Когда Морган склонился над глазом, глаз моргнул и зрачок сузился.
      – Привет, – сказал Морган Мэган. – я Демиург.
      Тут до него дошло, что глаз при всем желании не может ему ответить, и поэтому он лишь улыбнулся и по-собачьи прильнул к воде. Глаз наполнился светом. Прохлада пробежала по всему телу создателя, и вдруг он ощутил себя могущественным и великодушным – таким, каким и положено быть Демиургу. И ему снова захотелось улучшить свой мир, и только усилием воли он удержал себя от немедленного акта творения.
      Растянувшись под сосной, Морган заложил руки за голову и, улыбаясь, уставился в высокое небо. Вот так он пролежал несколько месяцев еще до сотворения Народа, сразу же после побега с каторги. Только сейчас Мэган осознал, что это были лучшие дни его жизни. И он своими руками положил им предел, когда занялся усовершенствованием совершенного.
      В воздухе настойчиво потянуло дымком. Морган насторожился. Где-то неподалеку жгли костер. И это было странно. В Серебряном Лесу никто не жил, это было место уединения и медитации Демиурга. Сейчас он вспомнил об этом. Морган поднялся и медленно пошел на запах.
      Вскоре он вышел в черную сырую низину, где изредка мелькали среди обнаженной земли ядовито-зеленые кочки болотной травы. На самом краю низины горел костерок, бледный в дневном свете, а возле него сидел какой-то человек. Он был очень высок – выше двух метров. Крупный, но не толстый, он не поражал и обилием мускулатуры. Однако же великаном его тоже не назовешь. Морган Мэган покачал головой. Он не помнил, чтобы творил подобную породу существ. Похоже, космогонический процесс совершенно вышел из-под контроля Демиурга.
      Великан-невеликан помахал Моргану рукой и что-то крикнул громким веселым голосом, показывая на свой костер. Создатель осторожно прошел по краю низинки, ломая сухие ветки.
      – Привет, – сказал незнакомец. – Мое имя Иллуги.
      У него было круглое лицо и круглые светлые глаза, и казался он существом спокойным и добрым.
      – Я Демиург, – мрачно отозвался Морган Мэган. – Откуда ты взялся, Иллуги? Я тебя не творил. Иллуги улыбнулся:
      – Я слышал о тебе, Морган Мэган. Добро пожаловать.
      – Если ты слышал обо мне, то какого черта ты поселился в моем Серебряном Лесу? Тебе разве не говорили, что здесь заповедная зона?
      – Что значит «заповедная зона»? Я поселился здесь потому, что в Серебряном Лесу никто не живет.
      – Потому и не живет, что я запретил. Здесь я предаюсь размышлениям без помех, в тишине и уединении.
      – Я не шумный сосед, – сказал Иллуги. – И тоже люблю уединение. Лес большой, Морган, вряд ли мы помешаем друг другу.
      – Да как ты разговариваешь с создателем, ничтожное насекомое! – загремел Морган Мэган, который головы на две был меньше Иллуги ростом. Иллуги ухмыльнулся.
      – Я вежливо с тобой разговариваю, – заметил он. – Если прогневал тебя, извини. Я так редко вижу живую душу, что уже отвык от манер. Говорю то, что думаю. Сейчас так не принято?
      – Откуда я знаю? – буркнул Демиург. – Я тоже редко общаюсь с людьми. Впрочем, ты же не человек... А кто ты, собственно, такой?
      – Я тролль, – сказал Иллуги и покраснел. – Ты, должно быть, знаком с моей дочерью, Имлах. Той, которую взял в жены Теленн Гвад.
      – Имлах – тролльша? В первый раз слышу! – Морган Мэган уставился на Иллуги, полуоткрыв рот. – А откуда вы взялись, тролли? Хоре милосердный, я же вас не создавал!
      – Мы сами создались, – пояснил Иллуги, – от союза великанов и гномов. Не смейся, – добавил он, видя, как Демиург побагровел и начал давиться, – такой союз оказался возможным и породил уродов и чудовищ, которых и Народ, и великаны, и гномы одинаково презирают. Мы презреннее, чем дакини.
      – Но ты же не урод, Иллуги, – машинально пробормотал Морган Мэган, не удержавшись от того, чтобы скользнуть вороватым взглядом по лицу и фигуре своего собеседника. – По крайней мере, я ничего в тебе не замечаю.
      – У меня был третий глаз, – сказал Иллуги.
      – Ну и где же он? Почему на лице не носишь?
      – Берегу, – пояснил Иллуги. – Это глаз провидческий. Мало ли что может случиться. Подерусь с кем-нибудь или зверь вышибет, а то и на ветку напорешься. Жалко... Я храню его в источнике, который бьет между корней большой сосны... Этим глазом я видел, как ты вошел в лес, как пил воду, как отдыхал возле ключа...
      – Поселился в моем лесу, – горестно произнес Морган Мэган, – захламил мой источник своим барахлом...
      – Скажи, создатель, правду ли говорят, будто бы ты раскаиваешься в том, что создал драконов?
      По серьезности тона, которым Иллуги задал вопрос, Морган догадался, что речь зашла о том, что волнует всех обитателей мира Аррой. Поскольку Морган еще не успел посмотреть, как поживают драконы (он сотворил их в прошлое свое посещение и пока что не удосужился навестить), то ответа на этот вопрос у него не имелось. Тем не менее он сказал:
      – В общем... Наверное, да. Главное – благо Народа. Если Народ недоволен драконами, Демиург обязан выяснить, в чем причины недовольства и принять меры.
      – Разве ты уже не принял мер, создатель? – Иллуги казался удивленным.
      Теперь Морган насторожился. Он привык, чтобы ему приписывали различные намерения, как правило греховные, но в данном случае ему пытались навязать чье-то безответственное деяние.
      – Какие меры я принял? – очень осторожно спросил Морган.
      – Разве ты не призвал в мир Аррой свою мать, царственную Боанн, речную богиню, которая взялась навести порядок и извести супостатов, сиречь драконов?
      – ЧТО? – Морган Мэган подскочил, побледнев. Сердце у него упало. – КОГО я призвал?
      – Боанн, речную богиню. Ты же создал реку и дал ей имя своей царственной матери!
      – Да, я сделал это – сдуру или по пьяни, сейчас уже не помню. Кажется. – Морган призадумался, силясь извлечь из глубин памяти этот свой необдуманный поступок (а сколько их еще было! Ой-ой...) – Ну да, я посетил гномов в их подземных пещерах, полюбовался, как они катают тачки, обогащают руду... Охота пуще неволи – вкалывают так, что мои надсмотрщики на каторге рыдали бы от восторга, хоть они и бесчувственные монстры, лишенные человеческих чувств,,. Даже их бы проняло! Какое трудолюбие! Какая изумительная алчность! Потом гномы пригласили своего творца на пир. Они всегда меня кормят и поят до отвала, заискивают. И как я напьюсь до бесчувствия, так пристают – то им золотоносную жилу сотвори, то алмазоносные кимберлитовые трубки. Я из-за них прочитал все геологические пособия, какие только откопал в Александрийской библиотеке. В тот раз они здорово перестарались, накачивая меня вересковым медом. Я впал в слезливую сентиментальность и с тоски по материнской ласке создал реку Боанн... Протрезвел, ужаснулся, но было уже поздно. А теперь, говоришь, эта стерва прослышала и пробралась в мой мир?
      Лицо Иллуги выражало ужас. – Не говори так о правительнице! Она услышит, она придет, страшен будет гнев ее!
      – Да прекрати ты! Не мракобесничай. Я – Демиург, так что ж ты боишься какой-то правительницы? Кто она предо мной? Да знаешь ли ты, что твоя любимая Боанн как только выродила меня, так сразу выбросила на берег и больше своим сыночком не интересовалась? Я рос как сорная трава. Беспризорно. И когда меня осудили на эти проклятые рудники, она и пальцем не шевельнула, чтобы меня вызволить.
      – И все же Боанн – великая правительница. Она пришла в Аррой, встав из вод потока. Прекрасной была она, как утренняя заря. Одетая во все алое, с волосами цвета зимнего заката...
      – Розовыми, что ли? – перебил Морган Мэган. Иллуги укоризненно взглянул на него.
      – Золотыми, – поправил он Демиурга. – Она стояла на спине белой лошади и, подняв руки с обращенными вперед ладонями, так заговорила: «Ведомо мне, что создатель земель ваших, о тролли, гномы и великаны, Морган Мэган, называющий себя магом, необдуманно, в порыве гнева или же под влиянием горячительных напитков сотворил злобное племя драконов и поселил их за рекой...»
      – Перед кем это она так распиналась? – снова встрял Морган Мэган.
      – Перед народом холмов, – пояснил Иллуги. – Так рассказывают. Мне продолжать, или я вызвал твой гнев, и мне лучше не искушать судьбу?
      – Продолжай, – мрачно разрешил Морган. – Ты же не виноват в том, что моя мамаша – набитая дура.
      Иллуги покосился на Моргана с нескрываемым ужасом и пробормотал:
      – Не говори так. Ты Демиург, тебе ничего не будет, а меня она покарает страшными карами за то, что я слушаю подобные речи.
      – Ладно, не буду. Что она еще сказала? – Она сказала, что всякий, кому дорог мир Аррой и Лес, где высокие деревья, не должен ни есть, ни пить спокойно, покуда жив хотя бы один дракон. И многие отправились в поход на супостатов, но мало кто вернулся – драконы уничтожили много гномов и троллей бессчетно. Тогда гномы объявили, что не могут больше рисковать, ибо малым числом не смогут добывать драгоценные камни в потребных количествах, и ушли в свои горы. Но все же немало гномов осталось. А тролли никак не могли угомониться, но и второй поход не принес удачи... 'Тогда и пошла молва о девушках, отдаваемых драконам на растерзание. Я, правда, не видел ни одной такой девушки, но дыма без огня не бывает. Потому и отдал свою дочь Имлах за великана, лишь бы она ушла из этих краев.
      – Так, так. Продолжай. – Морган был мрачнее тучи.
      – Словом, ныне у Городищенской Лавы на реке Боанн стоит кордон. Следят, чтобы никто за реку не ходил под страхом смерти.
      – Это еще чье дурацкое распоряжение? Тоже матушкино?
      – Разумеется. И оно не дурацкое, а очень предусмотрительное. «Одно дело доблесть, другое – удача» – так сказала царственная Боанн, когда призвала отказаться от священной войны, жалея свой народ.
      – ЧЕЙ народ? – поразился Морган. – Это МОЙ народ! Ай да маменька! Всплыла из пучины водной спустя столько лет! Конечно, кому не охота прийти на все готовенькое и начать наводить свои порядки! Лучше попробовала бы сотворить что-нибудь свое! Трудиться-то никто не любит, всем дай попользоваться! Я ей покажу!
      Он встал. Иллуги тоже поднялся на ноги. Непостижимым образом тролль вдруг стал ниже ростом, чем Демиург. Морган Мэган грозно заявил:
      – Здорово ты ее, Робин. свободен делать все, что ему вздумается. Хочет воевать – пусть воюет. Хочет лгать, красть, прелюбодействовать – пусть лжет, крадет и прелюбодействует, хоть это и не похвально. Это ЕГО дело, и незачем всяким земноводным дурищам вмешиваться со своими указаниями!
      – Создатель! – отчаянно вскричал Иллуги. – Мне не следует слушать твои речи!
      Но Морган уже рассвирепел, и его было не остановить.
      – Молчи, презренный! – загремел он. – Не смей называть меня «создатель»! Я создавал несовершенных, но свободных и бесстрашных людей. Я не создавал трусов и лизоблюдов!
      И оттолкнув от себя Иллуги, Морган Мэган бросился бежать в чащу Серебряного Леса.
      Лаймерик сунулся в комнату, где Хелот был занят делом: изучал карту мира Аррой, взятую у баронессы.
      – Хелот из Лангедока, – торжественно провозгласил маленький человечек, останавливаясь на пороге. – Имлах по прозванию Кукушкин Лен из Серебряного Леса приглашает тебя на приватную беседу в круглой гостиной замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.
      Эту тираду он выпалил единым духом, ни разу не споткнувшись.
      Хелот улыбнулся и отнял карту у горностая, который вцепился в угол зубами и норовил утащить ее. – Хорошо, Лаймерик, я иду. – Я передам госпоже Имлах из Серебряного Леса, что Хелот из Лангедока оповещен о приглашении и направляется в круглую гостиную замка Аррой...
      – Да, конечно, – перебил его Хелот, но Лаймерик лишь удостоил его взгляда исподлобья и непоколебимо завершил:
      – ... замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.
      И, повернувшись к Хелоту спиной, величаво удалился.
      Хелот свернул карту трубкой и последовал за забавным глашатаем баронессы. Имлах уже ждала его. Быстро кивнув Хелоту, она обернулась к Лаймерику, который застыл в торжественной позе, не обращая внимания на двух горностаев, атакующих кисточки с его парчовых туфель. Распушив хвосты и прижав круглые ушки, звери с кудахтающим звуком предпринимали атаку за атакой, пока Лаймерик не схватил одного из них (второй тут же умчался прочь).
      – Благодарю тебя, Лаймерик Окраина. Твои услуги замку Аррой неоценимы.
      – Я рад, если это так, госпожа Имлах. Я могу идти?
      – Разумеется.
      Поклонившись, Лаймерик с достоинством отбыл, унося на руках притихшего горностая.
      Хелот проводил его удивленно-смешливым взором, но Имлах опять не поддержала веселости своего гостя. Она подняла брови и сжала рот, всем своим видом давая Хелоту понять: любая, самая невинная насмешка над Лаймериком не вызовет у нее одобрения.
      – Скажи, Хелот, что ты намерен делать дальше? – заговорила Имлах.
      – Не знаю. Я хотел бы отправиться в селение к Народу и потребовать, чтобы мне отдали назад моего оруженосца, но ты запретила мне это делать.
      – Идти в селение не требуется. Сегодня прибыл посыльный и привез твоего мальчика. Его признали за дакини и возвращают тебе.
      Выражение лица Имлах насторожило Хелота.
      – С ним что-то случилось? – спросил Хелот, чувствуя, что сердце у него падает.
      – Они убили его?
      – Нет. Они не хотели его убивать. С какой стати? Он не причинил им зла. Напротив, они думали принять его в свою семью. Ведь это великая честь – 1 принадлежать к Народу.
      Ответ Имлах понравился Хелоту еще меньше, чем тон, которым она говорила.
      – Твои слова уклончивы, Имлах, – сказал он. – Что с ним? Он жив?
      – Пока жив. Идем, я хочу показать тебе его. Она поднялась и повела Хелота вверх по узенькой винтовой лесенке на верхний этаж башни, где возле узкого окна на большой кровати лежал очень маленький Тэм Гили.
      Хелот осторожно подсел к нему. Он заметил, что на ушной раковине мальчика запеклась кровь, и прикусил губу.
      – Тэм, – позвал Хелот. – Это я, Хелот.
      Мальчик открыл глаза и очень тихо сказал:
      – Я рад, что это вы, сэр. Она больше не вернется?
      – Кто?
      – Фейдельм.
      – Кто это?
      – Она красивая и страшная, – прошептал Тэм. – Она как в тумане, как из-под воды... Я думаю, она ведьма, сэр.
      – Это она тебя покалечила?
      – Я не знаю. Она коснулась меня, и ударила молния. Мне показалось, что она не хотела этого. Я боюсь.
      – Чего ты боишься, Тэм?
      – Здесь была еще одна женщина. Кто она?
      – Это госпожа Имлах, хозяйка замка Аррой. Она тебе поможет. Ты будешь слушаться ее, хорошо?
      – Конечно, – сказал Тэм, – раз вы так приказываете. Я могу попросить одну вещь, сэр?
      – Попробуй.
      Тэм закрыл глаза.
      – Я очень голоден, – сказал он. – Не могли бы вы принести мне немного хлеба?
      Имлах, внимательно слушавшая этот диалог, подпрыгнула и захлопала в ладоши.
      – Получилось! – крикнула она. – «Голод – первый признак жизнеспособности умирающего» – так говорит отец медицины Шумукан. Ай да Имлах! Ай да Кукушкин Лен! Получилось!
      – И, повернувшись к Хелоту, зачастила: – Это было совсем новое заклинание, довольно рискованное. Я призывала Силы Радуги оставить его. Ведь Сила Фейдельм – в той Радуге, которая окружает ее, понимаешь, Хелот-дакини? Ах, как я рада! Сам Морган Мэган признал бы, что я права, если бы мог видеть мою работу. И вдруг зевнула.
      – Устала. Работа кропотливая. Да и кроме того, нервная: был страшный риск напороться на чужое заклинание, которое по какой-либо причине не сработало и застряло в... – Она щелкнула пальцами. – Не могу объяснить. В том поле, которое есть у каждого существа. Это было опасно. Но теперь все позади и...
      Хелот прервал ее восторженные излияния:
      – Я вынужден напомнить тебе, Имлах, что мальчик попросил хлеба. Нельзя ли позвать кого-нибудь из слуг,..
      Через несколько секунд в сопровождении пяти прыгающих горностаев в комнату церемониальным шагом вступил Лаймерик. На вытянутых руках он нес большую краюху хлеба с углублением в середине. Углубление было заполнено сметаной.
      Склонившись, он поставил каравай на одеяло и отступил на два шага.
      – Вкушай, отпрыск дакини, – проговорил Лаймерик.
      Тэм принялся за еду, поблагодарив величавого слугу светлым взглядом. Хелот с удивлением заметил, что надменный мастер горностаев слегка улыбнулся.
      По случаю очередного блистательного успеха баронессы Имлах в области магии и чародейства барон Теленн Гвад устроил грандиозное пиршество. Были приглашены также и соседи: военный вождь Народа Отон Осенняя Мгла, великий друид Народа Агафирс Медвежья Шкура, младшие вожди Онха и Харьян с женами и подругами.
      Из Серебряного Леса прибыл Иллуги с четырьмя Друзьями. Появление Иллуги вызвало всеобщий восторг. Имлах прыгала и целовала отца, барон от души жал ему руку и представлял по очереди всех своих гостей, путая имена жен и подруг приглашенных вождей. Когда они заносчиво поправляли его, Теленн Гвад пропускал их замечания мимо ушей.
      – Добро пожаловать, Иллуги, – гудел барон. – Я благословляю день и час, когда ты предложил мне в жены свою дочь. Кукушкин Лен – умница. А теперь вдобавок из нее получилась настоящая колдунья. Мало кто из великанов может похвалиться такой супругой.
      Имлах стояла рядом, пунцовая от радости, и теребила белый фартук, накрахмаленный по случаю празднества. Фартук она надела не потому, что своими искусными реками готовила огромного кабана, запеченного целиком и нашпигованного пряностями и яблоками. Вовсе нет! С тушей-то она как раз возилась без всяких фартуков. Но барон настаивал на том, чтобы во время торжества супруга владельца замка Аррой была облачена в национальный костюм. Имлах повязала белый кружевной фартучек поверх заляпанной жирными пятнами полосатой юбки, и туалет баронессы сочли вполне законченным.
      – А это наши гости, – продолжал барон, выталкивая вперед Хелота. Лангедокский рыцарь чувствовал себя немного не в своей тарелке среди этого сборища великанов. По случаю праздника Иллуги надел свой третий глаз, и это также смущало Хелота, к подобным вещам мало привычного. – Познакомься, Иллуги: Хелот из... Как там он называется, твой город?
      – Лангедок, – ответил Хелот. – Это не город, это целая страна.
      – Словом, оттуда. Хелот его имя. Он дакини. И с ним мальчонка... Как тебя зовут, ребенок?
      – Тэм Гили, сэр. – Тэм таращился на диковинных гостей баронского замка с нескрываемым любопытством. Хелот заметил с долей зависти, что мальчик совершенно не испытывает страха перед этими существами, которые были, мягко говоря, не вполне похожи на людей. После болезни Тэм еще был довольно слаб однако это не могло умерить его восторгов: ему нравились великаны.
      – Хо! – рявкнул барон. – Тэм Гили, что ж, неплохое имя. Я встречал имена куда менее благозвучные. Например, Онха...
      И он оглушительно захохотал, заметив, как побагровел от гнеза младший вождь и как вытянулась стрункой его надменная супруга.
      – Мы пришли сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления, Теленн Гвад, – начал было Онха, но барон добродушно отмахнулся.
      – Прости, Онха, сорвалось с языка. Я ведь немного выпил перед приходом дорогих гостей.
      Иллуги с интересом разглядывал Хелота и мальчика.
      – Вы тоже великан, Иллуги? – спросил Хелот.
      – Нет, – ответил житель Серебряного Леса.
      – Я тролль. А вы...
      – А я дакини, – улыбнулся Хелот. – Мне объяснили, что это презренная раса. – И вас это не смущает?
      – Ничуть. Ведь у меня на родине нет ни великанов, ни Народа...
      Но поговорить им помешал неугомонный барон, который снова вмешался:
      – Что ж ты, Иллуги, не представишь нам своих друзей? Явился не один, так познакомь почтенное собрание с гостями.
      Иллуги поклонился и указал на маленького человечка с неприятной носатой физиономией, на которой сердито сверкали ярко-синие глазки. Он был облачен в кожаную курточку и кожаные штаны, заправленные в мягкие сапожки. Серые волосы человечка топорщились во все стороны.
      – Гном Лоэгайрэ, мой ближайший сосед, – провозгласил Иллуги. – Почтеннейший из рода гномов...
      – В роду гномов не бывает почтеннейших, – заметил как бы между прочим великий друид Народа.
      Гном яростно повернулся к нему и шевельнул кончиком длинного носа. Однако Теленн Гвад вмешался и предотвратил схватку:
      – Иллуги, несомненно, хотел сказать, что для рода гномов Лоэгайрэ является почтеннейшим. Что же касается Народа, то господин Лоэгайрэ не имеет к нему никакого отношения...
      – Что верно, то верно, – пробурчал Лоэгайрэ. Они с друидом обменялись неприязненными взглядами, однако до открытой вражды дело не дошло.
      – Другой мой ближайший сосед – Форайрэ из рода троллей, – продолжал Иллуги, положив руку на плечо коренастого рослого тролля с тремя глазами, приплюснутым носом и копной соломенных волос. Он был одет в кожаную юбку в складочку и кожаные сандалии с ременным переплетом до колена. Тролль растянул свою пасть в приятнейшей улыбке и молча протянул барону когтистую волосатую лапу.
      Барон с чувством пожал ее.
      – Приятно встретить поистине могучую персону, – сказал он одобрительно.
      Тролль польщено заржал.
      Имлах хихикнула и прикрыла рот ладошкой.
      – Хорошо, хорошо, – продолжал барон и окинул взглядом прочих своих гостей. – Господа, вы запомнили имена этих господ? Я спрашиваю так на всякий случай – вдруг вам вздумается выпить на брудершафт или еще что...
      Он обернулся и посмотрел на двух троллей, которых также привел Иллуги. Те и вовсе не были человекоподобны: один напоминал трухлявый пень, другой был схож с валуном, поросшим мхом и лишайником и утратившим даже черты лица. Оба тролля застыли у дверей и никак не проявляли признаков жизни. Только глазки поблескивали из-под мха.
      – Кто? Эти-то? А Деструктор их знает, Теленн Гвад. Увязались по дороге и никак не удалось избавиться... Думаю, они смирные. Я их гнал, гнал, ругал, ругал, бил даже. Сломал вон об того две дубины. А им хоть бы что. Только мычать начали, когда очень разлютовался. Я и бросил эту затею. Вреда от них все равно никакого...
      – Ладно, пусть останутся. Для интерьера. – Теленн Гвад махнул рукой. – Прошу за стол, друзья мои! Кабан!
      Имлах, румяная от удовольствия, внесла в зал огромного жареного кабана. Гости заметно оживились. Уже булькал эль, разливаемый по бокалам, уже суетились под ногами юркие горностаи, которые время от времени поднимались на задние лапки и стояли столбиком по несколько секунд, умильно заглядывая в лица едокам. Полетели под стол первые объедки, и зал наполнился пиршественными шумами: повсюду были слышны чавканье и бульканье, звуки поцелуев и невнятные угрозы, возня и деловитое кудахтанье зверьков, шарканье ног...
      Тэм Гили уплетал за обе щеки. Он был счастлив. Хелот почти не пил, с интересом поглядывал по сторонам, помалкивал. Тролли жевали, помаргивая третьим глазом. Лоэгайрэ, единственный гном за пиршественным столом, держался особняком и в чванливости мог поспорить с женами младших вождей. Впрочем, и Отон не спешил расслабляться и всем своим видом показывал готовность в любую минуту защитить честь великого Народа. Один только барон веселился от души. Барон и Тэм Гили.
      Беседа стала общей, когда заговорили о драконах.
      – Супостаты! – верещал Лоэгайрэ, брызгая соусом на себя и своих соседей. – Правильно говорила правительница Боанн: покуда живы драконы, ужасное порожденье извращенного ума нашего Демиурга, не будет покоя на землях Аррой! Верно я говорю, Форайрэ?
      – Угу, – мычал гигантский тролль.
      – А вы никак ортодоксальный боаннит, уважаемый Лоэгайрэ? – поинтересовался великий друид Агафирс.
      Лоэгайрэ уставился на Агафирса Медвежью Шкуру: – Разумеется. Ведь я не принадлежу к Народу, чтобы мне можно было дурить голову вашим поклонением древесине, почтеннейший Медвежья Шкура. Агафирс побагровел:
      – Я согласен с вами в том, что Демиург наш – личность увлекающаяся и безответственная, но все же поостерегся бы так открыто становиться на сторону властительной Боанн.
      – Говорят, она – мать нашего Демиурга. А кто, по-вашему, был раньше: курица или яйцо?
      – Это философский вопрос! – завопил друид. – Философский!
      – Покуда вы бегаете от философских вопросов, – не унимался Лоэгайрэ, – дракон пожрет всех девиц и благородных дам в округе! Долой супостатов! Долой!
      Он опрокинул в рот кубок с элем, поперхнулся и начал кашлять и давиться. Форайрэ услужливо похлопал его по спине, от чего Лоэгайрэ утратил равновесие и упал лицом на стол. Гигантский тролль заботливо потянул своего приятеля за волосы и заглянул ему в глаза. Обнаружив, что ясные очи друга помутнели, Форайрэ глубоко задумался, ковыряя пальцем в зубе.
      – Драконы – это серьезно, – вмешался в разговор Отон.
      – Я даже думаю о новом походе на это племя. Нельзя же жить в вечном страхе перед ними.
      – Говорят, они опять потребовали себе жертву. Раньше это не касалось нашего поселения, но кто знает, кого ныне затронет беда, – добавил младший вождь Онха.
      Хелот наклонился к уху Имлах, которая увлеченно грызла кусок бараньей ляжки и успела до самых глаз забрызгаться жиром. Время от времени госпожа баронесса сгоняла с колен настырного горностая, который упорно забирался обратно и норовил вскочить на стол.
      – Имлах, – шепнул Хелот, – а где Лаймерик? Почему его нигде не видно? Разве он в чем-то провинился и его лишили права участвовать в пиршестве?
      – Тише, – ответила Имлах с набитым ртом. – Молчи, дакини. Ты говоришь о вещах, в которых ничего не смыслишь. Лаймерик не может быть лишен права участвовать в пиршестве. Он слишком почтенная личность для того, чтобы кто-то, будь то даже сам Теленн Гвад, посмел лишить его прав на участие в пиршестве. О нет, Хелот из Лангедока. Лаймерик сам определяет, в чем ему участвовать, а в чем нет. И я думаю, что сейчас он предпочитает скрываться.
      – Но почему?
      – Не хочет встречаться с Отоном и остальными. Ему тяжело быть среди Народа. Ему тяжело показываться вождям.
      – Я боюсь совершить какую-нибудь ошибку, – сказал Хелот.
      – Может быть, мне лучше задать вопрос и получить на него ответ, Имлах?
      – Может быть, – неопределенно ответила она и залпом осушила огромный кубок. – Может быть.
      Хелот перевел дыхание и решился:
      – Лаймерик – предатель?
      – Избави Хорс от такого! – отозвалась она. – Как ты мог подумать! Нет, разумеется. Он проклят Демиургом за свою дерзость и непреклонность, только и всего.
      – ЧТО?
      – Ах, милость небесная, чему тут ужасаться? Морган Мэган, сотворивший наш мир, – известный самодур. Нет ничего удивительного в том, что он кого-то проклял. Меня удивляет другое: почему он не проклял еще с десяток? Ведь не только Лаймерик посмел ему перечить.
      – Иисусе... – прошептал Хелот. – Значит, этот маленький слуга имел мужество спорить с богом, а я считал его всего лишь...
      – Вот поэтому мы и говорим, что дакини – низшая раса. Вы не умеете смотреть дальше очевидного. – Имлах налила себе и Хелоту еще эля. – Давай выпьем, Хелот из Лангедока. Пусть твой мальчик научится видеть глубже, чем ты. Он похож на одного из Народа. Кто родил его тебе?
      – Мне? – Хелот машинально отпил из кубка. Этот эль был крепче и гуще, чем тот, что любили в Шервудском лесу, но тоже очень вкусный.
      – Ты что-то путаешь, Имлах. Я даже не был знаком с его матерью.
      – Разве он не твой сын?
      – Конечно нет.
      – Тогда почему ты так беспокоился о нем? Хелот растерялся. А Имлах продолжала свои расспросы:
      – Как получилось, что он оказался твоим спутником? Разве дакини умеют беречь своих слуг? Разве у дакини вообще могут быть слуга?
      – Вероятно, могут. У меня же есть.
      – Но как вообще кто-то мог согласиться по доброй воле идти в услужение к дакини?
      – Никто и не спрашивал его согласия. Я... – Хелот прикусил губу. – Я заплатил за него деньги, Имлах. Только и всего.
      Она уставилась на него в недоумении:
      – Как это «заплатил»? Ты что, купил живого человека?
      Побагровев, Хелот кивнул. Он жалел, что не ответил великанше правду.
      – А еще пытаешься уверить меня в том, что вы не низшая раса, – сказала она с горечью. – Нет, пока вы не изменитесь, быть вашему миру пусту. Вот и Морган Мэган так говорит. Он до сих пор свинцовые рудники вспоминает. Ведь Морган... – Имлах понизила голос и покосилась на барона, однако тот был увлечен кабаньей ляжкой. – Морган тоже дакини. Говорят, он совершил преступление, а потом открыл кровавые врата и ушел в Аррой... Про него много что говорят. Но каким бы он ни был, нельзя было так с ним обращаться. Там, на руднике, ему выбили половину зубов, а один глаз у него с той поры почти не открывается... Жестокий мир. Нет, пока вы не изменитесь, ничего доброго от вас не жди.
      И она налила себе еще эля.
      Теленн Гвад поднялся и громким воплем потребовал внимания. Гости постепенно замолкали, уставясь на барона неподвижными глазами.
      – Обетная чаша! – взревел барон. – Принесите обетную чашу!
      Он обернулся, но слуг не обнаружил. Тогда в пьяной голове барона произошло просветление и он указал на большой медный таз, стоявший посреди стола. Таз был полон красной густой жидкости, которую вполне можно было бы принять за кровь, если бы не терпкий ягодный дух, исходивший от нее.
      – Она здесь, господа! – провозгласил Теленн Гвад, ничуть не смущаясь. – И я хочу первым отпить из нее и дать обет. Итак... – Он взял таз обеими руками и поднес к своей огненной бороде. Хелоту показалось, что сейчас по жидкости побежит греческий огонь. – Клянусь, что найду настоящие барабант... брабан... как ты говорил, Хелот, какие кружева лучшие в мире?
      – Брабантские, – улыбнулся Хелот.
      – Во! – Барон обрадованно хлебнул вина. – Я найду для моей Имлах настоящие кружева! Ибо дама, сведущая и в чародействе, и в приготовлении кабанов, целиком зажаренных на вертеле, заслуживает самых драгоценных украшений.
      И он передал чашу троллю Форайрэ. Тот заморгал всеми тремя своими глазами, но с места не двинулся, не вполне поняв, что от него требуется. Лоэгайрэ, сидевший рядом, сердито толкнул его локтем. Тогда Форайрэ встал и, смущаясь под множеством взглядов, произнес: