Он прикасался к ней. Его сильные руки с огрубевшей кожей были неожиданно нежными. От их ласк ее словно пронзали электрические искры. Указательным пальцем он провел по обнаженной коже возле декольте ее платья, дразня и возбуждая ее.
      Его глаза, эти стальные глаза, превратились в загадочно-серебристые. Он наклонился ближе, его губы коснулись ее губ. Его поцелуй был точно таким, каким она его запомнила, но было в нем еще что-то. Эротичное, обволакивающее, пряное. От его поцелуя, как от наркотика, реальность ушла из ее сознания, оставляя лишь чувства и желания.
      Приятная боль внизу живота усилилась. Внутри нее росла пустота, которую мог заполнить только Далтон. Только он, и никто другой.
      Он расстегнул «молнию» платья у нее на спине, и оно бесшумно упало на пол. Его и ее дыхание участилось, сливаясь в едином ритме.
      – Как ты красива, – прошептал он. – Господи, как ты красива!
      От его ласк Фэйф ощутила себя действительно самой красивой, самой желанной на свете.
      Ее пальцы расстегнули последние пуговицы на его рубашке и скользнули к волосам на его груди.
      Как сильно было ее желание!
      Когда его ладони легли на ее грудь, она застонала.
      – Да, да…
      Ее охватила волна быстро сменявшихся ощущений. Далтон покрывал горячими поцелуями ее шею, ключицы, грудь. Фэйф снова протяжно застонала.
      – Пожалуйста…
      – Да, любимая.
      Его губы сомкнулись вокруг ее соска, а рука проскользнула между бедер. Фэйф показалось, что она расплавляется, тает от накала чувств.
      Внезапно она почувствовала прикосновение к пылающей коже влажных сбившихся простыней. Она вновь и вновь шептала его имя, умоляя повторить ласку.
      Потянувшись к Далтону, Фэйф наткнулась… на подушку?
      Она проснулась вся в поту, дрожа от неутоленного желания.
      Сон был таким реальным! Она задыхалась от пустоты и боли. Фэйф свернулась клубочком, чтобы забыться сном, но облегчение никак не приходило.
      Перед ее закрытыми глазами вновь проносились обрывки сна. Еще немного, и она закричит…
      Фэйф снова открыла глаза, уставившись в ночную тьму.
      Это был лишь сон. Она не была красивой женщиной в черном платье без бретелек. Во сне его рука ласкала ее плоский живот.
      А у нее фигура разжиревшего кита!
      О, Боже!
      Душ. Вот что ей нужно. Ледяной душ.
      Далтон не мог уснуть. Перед его глазами все еще стояло лицо Фэйф, полное боли, когда она увидела вцепившуюся в него блондинку. Он напрасно все время повторял себе, что выражение страдания в ее глазах ему почудилось. Он и не подозревал, что Фэйф способна проникнуть глубоко в его душу. Его страшила ее власть над ним. Он больше не хотел оказаться во власти женщины. Никогда!
      Далтон старался не думать о том, что бы почувствовал, если бы на месте этой вульгарной блондинки, надушенной дешевыми духами, оказалась Фэйф. Но не мог отделаться от этих мыслей. Улыбалась бы она или была бы серьезной? Единственно, в чем он не сомневался, что Фэйф не стала бы пользоваться подобными духами.
      Едва представив себе Фэйф, целующую его, Далтон почувствовал разгорающийся в теле огонь. Он выругался. Скорее бы кончилась вся эта кутерьма и он смог бы вернуться к своей ловле креветок. Хотя Далтон хорошо понимал, что возврата к прежней жизни уже не будет.
      «Если она не хочет меня, тогда почему ее так уязвило то, что меня целовала другая?»
      Этот вопрос преследовал, мучил, дразнил его, не давал покоя, однако ответа он не находил.
      У него разыгралось воображение. Когда он отцепил от себя наглую блондинку и подошел к Фэйф, она вела себя так, будто ничего не произошло. Может, он действительно выдумал тот ее взгляд, потому что Фэйф стала его наваждением, и он уже не способен отличать выдумку от реальности?
      Придя домой, он первым делом принял душ, чтобы смыть с себя запах гардений, и почистил зубы, чтобы избавиться от вкуса жадных губ, от которого его тошнило. Когда Далтон вышел из ванной, дверь спальни Фэйф уже была плотно закрыта.
      Лежа в темноте, он вдруг услышал, как ее дверь со скрипом отворилась. Далтон остался лежать в кровати, прислушиваясь. Она проголодалась, или это еще один ночной поход в ванную или туалет?
      На этот раз в ванную.
      Он расслабился и взглянул на часы. Была только полночь. Слишком рано для путешествия на кухню. Слава Богу! Его сердце не выдержало бы еще одного чувственного испытания, в которое эта женщина превращает обычный прием пищи. Правительство должно принять закон, запрещающий женщинам так есть. Он медленно сходит с ума, день за днем наблюдая за жизнью Фэйф, за ее привычками, от которых у него закипает кровь.
      По трубам зажурчала вода: Фэйф открыла кран. Вместо того чтобы вскоре прекратиться, журчание все продолжалось. Прошла пара минут, прежде чем он осознал, что все еще слышит плеск воды.
      Душ в полночь? После двухчасового сна? Что-то странное. Обычно Фэйф принимала душ по утрам.
      У Далтона тревожно сжалось сердце. Что-то случилось?
      «Успокойся, – приказал он себе. – Если бы с Фэйф или ребенком было что-то не так, она не стала бы принимать душ. Разумеется, не стала бы.
      Через секунду Далтон уже бежал к ванной, застегивая на ходу джинсы.
      – Фэйф? – Он постучал в дверь ванной. – Фэйф, ты в порядке?
      Ответа не последовало. Может, она не слышит его из-за шума воды? Он постучал еще раз. И снова никакого ответа.
      Он рывком распахнул дверь. В лицо ударила струя холодного воздуха. Не пара, а холодного, пронизывающего воздуха.
      Полупрозрачная занавеска была задернута, он видел лишь очертания неподвижной фигуры за ней.
      – Фэйф!
      Фэйф стояла под ледяным душем, и ждала, когда вода остудит жар в ее теле, огонь в крови. Но все, чего она добилась, – покрытая мурашками кожа. Закрывая глаза, она видела Далтона, капли пота на его обнаженной груди, сильные руки, ласкающие ее. Ощущение было настолько реальным, что ей хотелось кричать от удовольствия.
      Но в действительности ее окружала лишь пустота и неутоленное желание.
      Фэйф тупо уставилась на струйки воды, сбегавшие по кафельной плитке из-под головки душа. Потом маленькие ручейки вливались в бурную реку, пенящуюся у ее ног, и исчезали в стоке.
      Господи, как холодно! Но лишь снаружи, жар внутри ее не утихал по-прежнему. Фэйф застонала. Теперь у нее появились и звуковые галлюцинации. Ей показалось, что она слышит его голос, произносящий ее имя.
      Когда занавеска вдруг скользнула в сторону, она вздрогнула и инстинктивно прижала руки к животу.
      – Что случилось?
      Возле ванны стоял Далтон, одной рукой держась за занавеску. На нем были лишь натянутые впопыхах джинсы. «Молния» была застегнута, но пуговица – нет. Фэйф вдруг подумала, что, будь он в своей кожаной куртке или полуодетый, как сейчас, Далтон излучал волны мужественности и сексуальности. Почему она не заметила этого раньше?
      Фэйф сотрясала крупная дрожь. Она лишь стояла и смотрела на него, чувствуя, как огонь в крови разгорается все сильнее.
      Далтона охватила паника. Она не двигалась, не говорила, просто стояла в ванне, обнаженная, дрожа под ледяными струями воды, ее кожу покрывали мурашки, и странно смотрела на него, не отрываясь.
      Далтон выключил воду. Кран с горячей водой даже не был отвернут.
      – Что случилось?
      Он схватил с вешалки полотенце, накинул ей на плечи, вытащил ее из ванны и поставил перед собой.
      – Скажи хоть что-нибудь! Не молчи! Схватив еще одно полотенце, он обернул им ее мокрые волосы, с которых стекали капли воды. Потом он взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза.
      – Ты же простудишься. Как ты могла забыть включить горячую воду?
      Почувствовав тепло его руки на своей щеке, Фэйф очнулась.
      – Я не забывала.
      Далтон начал мягко растирать ее плечи полотенцем, чтобы помочь согреться.
      – Конечно же, забыла. Кран с горячей водой был закрыт.
      Даже сквозь толстое махровое полотенце его прикосновение пронизало ее тело горячими волнами.
      – Я сделала это специально. – Фэйф схватила свободно болтавшиеся концы полотенца и плотно запахнула их. Она сбросила его руку с плеча. – Не надо.
      Не обращая внимания на ее сопротивление, Далтон продолжил растирать ее.
      – Тебе плохо?
      – Прекрати. – Ее голос сорвался. Она отпрянула от него. – Оставь меня. Со мной все в порядке.
      – Фэйф! – Приподняв ее подбородок, он заставил Фэйф посмотреть на него. – Поговори со мной. Скажи, почему ты стоишь под ледяным душем посреди ночи.
      Стоя между ней и дверью в маленькой ванной, он полностью загораживал путь к выходу. От близости его тела каждый нерв Фэйф затрепетал. Она изнывала от желания прикоснуться к нему и никогда не отпускать от себя.
      – Фэйф!
      – Дай мне пройти.
      Преграждая дорогу, он Случайно прикоснулся к ней, и кожа в том месте, где он дотронулся до нее, сразу же запылала, словно от ожога.
      – Ответь мне. В чем дело? Почему ты принимаешь ледяной душ? – настойчиво требовал Далтон.
      Боясь, что сорвется, пытаясь сохранить остатки самоконтроля, она оттолкнула его.
      – А зачем люди обычно принимают холодный душ?
      Далтон тихо засмеялся и слегка встряхнул ее.
      – Ну, перестань.
      Разозлившись на предательство собственного тела, на Далтона за то, что так легко покорил ее своим обаянием, своими длинными черными волосами, к которым она жаждала прикоснуться, она с вызовом посмотрела на него. Полотенце упало с ее головы.
      – Ты думаешь, если я беременна, то не испытываю никаких чувств? Ты думаешь, я не могу хотеть и нуждаться в том, чего хотят и в чем нуждаются другие женщины?
      Далтон молча смотрел на нее, пораженный ее словами. Теперь он мог точно сказать, что было в ее глазах. Голод. Желание. Страсть. И внезапно почувствовал, что откликается на ее страсть сильнее, чем когда-либо прежде.
      Сегодня его уже обнимала и целовала другая женщина, и он не чувствовал тогда ничего, кроме отвращения.
      Но стоило Фэйф взглянуть на него, и он уже готов взорваться.
      – Прекрати, – прошипела она.
      – Прекратить что? – Он все еще удерживал ее, не давая выйти из ванной.
      – Прекрати смотреть на меня так, будто я стала событием дня. Я же не сказала, что хочу тебя, не так ли?
      – Разве? А что бы ты сказала, если б я признался, что едва сдерживаю желание?
      – Не издевайся надо мной, Далтон, и дай мне пройти, – потребовала она, словно не замечая его слов. – Я не стройная красивая блондинка, но и не лишенная гордости женщина, готовая просить у тебя милостыню.
      – Не говори так, черт тебя подери! – воскликнул Далтон. – Я говорил, что хочу, и если ты не…
      Он сильно сжал ее плечи.
      – Никакими словами нельзя выразить то, что мы испытываем друг к другу, и ты это знаешь.
      – Ты не можешь знать, чего я хочу, – слабо продолжала сопротивляться Фэйф.
      – Я точно знаю, чего ты хочешь, потому что этого же хочу я.
      Ее сердце забилось быстрее. Она читала правду в его глазах, горящих страстью. Нет, это не могло быть явью.
      – Далтон, я…
      Он прервал ее, сделав то, о чем она мечтала всю ночь. Он поцеловал ее, перестав себя сдерживать, открыв ей свои чувства.
      Ее губы были мягкими, искушающими. Их языки сплелись в вечном, как сама жизнь, любовном танце. Далтону показалось, что его сердце сейчас остановится, не выдержав накала чувств. Застонав, он оторвался от губ Фэйф, и глубоко вздохнул.
      Если бы он не удержал ее, Фэйф не устояла бы на ногах. Его поцелуй словно лишил ее последних сил.
      – Я не хочу твоей жалости, – выдохнула она. – Мне не нужно твое сочувствие.
      – Жалость? Сочувствие? – Он непонимающе смотрел на нее. – Неужели ты думаешь, я испытываю к тебе жалость?
      Не в силах встретиться с ним взглядом, безумно желая еще раз почувствовать его губы на своих, боясь, что сейчас начнет умолять его о поцелуе, захваченная потоком противоречивых чувств, боровшихся в ее душе, Фэйф забыла о страсти в его глазах и вспомнила о Сюзетт.
      – Зачем же еще ты так беспокоишься обо мне?
      – Беспокоюсь? – Он резко схватил ее ладонь и прижал к «молнии» джинсов. – Вот мое беспокойство. Это тебе нужно жалеть меня.
      Полотенце соскочило, обнажив ее плечо. От вида нежной кожи и от ощущения ее руки, крепко прижатой к его паху, он чуть не застонал.
      – Ты держишь меня в таком состоянии так долго, что я удивляюсь, что все еще могу ходить.
      Каждый ее мускул напрягся. Джинсовая ткань туго обтягивала его твердую напряженную плоть, которая, казалось, вот-вот прорвет брюки. Ее пальцы вдруг ожили, начали двигаться, словно сами по себе, без участия ее воли. Она ласкала его, повинуясь желаниям своего тела, выключившим сознание и разум.
      Далтон резко выдохнул и придвинулся ближе. Застонав, Фэйф закрыла глаза и продолжила ласку.
      Далтон совсем потерял голову. Нет, ей не нужен еще один временный партнер на ночь, на две, на неделю. Ей не нужен мужчина с прошлым, которое не дает ему спокойно спать ночами. Но сейчас ей нужен именно он.
      – Я не могу ничего обещать, – вырвалось у него.
      Фэйф открыла глаза. Уголки ее рта поползли вверх, а пальцы быстрее заскользили по джинсам. Далтон застонал. Фэйф улыбнулась.
      – По-моему, ты только что сделал это.
      Улыбаясь в ответ, Далтон прижался лбом к ее лбу и дал ей почувствовать, что она с ним творит.
      – Это я могу тебе пообещать, но…
      – Мы оба знаем, что ты здесь выполняешь работу. Когда работа закончится, ты уедешь. Я и не жду никаких обещаний.
      – Но ты их заслуживаешь. Ты… ты должна хотеть их.
      Она отдернула руку.
      – Что я должна, так это пойти в постель, и я сделаю это, как только ты отпустишь меня.
      – Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой?
      – Да… Нет… О Господи, не знаю, что со мной. Я не могу. Я не делаю таких вещей. У меня такое чувство, что я – это не я…
      Далтон отчетливо вспомнил ее фокусы с едой, доводящие его до умопомешательства, прикосновения, невинные и случайные на первый взгляд, ее руку на своем бедре, ее голову на его плече… Вспомнил, как она клала его ладонь на свой живот, чтобы он почувствовал движение ребенка, вспомнил вкус ее поцелуя.
      Маленькие, незначительные детали. На самом ли деле это так? Или же она изобрела новый способ поставить мужчину на колени, сделать своим рабом, свести с ума?
      – Я не делаю подобных вещей, – повторила Фэйф.
      – Разве?
      Она смертельно побледнела. Ее карие глаза наполнились жгучей болью.
      – Прости, – ему захотелось обнять, успокоить ее.
      – Нет. – Она попыталась отвернуться, но он удержал ее. – Ты прав, я делала это прежде. А после я неделями не могла взглянуть на себя в зеркало без отвращения.
      – Поверь, мне знакомо это чувство.
      – Сомневаюсь, – резко ответила она.
      – В любом случае, это не одно и то же.
      Она подняла голову.
      – Да?
      – Ну конечно, – Далтон криво усмехнулся. – Ведь мы знакомы уже четыре дня.
      Она стала еще бледней.
      – Прости. Это была шутка, Фэйф. Неудачная шутка. Я ничего плохого не имел в виду. Я просто хотел сказать, что между нами происходит нечто совершенно другое. Тебе не нужно чье-то плечо, чтобы выплакаться на нем, как тогда. Я не предлагаю тебе сочувствие или способ забыть о случившемся.
      – Ты ошибаешься. Это то же самое. После взрыва я была страшно напугана и чувствовала себя в безопасности, только когда ты был рядом. Тогда я использовала его, чтобы забыться. Теперь я использовала тебя, чтобы избавиться от страха. В чем разница?
      – Ты говоришь мужчине, что с ним чувствуешь себя в безопасности, и думаешь, что он сможет отпустить тебя после таких слов?
      – Разве ты не видишь? Я повторяю одни и те же ошибки! – Она почти кричала.
      «Отпусти ее!» – твердил ему разум. Она ошиблась насчет того, что между ними происходит, но он будет полным идиотом, если откроет ей истину. Нельзя позволять их отношениям зайти слишком далеко, ради себя и ради нее. Эта уверенность жила глубоко внутри. Он должен справиться с захлестнувшим его желанием, справиться со своей страстью.
      Но с удивлением Далтон услышал собственный голос:
      – А с ним ты испытывала что-то похожее?
      Она изумленно взглянула на него и покраснела.
      Далтон понимал, что сам отрезает себе пути к отступлению, но уже не мог остановиться.
      – Твое сердце так же выскакивало из груди, когда он дотрагивался до тебя. У тебя так же подкашивались ноги?
      Красные пятна на ее щеках стали пунцовыми, но она не отвела взгляд.
      – Да. Я испытывала с ним все это, и даже больше.
      – Ты лжешь. – Он читал ложь в ее глазах.
      – Чего ты хочешь от меня? – взорвалась она. – Нет, я не чувствовала ничего подобного. Это… это пугает.
      – Ты говорила, что со мной чувствуешь себя защищенной.
      – Защищенной и испуганной одновременно.
      От ее признания кровь бросилась ему в голову.
      – Фэйф…
      – Нет! Мне очень жаль. Это безумие. Я не хочу совершать то, о чем потом пожалею. Дай мне пройти, Далтон.
      – Я не держу тебя.
      Он уже убрал свою руку минутой раньше, и теперь ничто не удерживало Фэйф.
      – Будь ты проклят!
      Она оттолкнула его, и, прижав полотенце к груди, бросилась из ванной.
      За один миг в мозгу Далтона пронеслось все, что произошло между ними. Он проклинал себя. Ему следовало отпустить ее в первый раз, когда она попросила об этом. Нет, ему следовало не выходить из своей комнаты и оставить ее принимать душ в одиночестве.
      Он не должен врываться в ее жизнь. Она совершенно не знала его, не знала, каким черствым, эгоистичным, бесчувственным подонком он был, что он отправил на смерть женщину, любившую его, а после ушел от ответственности за ее гибель. Она не знала, что, в отличие от нее, он до сих пор не может смотреться в зеркало без отвращения и ненависти к себе.
      Поддавшись безумному порыву и оказавшись с ней в постели, он никогда бы не простил себе этого. Это поставило бы его ниже того подонка, чьего ребенка она носила.
      Ведь потом, как и тот, другой, он уйдет. Он не хотел становиться еще одной причиной, по которой Фэйф снова не сможет смотреться в зеркало.
      Он поступил правильно, дав ей уйти. Это к лучшему. Для них обоих. Он не хотел терять свою душу только потому, что ей было достаточно одного взгляда, чтобы заставить его изнывать от желания, лишь потому, что она могла его рассмешить, лишь потому, что он восхищался ею и уважал ее. Он не хотел возвращаться к нормальной жизни лишь из-за Фэйф, ее ребенка, ее городка, из-за всего, что так нравилось ему, как ничто и никогда прежде. Лишь потому, что она смогла разрушить стены забвения, которыми он себя окружил, и внушила любовь к жизни, прекрасной и мучительной, лишь потому, что при мысли о расставании с ней в его сердце словно вонзался нож.
      Далтон догнал ее в трех шагах от ее спальни.
      Он даже не дотрагивался до нее, но Фэйф напряженно застыла на пороге. Она чувствовала его горячее дыхание и еле сдерживалась, чтобы не броситься к нему, не спрятать лицо у него на груди.
      – Я твой телохранитель. – Его голос был жестким, слова давались ему с трудом. – Мой долг – охранять тебя. Если ты испытываешь ко мне какие-то чувства, я не должен этого замечать и отвечать тебе взаимностью.
      Сердце Фэйф готово было вырваться из груди. Перед ней была темная спальня, весь дом был погружен в темноту, и только свет из незакрытой ванной играл бликами на полу коридора.
      – Это правда?
      – Что я хочу тебя? Ты смеешься надо мной?
      – Далтон, я выгляжу, как надутый шар.
      – Ты выглядишь, как женщина, носящая под сердцем чудо зарождения новой жизни. Наверное, твоя беременность должна остановить меня. Наверное, я не должен хотеть тебя. Бог знает, сколько раз я сам повторял это себе. Но при одном взгляде на тебя я горю, как грешник в аду, леди. Но я не хочу, чтобы утром ты раскаивалась. Я не вынесу этого.
      – Я тоже не могу ничего тебе обещать. Я не знаю, что буду чувствовать утром. Но сейчас, – она медленно повернулась к нему, – сейчас я знаю, чего я хочу.
      – Скажи мне.
      Страх, неуверенность, смущение не смогли потушить пламя в ее крови. Оно было ярким, ненасытным, всепоглощающим.
      – Я хочу заняться с тобой любовью.

      Фэйф потеряла ощущение пространства и времени и очнулась, только оказавшись возле собственной кровати, в сумраке спальни. Перед ней стоял Далтон, чей мощный силуэт вырисовывался в тусклом свете, проникавшем из незакрытой ванной.
      Во рту у нее вдруг пересохло, как знойным летом в пустыне. На ней было лишь влажное полотенце, она стояла у своей постели с мужчиной, чьих ласк страстно желала. Фэйф показалось, что она не выдержит этого ожидания.
      Наконец он прикоснулся к ней, кончиками пальцев мягко проведя по ключицам. Фэйф поняла, что не сможет повернуть все обратно, и не сделала бы этого, даже если бы могла. Он прикасался к ней так, как будто впервые увидел женщину. И его рука дрожала. В этот момент к ней пришло сознание, что она не просто хочет насладиться его телом, что она бесконечно влюблена. Эта мысль возникла в ее сознании, завладела сердцем, как солнце, всходящее над горизонтом в своем сверкающем великолепии.
      Она влюблена в Далтона.
      Его имя, как вздох сорвавшееся с ее губ, пронизало его поры и проникло глубоко в душу. Здесь ее запах чувствовался сильнее. Он исходил от смятых простыней, выделяющихся бледным манящим пятном в темноте, и обволакивал его.
      Но сначала ему захотелось успокоить Фэйф, сделать так, чтобы исчезла напряженность в ее теле, настороженность в ее глазах. Потом, когда страх и неуверенность пройдут, он зажжет в ее крови огонь, такой же сильный, как тот, что пожирал его самого.
      Рассудок заставил Далтона сказать:
      – Ты можешь передумать. Еще не поздно остановиться.
      Нежная рука, прижавшаяся к его груди, была тверда как скала:
      – Нет, – прошептала Фэйф, шагнув навстречу ему, – уже слишком поздно.
      Далтон рванулся к ней и нашел ее губы.
      Господи, какие сладкие. Целуя ее, он ощутил на губах вкус душистого мыла. Он держал в объятиях необыкновенную женщину, способную свести его с ума, будоражившую его, рождавшую в нем подлинную страсть. Далтон прижал ее крепче, стремясь еще ближе почувствовать ее тело. Преградой было полотенце, но лишь на миг. Одно движение его пальцев – и оно оказалось на полу.
      Прижав к себе обнаженную Фэйф, Далтон почувствовав ее упругую, налившуюся грудь с напряженными сосками. И живот, в котором теплилась человеческая жизнь, был не таким большим, как ему казалось раньше. Когда руки Фэйф обвили его плечи, он почувствовал, что обрел свою вторую половинку, о существовании которой не догадывался.
      Что-то перевернулось в его душе. Он никогда уже не будет прежним. И Далтон благодарил Бога за это чудо.
      Вдруг Далтон отстранился и отступил на шаг. В темноте он видел лишь ее силуэт и влажно мерцавшие глаза.
      – Я хочу видеть тебя. – Его рука потянулась к лампе на ночном столике.
      – Нет. – Она испуганно удержала его руку: – Пожалуйста, не надо.
      Беременность никого не красит, и Фэйф боялась, что его оттолкнет вид ее обнаженного тела. Она ошибалась, но Далтон понимал ее страх.
      – Хорошо, – легко уступил он.
      Пока он не станет настаивать. У него будет время полюбоваться ею утром.
      – Я… – Рука Фэйф опустилась на живот. – Я не знаю, как это происходит, когда…
      – Из-за него? – Далтон тоже положил руку на живот. Он был твердым и тяжелым.
      От его нежного прикосновения на глаза Фэйф навернулись слезы.
      – Из-за нее, – поправила она. – Она… ей вряд ли понравится, если ее потревожат.
      Далтон улыбнулся и слегка сжал пальцы.
      – Мы не будет тревожить ее. – Его улыбка вдруг исчезла. – Ведь если мы будем осторожны, мы не повредим ей, да?
      Фэйф чуть не расплакалась от такого проявления заботы. Совладав с собой, она покачала головой.
      – Далтон, ты не должен так заботиться обо мне.