до первого этажа, Хоскинс позвонит вниз на вахту.

– Да? – раздался чей-то голос. – Это Карен Доннел.

– Минуточку, будьте добры, – тихонько буркнул Питер. Хоскинс все еще маячил за дверью, громоздко и нетерпеливо нависая над ним. И уже спокойнее: – Это из окружной прокуратуры говорят.

– Мистер Скаттергуд?

Вопроса он словно не слышал.

– С вами хочет говорить Билл Хоскинс, мисс Доннел. У него для вас имеется важная информация касательно убийств Уитлока и Генри. Пожалуйста, не вешайте трубку.

Питер набрал номер Хоскинса. Ответила Мелисса.

– Важный звонок Биллу.

Секретарша стала звать Хоскинса, он же автоматически сделал пятнадцать шагов обратно в офис забрать вещи. Мисс Доннел – Питер знал это – станет засыпать Хоскинса вопросами, чем отвлечет его на несколько минут, пока тот будет отражать атаку. А этого-то Питеру только и было надо. Он схватил дело Каротерса и бросился вон.

В спешке он позабыл шляпу, а вечер вновь, видимо, предстоял холодный – солнце меркло, подмораживало. Куда ему направиться? Его дом – наиболее очевидное место, где его станут искать все, включая Винни. Он достал из машины револьвер, быстро сунул его в карман пальто. Толстую папку с делом Каротерса он запихал под запасную шину и, очутившись опять на улице, из телефонной будки набрал номер «Инквайерера». Попал он в городской отдел.

– Карен Доннел, пожалуйста.

– Только что уехала, – отвечал мужской голос. – Будет позже.

– Хорошо. Тогда кого-нибудь другого.

– Кто это? Мы все тут в запарке – сдаем материал.

– Это анонимный источник, – тихо пробормотал он, чувствуя всю глупость и театральность подобного ответа. Он окинул взглядом улицу. Мэр мог установить за ним слежку уже сейчас.

Все, что требовалось ему сейчас, это назвать фамилию и должность, шепнуть лишь это – и редакторское внимание вполуха мгновенно преобразится. И все навсегда переменится.

– Да? У нас тут, приятель, этих анонимных источников – как собак. И каждый плетет историю.

– Моя история – особая. Она касается убийства.

– Что? Кто это? Мне некогда. Надо материал сдавать.

– Я не шучу. Это насчет того двойного убийства. Девушку убил не тот. Другой. – Как путано он мыслит! Выдавливает из себя какие-то междометия! – А им это известно, и в полиции у них, кажется, свой человек, наблюдает за расследованием. У них все схвачено. Доказательства серьезные…

– Ладно, ладно, – произнес голос. – Теперь не частите. Прежде чем история ваша пойдет дальше, мне надо все проверить, узнать кто и что. Кто вы такой? Подождите минутку. – Трубку положили. Питер услыхал стрекотанье компьютера и телефонные звонки на заднем плане. – О каком таком деле мы говорим? Кто убит? Надо же проверить подобные утверждения. – Вновь стрекотанье. – Черт, до чего же мне некогда, если б вы мне рассказали побольше…

Питер набрал воздуху, чтобы выговорить еще несколько фраз:

– Видите ли, мэр…

Нет, произнести это он не готов. По крайней мере пока, не обсудив это с Дженис, не выложив ей все, не бросив к ее ногам, не объяснив ей, в каком состоянии, под каким давлением находился. Заставить ее понять. Едва это попадет в прессу, как все закрутится-завертится, и у него даже не будет возможности поговорить с ней. А если они поговорят, она сможет изнутри оценить масштаб катастрофы и посочувствовать ему. Прессе он сообщит попозже, через несколько часов. Что изменят какие-то несколько часов?

– Эй, дружок, ну чего же вы там приумолкли? Не передумали историю рассказывать? – раздался нетерпеливый голос редактора.

– Да-да-а… – протянул Питер, изображая голосом умалишенного. – Мы с мэром одну и ту же птичку держим. Птичка эта зовется «улыбашка», и моя улыбашка разговаривает, с кем угодно поговорить может. Так вот я попросил свою улыбашку спросить…

Редактор застонал и бросил трубку. Питер вышел из будки. Пройдя шагов пять, он резко обернулся. За спиной в том же направлении, что и он, следовали двое мужчин. Может, он придумывает на пустом месте? Нет, он не поддастся панике. Веская тяжесть оружия в кармане была непривычной. Надо избавиться от револьвера, но как? Не может же он просто выбросить его в урну. Перейдя Честнат-стрит, он пошел в обратную сторону и, скользнув через вращающиеся двери универмага Ванамейкера, очутился среди манекенов, раскрашенных женщин с лицами неестественно яркого, как леденец, цвета, педерастического вида мужчин, соблазняющих посетителей флаконами с искусственным загаром, скрабами для лица, одеколоном и прочей ерундой, а также часами, рубашками, обувью; он миновал парфюмерный прилавок, где однажды покупал рождественский подарок для Дженис, и вышел на Маркет-стрит, туда, где через два квартала и до самой реки протянулись порнокинотеатры, теснимые городской застройкой – обновляемыми до неузнаваемости старинными зданиями, Редингским железнодорожным вокзалом, величественным, с колоннами по фасаду зданием торгового центра «Братьев Лит». Большие деньги, крупные сделки, молодые да ранние бизнесмены. Билли Пенн в это время суток превращался в темный силуэт – сюртук до колен, шляпа с плоскими полями, глаза прячутся в тени, каменные губы сжаты в холодном суровом осуждении. И где-то в непосредственном подножии Пенна, под его каменными холодными ступнями светятся в темноте окна – это мэр среди плюшевой роскоши своих кабинетов обдумывает свою грядущую судьбу.

Интересно, где устраивал мэр свидания с Джонеттой, думал Питер. Впрочем, устроиться можно всегда, например, снять номер в мотеле – поближе к аэропорту и ночью не составит труда. Передача из рук в руки нескольких купюр облегчит дело, возможно, даже и Геллер подвозил туда пару, регистрировал номер, а затем сидел в машине, поджидал и слушал радио. Питер хорошо понимал мэра: если даже мертвая Джонетта Генри показалась ему, Питеру, сексуально привлекательной, то что уж было говорить о живой. Такие женщины, как она, как мотыльки к свету, тянутся к силе и власти. А мэр, даже еще не выбранный, находился на взлете – вот-вот он из Городского совета должен был вспорхнуть на высшую должность. Внимание привлекательной женщины ему было обеспечено. Вот между ними все и произошло, может быть, единожды, а может быть, и много раз. Ясно только, что в какой-то момент мэр взглянул на хорошенькое черное личико Джонетты с истинной страстью, взглянул, зная, как знают это все мужчины, степень и пределы этого чувства. Но вот чего он знать не мог, несмотря на всю свою искушенность, а искушенность у мужчин пятидесяти с лишним лет должна быть, так это то, что в тот момент – легкий вскрик, гримаса удовольствия – им будет зачат сын и что женщина, которую он держал в своих объятиях, крепких, пусть не совсем искренних, станет преследовать его и после смерти.

Оглядывая улицу, Питер заметил отделившуюся от дверного проема мужскую фигуру. Под холодным ветром мужчина сгибался чуть ли не пополам, но и холод не мог уничтожить исходивший от него сильный неприятный запах.

– Эй, орел или решка?

– Опять ты? – улыбнулся Питер. Мужчина подбросил вверх монетку. Монетка сверкнула в последних закатных лучах – вращающийся на лету кружочек света.

– Орел, – сказал Питер. – Нам выпадет орел.

Быстрым движением мужчина схватил монетку, постучал ею о рукав пальто и только тогда взглянул.

– Ну так что же, черт возьми? – нетерпеливо рявкнул Питер.

Мужчина рассмеялся. Зубы его были сплошь гнилыми. Развинченной походкой он пошел прочь, шаркая ногами, и все подбрасывал монетку.

По-зимнему темным вечером он шел, обливаясь потом, к ее дому. Давить на Дженис он не станет, просто сядет с ней за кухонный стол и поговорит, как говорят разумные люди. Аренда дома их приютом скоро окончится: он помнил, что в бумагах Дженис значился март, и ей опять предстоит переезд. Разговор с ней был ему необходим. С исчезновением Берджера она оставалась единственным человеком, кому он доверял.