В жизни своей Марина не видела подобной реакции. Впрочем, Семен, вероятно, был готов к неожиданностям. Он только чуть отклонился вправо; «снаряд» Мартенсара, пронесшись возле самого Семенова виска, ударился о стену коридора. Отскочил, чуть не задев Марину, и стал медленно опускаться к магнитному полу.
Отдача, столь мощная в невесомости, перенесла Жюля через кровать, через столы с приборами, прижала спиной к успокоительно-зеленым обоям. В следующий миг, совершив на диво точный прыжок, Семен всей массой навалился на юношу и выхватил из кармана нечто вроде спринцовки…
— Эфир, — сообщил он Марине, вернувшись и сумрачно глядя на худое распростертое тело. — Вот какая, значит, программа у мальчика…
— Это ты правильно сделал, — ответила она, зажмурившись и прижав лоб к холодному дверному щиту. — Главное, чтобы не начали расходиться его биотоки… Ты представляешь себе «кольцевую волну» мании убийства?!
— Всего тебе, Шерлок Холмс.
— Холмс — это вот она, Маришка. А мы с тобой, Витенька, докторы Ватсоны. Не более!
— Ага. Особенно я. Технарь без воображения…
Семен Васильевич стоял перед входом на вокзальный эскалатор, обнимая сразу и Панина и Стрижову. «Свита» командира, уже попрощавшаяся с гостем, деликатно сгрудилась поодаль. Сменялись световые цифры на табло гигантских часов. Пилоты корабля, на котором должен лететь Тарханов, уже заняли места в кабине; диспетчеры были готовы дать взлет. В санотсеке ракеты лежали на койках Альгадо, Сингх и Насими; в отдельной каюте спал под надзором врача Жюль Мартенсар. Всех их ожидали на Земле медики специальной комиссии. Она была собрана Комитетом по контролю над разоружением — организацией, предназначенной для борьбы с любыми попытками усилить международную напряженность.
Неделю шло обследование четверых индукторов «кольцевой волны» и тех, кто попал в зону ее действия. Все, что удалось извлечь сверхчутким датчикам из памяти Альгадо, Сингха, Насими и накрепко усыпленного (ибо страдания его были ужасны) Мартенсара, — все сложнейшие ритмы биотоков были переданы на расшифровку. Вычислительный центр станции, при своих немалых возможностях, служил лишь скромным транслятором. Объединили усилия сотни мощнейших компьютеров в нескольких странах. И вот нагромождения непонятных величин превратились в стройные формулы… Через несколько недель были выявлены и подробно описаны очаги опасных фобий.
Так явились на свет горькие воспоминания детства бедняги Хосе —будущий бригадир монтажников, одетый в убогое тряпье, день и ночь прислуживал пьяным гостям в харчевне; терпел хозяйские побои, не успевал поесть… Скрыться от обидчиков, навсегда уйти в мир одиночества и покоя — об ином не мечтал подросток.
Так воскресла юношеская драма Чандры. Вопреки законам санскары — круга перевоплощений, которые запрещают самоубийство, он чуть не оборвал свои дни после того, как отец любимой девушки грубо прогнал его, ибо не желал смешения каст. Тогда-то и зародилось в душе Сингха чувство бесплодности благих усилий, дало первые ростки отчаяние…
Глазами рано осиротевшего Мохаммеда удалось взглянуть расшифровщикам на трупы его родных, изуродованные горным обвалом… Не это ли страшное зрелище встало перед глазами бульдозериста, когда руки его утратили твердость и могучая машина разметала склад?
Жестокие школьные забавы Жюля, — истязание животных, беспощадные драки, — оказались тем слабым звеном памяти, по которому ударил «фактор икс». Сколько раз выговаривала сыну мадам Мартенсар, увещевала его быть снисходительным к слабым! А мальчик с присущим ему упрямством поступал как раз наоборот… Да, нетрудно было
тем, «программистам», закодировать вскрытие нужных мозговых очагов Жюля интонационными характеристиками голоса матери!
…С
темибыло далеко еще не все ясно. Предстояла кропотливая работа. Однако Тарханов счел возможным сообщить командиру и Марине предварительные выводы.
Эстрелья, жена Альгадо, ревностно посещает собрания местной группы «Общества Адама». Амрита Сингх неоднократно пыталась внушить мужу страх перед космосом, рассказывала о своих дурных предчувствиях. Обе супруги Мохаммеда, Халида и Аснат, в разное время ходили на заработки в большой город. С кем они там встречались, неизвестно, но Насими пришлось выдержать целую бурю слез и упреков, когда семейство узнало, что он завербовался на астероид. В салоне же богатой вдовы, мадам Мартенсар, влиятельные члены «Общества» были желанными гостями — так требовала мода…
Связь сектантов Коллинза с разведкой давно доказана. Нетрудно предположить, что «космоборцы» с помощью портативных магнитофонов записали голоса тех, чьи близкие должны были скоро отправиться на станцию. Кто, где и как именно вводил код в четыре мозга, пока установить трудно. Такая операция, сочетающая гипнотерапию, действие химикатов и, может быть, определенных излучений, осуществима лишь в прекрасно оборудованной клинике. Возможно, «программированием» занимаются спецслужбы на базе некоторых западных космоцентров. Если все происходит именно так, вырисовываются контуры некой влиятельной «антиастероидной» мафии. Да, воистину мало еще покончить с гонкой вооружений, чтобы сделать этот мир спокойным.
Когда корабль Тарханова вобрал в себя рукав переходного тоннеля и языки бурного бело-фиолетового жара опалили причал, и башня ракеты, взлетевшей не по-земному легко и быстро, обратилась в огненное веретено, а затем в звезду, командир долго стоял, сутулясь и не вынимая рук из карманов, и смотрел в звездную пропасть за прозрачной стеной. Марина взяла его за локоть. Острая жалость переполняла ее, жалость к этому нескладному, с хохолком седеющего вихра, самолюбивому человеку. Вот, теперь ему латать прорехи. Опять исхитряться, лезть из шкуры, чтобы вернуть рабочее настроение подавленным жизнелюбам с шестого бурового, и парням Сикорского, и злосчастным лаборантам, которых «заразил» Сингх. Чтобы опять воцарились на станции дружба и веселье, добрый азарт любимого дела, и на Земле вздохнули бы с облегчением.
Виктор Сергеевич ловко повернулся на каблуках, светло-голубыми мальчишескими глазами хитро взглянул на Марину и, сделав непонятный энергичный жест, заторопился к выходу. И она поняла, что шеф уже принял решение.
По дороге к дверям вокзального холла он бросил несколько кратких распоряжений своим помощникам. Задержался, взяв за руку доктора Тома Карра. Доктор Карр выпучил глаза, глядя на возбужденное лицо командира.
— Слушайте, Санта-Клаус! — проговорил Панин, тыча в синюю молнию на лацкане Карра. — Как вы смотрите на то, чтобы сменить должность? С сохранением той же ставки, конечно…
И тут же, оглянувшись на подошедшую Стрижову, добавил с истинно королевской благосклонностью:
— Мы вас сделаем начальником солнечной ловушки…
— Ну так прощайтесь с ловушкой! — мигом забыв о своем замешательстве, затрясся от смеха старый Том. — Я там таких дров наломаю… от невежества!
— Ничего, дадим толкового зама… Сикорского дадим!
«Санта-Клаус» захлопал ресницами «пуще прежнего:
— Какая муха вас укусила, детка? Зачем понижать в должности опытного начальника строительства и ставить над ним такого профана, как я? Вас уволят, а вместе с вами и меня, за соучастие…
— Вот Марина вам все объяснит, — сказал Панин и исчез, а за ним кометным хвостом втянулось в двери все астероидное руководство. Последней смиренно пролетела в своем салатовом комбинезоне фру Энгстрем. Том так и остался стоять с открытым ртом и разведенными руками.
— Давно не видела вас таким серьезным, — сказала Марина.
— Да расскажите же хоть вы мне, наконец, что это за сон в летнюю ночь?! — взмолился, складывая ладони, доктор Карр. — Я вас всегда уважал, Мэриан!
— К сожалению, пока что не могу удовлетворить ваше любопытство полностью, милый Том! — ответила Марина, ибо план Панина стал для нее ясен до последних деталей. — Пожалуй, скажу только одно… В ближайшее время люди веселые, жизнерадостные, с легким характером… да, да, вроде вас… будут нам нужнее, чем самые лучшие специалисты!
— Но почему все-таки ловушка? — чуть не заплакал еще более заинтригованный Карр.
— Потому что там в первую очередь требуется психическая дезинфекция…
Виктор Сергеевич погладил пальцем глянцевый снимок, затем, спохватившись, легонько протер фото платком и вставил в косые прорези картонного листа. Нет, хороший все-таки обычай вести памятные фотоальбомы! Первую увесистую книжищу подарили командиру к годовщине астероида, вторую, еще более роскошную, голубого бархата с серебряными уголками, завел сам Панин. Выписал из Москвы, из ГУМа. (Потолкаться бы у прилавков. Съесть мороженое возле фонтана… Кажется, заплакал бы от счастья в московской толчее!) Альбом не видеофильм. Его можно перелистывать медленно, возвращаясь, рассматривая каждую страницу хоть по часу. В нем есть патриархальная вещественность. Это — сама история.
Не думал, не гадал никто на станции, что рядом с мужественными фигурами первопроходцев, с «рекламными» снимками астероидных чудес появятся в альбоме и такие исторические документы. Понурый, исхудавший Хосе Альгадо, опирающийся на палку в госпитальном коридоре. Чандра Сингх в руках санитаров, с перекошенным лицом и отчаянными, молящими глазами. Мохаммед Насими — жалкий, недоумевающий, весь в кружочках белковых рассасывающихся пластырей. Наконец, усыпленный красавчик Жюль Мартенсар — совсем мальчишка, с нежной кожей, хрупкой шеей. Только зубы как-то неприятно крупны…
А вот фотографии, сделанные совсем недавно, после того, как был выполнен план «психодезинфекции» астероида, задуманный командиром и так блестяще разработанный Мариной и Семеном. Великолепные ребята — строители солнечной ловушки, преимущественно англосаксы и скандинавы, рослые, светлоглазые, с буйными пшеничными гривами и лихими усами. Парни улыбаются во весь рот, обнимая друг друга за плечи. На переднем плане восседают с шутовски-торжественными физиономиями Сикорский и Карр. Рядом столовая шестого бурового, где опять бушует латиноамериканский темперамент, бренчат гитары и обычная астероидная посуда надолго становится летающей…
К предложению Панина поместить в каждый из трех пораженных коллективов станции веселого человека, дабы его эмоции родили «кольцевую волну» с положительным знаком, — к этому предложению Марина прибавила свое, еще более радикальное. Нужно «запрограммировать» несколько хороших реципиентов на антифобии, приятные и радостные воспоминания. Вызывать эти воспоминания с помощью того же «фактора икс», условного ключа. Сигналом может стать мелодия какой-нибудь песенки. Или, еще лучше, бодрый голос диктора, проводящего утреннюю гимнастику. Пусть наши реципиенты получат заряд веселья с самого утра и распространят его в виде «кольцевых волн».
Разумеется, без помощи Тарханова и подвластных ему клиник и лабораторий план был неосуществим. Три дня заняли поиски на солнечной ловушке, в шестом буровом и лабораториях реципиентов с мощными подсознательными очагами добрых, счастливых воспоминаний. (Марина пускалась на всякие ухищрения, от устройства вечеринок, где каждый в порядке игры должен был рассказать о самой лучшей минуте своей жизни, до просмотра оглушительно смешных диснеевских мультфильмов.) Отобрав семь человек, под разными предлогами отправили их на Землю. А уж там, в блоке реадаптации Космоцентра, жителей астероида разлучили; у каждого из них нашли какое-нибудь нарушение здоровья, требующее немедленного медицинского вмешательства…
Под личным наблюдением Тарханова семерых усыпили и «запрограммировали». Выйдя из палат психофизиослужбы, каждый из них за один-два дня справился с пустяковым командировочным заданием. Последовал день отдыха, и реципиенты вернулись на станцию.
«Доброе утро, дорогие друзья! Начинаем утреннюю гимнастику. Встаньте прямо! Ноги на ширину плеч, руки опустите. Первое упражнение. По счету «раз» поднять руки над головой…»
Прошло три дня, не отмеченных никакими переменами; пять дней; неделя… Виктор Сергеевич вернулся к дурной привычке детства и от нетерпения стал грызть карандаши; Марина похудела, ходила с темными кругами вокруг глаз, все валилось у нее из рук. Но на восьмые сутки она ворвалась к Панину с пучком бумажных лент и без лишних слов бросилась целовать командира. Впервые за долгое время сблизились (правда, еще не сошлись полностью) суточные кривые производительности и «обобщенного психофизиологического критерия», то есть личного показателя деятельности. Эпидемия отступала на всех трех участках. Люди работали охотнее, повышалось внимание, возвращалась профессиональная сноровка. Исчезли подавленность, угрюмая злоба, беспричинный гнев; умолкли крикливые перебранки по радиоканалам, и на стол командира больше не ложились нацарапанные в порыве ярости докладные или заявления об уходе. Еще через неделю Международная астронавтическая федерация (МАФ) поздравила Панина с возвращением работ в плановое русло, а Сикорский, вновь превратившийся в добряка, стал проявлять неожиданное внимание к фру Энгстрем. У почтенной дамы вдруг возникло пристрастие к яркой помаде и сложным прическам.
…Славный голубой альбом! Как много еще в нем пустых страниц с косыми прорезями… Какие снимки вставит завтра Виктор Сергеевич? Деловые? Парадные? Тревожные? Впрочем, командир совершенно уверен: ни одна из грядущих исторических фотографий не доставит ему такого удовольствия, как запечатленный им самим довольно-таки нечеткий портрет смеющейся Марины с лентами самописца в поднятой руке. Ей очень идет смех.
А ниже, сознательно нарушив общий строй альбома, Виктор Сергеевич наклеил коротенькую заметку из «Известий». О международном суде, собранном по инициативе ООН и Комитета по контролю над разоружением. Суду предстояло разобрать обвинение, предъявленное Комитетом «Обществу Адама» и лично его руководителю, Иеремии Коллинзу. Очень нелегкое обвинение. В подстрекательстве вопреки соглашениям последних лет к вражде между государствами. В попытках сорвать столь необходимое миру космическое строительство. Наконец, в организации и финансировании преступных экспериментов над человеческой психикой. Коллинз и его ближайшие помощники находятся под гласным надзором. Террористическое крыло «космоборцев» засыпает юристов угрозами, устраивает манифестации. Подожжено и взорвано несколько зданий в Нью-Йорке, Амстердаме и других городах. Есть жертвы…
Глава III
ЦЕНОЮ ЖИЗНИ
В ясную летнюю полночь, когда океан до самого горизонта мерцает холодным светом, несколько рыбацких лодок спешили к маленькому острову.
Полуголые мужчины, сидевшие в них, изо всех сил налегали на весла. Снасти были брошены на месте лова. Они гребли, надсадно дыша и поминутно оглядываясь. Точно за рыбаками гналось невиданное морское чудовище. Но ведь никакие крупные хищники — и это знали даже маленькие дети — не водились в благословенных водах родного архипелага. Океан холил своих смуглых питомцев, даруя им все необходимое — от вкусной рыбы, мидий и креветок до семян деревьев, принесенных течениями с берегов далеких земель.
Столетиями дружелюбен был океан, и вот сегодня ночью вдруг заволновался в безветрии под днищами утлых лодок. Из глубин, затянутых фосфорическим туманом, донесся глухой рокот, напоминающий ворчание грозовых туч. А затем — мерно нарастающие, мощные раскаты грома…
Рыбаки гребли, напрягая мускулы. Пот катился по бронзовым спинам. Некоторые бормотали молитвы. Капли света срывались с весел, маленькие звездные вихри уплывали, отставая от лодок. Как медленно приближалась призрачная полоса прибоя, и пальмы, словно вырезанные из черной бумаги, и лохматые конусы крыш! А раскаты океанского грома крепли, и на плетеных мостках деревни уже мелькали белые пятна — покрывала выбежавших женщин…
Острые, как ножи, носы челноков едва успели врезаться в песок, когда у черты горизонта вырвался из моря огненный столб и, обратившись в слепящее бело-оранжевое веретено, поплыл к зениту. Горячий ветер докатился до пальмовых крон. Яростно гремя, океан рождал вторую колонну пламени…
— Куда теперь? — спросил Виктор Сергеевич.
Несколько секунд в вагоне царило молчание.
— Давайте в порт, — не слишком уверенным тоном предложил Глебов.
Командир так и не понял, то ли скромничал начальник космической гавани, не желая выскакивать вперед других руководителей, то ли, ведая за собой грехи, спешил избавиться от осмотра. Впрочем, Глебов был надежным работником. Трудно поверить, но он летал еще на орбитальных станциях 1980-х годов.
— Ну, в порт, так в порт. Шею помыли, Дмитрий Витальевич?
— А зачем? — как обычно, не понял шутки Глебов.
— Так. Чтобы я не намылил.
По скамьям пробежал смешок. Повинуясь коду, набранному Глебовым на панели, гермовагон ловко сменил путь и покатился, прогибая стальную нить, под уклон. Навстречу из-за драконова гребня рыжих скал выдвигались острые обелиски тяжелых земных кораблей. Всегда здесь «ночует» пять-шесть «грузовиков» — возчиков ядерного топлива, дежурная ракета Международной астронавтической федерации, транспорты стройматериалов. Собственный стартовый комплекс астероида выглядит совершенно иначе. Вот его-то и надо осмотреть как следует, ибо комиссия там наверняка застрянет.
Скользнув мимо чудовищного бронированного бока транспорта, вагон завис над краем «корыта», некогда вырезанного лазерами в богатой металлом породе. Углубление размером с городскую площадь, чуть выпуклое в центре согласно закруглению астероида, обладало гладким, будто полированным дном. По тускло блестящему каменному «полу» было расставлено нечто, напоминавшее театральные декорации. Только гигантских размеров.
Да, Земля возлагала на это скромное «корыто» колоссальные надежды. Пожалуй, не меньше, чем на солнечную ловушку. Надежды не только научного, но и экономического характера. Ожидалось, что вот эти восемь пусковых установок — стальные желоба на массивных лафетах, — благодаря ничтожному тяготению сберегут космофлоту целое море стартового топлива. Ракеты будут взлетать на миниатюрных, буквально игрушечных дополнительных двигателях и ориентироваться в заданном направлении. В ближайшие годы даже такая практика обойдется дороговато, поскольку все необходимое для строительства ракет будет доставляться с Земли. Позднее рядом с «корытом» вырастет завод, строящий корабли из местного, астероидного металла.
Вырастет, если все обойдется. Если даст «добро» комиссия, все эти доки и зубры из МАФ, Космоцентра СССР, национальных служб, института Королева…
За желобами, медленно поднимавшимися и опускавшимися наподобие орудийных стволов (шла проверка механизмов), сгрудились высоченные ажурные стапели. Они-то и придавали площадке вид сцены. Электрические солнца, в беспорядке разбросанные по фермам, покрывали сетью теней гладкий «пол». У подножия стапелей резво ползали ремонтные автоматы — точь-в-точь жуки, вооруженные рогами и жвалами. Порой «жук» с ходу взбирался на решетчатую вышку, начинал копошиться среди балок, зажигал веселую звезду сварки.
Небрежный жест Виктора Сергеевича заставил Глебова послать вагон еще «ниже», сквозь стальной лес, к приземистому куполу командного пункта. Подойдя вплотную, вагон «прилип» люком к черному стыковочному присоску.
Через шлюзовую камеру командир со своими помощниками проследовал прямо к центральному пульту, первым занял кресло. Смотреть по сторонам не хотелось — помещение стандартное, уменьшенная копия главного зала, даже плющи и папоротники такие же, и на потолке нежно сияют перистые облака. Все внимание — смотровому окну, выгнутому, как лобовое стекло огромной транспортной машины. Несмотря на дуговые фонари стапелей, черная «изнанка» окна отражает лица гостей. Панин видел, как Том Карр потихоньку бросил в рот конфету. Сикорский что-то галантно зашептал на ухо фру Энгстрем, но живо отстранился, когда в зал вошла высокая девушка в белом комбинезоне.
Действительно, ее внешность не могла не поразить. Новенькая. Из всего астероидного начальства ее видели до сих пор лишь Панин, Марина и непосредственный шеф — Глебов. Статная и гордая фигура, ореховая кожа, иссиня-черные прямые волосы до бедер, диковатый блеск белков огромных глаз… Дэви. Родом из сказочного Джайпура. Великолепнейший оператор, которого когда-либо видел командир. Индийский космоцентр предложил ее на должность заведующей пусковыми установками. Возражений не было.
…Н-да, у нашего брата, европейца, не встретишь такой гибкой руки. Фантастические пальцы — легкие, необычайно длинные, будто лишенные сочленений. Змеи, а не пальцы. Древняя раса. Ох и проверяла же ее Стрижова! Из чувства соперничества, что ли? Говорит, что напугана историей с «фактором икс» и теперь дует даже на холодную воду. А особенно тревожится, встретив яркую личность. Что там за сюрпризы в психике? Дэви — яркая личность…
Интересно, почему столь явно переживает, хмурится Марина? Ревнует по-женски к красавице или опасается, как психолог, за душевный покой командира?..
Виктор Сергеевич отогнал непрошеные мысли, сосредоточился на стартовой площадке. Вот, подчиняясь еле заметному волнению пальцев Дэви, стрела подъемного крана опускает блестящее тело ракеты. Это всего лишь имитация, габаритный макет для проверки. Но как идеально отработаны все этапы подготовки к пуску! Или все дело в таланте оператора? Магниты отпускают макет, он медленно планирует к желобу. Навстречу уже спешит пусковой рычаг, точно распрямляется нога великана-кузнечика. Прихватив, складывается. Ракета прижата к полукруглому дну. Защелкнулись фиксирующие скобы…
Шелковистые темные пальцы отпрянули от пульта и снова легли на клавиатуру. Дэви предстоит проделать все операции в обратном порядке. А затем с помощью того же макета испытать семь оставшихся «орудий»…
Покуда за окном разыгрывалась пантомима стальных гигантов, Дмитрий Витальевич со своим обычным видом не вовремя разбуженной совы докладывал подробности проекта. Потрясающая экономия (десятикратный, стократный выигрыш в топливе) не только за счет малого притяжения. Отсутствует толстая подушка атмосферы. Вся энергия корабля уйдет на маневрирование в пути, если понадобится, будет использована для посадок на планеты. За счет экономии в течение десяти лет может быть выстроен собственный завод по монтажу ракет; чуть позднее к нему прибавятся плавильные печи, штамповка…
— Репетируете? — с кислым видом перебил Панин.
Флегматичный Глебов, пару раз хлопнув веками, простодушно ответил:
— Репетирую.
— Отставить. Меня интересует реальный пуск.
Он видел в зеркале окна, как склонились друг к другу и зашептались начальники служб. Одна Марина осталась невозмутимой; даже некое удовлетворение промелькнуло на ее лице. И, конечно же, не дрогнула величественно-неподвижная Дэви. Она была готова ко всему.
Глебов так и не проснулся окончательно. Постоял, моргая и держа руки по швам. А затем мешком опустился в кресло и кивнул помощнице.
— Сегодня в восемнадцать ноль три предстоит посылка ядерных материалов лунной базе, — неожиданно высоким и чистым, совершенно бесстрастным голосом сказала Дэви. Ее головка с веерами смоляных ресниц была чуть повернута в сторону командира. — Мы можем осуществить этот запуск сейчас. Позвольте связаться с диспетчерской Луны.
Виктор Сергеевич, пожалуй, только подумал, что надо бы любезно кивнуть и выразить согласие, но пальцы Дэви уже трепетали, посылая запрос лунным компьютерам. Телепатия, что ли? Чудеса факиров… Все. Связь состоялась. Выскакивают на экране терминала строки разрешения.
Во власти странного отрешения, хотя и неизменный внешне, смотрел командир, как магнитные захваты несут красноголовую ракету (знак расщепляющихся веществ) к первому из «орудий». Этот жалкий патрон, на Земле он не поднял бы и метровой модели корабля, эта жестяная трубка, притороченная к боку пузатого снаряда, и есть стартовый двигатель. Складывается лапища «кузнечика», падают скобы… Силуэт ракеты — на маленьком экране обратной связи. Дэви передвигает его в сложном плетении световых линий. Это называется накладывать маску заданной ориентации. «Орудийный ствол» медленно ползет к зениту. Еще несколько секунд, и убран рычаг, разомкнулись захваты…
Тоном, подходящим по крайней мере диктору главного космодрома планеты (если бы таковой космодром имелся), девушка провозглашает:
— Корабль к старту готов.
Глебов дремотно косится на Виктора Сергеевича. И тот, выдержав паузу, роняет с напускной усталой хрипотцой:
— Пуск!
(Неужели охота покрасоваться перед… Да чувствует ли она вообще что-нибудь, красивый робот?)
— Пуск! — повторяет непосредственный начальник Дэви.
Насколько этот чахлый старт бледнее грохочущих, бурно-пламенных земных взлетов! Экономия экономией, но хочется романтики. А тут беглая сизая вспышка из патрона, куда тусклее сварочных звезд. Даже ползущий рядом с установкой «жук» не приостановился, не убрал щупальца. Красноголовая сигара как бы сама собой срывается с желоба и набирает высоту.
Виктор Сергеевич внимательно рассматривал изящную шею Дэви, когда настала пора включить маршевые двигатели. На вопрос Глебова даже не кивнул, а дернул щекой. Не было уже никаких сомнений в высоком совершенстве пускового хозяйства. Беспокоило только неприязненное, упорное молчание Марины. Хотя, признаться, давно уже ни одна женщина не производила такого впечатления на командира. Яркая личность — Дэви…
Международную комиссию не заинтересовали мелочи. Никто не вникал в подробности работы электроцентрали, рудников, солнечной ловушки или тех же пусковых установок. Пожилой президент МАФ — впрочем, державшийся молодцом после тысячекилометрового прыжка, — постоял за спиной невозмутимой Дэви, опираясь на трость. И, равнодушно отвернувшись от стапелей и «орудий», спросил, скоро ли можно будет осуществить запуск с астероида планируемой серии спутников геологоразведки и насколько это дешевле, чем такой же запуск с Земли. Панин отвечал бойко, сыпал цифрами, а сам так и косился на неестественно прямые плечи девушки, обтянутые белым, на глубокую черноту распущенных волос, на пальцы, как бы независимо от застывшего тела снующие по пульту. Слышит ли она разговор высоких персон, собравшихся в командном пункте? Волнует ли ее близкая минута официального открытия станции?
На выходе Виктор Сергеевич пропустил президента вперед. Хотел уступить дорогу и председателю Комитета по космическим исследованиям СССР, которого в просторечии именовали «наш министр», но, оглянувшись, увидел, что Геннадий Павлович уставился на Дэви…
Она не присутствовала на церемонии подписания акта о приемке; Панин тщетно искал ее за столом, накрытым для торжественного ужина. Царицей банкета была Стрижова. Блистала остроумием, произносила изысканные тосты, танцевала за троих (магнитное «тяготение» в главном зале было доведено до земного уровня) и в конце концов совершенно вскружила голову начальнику космоцентра Мексики. Черноусый богатырь ходил за ней как приклеенный. Марина немилосердно с ним кокетничала и время от времени бросала испытующие взгляды на командира. Ему было забавно и отчего-то немного грустно.
Оканчивался нервозный, хлопотный, зачастую безалаберный, романтический период освоения. Не слишком долгий, но значительный по содержанию кусок жизни. Они уже не робинзоны, не первопроходцы, а работники орбитального комбината, послушные финансовому плану, с четкими штатными обязанностями. И сам он, Виктор Сергеевич Панин, более не командир корабля, плывущего в коварной бездне, а… ну, скажем, генеральный директор. Жаль.
Полномасштабная работа станции началась в день, священный для всей космонавтики, — 12 апреля 20… года. Хлынула на Землю информация метеорологичеекая и астрофизическая, пришли транспорты за минералами и сплавами; столб солнечной энергии, собранный ловушкой, коснулся пустыни Казахстана. Еще три-четыре дня, и в порт прибыли первые корабли с курсантами.
Главными тренажерами служили все те же ракеты, подававшиеся магнитной стрелой из ангаров на пусковые желоба. Только системы управления были задублированы. Вторые панели помещались все на том же командном пункте порта, где правили Глебов и Дэви. Если экипаж корабля-тренажера допускал ошибки, вмешивался инструктор с астероида.
На специальном причале, поодаль от прочих, серебристой пирамидой высился корабль «Вихрь-2», предназначенный для новой марсианской экспедиции. Скромно отметив Первомай, старожилы встретили экипаж «Вихря». Прибыло двадцать два человека. По крайней мере полдюжины оттенков кожи — от скандинавской, «кровь с молоком», до кожи цвета благородного эбенового дерева. Мужчины и женщины сложены безукоризненно, не экипаж, а эллинский пантеон, хотя и невелики ростом. До сих пор, особенно в дальнорейсовых кораблях, действует скупой расчет жилого пространства.
Виктор Сергеевич пережил несколько веселых минут, когда новоприбывших расселили по каютам «Вихря» обживать будущий космический дом. С помощью телекамер бродя вместе с Мариной из комнаты в комнату, он увидел, как старательно и часто наивно, стараясь позволить себе хоть маленькую «роскошь» в рамках строгого устава, украшают свой быт космонавты. Каждый стремился увезти в полет дорогую земную мелочь, предмет, по сути, ничтожный, но остро необходимый
там, за миллионы километров от родных мест… Бесчисленные простые и стереоскопические фотографии — родители, возлюбленные, малыши, собаки, кричаще-яркие пейзажи. Плюшевые потертые медвежата, франтоватые куклы (нередко и у мужчин), мячи, волчки, автомобильчики. Телесно-розовые раковины — чтобы «слушать море». Какие-то совсем уже личные, непонятные чужим сувениры: камешки, ленточки, засушенные цветы. Второй бортинженер прикрепил над сдвижной дверью настоящую лошадиную подкову, тяжелую и ржавую. Впрочем, этот «талисман» в тот же вечер содрал ван Деерт, командир «Вихря-2»: во время перегрузок подкова, оторвавшись, могла стать крайне опасной.
С диковинной астероидной обстановкой молодежь свыклась быстро. Вечерами, после напряженных занятий, будущие «марсиане» разбредались по жилблокам новых знакомых.
