Теодобад не сразу дал ответ. Дождался, пока ему пива принесут, Тарасмунду велел поднести, сам выпил, только после этого заговорил. Раб, сказал он, у Тарасмунда отменный. И род Рагнариса он, Теодобад, очень чтит. И обменял бы он Ульфа на этого Багмса, будь Ульф один. Но всю семью ульфову за одного гепида отдать - собственная дружина его, Теодобада, на смех поднимет.
      И еще пива велел принести. И всю дружину велел обнести. И все выпили. Обтерев же усы, Теодобад речь свою продолжил.
      Велик и почетен род Рагнариса. И Аларих, отец теодобадов, Рагнариса чтил, слушал его совета. И он, Теодобад, в том с отцом своим согласен. И об Ульфе сказал: мало знавал воинов, с Ульфом сравнимых. Он же, Теодобад, не какой-нибудь ромейских торгаш. И потому перед дружиной своей заявляет теперь, что свободен Ульф с семьей.
      И повелел, чтобы Ульфа привели.
      Ульф на брата своего Тарасмунда и глядеть не захотел. Сказал, что долги свои сам отдавать привык, а братними руками золу своих поступков разгребать не хочет. Ибо вдвоем с Теодобадом они судьбу пытали и получили ответ. И по этому ответу все пусть и будет.
      Теодобад же разъярился и сказал Ульфу: что тебе сказано, то и делай.
      Дружина же, на все это глядя, хохотала.
      Тут дядя Ульф еще злее стал и сказал, что ежели брат сравнял его в цене с тупым гепидом, то незачем ему, Ульфу, такой брат. А ежели он, Тарасмунд, приехал на его, ульфовы, несчастья любоваться, то пусть любуется.
      И в пол уставился своим единственным глазом.
      Тут отец мой Тарасмунд, потеряв самообладание, вскочил и на Ульфа кричать стал. А что кричал - того не помнит.
      Тут все кричать стали - у каждого свое мнение нашлось. Теодобад же грохнул кулаком по столу и так заревел, что все голоса прочие своим ревом перекрыл: слово было сказано, и Ульф больше не раб. "Пошел вон, Ульф!"
      Ульф и ушел.
      Дедушка Рагнарис спросил, куда ушел Ульф. Тарасмунд же ответил, что Ульфа не нашел.
      Высидев положенное на пиру (ибо не мог Тарасмунд, не оскорбив Теодобада, сразу же вскочить и следом за братом бежать), Тарасмунд отправился искать Ульфа и его семью, но не нашел. Видать, сильно не хотел Ульф, чтобы его нашли.
      У ворот же бурга сказали, что Ульф с семейством прочь подались.
      Тарасмунд на коне бросился Ульфа по степи искать, но и в степи Ульфа не нашел. Под утро только возвратился в бург, дождался, пока ворота откроются и забрал Багмса. Поблагодарил Теодобада за гостеприимство, спросил насчет похода.
      Тут дядя Агигульф спросил, на кого поход. Тарасмунд ответил, что не решено пока, в какую сторону идти, но поход непременно будет. Дружина к рексу подступает с жалобами: одежда пообносилась, вещи поистрепались, давно обновы не было, пьют из горстей, чтобы в чаше отражения своего не видеть, ибо убоги стали, точно скамары распоследние. Так что непременно по осени поход будет. Ибо Теодобад - муж честный, и голос воинов слышен для него.
      С тем и покинул отец мой Тарасмунд Теодобада. И Багмс с ним ушел.
      Тут дедушка Рагнарис спросил: гепид где?
      Тарасмунд коротко ответил, что отпустил, мол, гепида на все четыре стороны.
      Дедушка Рагнарис на ноги поднялся, долго, тяжким взором глядел на моего отца. Потом молвил, как обрубил: "Дурак!" Повернулся и прочь пошел, палкой стуча.
      НАШЕ СЕЛО
      Наше село большое. В нашем селе четырнадцать дворов.
      В нашем селе живут дедушка Рагнарис и вся наша семья; Хродомер и его семья (наша семья больше хродомеровой, но хродомерова старше). Хродомер первым пришел на эту землю и сел здесь.
      Кроме того, здесь живет Агигульф, отец Фрумо. Отец Агигульфа пришел сюда за Хродомером. Сейчас отец Агигульфа уже умер. Раньше же агигульфова семья жила в бурге. Но у них с Аларихом, отцом Теодобада, вышла ссора, вот они и ушли. Отец Агигульфа был у Алариха один из лучших дружинников, но нрав имел строптивый. Сейчас этот Агигульф наш родич, потому что мой брат Ахма женат на его дочери, кривой Фрумо.
      Много зим назад в нашем селе был один мудрый человек (аланы его потом зарезали). Агигульф его приветил. Агигульф верит в Бога Единого. И еще он верит, что накормив чужого человека, кормит тем самым Бога Единого. Агигульф часто опечален тем, что в нашем селе редко бывают незнакомые люди и ему не удается накормить Бога Единого так, как хотелось бы.
      (Наш дядя Агигульф советует этому Агигульфу кормить Бога Единого так, как предки наши делали: убить быка, устроить пир. Но тот Агигульф только печалится и говорит, что Бога Единого так не накормишь.)
      Тот мудрый человек предсказал Агигульфу, что от потомства агигульфова родится муж, который превзойдет и отца агигульфова, и Алариха, и Теодобада. Случилось это в те годы, когда наш дядя Агигульф был таким же, как я теперь. И теперь Агигульф-сосед все посматривает на дочь свою Фрумо - не брюхата ли.
      Наш дядя Агигульф, выпив пива, говорил, что в такой сосуд, как кривая Фрумо, великого мужа вложить, - тут не Ахма-дурачок нужен, а самое малое Тор-молотобоец. И то сомнительно.
      Еще в нашем селе живут молодые воины - Валамир, Гизарна и Теодагаст. Эти одной ногой только на земле стоят, а другой ногой - в стремени, в ожидании теодобадова зова.
      У Валамира и Гизарны всю родню чума выкосила. Спаслись же они только тем, что в походе были в то время, как у нас чума была. У Гизарны остался только родительский дом, а рабов он потом привел, чтобы было, кому на хозяйстве работать.
      У Валамира чума обошла двух старых рабов, которые его самого еще ребенком помнят.
      Гизарна пришел в наше село не очень давно - незадолго до чумы. Раньше он и его семья жили в другом селе, но то село пожгли гепиды. Братьев гизарновых перебили, а сестер гепиды с собой увели. Отец же Гизарны пошел с другими мстить за сестер своих сыновей и не вернулся.
      Гизарна со своей матерью и домочадцами, которые от гепидов спаслись, подались к Теодобаду в бург. Дорога же в бург лежала через наше село. Так они и остались в нашем селе.
      Валамир - ближайший друг нашего дяди Агигульфа. Отец валамиров давно уже погиб, Валамир был еще мальчиком, младше, чем я сейчас. Тогда под отцом Валамира конь понес; отец Валамира грянулся с коня об землю и сломал себе шею. Мать же Валамира жила после этого долго, но детей больше не рожала, а когда чума была в селе, от чумы умерла. Валамир вернулся из похода в село и тоже занедужил, но потом поправился.
      Ардасп, родич Агигульфа, отца Фрумо
      НАШЕ СЕЛО
      Наше село большое. Наше село стоит на холме. Внизу течет речка. Через речку есть брод. Все деревенские знают, где этот брод.
      К северу и югу от села низина. Туда Од-пастух и мой брат Мунд гоняют деревенское стадо пастись.
      На закат от села, по склону холма и за холмом - пахотные земли.
      Берег у речки с нашей стороны высокий, а со стороны курганов берег низкий. Сколько на низком берегу насыпано курганов - не разобрать, потому что иные курганы почти стерлись, и сейчас никто не скажет, курган это или холм. Дедушка Рагнарис говорит, что курганов семь. Последним насыпали курган Алариха.
      Аларих бился с аланами, когда те приходили на эту землю, и побоище было великое. Наши готы перебили тогда всех аланов, но за то заплатили большую цену - жизнь вождя. Ибо в том бою был смертельно ранен Аларих. Его хотели в бург везти, но Аларих повелел, чтобы здесь его погребли, на земле, за которую умер.
      Здесь, сказал он, место, где достиг он высшей славы.
      Ибо долго воевал он с этими аланами и наконец взял верх и больше нечего желать ему от жизни.
      Когда же умер славный Аларих - так рассказывает на пирах дедушка Рагнарис - хотели сперва похоронить его в русле речки. Думали, отвести речку из ее прежнего ложа, создать на дне могилу, а после вновь пустить воды в их прежнее русло, чтобы под водой лежал славный Аларих. И не добрались бы тогда до него нечистые руки грабителей. Ибо издавна велся такой обычай среди нашего народа - погребать таким образом великих рексов.
      Но потом решили иначе и учинили над телом знатную страву. Слово это от старых времен ведется и иным молодым уже непонятно, но дедушка Рагнарис объясняет, что означает оно - погребальный костер, на котором мертвец простирается.
      И был пир великий, и убили на том пиру множество пленных аланов. Были те аланы храбрые воины, и великую честь им оказали, отправив их сопровождать нашего рекса. Ибо негоже было столь доблестного врага, выказав ему презрение, оставлять в живых для жалкой участи рабской. Так говорит дедушка Рагнарис. Мой отец Тарасмунд с ним не согласен.
      Другие же курганы насыпаны были еще прежде, чем пришли на эту землю мы, готы, и кто там покоится, неведомо. Но дедушка Рагнарис говорит, и Хродомер с ним согласен, что курганы над доблестными лишь воинами насыпают, так что и Алариху нашему не зазорно среди них лежать. Недаром он сам это место для погребения себе выбрал.
      На берегу, где курганы, земля хорошая и покосы знатные, но эти земли никто не трогает. Боятся, что если скотина траву на этих землях поест, то из курганов за скотиной потом придут.
      Если дальше от реки за курганы идти, начинается степь.
      С юга подступает лес. От кромки леса до курганов семь полетов стрелы.
      Если перейти речку вброд и взять на юг и идти, покуда на противоположном берегу не окажется южный выпас, после же войти в лес, то выходишь на тропу. Идти по ней, держа на юго-восток, можно выйти на старую ромейскую дорогу.
      МИР, В КОТОРОМ МЫ ЖИВЕМ
      На землях, где мы живем, наш народ живет очень давно. Дедушка Рагнарис говорит, что сюда привел нас Аттила-батюшка. И многих других он сюда привел. Раньше здесь гунны были, и наши роды, и другие, в том числе вандальские и гепидские, сидели под народом гуннов. И власть гуннскую с радостью над собой принимали. Когда же умер король их, Аттила, то оставил по себе сыновей столько, что из одних только сынов его могло бы составиться целое большое племя.
      Сыны же Аттилы величия отцовского не имели. То, что Богом Единым, одному Аттиле отпущено было, после его смерти распылилось на всех его сыновей, всем поровну. Как говорил дедушка Рагнарис, все эти сыны были поэтому людьми жалкими, мелкими и ничтожными, ибо досталось им по крохе от Аттилы. Когда приступили к наследию аттилову, нами, вернейшими союзниками батюшки, помыкать стали, как рабами последними. Чуть не в кости разыгрывать начали, как дядя Агигульф корову нашу однажды разыграл.
      Тогда восстали люди нашего языка и не только наши готские рода поднялись, но даже и гепиды поднялись, столь великие мерзости дети аттиловы учиняли.
      В том, что неповоротливое племя гепидское поднялось, удивительного мало, ведь при жизни Аттилы славнейший вождь более всего именно к гепидам склонялся и благоволил им; и вожди и жены гепидские чаще иных в шатре батюшкином ночевали. И лучшие угодья владыка гуннский гепидским вождям дарил.
      Дети же аттиловы, по скудости ума своего, замахнулись у гепидов это отнять. Известное дело, пустое занятие - отнимать у гепида то, к чему он, гепид, душой прикипел.
      Разозлить гепида долго; но разозлив - беги скорей, ибо в ярости гепиды страшны. Никакой из вождей нашего языка не может похвастаться, что под началом у него столько одержимых - вутьев - как у гепидов. На вутьях постоянно пребывает благословенная священная ярость Вотана.
      И была великая сеча между людьми нашего языка и племенем детей аттиловых. Гепидские пешие ратники стояли в центре наших войск и главный удар на себя приняли. Волна за волной налетала на них гуннская конница, и ничего поделать не могла. Как скалы, недвижимо стояли гепиды - горой встали за свое добро. И отстояли. А как дрогнули дети аттиловы и в бегство обратились, мы кинулись их преследовать и гнали до самого моря. Гепиды же в то время, пока мы за детьми аттиловыми по степи гонялись, на лучшие угодья сели; а мы, вернувшись, разобрали то, что осталось.
      С тех пор и не стало приязни между родами нашими и гепидскими, хотя языки наши сходны. А раньше приязни было больше. Так дедушка Рагнарис говорит.
      Старейшина Хродомер ему в том вторит. Хродомер сам в той битве участвовал. Дедушка Рагнарис же в той битве не участвовал. И вутья Арбр тоже. Ибо единоборствовали в то время дедушка наш Рагнарис с Арбром. Когда богатырь с богатырем сходятся, тут пусть хоть битва народов - ничего не замечают, кроме друг друга, точно любовники на ложе страсти.
      Хродомер же со времен той битвы гепидов страсть как не любит. Говорит, что в ночь перед сражением гепиды у него уздечку стащили. И до сих пор вспоминает, какая знатная уздечка была. Уздечка была работы дивной, по всему видно, что вандальской, ибо украшена была бляхами и на каждой бляхе по оперенной свастике, а кто еще оперенные свастики высекает, как не вандалы?
      Однако то не те вандалы, что родичи велемудовы (Хродомер говорит, что в том селе одни горлопаны живут), а другие, те, что далеко к югу обосновались и к нам не заходят.
      Если идти от села на заходящее солнце, то выйдешь к озеру. Если на рассвете из дома выйти, к полудню как раз до цели доберешься. За этим озером еще одно озеро есть, за тем другое; всего же озер там шесть. Места эти низинные, топкие. Речка, что мимо нашего села течет, меж холмов петляет и среди озер в камышовых зарослях теряется.
      Этот озерный край лесистый, там растут деревья. И охота там знатная. В тех землях-то как раз и сели гепидские рода, начиная с третьего от нас озера.
      Ближе к нам живут ближние гепиды, а за ними - дальние гепиды.
      Озеро, что ближе к нам, и следующее за ним, на той земле, где никто не живет. И мы там бьем рыбу и зверя, и гепиды тоже. Без обиды и нам, и гепидам; однако же без нужды стараемся там между собой не встречаться.
      Странные там места, в одиночку не пойдешь. Отец наш Тарасмунд рассказывал, что еще в те годы, когда был таким, как сейчас Гизульф, может быть, чуть постарше, ходил с Рагнарисом, отцом своим, на озеро и заблудился там в камышах. Любопытство его тогда обуяло. Пока Рагнарис улов на прутья ивовые нанизывал, бродить в округе пошел и тут же потерялся. Будто кто за руку его водил, с тропы сбивал, крики глушил, так что и не слышал его Рагнарис. Долго по камышам блуждал и к воде, наконец, вышел. Водой вдоль берега пошел. Думал, что к знакомому мыску идет, на самом же деле в обратную сторону шел. И все казалось ему, что в спину ему кто-то смотрит, а как обернешься - нет никого. Только камыш на ветру покачивается.
      Брел Тарасмунд-мальчик в тумане, как слепец. Над этим озером часто густые туманы. Вдруг почудилось ему, будто в этом тумане какие-то великаны показались - неподвижные, присевшие в воде на толстенных ногах. Превозмогая себя, пошел Тарасмунд к этим великанам, ибо вздумай они погнаться за ним, все равно бы не убежал. А дедушка Рагнарис говорит, что опасность меньше, если смело ей навстречу идти, и Тарасмунд помнил об этом.
      Подойдя ближе, увидел Тарасмунд, что не великаны то вовсе были, а пустая деревня. И много лет она, видать, пустовала, потому что многие сваи завалились, а те, что стояли, заросли зеленью и прогнили - по всему видно было, что недолго им еще стоять. Крыши прогнили и провалились внутрь хижин. Перед одной из хижин на покосившемся столбе еще висели обклеванные птицами черепа мертвых голов, подвешенных через ушные отверстия. Черепа страшно скалились в тумане.
      Но что больше всего напугало Тарасмунда - у одного из черепов из глазницы вьюн вырос.
      Тут утратил самообладание Тарасмунд-мальчик - и так уже больше храбрости проявил, чем от мальчишки ждать можно было! - закричал благим матом и бросился бежать. Бежал по воде к камышу, что-то за ноги его хватало, бежать не давало. В камыш вбежал, в камыше запутался. И кричал, кричал, что было мочи.
      Вдруг схватили его руки сильные и грубые, из камыша протянувшиеся, и начали больно бить. Тарасмунд вырывался, пока хватало сил. После только понял, что это отец его, Рагнарис, нашел его и страх свой за дитятю побоями выместил.
      Тут отец наш Тарасмунд заметил, что тогда дедушка Рагнарис нравом куда круче был против теперешнего, ибо сил в нем было больше. Но брань, которую дедушка тогда изрыгал, и побои дедушкины успокоили тогда Тарасмунда, ибо из всего этого явствовало, что Рагнарис галиурунн совершенно не боялся.
      Мы с братом Гизульфом этот рассказ нашего отца Тарасмунда выслушали и долго потом друг перед другом похвалялись - как бы мы храбро на великанов ополчились, а после как бы отважно с этими черепами расправились и галиурунн бы не устрашились, которые в пустых домах, безусловно, таились, морок наводя. Ахма-дурачок половины из всего этого не понял, но слушал, как мы похваляемся, завидовал нам и слюни пускал.
      Я потом спрашивал у отца, чья это была брошенная деревня - гепидская, что ли. Отец отвечал, что раньше, еще до нас, готов, на этих землях другой народ жил, иного языка. Видать, от того народа и осталась.
      Озеро преисполнено коварства. Не раз случалось, пойдет туда человек и сгинет бесследно.
      Давно, еще до чумы, когда только Хродомер и Рагнарис сели на этих землях, один человек пошел на озеро рыбу ловить - богатая в этом озере рыба, а урожаев тогда хороших еще не снимали - и пропал, не вернулся. Искали его, но не очень усердно, ибо страда была, некогда было по болотам шастать. Да и одинокий он был человек, воин, из тех, кто в селе осели вскоре после того, как Хродомер, а за ним и Рагнарис в эти края пришли. Кому тогда искать было? Отец наш Тарасмунд говорит, что в те времена людей в нашем селе было раз-два и обчелся.
      Решили тогда, что воин тот к Алариху, в бург, подался. Он уходя никому толком не объяснял, куда идет. Может, за рыбой пошел, а может, вообще из села вон пошел. Не до того было, чтобы разбираться. Слишком трудно жили тогда, не то, что сейчас. Да и страда была.
      И позабылся тот случай. Ходили на озеро, брали там рыбу. Выручала рыба, когда урожай не задавался.
      Несколько же лет тому назад, уже на нашей с Гизульфом памяти, вот что приключилось. Вскоре после чумы это было. Был у Гизарны один раб, родом мез, великий искусник рыбу добывать и коптить. А Гизарна страсть как любит рыбу копченую, потому и ценил раба своего меза, а прозвание ему дал Фискскалкс, то есть Рыбораб. Гизарна великий умелец прозвища придумывать. У нас в селе никто так больше не может.
      Любил Гизарна про Вальхаллу слушать. И решил как-то раз у себя дома Вальхаллу устроить. Правда, котла, чтобы пиво в нем само варилось, у Гизарны не было, зато были у него двое рабов и одна рабыня, тощая, злющая и черная, как головешка. Ее Гизарна в бурге в кости выиграл. По-нашему еле говорила, да и то больше бранилась, не щадя никого, а менее всех - хозяина своего, ибо Гизарна молод, а она стара и ничего не боялась.
      Ценил ее Гизарна. Когда Гизарна ее в кости выиграл, она варить пива не умела. Откуда родом была, неведомо. Тогда еще Мидьо, бабушка наша, жива была. Гизарна к дедушке Рагнарису приходил и слезно просил, чтобы позволил тот жене своей, Мидьо, его черную головешку обучила доброе пиво варить. И подарки богатые принес.
      Дедушка Рагнарис подарки взял и жене своей Мидьо повелел бабу ту научить искусству варить пиво.
      Боялись дедушка рагнарис и Гизарна, что не сумеет Мидьо объясниться с черной старухой. Гизарна боялся потому, что пива ему хотелось домашнего, а побираться и просить у соседей надоело. Дедушка же Рагнарис боялся, что если жена его не справится, то Гизарна подарки назад заберет.
      Но что-то в бабах такое есть, что будь хоть рабыня, хоть хозяйка дома, хоть черная, хоть белая, как молоко, а между собой всегда находят общий язык. Вот и Мидьо с той рабыней объяснилась, даже слов не понадобилось. И что это такое в женщинах, от чего они друг друга без слов понимают, то великая тайна и нам, мужчинам, она непостижима.
      Так дедушка Рагнарис говорит, так отец наш Тарасмунд говорит, так дядя Агигульф говорит и так брат мой Гизульф следом за ними повторяет.
      Так или иначе, обучила бабушка наша Мидьо гизарнову рабыню пиво варить. И зажил Гизарна припеваючи. Половину времени он по походам таскался. Когда с добычей приходил, а когда и голодранцем, спасибо, что жив остался. Уходя же в походы, Гизарна делянку свою соседям отдавал за малую толику урожая. Так и жил: Рыбораб рыбу ему ловил, а злющая баба пива варила немеряно.
      И вот с такими-то подручными задумал Гизарна Вальхаллу у себя в дому наладить.
      Пива наварить велел, а меза Рыбораба на озеро погнал с острогой. Вот уже и пиво поспело, вот уж и гости собрались и изрядно пива того отведали, а Рыбораба с уловом нет как нет. До ночи ждали. Еле ночь пересидели, дивному напитку дань отдавая и друг другу на раба премерзкого жалуясь, казни ему придумывая. Разъярился на раба Гизарна - как это ему, Гизарне, перечить вздумали, Вальхаллу ему порушить осмелились! И собрал воинство свое - Валамира и дядю нашего Агигульфа. Отправились чуть свет на озеро беглого раба ловить.
      Священный напиток вотанов, по крови богатырей наших разлившись, удвоил силы их и сдобрил их усилия священной яростью. Так и бродили по камышам, но меза не нашли. Решили сперва, что сбежал мез - хотя зачем ему от Гизарны бегать? Плохо ему, мезу, что ли у Гизарны жилось? Следы беглеца искали, но не нашли. Сетовали, что собак с собой не взяли. Гизарна же на меза обижался и казнить его хотел. Валамир с Агигульфом Гизарну утешали, как могли, и обещались помочь с казнью.
      Совсем уже было отступились от поисков, но тут увидал Валамир портки. Гизарну кликнули. И опознал Гизарна портки - точно, те самые. Мез в них из дома уходил. Гизарна сам эти портки носил до меза, после рабу отдал, чтобы донашивал.
      Поняли тут, что беда какая-то с мезом приключилась. Ибо как бы ни был дерзок человек, а не сбежал бы, портки бросив.
      Начал тут Гизарна жалеть меза и вспоминать, какой усердный он был и преданный. И так, горюя, вернулись богатыри к Гизарне домой и пиво допили.
      Давно это было. С той поры и бабушка наша Мидьо Богу душу отдала, и та рабыня померла, иноплеменная да злющая.
      На озеро же за рыбой продолжают из нашего села ходить, однако ходят с оглядкой.
      Гизульф, мой брат, не раз подбивал меня идти на озеро без старших, но я не шел. Строго-настрого запретил дед наш Рагнарис и отец наш Тарасмунд ходить туда.
      На озеро дядя Агигульф ходить любит. Дядя Агигульф уже взрослый, и отец мой Тарасмунд, хоть и старший брат, а ему не указ. Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа ворчит, говорит, что в один прекрасный день найдет он вместо рыбы гепидскую стрелу себе в задницу. Дядя Агигульф говорит, что не гепидскую стрелу в задницу, а молодую гепидку на свое копье найдет он. Дедушка Рагнарис всякий раз, слыша это, очень радуется и прибавляет, что Агигульф воистину любимец богов.
      В этом же году вот что случилось. Пошел дядя Агигульф на озеро и вернулся без рыбы. Хоть и без стрелы в заднице, но и без гепидки. Встревожен был. Говорил, что видел на озере чужих людей. Дедушка Рагнарис спросил, не гепиды ли это дальние были. Но дядя Агигульф рассердился: что он гепидов от чужих людей не отличит? Сказано - чужие. И сказал еще дядя Агигульф, что в походах навидался разных племен, и нашего языка, и иного. Те же, у озера, другими были, еще не виданными.
      От чужих дядя Агигульф в камыше схоронился. Полдня за ними следил. Те лошадей поили, сами пили. По всему видать, таились.
      Я спросил дядю Агигульфа, отчего он их голыми руками не порвал, как то у него, дяди Агигульфа, в обыкновении. На что дядя Агигульф сказал, что в этот день он необычно добр был. Не иначе, козни духов озерных на него благодушие напустили. Да и взять-то с чужаков нечего. Одежка, оружие - все дрянное. "А лошади?" - спросил мой брат Гизульф. "Тоже дрянь", - ответил дядя Агигульф. Гизульф сказал, что лошадей, пусть и дрянных, можно было бы в бурге продать. Но дядя Агигульф дал Гизульфу по шее и сказал, что он, дядя Агигульф, не торгаш, и Гизульфу не советует торгашом быть. Дедушка Рагнарис встревожился, слушая этот разговор. И отец мой Тарасмунд насторожился.
      Вечером того дня дядя Агигульф с Валамиром бражничали. Рагнарис же пришел к Валамиру, Агигульфа от кувшина с пивом оторвал и к Хродомеру потащил; о чем они там говорили, нам неведомо.
      Наутро дядя Агигульф, другой Агигульф, Гизарна, Аргасп и Валамир на озеро поехали. Вернулись поздно, мокрые, и дядю Агигульфа бранили - пива, мол, надо меньше пить и о прекрасных гепидках грезить. Целую седмицу потом дядя Агигульф ходил по селу и вечерами, после трудов дневных, дрался - с Гизарной, Аргаспом и дружком своим Валамиром.
      И Од-пастух говорил, что был со стадом на дальнем выгоне и почудилось ему, что между холмов всадников видел. Далеко было, не разобрал. И собаки беспокоились.
      Если от нашего села на север идти, то начинаются рощи. Если через те рощи идти и все на север брать, то выйдешь к тому селу, где Гупта живет. Дедушка Рагнарис из того села родом. Половина того села дедушки Рагнариса родичи; хотя с той поры, как отец Рагнариса выгнал, Рагнарис там ни разу не бывал.
      Я там тоже никогда еще не бывал.
      В округе, кроме нашего, еще несколько готских сел есть.
      Еще дальше на север большая река. За той рекой другие люди живут, и мы о них ничего не знаем.
      Дядя Агигульф говорит, что если там, на севере, в реку венок бросить, то венок этот к самому бургу приплывет; река эта сперва с запада на восток петляет, а потом поворачивает на юг. Откуда же эта река начало берет, никто не искал; дедушка Рагнарис говорит, что она из гор вытекает. Но этих гор я не видел.
      Когда с нами еще дядя Ульф жил, он рассказывал, что Теодобад раз пошел в поход (дядя Ульф с ним шел) и дошли до реки. В тех краях это и было, на самых границах готских земель. Остановились на берегу, чтобы провести ночь. Утром проснулись, вышли к броду, чтобы переправляться на другую сторону. И как нарочно: увидели, как по реке вдруг поплыли трупы. Несло их с какого-то поля брани. Видать, давно уже несло, потому что раздулись безобразно трупы лошадей и людей, так что и не поймешь, кто с кем бился.
      Поглядели на это Теодобад с дружиной, поглядели - и назад повернули. По всему видно, примета дурная, хуже не бывает. И даже те, кто верует в Бога Единого, с этим не спорили.
      Дядя Агигульф спросил тогда дядю Ульфа: не мог он по оружию угадать, что за люди убитые плыли? Ульф на это сказал, что мечи с топорами не плавают, стрелы же, которые из трупов торчали, были странные.
      На севере эта большая река бежит быстро; у бурга она движется помедленнее. Сперва думали, что это разные реки, но потом нашелся человек, который прошел по всему ее берегу и сказал, что это одна и та же река.
      К бургу от нашего села дорога такая. Нужно переправиться через речку, что возле села нашего протекает; за речкой начинаются курганы. За курганами поле, а дальше лес. Через лес тропа есть нахоженная; нужно по приметам знать, как в лес войти, а дальше не собьешься.
      Тропа выводит к старой дороге; еще ромеи ее строили. По дороге на юг - как раз к бургу выйдешь.
      Если от бурга дальше идти по этой дороге, начинаются равнинные места. По этим равнинам кочуют аланские роды. Четыре рода всего аланских по соседству от нас. Мы этих аланов не опасаемся и они нас не опасаются; между готами и аланами уже не первый год вечная дружба. Аларих-Неистовый, отец теодобадов, своими подвигами аланов почти на нет свел. Но потом, как Аларих умер, вместо него стал Теодобад. Аланские старейшины, выждав время, в бург приехали. Тут и дружба между ними и Теодобадом сладилась. Аланы предлагали даже породниться; Теодобад им нескольких молодых своих дружинников в зятья дал.
      Дедушка Рагнарис говорит, что у аланов оттого с готами дружба, потому что у нас с вандалами дружба.
      Обликом аланы на нас похожи, а живут как гунны. Нет у них ни бургов, ни сел. Кочуют со своими стадами между нашим бургом и селениями вандальскими.
      Вандалов на эти земли еще ромеи посадили. Потом Аттила пришел. С собой тоже несколько вандальских родов привел. Вандалы как сыр в масле катались - и при ромеях, и при Аттиле. Умеют они угодить, ничего не скажешь, все их любили и привечали - и император ромейский, и грозный Аттила-батюшка.
      Велемуд так рассказывает: Вотан как-то раз шел по земле и в землю копье вонзил. Из того копья вотанова дуб вырос могучий, и стало это место центром мира. Вокруг же центра мирового построилось село вандальское; и он, Велемуд, в том селении родился. Велемуда послушать - все у вандалов лучше, чем у других. И деревья выше, и дома больше, и девушки иначе устроены. Мол, девицы вандальские таковы, что щит их добродетели только вандальским копьем пробить можно, а другие об тот щит копья тупятся и ломаются. Услышав это, дядя Агигульф в азарт вошел. Велемуд же по плечу его хлопнул и пригласил с собой ехать, жену из вандальского рода ему подыскать. Дядя Агигульф согласился, предложил для начала на сестре Велемуда готское копье попробовать. Знал дядя Агигульф не по наслышке: действительно хороши собой вандальские девицы. Велемуд, услышав это, сперва надулся, а потом улыбкой просиял и вот что Агигульфу предложил: есть у него, Велемуда, родич; у того родича есть родич в другом селе; у того же родича-вандала из другого села есть дочка на выданье - она бы Агигульфу подошла - нравом вылитый дядя Агигульф, только в юбке. И на коне скакать горазда, и копье метать. У вандалов ей трудно мужа себе под стать найти, никто ее брать не решается. У дяди же Агигульфа от рассказа велемудова слюни по бороде потекли.
      А Велемуд дальше беседу ведет. "И Гизульфа мы оженим, и положим начало новому роду вандалоготов".
      Тут дедушка Рагнарис, который при разговоре том был, взревел раненым быком и дядю Агигульфа послал за скотиной в хлеву убирать - мол, два дня как не чищено.
      Велемуд после того несколько дней на Агигульфа хитро поглядывал.
      С аланами же вандалы очень хорошо живут, потому что между ними много родичей, и охотно они берут в жены друг у друга дочерей.
      К югу за вандальскими землями идут холмы, за холмами большая река Данубис. До Данубиса от вандалов два дня пути скорым шагом. Река, что мимо бурга течет, в Данубис впадает. Так дядя Агигульф говорит.
      К юго-востоку же от вандалов, на самом берегу Данубиса сидят на земле несколько герульских родов. Это те самые герулы, которые дяде Ульфу глаз выбили. У нас нет мира с этими герулами.