Глава XI. Охота и убийство

Мы добрались до наших комнат, никого по пути не встретив, и стали готовиться. Прежде всего сменили наши праздничные наряды на более теплые одежды, в которых мы плыли в Калун. Затем вышли в прихожую, где всегда стояли запасы еды, поели и попили, не зная, когда еще нам удастся подкрепиться; остатки мяса и питья, а также кое-какие вещи мы положили в наплечные сумки, которые носят здесь люди. Мы заткнули за пояса большие охотничьи ножи и вооружились короткими охотничьими копьями.

– Возможно, он замышляет нас убить, мы хотя бы сможем защищаться, – сказал Лео.

Я кивнул; в моих ушах все еще звенели отголоски последнего хохота Хана. Хохот был зловещий.

– Вполне возможно, – согласился я. – Не доверяю я этой безумной скотине. Но ведь он хочет избавиться от нас.

– Да, хочет, но он же сказал, что живые возвращаются, а мертвые – никогда.

– Атене думает иначе.

– Но и она угрожает нам смертью.

– Она обезумела от позора и страсти, – сказал я, и на том наш разговор закончился.

Дверь отворилась, вошел Хан, закутанный в просторную накидку, которая делала его неузнаваемым.

– Если вы готовы, – сказал он, – пошли. – Увидев в наших руках копья, он добавил: – Вам это не понадобится. Вы же отправляетесь не на охоту.

– Кто может сказать, – ответил я, – возможно, и на охоту – только мы будем не охотниками, а дичью.

– Если вы трусите, может быть, вам лучше оставаться здесь, пока Желтая Борода не надоест Хании и она сама не откроет для вас ворота? – сказал он, поглядывая на меня хитрыми глазами.

– Я думаю, нет, – сказал я, и мы отправились вслед за Ханом, который предупредил нас жестом, чтобы мы молчали.

Мы прошли через пустые комнаты на веранду, спустились во двор; Хан шепнул нам, чтобы мы держались в тени. Ибо в ту ночь луна сверкала так ярко, что я отчетливо видел не только травинки, пробивающиеся между плитами, но и тень каждого отдельного побега на истертой поверхности камней. Хания недавно выставила удвоенную стражу, и я не знал, как мы пройдем через ворота. Но мы оставили ворота справа и пошли по тропе: она вели в большой огороженный сад, где за кустами была калитка, которую Рассен отпер своим ключом.

Мы были уже за дворцовыми стенами; далее дорога шла мимо псарни. Учуяв нас, огромные псы, которые беспокойно метались взад и вперед, словно львы в клетке, залаяли громким хором. Я вздрогнул, опасаясь, как бы не проснулись псари. Но Хан подошел к решетчатой ограде, звери сразу же его узнали и перестали лаять.

– Не бойтесь, – сказал он, вернувшись. – Псари знают, что псов не кормили, потому что завтра им предстоит растерзать преступников.

Мы подошли к воротам дворца. Хан велел нам укрыться в портальном проеме и ушел. Мы переглянулись, нам пришла в голову обоим одна и та же мысль: сейчас он приведет своих людей и нас убьют. Но мы были к нему несправедливы; вскоре мы услышали стук копыт о камни, и Хан возвратился, ведя на поводу двух белых коней, подаренных нам Атене.

– Я оседлал их своими руками, – шепнул он. – Кто сделал бы больше для уезжающих гостей? Садитесь, закутайте свои лица, как я, и – за мной.

Мы сели на коней, а Хан побежал перед нами рысцой, как пеший лакей перед вельможами Калуна, когда они выезжают куда-нибудь по делам или на прогулку. Нырнув в один из боковых переулков, он углубился в квартал, который пользуется дурной славой. Здесь нам встретилось несколько гуляк; из дверей выпархивали ночные пташки, откинув покрывало, вопросительно на нас смотрели, и так как мы не делали никаких знаков, прятались в свои гнездышки, полагая, видимо, что у нас свидание с кем-то другим. Мы достигли пустынной пристани, где для нас приготовили широкий паром.

– Загоняйте на паром лошадей, беритесь за весла и переправляйтесь на ту сторону, – сказал Рассен. – Все мосты охраняются, и я выдам себя, если прикажу, чтобы вас пропустили.

С некоторым трудом мы загнали коней на паром, я схватил их под уздцы, а Лео взялся за весла.

– Проваливайте, проклятые странники, – крикнул Хан, отталкивая паром от причала, – и молитесь Духу Горы, чтобы старая Крыса и его ученица – твоя возлюбленная, Желтая Борода, – не увидели вас в своем волшебном зеркале. Если так, мы еще свидимся.

Когда течение вынесло нас на середину реки, он разразился своим омерзительным хохотом и прокричал нам вслед:

– Скачите быстрее, странники, скачите быстрее: позади у вас смерть.

Лео изо всех сил принялся табанить, и паром двинулся к берегу.

– Я думаю, нам надо вернуться и прикончить этого негодяя, на уме у него явно недоброе, – сказал он.

Он говорил по-английски, но Рассен, очевидно, уловил стальные нотки в его голосе и с присущей безумцам хитростью догадался о смысле его слов.

– Слишком поздно, глупцы! – Он в последний раз захохотал, побежал по пристани с такой быстротой, что полы накидки разлетались в обе стороны, и исчез в темноте.

– Греби через реку, – сказал я, и Лео нагнулся над веслами. Паром был тяжелый, течение – сильное, и нас снесло далеко вниз, прежде чем мы смогли приблизиться к противоположному берегу. Наконец мы достигли тихой заводи, увидев причал, подгребли к нему и высадили коней. Затопить паром уже не было времени, и мы пустили его вниз по реке, затем проверили подпруги и уздечки, вскочили на коней и поскакали в направлении мерцающего столба дыма, который, точно путеводный маяк, высился над вершиной Дома Огня.

Однако продвигались мы медленно, ибо здесь не было дорог, приходилось ехать напрямик по полям и искать мосты через оросительные каналы, если те были слишком широки, чтобы их можно было перескочить с ходу. Через час мы подъехали к деревне, где все спали крепким сном, и увидели дорогу; как нам показалось, она вела к Горе; уже впоследствии мы узнали, что она окольная и отклоняется на много миль в сторону. Лишь тогда наконец мы смогли перейти на рысь, хотя и не слишком быструю, ибо мы берегли силы коней и боялись, как бы они не споткнулись в призрачном лунном свете.

Перед самой зарей луна скрылась за громадой Горы, и нам пришлось остановиться; пользуясь этой вынужденной передышкой, мы попасли коней на поле, где уже наливались молодые колосья. Небо посерело; столб дыма, наш ориентир, померк; затем снег отдаленной вершины окрасился багрянцем, и через каменную петлю устремился пучок огненных стрел: наступила заря. Мы напоили наших коней из оросительного канала, сели на них и медленно поехали вперед.

С исчезновением ночных теней исчез и страх, который тяжким грузом лежал на наших сердцах. Мы были полны надежды, даже радости. Проклятый город позади. Позади – Хания с ее неукротимыми роковыми страстями и ее похожей на бурное море красотой; старый, погрязший в тайных грехах колдун, ее наставник, с затянутыми роговой пленкой глазами; странный безумец, полудьявол-полумученик, одновременно жестокий и трусливый, ее муж Хан и отвратительный двор. Впереди – огонь, снега и тайна, разгадки которой мы ищем уже много бесплодных лет. На этот раз мы все же разрешим ее – либо умрем. Мы весело ехали навстречу судьбе, какова бы она ни была.

В течение многих часов дорога вилась между возделанных полей: при нашем появлении селяне откладывали орудия труда и, собираясь группами, следили, как мы проезжаем, тогда как женщины в деревнях – необычные это были деревни, с плоскими крышами домов, – хватали своих ребятишек и прятались. Они принимали нас за каких-то важных чиновников, которые явились притеснять и обирать: их ужас свидетельствовал, какому тяжкому угнетению подвергается страна. Пик оставался так же далеко, как и был, но к полудню характер местности изменился: она стала полого подниматься кверху и поэтому была уже непригодна для орошения.

Весь этот большой край зависел от своевременного выпадения дождей, а их этой весной не было вообще. Население здесь было такое же плотное, вся земля, до последней пяди, распахана, но урожай погибал на корню. Горестно было видеть, как зеленые, еще не налившиеся колосья желтеют из-за нехватки влаги, как стада домашних животных тщетно рыщут в поисках корма, а бедные селяне пытаются разбить мотыгой железную почву или бродят кругом в полном отчаянии.

Местные жители догадывались, что мы те самые чужеземцы, о которых они наслышались; отчаяние придавало им смелости, и, когда мы проезжали мимо, они громко требовали, чтобы мы вернули им похищенный дождь – так, во всяком случае, мы поняли их крики. Женщины и дети простирались перед нами ниц и, показывая сперва на Гору, а затем на пламенное голубое небо, также молили, чтобы мы послали им дождь. Однажды нам хотела преградить путь угрожающая толпа крестьян, пришлось пустить лошадей галопом и прорваться через этот заслон. Постепенно местность становилась все пустыннее и бесплоднее, попадались лишь отдельные пастухи, которые перегоняли скот с одного выжженного пастбища на другое.

К вечеру мы уже достигли пограничной полосы, которая явно подвергалась набегам горных племен: здесь были возведены прочные каменные башни, которые, несомненно, использовались как сторожевые вышки или для укрытия. Не знаю, охранялись ли они, думаю, что навряд ли, ибо мы не видели ни одного воина. Вероятнее всего, эти укрепления сохранились еще с тех времен, когда страну Калун защищали от нападений отнюдь не такие слабодушные правители, как нынешний Хан и его непосредственные предшественники.

Наконец позади и сторожевые башни; к вечеру мы очутились на широкой необитаемой равнине, где не было видно ни одного живого существа. Мы решили дать отдых нашим коням, с тем чтобы продолжить путь с восходом луны: за спиной у нас была разгневанная Хания, и медлить было нельзя. К этому часу она уже, несомненно, обнаружила наш побег, ведь до захода солнца Лео должен был сделать свой выбор и дать окончательный ответ. Мы были уверены, что действовать она будет быстро. Возможно, ее гонцы уже развезли по всей стране повеление схватить нас, и преследование в полном разгаре.

Мы расседлали коней, чтобы они могли передохнуть, покататься по песку и поесть, выдирая грубые пучки чахлой травы поблизости. Воды тут не было, но не более чем за час до этого и они и мы попили из небольшого грязного озерца, что встретилось нам на пути. Сильно нуждаясь в подкреплении после бессонной ночи и продолжительной скачки, мы доедали остатки наших съестных припасов, когда моя стреноженная лошадь снова легла, чтобы покататься. Со связанными передними ногами это было не так легко; я лениво наблюдал за ее усилиями, наконец, уже с четвертой попытки, она опрокинулась на спину, задрав высоко ноги, и перекатилась в мою сторону.

– Почему у нее красные копыта? Это – кровь? – равнодушно спросил Лео.

Только сейчас я впервые заметил этот красный цвет, особенно в стрелках копыт. Я встал и посмотрел внимательнее, полагая, что это, может быть, игра вечернего света или же остатки красноватой глины, по которой мы проезжали. Копыта действительно были красны, как будто пропитались насквозь красной краской. И от них шел резкий неприятный запах, как если бы кровь смешали с мускусом и пряностями.

– Очень странно, – сказал я. – Осмотрим ноги твоей лошади. Ее копыта тоже были в красной жидкости.

– Может быть, это какой-то особый состав для сохранения копыт? – предположил Лео.

Я задумался; у меня мелькнула ужасная догадка.

– Не хочу тебя пугать, – сказал я, – но я думаю, что нам надо садиться на коней и скакать дальше.

– Почему? – спросил он.

– Я думаю, тут приложил руки этот негодяй Хан.

– Но с какой целью? Чтобы они охромели?

– Нет, Лео, чтобы они оставляли сильно пахнущий след на сухой земле.

Он побледнел.

– Ты так думаешь? Для псов?

Я кивнул. Не теряя времени, мы с лихорадочной поспешностью принялись седлать коней. Я уже затягивал последнюю подпругу, когда вдруг услышал дальний звук.

– Послушай, – сказал я.

Звук донесся снова; сомнений не оставалось: это был лай собак.

– Дьявольщина! – выругался Лео. – Псы-палачи!

– Да, – ответил я спокойным голосом: в эту критическую минуту мои нервы сделались как сталь; я не испытывал ни малейшего страха, – наш друг Хан выехал на охоту. Вот почему он так заливался смехом.

– Что же нам делать? – спросил Лео. – Спешиться?

Я посмотрел на Гору. До ее ближайших склонов оставалось много миль.

– Еще успеется, – сказал я, – пешком нам не добраться до Горы, а найдя наших лошадей, они смогут догнать нас по следу, если мы не окажемся в пределах прямой видимости. Нет! Скачи во весь опор! Как никогда в жизни!

Мы вспрыгнули в седла, но прежде чем натянуть поводья, я оглянулся и посмотрел назад. Все это время мы ехали по плавно поднимающейся равнине, которая в нижней своей части, в трех милях от нас, заканчивалась холмистым гребнем. Солнце уже опустилось за этот гребень, и вся равнина тонула в тени. На самой равнине ничего не было видно, но всякий, кто взобрался бы на гребень, в этом прозрачном воздухе был бы далеко заметен, во всяком случае, людям с зорким взглядом.

И вот что мы увидели. Через гребень как раз переваливали небольшие на таком расстоянии, быстро движущиеся пятна; за ними ехал человек на коне; на поводу за ним скакал второй, запасной конь.

– Вся свора в сборе, – мрачно произнес Лео. – Рассен прихватил с собой и запасного жеребца. Теперь я понимаю, почему он не хотел, чтобы мы взяли с собой копья, и я думаю, – крикнул он, когда мы перешли на галоп, – что предсказание Шамана вполне может еще сбыться.

Тьма уже сгущалась, мы направлялись к Горе. На скаку я рассчитывал наши шансы. Кони у нас – из лучших в этой стране, они все еще крепки и свежи; до сих пор мы щадили их, и они в отличном состоянии. Но и псы-палачи, вероятно, не слишком устали: Рассен, видимо, рассчитывал захватить нас врасплох, когда мы будем спать, и не торопил псов, узнавая у селян, какой дорогой мы едем, и пустил их по следу уже за последней деревней, которую мы миновали.

К тому же у него двое лошадей, не исключена возможность, что за ним следует отряд воинов, тоже с запасными лошадьми. Впоследствии, однако, выяснилось, что он хотел отомстить нам один и чтобы никто об этом не знал. Отсюда неизбежно вытекало, что, если мы не достигнем склонов Горы, где будем уже в безопасности, а до них оставалось еще много миль, нам от него не уйти. Можно было лишь надеяться, что собаки выбьются из сил раньше нас и прекратят погоню.

Впрочем, рассчитывать на это не стоило: псы были необыкновенно сильны и бегали очень быстро; если эти свирепые твари почуяли кровь, которой, без сомнения, обмазаны копыта коней, они скорее падут бездыханные, чем остановятся. И Хания, и Симбри часто рассказывали нам об их нраве. Так же маловероятно было, что они потеряют след; слишком резкий запах оставляли копыта наших коней. Даже наши английские охотничьи собаки могут часами преследовать убегающую добычу; а здесь использовался хитроумный состав с запахом, который может держаться не один день. И последний шанс. Если нам все же придется спешиться, нельзя ли найти на этой широкой равнине место, где мы могли бы спрятаться. Если мы где-нибудь не укроемся, псы будут и видеть и чуять нас, и тогда…

Казалось все против нас, но так бывало уже не однажды; мы на три мили впереди, и, возможно, с Горы еще подоспеет какая-нибудь непредвиденная помощь. Стиснув зубы, мы стрелой помчались вперед, стараясь проскакать засветло как можно большее расстояние.

Однако очень скоро стемнело, а луна еще скрывалась за горами.

Псы постепенно нагоняли нас, потому что тьма никак не затрудняла их бег, тогда как мы не смели скакать во весь опор, боясь, что наши кони могут споткнуться, повредить себе ногу, а то и упасть. И вот тогда, во второй раз с тех пор, как мы находились в стране Калун, над вершиной Горы вспыхнул огонь. В первый раз, сосредоточиваясь в каменной петле, он прорезал небо огромным снопом лучей, наподобие света маяка; на этот раз он пронзил небо, словно огненное копье. Но сейчас, когда мы были ближе к его источнику, нас обволакивало таинственное мягкое свечение, похожее на фосфоресцирование летнего моря. Это свечение, вероятно, отражалось от облаков и массивной крыши каменной петли и рассеивалось среди снегов внизу.

Неяркое сияние оказалось для нас спасительным; если бы не оно, псы наверняка настигли бы нас, потому что земля здесь была очень неровная и вся в сурочьих норах. Так в самое опасное для нас время подоспела помощь с Горы; но как только взошла луна, вулканический огонь померк так же быстро, как и возник, оставив после себя лишь обычный столб красноватого дыма.

Общепринято сравнивать лай охотящихся псов с музыкой; но я всегда задумывался над тем, как эта музыка звучит в ушах оленя или лисицы, старающихся спастись бегством от смерти. И вот я сам оказался в роли преследуемой дичи; смею вас заверить, что ни один зверь не обладает таким отвратительным голосом, как собака. Лай был уже недалеко, и в унылом безмолвии ночи эта адская какофония звучала особенно устрашающе. И все же я мог различить в общем хоре лай отдельных псов, особенно одного из них – звонкий и заливистый.

Я вспомнил, что слышал именно этот лай в ту ночь, когда мы плыли по реке в лодке и увидели расправу над вельможей, повинным в столь тяжком преступлении, как любовь к Хании. Когда псы пробегали тогда мимо нас, я заметил, что лает вожак, огромный рыжий зверь с угольно-черным ухом, клыками, сверкающими точно слоновая кость, и с похожей на пылающий очаг пастью. Я даже знал кличку вожака: впоследствии, с особенной радостью, мне назвал ее Хан. Его звали Хозяином, потому что ни одна собака в своре не осмеливалась драться с ним, и, как сказал Хан, этот пес может в одиночку одолеть вооруженного человека.