Прошлое не отпустит

А сейчас что?

Набившие оскомину шуточки Дейва: «Так ты дей-ствительно готова сесть за руль? Потому что реактивные двигатели уже включены».

Кейли, роющаяся в своей спортивной сумке: «Ма, а где моя форма? Ты выстирала ее, как я просила?»

Джордан, принимающийся за любимую компьютерную игру: «Мам, не сделаешь в духовке бутерброд с сыром? Только не слишком большой».

Она любила их всех. Правда, любила. Но бывали моменты, вот как сегодня, когда Меган остро осознавала: молодость с ее постоянным скольжением по самому острию перетекла в рутину, когда изо дня в день приходится играть одну и ту же роль в одном и том же спектакле с одними и теми же актерами, и нынешний день отличается от вчерашнего только тем, что каждый становится на день старше. «Отчего так происходит? – рассуждала Меган. – Почему выбирать приходится какую-то одну жизнь? Почему мы стоим на том, что «мы» существуем только в какой-то одной ипостаси и у нас только одна жизнь, чтобы вполне осуществить себя? Почему нельзя иметь несколько личностей? И почему надо ломать одну жизнь ради построения другой? Мы уверяем себя и других, что тоскуем по «равновесному», ренессансному человеку – мужчине или женщине, – живущему в нас, но позволяем себе лишь микроскопическое многообразие. А на самом деле только и думаем, как бы вытравить этот дух, как заставить себя приспособиться к стандарту, самоопределиться в этом, и исключительно этом, виде».

Дейв снова переключился на потухшую кинозвезду.

– Ну и тип, – покачал он головой.

Но один лишь звук знаменитого некогда голоса отбросил Меган в прошлое – его рука, оттягивающая ее пояс, его лицо, вжавшееся в ее спину, лицо, мокрое от слез: «Ты только одна меня и понимаешь, Кэсси…»

Да, ей не хватало всего этого. И неужели это так плохо?

Сама Меган так не считала, и это мучило ее. Может, она совершила ошибку? Все эти годы воспоминания, жизнь Кэсси (ибо в том мире никто не живет под настоящим именем) оставались запертыми в маленькой кладовке ее мозга. И вот несколько дней назад она отперла дверь и приоткрыла ее – совсем чуть-чуть. Но пусть чуть-чуть, пусть Кэсси лишь краем глаза заглянула в тот мир, что отделяет Мейджин от Меган, – почему, собственно, она была так уверена, что это не возымеет никаких последствий?

Дейв встал с кушетки и, сунув газету под мышку, направился в ванную. Меган включила духовку и нашарила батон белого хлеба. В этот момент защебетал телефон. Кейли стояла рядом, но даже не подумала взять трубку.

– Может, ответишь все-таки? – осведомилась Меган.

– Это не меня.

Свой сотовый, стоит ему зазвонить, Кейли выхватила бы со скоростью, которая произвела бы впечатление на самого Уайетта Эрла [3], но домашний телефон, с номером, не известным ее школьным товарищам, интересовал Кэйли меньше всего.

– Ответь все-таки, пожалуйста, – сказала Меган.

– Смысл-то какой? Давай я просто передам трубку тебе.

Ее поднял Джордан, который в своем нежном одиннадцатилетнем возрасте всегда жаждал восстановления.

– Да? – Какое-то время он молча слушал, потом сказал: – Вы ошиблись номером. Здесь нет никакой Кэсси.

Меган застыла.

Пробормотав нечто в том роде, что посыльные всегда путают ее имя, и вполне понимая, что дети настолько глубоко поглощены собой, что никаких объяснений им не требуется, Меган отняла у сына трубку и вышла в соседнюю комнату.

Она прижала трубку к уху, в ней звучал голос, который Меган не слышала семнадцать лет:

– Извини за звонок, но, по-моему, нам надо встретиться.

Меган отвезла Кейли на тренировку.

Учитывая совершенно экстраординарный телефонный звонок, она, можно сказать, сохраняла спокой-ствие и невозмутимость. Меган остановила машину и повернулась к дочери. Глаза у нее увлажнились.

– Ты что? – спросила Кейли.

– Ничего. У тебя когда тренировка кончается?

– Не знаю. Может, мы потом с Габи и Чаки прогуляемся.

«Может» означало, что так и будет.

– Куда?

– В город, – пожала плечами Кейли.

Обычный для подростков туманный ответ.

– А точнее?

– Не знаю. – Кейли позволила себе обозначить недовольство. Углубляться в тему ей не захотелось, но не хотелось и сердить мать, а то ведь ее могли не пустить, и все. – Просто прошвырнемся немного.

– Уроки сделала? – Едва задав этот вопрос, Меган сама себе стала противна. Настоящая строгая мамаша. Она, сдаваясь, подняла руки: – Ладно, забыли. Иди куда хочешь. Развлекайся.

Кейли посмотрела на мать так, словно у той на лбу вдруг вырос небольшой рог. Затем пожала плечами, вышла из машины и побежала к раздевалке. Меган смотрела ей вслед. Как всегда. Не в том дело, что в ее возрасте на поле уж не выйдешь. Просто Меган привыкла следить за дочерью, пока не убедится, что той ничто не угрожает.

Десять минут спустя Меган нашла позади кафе «Старбакс» место, где припарковаться. Посмотрела на часы. До встречи оставалось пятнадцать минут.

Войдя в кафе, она нашла столик в глубине зала. Слева от нее устроилась, оживленно болтая о чем-то, стайка молодых мамаш с малышами на коленях. Женщины, ошалев от бессонных ночей, в заляпанных платьях, все же были счастливы. Они толковали о новейших моделях детских стульчиков, о том, какие памперсы лучше и когда надо отнимать детей от груди. Горячо обсуждали достоинства и недостатки детских площадок с резиновым покрытием, и в каком возрасте отнимать соску, и где безопаснее всего сажать детей в машине, как застегивать ремни безопасности – спереди, сзади или сбоку. Одна мамаша хвасталась, что ее сын Тедди «такой чуткий, что заботится о других детях, хотя самому ему всего полтора года».

Меган с улыбкой подумала было, как хорошо бы оказаться в их компании. В свое время она тоже сча-стливо переживала пору материнства, но, как всегда бывает, теперь оглядывалась на прошлое с легкой иронией. Она наперед знала все, что будет с этими мамашами дальше, – напряженные поиски лучшего дет-ского сада, так, словно это вопрос жизни и смерти, очереди в ожидании освободившегося места, пристраивание детей в самые престижные компании сверст-ников, занятия в спортивных залах, занятия лакроссом, занятия плаванием, занятия французским. И вот уже счастье оборачивается вечной спешкой, а спешка становится рутиной. Некогда всепонимающий муж постепенно превращается в зануду, потому что сексом ты уже занимаешься не так охотно, как до рождения ребенка. Те двое, что раньше только и стремились улучить момент, чтобы уединиться и побаловаться, теперь, стоит обнажиться, смотрят друг на друга едва ли не с равнодушием. Думаешь, что это не имеет значения, что это естественно и неизбежно, но на самом деле – на самом деле это притворство. В каком-то смысле любишь супруга даже больше, чем раньше, но все равно – это притворство, и ты либо не пытаешься с ним бороться, либо просто не замечаешь. Становишься наседкой, твой мир усыхает до размеров и кругозора отпрысков, и все становится таким правильным, словно застегнутым на все пуговицы, и уютным – но в то же время умопомрачительно, удушающе скучным.

– Так-так-так.

Знакомый голос заставил Меган привычно улыбнуться. Этот голос дразняще отдавал сексом, запахом виски и сигарет, памятью о полночных бдениях, когда любое слово таило в себе намек на некую двусмысленность.

– Привет, Лорен.

Лорен посмотрела на нее с кривой ухмылкой. Это была яркая блондинка с чересчур длинными волосами. Крупная, в теле, хорошо сложенная женщина, она умела подать себя. Платье у нее было размера на два меньше, чем нужно, но, как ни странно, это ей только шло. Сколько лет миновало, а Лорен все еще производила впечатление. Даже мамаши на минуту замолк-ли и со сдержанным неодобрением посмотрели на нее. Лорен метнула на них ответный взгляд, долженствую-щий показать: ей известно, что они о ней думают, и пусть они засунут эти свои мысли в одно место. Мамаши дружно отвернулись.

– Хорошо выглядишь, малышка.

Она грузно опустилась на стул. Да, семнадцать лет прошло. Когда-то Лорен была в одном лице хозяйкой-управляющей-официанткой-барменшей заведения. Она прожила трудную жизнь и не собиралась оправдываться.

– Я скучала по тебе, – сказала Меган.

– Да, я так это и поняла по твоим открыткам.

– Не надо было их посылать, прости.

Лорен отмахнулась – оставим, мол, эти сантименты. Она порылась в сумочке и вытащила пачку сигарет. У мамаш отвалились челюсти, будто в ее руках они увидели пистолет.

– Пошли отсюда.

– Пожалуй, стоило бы закурить, хотя бы для того, чтобы они смылись.

– Слушай, – перегнулась через стол Меган, – извини за вопрос, но как ты разыскала меня?

– Да брось, сладкая ты моя. – Губы Лорен снова изогнулись в ухмылке. – Мне и искать не надо было. У меня ведь повсюду есть глаза и уши, тебе это известно.

Меган собралась было задать очередной вопрос, но что-то в тоне Лорен удержало ее.

– Ты только посмотри на нее, – сказала Лорен. – Замужняя дама, дети, большой дом. Там, на стоянке, куча белых «кадиллаков». Один из них – твой?

– Нет, у меня «джи-эм-си-акадия».

Лорен кивнула, словно вполне поняла, о чем речь.

– Рада, что у тебя все получилось, хотя, знаешь, по правде говоря, мне всегда казалось, что ты из той же породы, что и я, и это на всю жизнь.

– Ну да, – согласилась Меган. – Я вроде как и сама себе удивляюсь.

– Конечно, не все девушки, что возвращаются на стезю добродетели, поступают так по собственной воле. – Лорен махнула рукой, словно сказала это между делом. Но обе знали, что это не так. – Веселые у нас бывали деньки, да?

– Что верно, то верно.

– А у меня и до сих пор бывают. Все это, – теперь она махнула в сторону мамаш, – все это, конечно, здорово, за них только порадоваться можно. Честно. Но… не знаю. Это не для меня. – Лорен пожала плечами. – Может, я слишком большая эгоистка. Или будто дозу когда-то слишком сильную хватанула, что-то вроде того. Мне нужен стимулятор.

– Дети здорово стимулируют, можешь мне поверить.

– Правда? – с явным недоверием спросила Лорен. – Что ж, рада слышать.

Меган, похоже, не знала, что еще сказать.

– Так ты по-прежнему в «Ла Крем»?

– Да. В основном за стойкой.

– А мне все же зачем позвонила?

Лорен повертела в пальцах незажженную сигарету.

Мамаши вернулись к прерванной болтовне, правда, без прежнего воодушевления.

Они то и дело искоса поглядывали на Лорен, словно в ней крылась некая зараза, запущенная в их упорядоченную жизнь в предместье с целью ее искоренения.

– Повторяю, я тебя никогда не теряла из виду. Но ни с кем на твой счет не делилась, даже в голову не пришло бы. Да та и сама это знаешь, так?

– Так.

– И сейчас ни за что не стала бы соваться. Ты исчезла, и я была бы последней, кто попытался вернуть тебя.

– Но?

– Ты попалась кое-кому на глаза. – Лорен посмотрела на нее. – Или, вернее, не ты, а Кэсси.

Меган заерзала на стуле.

– Ты ведь захаживаешь в «Ла Крем»?

Меган промолчала.

– Да любой бы тебя понял, уж поверь мне. Если бы мне каждый день приходилось сталкиваться с этими цыпочками, – Лорен ткнула пальцем в сторону мамаш, – я бы чем только не пожертвовала, лишь бы оторваться время от времени.

Меган уставилась в чашку с кофе, словно там мог скрываться ответ на эти слова. Верно, она заходила в «Ла Крем», но только однажды. Две недели назад, незадолго до годовщины своего побега, Меган отправилась в Атлантик-Сити, где проходил какой-то семинар и торговая выставка. Теперь, когда дети подросли, она решила попробовать найти работу на ниве торговли недвижимостью. Последние несколько лет Меган чем только не пыталась заняться: йогой, изготовлением керамики, в конце концов даже курсы по мемуаристике начала посещать – в ее обстоятельствах речь могла, разумеется, идти не столько о воспоминаниях, сколько о беллетристике. Любое из этих предприятий было отчаянной попыткой иллюзорной «самореализации», к которой всегда стремятся те, у кого и так все есть. На самом деле они поднимают очи горе, когда следовало бы опустить их долу, пытаются обрести просветленную духовность, в то время как – и Меган всегда это понимала – ответ скорее всего лежит в области чего-то более приземленного и простого.

Спроси ее, и она сказала бы, что ничего такого специально не задумывала, просто мгновенное побуждение, великое, понимаешь, дело. Словом, на второй вечер своего пребывания в «Тропикане», в каких-то двух кварталах от «Ла Крем» Меган натянула самое облегающее из своих платьев и отправилась в клуб.

– А ты что, видела меня там? – спросила она Лорен.

– Нет. И насколько я понимаю, ты меня не искала.

Сказано это было без всякой обиды. Действительно, Меган увидела свою давнюю приятельницу за стойкой бара, но не подошла. В просторном помещении клуба царила полутьма, чем и объяснялась его популярность. Здесь легко остаться незамеченным.

– Я ничего такого… – Меган замолчала. – Если не ты, то кто?

– Не знаю. Но это правда?

– Было дело, но только однажды, – призналась Меган.

Лорен промолчала.

– Так в чем проблема-то? Не понимаю.

– Почему ты вернулась?

– А это имеет значение?

– Для меня – нет, – сказала Лорен. – Но это стало известно одному копу. Тому самому, что разыскивал тебя все эти годы и так и не успокоился.

– И тебе кажется, он все-таки найдет меня?

– Да, – кивнула Лорен. – Думаю, это весьма вероятно.

– Таким образом, твой звонок – это предупреждение?

– Что-то вроде того.

– А не вроде?

– Не знаю точно, что произошло в тот вечер, – сказала Лорен, – и не хочу знать. Я всем довольна. Мне нравится моя жизнь. Я занимаюсь тем, что мне нравится и с кем нравится. В чужие дела не лезу, понимаешь, что я хочу сказать?

– Да.

– К тому же я могу ошибаться. Ты ведь не хуже меня этот клуб знаешь. Темно, мало что увидишь. Да и прошло… сколько? Семнадцать лет. Так что вполне могло только показаться. Это был только миг, но, похоже, в тот самый вечер, когда ты там появилась. И если добавить к этому, что потом еще кое-кто исчез…

– Слушай, Лорен, о чем ты, в конце концов? Что ты увидела?

Лорен посмотрела прямо на нее и откашлялась.

– Не что, а кого, – сказала она, поигрывая незажженной сигаретой. – По-моему, я видела Стюарта. Стюарта Грина.

Глава 3

Детектив Брум с тяжелым вздохом подошел к проклятому дому и позвонил. Сара открыла дверь и, едва посмотрев на него, пригласила:

– Заходи.

Ощущая какую-то неловкость, Брум вытер ноги, снял старое пальто и перебросил через руку. Ничего в доме за все эти годы не переменилось. Тусклое освещение, белая кожаная кушетка, старое кресло в углу – все то же самое. И фотографии с каминной полки никуда не исчезли. Давно, по меньшей мере пять лет назад, Сара поставила у этого кресла мужнины шлепанцы. Вот их больше не видно, но само кресло – на месте. «Интересно, – подумал Брум, – садился на него кто-нибудь за эти годы?»

Все выглядело так, словно дом застыл, а стены и потолки тосковали и ждали чего-то. Впрочем, может, ему просто так показалось. Людям нужны ответы. Ясность им нужна. Может, еще и надежда, она прекрасна сама по себе – и Бруму это было хорошо известно, – но она же способна каждый божий день наносить тебе удары, и тогда это по-настоящему жестоко.

– Ты пропустил годовщину, – сказала Сара.

Брум кивнул, не зная пока, как объяснить, почему так получилось.

– Как дети?

– Все хорошо.

Дети Сары выросли – фактически взрослые люди уже. Сьюзи – третьекурсница в Бакнелле. Брендон заканчивает школу. Отца они лишились едва ли не в младенчестве, когда он исчез из этого уютного мира, и больше уже никто из близких в глаза его не видел. Брум так и не распутал это дело. Но и не оставил. Ничего личного в работу привносить нельзя. Это ему было известно. Но в этом случае иначе не получалось. Он ходил на танцевальные занятия Сьюзи. Обучал Брендона азам бейсбола. А двенадцать лет назад, к собст-венному стыду, слишком много выпил с Сарой и остался у нее на ночь.

– Как тебе новая работа? – спросил он.

– Нормально.

– Сестра скоро возвращается?

– Да, – вздохнула Сара.

Она все еще сохраняла привлекательность, хотя от глаз разбегались морщинки, да и у рта они за эти годы сделались заметно глубже. Возраст накладывает свой отпечаток на женщин, и Сара не была исключением.

А еще она избавилась от рака, уж двадцать лет как. Сара сказала об этом Бруму при первой же встрече, в этой самой комнате, когда он начинал расследовать дело об исчезновении ее мужа. Диагноз, по ее словам, был поставлен, когда она была беременна Сьюзи. Если бы не муж, повторяла и повторяла она, ей бы ни за что не выжить. Сара хотела, чтобы Брум это понял. Когда прозвучал приговор врачей, когда из-за химиотерапии Сару постоянно рвало, когда у нее начали выпадать волосы и красота пропала, кожа на теле сморщилась, когда у всех, включая саму Сару, исчезла всякая надежда – опять это слово! – он, и только он один, не отходил от нее ни на шаг.

Это лишний раз доказывает, сколь сложна и многолика человеческая природа.

Он все время оставался рядом. Ночами не отнимал ладоней от ее лба. Подавал лекарства, целовал в щеку, прижимал к себе, заставляя ее почувствовать, что она не одинока, что ее любят.

Она смотрела тогда Бруму прямо в глаза и рассказывала все это, поскольку хотела, чтобы он продолжил расследование, не думал, что муж просто сбежал из дома, чтобы дело это стало его личным делом, чтобы он отыскал родную душу, ведь она просто не могла жить без этого человека.

И вот сейчас, семнадцать лет спустя, успев открыть для себя некоторые тяжелые истины, Брум по-преж-нему оставался рядом. А местопребывание мужа – родной души Сары – все еще оставалось загадкой.

– Ну что ж, прекрасно, – произнес он, с трудом поднимая на нее глаза. – То есть я хочу сказать, прекрасно, что сестра приезжает. Я знаю, как ты любишь, когда она тебя навещает.

– Ну да, просто слов нет, – едва слышно пробормотала Сара. – Слушай, Брум…

– Да?

– Что-то ты крутишь.

Он опустил голову.

– Просто хочу быть вежливым.

– Ничего подобного. Ты никогда не стараешься быть просто вежливым. И никогда не крутишь.

– И то правда.

– В таком случае?…

Несмотря на все усилия – веселая желтая краска, свежие цветы, – Брум видел вокруг лишь следы запустения. Годы безвестности тяжело подействовали на семью. Детям пришлось нелегко. Сьюзи дважды задерживали за вождение машины в нетрезвом состоянии. У Брендона возникли проблемы с наркотиками. Бруму пришлось выручать обоих. А дом выглядел так, будто их отец исчез только вчера – застыл в ожидании его возвращения.

– Ты нашел?… – У Сары расширились глаза, словно от внезапного открытия.

– Нет.

– Тогда… что?

– Может, и ничего.

– И все же?

Брум сидел, уперев локти в колени, обхватив голову ладонями. Он глубоко вздохнул и посмотрел прямо в умоляющие глаза Сары.

– Еще один из местных пропал. Может, ты уже видела это в новостях. Его зовут Карлтон Флинн.

– Говоря «пропал»… – Сара растерянно посмотрела на Брума.

– Точь-в-точь, как… – Брум замолчал. – Жил себе и жил, и вдруг – нет его. Исчез с концами.

Сара старалась переварить услышанное.

– Но… ведь ты еще тогда мне это говорил… люди пропадают.

Брум кивнул.

– Иногда по собственной воле, – продолжила Сара. – Иногда нет. Но такое случается.

– Верно.

– Получается, семнадцать лет назад исчез мой муж, а теперь кто-то еще, этот самый Карлтон Флинн. Ну и что? Связь-то какая? Не вижу.

– Может, и никакой, – согласился Брум.

– Тогда?… – Сара придвинулась к нему.

– Понимаешь, именно из-за этого я и пропустил годовщину.

– Как тебя прикажешь понимать?

Брум не нашелся, что сказать. В частности, потому, что еще мало знал наверняка. Он разрабатывал версию, что крутилась у него в голове и не давала спать ночью, но на данный момент это было все.

– Карлтон Флинн исчез в этот день, – сказал он.

– В какой этот?

– Затем я и пришел. Это был день годовщины. Восемнадцатое февраля. Семнадцать лет, день в день, как исчез навеки твой муж.

– Семнадцать, день в день. – Казалось, Сара застыла на мгновение. – Ну и что из этого? Семнадцать лет. Может, это просто совпадение? Если бы пять или двадцать – другое дело. Но семнадцать?

Брум промолчал, предоставляя Саре возможность додумать самой.

– Ты хочешь сказать, что посмотрел другие дела об исчезновениях? Нет ли какой закономерности? – спросила наконец она.

– Ну да.

– И что же?

– Достоверно известно, что восемнадцатого февраля исчезли только двое – твой муж и Карлтон Флинн.

– Достоверно? – повторила Сара.

Брум глубоко вздохнул.

– В прошлом году, четырнадцатого марта, мы получили сообщение об исчезновении некоего Стивена Кларксона, тоже из местных. А за три года до этого, двадцать седьмого февраля, – еще одного.

– И никто не нашелся?

– Никто.

– Тогда, выходит, дата здесь ни при чем. – Сара судорожно сглотнула. – Может, дело в месяце – февраль или март?

– Не думаю. Или, вернее, не думал раньше. Видишь ли, еще двое – Питер Берман и Грег Вагман – могли исчезнуть задолго до того, как попытались увязать эти дела. Один – рыбак, другой – дальнобойщик. Оба одинокие, родственников немного. Если такие парни не появляются дома в течение двадцати четырех часов – кто это заметит? С тобой, конечно, дело другое. Но если человек – холостяк, или разведен, или разъезжает подолгу…

– …тогда сообщение о пропаже может поступить через несколько дней или недель, – закончила за него Сара.

– А то и позже.

– Выходит, эти двое тоже могли исчезнуть восемнадцатого февраля?

– Не все так просто, – покачал головой Брум.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что чем дольше я этим занимаюсь, тем труднее становится уловить закономерность. Вагман, например, он из Буффало – не местный. Никто не знает, откуда и когда он исчез, но мне удалось проследить его передвижения вплоть до Атлантик-Сити, где он был в феврале.

Сара задумалась.

– Ты назвал пятерых, включая Стюарта, кто исчез за последние семнадцать лет. Есть и другие?

– И да и нет. Всего я насчитал девять человек, которые хоть в какой-то степени соответствуют моей версии. Но есть случаи, которые в нее не вписываются.

– А именно?

– Два года назад поступило сообщение о том, что седьмого февраля исчез некто Клайд Хорнер, живший со своей матерью.

– Выходит, не восемнадцатого.

– Выходит, так.

– Тогда, может, все дело в месяце? Февраль?

– Возможно. С этими версиями и теориями всегда проблемы. Требуется время. А пока я собираю свидетельства.

Глаза Сары наполнились слезами. Она моргнула, пытаясь сдержать их.

– Не понимаю. Как могло случиться, что никто не заметил – когда столько людей исчезло?

– Не заметил чего? – спросил Брум. – Слушай, я ведь тоже не могу пока ничего утверждать. Мужчины всегда пропадают. Большинство сбегает из дома. Кому-то жить не на что, кого-то кредиторы донимают – вот они и начинают новую жизнь. Мотаются по стране. Кто-то имя меняет. А кто-то нет. Но никто их не разыскивает. Никто не хочет найти. Я тут разговаривал с одной женщиной, так она умоляла меня не искать ее мужа. А ведь она с ним трех детей прижила. Думает, что сбежал с какой-то, по ее словам, «шлюшкой-пьянчужкой», – и это самое лучшее, что произошло в их семье.

Оба немного помолчали.

– А до того? – осведомилась Сара.

Брум понял, что она имеет в виду, но на всякий случай переспросил:

– До чего?

– До Стюарта. До исчезновения моего мужа еще кто-нибудь исчезал?

Брум пригладил волосы и поднял голову. Их взгляды встретились.

– Может быть, но мне это неизвестно. Если здесь и существует какая-то закономерность, то все началось со Стюарта.

Глава 4

Рэй проснулся от стука в дверь.

Он приоткрыл один глаз и тут же пожалел об этом. Свет вонзился в глазное яблоко, словно кинжал. Рэй обхватил голову и стиснул ее с обеих сторон ладонями, опасаясь, что череп расколется.

– Открывай, Рэй. – Фестер явился. – Рэй, ты там?

Снова стук в дверь. Каждый удар отдавался в висках Рэя утроенной болью. Он опустил ноги на пол и, чув-ствуя, как бешено кружится голова, кое-как сел. Справа Рэй разглядел пустую бутылку из-под виски «Джек Дэниелс». Ага. Он вырубился – нет, увы, в очередной раз произошло «затемнение» – и рухнул на кушетку, не удосужившись разложить постель. Ни одеяла, ни подушки. Шея, наверное, тоже ныла, но за болью, пульсирующей в голове, ее даже не почувствуешь.

– Рэй!

– Секунду, – только и выдавил он, не способный произнести больше ни звука.

Ощущение было как с похмелья, только в десятикратном увеличении. Миг-другой Рэй не мог сообразить, что же все-таки с ним приключилось минувшим вечером. Припомнился почему-то случай из прошлой жизни – последний раз, когда он чувствовал себя вот так же, как сейчас, и все для него кончилось. В ту пору Рэй был фотокорреспондентом агентства «Ассошиэйтед Пресс», прикомандированным к Двадцать четвертому пехотному полку в Ираке во время первой войны в Заливе. Тогда где-то неподалеку от него разорвалась пехотная мина. Полная темнота, затем острая боль. Какое-то время ему казалось, что он потерял ногу.

– Рэй!

Таблетки валялись рядом с кроватью. Таблетки и выпивка – замечательный коктейль на сон грядущий. Рэй попробовал было прикинуть, сколько он принял и когда, но сразу плюнул на эту затею. Он проглотил еще две таблетки, с трудом поднялся и побрел к двери.

– Не слабо, – присвистнул с порога Фестер.

– Что?

– Вид у тебя такой, словно несколько больших орангутангов изнасиловали.

«Ах, Фестер, Фестер…»

– Который теперь час?

– Три.

– Три дня, что ли?

– Да, Рэй, дня. Видишь, как светло на улице. – Фестер мотнул головой, указывая себе за спину, и продолжил голосом воспитателя в детском саду: – В три дня на улице светло. В три ночи – темно. Могу, если от этого тебе будет лучше, составить таблицу восходов-закатов.

Только таких приколов Рэю сейчас и не хватало. Кошмар. Рэй никогда не вставал позже восьми, а сейчас три? Крепко же он, должно быть, вырубился. Рэй сделал шаг в сторону, пропуская в квартиру Фестера.

– Зачем пришел? По делу?

Фестер, мужчина весьма крупный, с трудом протиснулся внутрь. Он оглядел помещение и кивнул:

– Ну и конура.

– А ты что же думал, за деньги, которые ты мне платишь, особняк можно купить в фешенебельном районе?

– Очень смешно. – Фестер ткнул в него пальцем. – В десятку.

– Ладно, говори, зачем пришел.

– Держи. – Фестер полез в сумку и вытащил фотоаппарат. – Пользуйся, пока новый не купишь.

– Весьма тронут, – сказал Рэй.

– Что ж, свое дело ты знаешь. К тому же ты един-ственный из моих людей, кто не сидит на наркотиках, – только выпивка. Из этого следует, что ты – лучший из них.

– Ты польстить мне решил, Фестер?

– Вот именно, – кивнул он. – И еще должен добавить: никого лучше, кто справился бы с делишками Джорджа Куэллера, я так и не нашел. Эй, а это что такое? – Фестер указал на таблетки. – Что-то многовато для того, кто не сидит на игле.

– Это обезболивающие. Меня, если помнишь, изрядно отделали ночью.

– Не забыл. И все же…

– Как это понимать? Я уже не лучший?

– Если найду здесь использованные шприцы – нет.

– Знаешь, Фестер, сегодня мне не до работы.

– Ты хочешь сказать, что весь день собираешься в постели проваляться?

– Вот именно.

– В таком случае придется поменять планы. Ты мне нужен. Плачу в полтора раза больше. – Фестер огляделся и сдвинул брови. – Хотя не сказать, чтобы тебе были так уж нужны наличные, да и вообще.

Фестер ушел. Рэй вскипятил воду. Растворимый кофе. Из квартиры сверху доносились громкие голоса на урду. Похоже, дети из школы возвращались. Рэй постоял под душем, пока не кончилась горячая вода. Сандвичи с беконом в закусочной на углу были отвратительны на вкус, и Рэй проглотил их мигом, словно боялся, что иначе они извергнутся наружу. Он попытался сосредоточиться на происходящем, не заглядывая вперед: спросил у Мило, хозяина закусочной, как у него со спиной, полез в карман за деньгами, улыбнулся соседу в очереди, купил местную газету. Рэй пытался следовать правилам дзен, то есть пребывать в текущем времени, не думая о будущем, – потому что ему не хотелось думать о крови.

Он пролистал газету. Статья «Исчез местный житель» сопровождалась фотографией мужчины, которую он уже видел в вечернем выпуске новостей. Карлтон Флинн явно позировал перед камерой. Настоящая зад-ница. У него были темные, с иглами-косичками, волосы, покрытые татуировкой руки с накачанными мышцами и гладкой, как у младенца, кожей, и выглядел он, словно участник какого-то дурацкого представления, где на сцене кривляются с отрешенным видом кретины, называющие девушек «огнетушилками».

За Карлтоном Флинном тянулся шлейф преступлений – три изнасилования. Ему двадцать шесть лет, разведен, «работает в отцовской компании по поставке продуктов питания».

Рэй сложил газету и сунул ее под мышку. Думать об этом ему не хотелось. Не хотелось думать о фотографии Карлтона Флинна на дисплее своего компьютера и гадать, зачем кому-то понадобилось нападать на него, лишь бы ее добыть. Ему хотелось забыть об этом и просто жить дальше, день за днем, минута за минутой.

Упал, отжался – как все эти последние семнадцать лет.

«И каково тебе было все это время, Рэй?»

Он закрыл глаза и соскользнул в прошлое, туда, где была Кэсси. Он снова в клубе, от него несет спирт-ным, он смотрит, как она танцует с каким-то парнем, прижимаясь к нему всем телом, с самозабвением отдаваясь этому занятию, но не испытывает при этом ни малейшей ревности. Она бросает на Рэя взгляд через плечо партнера, взгляд, от которого весь млеешь, и улыбается. Во взгляде ожидание, она ведь знает, что в конце концов, вечером, ночью ли, она будет принад-лежать ему.