Обещай мне

– Как вы щедры и великодушны, добрый наш хозяин! – улыбнулась Филиппа.

– Добрый наш хозяин, добрый наш хозяин! – вторил ей Кит, вне себя от радости, что с овощами на время покончено.

Когда «Белокурая ведьма» вышла в море, оставив за кормой сонный рыбацкий городок Гиллсайд, на ее борту были экипаж из пяти матросов и три пассажира, младший из которых в этот момент обследовал палубу.

– Что за чудесная шхуна! – сказала Филиппа Уорбеку с искренним восхищением, когда двухмачтовое судно легко скользнуло прочь от пристани.

Они стояли на носу, наблюдая за тем, как режет отлогие волны изящный бушприт. В движении шхуна напоминала лебедя, грациозно и гордо плывущего вперед.

– Да, – кивнул Уорбек, с нежностью обводя взглядом судно. – Ее построили прямо здесь, в Гиллсайде. Представь себе, она способна делать десять узлов в час.

– А это много?

В это время паруса поймали ветер и со звучным хлопком выгнулись над их головами. Шхуна рванулась вперед так стремительно, словно оторвалась от поверхности воды и взмыла в воздух. Волны так и неслись под бушприт, и Филиппу охватило счастливое возбуждение.

Уорбек заметил это и одобрительно улыбнулся. Казалось, его забавляет непосредственность ее реакции, но, помимо этого, в глазах его она прочла что-то еще, что не сумела точно определить, но сердце Филиппы застучало быстрее.

Уорбек был одет просто и практично, в прочные брюки и белую рубашку, кружева которой у ворота и на обшлагах трепетали на ветру, как хлопья пены, сорванной ветром с верхушки волны. Он был без головного убора, и его угольно-черные, отливающие серебром на солнце волосы перебирал ветер. Он стоял на палубе крепко, как бывалый моряк, словно и не было искалеченной ноги.

– А когда вы в первый раз вышли в море, сэр? – спросил Кит, бесстрашно глядя на белые гребни волн, разбивающихся о борт судна. – Наверное, когда были еще маленьким?

– Нет, Кит, это случилось, когда мне было уже полных девять лет. Леди Августа взяла меня и моего брата Криса на все лето в Галле-Нест, это недалеко от Гиллсайда. Разумеется, мы часто бывали в порту и даже подружились с одним старым рыбаком. Он-то и научил нас ходить под парусами на его шлюпе. Правда, в открытое море нам выходить не разрешалось.

Мальчик посмотрел на опекуна серьезными серыми глазами. Он был одет в точности так же, как Корт: в серые брючки и белую рубашку (подарок леди Августы), и от этого их сходство казалось невероятным.

– Значит, вы всегда слушались взрослых?

– Хм… – Уорбек посмотрел на Филиппу, потом улыбнулся и подмигнул сыну, – скажем так: почти всегда.

Они замолчали, глядя на быстро отдаляющийся городок, картинно красивый в сиренево-серой дымке. Порт с пирсом, вдоль которого тянулась вереница разноцветных лодок, возник еще во времена римского владычества и когда-то соперничал с крупнейшими английскими портами. Но – увы! – любители морских курортов облюбовали на побережье иные места, а древний порт так и остался памятником средневековья с узкими улочками, мощенными круглым булыжником, и городскими воротами, медленно рассыпающимися от времени.

– Signore, а вы часто бывали в Галлс-Нест? – Кит подергал задумавшегося Уорбека за рукав.

– Нет, я был здесь только однажды. Обычно родители снимали дом дальше по побережью, в Бродстеасе, но в том году один знакомый отца предложил ему воспользоваться летним домиком в Галлс-Нест. Я и Крис провели там все три месяца под присмотром бабушки, и это время стало счастливейшим воспоминанием моего детства.

– А где были ваши родители, сэр? Разве мама и папа отпускают детей одних? Или они не могли поехать с вами?

Филиппа ждала ответа, затаив дыхание. Период ухаживания был короток, да и брак их длился не дольше, поэтому она мало успела узнать о семье Уорбека. Он избегал разговоров о семье, а если она настаивала, он отвечал неохотно и уклончиво. И Филиппа, узнав от Белль о скандальной и трагической смерти родителей Уорбека, больше не расспрашивала его, не желая причинять боль. Будь он с ней хоть однажды откровенен, то и она бы открыла ему собственный постыдный секрет, тяжелым бременем лежащий на душе. Сейчас Филиппа ждала ответа, почти уверенная, что Уорбек воздвигнет между собой и сыном такую же стену, какую когда-то воздвиг между собой и ею… нет, между собой и всем остальным миром.

– Моя мать не согласилась бы провести лето в таком захолустье, как Галлс-Нест, – наконец прервал Уорбек затянувшееся молчание. – Она не могла жить без балов и званых вечеров, зато отец их терпеть не мог и потому независимо от времени года оставался в Уорбек-Кастле. Трудно сказать, что он ненавидел больше, Лондон или побережье.

– А где сейчас живет ваш брат? Он все еще приезжает в Галлс-Нест?

Этот простодушный допрос все сильнее тревожил Корта. Он увидел Криса, мечущегося в жару на своей громадной постели и бессвязно призывающего мать, как обычно, погруженную в светские развлечения где-то в Лондоне. С усилием Корт оттеснил тягостное видение.

– Мой брат умер, Кит, – с внешним спокойствием объяснил он. – Лето, которое мы провели в Галлс-Нест вместе с леди Августой, было последним летом его жизни. Той же осенью он умер от скоротечной чахотки.

– Значит, он сейчас на небесах, вместе с моим папой, – с глубокой убежденностью сказал Кит.

– Вне всякого сомнения, – кивнул Корт и про себя подумал, что небеса – это совсем не то место, где пребывает душа усопшего маркиза Сэндхерста.

– Хотелось бы мне иметь брата… – вдруг произнес Кит с заговорщицким видом.

Затаив дыхание, взрослые ожидали продолжения.

– Еще в Венеции я спрашивал маму, не можем ли мы как-нибудь заполучить мальчика, когда будем в Англии, но она сказала: вряд ли это получится, потому что сначала у меня должен появиться новый папа. Мне кажется, обзавестись папой даже труднее, чем братиком..»' поэтому к следующему дню рождения мне подарят только пони.

– А когда?..

– О! – воскликнула Филиппа чересчур громко. – Вы только посмотрите вон на тот корабль!

Она так низко наклонила голову, что поля шляпы скрыли ее лицо, но зоркие глаза Корта успели заметить вспыхнувшие от смущения щеки.

– Где корабль? – заинтересовался Кит, сразу забыв, о чем шла речь.

– Вон там.

Филиппа указала на большой крейсер, судя по всему, держащий курс на Па-де-Кале.

– Это «Феррет», судно королевского военно-морского флота, – сказал Корт. – Полагаю, он направляется к Дувру, чтобы устроить засаду на контрабандистов.

– Ух ты! – воскликнул Кит в восхищении. – Хотел бы я быть капитаном такого вот корабля! Я бы ловил контрабандистов и сажал их в тюрьму.

Филиппа с нежностью посмотрела на сына. Она уже оправилась от смущения, и только краска на щеках напоминала о неловком для нее моменте.

– А я думала, тебе хочется стать гондольером.

– Да, правда, – озадаченно признался мальчик. – А разве нельзя быть сразу и тем, и другим? Signore! Может быть, можно быть то гондольером, то капитаном по очереди, по одной неделе каждым?

Корт не выдержал и засмеялся. Смех Филиппы, звонкий, как колокольчик, присоединился к раскатам его добродушного хохота, и фиалковые глаза обратились к нему с совершенно прежним выражением доверчивой радости.

– Пожалуй, не получится, но ты станешь тем, кем пожелаешь, я в этом совершенно уверен.

И все трое принялись высматривать в безбрежном просторе моря очередной корабль.

Судно двигалось на север вдоль линии побережья. Небо, рано утром совсем ясное, покрылось облачками, похожими на комки ваты. «Белокурая ведьма» и впрямь была прекрасным образцом кораблестроительного искусства, с высоким фальшбортом и палубой из тисовых досок. Поручни отполированы, медные детали надраены до блеска. Капитанская рубка, каюта и кают-компания были обшиты мореным дубом, к услугам кока на камбузе была большая плита, обогревающая к тому же в холодное время жилые помещения.

Когда «Белокурая ведьма» была еще на стапелях, Корт мечтал о том, что однажды направит ее к берегам Италии, в Венецию. Он видел, как судно входит в Гранд-канал и причаливает к ступеням некоего палаццо. После помолвки с Клер он постепенно забыл о своих мечтах. Сейчас, когда Филиппа и Кит были рядом, он понимал, зачем вообще ему понадобилась эта помолвка. Освободиться от чар белокурой ведьмы. И что же? Он вновь оказался в полной ее власти. И ничуть не жалеет об этом.

Однако воспоминание о леди Клер Броунлоу несколько омрачили приятный ход мыслей, и он дал себе слово сразу после поездки наведаться в Лондон, чтобы объясниться с невестой. В конце концов он не знал, что у него есть сын. Когда Клер узнает об этом, то, конечно, согласится, что лучший выход для него – воссоединиться с семьей. А он за это… он внесет солидную сумму на счет любого приюта или больницы для умалишенных, которую она назовет. Клер в глазах общества была образцом христианского милосердия, о ее благотворительности ходили легенды, и Корт не сомневался, что его щедрость залечит рану, нанесенную ее гордости.

Шхуна сделала изящный поворот, огибая лесистый мыс, и глазам путешественников открылся узкий залив, со всех сторон окруженный высоко вздымавшимися утесами.

– Перед вами залив Галлс-Нест, прошу любить и жаловать, – сказал Корт с церемонным поклоном.

– А мы сможем пристать к берегу у самого дома? Корт с нежностью взъерошил темную шевелюру сына.

– Увы, здесь много подводных рифов, поэтому подходить близко к берегу опасно.

Когда паруса убрали и шхуна медленно и осторожно вошла в залив, стал виден дом. Построенный на плоской вершине утеса, он господствовал над песчаным пляжем, полукругом охватывающим оконечность бухты. Это был трехэтажный дом с белой верандой, идущей вдоль всего цокольного этажа, сложенного из местного песчаника светло-серого цвета. Из окон верхнего этажа, стрельчатых, очень изящных, открывался вид поверх утесов, окружавших бухту.

Филиппа очень хорошо знала этот дом. Здесь они с Уорбеком провели свой медовый месяц. Место было на редкость уединенным, ближайший городок располагался в пяти милях к югу. С берега до Галлс-Нест можно было добраться только по узкой извилистой дороге.

– Как вы думаете, бабуля видит нас? – спросил Кит с надеждой.

– Конечно, видит, если взяла на себя труд заглянуть в подзорную трубу, – засмеялся Уорбек. – На этот случай ты можешь ей помахать. Думаю, она заметила паруса, когда мы подплывали.

Мальчик замахал обеими руками сразу. Увидев это, Уорбек попросил матросов на этот раз зайти подальше в бухту, и судно крадучись двинулось вперед.

– Ну, а теперь, когда шхуна приведена в Галлс-Нест, приглашаю вас осмотреть каюты, – – сказал Уорбек.

Кит на одной ножке поскакал к трапу, ведущему на нижнюю палубу, но на полдороге остановился и повернулся, сверкая глазами от счастливого возбуждения.

– Signore, давайте сегодня переночуем на борту корабля!

– Не сегодня. Мы слишком долго были в пути. Твоя мама, я думаю, устала, и лучше ей поспать в настоящей постели. Но в следующий раз мы точно переночуем в каюте. Нет сна более мирного, чем на борту корабля в прекрасную лунную ночь…

Он бросил на Филиппу многозначительный взгляд. Это уже было просто возмутительно! Она скрестила руки с видом оскорбленной добродетели, но Уорбека это, кажется, не смутило. Он заглянул в ее сузившиеся глаза и усмехнулся. И что за ленивая, что за знающая это была улыбка!

– Дорогая леди Сэндхерст, не беспокойтесь, – сказал он, нимало не пристыженный ее безмолвным возмущением. – Вы не испытаете ни малейшего неудобства. Койки так широки, что вполне способны вместить даже не одного, а сразу двух человек. Каюты тоже достаточно просторны для… хм… для всего, что придет на ум. – Он снова усмехнулся, на этот раз с самым невинным видом. – Ну, а теперь, сухопутные крысы, за мной1 Осмотрим корабль и отдадим должное обеду, над которым кок бьется с самого утра.

Филиппа сделала над собой усилие и приветливо улыбнулась в ответ. В этот момент вахтенный заметил подводную скалу и подал сигнал. Торопливый поворот руля заставил шхуну накрениться на один борт, и Филиппу бросило прямо на Уорбека, от неожиданности выронившего трость. Первой мыслью Филиппы было, что сейчас он рухнет прямо на больную ногу, и она обвила руками его талию. Судно накренилось снова, выравнивая курс, и несколько секунд они балансировали, стараясь удержать равновесие, в этом странном подобии объятия.

Филиппа была уверена, что это она удерживает Уорбека от падения, но потом сообразила, что сама стоит на ногах лишь благодаря ему, а Уорбек, судя по всему, нисколько не нуждался в помощи. Более того, он держал ее чуть ли не на весу, так что ноги ее едва касались палубы! Их тела были так близко. И его губы… всего в паре дюймов.

Филиппа хотела было высвободиться, конечно, гневно и резко, но неожиданно для себя вместо этого она запрокинула голову и заглянула в серые глаза.

Они смеялись.

– Мадам, премного благодарен вам за заботу о несчастном калеке.

– Я только хотела.. .я не думала…я полагала, что… – она не знала, что сказать, и пристыженно умолкла.

– Не было ни малейшей опасности, – заверил Уорбек. – Видишь, судно остановилось, сейчас бросят якорь. И даже если бы я упал к твоим ногам, уверяю, .это не нанесло бы мне морального ущерба. Не забывай, однажды я уже упал в твоих глазах. Думаю, ничего худшего со мной случиться не может.

В его глазах вспыхнул огонек, и ответное желание тотчас предательски полоснуло тело.

– Кит… Кит смотрит, – прошептала Филиппа.

– Я знаю, – тихо ответил Уорбек, и они отстранились друг от друга и посмотрели на мальчика.

Тот внимательно разглядывал их, и на его лице смешались удивление и радость. Глаза сияли, как две звездочки, и не нужно было обладать богатым воображением, чтобы понять, что это значит. Он думал, что из английского signore получится чудесный новый папа.

Глава 12

– Можно узнать, какой частью города вы владеете, ваша милость?

В присутствии Кита Филиппа держалась с Уорбеком по-прежнему официально. Сейчас все трое направлялись в Гиллсайд за покупками. Они ехали в легком двухколесном кабриолете, запряженном симпатичной пегой кобылкой, правила Филиппа.

– Какой частью? – переспросил Уорбек. – Полагаю, значительной.

Филиппа рассеянно кивнула, сосредоточившись на лошадях.

– Надеюсь, я все правильно делаю? – чуть погодя спросила она.

– Лучше и быть не может, – заверил Уорбек с ободряющей улыбкой. – Но все-таки вожжи нужно держать в левой руке, если понадобится отпустить или подобрать их, Вот тогда пригодится правая рука.

– Да, да, понимаю, – говорила Филиппа, стараясь выполнять все его указания.

Сегодня утром, перед поездкой, Корт заявил, что прекрасно помнит, что когда-то Филиппа хотела научиться править, и готов дать первый урок. Не успела Филиппа опомниться, как вожжи оказались у нее в руках, Уорбек легонько хлестнул лошадь – и практические занятия начались.

– Обратите внимание, как тонко эта лошадь чувствует каждое ваше движение и откликается на него. Вожжи должны быть натянуты, иначе в нужный момент животное не послушается приказа не из упрямства, а потому, что не поймет вас.

В это утро Филиппа надела ярко-желтое платье и соломенную шляпку и в этом наряде до боли напоминала беспечную юную девушку, которую он пытался поцеловать в саду Мерсье.

Накануне вечером все четверо обитателей дома поужинали на веранде и долго играли в лото. Когда в сумерках уже невозможно стало рассмотреть цифры, леди Августа, деликатно зевнув в кулак, объявила, что настала пора ей отойти ко сну. Корт, Филиппа и Кит еще некоторое время сидели на ступенях веранды, наблюдая за тем, как оранжевый шар солнца медленно погружается за горизонт. Потом Корт отнес задремавшего мальчика в детскую, с улыбкой прислушиваясь к легким шагам Филиппы за спиной. На этот раз вечернюю сказку слушал не только Кит. В сказке Филиппы присутствовали и волшебница, и странствующий рыцарь, и прекрасная дама, но все события происходили не в волшебной стране, а в Англии XIX века. Это была прекрасная мистическая вышивка по прочной канве действительности, плод воображения самой рассказчицы. Закончив сказку, Филиппа поцеловала сына, и Корт замер, глядя на нее. Шесть лет назад он полюбил молоденькую школьную учительницу, и все, что пленило его тогда, сохранилось в Филиппе по сей день. Но было и нечто большее: она оказалась заботливой и любящей матерью. Правда, она, конечно, неверная жена… но это все равно не так, как с его матерью. Для леди Уорбек любовные похождения были единственно возможным образом жизни, и потому все остальное безжалостно приносилось в жертву ее желаниям. Для Филиппы превыше всего – материнская любовь. Ничто на свете не может заставить ее поступиться интересами ребенка, и вывод отсюда следует самый утешительный, решил Корт.

Если не любовь к мужу, то любовь к сыну станет для нее основой верности. Человек, в чьих руках окажется судьба Кита, будет иметь над ней полную власть. Ну а если появятся другие дети… Она будет мирно и безмятежно заниматься их воспитанием в Уорбек-Кастле, даже не думая о развлечениях на стороне.

Ее интрижка с Сэндхерстом, продолжал размышлять Корт, была всего лишь грехом юности, из тех, через которые кое-кому из женщин надо пройти. Таких, как Сэндхерст, немного на белом свете, так что вряд ли другой сладкоголосый соловей попадется ей на пути. Мерзавец жизнью заплатил за свой поступок, а у него, Корта, есть возможность начать все заново. До всего, чего он хочет, только рукой подать…– Скажите, ваша милость, – вернул его к действительности вопрос Филиппы, – Тоби тоже вкладывает деньги в недвижимость?

– Не только он, но и братья Белль. Этьен и Андрэ вложили почти все, что сумели наскрести, и, я уверен, не прогадали. Нам четверым принадлежит большая часть таверн и гостиниц в Гиллсайде, многие магазины. Кстати, Тобиасу нравятся окрестности, и он поговаривает о том, чтобы купить здесь летний домик. Земли, которые я хотел вам показать, находятся южнее старых городских стен и тянутся до самого побережья. Поместье включает и холмы, и лес, и луга, поэтому можно гарантировать, что с течением времени его стоимость будет быстро расти.

– Значит, эту землю вы хотите приобрести Киту, – разочарованно протянула Филиппа. – Я думала, речь идет о Галлс-Нест…

– Галлс-Нест не продается.

– Откуда вам это известно? Вы уже навели справки?

– Эта земля моя, и я не собираюсь ее продавать. Должно быть, сама того не замечая, Филиппа рванула поводья, потому что пегая кобылка замотала головой и недовольно всхрапнула.

– Разрази меня гром! – буркнула Филиппа себе под нос и добавила громче: – Я не нарочно.

– Поначалу такое случается нередко, – успокоил Уорбек как ни в чем не бывало. – Постепенно руки обретут привычку и будут двигаться сами по себе независимо от хода мыслей. Только избегайте без крайней необходимости стегать лошадей. Хорошие упряжные лошади слушаются без всякого принуждения.

Филиппа кивнула и улыбнулась. Вид собственных рук с зажатыми в них вожжами порождал в душе законную гордость.

– Поверить не могу, что сама правлю!

– Мама, я горжусь тобой, – сказал Кит «взрослым» голосом. – Я тоже хочу научиться править. Signore, вы мне позволите?

– Обязательно, но не сегодня, – ответил Уорбек со смешком. – Вначале нужно научиться ездить верхом.

– Почему? Мама, например, не умеет.

– Я знаю. Чуть позже я займусь и этим.

– Правда? – воскликнула Филиппа тоненьким девчоночьим голосом, и лицо ее засветилось.

– Почему это удивляет вас, мадам? Странно. Я ведь обещал однажды, что научу вас и править, и ездить верхом.

Филиппа поерзала на сиденье, надеясь, что Кит не придал значения словам герцога. Мальчик, однако, был не из тех, кто пропускает мимо ушей разговоры взрослых.

– А когда вы ей это обещали?

– Это было довольно давно. – Уорбек ласково взъерошил его густые волосы. – И я, и твоя мама были тогда гораздо моложе.

– Ей было столько лет, сколько мне?

– Нет, чуть побольше, – засмеялся Уорбек, – но порой она вела себя, как пятилетняя девчонка.

– Гадкая ложь! – с притворным возмущением возразила Филиппа и украдкой показала ему язык. – По-моему, я уже неплохо справляюсь. Вы мне покажете, как крутить вожжи?

– Только если вы решитесь править четверкой. Тогда я научу вас и крутить вожжи, и направлять дышловых, но все это уже высшее искусство, а пока довольно и нынешнего хорошего начала.

– Как все это интересно! – не выдержал Кит. – Мне хочется поскорее попробовать!

– Попробуешь, обещаю, – сказал Уорбек, вновь обретая серьезность. – Я научу тебя всему, что нужно знать мальчику.

Уже в который раз Филиппа ощутила в душе укол раскаяния. С каждым днем она все яснее представляла себе, что она совершила, решившись бежать. Отняла у Корта сына, а у Кита отца.

Правда, тогда она была уверена, что Уорбек отвернется от ребенка так же, как отвернулся от нее. Да и как могла она думать иначе? Она сама была лишена родительской любви, а ее опекун никогда не интересовался ею. В тот момент она думала лишь о том, чтобы стать своему ребенку надежной опорой в жизни. Если судьба уготовила ей сиротство, одно из горчайших испытаний, то подобная участь должна миновать дитя, которое она носила.

Она была права… и не права в той же мере. Сделав Кита своим и только своим, тем самым она украла его у отца. Тогда, в Кентерберийском соборе, Уорбек говорил, что готов начать все заново, что им следует простить друг друга… но если бы он только знал, что она действительно сделала, и притом сделала сознательно, сказал бы он те же слова или нет? Простить… простить он, быть может, и сумел бы, но только не забыть.

– А почему вы все решили купить собственность именно в Гиллсайде? – спросила Филиппа, подавляя приступ раскаяния.

– Потому что мы собираемся превратить этот захолустный городок в фешенебельный курорт. Морской воздух издавна считается целительным, а в последнее время к тому же многие начали проявлять интерес к купаниям в морской воде. Доктора, с которыми я говорил, в один голос утверждают, что купаниями можно вылечить любую болезнь, от ревматизма до разлития желчи. Я бывал в Брайтоне и еще нескольких приморских городах и видел просторные передвижные купальни на колесах. Они заезжают достаточно далеко от берега, поэтому создается видимость купания в открытом море. – Филиппа бросила на Уорбека быстрый взгляд. Уж не напоминает ли он ей о совсем других морских купаниях? Во время медового месяца они часто купались вместе, хотя поначалу Филиппа сопротивлялась. Даже бухта Галлс-Нест не казалась ей достаточно уединенной для леди, имеющей дерзость войти в воду вместе с джентльменом. Но Уорбек так ее упрашивал, что она уступила.

Филиппа купалась в белой батистовой рубашке, мгновенно намокавшей и становившейся потому совсем прозрачной, а Уорбек вообще раздевался догола. Она и сейчас могла живо представить, как сильные гребки уносят его прочь от берега и как влажно поблескивает на солнце его обнаженная спина.

Это был запретный ход мысли, и потому тем более волнующий. Незаметно для себя Филиппа начала вспоминать брачную ночь, когда впервые увидела мужа без одежды.

…Теперь казалось невероятным, что она могла дожить до восемнадцати лет, оставаясь ужасающе наивной. Но так ли удивительно это было? В конце концов ее вырастили и воспитали две старые девы, для которых пуританский слог рыцарских романов был средоточием истины. Возможно, они давно забыли, какова жизнь на самом деле, что существует не только дух, но и плоть… если вообще когда-нибудь знали это.

Зато Корт хорошо это знал. Его поцелуи были долгими и пылкими, а ласки становились все смелее и смелее. В своем простодушии Филиппа однажды призналась ему, что всякий раз, стоит ему только прикоснуться к ней, она чувствует новое и непонятное ощущение, одновременно слегка болезненное и сладостное. Все ее тело как будто ожидает чего-то… а он в ответ улыбнулся и сказал, что это самое что ни на есть естественное ощущение для будущей новобрачной. При этом его серебряно-серые глаза странно грели, и это тоже волновало. Филиппа терлась об него, как котенок, требующий, чтобы его погладили.

В день, когда викарий церкви святого Адельма объявил их мужем и женой, Филиппа ожидала ночь с чувством приятного предвкушения. Для нее брачная ночь означала мирный сон в объятиях друг друга, на который теперь она имела полное право. Сразу из церкви они отправились в свадебное путешествие и прибыли в Кентербери довольно поздно. Легкий ужин им подали прямо в комнату, а после него Корт вышел в маленькую смежную гардеробную, чтобы сменить дорожную одежду на домашний халат. Филиппа прошла за ширму и достала сорочку, приготовленную специально для этого торжественного случая. То был подарок Белль, которая взяла с Филиппы слово, что та наденет его в первую брачную ночь.

Вынимая серебряные гребни из волос, Филиппа подошла к зеркалу. Неожиданно ей стало неловко. Она уселась в кресло перед догорающим камином и стала ждать. Она уверяла себя, что смущаться нелепо, раз всю оставшуюся жизнь, из ночи в ночь, она и Корт будут вместе. Это ее несколько успокоило, и когда новобрачный появился из гардеробной, она улыбнулась ему разве что с легкой застенчивостью.

Корт остановился на пороге и некоторое время смотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. Филиппа чуть было не застеснялась снова, но тут он улыбнулся своей обычной улыбкой.

– Леди Уорбек, леди Уорбек! Известно ли вам, что вы – бриллиант чистейшей воды?

– В таком случае, вы – лучшая оправа бриллианту, – отозвалась она с полной искренностью.

Как и Филиппа, он был босиком, а когда сделал шаг вперед, полы приоткрылись и показалась нога до самого колена. Она была покрыта густыми темными волосами, и это было первое откровение этой ночи, поразившее Филиппу.

Корт как будто не заметил озадаченного выражения лица Филиппы. Пройдя к столу, он налил вина в высокий бокал и сел на диван перед камином.

– Иди ко мне, здесь теплее, – сказал он. Филиппа перебралась из своего кресла на диван к Корту, и он усадил ее к себе на колени.

– Это для тебя, – произнес он вполголоса, протягивая бокал.

– Ты не забыл, что я уже выпила два бокала за ужином? – промурлыкала она. – Пожалуй, я опьянею.

– Вот и посмотрим, умеют ли феи пьянеть, – усмехнулся Корт и поцеловал ее в висок.

Несколько минут Филиппа мелкими глотками пила рубиново-красную терпкую жидкость, потом отдала пустой бокал и теснее прижалась к широкой груди.

– Ты не станешь сердиться, если я вдруг засну прямо сейчас, у тебя на коленях? День был такой долгий и утомительный!

– Что верно, то верно.

Корт слегка потерся носом о впадинку между ее ключицами. Как обычно, его прикосновение вызвало в ней сладкий трепет.

– Как тебе понравилось венчание, милая?

– Все было просто чудесно! Чудеснейшее из всех венчаний, на которых я бывала.

Филиппа чувствовала легкую сонливость, которую быстро оттесняло ощущение губ, медленно скользящих вдоль ключиц.

– Неужели из всех? И на скольких же ты бывала?

– На двух, своем и Белль. Но наше было в сто раз красивее, чем у Белль и Тобиаса.

– Боюсь, ты не можешь судить беспристрастно, – заметил Корт со смешком.

Филиппа подняла голову, и они заглянули друг другу в глаза. Его, подсвеченные догорающим в камине пламенем, казались озерами жидкой ртути, загадочными и таинственно блестящими.

Рука сама собой поднялась погладить щеку, уже подернутую темной тенью и ощутимо колючую. Филиппа провела пальцем по густым черным бровям, потом от переносицы вниз до кончика носа.

– Нет, – возразила она, – наше все-таки было особенным. Где ты еще видел целых двенадцать подружек невесты? До сих пор не могу поверить, что ни одна из них не захихикала в самый торжественный момент. А кто отдавал невесту жениху? Две старые девы, воспитательницы пансиона. – Филиппа счастливо улыбнулась, на минуту погрузившись в воспоминания, потом вдруг сказала: – А теперь мы женаты, подумать только!

– Да. – Голос Корта прозвучал совсем иначе, чем прежде, ниже и хрипловато. – Да, Филиппа, теперь мы с тобой женаты.

Все еще во власти счастливых размышлений, она едва обратила на это внимание и только теснее прижалась к нему, чтобы ощутить твердость мышц под бархатом халата и силу обнимающих рук. Когда она завозилась на коленях, у Корта вырвался стон, и она выпрямилась с встревоженным видом.

– Что с тобой? Плохо себя чувствуешь? – Филиппа оглядела стол с остатками ужина и нахмурилась. – Я так и знала, что этот йоркширский пудинг слишком тяжел для желудка!

– Я никогда не чувствовал себя лучше, – заверил Корт и положил руку ей на грудь.

Словно горячая волна обрушилась на нее вместе с ощущением твердой мужской ладони. Филиппа сделала быстрый судорожный вдох, потом медленный выдох. Она замерла словно завороженная, отдаваясь неописуемому удовольствию, пока его пальцы играли соском. Вот уже две недели, как она знала эту ласку, и привыкла к сладостному ее ожиданию.

Корт запрокинул ей голову. Это тоже было знакомо: быстрые прикосновения языка к чувствительным точкам. И когда Корт отстранился, Филиппа посмотрела на него, не скрывая разочарования.

– Филли, – начал он мягко, – прежде чем мы ляжем в постель, нам нужно кое-что обсудить.

– Если ты о том, кто будет спать у стенки, то мне совершенно все равно, – ответила она, не сводя взгляда с его губ.

Она хотела только одного: снова стать добычей этого щедрого на ласки рта. Корт помолчал, поглаживая ее по плечу почти рассеянным движением. Он был странно серьезен, едва ли не впервые за последние две недели.

– Милая, все дело в том, что мужчины устроены иначе, чем женщины. Совсем иначе.

– По-твоему, я этого не знаю! – Смеясь, Филиппа приложила свою руку к его ладони.

– Дело не только в этом. – Он ласково улыбнулся. – Мужчины выше, шире в плечах, они гораздо сильнее… и они покрыты волосами везде, где только возможно. Но и это не все. Мужчины отличаются от женщин и анатомически.

– То есть как это? – Филиппа с любопытством заглянула ему в глаза.

– Различие, о котором идет речь, напрямую касается того, как появляются дети.

Это последнее замечание окончательно заинтриговало Филиппу. Она не раз задавалась вопросом, как именно возникает новая жизнь. Во сне, это понятно – но как именно? Как замужняя женщина, она имела полное право это знать.