По экрану поползли ряды значков.
      Номера.
      Служебная директория
      3839857495.........2094875903
      2884110485.........0594847324
      И так далее, и так далее, и так далее.
      Ланахан нажал кнопку прокрутки, и цифры поползли вверх. Вздымающаяся волна чисел, исчезающая за верхним краем экрана.
      Он жал на кнопку, пока цифры не перестали двигаться.
      "МО", – выдала машина, "дальше".
      Ланахан дал команду продолжить вывод.
      "Fe Mo".
      Давайте, дальше, дальше. "Мо". Давайте мне "Мо".
      Он погрузился в море зеленых цифр.
      Его так и тянуло задержать дыхание. Он словно с головой нырнул в математику.
      "Я что, схожу с ума?"
      Морские образы продолжали занимать его воображения, пока на экране мелькала зеленая рябь, и ему пришлось отдавать команду "Fe Mo" еще три раза.
      А потом машина начала "подвисать".
      Числа лениво ползли по экрану. Система явно собиралась "упасть". Вот-вот загорится сигнальная лампочка, высоко на стене: просим прощения, электронный мозг временно вышел из строя. И тогда для Ланахана все будет кончено: теперь дорога сюда заказана ему навсегда.
      Пошевеливайтесь, сволочи, пошевеливайтесь, давайте, черт бы вас побрал.
      Палец на кнопке прокрутки побелел и затек от напряжения. Цифры поползли еще медленнее. Они тащились так вяло, что ему хотелось умереть. Никогда ему не справиться с этим.
      "No Mo".
      Конечная остановка. Морское дно. Он проник очень, очень глубоко, но так ничего и не нашел.
      Постойте-ка... Он забрался слишком далеко. И пропустил одну строчку, последнюю снизу.
      784092731......Бшмк.
      Башмак подошел.
      Майлз опустошенно уставился ва экран Его заколотило.
      "Fe", – набрал он инструкцию и нажал кнопку ввода.
      Экран опустел.
      Ожидание, казалось, тянется целую вечность. Неужели не получилось? Неужели он напортачил, запорол все? Может, уже оповещена служба безопасности? Но все было тихо. Впрочем, нет. Ему так показалось, потому что он тяжело дышал. Вымотался. Но теперь, сосредоточившись, он слышал, как барабанят по клавишам своих терминалов другие операторы, слышал гудение их вентиляторов. Никто даже не шелохнулся.
      Внизу экрана возникли слова, сначала заголовок, потом само сообщение.
      "ПОЛ, СТАРИК, – писал Френчи Шорт, уже семь лет как мертвец. – Я СОБИРАЮСЬ СДАТЬ ТЕБЯ РУССКИМ. ВПРОЧЕМ, ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТИ СЛОВА, ЗНАЧИТ, ТЫ УЖЕ ВСЕ ЗНАЕШЬ, ПОТОМУ ЧТО Я МЕРТВ, А ТЫ ВЕРНУЛСЯ И ПЫТАЕШЬСЯ СЛОЖИТЬ ГОЛОВОЛОМКУ".
      "ПОЛ, – продолжал Френчи (Майлз так и видел, как он склоняется над терминалом и печатает, торопливо, лихорадочно, глядя, как его слова ползут по экрану; ему страшно, он почти трясется от страха, ведь его в любую минут могут застукать), – ОН ПРЕДЛОЖИЛ МНЕ СДЕЛКУ. ОБЕЩАЕТ ЗОЛОТЫЕ ГОРЫ. ПОЛОЖЕНИЕ. БЕЗОПАСНОСТЬ. ХОРОШУЮ ЖИЗНЬ. ПОЛ, Я ТАК УСТАЛ, А ОНИ СОБИРАЮТСЯ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ МЕНЯ. Я ИСПОЛНЯЮ ЭТО ЗАДАНИЕ И МОГУ БЫТЬ СВОБОДЕН.
      ПОЛ, ОН ДАЖЕ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ЛУЧШЕ ДЛЯ УПРАВЛЕНИЯ, ЛУЧШЕ ДЛЯ НЕГО, ЛУЧШЕ ДЛЯ МЕНЯ. О ТЕБЕ ОН НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ. ОН ГОВОРИТ, ЧТО ВРЕМЯ КОВБОЕВ ПРОШЛО".
      Майлз дочитал сообщение до конца и узнал, кто и зачем приказал Френчи Шорту развалить операцию "Саладин II".
      Он поднялся и очистил экран, отослав сообщение Френчи обратно в безмятежные глубины компьютерной памяти, где им предстояло покоиться до скончания века. Теперь следовало связаться с Чарди – и быстро.

* * *

      Данцигу показалось, как будто что-то шевельнулось.
      У него екнуло сердце.
      – Чарди! Чарди, я тут!
      Он бросился бежать мимо колонн, сквозь мрак – в никуда.
      – Чарди! Чарди! Где вы, Чарди?
      Громогласное эхо раскатилось по стоянке и вернулось к нему. Данциг часто и тяжело дышал. Колонны раскалывали вид на сотню причудливых ракурсов, и каждый включал в себя стену, далекий кабельный короб, пандус, тень. Но ничего похожего на человеческую фигуру видно не было. В воздухе стоял едкий тошнотворный запах бензиновой гари, от которого, казалось, саднило кожу. Данцигу не хватало кислорода.
      – Чарди! Чарди!
      И тут он заметил, как какая-то фигура чуть показалась – замерла – юркнула обратно в тень.
      В это мгновение он осознал масштаб ловушки, в которую его заманили. Его охватила безумная ненависть – желание убивать. Убивать голыми руками. Но кого? Он не знал. Потом нахлынул ужас. Кромешный, почти смертельный. А следом за ним такая жалость к себе, что от нее перехватило горло. Он столько всего не успел сделать, отдать, вложить. Если бы только он мог рассказать этому человеку, заставить его понять, убедить его.
      Но Улу Бег уже полностью вышел из тени. Он был в джинсах, светловолосый, высокий и такой... сильный. Данциг не мог подобрать иного слова.
      Курд смотрел на него. В руке он держал пистолет.
      Данциг бросился бежать. Он бешено заметался между колоннами, выскочил на открытое пространство, в раскаленный воздух.
      – Помогите! – закричал он.
      Он оглянулся и никого не увидел, но знал, что его преследователь позади. Мир впереди опасно накренился, стал расплываться: глаза что-то застилало: не то пот, не то слезы. Данциг всхлипнул, хватая ртом воздух, но воздуха не было. Он бежал к двери и понимал, что ему не добежать до нее. Но все-таки добежал.
      Дверь оказалась заперта. Всхлипывая, Данциг сполз на пол, цепляясь за теплую ручку, бессильно дергая ее, а курд вышел из темноты и остановился совсем близко. Он распрямился и передернул затвор.
      – Не надо, пожалуйста, не надо, – закричал Данциг.
      И тут погас свет. Данциг сжался в комочек. В темноте рдели тысячи оранжевых "выходов".
      – Улу Бег! – крикнул Пол Чарди.
      Курд ответил трескучей очередью.

* * *

      Блюштейн сердито взглянул на Ланахана.
      – Ну ладно, – сказал он. – А теперь выметайся отсюда.
      Майлз даже не заметил его.
      Он бросился по коридору, сунул шнурок с пропуском охранникам обратно. Лифта не было целую вечность. В конце концов он приехал, и Ланахан вошел внутрь. Подъем был быстрым и безмолвным.
      Он зашагал по последнему коридору, торопливо, глядя себе под ноги, когда навстречу ему попадались охранники. Но перед самым поворотом из-за угла послышались шаги. Ланахан в панике шарахнулся, попятился назад, принялся дергать все подряд ручки дверей. Одна поддалась – везде найдется какой-нибудь небрежный придурок, уж на это можно твердо рассчитывать, – и Майлз юркнул внутрь. Он очутился в какой-то темной комнатушке, вроде приемной перед кабинетом.
      Шаги за дверью приближались. Он узнал голоса – это были его подчиненные. Что они вообще здесь делают? Что происходит? Он понимал, что не может показаться им, и подождал, пока они пройдут, прислушиваясь к их возбужденной болтовне. Когда они удалились, он выскочил в коридор, поспешно отметился в пункте проверки пропусков и рванул на стоянку. Уже немного похолодало. Майлз поежился, оглядываясь в поисках знакомого фургона. Они должны были ждать его на этом самом месте. Какого дья...
      Фургона не было.
      "Боже правый", – подумал он.
      К нему подлетела незнакомая машина, дверца распахнулась, и он узнал нескольких сотрудников ФБР.
      – Где Чарди?
      – Садись в машину, живо, – приказал кто-то.
      – Где Чарди?
      – Садись, тебе говорят. Данциг удрал. Все на ушах стоят.
      Эта новость прозвучала для Ланахана как гром среди ясного неба. Похоже, Данциг все-таки сорвался; Майлз понимал, что ему следовало бы находиться там. Данциг, совершенно один, в смятении, бродит по улицам. В оперативном директорате небось страшный переполох.
      Он уселся в машину.
      – Мне нужно связаться с Чарди. С ним есть связь по рации или еще как-нибудь?
      – Сегодня вечером связь по рации есть со всеми, – сказал кто-то на переднем сиденье и протянул ему микрофон. – Ваши позывные – Шланг-три. Чарди – Шланг-один. Наш штаб – Канделябр.
      Майлз фыркнул. Ох уж эти фэбээровцы с их идиотскими играми! Он нажал кнопку микрофона и, чувствуя себя дурак дураком, произнес:
      – Шланг-один, это Шланг-три. Прием? Слышите меня? Пол, вы меня слышите?
      Последовавший ответ был молниеносным и яростным.
      – Шланг-три, это Канделябр, а ну вон из эфира, нам нужен этот канал!
      – Идите к черту, Канделябр. Шланг-один, это Шланг-три. Чарди! Чарди, это Майлз, вашу мать!
      Ответа не было.

* * *

      Улу Бег дождался, когда глаза привыкнут к темноте, которая была не совсем полной. На колоннах горели знаки; дальняя дверь была чуть приоткрыта, и по полу протянулась длинная полоса света. Тени расступались от этой светящейся полосы на цементе, и курд понимал, что ступить на нее равносильно смерти.
      Но ему было все равно. Один Данциг имел значение.
      – Улу Бег, выслушай меня, – прозвенел под низким потолком голос.
      Но курд не стал слушать. Вместо этого, лежа плашмя, с умолкшим "скорпионом" на сгибе руки, он ящерицей пополз вперед.
      Перебрался Данциг на другое место или нет? Наверное, нет. Он не производил впечатления подвижного человека, каковы бы ни были обстоятельства. Курд попытался разглядеть толстяка, но в темноте ничего не было видно.
      – Улу Бег! – крикнул Чарди. – Это русская игра. Этот толстяк ничего не значит.
      Курд полз вперед.
      – Улу Бег! Этот русский, Спешнев, убил твоих сыновей.
      Курд продвигался вперед. Не станет он слушать. Но в этот последний, решающий миг воспоминание о сыновьях снова накатило на него. Сыновья: их запах, который он так любил, – его больше нет. Их нежные ресницы, их совершенные пальчики, их теплое дыхание, их живость и неиссякаемая энергия – ничего этого больше нет. Воспоминание пронзило его.
      В ушах у него прозвучал голос Спешнева (тот инструктировал его в Ливии): "Это Данциг убил твоих сыновей, предал их, обрек на смерть".
      У русского была фотография их тел.
      "Смотри. Из своего кабинета в Америке, за десять тысяч миль, он отдал приказ предать смерти неуемных курдов, предать смерти твоих мальчиков".
      "Дай мне сил продержаться еще всего одну минуту, – подумал он. – А потом убивай меня, Чарди. Убивай".
      – Улу Бег! Не вынуждай меня убить тебя! – подал голос Чарди.
      – Ради бога, – всхлипнул где-то неподалеку Данциг, – спасите меня, Чарди, ради бога, спасите меня, пожалуйста.
      С криком, наполненный рыданием, Улу Бег вскочил и разрядил обойму на голос. Раскаленные гильзы полетели из патронника, едко запахло пороховой гарью, там, где выстрелом задевало что-то, замелькали искры. В воздухе свистели летящие рикошетом пули. Потом затвор отскочил: закончились патроны.
      Курд вставил новый магазин.
      Он принялся озираться в темноте, но ничего не увидел. Он оглянулся назад и услышал перед собой всхлипы. Улу Бег сложил металлический приклад, защелкнул его. Потом поднялся и пошел к Данцигу. Толстяк жался к двери и тихонько всхлипывал.
      – Naman, – произнес он. Смерть.
      – Не стреляй!
      Это был Чарди, он стоял у курда за спиной, так близко, что тот почти ощущал затылком его дыхание.
      – Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй.

* * *

      Фургон остановился.
      – Товарищ полковник, вы точно уверены?
      – Ну да, – ответил Спешнев. – Это совершенно необходимо.
      – У нас есть техники, – сказал молодой мужчина. – Толковые и опытные.
      – Степаныч, вы всегда печетесь о моем благе, да? Я тронут. Но у меня и самого есть кое-какой опыт. К тому же я уже давно ждал этого момента.
      – Зря вы не позволили мне послать группу подстраховать вас.
      – Ну нет. Слишком хлопотно. Не берите в голову.
      – Вы точно уверены, товарищ полковник?
      – Да. В себе, – улыбнулся Спешнев.
      На теплом весеннем ветерке его волосы растрепались. Он развернулся, открыл дверцу и вышел на улицу.
      – Прибор при вас?
      – Разумеется, – ответил полковник. – Вот он, здесь.
      Русский похлопал себя по боку под мышкой, и его собеседник понял, что там стандартное для КГБ бесшумное орудие убийства, крошечный пневматический пистолет, стреляющий маленькими капсулами с токсином, который не оставлял в организме следов.
      – А на непредвиденный случай?
      – Ну разумеется, Степаныч. "Люгер".
      Он улыбнулся, и молодой русский поразился его спокойствию. Вся операция висела на волоске, и старый полковник намеревался собственноручно завершить ее. У молодого человека защипало в носу – он всегда был склонен к сантиментам. Однако он взял себя в руки и лишь взглядом проводил Спешнева, который уже двинулся к зданию.

* * *

      – Не стреляй! Пожалуйста, не стреляй, – услышал Чарди свой собственный, до безумия вежливый голос.
      Он держал курда на мушке своего "ингрэма" с расстояния ярдов пятнадцати. В угаре момента пистолет казался немыслимо тяжелым. Он был горячим на ощупь. Чарди ощущал его под пальцами, ощущал его тяжесть, его теплоту, его шероховатые детали.
      – Не стреляй! – повторил он снова.
      Голос у него дрогнул, зазвучал хрипло. Было так темно, секунды стремительно утекали прочь.
      Курд стоял у колонны совершенно неподвижно, как изваяние, держа перед собой пистолет.
      – Это все подстроено, – начал убеждать его Чарди. – Подстроено русскими. Эта история началась очень давно, она...
      Ему не хватало воздуха. Тело покрылось испариной. Здесь было так жарко, в этом подземелье, и пахло машинами и бензином.
      – Спешнев, – додумался он произнести.
      Если он сможет высказать это, заставит курда понять...
      – Это Спешнев...
      – Чарди, убейте его! – завизжал Данциг. – Остановите его, Чарди!
      Эхо его голоса раскатилось по залу.
      Голова Улу Бега переместилась в темноте на дюйм.
      – Это Спешнев убил...
      – Чарди, убейте его, убейте, ради бога!
      – Это русский, это Спешнев, это...
      – Чарди, черт возьми...
      Улу Бег вскинул "скорпион", и Чарди услышал длинную очередь. Курд повалился на пол; пистолет лязгнул о цемент. Кровь текла у него изо рта, из носа; глаза были открыты.
      Чарди опустил глаза на свой "ингрэм" и притворно удивился, как это он выстрелил. Это случилось само собой, почти непроизвольно: нерв, ведущий от его мозга через позвоночник и руку к пальцу, дрогнул, совсем чуть-чуть, дернулся, и оружие, слаженная система пружин, защелок и шпилек, пришла в действие, выпустила одиннадцать пуль менее чем за две секунды.
      Нет.
      "Это сделал ты", – подумал Чарди.
      Это сделал ты.
      Он подошел к Улу Бегу. Поискал пульс, не нашел. Тогда Чарди протянул руку и закрыл ему глаза и рот. Он отложил "ингрэм" и попытался перевернуть курда на правый бок. Ничего не получилось: тело продолжало упрямо заваливаться на живот. Пол пытался уложить его как надо.
      – Боже мой, – выдохнул Данциг, неожиданно оказавшийся прямо у Чарди за спиной. – Он же мог меня убить. Вы стояли столбом целый час. Чарди, скотина! Это вам что, игрушки? Боже, Чарди, какая же вы скотина!
      Пол наконец поднялся, взял "ингрэм", поставил его на предохранитель. Горе и ярость обрушились на него. Он развернулся и с размаху врезал Данцигу прямо в лицо, в глаз, и толстяк беззвучно рухнул на пол. Вокруг все было усеяно стреляными гильзами. Чарди подумал, что мог и убить толстяка, и понял, что ему все равно.
      Он оглянулся назад, на курда – тот лежал неаккуратно, наполовину на боку, наполовину на животе, разметав ноги, с удивленным лицом.
      Чарди попытался объяснить покойнику:
      – Понимаешь, они ухитряются так все устроить, что тебе приходится совершать ту единственную в мире вещь, делать которую ты не хочешь. Но тебе приходится. Всегда так получается. И с Френчи так вышло, и с Джоанной, и со...
      Наконец он отошел. В воздухе стоял запах пороховой гари. Этот запах бил в ноздри, проникал в самые сосуды, отдавался в голове.
      Чарди попытался сообразить, что делать дальше, и с усилием вспомнил, что у него есть рация. Он порылся в пиджаке, вытащил ее и включил.
      – Канделябр, – произнес он тусклым голосом. – Это Шланг-один.
      Прибор зашипел. Под землей приема не было. Чарди с отвращением взглянул на рацию и едва не запустил ею о стену.
      "Делайте свою работу, козлы. Я свою сделал".
      Но радио вдруг ожило со всплеском шуршания.
      – ...ди! Чарди! Чарди!
      – Шланг-три, это Канделябр. Я же сказал, выметайтесь из эфира!
      Чарди быстро заговорил:
      – Шланг-три, это первый. Это Чарди. Слышите меня?
      – Пол? Это Майлз.
      – Шланг-один, это Канделябр. Запрашиваю ваше местонахождение. Доложите ваше местонахождение. Чарди, мать вашу, вы где?
      – Пол, послушайте. Послушайте, черт побери...

* * *

      – Он на связи? – спросил фэбээровец с переднего сиденья.
      Майлз предпринял еще одну попытку.
      – Шланг-один! Шланг-один! Пол, черт возьми! Он обернулся к ним.
      – Я не могу установить с ним связь. Он вышел из эфира.
      – Шланг-три, это Канделябр. Вы определили местонахождение Чарди?
      Кто-то выхватил у Ланахана микрофон.
      – Канделябр, мы его потеряли.
      – Вы получили подтверждение приема?
      – Он был там, – сказал Майлз. – Он меня слышал.
      – Канделябр, это третий, – сказал тот, что сидел на переднем сиденье рядом с водителем. – Мы тоже его не запеленговали. Прием был совсем слабый. Он, похоже, где-то под землей.
      Дальше ехали в молчании.
      – Что он затеял? – спросил Майлз, не обращаясь ни к кому в отдельности, когда они выехали на обсаженную деревьями улицу, ведущую к мосту Кей-бридж и Вашингтону.
      Ему никто не ответил.

* * *

      Первым появился Йост Вер Стиг. Он вышел из лифта и пошел по цементному полу, ярко освещенный, стуча каблуками.
      Чарди, обессилевший от головной боли и горя, прислонился к колонне и смотрел, как он идет.
      – Привет, Пол. Мои люди уже едут.
      – Привет, Йост. Я ждал Сэма.
      – Сэм не может, Пол. Что ж, вы попытались. Но у вас ничего не получилось.
      – Да. Да, черт побери.
      – Да, жаль. Советская операция уже развалилась.
      – Я знаю.
      – Я так и думал, что вы знаете, Пол. Я подозревал, что у вас что-то на уме. Зря вы сразу не пришли ко мне, зря вы мне не доверяли. Это избавило бы нас от лишних хлопот.
      – Это ведь Сэм, да?
      – Да, Пол. Сэм работал на русских с семьдесят четвертого года. Одно из последствий той заварухи в Курдистане. У Сэма нечеловеческое честолюбие. Ему невыносимо было думать, что "Саладин-два" закончится громким успехом и Билл Спейт станет следующим заместителем директора по оперативной работе. Вот он и послал старину Френчи в Вену расстроить операцию. Но Спешнев оказался слишком умным и слишком быстрым. Знаете, Пол, Спешнев настоящий профессионал. Чуть ли не лучший у них. Он схватил Френчи и расколол его, причем очень быстро. И Сэм оказался в его власти. Он так крепко взял Сэма в оборот, что тому некуда было деваться. Думаю, они довольно скоро поняли, что их интересы совпадают. Все эти годы они помогали друг другу.
      – Боже, – пробормотал Чарди.
      – Думаю, у меня для вас хорошая новость, Пол. Вы не предавали курдов. Это не вы.
      – Это уже частности, Йост, – сказал Чарди. – Небольшой фокус со временем. Если я не виноват, то не потому, что они узнали все за день до того, как я сказал им, или за неделю, или за год. Это потому, что моей вины в этом не было. Я пытался, но у меня не получилось. Я сделал все, что мог. Я не могу требовать от себя ничего большего, и никто другой тоже не имеет на это права.
      – Вот это здравое отношение, Пол. Весьма здравое. Я рад, что вы так на это смотрите. Нам все это стало известно некоторое время назад, и, поверьте, искушение рассказать вам об этом было огромным. Но я рад, что вы догадались обо всем самостоятельно, Пол. Мы подобрались уже совсем близко и не могли рисковать. А когда выяснилось, что у Данцига есть копии материалов по "Саладину-два", мы поняли, что Сэм со Спешневым будут вынуждены что-то придумать. Это было нам на руку: мы решили, что сможем взять с поличным не только Сэма, но и русского тоже. Неплохой был бы улов, верно? Советский крот и его русский куратор. Черт, да это была бы сенсация!
      Чарди снова привалился к колонне. Голова никак не желала проходить.
      – Бедный курд, – продолжал Йост. – Он самая трагическая фигура во всей этой истории. Самая безвинная из всех. Его только и делали что использовали. Бедняга.
      Чарди с трудом покачал головой.
      – И Данциг. Эх, догадаться бы нам обо всем пораньше. Это такая грязная работа, Пол. Люди то и дело оказываются невольно втянутыми во что-то. Иногда приходится только диву даваться.
      – Вы их взяли? Хотя бы Сэма и русского?
      – Сэма арестовали час назад. Когда сбежал Данциг. Наконец-то настало время. Жаль, вас там не было. Он даже не подозревал, что мы его раскрыли. Однако нет никаких свидетельств, что Спешнев когда-либо появлялся в нашей стране. Впрочем, Сэм все нам расскажет. Со временем.
      – Я ухожу, Йост. Завязываю со всем этим. Я провалил все, за что брался.
      Джозеф Данциг простонал. Он перевернулся и поднес руку к лицу.
      – Господи, – ахнул Йост. – Он еще жив... Надо вызвать медиков, Пол...
      – О, ему ничего не грозит. Он не ранен. Это я его приложил. У меня ужасный, ужасный характер. Я не рассказывал вам о тех временах, когда я съездил по морде Саю Брашеру? Вот так я себя и вел: что хотел, то и творил. Боже, я влип. Господи, теперь он меня засадит. Надо же было так сглупить. И почему я вечно делаю глупости?
      Чарди огляделся.
      Йост подобрал "скорпион".
      – Осторожно, Йост. Он заряжен и на взводе. Это очень опасно.
      – Я разбираюсь в оружии, Пол. Во время операции "Тет"  я служил в «Дельте».
      Он чуть сдвинул затвор назад и заглянул внутрь.
      – Я вижу, как блестит медный патрон.
      – Положите пистолет. Вы можете кого-нибудь поранить. Господи, надеюсь, Данциг не станет подавать в суд. Вы замолвите за меня словечко, если он все-таки решит судиться? Я был бы вам очень признателен.
      Дуло "скорпиона" смотрело прямо на Чарди.
      – Прости, Пол, – сказал Йост.

* * *

      – Шланг-три, это Шланг-девять, как слышите?
      Фэбээровец, который сидел на переднем сиденье, взял микрофон.
      – Шланг-девять, вас слышу.
      – Что еще за "шланг-девять"? – спросил Ланахан.
      – Одна из наших машин, они разыскивают Данцига, – пояснил кто-то.
      – Третий, я на Рок-Крик-парквей, у моста Рузвельта. Сообщение слышал чисто и громко. От Шланга-один, я имею в виду.
      – Спасибо, Шланг-девять. Вас понял.
      – Что там рядом? – спросил Ланахан.
      – Государственный департамент. Памятник Линкольну. Уотергейт. Кеннеди-центр. Это прямо в самом центре...
      – Кеннеди-центр! – завопил Майлз. – Там у управления явка – на нижнем этаже подземной автостоянки. На этой колымаге есть сирена? Включайте скорее.
      Сирена завыла, на крышу водрузили мигалку, и машина, набирая скорость, понеслась по М-стрит.
      – Давайте гоните, – снова подхлестнул их Ланахан и провел языком по пересохшим от страха губам.
      Теперь он знал, что задумал Чарди.
      – Он снова разыгрывает из себя ковбоя, – сообщил Майлз.

* * *

      Чарди смотрел на Йоста. Тот был в своем неизменном костюме в полосочку и в очках. Лет примерно пятидесяти. Жидкие рыжеватые волосы. По обыкновению сдержанный, невозмутимый, спокойный. Никаких признаков неуравновешенности.
      – Все было в точности так, как вы сказали, Йост, – заметил Чарди. – Честолюбие Сэма, предательство Френчи, расторопность Спешнева. Только вот за всем этим стоял еще один персонаж. Вы. Это вы были мозгом Сэма.
      – У него туго с соображением, Пол. Звезд с неба не хватает. Он душка и обаяшка, но с соображением у него туго.
      – Вы уговорили его развалить "Саладин-два". А потом пошли к Френчи. И уговорили и его тоже, соблазнили хорошей должностью. А когда Спешнев расколол Френчи, он назвал ваше имя. И это вы оказались на крючке у Спешнева.
      – А что я мог сделать, Пол? Он заполучил меня с потрохами.
      – Когда я был в камере, Спешнев никак не мог сломать меня. Он совсем уже отчаялся, пока не сказал мне, что все знает о Джоанне, и пообещал принести мне ее голову.