– Он, кажется, умирает. Госпожа Им-лах будет в восторге. Она обожает хворых. Хо, хо!
      – Что ж, честный дележ, – заметил Отон. – Дитя Народа пусть останется с Народом. Ты ведь не станешь препятствовать этому?
      – Когда это я чинил препятствия Народу? – сказал великан и затрясся от хохота.
      – Господин! – закричал Тэм и бросился вперед, увидев, как великан усаживает Хелота в седло. Бессильно мотнув головой, Хелот опрокинулся на шею лошади и обхватил ее руками. Великан весело махнул Отону и затопал по кустам, ведя терпеливую мохноногую лошадку в поводу. Глотая слезы, Тэм смотрел им вслед, покуда Отон не дернул его за волосы и не потащил за собой в противоположном направлении.
      Гулкий бас прокатился по замку Аррой, отзываясь в самых дальних его уголках:
      – Имлах! Имлах! Имлах!
      По каменной лестнице дробно застучали деревянные башмаки. Задрав бороду, великан смотрел, как навстречу несется Имлах: полосатые юбки вздымают тучи пыли, соломенные косицы прыгают по плечам, большой детский рот растянут в счастливой улыбке. Спрыгнув с последней ступеньки и едва не своротив огромный ушат, наполовину заполненный водой, госпожа Имлах бросилась ему на грудь. Росточка она была для великанши небольшого – и двух метров не наберется.
      – Хо, Имлах! – прогрохотал рыжебородый, хватая ее за талию и поднимая в воздух. С одной ноги Имлах слетел деревянный башмак, когда она задергалась, хохоча и пытаясь высвободиться.
      – Пусти! – пискнула она наконец, чувствуя, что ребра ее трещат. И едва очутившись на полу, поинтересовалась: – Что там затеял Отон? Опять с тобой воевать надумал?
      – Нет, не угадала. – Великан покачал головой. – Отон нашел в лесу одного несчастного заблудившегося дакини и собрал целую армию, чтобы извести его. – И увидев, как дрогнули губы жены, быстро добавил: – Хорошо, что ты вовремя углядела. Я поспел раньше, чем они перерезали ему горло. – Так он здесь?
      – Да, у порога валяется. Опробуешь на нем свое новое заклинание, а? Ведьмочка ты моя...
      Подскочив к нему, Имлах от души чмокнула своего могучего супруга и, прихрамывая, как была, в одном башмаке, выскочила во двор.
      Хелоту подумалось, что его разбудил запах. Непривычный медвяный аромат, сладостный и томный, как будто он вдруг очнулся в гареме среди одалисок, благоухающих мускусом. Или в раю среди гурий. Ему как-то рассказывал об этом Алькасар. Но не успел он сообразить, что католика вряд ли пустили бы в мусульманский рай, как рядом, почти над самым его ухом, кто-то оглушительно чихнул и запыхтел. Хелот предположил, что райская дева, во всяком случае, подобных звуков издавать не может, и рискнул приоткрыть глаза.
      Он обнаружил себя в большой полутемной комнате с низкими сводами. Колонны и потолок были украшены резьбой: как будто виноградные лозы вползали наверх по стенам и свисали с низкого потолка спелые грозди. Сам Хелот лежал в углу, зарывшись в вороха медвежьих шкур. Ему было тепло. Сам не зная почему, он вдруг разом воспрял духом.
      Приподнявшись, он увидел большой дубовый стол, заваленный книгами в кожаных переплетах in-folio и in-quarto, свитками и восковыми и глиняными табличками. По всему столу были расставлены пять или шесть оплывших разномастных свечей, которые горели – одни чистым пламенем, другие нещадно чадя. А над столом, как разобрал Хелот, когда привстал, маячило в полумраке чье-то лицо. Белокожее и круглое, с большим ртом, широко расставленными светлыми глазами, обрамленное двумя лохматыми косами. Существо казалось гигантской девочкой. Но чувствовалось в этой девочке нечто нечеловеческое, Не то, чтобы это отталкивало, – просто Хелот сразу и очень ясно осознал: она не человек.
      Склонив голову к плечу и время от времени покусывая зеленое яблоко, она деловито царапала острой палочкой по восковой дощечке.
      Возле Хелота опять чихнули. Он отвел глаза от странной девушки и увидел наконец, что из-под медвежьей шкуры высовывается острый нос какого-то маленького зверька, не больше кошки. Черные усы зверюшки воинственно топорщились.
      Затем зверек потянулся и медленно выволок из-под шкуры свое длинное узкое тело. Он показался Хелоту диковинным и в то же время смутно знакомым, как будто ему доводилось видеть нечто подобное, только очень давно. Шерстка у забавного существа была желтоватая, как старинный, когда-то белый шелк прабабкиного подвенечного платья. Очень короткие лапки, более темные, чем бока, заставляли горбить спину. Пригибая к полу острую мордочку, зверек обежал вокруг Хелота и неожиданно, взбив носом одеяло, нырнул обратно в постель.
      Этот зверек и источал странный медвяный аромат. Засмеявшись, Хелот сунул руку под шкуры и вытащил маленького проказника. Шевеля усами и глядя на человека черными немигающими глазками, зверь задвигал носом: принялся изучать новые для себя запахи.
      Два или три таких же зверя, среди них один был почти коричневым, а другой белоснежным, промчались по залу и сгинули, топоча коготками, где-то в недрах замка. Еще одна усатая мордочка неожиданно высунулась из-за плеча женщины, – видно, зверек сидел, пристроившись у нее за спиной на спинке кресла.
      Хелот вспомнил наконец, где он видел таких зверьков, – на гербе Греттира. Королевский горностай. В роду Датчанина были когда-то короли.
      Горностай увлеченно жевал руку Хелота. Он проделывал это с изрядной долей спешки, опасаясь, видимо, что человек передумает и отберет руку. Так и произошло, когда горностай тяпнул слишком сильно.
      Женщина отложила в сторону дощечку, согнала с плеча горностая, и ее светлые глаза встретились с темными глазами Хелота. Она спокойно улыбнулась:
      – Добро пожаловать в замок Аррой.
      – Благодарю, госпожа.
      – Мое имя Имлах, Не называй меня «госпожа». Ты – дакини, и я тебе не госпожа.
      Хелот призадумался. Он уже не в первый раз слышал это слово, и оно сбивало его с толку.
      – Ведь ты дакини, мы не ошиблись? – настойчиво продолжала женщина.
      – Если бы я знал, что это такое, Имлах, в мой ответ не вкралась бы ошибка.
      Она прищурилась, с откровенным интересом разглядывая своего гостя.
      – Коли не правишь своим незнанием, объясню. Скажи, ведь ты и я – мы с тобой разных корней?
      Хелот кивнул и торопливо добавил:
      – Если вас это не обидит, госпожа Имлах, мне почему-то сразу так и подумалось.
      – Верно, – согласилась она. – Вот смотри. Этот мир называется Аррой. Это старый мир, очень старый. И время здесь медленное, тягучее. Мы живем долго, века, даже больше. У нас медленная жизнь. Как мед, капающий с ветки... В мире Аррой много народов. – Она подняла руку и растопырила пальцы, загибая один за другим. – Лесной Народец, они называют себя попросту Народ. Хозяева леса Аррой. У них белые волосы и гордый нрав. Коварны они, но и благородны, если уж на то пошло.
      Хелот имел свое мнение по поводу благородства Лесного Народа, но решил пока попридержать его про себя. Имлах загнула второй палец:
      – Далеко от нас живут гномы, Горный Народ. Да воссияет ярче свет Истарь за то, что их нет в лесу Аррой! Я говорю тебе о них лишь для того, чтобы ты не перепутал Народ с гномами. Отомстят так, что костей потом не найдут, да и искать некому будет. У гномов – свои пути, своя мудрость, свое вероломство. Забудь о них.
      – А вы, госпожа Имлах? – спросил Хелот. – Как называется ваш род, чтобы мне впредь не допустить невежливости?
      – Не «госпожа» Имлах, а просто Имлах, – поправила она.
      – И не во мне дело, дело в бароне, хозяине замка, ибо он из рода великанов. Нет племени у них, одиноко селятся великаны, ибо так велики, что незачем им сбиваться в кучу. Теленн Гвад – его имя.
      Неожиданно для себя Хелот понял, что из этого объяснения, отнюдь не блиставшего четкостью характеристик, ему стало все предельно ясно. Он действительно был ДАКИНИ, существом для здешних обитателей чужим и, возможно, опасным.
      – Как твое имя, дакини? – спросила Имлах. В ее устах это прозвище не звучало оскорблением, хотя Хелот подозревал, что такое здесь встретишь нечасто.
      – Хелот из Лангедока, так меня зовут, – ответил он.
      Имлах призадумалась.
      – Из Лангедока... – повторила она. Обеими руками притянула к себе свиток, бережно развернула его, уставилась в написанное, потом подняла к Хелоту глаза.
      – Ты можешь встать и подойти ко мне? – спросила она. – Если еще слаб, то лежи.
      – Я постараюсь, – ответил Хелот. Он начал было выкарабкиваться из своего мягкого ложа, когда Имлах предостерегла его:
      – Только будь осторожен. Я лечила тебя своим новым заклинанием и не вполне уверена в том, как оно подействовало. То есть ты, конечно, жив и, кажется, сохранил здравый рассудок, но я не могу сказать наверняка, какими могут оказаться побочные действия.
      Хелот, заметно побледнев, поднялся на ноги. Имлах снова уткнулась в свиток. Когда он сделал несколько . шагов, она пробормотала себе под нос:
      – Да нет, вроде бы с тобой все в порядке Хелот приблизился к столу и ухватился за край дубовой столешницы.
      – Вот, смотри, – сказала Имлах, поворачивая к нему свиток. – Самая подробная карта нашего мира. – Ее длинный палец с розовым ногтем в «счастливых» пятнышках уперся в извилистую синюю ленту, пересекавшую почти всю карту. – Это Великая Река Адунн. Вот Аррой. Где Лангедок, покажи?
      Хелот склонился над картой. Странная женщина – великанша, раз она так уж настаивает, – называла ему на те места, где, по мнению Хелота, должны были быть расположены болото Дальшинская Чисть и город Ноттингам. Он вгляделся в витиевато выписанные латинские названия, силясь отыскать Ноттингам, но тщетно. Такого наименования на карте попросту не было.
      Имлах с любопытством покосилась на него:
      – Так где твой Лангедок?
      – Здесь не обозначено... Наверное, слишком далеко отсюда. Где-то на юге. Я другого не понимаю; где Ноттингам? Я был в нескольких часах езды от этого города, когда сбился с дороги.
      – Как ты сказал? Ноттингам? Ты что-то путаешь, Хелот-дакини. Города с таким названием нет.
      У Хелота вдруг потемнело в глазах, и, чтобы не упасть, он вцепился в подлокотник кресла. Имлах тотчас встала, поддержала его под руку.
      – Садись-ка, – сказала она. – Прости, я совсем забыла, что ты еще не окреп.
      Хелот рухнул в предложенное ему кресло. Из-под стола в тишине донесся яростный хруст – там явно что-то грызли. Имлах пошарила на полу и выволокла еще одного горностая. Прижимая к голове круглые белые ушки, зверек крепко держал в зубах полу– обглоданную птичью кость.
      – Лаймерик! – крикнула Имлах, заполнив своим звучным голосом весь огромный свод.
      На противоположной стороне большого зала немедленно раскрылась дверца, до сих пор не замеченная Хелотом. Оттуда, прихрамывая, важно выступил маленький человечек. Судя по всему, он принадлежал к Народу. Длинные белые волосы человечка были тщательно заплетены в множество тонких косиц, и одет он был весьма щегольски и вычурно. Приблизившись к Имлах, он замер, скрестив на груди руки.
      – Забери вот это, – велела Имлах. – Совсем распустил паршивцев. Я недовольна, Лаймерик. Они пакостят уже в моем кабинете.
      – Слушаюсь, ясная Имлах из Серебряного Леса, повинуюсь, мудрая Имлах из Серебряного Леса, – торжественно произнес Лаймерик, с достоинством повернулся и вышел все в ту же дверцу.
      Приоткрыв от удивления рот, Хелот наблюдал за этой сценой. Имлах ждала, не выказывая ни малейших признаков нетерпения. Зверек, тряпочкой свисавший из ее рук, все так же цепко держал свою драгоценную кость и только время от времени шевелил носом, и тогда его усы воинственно топорщились.
      3атем снова показался важный человечек. Он шел размеренным шагом и на вытянутых руках нес клетку с тонкими частыми прутьями. Туда и был водворен горностай, который, ничуть не смущаясь лишением свободы, тотчас улегся и снова взялся за птичью ногу. Ступая медленно, как на церемонии, Лаймерик удалился и унее с собой горностая.
      Хелот слегка улыбнулся, встретившись с Имлах глазами, однако великанша и не думала разделить с ним веселье. Похоже, такие сцены разыгрывались в замке по несколько раз на дню.
      – Ты голоден? – спросила Имлах.
      – Не знаю. Вроде бы, нет. Я хотел задать вам один вопрос.
      Имлах склонила голову к плечу:
      – Конечно, дакини. Ты можешь спрашивать все, что угодно, и получишь честные ответы или не получишь никаких.
      – Спасибо, Со мной был мальчик, когда Народ напал на нас...
      – Не напал, дакини. Народ осуществил свое суверенное право.
      – Мне неважно, как это называется. Со мной был мальчик по имени Тэм, и я хотел бы знать, где он и что с ним стало. – Он жив. Народ взял его к себе.
      Хелот подскочил.
      – Святой Бернард! – вырвалось у него. – Вы хотите сказать, что малыша захватили в плен эти низкорослые варвары?
      Имлах смотрела на него во все глаза. Дакини был по-настоящему огорчен. Похоже, он близок к тому, чтобы взорваться: кусает губы, хмурится, отворачивается, шарит руками по поясу. Наконец заговорил:
      – Где мой меч? Я могу попросить вернуть мне оружие? – Зачем тебе оружие?
      – Госпожа, – произнес Хелот, мрачно глядя ей прямо в лицо, – в таком случае, могу я хотя бы узнать, свободен ли я?
      – Я тебе не госпожа, дакини, – снова поправила его Имлах.
      – Простите. – Но глаз не опустил. – Я отвечу тебе по мере моего разумения, – медленно проговорила Имлах.
      – Многое зависит от того, что именно ты называешь «быть свободным». Свободен ли ты взять свое оружие, пойти ночью к Народу и устроить кровавую бойню? Тебя, конечно, убьют, но сколько погибнет тех, кого ты считаешь варварами! Нет, не свободен ты сделать это. Ты ведь об этом спрашивал?
      – Если я свободен, – упрямо повторил Хелот, – то никому не должно быть дела до того, чем я собираюсь заниматься и как воспользуюсь своей свободой.
      – Ошибаешься, дакини. – В тоне Имлах прозвучали металлические нотки. – Если мое предположение – правда, то лучше тебе сидеть в цепях, Хелот из Лангедока.
      – Простите, но мне показалось, что лесные жители – враги замка. Разве вы не говорили, будто господин барон время от времени воюет с Народом?
      – Это так, – не стала отрицать Имлах. – Но отсюда вовсе не следует, что Народ можно истреблять, особенно в мирное время.
      – Но я не собирался никого истреблять, гос... Имлах. Однако когда я вышел в путь, со мной был...
      – ...один из Народа, – заключила Имлах. – С ним не случится ничего плохого, поверь мне.
      Хелот опустил голову на сплетенные пальцы рук и задумался. Он видел, что великанша уверена в своей правоте... И на краткий миг ему показалось, что он, Хелот, заблуждается. Нет никакого Ноттингама, нет на белом свете ни Лангедока, ни Иерусалима, ни деревни под названием Локсли... Остался в мире лишь бесконечный лес Аррой, где живут странные белобрысые дикари и где сам он, Хелот, – всего лишь презренный дакини.
      – Имлах, – проговорил он глухо, цепляясь за последнюю надежду, – но ведь там, откуда мы пришли, мы с этим мальчиком принадлежали к одному племени...
      – Странные, должно быть, это земли, – сказала Имлах.
      Когда низкая дверь бревенчатого дома, где был заперт Тэм, приотворилась, мальчишка забился подальше в угол и съежился. Его приволокли сюда силой, по дороге несколько раз вразумляли добрым ударом кулака, после чего бросили одного в доме и заложили прочные засовы на дверях и ставнях. Ничего хорошего он от этих нелюдей и не ждал. Хоть они продолжали упорно навязывать ему родство, Тэм скорее дал бы себя удавить, чем отрекся бы от своего господина. В его темном варварском уме жило только одно светлое воспоминание, и оно носило имя Хелота.
      Поэтому он заранее набычился и сердито уставился на дверь, ожидая увидеть Отона или кого-нибудь из его подручных. Однако вошла женщина, и вместе с ней, казалось, в тесное маленькое жилище ступила неземная тишина. Тэм вытаращил глаза. Он не мог даже понять, красива ли она, потому что был ослеплен. Ощущение свежести и покоя, исходившее от нее, было таким сильным, что Тэм начал задыхаться. Сквозь пелену он видел светлые косы, большие зеленые, как крыжовник, глаза. На голове она носила узкую кожаную повязку, украшенную бахромой, бисером и кусочками пестрого меха. Необыкновенно чистое лицо смотрело на Тэма участливо и в то же время отстраненно.
      Затем, видимо уловив, как в мальчике бьется неосознанный ужас, она передумала подходить ближе и села у самого порога. Тэм с облегчением перевел дыхание и украдкой сотворил крестное знамение. Однако, против всех ожиданий, женщина не рассыпалась прахом, не заверещала, не обернулась куницей или рысью. Она попросту ничего не заметила.
      – Мое имя Фейдельм, – сказала она очень тихо, чтобы не испугать ребенка еще больше.
      – Кто вы? – прошептал Тэм. Он хотел назвать ее по имени, но подавился. Эти звуки как будто обжигали ему губы, застревали в горле.
      – Я разговариваю с богами и духами от имени Народа. Я голос леса Аррой, знакомый Силам.
      – Так вы ведьма? – хрипло спросил Тэм.
      Она не обиделась, – скорее всего, просто не поняла.
      – Мне многое ведомо, – был простой ответ. – А многое и ке ведомо. Не знаю, кто я. Много лет я живу, но до старости еще вдвое больше осталось, чем прожито. Я была всегда. Но пребуду ли всегда? Вот тайна.
      – Помогите мне, – сказал Тэм и снова поперхнулся на ее имени.
      – Для того и призвали меня, чтобы я помогла. Твое имя Тэм Гили – так мне сказали. Но это всего лишь имя. Мне надо узнать, кто ты. Нетрудно сделать. Ты недавно живешь, я быстро найду исток твоего ручья, покуда он не влился в Великую Реку.
      – Госпожа... хозяйка, – сказал Тэм. – Мне нужно только одно. Отпустите меня. Там, в лесу, в руках великана остался один человек. Я должен быть вместе с ним. Он болен, он умирает.
      Ее лицо вдруг дрогнуло, и перед глазами Тэма все поплыло, как будто он смотрел в воду и отражение нарушилось всплеском.
      – Каждый должен быть со своим народом, – тихо прозвучало в ответ. – Всякая потеря ослабляет Народ. Если мы рассеемся, мы утратим Силу и боги не услышат нас. Забудь своего дакини. У него другая дорога.
      – Но ведь я не из вашего народа, госпожа. Если вы действительно добры, то помогите мне.
      Фейдельм задумчиво проговорила:
      – Добра ли я? Вот тайна. Трудно сказать. Я не добрее, чем Лее. Я не жестче, чем Гроза. Я не милосерднее, чем Солнце. Я не суровее, чем Ветер. Я – голос, слышимый богами. Ты боишься меня?
      Ее образ снова стал четким. Тэм смотрел на Фейдельм, не отрывая глаз. Внезапно он разглядел ее всю: платье без рукавов и украшений, прямое и длинное, загорелые руки с двумя берестяными браслетами па запястьях – и нестерпимо прекрасное юное лицо с глазами, глядящими из древней древности...
      – Встань, Тэм Гили, – сказала она властно. – Подойди ко мне, Тэм Гили.
      Он поднялся на ноги и осторожно шагнул к ней навстречу. Ему казалось, что он идет против течения, – что-то мешало, и он с трудом преодолевал сопротивление. Лицо ведуньи приближалось, как будто придвигалось к нему толчками. Наконец Тэм остановился, тяжело дыша. Зеленые глаза смотрели, не мигая, и в них не было больше ни сострадання ни интереса.
      – Коснись моей руки, – велела она, и Тэм повиновался. В тот же миг словно молния взорвалась между ними. Тэма опалило огнем, отшвырнуло к стене. Он закричал так, будто хотел выплеснуть всю душу в этом предсмертном вопле, и ему почудилось, что в легкие вошел раскаленный воздух. Задыхаясь, кашляя, заливаясь кровью, хлынувшей изо рта и ушей, он рухнул на пол, и сознание оставило его.
      Хелот налил себе вина и откинулся на спинку кресла. Мебель в замке Аррой была под стать хозяевам – такая же прочная, массивная. Спинка возвышалась над головой человека на добрых полтора локтя, а резные остроконечные башенки по углам – и того выше.
      Барон восседал справа от него, баронесса – слева. Имлах задумчиво ковыряла в ухе обглоданной утиной косточкой и, казалось, была погружена в свои думы. Десятка два горностаев с кудахтаньем носились по полу под ногами пирующих, гоняя огромный мосол. В воздухе стоял крепкий мускусный дух.
      – Как самочувствие, друг мой? – благосклонно обратился к своему гостю барон.
      – Превосходно, – ответил Хелот. Он и впрямь чувствовал себя бодрым и крепким, как никогда.
      – Это хорошо, – одобрил барон. – А то ведь никогда наперед не знаешь, как обернется новое волшебство моей Имлах. Она у меня умница, шалунья, все ковыряется да возится с чарами, снадобьями, книжками. Много всякого изобрела, да вот на ком попробовать? Мы потому так обрадовались тебе, дакини, что ты чужой. Если помрешь – не очень-то и жалко. Имлах поперхнулась. Барон повернулся к ней: – А что, разве не так. Кукушкин Лен? Кто бы дал тебе испытывать непроверенные чары на ком-нибудь из Народа?
      – Не только же в этом дело... – начала Имлах, покраснев.
      Барон отмахнулся. В этот момент один из горностаев, разыгравшись, ухватил хозяина за палец и больно укусил. Показалась кровь. Рассвирепев, барон отшвырнул зверька и наподдал ему вдобавок ногой. Раздался отвратительный скрежет, как будто кто-то нарочно шаркал ножом по фаянсовой тарелке. Даже не верилось, что подобные звуки мог испускать такой нежный зверек. Он сжался в пушистый меховой шарик и орал, орал, орал... До Хелота донесся самый отвратительный смрад на свете – святой Сульпиций сказал бы ему, что так пахнет нашатырный спирт.
      – Он еще и развонялся! – возмущенно завопил барон, вскакивая из-за стола и едва не опрокинув при этом гигантское блюдо, где в великом множестве плавали по озеру соуса кости четырех уток. Пылая гневом, Теленн Гвад бросился было на зверька, как вдруг, словно из-под земли, перед ним вырос все тот же маленький высокомерный человечек в причудливой одежде – Лаймерик.
      – Остановись, Теленн Гвад! – вскричал он, простирая руки. – Не прикасайся более к несчастному созданию!
      С этими словами он наклонился над зверьком. Барон постоял, покачал в воздухе ногой как бы в размышлении, не пнуть ли заодно и этого наглеца Лаймерика, но затем передумал и аккуратно поставил ногу на пол.
      Лаймерик взял зверька на руки. Тот злобно зашипел и испустил вторую струю омерзительной вони.
      – Бедная зверюшка, – пробормотал Лаймерик, исчезая вместе с горностаем.
      Покряхтев, Теленн Гвад уселся на свое место за столом и залпом осушил еще кубок.
      – А ты знаешь ли, дакини, – обратился он к Хелоту, – кто принимает тебя в гостях?
      – Щедрый, великодушный и могучий великан, – предположил Хелот. Он решил быть вежливым, насколько у него это получится. Гури Длинноволосый изрядно подпортил ему манеры, и Хелот не раз поминал валлийскую знаменитость незлым тихим словом.
      – Не только великан! – вскричал барон. – Я спою тебе мою боевую песнь, юноша из рода дакини, дабы ты оценил... – Он поперхнулся и долго кашлял, пока не стал совершенно багровым.
      – Я спою ее тебе на древнем языке моего народа! Внимай!
      И он заревел, напрягая шею и колыхаясь брюхом. Хелот не понимал ни слова, но этого было и не нужно. Песнь была воинственна, архаична и, без всякого сомнения, сочетала в себе похвальбы и угрозы. Кроме того, барон явно не попадал в такт и был не в ладах мелодией. Но пел он от всей своей великаньей души, и это тоже было весьма ощутимо. Наконец он замолчал и с торжеством уставился на Хелота:
      – Ну, понял что-нибудь?
      – Да, – сказал Хелот и привел свою версию перевода:
 
"Я – Теленн Гвад из замка Аррой, Я убил много-много врагов.
Я убью еще больше врагов..."
 
      – Верно, – озадачился Теленн Гвад. – А ты умнее, чем я думал, дакини. Тебе ведом язык великанов? Ты знаешь древние наречья?
      – Нет, что вы, сэр. Мне ведомы нравы воинов, – скромно отозвался Хелот. – Я и сам воин...
      – Да, это было сразу заметно, – сказал Теленн Гвад. – Поэтому я и пришел тебе на помощь. Да, я сразу понял, кто ты такой. А знаешь ли ты, кто я такой?
      – Вы, сэр, – Теленн Гвад, который убил много врагов, – сказал Хелот и поднял свой кубок. – И я хотел бы выпить за процветание вашего рода.
      – Благодарю. – Теленн Гвад вылил в себя еще полпинты эля и заговорил снова: – Даже боги с уважением относятся к нам, великанам. Знаешь ли ты, кем была моя мать? Могучая великанша Скади – так ее звали. Когда она потеряла отца, то, не помня себя от горя, надела лыжи, подбитые мехом куницы, и помчалась по снежным холмам, все выше и выше, покуда не добралась до крепости, за стенами которой отсиживались боги. Ибо струсили они, прослышав о том, что Скади идет. Мстить за отца бежала она на лыжах, и все трепетали. И вот Скади предстала перед богами, пылая гневом, ужасная в своей печали по отцу. И тогда боги сказали: «Сейчас ты рыдаешь, Скади, но ведь настанет время, когда вновь будешь ты смеяться». Но безутешная дочь отвечала: «Нет, никогда не перестану я убиваться по отцу». Так она сказала, гордая, непреклонная Скади, и приготовилась уничтожать богов своим могучим копьем.
      Барон вытащил из тарелки горностая, подержал его за шкирку и выронил на пол. Пискнув, зверек умчался. – И тогда боги сказали: «Хорошо, убей нас, Скади. Но ответь сперва: если нам удастся развеселить тебя, откажешься ты от своей мести?» И она дала слово оставить злые думы на богов, если им удастся насмешить ее в час великой скорби по убитому отцу.
      – И что? – спросил Хелот. – Удалось им заставить смеяться безутешную сироту?
      – А как же! На то они и боги, – ответил барон и звучно рыгнул. Один из горностаев, сидевших возле его ноги, приподнялся на задние лапки и встал столбиком, прислушиваясь и принюхиваясь. – Один из них, лиса лисой, самый хитроумный из всех, сделал это. Славной была его шутка! Он привязал к причинному месту бороду козла... И, увидев это, рассмеялась Скади и утерла слезы. Радость жизни вернулась к ней. Такова целительная сила веселья. Много лет жила она и родила много детей, в том числе и меня.
      Заключив этими словами рассказ о семейном предании, Теленн Гвад повозил пальцем в соусе, облизал руку и встал.
      – Беседа с вами была весьма поучительна, – сказал он своему гостю. – Мы рады гостям. Ты интересный собеседник, дакини. Завтра мы снова встретимся за пиршественным столом.
      И, сопровождаемый пятью или шестью зверьками, норовящими ухватить его за ноги, Теленн Гвад размеренной поступью удалился.

ГЛАВА ВТОРАЯ