– Из Лангедока, – пояснил Греттир.
      – Это меня и настораживает. Он еретик, сэр, он еретик. Весь Лангедок пропитан вонючей проказой Юга. Мне не хотелось бы, чтобы вы...
      Неожиданно внизу послышался осторожный шорох. Как ни был пьян Гай, он уловил этот звук и поднял палец, прислушиваясь. Шорох повторился. Гай поднялся с кресла, держась одной рукой за стену, чтобы не потерять равновесия, а другой нащупывая на поясе кинжал. Греттир попытался было сделать то же самое, но покачнулся и чуть было не рухнул на пол, подняв невообразимый грохот.
      Тотчас же, яростно выругавшись, Гай с топотом бросился вниз по лестнице и на бегу крикнул в темноту:
      – Дианора!
      Кто-то мягко, как кошка, скользнул мимо Гая в темный угол, и снова воцарилась тишина. Однако теперь для Гая она была полна угрозы.
      – Гай, – донесся тихий голос девушки.
      – Стой где стоишь, не двигайся, детка, – хрипло сказал Гай. Опершись рукой о перила, он спрыгнул вниз. Снизу донесся его голос:
      – Факелы! Греттир, черт бы вас побрал! Скорее!
      Греттир неверной рукой ухватил факел и скатился по лестнице. Гай выкручивал руки человеку, который проник в дом и таился у стены.
      – Держите факел! – крикнул Гисборн, задыхаясь. Он был сильнее незнакомца и уже одолевал его. Дианора жалась у стены, держась обеими руками за горло, как будто ее терзало удушье. Глаза ее потемнели и были полны ужаса. Наконец Гай повалил преступника на пол и последним ударом по голове лишил его чувств.
      – Посветите, – велел Гай, казавшийся теперь совершенно трезвым.
      Греттир сунул факел, едва не опалив поверженному волосы. В багровом свете показалось смуглое лицо с горбатым носом.
      – Проклятый сарацин, – пробормотал Греттир. – Я узнал тебя, клянусь распятием. Ты сгниешь заживо... Я отомщу. Я отомщу.
      – Дианора... ты здесь? – Гай поднял голову и увидел, что девушка стоит рядом. – Возьми факел у сэра Греттира.
      Свет запрыгал по стенам, как будто у Дианоры задрожали руки, когда Гай ударом ноги перевернул своего пленника на спину. Несколько минут он вглядывался в него, а потом перевел цепкий взор на Греттира, бледного как смерть.
      – Так вы знаете этого человека, сэр?
      – Да, – выпалил Греттир. – Это Алькасар, беглый раб. Он принадлежал сэру Гарсерану. Сообщник этого Локсли. Он чуть не убил меня там, в Гнилухе.
      В темной прихожей пахло сеном, (факельной смолой и кровью.
      – Да, забавно, – задумчиво сказал Гай и принялся связывать пленнику руки. – Придется вызвать стражу и доставить его в Голубую Башню. Вы не зайдете в казарму, сэр? Я был бы вам очень признателен.
      – Конечно, – пробормотал Греттир, которому страшно не хотелось куда-то идти. – Если дойду, сэр...
      Гай закончил связывать пленнику руки и, выпрямившись, взял факел из рук Дианоры.
      – Девочка, ступай спать, – сказал он ей. Она поцеловала его руку и медленно пошла вверх по лестнице. Несколько секунд Гай смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на Алькасара и сказал, вздрогнув:
      – Как подумаю о том, что любой бандит может убить ее, оскорбить, похитить... Нужно бы отдать ее в хороший монастырь, да никак не могу расстаться.
      – Вы ее любите? – решился наконец Греттир.
      Гай улыбнулся.
      – Конечно, – сказал он. – Ведь она моя сестра.
      Бьенпенсанта развалилась в кресле, поигрывая кубком, в котором оставалось еще вино.
      – Почему призраки могут напиваться? – спросила она, – Если бы призраки могли еще и обжираться, и заниматься любовью... Увы, эти радости нам почему-то недоступны...
      Хелот улыбнулся. Вечер у камина вдвоем с привидением оказался гораздо приятнее, чем он мог себе представить. Санта поставила кубок на стол и подалась вперед, упираясь острыми локтями в колени.
      – Вы имеете большое влияние на моего правнука, – проговорила она. – Будучи его проклятием, я, естественно, не могу не беспокоиться за его судьбу. Мне хотелось бы видеть его серьезным, женатым человеком, богатым, с многочисленными наследниками, чтобы было, кого мучить впоследствии. А он, вместо того чтобы оправдать мои надежды, предается пьянству и совершенно отбился от рук.
      – По-вашему, моя дорогая, здесь есть девушка, достойная стать женой сэра Греттира? – спросил Хелот.
      – Если поискать, мой друг, то девушка найдется, – твердо сказала Санта. – Нужно только хорошенько поискать. Девушки всегда находятся. В чем-чем, а в этом я совершенно уверена.
      Тихо скрипнула дверь. Снизу послышались голоса: у входа с кем-то негромко переговаривался заспанный слуга. Хелот шевельнулся в кресле.
      – Кажется, ваш правнук вернулся. Санта покачала головой:
      – Нет, это не он. Уж его-то приближение я бы почувствовала загодя. Нет, мальчишка продолжает губить свое здоровье в компании Гисборна. Надеюсь, там нет Гарсерана – этот вообще настоящая пивная бочка. Терпеть его не могу, Поздний посетитель, похоже, настаивал на том, чтобы его впустили. Слуга отнекивался и бранился, доносилось нечто вроде «не требуется» и «не звали».
      – Похоже, кто-то из простых домогается, – определила Санта и вдруг хищно шевельнула ноздрями.
      – Ба! Да это девица! – И, повысив голос, крикнула в темноту, да так пронзительно, что у Хелота заложило уши: – Впустить!
      Через несколько минут по лестнице, задыхаясь, вбежала Дианора. Капюшон темного плаща упал на спину, открывая золотистые волосы и совсем юное лицо с распухшими от плача веками. Слезы, не таясь, дрожали в глазах.
      Хелот вскочил и бросился к ней навстречу:
      – Бог мой, Дианора!
      Дианора прижалась к нему, схватила за руки. Она дрожала с головы до ног, и Хелот осторожно поцеловал ее в макушку, чувствуя губами теплые, влажные от снега волосы.
      – Хелот... – пробормотала она. – Господи! Неужели это ты? Я думала застать здесь Греттира и просить его... Но это похоже на чудо! Как ты здесь оказался?
      – Мы с Греттиром приятели, – пояснил Хелот.
      Теперь она отстранилась и взглянула на него с неожиданным подозрением. Хелот вздохнул:
      – Это долго объяснять, Дианора.
      – Вы... сэр, вы – тамплиер? – Теперь на ее лице показался страх. Она опустила голову и поклонилась. – Простите, господин, я не знала.
      Хелот покраснел:
      – Пожалуйста, Дианора, не бойся. Я просто Хелот из Лангедока, один из лесных стрелков. Не нужно называть меня «сэр». О чем ты хотела просить Греттира?
      Призрак лениво поднялся с кресла и, сделав несколько шагов по направлению к девушке, повис в воздухе, не касаясь пола.
      – Я же говорила, что в девицах недостатка не бывает, – заметила Санта и, усмехаясь, чтобы скрыть досаду, поплыла по воздуху к двери.
      Дианора потянулась было рукой к маленькому костяному распятню, висевшему у нее на шее, но Хелот осторожно взял ее руку в свою и остановил.
      – В этом нет необходимости. Эта леди не причинит тебе вреда. Посторонись, пропусти ее.
      Призрак скрылся. Хелот усадил Дианору в кресло, оставленное прабабушкой Греттира, и налил ей вина. Она стала пить, едва не расплескав себе па платье. Потом отставила кубок и снова заплакала, прижимаясь лицом к рукам Хелота. Согнувшись перед ней, как в поклоне, Хелот не решался отнимать руки и чувствовал себя полным дураком.
      – Что с тобой? – спросил он наконец. – У тебя беда, детка?
      – И у тебя, если только Алькасар остался твоим другом, – сказала она и с трудом перевела дыхание. Хелот уселся на пол у ее ног.
      – Только что Греттир, твой приятель, и Гай Гисборн, еще один твой приятель, схватили моего Алькасара, – безжизненным голосом сказала она.
      Повисла мрачная пауза. Наконец Хелот спросил:
      – Где?
      – У нас в доме.
      – Какого дьявола Алькасара понесло в город? – взорвался Хелот.
      Вместо ответа Дианора зарыдала так отчаянно, что он даже растерялся.
      – Он приходил ко мне, – выговорила она в конце концов.
      – Ко мне. Я не пришла в назначенный день. Мы условились встретиться у отшельника, но я не смогла уйти. Гай напился, весь вечер то и дело звал меня прислуживать. Когда он пьян, с ним лучше не спорить.
      Хелот поднялся на ноги, Она смотрела на него так, словно он мог ей помочь. Пометавшись по комнате несколько секунд, Хелот сказал:
      – Лучше всего было бы обратиться за помощью к святому Сульпицию. Он, я думаю, даст дельный совет. Как только найдешь минутку, сходи к нему. Сам я нескоро выберусь. А просить Греттира не имеет ни малейшего смысла. Греттир очень молод и очень горд. Он никогда не простит Алькасара. Сарацин его унизил, показал, что такое боль и страх смерти. Не надо ему ничего знать. Не плачь, Дианора.
      Она встала, опустила капюшон на лицо.
      – Хорошо, – сказала она совсем тихо. – Ты не забудешь?
      – Дианора, – ответил Хелот. – Из-за тебя мы поссорились с Алькасаром. Он был мне другом, а стал соперником. Отшельник сказал: «Пусть девушка выберет сама». И ты выбрала его, а не меня. Что мне было делать? Я не хотел терять вас обоих. Ты возлюбленная моего друга, и я помогу тебе в твоем желании соединиться с ним. Клянусь!
      Едва он выговорил эти слова, едва вытер слезы с ее щеки, как совсем рядом ослепительно сверкнула молния и в тот же миг пророкотал гром. В дверях показалась Бьенпенсанта. Она сама была подобна молнии: серебряно-белое одеяние струилось с ее плеч, как поток живого огня, длинные волосы разметались и стояли дыбом, глаза загорелись, с пальцев струилось пламя. Такой Хелот никогда ее не видел – даже в те дни, когда войска Рауля де Камбрэ стояли под стенами замка. И когда она заговорила, от одного звука ее голоса мороз прошел по коже.
      – Ты поклялся, Хелот из Лангедока, – загремел ее голос.
      – Ты сказал: «Я клянусь». Ты произнес клятву в присутствии Сил. Я слышала ее, я отдаю ее Силам. Пусть они ведут тебя за руку, пусть следят за тем, чтобы ты не сбился с пути своей клятвы. Плохой ты выбрал час, если думал успокоить Дианору пустым обещанием! Сегодня открылись врата, о которых я прежде не ведала, и твоя клятва услышана.
      – О чем ты говоришь, Санта? – закричал Хелот. – Какие врата? Кем услышана?
      Но лицо призрака исказила гримаса страдания, губы Санты задрожали, бледное мерцание окутало ее саваном.
      – Не знаю, – простонала Бьенпенсанта. – Силы сотрясают меня... Мне больно...
      Она подняла руку, изливая потоки холодного пламени, и хрипло закричала. Дианора, дрожа, прижалась к Хелоту. Он прикрыл ее лицо рукой и сам отвернулся.
      – Не бойся, – прошептал он ей на ухо. – Она не хочет зла... Она сама страдает и боится...
      Спустя мгновение голубоватый свет, заливавший комнату, погас, и Бьенпенсанта с тихим вздохом опустилась на пол. Хелот смотрел на нее, не решаясь подойти. Привидение напоминало теперь просто бесформенную кучу шелковых одеяний. Прошло еще несколько секунд, и оно рассеялось, оставив после себя сильный запах озона.
      – Вот и все, – сказал Хелот. – Теперь иди домой, детка.
      Она отошла на несколько шагов и взглянула на Хелота с суеверным страхом.
      – Вы колдун, сударь? – спросила она. – Кого вы только что призывали? Я не выдам вас.
      – Никого я не призывал. Это старое привидение, безобидное, хотя и довольно надоедливое. Я вовсе не колдун. Что с тобой, Дианора?
      – Не знаю, – медленно произнесла она. – Мне страшно. Мне хочется вам верить, господин. Простите.
      Она спустилась по лестнице и вышла в темноту зимней ночи.
      О том, что Алькасар захвачен в плен, и о своей роли в этой истории Греттир не обмолвился ни словом, а Хелот делал вид, будто ничего не знает, и вообще не заговаривал об этом.
      Спустя день, когда Греттир оправился от похмелья, лангедокский рыцарь предложил провести приятный вечер у сэра Гарсерана, куда, по слухам, приглашены самые красивые леди Ноттингама.
      – Леди Ровэна, говорят, превосходно играет на лютне, – добавил Хелот.
      «Я знаю, КТО превосходно играет на лютне», – подумал Греттир, однако промолчал. Он не подозревал о том, что Хелот сейчас просто читает его мысли.
      Странным было также отсутствие Бьенпенсанты. Прабабушка не являлась уже второй день. Но у привидения случались приступы меланхолии, и потому Греттир ничуть не удивлялся этому.
      Вечер у сэра Гарсерана удался на славу. Леди Ровэна действительно щипала струны и выводила слабеньким голоском томную балладу о рыцаре, который неузнанным вернулся в родные края и узнал, что его возлюбленная вышла замуж за другого. Леди Марион вздыхала и вытирала рукавом проступившие слезы, заодно избавляясь от жирных пятен соуса, в изобилии оставшихся на ее щеках и губах. Благородные лорды вели свои беседы, а леди Джен не сводила с Гарсерана влюбленных глаз и была, по мнению последнего, решительно смешна, хотя и трогательна.
      – Влюбленная женщина производит жалкое впечатление, – доверительпо говорил Гарсеран, склоняясь к уху Хелота. – Впрочем, вас, сэр, это не должно затрагивать. Говорят, тамплиеры не только дают обет безбрачия, но и соблюдают его.
      – В том, что касается меня, это, несомненно, так, – согласился Хелот и пристально посмотрел на своего собеседника. Гарсеран ему не нравился: когда Локсли потрошил его, он трусил, врал, заикался – от страха не смог проглотить ни кусочка браконьерски убитого оленя, хотя трапеза полагалась ему по священному праву ограбленного. В то же время, если послушать высокого лорда, ему случалось в одиночку расправляться с неисчислимыми ордами неверных. Многие, с великой охотой объяснял Гарсеран, обращались в бегство при одном только звуке его имени.
      – Наварра! Наварра! Вот оплот истинно христианского духа! – восклицал он при этом. – Наварра стала надеждой христианства в великой борьбе с неверными. А что сказать о Лангедоке? Не тенью ли позора ложится на весь католический мир...
      – Я бы не стал употреблять такие слова, – холодно перебил его Хелот.
      – Ха! Но ведь вы не станете возражать, сэр, что в Тулузское графство проникли не только иудеи – там процветает даже ислам! Что же касается Римской церкви, то она почему-то не пользуется там большим уважением. Что скажете?
      – Скажу, что мы с вами не уполномочены обсуждать проблемы, которые находятся в ведении высших церковных иерархов. И вы, и я, сэр Гарсеран, – мы всего лишь воины. И пока наши руки держат оружие, мы будем защищать...
      – Выпьем! – предложил Гай Гисборн.
      – Отличная идея! – заметила леди Марион, которая только сейчас начала проявлять интерес к разговору. Она подставила кубок виночерпию и сладко улыбнулась Хелоту. Тамплиер нравился ей, и пышущая здоровьем красавица этого не скрывала.
      – Удивительно и другое, сэр Хелот, – проговорила она вполголоса и поднесла свой кубок к кубку тамплиера. – И вы, и я-мы оба дали обеты. Мы оба ведем почти монастырскую жизнь, заботясь лишь о своей душе и надев на плоть суровые оковы духа. Как это сближает!
      Хелот поперхнулся и долго кашлял, пока Гай Гисборн участливо не постучал его по спине.
      – Во всяком случае, сэр Гарсеран, – заговорил Хелот снова, выбрав лангедокскую ересь как менее опасную тему для беседы, – у меня на родине сейчас идет жестокая война. Мне больно думать о том, что Лангедок опустошен, урожай вытоптан, деревни стерты с лица земли.
      – А разве здесь не война? – вмешался Гай Гисборн. – Лесные разбойники поистине бедствие не лучше чумы.
      – И в этой войне мы с вами пока что терпим поражение за поражением, – сказал Гарсеран и пригорюнился.
      – Я приготовил вам сюрприз, сэр Гарсеран, – сказал Гай.
      – Чтобы вы не думали, будто нас преследуют одни лишь беды. Я берег его на финал праздника, но пусть мой план сорвется, только бы поднялся боевой дух ноттингамского рыцарства! Один из этих злодеев был пойман на пороге моего дома.
      – Человек из лесной банды? – взвизгнула леди Ровзна.
      Леди Джен, видимо готовясь упасть в обморок, прикидывала расстояние до сэра Гарсерана, чтобы оказаться поближе к нему в момент слабости. Гарсеран заметил это и предусмотрительно отодвинулся.
      – Да, это один из людей Локсли. Сэр Греттир узнал его. Даже среди лесного зверья, сбившегося в банду вокруг Локсли, этот человек выделялся своей изощренной жестокостью. И это не удивительно – он понятия не имеет о христианском Боге.
      Леди Марион осенила себя крестом размером с могильный.
      Греттир сидел ни жив ни мертв и боялся поднять глаза на Хелота. Тем временем Гисборн обернулся к слуге, стоявшему возле двери, и махнул ему рукой. Послышалась возня, топот, пыхтение – и Алькасара втащили в комнату, как мешок с песком. В качестве носильного груза сарацин был все-таки довольно тяжел, а идти самостоятельно отказался, как и следовало ожидать. Двое стражников с трудом пристроили его на коленях против кресла, на котором восседал хозяин дома – сэр Гарсеран из Наварры.
      Полюбовавшись на смуглую физиономию с еле заметными рябинками после перенесенной болезни, Гарсеран расхохотался.
      – Ты жив! Это новость для меня, к тому же приятная... Я был уверен, что ты сдох где-нибудь под кустом.
      Алькасар еле заметно усмехнулся, за что немедленно получил удар ногой в подбородок. Стражники помогли ему снова обрести равновесие. Он склонил голову к плечу, вытирая кровь о рубашку. Гарсеран узнал на воротнике одежды узника брабантские кружева, некогда стоившие ему, Гарсерану, больших денег, и заскрежетал зубами.
      – Думаю, он и помог бежать разбойнику, – сказал Гай и склонился к Алькасару. – Кто еще из лесных братьев орудует здесь, в Ноттингаме? Отвечай!
      Алькасар не удостоил его даже взглядом. Он продолжал созерцать лицо Гарсерана, который, сам не зная почему, медленно краснел. Хелот видел, что в груди наваррского рыцаря зреет лютый гнев.
      Леди Марион подошла поближе, беспрерывно осеняя себя мелкими крестиками и бормоча Аve Maria и Pater Noster.
      – Как вы думаете, сэр, – обратилась она к Хелоту, – ведь он мог и передать этому Локсли талисман, срывающий засовы? Представить страшно, что могло бы случиться, если бы он оставался на свободе...
      Алькасар повернулся на звук ее голоса и вдруг увидел Хелота. Черные пушистые ресницы пленника сблизились, когда тамплиер прикусил губу и отвернулся. Алькасар не знал, что Хелоту пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы они не стучали.
      – Какое ужасное зрелище, – прошептала чувствительная леди Ровэна и вытянула шею, чтобы получше разглядеть страшного разбойника, руки которого были скованы за спиной, и кандалы крепились большим болтом к железному обручу на поясе. – Как вы думаете, его повесят, сэр?
      – Это было бы правильно, – сказал Хелот, – но... неправильно! Я думаю, сейчас негодяй вполне безопасен. Разве у него есть друзья, родственники, люди, которые могут его спрятать в случае побега? Кто пустит такого на порог? Посмотрите на его богопротивную рожу...
      (Рожа была действительно богопротивной: стражники разукрасили Алькасара на славу, – видно, парень долго не давался и заковать его в цепи стоило больших усилий.)
      – Нет уж, – вступился за Алькасара сэр Гарсеран и еще раз потыкал в него сапогом. – Я не позволю переводить мое добро. За него плачено чистым серебром. И он послужит еще веселой Англии!
      В этот миг сэр Гарсеран был воистину великолепен, и Хелот невольно залюбовался. «Жадность, терзаемая страхом за свое имущество». Для рыцаря сие чувство было недостойным, однако сегодня оно пришлось очень кстати. Гай махнул рукой:
      – Слишком много внимания какому-то мерзавцу без роду и племени. Хотите совет? Отправьте его на соляные копи, сэр. Ноттингамская мэрия заплатит вам за каторжника, и вы вернете хотя бы часть денег.
      Гарсеран слушал чрезвычайно внимательно и кивал. Хелот наконец решился:
      – А вам не кажется, сэр Гарсеран, что вы могли бы выручить за него и больше?
      – Каким образом? – Гарсеран живо заинтересовался.
      – Вы что, предлагаете мне продать эту образину? Да кто его купит? Уж не вы ли?
      Гай так пристально смотрел в эту секунду на Хелота, что тамплиер тут же ответил, изобразив величайшее презрение:
      – Избави меня Боже от подобной напасти. Нет, я предлагаю иное: давайте разыграем в кости право передать его на соляные копи.
      Гарсеран от души расхохотался. У него был раскатистый, бархатистый добродушный смех.
      – Ай да тихоня! Ай да обеты! А как же ваш суровый устав, сэр Хелот? Разве Орден не запрещает азартные игры?
      Хелот криво пожал плечами и улыбнулся.
      – Можно ведь купить индульгенцию, – заметил он. – Тоже богоугодное и спасительное для души дело. Да и что плохого в том, чтобы доверить воле случая такой незначительный эпизод? Все решает Господь на небе, а мы здесь, на земле, можем только загадывать, желать и молиться.
      – Вы мне решительно нравитесь, дружище! – заявил Гарсеран и фамильярно хлопнул Хелота по плечу. Затем гаркнул, чтоб принесли игральные кости, куда-то в коридор, где толкались слуги, привлеченные слухами о том, что Гай Гисборн изловил в лесах не то лешака, не то тролля и собирается расчленить монстра пред светлыми очами юных леди, дабы развлечь их. Кости были немедленно доставлены (хозяин дома не терпел проволочек), и Гарсеран погремел ими, болтая в воздухе стаканчиком.
      – Я привез этих слуг Судьбы с Востока, – заметил он.
      – Ненавижу неверных, – сказал Хелот. – Насмотрелся в Палестине... Он плюнул и отмахнулся крестом.
      – Все они подлецы, все до единого, – согласился Гарсеран. – И здесь мы с вами заодно, сэр Хелот. Я полагаю, что крестовые войны следует вести в первую очередь против сарацин, а лишь потом против лангедокской ереси...
      Он расчистил место на столе и приготовился бросать кости. Лицо Алькасара стало сонным и тупым.
      – А зачем вам право на моего раба, сэр Хелот? – спросил сэр Гарсеран неожиданно.
      – Отвечу откровенно, – сказал Хелот и хватил по столу кулаком. Он успел подготовиться к этому вопросу. – Заручиться милостью шерифа – вот моя цель. Как видите, я ничего не скрываю.
      – В такой цели нет ничего постыдного, – заметил Гарсеран. – А во-вторых?
      – Во-вторых... – Хелот улыбнулся обезоруживающе. – Обожаю азартные игры! Ставлю золотой в обмен на ваше право передать преступника властям.
      – Вот это по-нашему, сэр из Ордена Храма! – закричал Гарсеран и метнул кости. Хелот бросил взгляд на костяшки: тройка и пятерка. Не так уж хорошо, но и не плохо. Вознося мысленную молитву, Хелот взял в руки стаканчик. Он боялся даже взглянуть на своего друга. Происходящее казалось Хелоту затяжным кошмаром, и хотелось только одного: чтобы все поскорее закончилось. Как он мог тогда, на болоте, пошутить с такой вещью, как свобода Алькасара? Неужели боги услышали эти необдуманные слова и повернули так, чтобы сказанное в раздражении стало правдой?
      Метнув кости, Хелот даже не взглянул на них – перед глазами стоял туман, в ушах звенело. То ли от выпитого вина, то ли от волнения, но Хелоту чудилось, что он погружается в темноту.
      И из этой темноты до него донесся холеный баритон наваррского рыцаря.
      – Давайте ваш золотой, сэр, – произнес он с усмешкой. – Вы проиграли.
      В Ноттингаме шел дождь. По улицам потекли бурные потоки, смывая грязь и мусор, накопившиеся за долгую зиму. Горожане, облачившись в деревянную обувь, звучно чавкали ею во время ходьбы.
      Поздно вечером Хелот и Греттир, оба в плащах, мокрые до нитки, двумя черными птицами возникли на пороге известного в городе трактира «Казни египетские». Кабачок украшали разнообразные картины с изображением этих самых казней. Отец Тук, для которого не существовало незнакомых кабаков, уверял, что под саранчой безымянный художник подразумевал норманнов, опустошающих саксонские земли. Хелот держался того мнения, что саранчой были для хозяев трактира господа посетители.
      Как бы то ни было, упомянутый хозяин вышел навстречу двум приятелям, приседая от почтительности на каждом шагу. Мокрые плащи рухнули на пол, Хозяин бросился их поднимать и развешивать поближе к огоньку, чтобы высохли. Когда он суетился со вторым плащом, Хелот тронул его за плечо рукоятью своего меча.
      – Ножку индейки на вертеле, – сказал он. – И последи, чтобы тут не очень шумели.
      Он бросил на стол несколько монет, после чего господа заняли место в углу, под портретом Бернарда Клервосского. Святой был изображен благословляющим крестоносное воинство, которое уходило за горизонт и терялось в необозримой дали. Трактирщик поспешно принес свечу. Хелот с неудовольствием наблюдал за суетой, ожидая, пока она закончится. Улавливая волны неодобрения, трактирщик суетился еще больше и наконец окончательно вывел из себя тамплиера. С храмовниками старались не связываться – слишком зловещими казались их тайны, слишком велико было их могущество. Ощутив на себе раздраженный взгляд темных глаз тамплиера, трактирщик съежился и исчез.
      Было слышно, как барабанит дождь. Совсем близко прозвучали молодые смеющиеся голоса – и снова канули в бесконечный поток влаги, низвергавшейся с небес.
      Оба приятеля, потягивая недурное красное вино, помалкивали. Мимо прошла хорошенькая служанка в мокрой юбке, липнущей к ногам. Она деловито тащила большой кувшин, и Хелот проводил ее глазами.
      – У нашего трактирщика губа не дура, – сказал он и вздохнул. – Когда еще увидишь нежное личико девушки, которая не вышла из возраста ангела?
      Он подумал о Дианоре и помрачнел.
      Хозяин возник из темноты с двумя вертелами, возложенными на гнутое металлическое блюдо. Вкрадчиво подсунул их на стол и шмыгнул прочь. Хелот взял ножку индейки и впился в нее зубами.
      – Сэр Хелот, – тихонько сказал Греттир. – Перед разлукой я должен вам сказать одну вещь. Я не хочу, чтобы осталась ложь. Со временем она может превратиться в стену и разделить нас навсегда.
      – Говорите, – кивнул Хелот, догадываясь, о чем сейчас пойдет речь.
      – Это я выдал вашего Алькасара. – Греттир единым духом выпалил это и замолчал с несчастным видом.
      – Я знаю, – спокойно сказал Хелот.
      – Давно? – прошептал Греттир.
      – Почти сразу же. Дианора прибегала в ваш дом, хотела просить вас – уж не знаю, о чем.
      – Вы знаете Дианору?
      – Разумеется.
      Юноша склонился к столу.
      – Кто вы на самом деле, Хелот из Лангедока? – спросил он совсем тихо.
      Хелот поднял на него глаза.
      – Я рыцарь, – произнес он, и было видно, что говорит он чистую правду. – А почему вы спрашиваете об этом?
      – Вы ни на кого не похожи. Колдун? Ясновидящий? Бродяга? Разбойник? Заговорщик? Может быть, вы еретик?
      – Я рыцарь из старой, обедневшей, но почтенной католической семьи, – повторил Хелот. – Все дело в том, что я именно тот, за кого себя выдаю, и совершенно не тот, за кого меня принимают...
      – Так вы не сердитесь?
      – За что? За Алькасара? Вы сделали то, что должны были сделать. Он унизил вас, он ваш враг. Бог знает, почему в Гнилухе он не перерезал вам горло в тот самый миг, как последний стражник скрылся за поворотом. Думаю, он просто торопился и забыл о вас.
      – Как – забыл? – От растерянности Греттир даже выронил вертел.
      – Очень просто. Он не такой, как вы или я. Он дикарь и варвар. И Дианора любит его... а я люблю их обоих.
      Хелот отставил кубок. Огонек свечи озарял его худое остроносое лицо.
      – Скажите лучше, вы не видели сегодня свою прабабушку?
      – Санту? Да, она промелькнула пару раз, но... почему вы спросили о ней?
      Хелот тихонько подул на свечку, следя за тем, как трепещет огонек.
      – Если бы она была живой, я бы сказал, что обеспокоен ее здоровьем. Не знаю, как это спросить, когда речь идет о призраке.
      – Да, она какая-то вялая... Ничего, оправится. Один раз, еще в прошлом столетии, на нее брызнули святой водой. А эта истеричная дура, моя мамаша, наделала в ней дырок, когда раскрошила гостию и запустила в Санту, стоило той прошелестеть по библиотеке. Бедная моя бабушка всего лишь хотела взять бутылочку токайского. Однако после нападений она всегда восстанавливала силы.
      Хелот погрузился в молчание. Он тянул красное вино, наслаждаясь теплом и радуясь тому, что не нужно сейчас, сию минуту, вставать и идти в морось и сырость по темному раскисшему Ноттингаму за городские ворота. Лес – это завтра. Сегодня – очаг, свеча и тихая беседа.
      – Кем бы вы ни были, сэр, – мрачно сказал Греттир, – кое-кому в Ноттингаме будет вас очень не хватать.
      – Я тоже привязан к вам, сэр, – ответил Хелот. – Но мне нужно еще отдать мои долги Локсли.
      – Это из-за меня, – покаянно прошептал Датчанин.
      Хелот налил вина себе и своему собеседнику и покрутил в ладонях кубок с заметной вмятиной на боку.
      – Поменьше размышляйте о смысле жизни, сэр, – посоветовал он дружески. – И почаще слушайтесь советов Бьенпенсанты. Она вам добра желает.
      – У вас в Лангедоке, – задумчиво сказал юноша, – был такой поэт, сэр Александр Баллок. Прабабушка читала мне его замечательную канцону, написанную от лица пленного рыцаря. Сэр Александр утверждает, что человек в горе и унижении становится как бы ребенком...
      – Это очень верная мысль, – сказал Хелот, оторвавшись от вина. – Странно, что я не слышал стихов сэра Александра.
      – Скажите тогда, почему этот Алькасар не стал ребенком? Почему ни Гарсеран, ни вы не казались ему всемогущими?
      Хелот откинулся к стене, посмотрел на отлично прожаренную индейку, подтекающую жирком. Он хорошо знал, что Алькасар сейчас голоден. И долго еще будет голоден, если он, Хелот, не найдет способ вызволить его.
      – Да, это очень верно, – повторил он. – Но сэр Александр не довел свою мысль до конца. Я думаю, с человеком такое происходит лишь в том случае, если он не готовил себя заранее к горю и унижению. – Хелот помолчал немного, собираясь с мыслями. – Рыцарь, вероятно, мог и растеряться, оказавшись за решеткой. Я и сам вел себя не лучшим образом. Другое дело – мой Алькасар. Он беглый раб с большим опытом.
      Хелот залпом допил вино. Греттир смотрел на него с обожанием.
      – Но как можно ГОТОВИТЬСЯ к такой участи, как... – Греттир нервно глотнул. – Как соляные копи? Хелот криво улыбнулся.
      – Если ставить конечной целью не выжить, а остаться человеком, то можно продержаться где угодно, – сказал он без особой уверенности. – Даже на соляных копях.
      – Вы хотите сказать... от всего отказаться? От человеческих привязанностей? От своего дома? От всего?