Филиппа вздрогнула и повернулась. Взгляд ее упал на его вытянутую ногу и на бутылку бренди, на лице появилось виноватое выражение.

– Прости, что помешала. Я понимаю, тебе сейчас не до светской беседы…

– Отчего же? – возразил он с усмешкой. – Беседа – прекрасное занятие во время бессонницы. В одиночестве время тянется дольше.

– Тебе очень больно?

– Ерунда! Я привык.

Филиппа снова глянула на початую бутылку и пустой стакан.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Ему хотелось сказать: «Да, обними меня этими нежными руками, положи голову мне на плечо и скажи, что никогда больше не покинешь».

– Нет, – коротко ответил он вместо этого. Филиппа отвернулась и снова оперлась на перила, глядя на бухту. Было очень тихо, и Корту казалось, что он слышит стук ее сердца. Он спросил себя, чувствует ли она хоть сколько-нибудь от того желания, которое проснулось в нем вопреки боли.

– Значит, тебе тоже не спалось сегодня, – снова заговорил он. – В качестве снотворного могу предложить бренди. Правда, второго стакана нет, придется тебе воспользоваться моим, – и он потянулся за бутылкой.

– Спасибо, нет. – Она смотрела на Корта, сдвинув брови. – Я хочу поблагодарить тебя… за тот случай у магазина, когда ты защитил нас с Китом. Я… я не ожидала такого поведения от морских офицеров. Они были молоды и совершенно здоровы… а ты… ты так легко справился с ними… словом, спасибо за все.

– Мне показалось, в тот момент ты не была в восторге от моей храбрости, – заметил Корт с иронией.

– Это потому, что я… я растерялась. Ты обещал убить любого, кто хоть пальцем коснется меня или Кита. Понимаешь… я приняла это всерьез и… и это меня испугало.

– Ты боишься меня? – спросил он горько. – Мне казалось, ты понимаешь, что никогда, ни при каких условиях я не поднял бы руку на тебя.

– Я знаю это, – прошептала она, – и всегда знала.

– Всегда знала, вот как! – невольно повысив голос, воскликнул Корт. – Тогда что заставило тебя говорить всем и каждому, что я был жесток с тобой, что я тебя бил?!

Уже в следующее мгновение он пожалел о вырвавшихся словах, но дело было сделано. Будь проклят этот длинный язык, подумал он с отвращением. Зачем спрашивать, если ответ известен заранее? Желая оправдать себя, жена обычно обвиняет мужа в жестоком обращении.

– Я никогда не говорила ничего подобного!

– Значит, это сделал за тебя кто-то другой. Тебе ведь известно, что писали тогда газеты? Меня изображали исчадием ада!

– О! – вдруг вырвалось у Филиппы, и она закрыла лицо ладонями. – Кажется, я понимаю… мои подбитый глаз! Боже мой, кто бы мог подумать!.. Когда ты дрался с Сэнди, я пыталась встать между вами и получила удар локтем в глаз. Думается мне, ты этого даже не заметил. – Она подступила к Корту, нервно комкая в руках пояс пеньюара. – К вечеру у меня был большущий синяк под глазом, но прислуге Сэндхерст-Холла были даны строжайшие указания молчать об этом.

– Значит, кто-то счел нужным пропустить указания мимо ушей. Сама посуди, как можно скрыть такую потрясающую новость! – с горечью произнес Корт.

– Нет-нет. Ты ошибаешься! – Прислуга Сэндхерст-Холла не стала бы выносить сор из избы. – Филиппа помолчала. – Думаю… проговорился кто-нибудь из твоих слуг.

– Нелепость! – отмахнулся Корт. – Мои слуги не могли знать, что у тебя под глазом синяк.

– Нет, могли, – тихо сказала Филиппа. – Я приезжала в Уорбек-Хаус поговорить с тобой… объясниться. Дворецкий не мог не заметить мой заплывший глаз. Могу себе представить, чего он себе навоображал!

Корт не в первый раз ощутил раскаяние при мысли, что Филиппа стояла на пороге его дома – еще недавно их общего дома, – умоляя впустить ее, а он отказал ей. Он не помнил тогда себя от ярости. Приди она на следующий день, все было бы по-другому. Ах если бы можно было повернуть время вспять! Их жизнь сложилась бы иначе. Но кто мог подумать, что она решится на побег!

– Даже если Нэш видел этот злополучный синяк, – начал он с усилием, – он бы не рассказал об этом ни одной живой душе. Я дам руку на отсечение.

Филиппа задумалась, а когда заговорила снова, в голосе ее звучало раскаяние.

– Кроме дворецкого, меня видели твои соседи напротив, графиня Флинншир с дочерью. Выслушав отказ, я повернулась, чтобы уйти, а они как раз спускались по лестнице к коляске.

Неожиданно Корта захлестнула волна облегчения. До этой минуты он не подозревал, как много значила для него искренность Филиппы. Сознание того, что она предала его вторично, очернив в глазах публики, мучило его не многим меньше, чем измена. И вот теперь оказалось, что прозвищем «Уорлок» он был обязан вовсе не ей.

– Корт, поверь, я никогда не сделала бы такой низости! Я не рассказала бы никому, даже если бы что-то подобное действительно случилось, и уж тем более не солгала бы!

Она протянула к нему руки, словно умоляя поверить ей. Большие глаза Филиппы, казалось, не отражали лунный свет, а излучали собственное волшебное сияние.

– Я тебе верю.

Он усадил ее к себе на колени и обнял, упиваясь возможностью снова держать в объятиях это желанное тело. О да, она пахла полевыми цветами и теплым летним дождем. Кроме шелкового пеньюара и тонкой батистовой рубашки, на ней ничего не было, и он ощущал все изгибы, все округлости ее фигуры. Сердце забилось часто и неровно, кровь устремилась в низ живота, и Корт не сумел удержаться от стона.

– Боже мой, твоя нога! – встревожилась Филиппа. – Лучше мне встать…

– Да пропади она пропадом!

Корт взял ее лицо в ладони и потянулся к нему. Губы их встретились с лихорадочной жаждой, движения были судорожны, жадны, словно каждый без слов пытался сказать другому, что всегда желал его и что иначе не может быть.

Филиппа обвила руками шею Уорбека и ответила на поцелуй с пылкостью молоденькой девчонки и опытом женщины, уже познавшей радости физической любви. Грудь ее вздымалась, щеки горели, кожа стала невероятно чувствительной. Когда ладонь легла ей на грудь, она ощутила ее тепло, словно одежда не разделяла их больше. Уорбек распахнул пеньюар. Каким наслаждением было его прикосновение!

– Филиппа, Филиппа… – шептал он едва слышно. – Как же долго я этого ждал!..

Он наклонился и захватил сосок губами.

Невыразимое удовольствие пронзило ее, и невозможно было ему сопротивляться. Что такое все доводы рассудка, вместе взятые, по сравнению с жаждой, мучившей ее в течение шести лет? Она тоже ждала… они оба ждали слишком долго, и это казалось тем более неправильным, что неистовые ласки Уорбека были свежи в памяти, словно только вчера была последняя ночь их любви.

Филиппа никогда не забывала, как густы и жестки угольно-черные волосы Уорбека, но седина на его висках была ей незнакома, и она коснулась серебряных нитей кончиком пальца. Он поднял голову, ловя ее взгляд. Он хотел ее, этот ненасытный и непредсказуемый мужчина, не переставал хотеть, несмотря ни на что, и это было счастье. Филиппа склонилась к нему, закрыв глаза для поцелуя. Рот его был огненно-горячим, с легким привкусом недавно выпитого бренди, и казалось, что можно уловить губами стук сердца, бьющегося в его груди.

Властная рука скользнула под рубашку и стала поглаживать ее бедра.

– Корт, – прошептала Филиппа дремотно, словно завороженная, – это неправильно, мы не должны так поступать!

– Моя робкая лесная фея, поверь, не может быть ничего более правильного…

– Но это неразумно, – упрямо продолжала она, сопротивляясь желанию покориться. – Вот если бы мы были уверены…

– В чем, милая? В своих чувствах? – вкрадчиво спросил Уорбек, и его ладонь скользнула между ног. – Я более чем уверен в том, что чувствую к тебе. Если только ты мне позволишь, я и тебя сумею убедить…

Она ощутила, как его рука раздвинула бедра, и закусила губу, чтобы не закричать от наслаждения.

– Я знаю, что и ты хочешь меня, Филиппа… если это не так, скажи об этом, глядя мне в глаза, и уходи. Я не стану тебя удерживать. Но ты не уйдешь… потому что я чувствую твое желание…

Веки ее в томлении опустились, дыхание стало неглубоким и прерывистым.

Корт ласкал Филиппу, не сводя глаз с ее чуть запрокинутого лица. Ее ресницы трепетали, губы были приоткрыты. Когда она содрогнулась, он успел поймать и заглушить поцелуем ее крик, но не убирал руки до тех пор, пока тело Филиппы не обмякло и не расслабилось. Глаза ее были по-прежнему закрыты, рот казался безвольным. Корт поцеловал и покорные губы, и веки, и влажный лоб.

– Пойдем в постель, Филиппа, – сказал он, от мучительного желания едва владея голосом. – Этого недостаточно не только мне, но и тебе самой.

Филиппа очнулась медленно и неохотно. Уорбек смотрел на нее властно и в то же время с мольбой. Он дал ей наслаждение, и теперь был ее черед. Как ей хотелось оказаться в его объятиях! Но то, что случилось между ними после многих ночей страстной любви, не было ни выяснено, ни прощено, ни забыто, оно стояло темной, зловещей преградой между ними. Как знать, не случится ли снова то, что уже случилось однажды? Как можно отдавать себя мужчине, которому не доверяешь?

– Если бы только знать, что я могу тебе верить… – прошептала Филиппа, дотрагиваясь до губ Уорбека и вопросительно заглядывая в глаза, смотревшие с такой настойчивостью.

В первое мгновение Корт не поверил своим ушам, потом в глазах потемнело, словно багровый туман страсти превратился в черный смерч гнева.

– Что?! Можешь ли ты верить мне? Должно быть, я ослышался! Это ты не заслуживаешь доверия!

Филиппа попыталась вскочить, но он пригвоздил ее к месту, обхватив за талию. Он был взбешен, но страсть не желала уходить. Должно быть, желание смешалось на его лице с гневом, потому что она покачала головой, как бы не в силах понять.

– Как же ты можешь предлагать мне новый брак? – Неужели ты способен связать свою жизнь с женщиной, которой заведомо не доверяешь?

– Это не редкость, дорогая моя, – ответил Корт с саркастической усмешкой. – По крайней мере половина англичан берет в жены женщин, которым не доверяет. Все зависит от мужа. Если он достаточно умен, жена не сможет наградить его рогами.

– Нельзя ли конкретнее?

– Путей существует множество. Например, можно прикончить первого же любовника, и тогда все остальные любители приключений поостерегутся. Есть и другой путь, более достойный в глазах общества: постоянно беременная женщина не вызывает плотского вожделения да и сама его не испытывает, во всяком случае, к посторонним мужчинам.

– И какой же из этих двух путей выбрал бы ты?

– Оба сразу.

– Что ж, по крайней мере ты честен со мной. – Она снова попыталась встать. – Отпустите же, милорд! Я отказываю вам!

– В чем именно? Насколько я помню, я просил тебя о двух вещах. Ты отказываешься выйти за меня замуж или лечь со мной в постель?

– И то, и другое! Милорд, если вы хоть сколько-нибудь джентльмен, немедленно отпустите меня.

Некоторое время Корт смотрел ей в лицо. Оно было теперь замкнутым, мрачным, и он понял, что снова потерпел неудачу. Он не жалел о своей откровенности и удивлялся лишь наивности Филиппы, которая нелепо верила, что после интрижки с его лучшим другом он все еще способен верить ей. Она нужна ему. Нужна не только потому, что Кит – их сын. Он желал бы ее, даже будь Кит сыном Сэндхерста. Да, он желал ее, желал страстно. Но верить… нет, он не верил ей.

– И что же дальше? – спросил он, убирая руку с талии Филиппы. – Ты ведь хочешь меня, разве нет?

– Да, хочу. – Филиппа встала. – Но для меня физическая любовь возможна лишь в браке, а брака без любви духовной я просто не мыслю. Что я могу добавить к этому? Только то, что любовь невозможна без доверия.

– Ты слишком многого требуешь от меня, Филиппа, и слишком скоро. – Корт тоже поднялся. – Возможно, я смогу снова доверять тебе после нескольких лет верности.

– Нескольких? – Она невесело улыбнулась. – После скольких именно? Десяти? Двадцати? Пятидесяти? Жить надеждой, что однажды я вновь буду признана достойной тебя? Нет, Корт, этого не будет.

Она ушла. Несколько секунд Корт боролся с искушением броситься следом. Он был намного сильнее, мог бы взять ее силой и не отпускать, пока его желание не будет полностью удовлетворено. Он знал: она не станет кричать, не посмеет позвать на помощь. Она даже не будет сопротивляться, чтобы не разбудить Кита. И он поборол искушение.

– Смотри, мама! —позвал Кит. – – Я закончил последнюю башню.

Он сидел на горячем песке перед только что сооруженным замком, босой, в одних нанковых штанишках до колен. Морской бриз растрепал ему волосы. Fancuillo носился по пляжу взад-вперед, весело тявкая.

Филиппа подошла полюбоваться творением юного зодчего.

– Чудесный замок, милый. Я уверена, что еще никому не удавалось выстроить такое чудо из песка.

–Выглядит в точности как Уорбек-Кастл, – заметила леди Августа, приподнимаясь в шезлонге, над которым ветерок трепал оборки большого пляжного зонтика.

– И правда, – удивилась Филиппа и еще раз оглядела замок. – Похоже на Уорбек-Кастл.

– Еще бы не было похоже! – воскликнул Уорбек с удовлетворенной улыбкой. – Этот замок возводился по моему проекту.

Он сидел рядом с мальчиком, подправляя верхушку последней из башен грандиозного замка. Как и Кит, Корт был в коротких, до колен, облегающих бриджах. За несколько дней, проведенных на солнце, его смуглая кожа приобрела мягкий золотистый оттенок, и сейчас он совсем не походил на герцога Уорбека, скорее, на пирата.

Филиппа догадывалась, что только присутствие леди Августы удерживает Корта от того, чтобы купаться голым. При бывшей жене он не постеснялся бы раздеться, причем сделал бы это с такой непринужденностью, что Киту не пришло бы в голову, что в этом есть что-то неприличное. Она честно старалась смотреть на что угодно, кроме его обнаженного торса, но взгляд сам собой тянулся к буграм мышц, перекатывающимся при каждом движении. Когда некоторое время назад он расстегнул рубашку, она вспомнила слова, сказанные им в первую брачную ночь: «Мужчины покрыты волосами везде, где только возможно…» Что ж, к Уорбеку это относилось в полной мере. Только плечи и спина были гладкими, влажными после недавнего купания, и пальцы Филиппы бессознательно шевелились, словно скользили по нагретой солнцем коже. Филиппа знала, что от ее прикосновений мышцы спины напрягутся и передернутся в судороге удовольствия.

– Я хочу еще раз искупаться, сэр. Можно? Уорбек отряхнул руки и поднялся, опираясь на трость. Взгляд его устремился к Филиппе, потом вернулся к мальчику.

– Я тоже искупался бы. Может, возьмем с собой твою маму?

– Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз, – сказала она вежливо. – Я бы не хотела, чтобы леди Августа заскучала.

Она вернулась к своему шезлонгу, и обе леди обратили взор к водной глади. Вот по мелководью прошлепали взрослый и ребенок, поразительно похожие, и разом бросились в волну повыше. Малыш-терьер бесстрашно последовал за ними и теперь плыл, высоко держа мохнатую голову и смешно перебирая лапками. Когда Уорбек и Кит скрылись под водой, он озадаченно тявкнул и поспешно повернул назад. Через несколько секунд оба вынырнули со звучным плеском. Герцог всегда был отличным пловцом, и сейчас, посадив сына на спину, он разрезал волны с необыкновенной легкостью, и на каждом гребне Кит вопил от восторга.

– Какой чудесный день! – вздохнула Филиппа.

– Я бы не отказалась, если бы он длился вечно, – понимающе откликнулась леди Августа.

Филиппа повернулась к причалу и еще раз окинула взглядом маленькую яхту, вспомнив, какую радость этим утром доставило Киту ее появление под самыми окнами виллы. «Чайка вторая». Филиппа покачала головой: только Уорбеку могло прийти в голову подарить яхту пятилетнему ребенку, пусть даже мальчику. Втроем они провели все утро на борту суденышка, обследуя прибрежные скалы.

– Когда мы вернемся домой, приглашаю тебя и Кита в Уорбек-Кастл, – сказала леди Августа, возвращая Филиппу к действительности. – В замке сейчас так красиво!

Филиппа опустила глаза, подыскивая слова для вежливого отказа. Не могла же она сказать, что ее пугает сама мысль о пребывании в доме, где некогда была так счастлива.

– Я, право, не знаю… должно быть, леди Гарриэт всю неделю готовилась к приезду Кита и огорчится, если мы уедем, – ответила она уклончиво. – Не поговорив с ней, я не могу ничего обещать.

– Ты боишься оказаться в волчьем логове? – без обиняков спросила престарелая леди, и глаза ее насмешливо блеснули. – Помни, Уорбек-Кастл также и мой дом. А для меня нет большей радости, чем принять вас у себя, да и мой внук будет этому только рад. Скажу больше, он не отказался бы оставить вас в Уорбек-Кастле насовсем.

– А вы, бабушка? Вы хотели бы жить вместе с нами… всегда? – Это мое сокровеннейшее желание.

– Но что подумают люди? Что скажут в свете? – – размышляла Филиппа вслух. – Любители посплетничать ухватятся за такую новость. Нас обоих снова обольют грязью!

Герцогиня захлопнула книгу. – Дорогая мои, я прожила долгую жизнь, кое-чему научилась и теперь имею право давать советы. Никогда не принимай решения, исходя из того, что скажут или не скажут люди. Помни, у тебя есть ответственность только перед одним человеком во всем свете – перед твоим ребенком. Спроси себя, что будет лучше для него.

– Иногда и на той, и на другой чаше весов лежит одинаковый груз. И потом, я уже не раз принимала решение, которое казалось верным, а оказывалось трагической ошибкой.

– Это не дает тебе права впредь плыть по течению, Филиппа. Рано или поздно тебе придется решить, как тебе и твоему сыну жить дальше. Ничто не порадует меня так, как твой повторный брак с Кортни, но я не буду подталкивать тебя к этому. Помни, ведь и ты, и Кит станете тогда его личной собственностью в глазах закона, и: ни у тебя, ни у него до совершеннолетия не будет никаких прав. Спроси себя, достаточно ли ты доверяешь моему внуку, чтобы еще раз вручить ему свою судьбу. Мне же остается только молиться, чтобы ты решилась на это.

– А если он снова оттолкнет меня?

– Ах, дорогая моя, – сказала леди Августа со смешком, – в одном я совершенно уверена: если Кортни снова завоюет тебя, ничто на свете не заставит его от тебя отказаться. Даже силой тебя не вырвут у него.

Филиппа погрузилась в молчание. Вдовствующая герцогиня говорила так уверенно! Вторично выйти за Корта… то же самое, что шагнуть с утеса в бездну. А уверена ли она, что Корт подхватит ее?

– Довольно тебе изводить себя раздумьями, – обратилась к ней леди Августа. – День слишком хорош для этого. Ты еще ни разу не искупалась. Зачем тогда ты покупала этот роскошный купальный костюм?

Филиппа оглядела свой наряд и засмеялась. Он назывался «купальным костюмом» и был новинкой летнего сезона, последним криком моды. Именно его она купила в Salon de la Mode в тот злосчастный день. Он был из плотной, но легкой ткани небесной голубизны, с тремя рядами пышной оборки по подолу и длинным рукавом. Наряд был несколько короче обычных платьев и открывал лодыжки. Только леди, которые имели возможность пользоваться передвижными купальнями, осмеливались надевать такой нескромный наряд. Впрочем, в уединении Галлс-Нест можно было обойтись без подобного устройства, не уронив чести.

Когда Корт увидел Филиппу в купальном костюме, он принялся поддразнивать ее, уверяя, что она камнем пойдет ко дну, когда несколько ярдов ее оборок намокнут. В душе она была вполне согласна с этим. Конечно, купаться в простой батистовой рубашке намного удобнее, но надо же соблюдать приличия!

– Я не думала, что когда-нибудь осмелюсь надеть что-нибудь настолько смелое, – призналась она, перебирая оборки на груди, не стянутой корсетом.

– Порой так славно немного побыть смелой, – ностальгически вздохнула герцогиня. – Спеши жить, дитя мое, ибо, состарившись, ты пожалеешь о каждой минуте, потраченной впустую. Ты оглянешься на свою жизнь и увидишь множество возможностей, которые упустила только потому, что была недостаточно смелой, – тонкая улыбка скользнула по ее губам, когда она смотрела сквозь лорнет на волны прибоя. – Иди к ним, дитя мое, там твое место. А я, пока вы будете резвиться в этих чудесных волнах, немного вздремну и, может быть, увижу во сне свою молодость.

– Что ж, – сказала Филиппа, пожимая престарелой леди руку, – если вам не будет без меня скучно…

Она оставила шезлонг и пошла к мелководью, где Fancuillo носился взад-вперед с завистливым лаем.

– Ты только посмотри, Кит, что за небесное создание входит в море! – воскликнул Корт и подмигнул Филиппе. – Ах, Боже мой, да ведь это же твоя мама! И на ней невообразимый купальный костюм, который весит, должно быть, целую тонну. Нам придется поддерживать ее на плаву, иначе она точно утонет.

Филиппа хотела было надуться, но не выдержала и засмеялась. Она схватила обе протянутые к ней руки, большую и маленькую, и набрала в грудь побольше воздуха. Через мгновение все трое скрылись под водой. Как уже было однажды, Филиппа стояла на балконе, опершись на перила и глядя на луну. Только на этот раз Уорбек не сидел в кресле у дверей своей спальни, мучась бессонницей из-за боли в ноге. Возможно, он уже спит, подумала Филиппа. Она живо представила себе, как входит в его спальню и склоняется над ним. Что бы он сделал, проснувшись? Протянул к ней руки, безмолвно предлагая себя? При одной мысли об этом сердце ее ухнуло и часто застучало. Ей вспомнился совет леди Августы: будь смелой, лови мгновения жизни, иначе в старости пожалеешь об упущенных возможностях. Выходит, если она не поддастся порыву, то однажды осудит себя за это?

В эту ночь она никак не могла уснуть, решая главный вопрос: что же все-таки лучше для Кита и для нее самой? Ответ был очень прост, и только давние страхи не позволяли признаться себе в этом. Но имела ли она право из-за своих страхов лишать Кита отца? Кому, как не ей, было знать, что это такое: мечтать об отце, которого ты никогда не видел. И Филиппа наконец сказала себе: иметь отца – вот что нужно Киту, вот что самое важное для него.

А для нее важнее всего – вернуть мужчину, которого она любит.

Не в силах оставаться в бездействии, Филиппа спустилась на лужайку перед домом, мягким уклоном сбегающую к краю утеса. Густая ухоженная трава была вся в росе и приятно холодила босые ноги. Филиппа остановилась на самом краю обрыва и заглянула в бездну. Там, внизу, волны набегали на песок, белея гребешками в лунном свете. Тоже волной, но уже невидимой, а только ощутимо свежей и соленой, катился с моря упоительный ночной воздух. Она вдохнула его полной грудью и обвела взглядом величественный океан и бархатно-черное небо у горизонта.

Филиппа не сразу заметила, что кто-то вышел из воды и остановился, глядя вверх, на нее, а когда заметила, то сразу узнала Уорбека. Он стоял совершенно неподвижно, словно оцепенев при виде нее. И неудивительно: должно быть, она напоминала призрак в своем легком белом одеянии, развеваемом ветром, с волосами, сотканными из лунного света. Он не окликнул ее. Просто стоял и смотрел.

Это была странная минута, одна из тех, когда время останавливается и магия чувств вступает в свои права. Филиппа шагнула к деревянной лестнице, ведущей вниз.

А Корт думал: что за чудесный сон! Внизу, между скал, было почти безветренно, но рубашка ее была так легка, что колебалась от каждого движения воздуха. Она подошла уже совсем близко, но он так и не пошевелился. Он думал о том, что его измученное воображением тело, как обычно, познает мгновение наслаждения, а потом… он проснется. Что ж, если только во сне Филиппа может прийти к нему, пусть будет хотя бы сон.

Лишь в самый последний момент он опомнился и протянул руки. Филиппа бросилась ему на шею.

– Корт, – услышал он, – мне нужно сказать тебе…

– Не нужно, – перебил он шепотом, прикладывая палец к ее губам. – Время поговорить у нас найдется и днем.

Он взял Филиппу за руку и повел вдоль берега, за утес, похожий на острый корабельный нос. Они вошли в маленькую пещеру, скрытую от посторонних глаз, и Корт расстелил на песке свой бархатный халат.

Филиппа снизу вверх посмотрела на Корта глазами, казавшимися неестественно громадными. Он взял ее лицо в ладони, как хрупкий сосуд, и поцеловал, упиваясь медовым вкусом ее губ. Она не протестовала, когда Корт взялся за подол рубашки, только подняла руки, чтобы ему удобнее было снять легкое одеяние. Сердце его колотилось, как безумное, когда он отступил на шаг, чтобы взглянуть на нее. Белая кожа опалово мерцала, дыхание часто вздымало небольшие округлые груди. Изгибы и округлости ее были совершенны, и Корт подумал, что никогда не видел такого прекрасного женского тела.

Он опустился на колени так внезапно, будто ноги подкосились, и прижался к гладкой белой коже, обвив руками бедра Филиппы. От нее исходил легкий, волнующий цветочный запах, и вершинки грудей были так близко от лица! С каким-то звериным звуком, похожим на рычание, Корт впился поцелуем в одну из них, прикусив зубами затвердевший сосок. Он услышал приглушенный возглас Филиппы – возглас наслаждения, а не протеста.

Он потянул Филиппу на расстеленный халат. Она закинула руки за голову, и Корт поймал ее запястья и прижал к песку с упоительным чувством своей абсолютной власти и ее полной покорности. Его могучее тело, как скала, накрыло ее хрупкие формы, но двигалось оно осторожно.

Филиппа приподняла тяжелые веки и увидела его глаза. Густые брови сдвинуты, словно в глубине души он не уверен, что все происходит на самом деле. Мокрые волосы падали на лицо, но Филиппа знала, что в этот момент недоверие и счастье написаны на нем. Не отпуская закинутых за голову рук, он начал целовать ее лицо: губы, щеки, подбородок.

О, конечно, она помнила эту дорожку обольщения, которую шаг за шагом проходили мужские губы. Вниз по шее, до впадинки между ключицами, каждую из которых непременно нужно проследить языком, а потом – вернуться и вновь погрузить его в трепещущее углубление пониже горла. Ниже, ниже, к округлостям грудей, к чувствительным уголкам на внутренней стороне рук пониже подмышек, к легкому контуру ребер и чуть выступающим косточкам с обеих сторон живота. Язык скользнул вокруг пупка, который Корт почему-то считал верхом совершенства.

Когда его губы коснулись нежнейшей плоти, Филиппа непроизвольно выгнулась и застонала. Ему на мгновение захотелось просто смотреть на нее, но он ждал Слишком долго, шесть лет. Он умел не торопиться, но сейчас он вошел в нее и начал двигаться, сначала медленно, не отрывая взгляда от лица Филиппы и видя, как наслаждение нарастает в ней. Он знал, что вскоре ритм захватит его, но раньше ему хотелось увидеть ее глаза.

– Филли! Посмотри на меня!

Веки ее медленно и неохотно приподнялись. Фиалковые глаза казались темными, взгляд их – одурманенным.

– Ты ведь позволишь мне все, что позволяла раньше? – спросил он с ласковой насмешкой. – Ты ведь знаешь, я буду любить тебя столько раз, на сколько меня хватит. И так теперь будет каждую ночь – каждую ночь, слышишь меня?

Он возобновил движения, и она со стоном выгнулась навстречу ему. Губы их с силой столкнулись и впились друг в друга, и горячие руки обвились вокруг его шеи…

– Я жажду слышать, что ты меня хочешь, Филли.

– Боже мой, я хочу тебя безумно! Слышишь, Корт, я хочу тебя!

Филиппа жадно глотала ртом воздух, не слыша прибоя за сумасшедшим грохотом сердца. Слезы счастья катились по щекам, щекоча волосы у висков. Корт перекатился на бок, увлекая ее за собой. Он был все еще глубоко внутри нее и вместо того, чтобы отстраниться, повернулся на спину. Теперь она была распростерта на его широкой груди.

Он легонько и как будто бессознательно поглаживал ее по пояснице и ягодицам. Немного погодя она ощутила, что уже способна двигаться, и приподнялась, упираясь ладонями ему в грудь. Увидеть его лицо, увидеть, так ли он счастлив в этот миг, как она…

Глаза его открылись, на губах появилась улыбка.

– Ты самая красивая женщина в мире, Филли.

– Нет, – возразила она, прислушиваясь к ощущениям, которые будили пальцы, ласкающие соски, – это ты красивее всех, Корт.

– Поцелуй меня…

Она прижалась ртом к приоткрытым губам, касаясь языком нёба. Ее распущенные волосы накрыли их живым серебристым шатром. Корт погрузил в них руки.

– А теперь ты возьми меня, милая! – приказал он сквозь стиснутые зубы. – Возьми меня, как раньше!

Филиппа откинулась назад, и ее груди до сладкой боли налились от предвкушения. Потом приподнялась, не отрывая взгляда от искаженного наслаждением лица Корта, опустилась снова – и дикая скачка началась. Они достигли пика страсти одновременно, и тесные стены пещеры поглотили двойной крик, не позволив предательскому эху раскатиться над бухтой.

Очнувшись от счастливого забытья, они побежали к воде и долго нежились в волнах. А когда они устало выбрались на берег, взгляд Филиппы упал на безобразный шрам, змеившийся по бедру Корта. Чувство, которое она испытала, было не жалостью и даже не сочувствием, а полным и безраздельным приятием. Она опустилась на колени и прижалась к вздутому рубцу губами.