– Больше гостей сегодня не будет, – сообщил Норман. – Я хотел устроить ужин в семейном кругу. Не желаете ли шерри?

– Благодарю.

Парис взял бокал, но бдительности не потерял. Шестое чувство говорило ему, что эти приветливые люди припасли для него острый нож за пазухой, несмотря на любезный тон и ласковые улыбки.

– Надеюсь, у нас будет возможность поговорить наедине, мистер Макдугал? – спросил он как бы невзначай. – Например, после ужина.

– О, я полагаю, у нас не будет нужды уединяться и секретничать, – протянул Норман. – Все, что должно быть сказано, мы обговорим прямо за ужином. Здесь все свои, а меж своими не должно быть тайн. Вы что-то хотели у меня спросить, не так ли?

Брови Париса против его воли поползли вверх, но тон оставался спокойным. Он слишком долго готовился к этой встрече, чтобы Позволить себе потерять контроль над собой.

– Да, именно так. Но я планировал это сделать немного иначе.

– Мужской разговор, бренди и сигары? – усмехнулся старик, но в этой улыбке не было ни веселья, ни дружеской приязни. – А я, как назло, не люблю кулуарных разговоров. Говорите же, зачем вы явились, мистер Вилье. Я внимательно вас слушаю.

– Хорошо. – Парис держал себя в руках, и голос его звучал ровно. – Если вы хотите сейчас услышать всю правду, я покоряюсь. Дело в том, что мы с вашей внучкой Шери любим друг друга. Я пришел просить у вас разрешения сочетаться с ней браком.

– И это вся правда? – Норман странно улыбнулся. – Правда, только правда и ничего кроме правды? Почему-то мне не верится.

– Дедушка! – запротестовала Шери.

– Помолчи, моя милая. – В голос Нормана зазвенела сталь. – Боюсь, у меня есть для тебя неприятный сюрприз. Дело в том, что твой жених вовсе не тот, за кого себя выдает. Похоже, ты уже знаешь, что он не француз. Но известно ли тебе, «что Вилье – это не настоящая его фамилия, а только унаследованная от приемного отца?

– Да, – с вызовом сказала Шери., – Известно!

– А знаешь ли ты, как его настоящая фамилия? Пожалуй, что нет. Мистер… Вилье, не будете ли вы так любезны просветить вашу невесту?

В голосе старика было столько яда, что Парис вздрогнул. Но он выдержал его взгляд, не опуская глаз, затем повернулся к побледневшей Шери.

– У меня нет тайн от тебя. Мою мать звали Беатрис Лесли, та chene. Она была младшей дочерью Малкома Лесли. – Парис взглянул на Нормана, стоящего, скрестив руки на груди. -Это вы хотели услышать?

– Да, и не только это, – кивнул Норман, напоминающий статую Правосудия. – Не думайте, что разговор доставляет мне удовольствие. Я очень люблю мою внучку, о чем, я полагаю, вы знали с самого начала. Больше всего на свете мне не хотелось бы ранить ее чувства, но, боюсь, теперь без этого не обойтись.

В комнате было жарко натоплено, чтобы угодить изнеженной Мэри. Но Шери внезапно пробрала ледяная дрожь.

– Я не понимаю, что происходит, – недоуменно прошептала она. – О чем вы говорите?

– Мы говорим об обмане, – пояснил Норман мрачно. – О подлом обмане, который замыслил мстительный негодяй и взялся осуществить его корыстолюбивый внук. Твоего возлюбленного, Шери, наняли, чтобы он соблазнил тебя. Малком посулил ему выкупить его картинную галерею, находящуюся на грани краха. Такова была цена твоей невинности. Разве не так, мистер Парис Лесли? Вам есть что возразить? Или я ошибся и вам обещали что-то еще за совращение моей внучки? Но, может быть, я оболгал вас, тогда успокойте же вашу невесту. Скажите ей, что я лгу.

Шери смотрела на своего избранника огромными от отчаяния глазами. Она все еще не верила. Парис сглотнул ком в горле и сказал:

– Он не лжет, Шери.

– Нет! – Из ее уст вырвался крик, полный боли. – Нет, лжет! Вы все лжете мне! Парис, скажи, что все это не так, скажи мне…

– Это так, любовь моя, – покачал головой Парис. – Точнее, было так в самом начале. Но теперь все изменилось. Все изменилось после того, как я полюбил тебя. Ты должна поверить мне. Ты же знаешь правду.

– Поверить?.. – Голос ее сорвался. – После того как ты обманывал меня столько времени? После того как ты променял меня на деньги? Как я могу верить тебе после всего этого хоть на миг?

Она закрыла лицо руками, и Мэри бросилась к дочери, обняла ее за хрупкие плечи. Красивое лицо женщины исказилось от ярости.

– Почему бы тебе не убраться отсюда? крикнула она Парису. – Мало ты причинил ей зла, подлец!

Парис смотрел только на Нормана.

– Я сам хотел вам сказать об этом сегодня вечером, но собирался сделать все иначе. Не при Шери. Потому что знал, как ей будет больно, и жалел ее. А вот вы ее не пожалели…

– Не тебе говорить о жалости, – оборвал его старик. – Шери имеет право знать, что за человек ее любовник. Чтобы потом мерзавец не прикидывался невинно оклеветанной овечкой.

– Оскорбляйте меня сколько хотите, – тихо отозвался Парис. – Все равно не найдете слов хуже, чем я сам находил для себя. Но времена предательства прошли. Мой дед уже знает об этом. Теперь я хочу только одного – жениться на Шери, и я это сделаю, с вашим позволением или без него.

– Только через мой труп! – прорычал Норман. – Поищи другую богатую наследницу, чтобы спасти свой бизнес. Твой отчим хорошо научил тебя шулерскому ремеслу. Тебе даже почти удалось выиграть мою девочку. Ты хотел использовать мою любовь к внучке, чтобы управлять мной, но этого не будет. Ты не получишь ни ее, ни ее денег! Видишь, я знаю больше, чем ты думал, и причина того очень проста.

Норман пересек столовую и распахнул еще одну дверь.

– Теперь вы можете войти, – сказал он. И в столовую медленно вошел Малком Лесли в сером костюме, опираясь на массивную трость. На лице его застыла воистину дьявольская усмешка.

Парис замер как вкопанный.

– Ах, так вот откуда у мистера Макдугала столько информации, – наконец произнес он. – Поздравляю, дорогой дедушка. Вам в самом деле удалось меня удивить. В цирке бы выступать с таким талантом.

Малком бросил на него торжествующий взгляд.

– А ты думал, я позволю тебе так просто ускользнуть от меня? И разве я мог отказать себе в удовольствии посмотреть в глаза старине Норму, когда он узнает, что его драгоценную девочку соблазнил бастард моей дочери! – Старик хрипло рассмеялся. – Пожалуй, ты все-таки сделал свою работу, малыш, даже лучше, чем я думал.

Внезапно раздавшийся голос Шери был очень тихий. Однако все посмотрели в ее сторону.

– Почему вы так ненавидите меня, мистер Лесли?

Малком прищурившись уставился на нее. Шери была очень бледна, на ресницах ее еще блестели слезы, но она уже полностью владела собой. На руке ее, прижатой к груди, поблескивал аметист – подарок Париса. Взгляд Малкома остановился на кольце.

– Это кольцо… Где ты взяла его?

– Мне отдала его тетя Бет, – ответил Парис за свою невесту. – Она просила подарить кольцо моей любимой женщине. Что я и сделал.

– Бет не имела права! Она поступила как воровка! – Малком жадно глотнул воздух, словно задыхаясь. – Это кольцо я подарил… моей Маргарет.

– Оно вас и выдало, – мрачно пояснил Норман. – Марджи его носила, когда познакомилась со мной. Я хорошо его помню. Как только увидел кольцо, я сразу догадался, кто стоит за всем этим.

Он взглянул на Малкома с откровенной ненавистью. Затем, усмехнувшись, обратился к Парису:

– Но твой дед обманул тебя, юноша, он ведь всегда обманывает. Для него это обычное дело. Он не даст тебе ни гроша, как, впрочем, и я не позволю тебе больше приближаться к моей внучке. Сегодня же она улетает в Америку со своей матерью.

Парис не отрываясь смотрел на своего деда.

– Маргарет вернула тебе кольцо, когда расторгла помолвку, и ты отдал его своей жене, моей бабушке. Но она никогда не носила его, потому что чувствовала: раньше оно принадлежало другой женщине. Той, которую ты на самом деле любил. А до чувств жены тебе никогда не было дела.

– Мне ни до кого, кроме Маргарет, не было дела, – хрипло подтвердил Малком. Он сделал неверный шаг вперед, протянул высохшую руку к Шери, словно хотел к ней прикоснуться. – Пусть она носит это кольцо, – прошептал старик. – У нее те же глаза. И те же губы… Марджи, о, моя Марджи…

– Нет! – возразил Парис, становясь у него на пути. – Это Шери. Моя Шери, женщина, которую я люблю.

– Как ты смеешь? – взорвался Норман. – После всего зла, что ты причинил ей!

– Я не оправдываю моего поведения, – покачал головой Парис. – Когда я увидел Шери в первый раз, я действовал по наущению деда, и мне смертельно стыдно в этом признаваться. Но потом я следовал только велению собственного сердца.

Он тряхнул непокорными кудрями.

– Да, сначала я согласился на план Малкома, чтобы сохранить галерею. Тогда это было все, что для меня имело значение, дело моей жизни. Но знакомство с Шери многое изменило. Теперь она значит для меня больше, чем все галереи мира, и так будет всегда, даже если она прогонит меня прочь, на что имеет полное право. Но моя жизнь станет пустой без нее.

Он справился с собой и посмотрел в глаза Норману.

– Я пришел сегодня к вам просить руки вашей внучки. И несмотря ни на что, продолжаю надеяться на ваше согласие.

Ему ответил Малком:

– Забудь об этом. Все кончено – для тебя. Ты ничего не получишь от Макдугала, а как только я разберусь с твоей чертовой галереей, тебе придется пойти побираться. Впрочем, можешь устроиться куда-нибудь младшим клерком. На это даже можно содержать жену, если она неприхотлива.

Он снова засмеялся, и смех его напоминал кашель больного.

– Ты еще трижды проклянешь тот день, когда посмел противоречить мне. Вы все пожалеете, слышите?

Старик окинул присутствующих злобным взглядом.

Шери тем временем высвободилась из объятий матери и шагнула к Парису. Теперь они стояли друг против друга, не замечая никого вокруг.

– Ты об этом хотел мне сказать в машине? Парис смотрел ей в глаза с болезненной нежностью.

– Да, милая. Но подумал, что будет правильнее сначала раскрыть секрет твоему деду. Попробовать объяснить. Но здесь я ошибся.

– Почему же ты не рассказал мне раньше? Например, вчера. Или той ночью в Коррингтоне. Ведь ты мог это сделать.

Парис заговорил горячо, словно страшась, что ему не поверят:

– Потому что боялся, как это ни смешно. Боялся потерять тебя. Я… не мог заставить себя рисковать. И вот наказание за мою трусость.

Шери прерывисто вздохнула.

– А все остальное, о чем они говорили, – это правда? Твой дед действительно может отнять у тебя галерею?

Парис протянул руку и вытер слезинку с ее щеки.

– Он может… попробовать. Шери кивнула. Остался только один вопрос, который решал все.

– Ты любишь меня, Парис?

– Шери! – воскликнула Мэри, делая шаг к дочери. – Ты что, не видишь? Этот негодяй снова хочет обмануть тебя! Ему нужны деньги, и он поклянется тебе в чем угодно, чтобы их получить. Не будь слепой! Где твоя женская гордость? – Она почти кричала. – Пойдем отсюда, дочка, поедем со мной в Нью-Йорк. Или давай отправимся на курорт, например на Мальорку, сейчас там бархатный сезон! Ты отдохнешь, опомнишься и забудешь этого человека…

Губы Шери скривились в усмешке.

– Не мешай мне, мама. Прошу тебя. Она смотрела в глаза Парису, не отрываясь.

– Я жду. Ответь же мне.

– Да, – просто сказал он. – Да, я люблю тебя, сердце мое. И всегда буду любить. Ты стала частью меня, и ничто этого не изменит. Сейчас я больше всего хотел бы пасть перед тобой на колени и молить о прощении. Но это вряд ли поможет, потому что, даже если простишь меня, всю оставшуюся жизнь ты будешь смотреть на меня и думать: а вдруг моя мать была права? Поэтому нам, похоже, никогда не быть вместе, и мне безумно больно от этого…

– Вам никогда не быть вместе в любом случае, – резко перебил его Норман. – Говорю тебе при свидетелях, что, если моя внучка посмеет простить тебя, если удостоит хотя бы еще одним взглядом, я лишу ее наследства. Все мои миллионы пойдут на благотворительность. Посмотрим, как ей это понравится и как долго продлится ваша любовь, когда вы оба останетесь без гроша!

Мэри всплеснула руками от ужаса и схватилась за спинку стула.

Повисло долгое молчание. Было так тихо, что Шери слышала, как потрескивает пламя свечей.

Парис неожиданно взял ее руку в свои и поцеловал.

– Боже мой, та cherie. Ты слышала, что твой дед только что сказал? Да он подарил нам свободу! Теперь мы можем быть вместе. Они забрали у нас все и оставили нам друг друга. – Голос Париса дрожал от переполняющих его чувств. – Пойдем же со мной, пойдем отсюда, моя возлюбленная, моя единственная любовь. Потому что, если ты останешься с ними, они победят. Эти старые, жадные, мстительные эгоисты одержат над нами верх. И та хрупкая драгоценность, наша любовь, которую мы вырастили с таким трудом, умрет навсегда.

Он обнял ее за плечи, снова и снова удивляясь, какая же она худенькая. Уязвимая, как редкостный цветок.

– Любимая, не позволяй им победить. Оставь этих людей с их ненавистью, с их старой враждой, с их драгоценными миллионами. Я увезу тебя в новый дом, наш дом – если не во Францию, то еще куда-нибудь. Вместе нам будет хорошо где угодно. Я буду подметать улицы или жечь уголь, все равно. Но у нас с тобой будет свой дом.

Лицо Шери, странно неподвижное, словно светилось изнутри. Парис вспомнил, как увидел ее в первый раз, на балу: тогда вокруг нее словно бы образовалась зона отчуждения. Но теперь разница была в том, что они стояли в заколдованном круге вдвоем.

И тут в полной тишине прозвучали ее слова.

– Да, Парис, я согласна. Я поеду с тобой.

– Шери, – простонала мать, едва не плача. – Ты сошла с ума! Норман ведь не шутит. Он правда сделает то, что обещал. Как ты будешь жить? Я же не смогу помочь тебе!

Но Шери не слушала ее. Для нее существовал только один человек во всем мире. Тот, который сейчас обнимал ее.

– А галерея, Парис… Как же ты сможешь жить без нее?

– Теперь смогу, милая. Теперь, когда у меня есть ты, все изменилось. Но мы попробуем бороться вдвоем, если ты согласна.

Шери слегка повернулась в его объятиях, чтобы окинуть взглядом родных. Глаза ее странно блестели, губы тронула усмешка.

– Никто не отнимет у нас галерею! – заявила она звонко. – У меня есть деньги. Бабушка завещала мне свои личные сбережения, и я…

– Жалкие гроши! – презрительно бросил Норман. – Капля в море! Этого не хватит даже на то, чтобы покрыть долги твоего оборванца. Так что опомнись, пока не поздно, потому что я действительно не шучу.

– Я тоже, – отозвалась Шери с торжеством. – Завещанная сумма и в самом деле была небольшой. Но я следила за курсом акций. Помнишь, ты еще расценил это как блажь? Так вот я сделала несколько вложений за свой счет. Мне было интересно, что из этого получится, и выяснилось, что я правильно все рассчитала. Теперь у меня довольно денег, чтобы выкупить галерею… и, если будет нужно, купить под нее еще пару помещений.

– Ма cherie, – поражение прошептал Парис, беря ее лицо в ладони. – Неужели ты думаешь, что я возьму твои деньги? Ты же понимаешь, что это невозможно.

– Это не мои деньги, – возразила Шери. – Это наши деньги. На нашу жизнь. На нашу галерею. И может быть, на наших детей. И ты обязан их взять, раз уж берешь меня в жены. Ты же обещал, что мы будем бороться вместе. А у мужа и у жены все должно быть общим – и горе и радость. У нас с тобой должно быть очень много общей радости. Мы даже сможем работать вместе, ведь я искусствовед.

Парис покачал головой, все еще не в силах ответить согласием.

– Парис, ты что, не понял? Если ты сейчас откажешься, они все равно победят, только другим способом. Победит их ненависть, а не наша любовь. Разве ты позволишь этому случиться?

– Милая моя… Моя единственная… – Вот и все, что он смог выговорить.

– Шери, детка, – окликнул ее Норман надтреснутым голосом; казалось, он сразу постарел на много лет. – Ты не можешь так поступить. Ты не сделаешь этого… не оставишь меня одного.

Внучка посмотрела на него с глубокой печалью.

– Дедушка, ты хотел, чтобы я возненавидела Париса. Но получилось так, что это тебя мне трудно простить. Ты только представь, что сказала бы бабушка Марджи, увидь она, как ты поступил сегодня. – Она покачала головой. – Поступай с деньгами как хочешь. Я не хочу быть богатой наследницей и никогда не хотела. Я собираюсь жить с человеком, которого люблю, – с деньгами или без них. А что до вас, мистер Лесли, – Шери повернулась к согнувшемуся в кресле Малкому, – мне вас очень жаль. Вы потеряли дочь, а теперь теряете единственного внука. Вы отдали все силы, всю свою жизнь ненависти, и у вас не осталось ничего, кроме нее.

Она медленно переводила взгляд с одного старика на другого, и собственный дед и его заклятый враг казались ей похожими как братья. Но на лице Шери не было гнева – только жалость.

– Вы растратили ваши жизни на вражду, а теперь удивляетесь, почему так одиноки! Мы с Парисом не смогли вам помочь и уйдем, если вы не опомнитесь в самый последний момент.

В наступившем молчании Норман произнес, словно с трудом:

– Шери, ты очень дорога мне, и я не хочу тебя терять. Скажи, что мне сделать, чтобы остановить тебя?

– Только одно: примирись с Малкомом Лесли, – ответила его внучка, стараясь нежностью тона смягчить слова. – Примирись с ним и прими моего будущего мужа как члена твоей семьи.

Парис поддержал ее, и голос его был ясен и холоден:

– Если хотите еще когда-нибудь нас увидеть, вы должны покончить с враждой. Если хотите держать на руках ваших правнуков, то подайте руки друг другу. Решение за вами, потому что мы за себя уже все решили.

Он повернулся к Шери.

– Ма cherie, нам пора. Пойдем. Пойдем домой, любовь моя.

Шери улыбнулась ему – не только губами, глаза ее тоже сияли улыбкой.

– Конечно, любимый. Пойдем. Больше нас ничто не разлучит.

Они были уже у дверей, когда их догнал голос Малкома, хриплый, как у тяжелобольного.

– Парис, мальчик мой… А что, если слишком поздно?..

– Шери, доченька, – потерянным голосом произнесла Мэри.

И снова наступила тишина.

Они обернулись и посмотрели на двух несчастных стариков и растерянную красивую женщину, на своих родичей. Наконец Парис сказал, словно подводя итог разговору:

– Вы знаете, где нас найти. Мы будем ждать вас до самого отъезда, то есть до завтра. – И добавил мягко:

– А если не успеете до завтра, тогда ищите нас в Лилле.

И они вышли из столовой рука об руку – навстречу новой жизни с ее новыми тревогами и надеждами.