IX. МЕРТВАЯ КРАСАВИЦА

Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу недалеко от костра, вокруг которого совсем недавно сидели дикари, готовясь к ужасному пиршеству. Около меня лежал Лео, а над ним склонилась высокая фигура Устаны, которая обмывала глубокую рану в боку, намереваясь перевязать ее. Сзади стоял Джон, невредимый, но испуганный и дрожащий. По другую сторону огня валялись трупы убитых нами людей, около 12 человек, не считая женщины, и тело бедного Магомета, которого убила моя пуля. Слева какие-то люди связывали руки оставшихся в живых людоедов и скрепляли их по двое.

Негодяи покорились своей участи, по-видимому, спокойно, хотя это спокойствие плохо сочеталось с их горевшими яростью глазами. Перед пленниками стоял старик Биллали, следивший за происходящим. Он выглядел усталым и был похож на патриарха со своей развевающейся бородой; смотрел на пленников так холодно и безучастно, словно перед ним были быки, которых готовили к бойне.

Потом он обернулся и заметив, что я сижу, подошел ко мне и очень любезно выразил надежду, что мне лучше. Я ответил, что у меня болит и ноет все тело. Он наклонился и осмотрел рану Лео.

– Скверный удар! – произнес он. – Но копье не задело внутренностей!

– Он оправится.

– Я рад, что ты вернулся, отец! – отвечал я. – Еще минута, и все было бы кончено! Эти дьяволы хотели убить нас, как убили нашего слугу!

Я указал на Магомета.

Старик стиснул зубы, и страшная злоба сверкнула в его глазах.

– Не бойся, сын мой! – ответил он. – Их постигнет такая участь, о которой страшно говорить. Они пойдут туда, где живет «Она», и их мучения будут достойны ее величия. Этот человек, – он указал на Магомета, – умер прекрасной смертью в сравнении с той, которая ожидает этих шакалов. Расскажи мне, пожалуйста, как это случилось?

В нескольких словах я передал ему все, что произошло.

– Так! – произнес он. – Да, сын мой, у нас существует обычай, – если чужестранец приходит в нашу страну, убивать его, надев ему на голову раскаленный горшок, и потом съесть!

– Странное гостеприимство, – возразил я, – в нашей стране мы ласково встречаем чужестранца, поим и кормим его. А здесь вы съедаете его!

– Таков обычай! – отвечал Биллали. – Я сам думаю, что это дурной обычай! Мне не нравится вкус мяса чужеземцев, особенно когда они долго бродили по болотам и питались дичью! – добавил он, помолчав. – Когда «От, которой повинуется все», приказала пощадить вашу жизнь, то ничего не сказала о черном человеке, а эти люди, настоящие гиены, захотели попробовать его мяса, и эта женщина, – ты верно сказал, – внушила им мысль надеть на него раскаленный горшок. Лучше бы этим злодеям не родиться на свет, чем увидеть ужасный гнев «Той, которой повинуется все»!

– Счастливы те, которые умерли от вашей руки!

– Да, – продолжал он, – вы хорошо дрались. Знаешь ли ты, длиннорукая обезьяна, что ты раздавил все кости у своих обоих противников, словно скорлупу от яйца? А молодой лев, он боролся с целой толпой. Троих он убил, а четвертый умирает, потому что его голова раздроблена. Это был чудесный бой, и я стал вашим другом, потому что люблю храбрых людей. Скажи мне, сын мой, – твое лицо так напоминает обезьяну, – как это случилось, что вы убили этих людей? Мне сказали, что вы убили их…

Я объяснил Биллали все что мог в немногих словах, потому что чувствовал себя усталым и говорил только потому, что боялся обидеть его. Растолковал ему, что такое порох и ружье. Тогда он попросил меня выстрелить в одного из пленников, чтобы показать ему на деле действие пороха и кстати воспользоваться случаем отомстить одному из негодяев. Биллали был очень удивлен, когда я пояснил ему, что мы не привыкли спокойно стрелять в людей, что мы предоставляем мщение закону и Высшему Могуществу. Я добавил, что когда оправлюсь, то возьму его с собой на охоту, где он убьет какое-нибудь животное. Он обрадовался моему предложению, словно дитя обещанной новой игрушке.

Лео открыл глаза под действием водки, которую Джон влил ему в горло, и мы замолчали.

Потом мы отнесли Лео и положили его в постель. Джон и Устана поддерживали его. Я готов был расцеловать добрую девушку за ее мужество, за то, что она рисковала своей жизнью, спасая моего мальчика. Но Устана оказалась строгой молодой особой, с которой нельзя было позволить себе никакой вольности. И я подавил свои чувства. Разбитый духом и телом, измученный, но с сознанием безопасности, я залег в свою нишу, не забыв поблагодарить Провидение от всего сердца за спасение. Немногие из людей были так близко от смерти и так счастливо избежали опасности!

Даже в спокойное время я плохо сплю вообще, а в эту ночь мои сны не были особенно приятными. Меня преследовала фигура Магомета, убегающего от раскаленного докрасна горшка. В конце концов передо мной постоянно появлялась закутанная фигура, которая время от времени сбрасывала с себя покрывало и стояла передо мной или в образе прекрасной цветущей женщины, или безобразного скелета, произносившего следующее:

«Все живущее познало смерть; то, что мертво, не может никогда умереть, потому что в Мире Духа жизнь – есть ничто, и смерть – ничто. Да, все живущее вечно, хотя временами засыпает и забывается!»

Наконец рассвело. Я чувствовал, что совсем закоченел и пытался встать. В 7 часов утра появился Джон, сильно хромавший. Его круглое лицо походило на недозрелое, помятое яблоко. Он сказал мне, что Лео спал хорошо, но был еще очень слаб.

Через 2 часа Биллали (Джон называл его Билли-козел, потому что его белая борода придавала ему сходство с козлом) пришел к нам, держа в руке лампу, почти упираясь головой в своды маленькой комнаты. Я притворился спящим и сквозь опущенные веки наблюдал за его насмешливым, но красивым старческим лицом. Он устремил на меня свои совиные глаза, поглаживая огромную бороду.

– Ага! – забормотал он (Биллали имел привычку бормотать про себя). – Он безобразен, безобразен настолько, насколько молодой красив, – настоящая обезьяна! Но я люблю этого человека, хотя странно в мои года любить белого человека. Пословица говорит: «Не доверяй людям и убей того, кому ты меньше всех доверяешь! Что касается женщин, беги от них, потому что они – зло, и в конце концов погубят тебя!» Это хорошая пословица и перешла к нам из древности. Но мне нравится эта обезьяна, и я надеюсь, что «Она» не околдует его. Бедная обезьяна! Он устал после борьбы! Я уйду, чтобы не разбудить его!

Я подождал, пока он повернулся ко входу, и позвал его.

– Отец мой, это ты?

– Да, сын мой, это я. Я уйду, чтобы не беспокоить тебя, хотя пришел посмотреть, как ты себя чувствуешь, и сказать тебе, что негодяи уже на пути к Той, которой повинуется все». «Она» сказала мне, чтобы вы все также пришли туда, но я боюсь, что вы не в состоянии идти!

– Да, – ответил я, – надо подождать, пока мы оправимся. Прошу тебя, отец мой, помоги мне выйти на воздух. Мне нехорошо здесь!

– Да, да, – ответил он, – здесь тяжелый воздух! Я помню, когда был еще мальчиком, то нашел на том месте, где ты лежишь, мертвое тело прекрасной женщины. Она была так хороша, что я прокрался сюда с лампой, чтобы рассмотреть ее. Она была прекрасна. Цвет кожи ее был белым, а золотистые волосы доставали до ног. Каждый день приходил я сюда, чтобы любоваться на нее, – не смейся надо мной, чужестранец, – и, в конце концов, полюбил мертвую красавицу. Я часто целовал ее холодное лицо и думал о том, как счастлив был человек, который любил ее и обнимал. Да, это мертвое тело научило меня мудрости, говорило мне о суетности жизни, о величии смерти, о том, что все в мире имеет конец и забывается. Так шло время. Моя мать, очень наблюдательная женщина, заметила, что я изменился, стал серьезнее, начала следить за мной, увидела мертвую красавицу и испугалась, что я околдован ею. Пожалуй, это была правда! Моя мать взяла лампу, прислонила мертвую женщину к стене и подожгла ее волосы. Она сгорела вся. Смотри, сын мой, след дыма еще остался под сводами!

Я взглянул и заметил след сажи на сводах.

– Она сгорела вся до самых ног, – продолжал Биллали, – одну ногу я спас, отрезав ее от кости, и спрятал под этим камнем, завернув в кусок холста. Затем до сегодняшнего дня я не входил сюда. Погоди, я посмотрю!

Встав на колени, Биллали стал шарить своей длинной рукой под камнем. Вдруг лицо его вспыхнуло, и он вытащил что-то, покрытое пылью и завернутое в сгнившую тряпку. Когда он развернул это, я увидел, к моему удивлению, красивую, чудной формы женскую ногу, совершенно свежую и крепкую, как будто она была положена только вчера.

– Видишь, сын мой! – произнес Биллали печальным голосом, – я говорил тебе правду. Посмотри на эту ногу!

Я взял холодную ногу и долго рассматривал ее при свете лампы со странным чувством удивления, страха и очарования. Она была бела, белее, чем при жизни, и тело осталось телом, хотя от него исходил слабый запах. Мертвая нога не сморщилась, не почернела, как у египетских мумий, а осталась прекрасной, полной, хотя была немного опалена огнем. Бедная маленькая нога!

Я завернул в тряпочку эту реликвию и спрятал в свою сумку, – странное место успокоения; потом с помощью Биллали пошел к Лео. Он был весь разбит, выглядел хуже меня, страшно ослаб от потери крови, но зато весел и просил есть, Джон и Устана положили его на носилки и с помощью старого Биллали понесли ко входу в пещеру. Там мы все позавтракали и провели весь день. Наутро Джон и я совершенно оправились. Лео также чувствовал себя лучше, и я согласился отправиться на равнину Кор, где, как нам сказали, жила таинственная «Она».

X. В ДОРОГЕ

Через час приготовили у входа в пещеру пять носилок. У каждых носилок стояли четыре носильщика и двое людей, а с ними кучка вооруженных воинов, которые должны были сопровождать нас и нести поклажу. Эти носилки предназначались для нас и Биллали, который пожелал отправиться с нами. Я подумал, что пятые носилки были приготовлены для Устаны.

– Ведь девушка отправится с нами? – спросил я Биллали.

Он пожал плечами.

– Если желает! У нас женщины делают, что хотят. Мы преклоняемся перед ними, а если они делаются невыносимыми, то убиваем старух в поучение молодым, чтобы доказать, что мы – сильнее их. Моя бедная жена была убита три года тому назад. Это очень печально, но сказать правду, сын мой, моя жизнь стала лучше с тех пор!

Через 10 минут мы находились уже в пути. Около часу шли мы по вулканической равнине. Дивный пейзаж открылся перед нами. Зеленеющая глубокая равнина раскинулась далеко вокруг, кое-где поросшая деревьями. В глубине, под откосом равнины, дремало болото, над которым висели в воздухе испарения. Наши носильщики легко спустились по откосу, и к полудню мы добрались до окраины болот. Здесь остановились закусить, а потом по извилистой тропинке спустились в болото. Эта тропинка была почти неприметна для глаз, и я до сих пор не понимаю, каким образом носильщики нашли дорогу по болоту.

Мы двигались вперед, пока солнце не село, и добрались до оазиса сухой земли, где Биллали предложил расположиться на отдых. Мы уселись на землю вокруг костра, который развели из сухого дерева и тростника, принесенного с собой, с аппетитом поели и покурили. Странное дело! В этой стране было жарко, но временами мы зябли! Однако мы были очень довольны, что могли посидеть около огня, тем более, – москиты боялись дыма.

Завернувшись в наши одеяла, мы приготовились уснуть, но необыкновенный шум, устроенный тысячами бекасов, не давал заснуть. Я повернулся и взглянул на Лео. Он дремал, лицо его было красно. При свете костра я увидел Устану, лежавшую рядом с ним, которая время от времени, поднималась на локте и заботливо смотрела на него.

Проснулся я, когда уже светало и наши носильщики бродили в тумане как привидения, готовясь к дальнейшему путешествию. Костер погас. Я встал, дрожа всем телом от утреннего холода, затем посмотрел на Лео. Он сидел, обхватив голову обеими руками, лицо его покраснело, глаза блестели, веки пожелтели: очевидно, у него была лихорадка, да и у Джона также. Я сделал все, что мог, – дал им обоим по 10 грамм хинина и сам принял маленькую дозу, затем пошел к Биллали, объяснил ему, в чем дело, и спросил, что надо сделать. Он пошел со мной, взглянул на Лео и Джона, которого за его полноту и круглое лицо прозвал «свиньей».

– Ага! – произнес он. – Лихорадка! Так я и думал! У молодого Льва тяжелый приступ болезни, но он молод и выживет. Что касается «свиньи», у него легкая лихорадка, которая всегда начинается болью в затылке!

– В состоянии ли они двигаться вперед? – спросил я.

– Да, сын мой, они должны двигаться вперед. Если они останутся здесь, то наверняка умрут. Им будет лучше в носилках, чем на земле. К ночи, если все пойдет хорошо, мы перейдем болото и выберемся на чистый воздух. Ну, садитесь в носилки и отправимся, потому что нехорошо оставаться здесь, в этом тумане. Поесть мы можем дорогой!

Мы так и сделали. С тяжелым сердцем я сел в носилки. Первые три часа все шло хорошо, потом случилось происшествие, в результате которого мы едва не лишились нашего почтенного друга Биллали. Мы переходили наиболее опасную топь, где наши носильщики брели по колено в воде. Я не понимал, как они ухитрялись тащить тяжелые носилки, идя по болоту, которое ежеминутно грозило засосать нас. Вдруг раздался резкий крик, плеск воды, и весь караван остановился.

Я выскочил из носилок и побежал вперед. В 20 ярдах от нас находился пруд стоячей воды, куда провалились носилки Биллали. Его нигде не было видно.

Оказалось, что один из носильщиков Биллали нечаянно наступил на змею, которая укусила его за ногу. Он схватился за носилки, чтобы не упасть. Носилки перевернулись, носильщики убежали, а Биллали и человек, укушенный змеей, покатились в пруд. Когда я подбежал к воде, несчастный носильщик не показывался больше. Наверное, он стукнулся обо что-нибудь головой или топь засосала его, но он исчез. Хотя Биллали также не было видно, но вода волновалась на том месте, куда упали носилки и где, запутавшись в занавесках, лежал Биллали.

– Он там! Наш отец – там! – заявил мне один из людей, но не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему, так же как и остальные, которые стояли и смотрели в воду.

– Прочь, скоты! – крикнул я по-английски и, сбросив шляпу, прыгнул прямо в стоячую зеленую воду пруда. Не знаю, как мне удалось освободить старика, но его почтенная голова, вся покрытая зеленой тиной, скоро показалась на поверхности. Дальше все пошло хорошо. Биллали – человек бывалый и помогал мне и себе выбраться из болота. Он не хватался за меня, как это делают обыкновенно утопающие, и не мешал мне. Я схватил его за руки и потащил к берегу, с трудом пробираясь среди ила и зелени. И несмотря на то, что старик был весь покрыт тиной и илом, с растрепанной бородой, кашлял и чихал, он все же выглядел почтенным и внушающим доверие.

– Собаки! – обратился он к носильщикам, как только был в состоянии говорить. – Вы оставили меня, вашего отца, тонуть. Если бы здесь не было этого чужеземца, я, наверное, погиб бы! Хорошо, я вам припомню это!

Он устремил на них свои блестящие глаза с таким выражением, которое не обещало им ничего доброго.

– А ты, мой сын, – продолжал Биллали, пожимая мне руку, – будь уверен, что я – твой друг и в счастье, и в несчастье. Ты спас мне жизнь; может быть, наступит день, когда я спасу твою!

После этого мы почистили одежду, сели в носилки и отправились дальше. Несмотря на то, что один носильщик утонул, никто не был особенно огорчен этим обстоятельством. Не знаю, зависело ли это от темперамента или привычного ко всему равнодушия этого народа, но никто из них не пожалел безвременно погибшего человека.

XI. РАВНИНА КОР

За час до заката солнца к моему удовольствию мы выбрались из болот на сухую землю, которая представляла собой ряд волнистых возвышенностей, и на вершине одного из холмов остановились на ночлег. Моей первой заботой было посмотреть на Лео. Ему было хуже, чем утром. Началась рвота и продолжалась до рассвета. Ни минуты не уснул я в эту ночь, помогая Устане, усердной и неутомимой сиделке, ухаживать за Лео и Джоном. Воздух был теплый, и москиты исчезли. Мы находились уже выше уровня болотистых испарений, так что положение наше было неплохим.

Наутро у Лео начался жар, он стал бредить, говоря, что его разрезали на две половины. Мне было очень тяжело. Пока я смотрел на него с болью в сердце, ко мне подошел Биллали и сказал, что мы должны двигаться вперед, особенно потому, что Лео нуждается в покое и уходе, иначе смерть его несомненна и будет вопросом одного или двух дней. Я не мог не согласиться с ним. Мы положили Лео на носилки и отправились дальше. Устана шла возле носилок, отгоняя мух и наблюдая, чтобы больной не упал на землю.

За полчаса до восхода солнца мы достигли вершины холма. Внизу у наших ног расстилалась богатая страна, утопавшая в зелени и цветах. На расстоянии 18 миль от того места, где мы стояли, высилась огромная и необычайная гора. У основания горы находился зеленеющий откос, а на 500 футов выше уровня равнины я заметил огромную скалу над глубокой пропастью. Форма этой горы вулканического происхождения казалась круглой. Вид большого естественного замка был величественным и внушительным. Уединенность придавала ему еще более грандиозный вид, и его высокие утесы, казалось, целовались с небом, окутанным почти всегда тяжелыми облаками. Я сел в носилки и смотрел на равнину.

– Смотри, вот дом «Той, которой повинуется все», – сказал мне Биллали. – Есть ли у другой королевы такой трон?

– Да, это удивительно, отец мой! – ответил я. – Но как мы войдем? На эти утесы нелегко взобраться!

– Увидишь, Обезьяна! Посмотри, вот тропинка под нами. Что ты думаешь об этом? Вот, смотри!

Я взглянул и увидел тропинку между скалами, обложенную дерном, по сторонам которой высились огромные утесы.

– Я думаю, что тут есть дорожка, отец мой, – отвечал я, – иначе можно было бы подумать, что это русло реки или канала.

Биллали кивнул головой.

– Ты прав, сын мой! Это канава, прорытая теми, кто жил здесь до нас, чтобы отвести воду. Когда-то тут было большое озеро, пока те люди, что жили прежде нас, с удивительным искусством не вырыли тропинку в скалах. Но сначала они прорыли канал через равнину. Тогда вода бросилась в канал и затопила равнину: вероятно, от этого образовалось болото, по которому мы шли. Когда озеро высохло, народ выстроил тут прекрасный город, от которого теперь остались только развалины да название Кор!

– Может быть! – ответил я. – Отчего же озеро не наполняется вновь водой от дождей и ручьев?

– Сын мой! Народ, о котором я говорю, обладал мудростью и устроил водосточную канаву. Видишь ли ты эту реку, направо? – он указал на ручей, пересекавший равнину в 4 милях от нас. – Это и есть водосточная канава. Сначала, вероятно, вода стекала в канал, но позднее народ повернул ее сюда.

– А есть ли еще тропинка, по которой можно подняться на гору, – спросил я, – кроме этой канавы?

– Есть, – ответил Биллали, – но это тайна. Ты можешь искать целый месяц тропинку и не найдешь ее. Она сделана не более года тому назад!

– «Она» живет там всегда? – спросил я. – Или приходит сюда из-за горы?

– Да, мой сын, «Она» здесь и везде!

Мы находились теперь на равнине, и я залюбовался красотой тропических цветов и деревьев. Тут были дубы и пальмы удивительной высоты и какое-то поразительно красивое дерево с блестящими медовыми цветами, усыпанное длиннокрылыми бабочками. Между деревьев и в траве копошилась масса дичи и зверья, от зайца до носорога. Я заметил носорога, буйвола, антилопу, трех страусов, которые бросились бежать, заслышав наше приближение.

В носилках лежала моя винтовка «Мартини». Заметив жирного оленя, я бросился за ним. Он подпустил меня к себе на 8 ярдов и повернулся, чтобы бежать. Я выстрелил. Животное подпрыгнуло и упало замертво. Носильщики остановились, вскрикнув от удивления. Биллали пришел в восторг.

Затем мы отправились дальше, и шли без приключений, пока наконец не добрались до пропасти, очутившись перед входом в мрачный туннель, который напомнил мне такие же сооружения в Европе, но устроенные инженерами. Из туннеля вытекал ручей. Мы остановились у входа и, пока люди зажигали лампы, которые захватили с собой, Биллали слез с носилок и вежливо, но твердо заявил мне, что «Она» приказала завязать нам глаза, чтобы мы не знали тайного пути через скалы. Я согласился, но Джон огорчился, полагая, вероятно, что это предшествует церемонии «раскаленного горшка». Он несколько утешился, когда я уверил его, что ни у кого нет с собой горшка, как и огня, чтобы накалить его. Что касается бедного Лео, то промучившись несколько часов, он заснул тяжелым сном, и не было надобности завязывать ему глаза. Нам же надели на глаза кусок желтого полотна, закрепили сзади и концы завязали под подбородком, чтобы повязка не соскользнула. Устане, не знаю почему, также завязали глаза. Потом мы двинулись в путь и по звуку шагов носильщиков и шуму воды я понял, что мы вошли внутрь ущелья. Это было странное ощущение – находиться в недрах горы, но я ничему не удивлялся, потому что привык здесь ко всему. Я лежал молча, прислушиваясь к мерным шагам носильщиков, шуму воды. Люди запели какую-то унылую песню, которую я слышал в тот вечер, когда нас взяли в плен. Скоро спертый воздух сделался так удушлив и тяжел, что я боялся задохнуться. Но вдруг носилки повернули куда-то, шум воды прекратился, свежий воздух пахнул мне в лицо. Снова поворот, и еще, и еще; я, хоть и с завязанными глазами, чувствовал себя прекрасно и старался представить мысленно этот путь на случай, если нам придется бежать назад, но не мог.

Около получаса шли мы так, как вдруг я почувствовал, что мы вышли на открытое место и сквозь повязку увидел свет и ощутил свежесть воздуха. Через несколько минут носилки остановились, и я слышал, как Биллали приказал Устане снять с нас повязки. Не дожидаясь ее, я развязал узел и сбросил тряпку.

Как я и полагал, мы прошли через пропасть и очутились на другом конце ее, на огромной скале, так что я мог различить мрачную линию противоположных утесов. Большая часть равнины была возделана и огорожена каменной стеной от вторжения скота в чудесные сады и зеленеющие поля.

У меня не осталось времени разглядывать окрестности, потому что нас окружила толпа народа и с любопытством разглядывала. Затем появились вооруженные люди под предводительством начальников, которые держали в руках мечи и одетые в шкуры леопардов. Это был, как я узнал, отряд телохранителей королевы.

Начальник их подошел к Биллали, раскланялся и что-то спросил. Биллали коротко ответил ему. Тогда стража пoвернулacь и направилась вдоль утеса, а наши носилки последовали за ними. Пройдя полмили, мы остановились у входа в ужасную и мрачную пещеру в 60 футов высотой.

Биллали сошел с носилок и пригласил меня и Джона следовать за ним. Лео, конечно, был слишком болен для этого. Я повиновался и вошел в пещеру, наполовину озаренную лучами заходящего солнца. По стенам тускло мерцали лампы, словно газовые фонари на пустой лондонской улице.

Я заметил скульптурные украшения на стенах. Тут были изображены любовные сцены, охотничьи подвиги и мучения преступников под раскаленным горшком. Последнее, вероятно, нередко практиковалось у дикарей. Сцены битвы встречались очень мало, из чего я заключил, что этот народ нечасто подвергается нападению врагов, – вероятно, в силу особенностей этой болотистой страны. Между скульптурными изображениями я заметил странные надписи, но не мог разобрать их. Конечно, это не был ни греческий, ни египетский, ни еврейский и не ассирийский языки; надписи походили больше всего на китайские иероглифы.

Отряд телохранителей королевы остановился у входа в пещеру, чтобы пропустить нас туда. При входе нас встретил человек в белой одежде, который молча и смиренно поклонился. Это был глухонемой.

На двадцать футов от входа в пещеру вправо и влево тянулась широкая галлерея. У входа в левую галлерею стояли два воина, и я подумал, что здесь, вероятно, вход в апартаменты королевы. Вход в правую был не защищен, и немой пригласил нас жестом отправиться туда. Пройдя несколько ярдов по галлерее, освещенной лампами, мы вошли в комнату с тяжелой занавесью у входа. Немой отдернул ее и провел нас в новое помещение, вырубленное в скале, но ярко озаренное солнцем. В этой комнате находилось каменное ложе, сосуды с водой для омовения и шкуры леопарда вместо одеял.

Здесь мы оставили Лео и Устану. Я заметил, что немой дикарь бросил на нее острый взгляд, как бы спрашивая: кто ты такая и зачем пришла сюда?

Затем он провел нас в следующую такую же комнату, которую занял Джон, потом указал еще две, в которых разместились мы с Биллали.

XII. «ОНА»

Первой моей заботой было немного умыться и почистить платье, которое мы не меняли с момента гибели шхуны. К счастью, все наше имущество и одежду, находившуюся в лодке, доставили сюда носильщики. Я был очень доволен, что наше платье сделано из крепкой серой фланели, так как она очень удобна для путешествия. Простой жакет и пара штанов – все это очень тепло и удобно для тропической страны, хорошо защищает от лучей солнца и не дает быстро замерзнуть при внезапных переменах температуры.

Никогда не забуду я, как хорошо почувствовал себя, когда помылся и переоделся в чистую фланель. Единственное, чего мне не доставало для полного комфорта, – это куска мыла.

Потом я узнал, что народ Амахаггер употребляет для мытья кусок жженой земли, у которой неприятный вид, но она отлично заменяет мыло.

Я оделся, расчесал бороду, чтобы не походить уж совсем на обезьяну, как называл меня Биллали, и почувствовал голод. Поэтому я был очень доволен, когда занавеска у входа в мою комнату бесшумно отдернулась, и вошла немая девушка, которая знаками показала мне, что для нас приготовлена закуска. Я последовал за ней в следующую комнату, где застал Джона, которого привела сюда, к его великому смущению, красивая немая девушка. Бедняга не мог забыть женщину с «раскаленным горшком» и подозревал в дурном намерении любую приближавшуюся к нему женщину.