Атаульф и другие, Готский для всех

      К северу и северо-востоку от этих герулов, где горы начинаются, лангобарды живут. Они с Аттилой пришли, а прежде жили в другом месте. После той битвы великой с сыновьями Аттилы перебрались в предгорья и там сели. У них ни с кем дружбы нет, со всеми воюют. И к ним никто не ходит. У нас про них говорят, что они страшный народ, никому обид не прощает.
      Я только одного лангобарда видел - дядю Лиутпранда, того, что срубил голову нашему дяде Храмнезинду. Этот дядя Лиутпранд потом заменил нам дядю Храмнезинда. Он вовсе не был страшным, и мы его приняли. Только он недолго с нами жил - ушел в поход и не вернулся. А дядя Ульф и дядя Агигульф с ним в тот поход не ходили и потому никто не мог сказать нам, куда делся Лиутпранд.
      Когда у нас гостил Велемуд, я спросил его, почему, если вандалы такой великий народ, они бурга не возвели? Велемуд говорил, что бург у них был. Раньше на тех землях, где сейчас герулы сидят, могучие вандальские роды жили. На Данубисе их, вандалов, много было; правили же ими славные Асдинги. Но потом ушли вандальские роды. Было это, сказал Велемуд, когда дед его родился. Тогда не только мы, вандалы ушли, сказал Велемуд; тогда и вы, готы, ушли, и аланы ушли; остались только те роды, которые к этой земле приросли. И поскольку мы все к этой земле сердцем прикипели, то и стали друг другу через эту землю как бы родными. И даже более родными, чем своим соплеменникам из числа тех, что ушли. Так Велемуд-вандал сказал, мой родич.
      Тогда я спросил Велемуда: если мы все тут как родичи, то зачем тогда герулы дяде Ульфу глаз выбили? На это Велемуд сказал, что про родство наше не все понимают. Герулы про это плохо понимают.
      Дедушка Рагнарис сказал, что гепиды ему, дедушке Рагнарису, всяко не родичи. А Велемуд, если хочет, пусть с ними милуется.
      Я спросил Велемуда, много ли вандалов ушло. И еще спросил, много ли готов ушло. Велемуд на это странно ответил: мол, малая толика осталась.
      "ПЬЮ-КРОВЬ" - МЕТАТЕЛЬНЫЙ ТОПОР НАШЕГО ДЯДИ АГИГУЛЬФА
      Наш дядя Агигульф - великий воин. Наш дядя Ульф еще более великий войн. Но, покуда дядя Ульф живет в рабстве, а с нами не живет, самый великий в селе воин - наш дядя Агигульф. К тому же он любимец богов. Так говорит наш дедушка Рагнарис.
      Дядя Агигульф владеет многими видами оружия. Он владеет мечом, секирой, а еще у него есть метательный топор. Дядя Ульф тоже владеет этими видами оружия и другими. Говорят, с тех пор, как дядя Ульф глаза лишился, он отменным лучником стал. Говорят, какой-то алан его из лука стрелять учил в бурге. Только дядя Ульф с нами не живет, так что об этом говорить. К тому же дядя Ульф - не любимец богов. Дедушка Рагнарис говорит: "Одно дело доблесть, другое - удача". А вот удачи-то и нет у дяди Ульфа.
      Мать моя Гизела говорит, что удача у людей от ангела-хранителя. Мы с братом моим Гизульфом так думаем: у дяди Агигульфа самый сильный ангел был, он побил всех других ангелов детей Рагнариса и всю удачу себе захапал. Оттого и дядя Агигульф такой счастливец. Только сам дядя Агигульф в ангелов не верит. Он верит в Вотана, Доннара и Бальдра, которые у дедушки стоят. Я говорил об этом с нашей матерью Гизелой, но она отвечала, что ум весь Ульфу достался, а удача вся Агигульфу пошла.
      - А что отцу нашему, Тарасмунду? - спросил я, потому что отец наш старший из трех братьев.
      - Тарасмунду доброта да терпение достались, - так отвечала мать наша Гизела.
      - А дедушке Рагнарису? - спросил мой брат Гизульф. Ему тоже любопытно стало.
      Об этом мать не захотела с нами говорить. Дедушка Рагнарис молится деревянным богам и часто спорит с нашим отцом, который молится Богу Единому, а мать наша Гизела сердится за то на дедушку.
      Наш дедушка Рагнарис очень храбрый. Он часто спорит со своими богами и даже ругается с ними, я слышал. Тарасмунд никогда не ругается с Богом Единым. Я думаю, это потому, что ему достались доброта и терпение.
      Хватало у него терпения и на нашего дядю Агигульфа, когда Тарасмунд был еще молодым воином, а дядя Агигульф - мальчиком, как я теперь. Ходил тогда Агигульф за старшим братом, как привязанный, в рот засматривал. И не прогонял его от себя Тарасмунд.
      Первые уроки мастерства ратного от Тарасмунда перенял. Дедушка наш боец хороший, но учить не может, все убить норовит.
      Отец наш Тарасмунд вспоминает, как дедушка учил Агигульфа умению воинскому и как боялся Агигульф учения этого - убегал и прятался. И драл его Рагнарис за это нещадно, трусом именуя.
      С Тарасмундом же такого не случалось. И не забывался Тарасмунд, когда с братом меньшим бился, а потому и не боялся его Агигульф.
      Настал день, когда дедушка Рагнарис повелел Тарасмунду жениться и заводить семью, чтобы продолжить наш род, и жену к нему привел - нашу мать Гизелу. За Гизелой давали хорошее приданое: корову, четыре гривны серебряные, пять одежд хорошего беленого холста, стан ткацкий (ибо искусница ткать Гизела) и сундук тяжелого дерева. Большой сундук, на нем спать можно. Родом же Гизела из бурга, родня Алариха и нашего военного вождя Теодобада, только не ближняя. Рагнарис в те времена часто в бурге бывал, ибо водил дружбу с Аларихом, тогдашним военным вождем. Оттого и у Теодобада, нынешнего вождя, к Рагнарису такое почтение, почти сыновнее.
      Гизела всем в семействе Рагнариса глянулась и все ее полюбили, кроме Агигульфа. Да и впоследствии между дядей Агигульфом и матерью нашей приязни не было. Тогда же Агигульф, который еще мальчиком был, увидел, что брат его старший Тарасмунд бросил его ради того, чтобы девчонкой заняться. А это, по мнению Агигульфа, было настоящим предательством. И оттого невзлюбил Агигульф Гизелу. Сильно невзлюбил. И от Тарасмунда отошел душой, а к Ульфу, среднему брату, приблизился.
      Ульф в семействе всегда особняком держался. Самый нелюбимый из сыновей Рагнариса. От ума мало счастья, я так думаю. Дружбу же Ульф с Аргаспом водил. Дедушка Рагнарис этого Аргаспа совершенно бесполезным человеком считал и мнения своего не таил - напротив, высказывал громогласно. Ульф с Аргаспом сызмальства дружен был. Странной всем была эта дружба, ибо трудно сыскать более непохожих людей: Аргасп веселый всегда был, Ульф угрюмый. Аргасп приключения находил и друга в них втягивал; выпутываться же худо-бедно Ульфу приходилось. И выпутывался, и Аргаспа выпутывал.
      Когда же Тарасмунд взял жену, к Ульфу с Аргаспом еще и Агигульф прибился. И не прогнали его, ибо никому Агигульф был тогда не нужен, даже дедушке Рагнарису. Тогда Гизела первого ребенка своего родила, он потом от чумы умер.
      Пока дедушка Рагнарис над первым внуком слюнями умиления бороду увлажнял, Ульф с Аргаспом мальчика Агигульфа в бург с собой взяли. Когда сравнялось Агигульфу четырнадцать зим, в мужской избе, что близ капища, в воины был посвящен Хродомером, старейшиной нашим, да жрецом Вотана. Тем же летом в поход с Ульфом ушел Агигульф.
      Это уже потом дядя Агигульф понял, что там, где Ульф, - в тех походах ни славы, ни богатства добыть себе невозможно. Ульф одно хорошо умеет: добывать приключения себе на голову, в переделки, беды да неприятности попадать и нести ущерб и урон. Правда, никогда не предаст друга Ульф, никогда в беде не бросит. Зато все остальное, точно сговорившись, и предает, и в беде бросает: реки разливаются, камни осыпаются, лошади ржут невовремя, когда в засаде стоишь. Будто особым нюхом чует дядя Ульф заранее, когда походу неудачным быть, и идет в этот поход.
      В тот раз, когда дядя Агигульф с ним впервые пошел, пожалуй что и обошлось без серьезной беды. Теодобад был тогда еще молодой, задору было много, а опыта мало. За опытом, считай, и пошли в поход тот.
      Прогулялись они по землям герульским. Пощипали герулов. Доблести проявили много, только толку с этого почти не было. В том году у герулов недород случился. У нас тоже недород был, от недорода и на герулов пошли думали, в стороне от нас герулы живут, может, у них что-нибудь уродилось и можно отнять. Герулы же сами были голодны и свирепы.
      Дядя Ульф в стычках с герулами несколько раз дядю Агигульфа от верной смерти спасал. Безмолвно обучал его. Эта-то учеба, говорил нам потом дядя Агигульф, сильнее всего в память ему и запала. Хотя у дяди Агигульфа сомнение насчет Ульфа есть. Думает он, Ульф больше потому его спасал, что дедушкиного гнева опасался.
      Сам Ульф из того похода невредимым вышел, чего обычно с дядей Ульфом не случается. Видимо, потому, что рядом Агигульф был, от беды его оборонял своей удачей. Так дядя Агигульф считает.
      В том походе Агигульф два подвига совершил. Во-первых, он посеял свое семя среди герулок, что особенно отмечал в рассказах. Впервые тогда посеял свое семя Агигульф, потому и запомнилось ему это. После он много семени посеял. Но тот посев с особенным чувством вспоминает. А всходов так и не видел. Может, и не было всходов. Только об этом я дяде Агигульфу никогда не говорю. Та герулка, говорит дядя Агигульф, не рабыня была, а свободная.
      Другой подвиг в том заключался, что в походе том завладел Агигульф добычей - мечом узким и длинным. Ульф сказал, что меч этот спатой называется - ромейской работы меч, из-за Данубия. Таким мечом с лошади разить хорошо.
      Когда в бург приехали, Агигульф хвалиться спатой стал. Нравилось ему, что другие завидуют. На спор хотел жердину спатой перерубить, но ударил неумело, и сломалась спата.
      Все, кто смотрел, как Агигульф хвастает, засмеялись и ушли, одного его бросили со спатой сломанной. А Агигульф, хоть и взрослым уже стал, в походе побывал, семя свое посеял, смерть близко видел - заплакал, точно маленький. Так его Ульф и нашел.
      И сказал Ульф, что спата Агигульфу все равно не годилась. Лучше бы сделать из стали этой что-нибудь более подходящее.
      Агигульф захотел кинжал большой сделать из обломков спаты. Благо в бурге кузнецов хватает. Ульф же спросил, чем платить он кузнецу будет. Ибо добычи из похода они не принесли, а недород был большой. Не знал Агигульф, чем платить.
      Тогда и дал ему Ульф добрый совет. Не к здешним кузнецам идти, а к нашему сельскому кузнецу Визимару. Визимар, мол, не хуже сделает. За работу же трудом с Визимаром расплатиться. Кузнецу все равно в огороде копаться недосуг, зарос у него огород бурьяном в человеческий рост.
      И кинжал делать отсоветовал. Спросил у Агигульфа: видел, мол, кое у кого топорики метательные? У герулов сейчас мало кто этими топориками обзаводится. Не в почете они нынче. А напрасно, ибо оружие страшное и полезное. Только владеть им умение надобно. Чем коварнее оружие, тем больше умения оно требует, сказал Ульф.
      Агигульф на то фыркнул: не оружие это, а игрушка детская. Ульф же отвечал, что топорик этот легкий, руку не тянет, а бросить его можно на далекое расстояние и неожиданно. На щит такой топорик поймать нетрудно, но бывает и так, что оказывается он весьма полезным. Тут все от обстоятельств зависит и от умения.
      И уговорил Агигульфа. Советов Ульфа все слушали. Ульф только себе присоветовать не мог; другим же хорошие советы давал.
      И сказал еще Агигульфу Ульф, что покажет ему, как топориком действовать. Терпения много понадобится Агигульфу, чтобы научиться как следует метать его.
      Как решили, так и сделали. Отработал Агигульф у Визимара; а как топорик герульский сделать, про то Ульф Визимару рассказал. Ульф еще сызмальства у Визимара в кузнице просиживал, так что знали друг друга хорошо. Тянуло Ульфа к тайнам кузнечным.
      Топорик получился на славу. Тут Ульф в новый поход ушел, а Агигульф дома остался, потому что так дедушка велел. С топориком Агигульф не расставался, при себе носил. Холил и лелеял, как мать дитя.
      Запала мысль Агигульфу надпись магическую на топорике сделать: "Пью кровь". В нашем селе грамоту знал один только человек - годья Винитар. Храм Бога Единого тогда годья воздвигал. Прежде воином был годья. Когда Агигульф с просьбой своей пришел и от работы его оторвал, рассвирепел годья и крестом деревянным огрел Агигульфа. Чего захотел! Чтобы надпись языческую да греховную на оружии ему вывел! Пока Агигульф ноги уносил, годья вслед ему орал: "Велено было возлюбить ближнего своего!" И крестом угрожающе потрясал. Годья человек кроткий, но не любит, когда Бога Единого обижают.
      Стал тогда думать Агигульф, как бы ему в бург выбраться, где тоже люди были, грамоте знающие. Пошел тогда на военную хитрость Агигульф. На охоту он отправился и оленя взял. После же хмурость на лицо напустил и сказал Рагнарису, что сон ему был: оленя Теодобаду отвезти надо. Дедушка спрашивал своих богов, так ли это, и боги подтвердили: да, так. И повез Агигульф оленя в бург.
      Пока оленя ели, нашел Агигульф человека, который писать умел и не посчитал, что надпись "Пью кровь" на топорике так уж обижает Бога Единого. Начертал слова эти для Агигульфа; Агигульф в тот же день на рукояти надлежащие знаки вырезал: "DRAGKA BLOTH".
      И вернулся из бурга с надписью на рукояти.
      Эту надпись дядя Агигульф нам с Гизульфом часто показывал, рассказывал, что вырезывание знаков было великим таинством. Глубокой ночью, в новолуние, горели кругом костры. В круге костров сидел Агигульф один и вырезал знаки, только звезды и волки свидетелями были; дружина же Теодобадова за пределами круга стояла, от ужаса млея. И даже Теодобад стоял и ликом бледен был.
      После Теодобад Агигульфу десять пленных герулов и десять гепидов, в рабство обращенных, и десять иных рабов отдал. И убил их Агигульф; кровью же их костры те загасили. Топором "Пью кровь" убил. После того стал топор этот непобедимым и против герулов, и против гепидов, и против иных врагов.
      Много раз помогал "Пью-Кровь" Агигульфу, много раз жизнь его спасал. Рассказывал Агигульф, что однажды, устав от опеки Рагнариса, который, как наседка над цыплятами, над ним, Агигульфом, кудахчет, от скуки изнемогая, решил на север прогуляться. На севере же, в двадцати днях пути, два племени живут, на диво злобные и свирепые. Между этими племенами поле есть и на поле том, ни на миг не прекращаясь, и днем, и ночью битва кровавая кипит. Племена же те обширны, и воины могучие там не переводятся.
      Спросили мы с Гизульфом, какого языка те племена. Дядя Агигульф ответил, что племена эти столь свирепы, что и языка не имеют, а только рычат от ярости, пеной исходя. Но дядя Агигульф уже не раз там был и умеет с ними объясняться, длинные беседы яростным рыком ведя. Ибо словоохотлив тамошний народ, медовухи испив.
      Вот Агигульф, от скуки спасаясь, и поехал к вождю одного из этих племен - медовухи попить и в ратной потехе участие принять. Семь дней ехал от села на север и еще семь; на восьмой же в местности оказался холмистой, где было много камней и больших валунов. И вдруг обступили дядю Агигульфа со всех сторон великаны, из земли выпрастываясь. Подумал было дядя Агигульф, что погибель его пришла. Стали великаны валунами громадными кидаться. Много было великанов, а он, дядя Агигульф, один. Валуны справа, слева, сзади, спереди так и свистят. От ударов земля содрогается. Великаны ревут - куда тем свирепым вождям, к которым дядя Агигульф в гости ехал! Вдесятеро громче ревут. Конь под ним начал дрожать, на задние ноги приседая, и чувствовал дядя Агигульф: вот-вот понесет конь. Тут-то и пригодился метательный топорик. Метнул его дядя Агигульф и прямо промеж глаз угодил самому большому, страшному великану - он у прочих великанов за военного вождя был. Пал тот замертво и не шевелился более. Остальные же великаны устрашились и под землю попрятались. Вырвал свой топорик дядя Агигульф из головы мертвого великана и дальше поехал. Без помех до места добрался, медовухи испил, новостями обменялся, от рычания охрипнув, в ратной потехе поучаствовал, стену трупов вокруг себя нагромоздя, и назад себе домой поехал. Как проезжал через край тех великанов, ни один из них и не пикнул. Под землей от него, дяди Агигульфа, хоронились. От убиенного великана-вождя только костяк остался - стервятники растащили. Стервятники там не в пример нашим громадные.
      Дядя Агигульф, бывало, как пива выпьет, так зовет нас с братом Гизульфом и драться стравливает. Кто победит, тому позволяет топорик "Пью кровь" в дерево кинуть. Гизульф всегда меня побивает. Но когда-нибудь и я его побью. А топорик кидать Гизульф не умеет.
      Сейчас такого топорика у нас в селе уже не сделать, потому что Визимар от чумы умер.
      СТАРАЯ КУЗНИЦА
      До чумы в нашем селе был кузнец. Кузница и сейчас стоит, кузнец же умер. Я помню нашего кузнеца, хотя был совсем мал, когда кузнец жил. Я боялся его, потому что ликом черен он был, а глаза, волосы, борода были у него белые. Волосом, помню, буен был, шею имел бычью, ручищи огромные. Волосы обрезал, не в пример остальным, и ремешок на голове носил длинными патлами у горна не помашешь. Вмиг займутся.
      Я потом только узнал, что кузнец тоже готом был, как и мы, и верить не хотел, все думал, что он из тех подземных великанов, о которых дядя Агигульф любит рассказывать.
      Помню, как к нам в дом он заходил и с Рагнарисом о чем-то беседовал. Точно гудело что-то в доме.
      Звали кузнеца Визимар. Родом он из того села был, что по ту сторону бурга, если от нас глядеть. В том селе много родни нашей матери Гизелы, но кузнец нам не родич.
      Кузница не в селе стоит, а поодаль, вверх по речке. Дедушка Рагнарис говорит, что кузнецы всегда поодаль от села селятся и ничто им не страшно, ибо они близко знаются с Вотаном. И поверье есть, что если кузнеца убить, то это навлечет проклятие на весь род - разгневается Вотан. А Вотан долго гневается, порой дети внуками сменятся, а он все сердит и не успокоится, пока весь род не изведет.
      От того места, где мы глину для обмазки домов берем, она видна. Точнее, то, что осталось от нее, ибо с тех пор, как Визимар умер, другого кузнеца близ села нет. Есть кузнец в том селе, откуда дедушка Рагнарис родом, но мы в то село не ходим, а за лемехами, ножами, серпами в бург ездим. В бурге они дороже стоят, потому что кузнецы там лучше и заносчивее, но дедушка Рагнарис говорит: лучше больше отдать, но с поднятой головой ходить, чем ради малого сбережения принижаться. И если сломается что, тоже в бург едем.
      В бурге кузнецы хорошие, спору нет, но и Визимар не уступал им. В том селе, откуда дедушка родом, мечи ковать да закаливать не умели. И посейчас не умеют. А вот Визимар умел. Только брался, говорят, неохотно. Мудреное это дело.
      В наше село Визимар пришел, когда Алариха, старого военного вождя, уже убили и Теодобад, сын Алариха, военным вождем стал. Визимар там сел, где и в прежние времена кузница стояла. Подновил ее и жить начал. Жил один, к себе никого не брал, ни женщин, ни рабов. Поведения был степенного, а нрава незлого, но необщительного.
      В селе его почти и не видели. Только иногда к Хродомеру и дедушке Рагнарису захаживал.
      Тарасмунд рассказывал, что только раз в году веселился кузнец правда, от души, богатырским весельем, - на зимнем празднике, когда солнце на лето поворачивает. Ставили в селе большое чучело зимы из прошлогодней соломы, и кузнец молотом сокрушал это чучело; после же, козлом нарядясь, везде по дворам скакал и Вотана неистово славил.
      Обычай этот старейшины наши из прежнего своего села принесли, а у нас прижился.
      Потом, когда кузнеца не стало, наш дядя Агигульф стал козлом наряжаться. Любо-дорого смотреть было, как дядя Агигульф рядится в козла, потому что он перед тем сажей лицо мазал.
      Дедушка Рагнарис всегда ворчит, что с Визимаром оно лучше было, ибо кузнец был настоящий и обычай правильно блюл, с умом скакал, а не как козел. Хотя бы нынешний праздник вспомнить, когда Агигульф, разгорячась, во двор к годье заскочил, неистово Вотана славя. Годья же смутился и не знал, что делать, ибо обычай был дедовский и обижать все село не хотел. Столбом стоял. И Одвульф стоял рядом. Один только пес дворовый годьи Винитара не стоял и без всякого позора для себя и села нашего дядю Агигульфа со двора изгнал.
      Только раз в году и радовался кузнец тот Визимар, остальное же время будто гнело его что-то и оттого был он как бы печален.
      Уже потом, когда мы с Гизульфом подросли, а кузнеца не было в живых, рассказал нам дедушка, как все с этим Визимаром вышло.
      У Визимара в роду были кузнецы. Самого Визимара тоже кузнецом сделать хотели и даже отдали в учение брату матери его, который слыл в бурге отменным кузнецом.
      Пожив в бурге, решил Визимар воином стать, а ремесло оставить. Увлекало его буйство дружинное. Когда Аларих, наш военный вождь, в поход свой славнейший на аланов пошел, в котором сложили голову и сам Аларих, и половина дружины его, Визимар тоже с Аларихом пошел. Не хотел Аларих его брать, но умолил его Визимар.
      И согласился, наконец, Аларих и взял его с собой.
      В стычках с аланами удальцом себя показал Визимар. Перед более опытными воинами выхвалялся и потому безрассуден был. Покуда за аланами гонялись, пощипали заодно и несколько сел вандальских (не тех, откуда Велемуд и родичи его, а других, дальних). Те вандалы дружественны аланам были, а с нами, даже когда не враждовали, дружбы не водили. В набегах на села эти особенную доблесть Визимар показывал.
      Несколько дней Аларих преследовал аланов. Наконец, недалеко от нашего села, по ту сторону реки, решили аланы бой принять.
      Сошлись с аланами в бою. С обеих сторон много воинов было.
      Визимар Алариху глянулся. Зная, однако, что нрав у юнца безрассудный, и не желая терять его, поставил Визимара Аларих в задние ряды.
      Ударили аланы. Сплошной лавой с дикими криками понеслись. Кони громадные и всадники громадные. Копья тяжеленные. Смяли готские ряды, вдавили передние ряды в задние, чтобы свалку затеять. И оказался Визимар рядом с Аларихом.
      Слева от него оказался Визимар. И надо такому было случиться, что именно со стороны Визимара ударило Алариха копье аланское. Не успел отразить его Визимар, хотя и находился рядом, так что мог щитом отбить. Аларих от удара с коня упал и под копытами умер. Произошла беда на глазах ближайших соратников Алариха, верной его дружины. Уже тогда понял Визимар, что не быть ему дружинником, и ярость свою умножив, изрубил множество врагов.
      В конце концов одолели готы аланов и многих взяли в плен. Стали убитых собирать и плач великий подняли, когда нашли изуродованное тело вождя своего. Визимар же исчез. Ни среди мертвых не было, ни среди живых. Те, кто видел, как погиб Аларих, говорили, что от позора Визимар бежал и что лучше бы быть ему сейчас мертвым, чем живым. Другие же, помнившие, как он бился, возражали.
      Дедушка Рагнарис в той битве не сражался, потому что единоборствовал с берсерком Арбром.
      Похоронили Алариха, пленных аланов зарубили на могиле этой, после курган насыпали. Теодобад на место Алариха встал. Никто не сказал слова против того, чтобы Теодобад военным вождем стал, ибо мало того, что Теодобад был родным сыном Алариха, был он так же доблестен, как его отец, и уже тогда видно было, что совершит немало подвигов.
      Мудрым правителем показал себя Теодобад, несмотря на молодость свою. С аланами мир почетный заключил, с дальними вандалами замирился малой кровью (всего лишь один, особо злокозненный вандальский род, вырезал).
      И пошло все своим чередом. Только о Визимаре ни слуху ни духу.
      А год спустя в заброшенной кузнице вновь молотом стучать стали. Сперва те, кто заметил, подумали, что духи там куролесят, ибо кузница такое место, что вечно в подземное царство распахнуто. Туда часто духи наведываются.
      И пошли отважные воины во главе со старейшинами, Хродомером и Рагнарисом, - поглядеть, кто это в кузнице хозяйничает.
      Вышел им навстречу человек. Хродомер долго вглядывался в того человека, после за сказал, засмеявшись:
      - Никак Визимар пожаловал?
      Хродомер Визимара в бурге видел, дядю его, кузнеца, знал. Историю же Визимара во всех селах готских знали.
      Видя, что Хродомер смеется, засмеялся и Визимар. Пригласил в кузницу зайти. Сказал кстати, что и мечи ковать умеет.
      Недолго старейшины у Визимара пробыли. Наутро от Хродомера в кузницу человек приходил, принес мешок муки в дар, а вместе с даром и добрые пожелания. После же у Визимара никогда не было надобности в подарках - его все село кормило и еще спасибо говорило.
      Из нашей семьи с Визимаром дедушка охотно беседовал, а потом и Ульф, когда подрос. Визимар Ульфу многое рассказывал, в том числе и такого, о чем Ульф никогда не говорил даже братьям своим.
      И вот как получилось, что Ульф с кузнецом дружбу свел. Ульфу с Аргаспом, дружком его - еще совсем мальчишками были - запало подглядеть, как кузнец с подземными духами и с Вотаном разговаривает. Хоронились за кузницей, подслушивали и подглядывали. Видели, как кузнец серпы ковал, лемехи, снова серпы... В конце концов, соскучился Аргасп, надоело ему за кузнецом следить и другую забаву себе нашел; Ульф же упрямый был.
      Возле кузницы густо крапива росла. Ульф терпение воинское в себе взращивал и потому в самой крапиве сидел. И однажды дождался Ульф.
      Дверь в кузницу настежь была распахнута. Голос кузнеца доносился разговаривал он с наковальней как с женой и с молотом как с братом; просил помочь сделать ему волшебный железный клык, чтобы клыком этим врагов своих убивать. После же выть стал кузнец волком, ухать филином и по кузнице козлом скакать. При этом кричал он страшным голосом, что крови ему нужно клык закалить. Крови человеческой, крови того, кто еще не стал воином и не касался женщины.
      Трижды молотом по наковальне ударил и благодарить их стал за то, что послали ему такого человека, для жертвы необходимого.
      Ульфа в крапиве ужас сковал. Не мог ни рукой ни ногой пошевелить. Из кузницы кузнец выскочил, в одной руке серп, в другой серп, в зубах нож зажат. Высоко ноги вскидывая, вокруг кузницы посолонь бегать начал. Раз обежал, второй обежал, затем, серпы и нож уронив, в крапиву метнулся и Ульфа из зарослей извлек. Ульф отбиваться пытался, но какое там! Визимар здоровенный был. Хохоча преужасно, в кузницу поволок.
      Там молока Ульфу дал, сказал - драконье молоко; наказал домой сейчас идти, никому об увиденном не рассказывать, назавтра же явиться.
      Ульф домой прибежал, лица на нем не было. Брата старшего, Тарасмунда, нашел, кинжал ему свой подарил. Тарасмунд удивился, но Ульф объяснять ничего не стал.
      Назавтра Ульф в кузницу явился - на верную смерть пришел. Тут Визимар ему и рассказал, что слежку за собой давно приметил и решил не обмануть надежды соглядатаев своих. Ульфу же урок был: следить взялся - незаметно следи. Какой же ты воин, ежели следя, как пугало на огороде, торчишь?
      И похвалил за то, что на смерть явился, как обещал, - слово сдержал.
      Так и стал Ульф к кузнецу Визимару захаживать, дома же про это никому не говорил. Дедушка Рагнарис случайно узнал. Столкнулись как-то раз у кузнеца.
      Потом уже, когда кузнеца Визимара в живых не было, дедушка Рагнарис рассказал ему о том, как Аларих погиб и как Визимар не сумел спасти Алариха. И еще сказал, что когда они с Ульфом у кузнеца встретились и Рагнарис Ульфа домой отослал, Визимар рассказал ему, как мальчишку выследил и какое испытание ему устроил. Так его, Рагнариса, развеселил, что тот со смеху чуть в горн не упал.
      Умер же Визимар от чумы. Когда умер, неведомо, ибо нашли его уже мертвого. Кузницу сжечь хотели, но не удалось ее сжечь, потому что зарядили дожди. Дедушка Рагнарис сказал, что Доннар не хочет, чтобы кузницу сожгли, если дождь посылает. Да и когда нашли Визимара, дождь шел, гроза началась. Дедушка говорил, что перед этим сушь стояла и сушь чуму с собой принесла, а дожди чуму смоют. И не стали кузницу жечь. Визимар последний у нас был, кто от чумы умер и больше никто не умирал.
      Дедушка Рагнарис с Хродомером говорили потом, что чума по селу бродила - Визимара искала, а как нашла, так успокоилась. Видать, Аларих-курганный чуму эту за Визимаром посылал. Люди-то Визимара простили, что Алариха не уберег, а сам Аларих, по всему ясно, не простил.
      Только я думаю, что не так все было, потому что чума по всему краю была и многих погубила и в соседних селах и даже в дальних, и в бурге. И не только у нас она была. И у гепидов чума была, и у вандалов была.
      Еще я думаю, что дедушка тоже Визимара не простил, потому что слышал как-то разговор дедушки Рагнариса с Хродомером. Хродомер сетовал, что из-за сломанного серпа в бург приходится посылать, ибо нет у нас своего кузнеца, а в ТО село никто не ездит. И о кончине Визимара сетовал. Дедушка же Рагнарис отвечал, что, мол, Визимар потому от чумы умер, что не настоящим кузнецом был. Настоящий кузнец от чумы не умирает, ибо огню служит.
      Кузница с той поры, как кузнец Визимар умер, заброшенная стоит. Туда не очень-то любят ходить - место считается нехорошим. Хотя чума ни одного дома в нашем селе не обошла стороной, все-таки в доме Визимара она закончила свой обход; оттуда может снова прийти, если ее лишний раз потревожить. Потому и не ходят в брошенную кузницу.
      Несколько зим тому назад, когда Гизульф был такой, как я сейчас, вот что приключилось.
      Дяди Ульфа с нами тогда не было. А когда дяди Ульфа нет, дядя Агигульф петухом ходит, хвост развернув; при Ульфе он не очень-то нос дерет. Дядя Ульф в плену у герулов тогда томился.
      Однажды к дедушке Рагнарису зашел Хродомер. В веселом настроении был Хродомер. Усевшись во дворе на солнышке стал нам с Гизульфом, с Ахмой-дурачком и сестрами нашими, были-небыли рассказывать. После и дедушка Рагнарис свои рассказы вплетать стал. Молодость вспоминали. Нечасто у нас такой праздник, чтобы дедушка рассказывал, вот мы и слушали, разинув рот. А чтобы Хродомер истории рассказывал - такое и того реже случается.
      Тут и Валамир с дядей Агигульфом подошли и тоже слушать стали. Стоит послушать, когда Хродомер рассказывает.
      Зашла речь о кузнецах. Тут и поведал Хродомер, что в заброшенной кузнице всегда дух кузнеца жить остается. Если не побояться и в новолуние, ночью, к кузнице прийти, следом за черным вороном Вотана, можно услышать, как призрак кузнеца призрачным молотом по наковальне бьет. Выковывает кузнец на радость Вотану невидимый меч силы неимоверной. Виден этот меч только раз в месяц бывает, как раз в новолуние. И вот, если не побояться, войти в кузницу и громовую руну в воздухе начертить, так что загорится она в воздухе, будто пламенная, то расточится призрак кузнеца, а невидимый меч останется. Завладев тем мечом невидимым, становится человек непобедимым. Незрим меч и неощутим, но никакой доспех ему не помеха, а кого коснется, тот обязательно в несколько дней умрет. А может быть, и сразу умрет.