В сумке зашевелился горностай. Лаймерпк дернул завязки, и сразу же наружу высунулся острый нос. Два блестящих черных глаза с любопытством уставилнсь на хозяина. Горностай задвигал носом ,встопорщилщил усы, насторожил круглые белые ушки. Лаймерик погладил его по гладкой шерсти. – Скоро придем, – сказал он. Между стволов показалась чья-то фигура. Лаймерик остановился, слегка пригнув голову. Медленно шла она среди деревьев – высокая по сравнению с женщинами Народа, облаченная в золотые одежды, закутанная в белые меха. Три косы носила она – одна, рассыпавшись по спине, золотила мех ее плаща, две, закрученные бараньими рогами, обрамляли лицо. И когда она остановилась, Лаймерик увидел на ее прекрасном лице слезы.
      – Здравствуй, Фейдельм-Из-Радуги, – тихо сказал вождь Народа.
      – Назови мне свое имя, – откликнулась она. – Не помню тебя. Ты был раньше. Меня еще не было, когда ты уже был.
      – Лаймерик Окраина – так меня называли, – ответил он.
      – Я тот, кто был до тебя. – Где ты скрывался эти годы?
      – Я был проклят Морганом, – сказал Лаймерик.
      – Кто освободил тебя от проклятия, Лаймерик Окраина?
      – Я сам освободился от него, Фейдельм. С тех пор как Морган Мэган предал мир Аррой, стал я свободным от клятв и обязательств.
      – Да, – согласилась Фейдельм. – Многое с тех пор изменилось.
      – Скажи, Фейдельм, кто ты?
      – Не открыто мне.
      – Вспомни, – настойчиво повторил Лаймерик. – Какая сила создала тебя? Кто привел тебя в леса Аррой?
      – Спрятано знание, – сказала Фейдельм. – Мучение думать.
      В лесу стояла чуткая тишина, и только очень далеко бежала вода. Горностай выбрался из сумки Лаймерика и принялся исследовать окрестности, взрывая носом мох и время от времени испуская забавные стрекочущие звуки.
      – Если ты богиня, если в тебе действительно свет солнца и его сила, то скажи, какими жертвами склонить тебя к милости, – совсем тихо проговорил Лаймерик и опустился на колени.
      Светлые, прозрачные глаза Фейдельм смотрели на него с отрешенной печалью.
      – Встань, Лаймерик Окраина, – сказала она.
      – Чем прельстить тебя? – повторил он.
      – Я не богиня. Когда-то была женщиной. Давно. Потом умерла и родилась из Радуги. Не мучай меня, Лаймерик-Который-Был-До-Меня. Встань.
      Лаймерик поднялся на ноги.
      – Но это правда, Фейдельм, что Морган Мэган не сотворил тебя?
      – Я рождена до Моргана. В другом мире. – Почему же ты оказалась здесь, Фейдельм?
      Она вдруг задрожала:
      – Там было опасно. Там страшно...
      Лаймерик ухватился за ее страх как за спасительную соломинку.
      – Если Моргана не остановить, Фейдельм, он разрушит Аррой. Он уничтожит твое убежище, спалит огнем Олений Лес, – сказал вождь Народа. – И тебе придется вернуться назад, к своим врагам. Помоги нам!
      – Не враги. – Она медленно покачала головой. – Нет, не враги. Брат. Но он опаснее врага. О Лаймерик, зачем ты заставляешь вспоминать! Мне больно.
      – Это важно для всех нас, Фейдельм! Быть может, ты одна в состоянии остановить Моргана. Он сжигает деревья, разбивает камни, лишает жизни всякую живую тварь, что встречается на его пути.
      – Я вижу. – Лицо Фейдельм застыло и стало похожим на маску. – Смерть со мной каждую минуту. Никуда не уходит.
      – Ты грезишь наяву? Ты ясновидящая? – Я умираю с каждым убитым деревом. – Голос ее звучал бесстрастно. – Я мертва тысячи раз. Я исполнена страха. Я смятая трава. Я камень, ждущий своего часа. Я огонь свечи, на который сейчас дунут, чтобы погасить. Смерть вошла в Аррой.
      Горностай подобрался к Фейдельм и поднялся, вытянувшись столбиком. Потом передние лапки зверька уцепились растопыренными коготками в подол ее одежд. Застывшие глаза Фейдельм ожили, она наклонилась и взяла зверька на руки. Он засопел и завозился, устраиваясь уютнее.
      – Фейдельм! – в отчаянии крикнул Лаймерик. – Помоги нам! Никто, кроме тебя, не сможет остановить его. В каждом из нас есть частица Моргана. Одна ты свободна от него. – Я не богиня.
      – Ты дочь реки Адунн. Так говорят.
      Она покачала головой, и золотистый свет блеснул на бараньих рогах ее кос.
      – Нет, Лаймерик. Я всего лишь душа в оболочке бессмертного тела.
      – Ты бессмертна? – Он жадно уцепился за это слово.
      – Быть может. Я была некогда. Я буду долго. Где смерть? Я тысячу раз умирала, но вот я жива и говорю тебе это.
      Она отпустила зверька на землю. Лаймерик сразу поник, и плечи его опустились.
      – Прощай, Фейдельм, – сказал он. – Грустное это дело – конец света.
      Старый вождь медленно пошел прочь по белому мху, и вскоре золотые стволы скрыли его из виду.
      Фейдельм, дрожа всем телом, смотрела ему вслед, и еле заметное мерцание Радуги начало клубиться вокруг нее.
      Хелот спал , уткнувшись в теплый бок Лохмора. Полностью положившись на мудрость и бдительность опытного воина-человека, дракон безмятежно храпел. Его не тревожило то обстоятельство, что они устроились совсем неподалеку от расположения врагов. Хелот сказал, что, по данным Иллуги, наемни-не покндают укрепленного лагеря.
      Под утро Хелот замерз и начал ворочаться. Но разбудил его не холод. В ушах у него звенела медь, как будто кто-то тихонько ударял рукоятью меча в большой гонг. Хелот мотнул в полусне головой, но звон не смолкал. Медь пела и пела красивым женским голосом, настойчиво, с одной и той же интонацией, раз за разом повторяя что-то, пока он не понял наконец, что это имя. Медь словно обрадовалась тому, что он догадался, и металлический голос отчетливо произнес, чтобы не оставалось сомнений: «Фейдельм...» Имя встрепенулось в последний раз и ушло, растворяясь в тишине.
      И он проснулся.
      Солнце только что поднялось, протискивая сильные лучи между деревьев, и странствующий рыцарь подставил им лицо. Странный сон не отпускал его. Медное певучее имя продолжало звучать у него в ушах.
      Хелот поднялся на ноги. Дракон, это беспечное дитя, уже увлеченно шлепал по реке и разглядывал камешки на перекате. – Лохмор! – крикнул Хелот. Дракон одарил его веселым взглядом одной из голов, в то время как две другие шепотом обсуждали очередную находку – красноватый прозрачный камешек размером с ноготь мизинца на руке очень маленькой женщины.
      – Что у нас на завтрак, Хелот-дакини? Вопрос застал лангедокца врасплох, и, чтобы скрыть свое смущение, он огрызнулся:
      – Лично я собираюсь перекусить жареной драконятиной.
      Лохмор выпустил сильную струю пламени:
      – А я как раз думал о вяленой дакинятине...
      Дракон прыгнул вперед на перекате, но оступился и с головой погрузился в воду. Хелот хмыкнул. Головы Лохмора показались снова и сердито проворчали:
      – Нет повода для веселья. Голодный дракон – не смешно. Упавший дракон – не смешно.
      – А почему? – засмеялся Хелот. Лохмор сердито прошипел, выбираясь из воды: – Потому что упавший голодный дракон встанет на ноги и найдет еду.
      – Ты могуч, Лохмор, – сказал Хелот так, что непонятно было, смеется он или говорит серьезно.
      Лохмор решил удовольствоваться этими словами. Он вылез на берег и отряхнулся – нарочно так, чтобы забрызгать и Хелота.
      – Идем, – сказал Хелот, вытирая лицо.
      – Куда?
      – Тебе знакомо имя Фейдельм?
      Дракон сел, развалившись, как большая собака. – Фейдельм? Дочь реки Адунн. Дочь Великой Реки. Несотворенная Морганом. Владычица Оленьего Леса, та, что с бараньими рогами. Таинственная сила у нее – Сила Радуги.
      – Она чуть было не уничтожила Тэма Гили. – Маленький дакини. Смешной. Нет, Фейдельм не злая. Она как душа в мире Аррой. Даже драконы слышали. Зачем ты говоришь о Фейдельм?
      – Она ждет нас, Лохмор.
      Дракон недоверчиво посмотрел на Хелота, заглядывая ему в лицо сразу с трех сторон: – Откуда тебе это знать, дакини?
      – Я слышал зов.
      – У тебя видения. Это от голода. У меня тоже скоро будут видения. Я тоже голоден, дакини.
      – Нам нужно идти, Лохмор. Думаю, она хочет нам помочь. Где ее искать?
      – Даже драконы знают. Обитель Фейдельм – Олений Лес. Нам по пути с солнцем. – Дракон показал на запад. – Через холмы, мимо народа холмов. Злой народ. Когда-то враги драконов.
      – А теперь?
      – Теперь?.. Не знаю.
      – Лохмор, придется тебе идти со мной через холмы. Противу всех ожиданий дракон не стал возмущаться и протестовать.
      – Я с тобой пойду, Хелот-дакини, – заявило лохматое чудовище. – Если захотят убить дракона, ты сумеешь меня защитить. Если захотят убить дакини, я убью твоих врагов. Ты мой друг. Ты надежный друг. Я буду тебе хорошим другом.
      И большие карие глаза дракона увлажнились слезами.
      – Договорились, – сказал Хелот, проводя рукой по пушистому загривку Лохмора.
      Ободрав с куста орехи и отдав большую часть дракону, Хелот кое-как заглушил противное голодное нытье в животе и торопливо пошел на запад, чувствуя на затылке горячий солнечный луч. Лохмор бежал рядом.
      Зеленые холмы, щедро поросшие травой и кустами, перекрывали один другой, и горизонт казался подвижным. Иногда среди холмов синими и розовыми пятнами мелькали незабудки – там, в низинках, собиралась вода. Над холмами горело солнце позднего лета. Трава до пояса вымочила Хелота росой. Низины одуряюще пахли белыми цветами. Нигде пока что они с драконом не замечали никаких признаков народа холмов, но Хелот полагал, что Лохмор не ошибается – тролли где-то близко.
      Пробираясь следом за драконом через сплетающиеся травы, Хелот поднялся на очередной холм. И остановился, щуря темные глаза. Дракон прижался к его боку, чуть не опрокинув.
      Их действительно ждали. На разбросанных каменных плитах древнего святилища, на корягах, прямо на траве располагались жители холмов. Хелот ощутил толчок крови – мягкий, но очень настойчивый и сильный. В глазах у него потемнело, в ушах резко зазвенело, словно по струне повели бесконечным смычком. Что они задумали? Зачем им понадобился человек? Зачем Фейдельм заманила его сюда?
      Единственное дерево, дуб, вцепилось в склон, и треснувшая ветка, могучая, как целое дерево, повисла, спускаясь к земле, на перекрученных канатах древесины. Хелот прижался спиной к теплой коре.
      На холме собрались тролли – Длинная Ветка, с одной, зато огромной плоской ногой; Форайрэ в клетчатой юбке, долговязый белобрысый Алонд с красными глазами-щелками; толстяк Тифлон, рыжеволосый, с бородавкой на носу. Рядом примостился старый трухлявый пень, к которому тролли изредка обращались весьма почтительно, именуя его «Шамотт».
      Гномы уже успели перессориться друг с другом и с целым светом. Они расположились довольно тесной компанией, но так, чтобы глаза их не видели друг друга. При этом Лоэгайрэ был очень занят – пытался пристроить у себя на голове рыцарский шлем под названием «жабья морда». Скорее всего, выменял недавно.
      Фейдельм появилась словно ниоткуда. Тролли расступились, пропуская ее вперед, и в их причудливой толпе возникла невысокая худенькая девушка с прямыми плечами. Золотое платье падало до самой земли, скрывая ноги, но по ее походке сразу было видно, что она идет босиком. Покрытые золотистым загаром руки были одного цвета с берестяными браслетами, застегнутыми выше локтя. Рыжие волосы перевязаны на лбу тонкой золотой ниткой.
      Она подняла глаза, черные в тени ресниц, и взглянула на солнце, не щурясь. Хелот не смог бы сейчас описать ее лица, озаренного этими глазами. Он даже не понял, красива ли она.
      Фейдельм перевела взгляд на чужого человека, на дакини, и теперь грустно смотрела на него.
      – Ты пришел, дакини, – произнесла она совсем тихо и слегка наклонила голову. Этот жест показался Хелоту невыносимо знакомым. Он сощурил глаза, пытаясь разглядеть ее получше, но радужное сияние, окутавшее девушку, почти полностью скрыло ее из виду, и только голос звучал мягко и приглушенно. – Ты – один из немногих в мире Аррой, кто не сотворен. Так сказали мне. Верно ли мне сказали, Хелот-дакини?
      – Тебе сказали верно, владычица Фейдельм, – ответил Хелот, неожиданно для самого себя наделяя юного эльфа титулом.
      Но она словно не заметила этого.
      – Лаймернк Окраина приходил. Военный вождь Народа просил помощи. Не знала, что ответить. Послала зов к несотворенным. Ты пришел. Есть еще несотворенные, они не ответили.
      – Скажи мне, что я должен делать, Фейдельм-Из-Радуги.
      На мгновение свет, окружавший ее, расступился, и Хелот увидел прямо перед собой ее лицо – широко расставленные светлые глаза, большой детский рот, золотистую россыпь веснушек.
      Хелот вздрогнул. Она слабо улыбнулась ему. На щеке показалась ямочка. Сомнений больше не оставалось.
      – Дианора! – закричал Хелот. Радужный свет вспыхнул так, словно Фейдельм стояла посреди огромного костра. Тролли зашевелились, начали угрожающе галдеть. Длинная Ветка сердито захлопал по земле плоской стеной. Спустя несколько секунд ослепительный свет померк, и из кольца Радуги выступила девушка, живая и невредимая. Ее золотые волосы припорошило пеплом, одежда потускнела, глаза погасли. Медленно, отчетливо она произнесла:
      – Ты назвал имя. Я не помню его. – Это твое имя, Дианора.
      – Быть может. Не помню. Слушай. Я звала тебя, несотворенный, чтобы сказать: убей Моргана.
      Теперь она уже не казалась Хелоту знакомой. Та Дианора, которую он помнил в доме святого Сульпиция, не была ни такой величественной, ни такой решительной. И такой горечи в ней тоже не было.
      Глядя на него ясными, беспощадными глазами, Дианора повторила:
      – Убей Моргана. Он сейчас силен, с ним много солдат. Убей исподтишка, пока он спит. Подлее подлых будь. Эту вину искупишь. Его солдаты разорвут тебя на части.
      Стало тихо. Хелот смотрел на маленького эльфа и молчал. Алькасар говорил – казалось, с той поры прошла вечность: «Дианора из другого народа. В ней древняя кровь. Может быть, из тех, кто жил на этих холмах до людей. Ведь был же здесь первый народ?» Может быть, Алькасар был прав...
      Тролль Шамотт вдруг ожил и зашамкал, переспрашивая:
      – Чего она хочет-то?
      – Чтоб убил, дядюшка Шамотт, – пояснил Алонд.
      – Убил? Дело хорошее, дело хорошее, хе-хе...
      – Ты кровавый пес, дядюшка Шамотт, – хмыкнул Тифлон.
      Старичок остался очень доволен эпитетом.
      – Да, – прогудел он в нос, – водились и за нами делишки... А кого убить-то надо? Может, пособить в добром деле?
      Но, узнав, что Моргана, старый тролль всполошился:
      – Нет, эдак и всех нас тут угробят! Кто он, герой-то? Дакини? Низшая раса! Что он понимает! Дакини все ненормальные, взять того же Моргана! Кому, кроме этих выродков, пришла бы в голову мысль сотворить Длинную Ветку, да и тебя, Тифлон, не к ночи будь сказано?
      – Нынче утро, дядюшка, – поправил Тифлон. – Какое имеет значение, утро, вечер! Скоро ни утра, ни вечера! Кто их звал сюда, этих дакини? Гадкие, дрянные. – Стереть их, стереть с лица земли!
      Старик энергично потряс головой, роняя труху, пробубнил себе под нос несколько воинственных призывов и снова погрузился в спячку.
      Фейдельм спросила Хелота:
      – Меч, который с тобой, – это Секач?
      – Да.
      – Убей Моргана, – повторила она.
      Его смерть не уничтожит ли всех сотворен– осторожно спросил Хелот.
      Я думала. Спрашивала богов. Только ту часть души, что была вложена Демиургом, – сказала Фейдельм. – Сотворенные не только от Моргана, они и сами по себе. Их свобода пребудет с ними. Чем больше в них свободы, тем больше останется после того, как убьешь Моргана.
      – Хорошо тебе говорить, Фейдельм, – зачастил Лоэгайрэ.
      – Тебе-то нечего бояться. Ты не сотворена. А нам каково?
      – Тролли тоже не сотворены, – заметил Длинная Ветка, – а все же часть Демиурговой души и в нас.
      – Мы отчасти порожденье Демиурга, – сказал Алонд, – а отчасти плод жизнедеятельности его безнравственных творений...
      – Эк загнул! – снова ожил Шамотт. – Сдохнем мы все, вот и весь сказ. Эхх...
      – Вся моя жизнь проходит в страхе, – заговорила Фейдельм. – Я слышу страх каждого из вас. Мне больно болью каждого из вас. Давно я не слышала радости.
      – Так-то оно так, а все же вдруг этот сумасшедший Морган Мэган уничтожит нас всех в миг своей смерти? – не сдавался Лоэгайрэ. – Говорят, колдуны мертвые сильнее, чем живые. Да и вообще, не стал бы я доверяться дакини.
      – Не стал бы доверять дакини? – подал голос вдруг Форайрэ. – Ха! А Секач им кто отдал?
      – Это... я... так вышло. Выгодный же был обмен, как отказаться! Да кто же знал, что все так обернется?! – рассердился наконец Лоэгайрэ.
      Хелот вынул из кожен Секач, взглянул на надпись, сделанную светящимися рунами.
      – Я убью его, – сказал он. – Я убью его, Диано-ра-Из-Радуги.
      На рассвете Морган, взяв с собой одного Алькасара, углубился в чащу леса. Во-первых, создателя мутило после вчерашних возлияний и ему хотелось побыть вдали от чужих физиономий. Во-вторых, он решил самолично произвести разведку и пометить те валуны, которые надлежит уничтожить в первую очередь, чтобы не тратить времени и сил на разбивание неодушевленных предметов.
      Сарацин смотрел, как Моргана выворачивает наизнанку возле источника мудрости. Наконец, умывшись, Морган Мэган пробормотал:
      – В таком-то состоянии я и сотворил этих Болотных Мороков, будь они неладны... – Ты говоришь о вчерашнем малыше? Морган поднял голову и посмотрел на сарацина, подчеркнутое безразличие которого начинало уже раздражать Демиурга.
      – О нем. Но почему ты называешь его «малышом»? Он старше тебя лет на четыреста.
      – Он маленький, – сказал Алькасар. – Он слабый.
      – Зато зловредный. Зря ты за него заступился. Ты рисковал лишиться моей милости, Алькасар.
      Сарацин пожал плечами.
      – Это неважно, – отозвался он. – Зачем мне твои милости, Морган Мэган?
      – О-ох, – простонал Морган, снова хватаясь за горло. – Зачем я столько пил?
      – Это совесть бунтует, – сказал Алькасар. – Тебе не хочется убивать свой мир. Тебе хочется его спасти.
      – Заткнись, – хрипел Морган. У него не хватило сил даже на то, чтобы сжать кулак, и он тихо захныкал от слабости. – Уйди с глаз, рябая морда. Ненавижу вас всех. Со всех сторон смотрят... глаза, глаза, глаза...
      Он застонал и сжал голову ладонями. Алькасар покусал нижнюю губу, как будто обдумывал что-то. Он стоял над поверженным Демиургом и пытался понять, какое чувство зарождается сейчас у него в душе. Одно мгновение он был близок к тому, чтобы вонзить в беззащитно открытую спину нож и на том покончить с этой чудовищной историей. Но внезапно странное сияние между деревьев привлекло его внимание. Алькасар поднял голову, присмотрелся – и вдруг закричал от страха.
      Морган подскочил:
      – Что с тобой? Почему ты орешь?
      Алькасар зажал рот ладонями, но и поверх ладоней смотрели насмерть испуганные черные глаза, в которых не осталось ни искры разума. Это был взгляд затравленного животного.
      Морган огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Ни чудовищ, ни великанов. Говорили что-то про огнедышащего дракона, которого сманили на свою сторону мятежники, но и этого чудовища поблизости не наблюдалось. Морган пожал плечами и думал уже обругать сарацина, как вдруг и он заметил сияние среди серебряных стволов.
      Там клубился свет. Пестрые нити, окрашенные в чистые, прозрачные цвета, сплетались и расплетались, как будто катился клубок, свитый из солнечных лучей. И этот клубок света приближался. Шаг за шагом, толчок за толчком рос он, становился все больше, все ярче, все светлее. Вот уже стала заметна фигура женщины, ступающей в центре этой сферы. Можно было разобрать, что свет окутывает ее, точно плащом, что от каждого се движения взлетают и опадают световые полосы. Она остановилась неподалеку и развела в стороны руки. И в тот же миг свет как будто собрался между ее рук, поднялся над головой, и нити, прежде запутанные, расправились, превращаясь в Радугу.
      На эту-то Радугу и смотрел Алькасар глазами, полными ужаса.
      Но женщина не замечала его. Неподвижный взгляд ее остановился на Мэгане.
      – Морган, – тихо проговорила она, и волны грусти и покоя окутали бродячего мага. – Морган Мэган...
      Искаженное злостью лицо Моргана дрогнуло и смягчилось.
      – Кто ты? – спросил он шепотом, и ответила:
      – Я не помню своего имени. Я голос, богам. Я любовь и справедливость.
      – Здравствуй, Фейдельм Прекрасная, – громко произнес Морган. – Так, кажется, назвали тебя в этом мире дети великой реки Адунн?
      – Ты Морган Мэган, – сказала девушка. – Ты умрешь. Так решил Народ великой реки Адунн.
      – Вы что, все в сговоре с моей матерью? – возмутился Демиург. – Это она подослала тебя?
      – Твоя мать не знает. Твоя мать не согласилась бы убить тебя, Морган Мэган. Это мое решение.
      Морган отступил на несколько шагов. Он хорошо знал, что там, в Шервудшире, эта девушка была обыкновенным человеком – дакини, как здесь говорят. И когда он открыл для нее ворота Радуги и когда дал ей часть своей Силы – и тогда он знал, что она всего лишь человек. Но теперь он не был в этом уверен. Слишком хорошо сжилась она со своей ролью. Слишком уж послушна была ей Сила Радуги. Моргана бросило в холодный пот. Что, если каждое из его творений обрело самостоятельную жизнь? Полностью самостоятельную? От него не зависящую? «Слишком много нужно еще узнать о космогонии и эсхатологии», – подумал Морган и дал себе твердое слово: бросить пить и закончить университет в Гейдельберге.
      – Убирайся, – выговорил Морган Мэган немеющими губами.
      – Я знаю, кто ты. Ты не богиня.
      – Я не богиня, – согласилась девушка. – Мое старое имя Дианора. Так мне сказали. Я не помню. Ты помнишь?
      – Да, – кивнул Морган. – Я помню. Ты Дианора, и я спас тебе жизнь. Хорошо бы ты не забыла и об этом.
      – Буду помнить. Но это неважно. Ты умрешь, Морган Мэган.
      – Ведьма! – крикнул Морган, чувствуя, что его одолевает страх. Он подскочил к девушке, чтобы схватить ее за плечи, и отдернул руку – его обожгло.
      Радуга засияла ярче, и вот уже языки разноцветного пламени лижут тонкую фигурку в золотистом одеянии. Белый мех на ее плечах раскалился и начал мерцать красным светом. Потом по нему побежали фиолетовые, желтые, синие волны.
      Алькасар, который все это время пытался побороть страх, услышал из всего этого диалога только одно: имя Дианоры. Он с трудом поднялся на ноги. Имя прозвучало снова, на этот раз из уст самой девушки.
      И когда пламя охватило ее, он закричал: «Дианора!» – и бросился к ней. В этот миг ему уже не было страшно. Он знал, что скоро ему предстоит умереть, если он не оставит Моргана. И если Алькасару суждено погибнуть в огне, то пусть будет так. Может быть, он успеет увидеть ту женщину, которую, как говорил Хелот, он любил в своей прошлой жизни.
      Но он не погиб. В кольце пылающей Радуги царила приятная прохлада. И еще одно странное ощущение удивило его: безопасность. Пока между девушкой и остальным миром горело это кольцо, никто не мог причинить ей вреда. Более того, если смотреть на мир сквозь горящую Радугу, то ни одна из мирских забот не покажется существенной.
      Дианора стояла, окруженная покоем, миром и любовью, и, когда Алькасар шагнул в этот мир, тишина окутала и его. И разом отпустила боль, забылся ужас, остались позади долгие ночи, полные чудовищных сновидений, бесконечные дни с их неутоленной тоской. Она смотрела на него и улыбалась, и детское ласковое лицо девушки казалось странно знакомым.
      – Я Дианора, – сказала она. – Я Дианора, хоть и не помню об этом.
      – И я не помню, – признался он. – Сказали, меня звали Алькасар.
      – Пусть будут такие имена. – Дианора улыбнулась.
      – Сказали, что я любил тебя, – продолжал он. Она покачала головой, рассыпав по плечам золотые волосы.
      – Я не помню и этого. Но если мы останемся живы и мне придется выбирать, я выбрала бы тебя.
      Он серьезно смотрел на нее, хмуря длинные брови. Потом спросил: – Могу я дотронуться до тебя? Вместо ответа она положила обе руки ему на плечи. Он сжался, ожидая боли, но снова ничего не произошло. Только тепло и нежность ее прикосновения. Тогда он провел ладонью по ее щеке. Опять ничего. Дианора привстала на цыпочки и поцеловала его в губы. И тогда посыпались искры. Разноцветные искры, всех семи цветов. Дианора расхохоталась. Откуда-то издалека до них донесся пьяный рев. Оба разом повернулись и посмотрели на Моргана. Казалось, он находится не рядом, а за тысячи миль. Они смотрели на него сквозь Радугу и видели таким, каким он был – несчастным, одиноким человеком, который запутался в собственных преступлениях и ошибках.
      – Бог ты мой, я же просила Хелота убить его, – сказала Дианора.
      – Не надо было делать этого, – отозвался Алькасар. – Хелот рыцарь. Если он обещал, он сделает. Зря просила. Ты убила этим двоих. Знаешь как говорят: собрался мстить – копай сразу две могилы.
      Сарацин еще раз взглянул на Моргана. Тот сидел, скорчившись на старой коряге, – бледный, со слипшимися светлыми волосами, один глаз смотрит прямо на них, и в нем застыло недоумение, второй, больной, бельмом таращится из-под скошенного века.
      – Морган болен, – сказала Дианора. – Как я не подумала об этом раньше! Мне нет прощения, друг мой. Он нуждается в нашей помощи, а мы изыскиваем способ уничтожить его.
      – Молчи. – Он сжал ее руку. – Не говори ничего. Ты правильно поступила. Я забыл. Морган убийца.
      – Морган болен, – повторила она. – Быть может, я сумела бы его вылечить...
      – Ты не видела, как он убивает. Они доверяют ему, ведь он их создал. Они безобразны, но он их такими создал. Они покорны ему, а он бьет по ним Моргенштерном...
      – Он убивает сам себя, – сказала Дианора. – Он хотел помочь мне. Он говорит, что спас меня от смерти.
      – Может быть, – пробормотал Алькасар. – Он и меня спас. Но Морган сделал слишком много зла. Владычица Оленьего Леса задумчиво ответила: – Не делает зла лишь тот, кто вообще ничего не делает. Не действия избегать следует, но лишь неподвижности и отвратительной лености. Слушай историю. Был святой Сульпиций, мой крестный отец. И вот что он однажды сказал. К нему пришел на исповедь один рыцарь. Крестоносец, который много убивал и часто обнажал свой меч ради наживы. Он совершил множество преступлений и покаялся во всех. И святой спросил его: «Будешь ли ты еще совершать подобные непотребства, дитя мое?» И «дитя», по локти обагренное кровью, сказало: «Да, но сейчас отпусти мне грехи». И святой отпустил ему грехи и сказал: «Ты таков, сын мой, каков ты есть. В тебе слишком много жизни. Стало быть, не в том спасение твоей души, чтобы сидеть на месте. Кради, убивай, прелюбодействуй, но только не стой на месте, ибо нет ничего более смрадного, чем гниющая душа». И с тем уехал тот рыцарь.
      – Какова же душа у Моргана, Дианора? Дианора положила ладонь ему на губы, улыбнувшись, когда жесткая борода царапнула ей руку.
      – У Моргана душа больна и истерзана. Но не гниет. Боль чиста. Боль, как огонь, – сжигает и оставляет чистый пепел.
      Алькасар осторожно отвел ото рта ее руку и прикоснулся к ней губами.
      – О чем ты говоришь, Дианора? Что может вырасти из пепла?
      Дианора тряхнула головой, отбрасывая с лица золотую прядь.
      – Из пепла может вырасти новый феникс, – сказала она.
      Хроальмунд Зеленый встретил Хелота с Лохмором в нескольких милях от источника мудрости.
      Первым заметил Болотного Морока дракон: внезапно Лохмор остановился, шерсть на его загривках поднялась, и он еле слышно зашипел.
      – Что там, Лохмор? – спросил Хелот. – Что ты заметил?
      Дракон ударом лапы разрыл мох и вытащил из-под коряги странное существо, покрытое чешуей. Оно имело жалкий вид. На чешую налипла грязь, кое-где к ней пристали клочья волос и пятна крови. Две чешуйки были сорваны, и ранка загноилась. Большие круглые глаза существа испуганно уставились на огнедышащего дракона.
      – Ой! – сказал Лохмор, дурашливо цепляя его лапой и опрокидывая на спину. Существо пронзительно заверещало и принялось отчаянно размахивать ручками. Хелот заметил между трех растопыренных пальцев небольшие перепонки.
      – Оставь его, Лохмор, – сказал он дракону и сел перед существом на корточки. Оно растянуло большой рот в плаксивой улыбке.
      – Кругом дакини, – пробормотало оно, – только смерть, только убийство и жажда крови. Десять мудрецов отвернулись от нас.
      И оно обречено закрыло глаза большими морщинистыми веками без ресниц.
      – Кто ты? – спросил Хелот.
      Не открывая глаз, существо ответило:
      – Хроальмунд Зеленый, Болотный Морок, из рода похмельных троллей, созданных в дурной час Демиургом нашим Морганом Мэганом, да будет проклято его имя, да будут преданы забвению его дела.
      От удивления Хелот с размаху сел на сырой мох.
      – Прости, Хроальмунд, я не вполне понял. Что значит «похмельные тролли»?
      – Ну что тут объяснять? – Существо сердито уставилось на Хелота. – Ты хочешь убить меня. Так убивай поскорее и не докучай мне своими вопросами.
      – Я вовсе не хочу убить тебя, – возразил Хелот. – Я служу замку Аррой и сейчас... – Он замялся. – Словом, Хроальмунд, я не враг тебе, если ты проклинаешь Моргана Мэгана.
      – Я проклинаю Демиурга потому, что прежде поклонялся ему. А кто ты такой, чтобы проклинать его? Ты – жалкий дакини. Ты не понимаешь величия божества. Тебе недоступно представление о растоптанной вере.
      – Да, – сказал Хелот, чувствуя, что начинает сердиться на это, казалось бы, безобидное и жалкое существо. – Мой бог никогда еще не предавал меня, хотя я частенько забывал помянуть его в молитвах перед сном.
      – Неважно, – отрезал Болотный Морок. – По-хмельные тролли – одно из почтеннейших сословий мира Аррой, хотя по ряду причин мы вынуждены скрываться и вести тайный образ жизни. Нам ведома та сторона жизни Демиурга, что сокрыта от остальных. Мы – его пьяные кошмары, его ночной бред, его алкогольные муки, его подавленные эмоции и неудовлетворенные желания.
      – Господи, сколько же еще вас, уродов, было создано в этом несчастном мире! – воскликнул Хелот, не удержавшись. – Морган разбрасывал свою созидательную силу налево и направо, и я сомневаюсь, чтобы он соображал, что именно он творит. Прости ему, Иисусе...