А она так мечтала… иметь все то, что было у Мейв. Что имели теперь все бывшие пираты — члены команды славной «Пустельги».
У нее была короткая связь с кузеном Мейв — капитаном Колином Лордом, но вот произошло кораблекрушение — и после этого она осталась одна. Вот уже восемь лет, как ее семьей стало семейство Фальконеров. Может быть, она осталась с ними и потому, что многие предрекали: вряд ли неистовая королева пиратов останется с сэром Грэхемом более года, и Орла хотела убедиться, что у молодоженов все складывается нормально. Более того, Мейв стала прямо-таки образцовой, если не сказать идеальной, и самоотверженной адмиральской женой. Очевидно, все свои лидерские способности она перенесла в спальню. И в результате появился выводок из трех детей. Шли годы, и поскольку Мейв определенно перешла к оседлой жизни, для Орлы ее существование стало бессмысленно-скучным. Она тосковала о тех днях, когда команда женщин-пиратов шхуны «Пустельга» контролировала Карибское море. У нее сжималось все внутри, когда она видела пару влюбленных, которые сжимали в порыве нежности руки и заглядывали друг другу в глаза. И уж совсем мучительно было ей видеть супругов с малышом. В жизни ей явно чего-то не хватало. Орла стала молиться, чего она долгое время вообще не делала. Она и сама не знала, о чем она посылает мольбу Богу. Однажды сэр Грэхем объявил, что у него есть дела в Лондоне и настала пора оставить Вест-Индию, на какое-то время отправившись в родные края. Путешествие через океан было томительно-скучным, как и погода. Дни тянулись монотонно и однообразно. Наконец флагманский корабль, который сопровождала шхуна Мейв, бросил якорь в Портсмуте, и Орла познакомилась с родственниками Фалъконера. Чужие ей люди. Она вынуждена была улыбаться им, хотя общение с ними — сущая тоска. Она предпочла остаться на борту «Пустельги». Портсмут — это куда интереснее, думала она.
Так оно и оказалось.
Орла мерила шагами затемненную палубу, когда заметила четверых мужчин, карабкающихся на борт шхуны. Не растерявшая своих прежних навыков, Орла достойно встретила незваных гостей; когда беглецы достигли цели, они обнаружили, что на них смотрит дуло короткоствольного ружья с раструбом. И кто бы мог подумать, что одним из четверки окажется друг ее детства проказник Коннор Меррик?
О да, ее молитвы были услышаны и правильно поняты. Она хотела острых ощущений — и с Божьей помощью она их получила.
Орла, взглянув на море, вздохнула. Мейв придет в ярость, если узнает, что ее шхуна исчезла, а ее муж, адмирал, наверняка выйдет в море, чтобы задержать похитителей, даже раньше, чем это попытается сделать его жена.
Только Коннор Меррик отнюдь не намерен возвращать судно.
Орла выпрямилась и пошла на камбуз — пора позавтракать. Так или иначе, но ясно одно: с Мерриками никогда не соскучишься.
Леди Гвинет Эванс Симмз не испытывала недостатка идей по части того, как сделать жизнь лорда Морнингхолла адом. И она не была склонна откладывать в долгий ящик осуществление своих планов.
На следующий день после стычки с «князем тьмы» она поднялась на заре и сразу уселась за стол. Матти устроился у ее ног. Гвинет с первыми лучами солнца принялась за составление письма в транспортное управление своему деверю, нынешнему лорду Симмзу. Играя на его несколько завышенном представлении о собственной значимости, она решила использовать особенности его характера, чтобы провести в жизнь свой план — нанести второй, еще более агрессивный, визит на судно «Суррей». К полудню Гвинет написала письмо другу Уильяма и коллеге по парламенту, направила записку в адмиралтейство, а также написала Мейв, леди Фальконер, с которой подружилась два года назад, когда муж Мейв, сэр Грэхем, приезжал по своим делам в Лондон. Гвинет надеялась, что опыт этой американки как мореплавателя, не говоря уж о том, что ее муж был адмиралом и занимал высокое положение в обществе, поможет ей в достижении цели.
За чаем Гвинет рассказала знакомым дамам о кошмарных условиях содержания военнопленных в плавучей тюрьме. Несколько ее потрясенных слушательниц тут же объявили себя членами Женского комитета по наблюдению за содержанием заключенных. Лишь в семь часов она вознаградила себя за нелегкие труды любимым занятием — садовыми работами. Срывая головки отцветших нарциссов, она подумала: вот если бы так же легко можно было свернуть голову этому наглецу.
«Я покажу этому дьяволу, что не шучу, — поклялась она, складывая увядшие цветы в корзину. — Завтра же для него начнется ад».
Гвинет настолько погрузилась в свои мысли, что не заметила, как опустились сумерки. На пороге дома появилась Рианнон с книгой в руке. Ей пришлось дважды окликнуть сестру, прежде чем та, разогнувшись, огляделась вокруг, потирая поясницу. Боже, уже и в самом деле поздно. Громко щелкали дрозды, словно зазывая ночь. Небо быстро меняло цвет, превращаясь из розовато-лилового в индиговое. Гвинет увидела силуэт сестры в дверях и виновато улыбнулась:
— Прости, Риа, я не слышала тебя.
— Опять думаешь о лорде Люцифере? Гвинет усмехнулась:
— Я строю планы его уничтожения.
— Леди Ковингтон тоже говорила мне, что он дьявольски красив.
— Сущий дьявол во плоти.
— Мне все хочется узнать, что ты почувствовала, когда он поцеловал тебя? Какие у него губы и действительно ли вспыхивает огонь перед глазами, когда тебя обольщает такой роскошный мужчина?
— Я уже, кажется, говорила тебе, что он меня не обольстил…
— Ну, пусть поцеловал. Как это все-таки было?
— Риа…
Сестра засмеялась и скрестила руки на груди, прижимая к себе книгу. Над головой Гвинет пролетел дрозд и приземлился в кустах; их темная зелень упруго закачала ветвями. Как ей нравились мелодичные трели этих птиц!..
— Ну и как? — повторила свой вопрос Рианнон, озорно сверкая глазами.
— Ты все еще так романтична, Рианнон. Тебе пора бросить читать эти глупые романы и мечтать о рыцарях в блестящих доспехах.
— Это полезно для здоровья — мечтать, Гвин. Вот попробуй.
— Я слишком занята, чтобы предаваться мечтам. А если бы и стала мечтать, то уж, во всяком случае, не о рыцарях в сверкающих доспехах. И уж точно не о лорде Морнингхолле.
— Наружность может быть обманчива, Гвин. Он может оказаться не столь уж плохим.
— Ты только подумай, Рианнон! Он командует плавучей тюрьмой! Ты можешь завтра присоединиться ко мне и собственными глазами увидеть, что за ужасное место это судно! Это позор Британии! Сущий ад для того, чье преступление лишь в том, что он попал в плен, сражаясь на другой стороне.
Гвинет вновь обратила свой взгляд на нарциссы, а Рианнон, постукивая пальцем по корешку книги, внимательно смотрела на сестру. Гвинет постоянно демонстрировала всем и вся свою суровость и решительность, но это не обманывало Рианнон. «Будь сильной, — то и дело советовала ей Гвин, — даже если ты не чувствуешь себя таковой, то обмани, заставь всех поверить, что ты действительно сильна, — и тогда все, чего ты хочешь, появится перед тобой на блюдечке с голубой каемочкой».
Гвинет для себя хорошо усвоила эту истину.
Она вновь опустилась на колени, держа в руке лопату и корзинку.
— Еше пять минуток, — сказала она, возясь с нарциссами. — Ты не дожидайся меня, а то твой чай остынет.
Однако Рианнон не пошевелилась. Она задумчиво смотрела на сестру. Смотрела и вспоминала, как Гвинет, самая старшая из них троих, пошла работать в местный паб после смерти матери и отца, чтобы Риа и малышка Морганна не голодали. Гвинет никогда не жаловалась на трудности и не отлынивала от самой изнурительной работы. Ей приходилось постоянно давать отпор приставаниям хозяев и уклоняться от их недвусмысленных предложений, а после работы она молча страдала в своей крохотной комнатенке. Даже сейчас Рианнон испытывает чувство вины, вспоминая, как Гвинет делила еду между всеми. Сколько раз бедняжка Гвинет отправлялась спать без ужина, беспокоясь об одном — как бы не остались голодными ее сестры! Проглотив внезапно подступивший к горлу ком, Рианнон наблюдала, как сестра складывает растения в корзину, как двигаются при этом ее изящные плечи. Неудивительно, что Гвинет так остро чувствовала, так близко к сердцу принимала страдания бедных и обездоленных: Не так-то легко забыть свое собственное тяжелое прошлое. А затем в их жизнь вошел лорд Симмз. Пожилой добропорядочный вдовец, направляясь навестить друга в Кардифф, с несколькими знакомыми зашел в паб перекусить. Не было ничего удивительного в том, что он заметил миловидную блондинку, что был очарован красотой и умом девушки, которая выделялась на фоне заурядности и пошлости. Граф остался в этом городке надолго, а затем последовало предложение выйти за него замуж. Гвинет согласилась не сразу, но случилось так, что паб сгорел, работу она потеряла, и после повторного предложения Гвинет вынуждена была его принять — надо было содержать сестер.
Рианнон знала, какую жертву принесла ради них Гвинет.
Одна знала, как плакала Гвинет за запертой дверью в тот вечер, когда решила выйти замуж за старика.
Сейчас Рианнон смотрела на сестру, склонившуюся над цветами, на ее простенькое платье, подол которого касался земли. Но даже с перепачканными землей руками, с растрепавшимися и рассыпавшимися по шее волосами она ухитрялась выглядеть царственно. Может, лорду Симмзу не удалось сделать из нее женщину, но ему удалось превратить умненькую деревенскую девчушку в леди. Гвинет по-своему любила этого немолодого человека, он же искренне ею гордился.
Последний дрозд улетел, и в саду стало тихо. Слышно было лишь, как Гвинет скребла лопатой. Оставив сестру наедине с ее цветами, Рианнон бесшумно вошла в дом.
Глава 5
В той части плавучей тюрьмы «Суррей», куда не проникают солнечный свет, свежий ветер и даже не долетают крики чаек, сидели двое.
Натан Эштон и его младший брат Тоби, американцы, совершили одно-единственное преступление — оказались в неподходящее время в неподходящем месте: один в качестве лейтенанта, второй в качестве гардемарина — на новом сорокачетырехпушечном фрегате «Мерримак» под командованием капитана Коннора Меррика, где пережили несколько захватывающих приключений, пока не попали в плен к британцам. «Мерримак» сражался храбро, но затонул раньше, чем британцы успели приобщить его к королевскому флоту; а вот с людьми судьба обошлась менее благосклонно. Им был дан выбор: либо поступить на королевский флот, либо очутиться в одной из плавучих тюрем. Патриотически настроенные американцы выбрали второе.
Такими уж они были, граждане своей молодой страны. Наивными и честными людьми.
Сейчас, по истечении трех месяцев, они еще более укрепились в своем патриотизме. А что до наивности, то от нее у них не осталось и следа, едва они ступили на борт плавучей тюрьмы.
То были поистине месяцы кошмара, сравнимые с ужасом преисподней, размышлял тридцатилетний Натан, сидя при свете смердящего фитилька, смоченного в жире, сэкономленном на обеде, — фитилек был опущен в раковину устрицы. Один из узников сверлил ножом отверстие в корпусе судна. Шум от этой работы расслышать было невозможно, потому что вверху заключенные скребли и драили песком палубу. Глубина отверстия достигла девяти дюймов, когда нож прошел насквозь — Натан наконец был вознагражден за свои труды, увидев лучик дневного света.
Он приложил нос к отверстию диаметром с монету и знаком предложил своему младшему брату последовать его примеру.
Бледный и истощенный, постоянно недоедающий, страдающий от холода Тоби подполз к дырке, подставил лицо и стал жадно вдыхать свежий воздух. Он закрыл глаза, и по его веснушчатым щекам покатились слезы. Нижние края треснувших очков замутились от влаги.
— Ах, Натан, я не испытывал ничего более приятного с того времени, как затонул «Мерримак». — Он отстранился от дырки, в карих глазах его светилась радость.
Натан сглотнул подступивший к горлу ком. Тоби, самый младший из братьев в семье Эштонов, родился поздно и никогда не отличался крепким здоровьем. Он собирался стать адвокатом или врачом, а на судно своего кузена Коннора пришел по контракту лишь потому, что был уроженцем Новой Англии, их отец поступил как патриот в первой войне, и Тоби счел своим долгом уйти на морскую службу. Однако тяготы военной жизни оказались слишком тяжелы для тринадцатилетнего мальчишки, а жизнь на борту плавучей тюрьмы доконала его окончательно.
Натан положил руку на костлявое плечо Тоби.
— Не переживай, братишка. Скоро мы выберемся отсюда и вернемся домой.
— Мне холодно, Натан.
— Я знаю. Мне тоже.
— И хочется есть.
Приблизив лицо к дыре, Натан стал выгребать опилки. Локтем он показал на оловянную миску позади.
— Ну так ешь, Тоби. Я знаю, это не всякая собака станет есть, но они кормить нас лучше не собираются. Если не будешь есть, ты совсем ослабеешь.
Хлюпая носом и отчаянно пытаясь сдерживать всхлипы, Тоби подтянул к себе миску. Ломти превратившегося в камень хлеба и кусок тухлого, с червями, мяса есть было невозможно. Он наклонил голову, отчего его рыжие когда-то, а теперь пегие от грязи волосы упали на глаза, и принялся выковыривать червей, складывая их рядом на полу.
— Должно быть, я умру здесь, — тихо сказал мальчик.
— Ты говоришь черт знает что! Не смей болтать, ты пугаешь меня.
— Они охраняют нас более строго, чем французов, — пробормотал Тоби, разглядывая хлеб и пытаясь сломанным ногтем вытащить извивающегося червяка. — Почему, Натан?
— Потому что мы — американцы, братишка. Ты только посмотри на этих французишек. Они готовы все свое время посвятить азартным играм и дракам. Держись от них подальше, чтобы они не приобщили тебя к своим порокам. А ты видел, чтобы кто-то из нас, янки, тратил содержимое нашего кошелька на такую чушь? Нет! Мы свою энергию направляем на то, чтобы убежать. Потому-то британцы и стерегут нас так строго.
— Вот бы нам смыться отсюда, как это сделал Коннор!
— Он вернется за нами, Тоби. Он нас не бросит, обещаю тебе. Но в нужную минуту необходимо быть готовыми.
Тоби примолк, думая о храбром симпатичном кузене, который даже в этих каторжных условиях умел развеселить людей. Именно Коннор научил его, как можно подружиться с крысами. Именно Коннор мог, зажимая нос, есть зараженный долгоносиком хлеб, шутя при этом, что ест «добавочное мясо». Именно Коннор заплатил баснословную сумму в сорок четыре шиллинга в месяц, чтобы все они могли читать «Стейсмен» и быть в курсе новостей. Именно Коннор поддерживал их дух рассказами и воспоминаниями о доме — побуждал думать о будущем.
Тоби сгреб червей и бросил в маленькое ведерко. Когда-то он не мог даже прикоснуться к этой нечисти. Сейчас вид червей больше не ввергал его в ужас, хотя пока еще он не научился есть хлеб с этими тварями. Коннор… Тоби любил своего прагматичного, уравновешенного брата, однако он скучал по кузену. Жизнь стала совсем тоскливой после того, как Коннор совершил побег — из немногих счастливчиков. Как-то ночью, примерно месяц назад, как раз перед приходом на судно нового капитана, один из заключенных одолел охранника и прыгнул за борт. По нему открыли огонь из мушкетов. На следующее утро его тело было обнаружено в той части моря, которая обнажается при отливе. Там его застал прилив, и несчастный утонул. Коннор и Натан пытались сделать так, чтобы Тоби не видел утонувшего беглеца, однако по приказу лейтенанта Редли всех заключенных заставили пройти по палубе и взглянуть на несчастного. Вороны клевали мертвое тело, и Тоби вырвало при виде этого зрелища. Труп не трогали в течение двух дней, только после петиции нескольких заключенных капитан разрешил похоронить бедолагу на берегу.
Это оказалось последним деянием капитана, потому что по возвращении похоронной команды на судне вспыхнул мятеж заключенных, возмущенных столь кощунственным обращением с мертвым. Завязалась потасовка, и один из французов убил капитана ножом в спину.
Новый командир, лорд Морнингхолл, принял плавучую тюрьму неделю спустя.
Тоби ножом пошевелил копошащихся червей, образовав из них большую букву «С». В пяти футах от него приподняла нос крыса, которую Коннор окрестил Полли, и направилась к забракованному Тоби мясу.
— А что, Черный Волк собирается освободить нас? — спросил он.
— Черный Волк не успокоится, пока либо его самого не поймают, либо пока на этом судне не останется ни одного заключенного. Зажги снова фитиль. Видишь, постоянно гаснет в этой сырости.
Тоби отложил нож и зажег фитилек. Затем, завернувшись в обрывки грязной, заскорузлой одежды, он прижался к осклизлой стенке. Натан оглянулся на брата и раздраженно сказал:
— Ешь, Тоби. Ради Бога, ешь.
— Я не могу. Это не могу.
Натан закрыл глаза, вознося про себя молитву. Уборка на верхней палубе внезапно прекратилась. Он перестал пилить, боясь, что шум могут услышать.
— Если Морнингхолл обнаружит, что ты делаешь, он посадит тебя в карцер, Натан, — прошептал мальчик, наблюдая за тем, как старший брат сунул в отверстие палец и выгреб оттуда опилки. — Ты ведь не хочешь опять провести десять дней внизу, как тогда, когда посадили тебя и Коннора?
— Морнингхолл не намерен ничего обнаруживать. Ты видел его лицо? Меня больше беспокоит Редли, вот это настоящий сукин сын.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.