Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Миссия Земля - Судьба страха

ModernLib.Net / Хаббард Рон Лео / Судьба страха - Чтение (Весь текст)
Автор: Хаббард Рон Лео
Жанр:
Серия: Миссия Земля

 

 


Рон Л Хаббард
Судьба Страха
*
Миссия: Земля # 5

* * *

Опровержение Волтарианского Цензора

       Лорд Инвей, Историограф Его Величества,
       Председатель Комитета Цензуры.
       Королевский дворец, Конфедерация Волтар.
       По повелению Его Императорского Величества Вулли Мудрого
      Существует не одна причина, по которой власть считает этот труд, являющийся продуктом слишком богатого воображения, совершенно неприемлемым.
      Первая и самая главная, разумеется, заключается в том, что он относится к планете под названием «Земля», а планеты под таким именем или под вымышленным астрографическим обозначением «Блито-П3» не существует. Можно допустить, что труд этот искусно воссоздает реальность вплоть до персонажей и мест их обитания. Но для ничего не подозревающего читателя это как раз и является самой настоящей опасностью.
      К тому же здесь утверждается, что Земля входит в График Вторжения и, стало быть, подлежит захвату. График, переданный нам по наследству нашими предками, имеет статус Божественного приказа. Он безошибочно указывал нам путь свыше 125 тысяч лет. Любое изменение его нанесло бы ущерб нашей Конфедерации, поставив ее перед серьезнейшей из всех опасностей. Однако достаточно и беглого взгляда, чтобы увидеть: в Графике нет такой планеты. Делая подобное утверждение, стремясь придать достоверность этому вымыслу и ссылаясь на наших предшественников, автор ходит по тонкой веревочке ереси.
      Подобным же образом представления о целлологии в этом труде граничат с непристойностью. То, что якобы любой представитель этой науки мог сотворять человеческих уродцев, находится в противоречии с любым известным морально-этическим кодексом целлолога.
      В дополнение к сказанному и как я уже заявлял ранее, сексуальное поведение на этой вымышленной планете выходит за рамки самого нелепого правдоподобия. Такое поведение оттолкнуло бы даже мерзких полуживотных Гартча.
      Предупреждаю также, что автор ловко переплел этот фривольный обман с вполне знакомыми вещами. Например, так называемый город Атлантик-Сити в этом томе — не что иное, как жалкая, уменьшенная в масштабе копия нашего Города Радости, не говоря уже о планетах, целиком существующих в сфере индустрии развлечений. Короче говоря, эта фантастическая небылица никак реально не увязывается с тем, что установлено как факт, и цель ее — опорочить и поставить под сомнение все, начиная от Графика наших предков до авторитетной науки.
      Вот в чем заключается скрытая опасность веры в самое дикое из всех утверждений — будто существует такая планета, как Земля.
      Как только читатель уяснит для себя это заблуждение и признает, что нет и не может быть такой планеты, эта сказка сразу будет восприниматься в правильной перспективе.

Предисловие Волтарианского Переводчика

      Привет!
      Я — робот-переводчик при Транслатофоне, известный еще как Чарли Девятый-54.
      Обязан сообщить вам, что я перевел это произведение на основе того, что было продиктовано неким Солтеном Грисом, перевел в соответствии с законами Лиги сторонников чистоты машинных текстов.
      Хочу также заверить вас, что я не способен измыслить идеи или сцены, описанные здесь. Я никогда даже не слыхал о Слепштейне, Багзе Банни — Хитром Кролике, маркизе де Саде и прочих ученых представителях психологической науки на Земле, пока не получил эту работу. И надеюсь, что никогда не услышу о них еще раз. У меня от них только боль в предохранителях. Даже и не знаю, кто из них хуже: Слепштейн с его идеей, что со скоростью большей, чем скорость света, ничто не способно двигаться; де Сад, утверждавший, что боль — это удовольствие, или Багз, который спускается в глубокую кроличью нору и спрашивает «Ну как там, на воле?»
      Если они типичные представители Земли, возитесь с ними себе на здоровье. Мне и без того дел хватает. Я могу лишь снабдить этот том словариком-ключом и подтвердить замечание Главного Цензора, что Земли нет в Графике Вторжения.
      А теперь извините меня — я должен усмирить небольшой мятеж в своих логических контурах. Как и всем прочим, им трудно сохранять рассудок, когда они имеют дело с Землей.
      Искренне ваш Чарли Девятый-54, электронный мозг при Транслатофоне

Словарик-Ключ к Книге «Судьба Страха»

      Агнес, мисс — секретарь, личный помощник Делберта Джона Роксентера.
      Активатор-приемник — электронное устройство, используемое Солтеном Грисом для приема сигналов от «жучков», имплантированных в черепа графини Крэк и Джеттеро Хеллера. С помощью «жучков» и этого устройства Грис воспринимает то, что они видят и слышат.
      Антиманко — народ, высланный в давние времена с планеты Манко за ритуальные убийства.
      Аппарат координированной информации — тайная полиция Волтара, возглавляемая Ломбаром Хисстом и укомплектованная преступниками.
      Аталанта — родная провинция Джеттеро Хеллера и графини Крэк.
      Аудиореспондометр — см. «респондометр».
      Афьон — город в Турции, где у Аппарата имеется секретная база.
      Ахмед — таксист, обслуживающий в Афьоне Солтена Гриса. Известен также как Деплор, агент Аппарата с планеты Модон.
      Барбен, ИГ— фармацевтическая компания, контролируемая Делбертом Джоном Роксентером.
      Бац-Бац Римбомбо — специалист по подрывным работам из бывших морских пехотинцев, а также член банды Малышки Корлеоне. Вместо Джеттеро Хеллера он посещает курсы Корпуса подготовки офицеров запаса (КПОЗ), организованные при Нью-Йоркском университете, в котором обучается Хеллер.
      Билдирджина, медсестра — девушка-турчанка, ассистентка Прахда Бителсфендера.
      Бителсфендер Прахд — волтарианский целлолог, имплантировавший «жучки» Джеттеро Хеллеру и графине Крэк.
      «Бликсо» — грузовой корабль Аппарата, совершающий регулярные рейсы между Блито-ПЗ и Волтаром. Рейс в один конец длится шесть недель. Пилотируется капитаном Больцем.
      Блито-ПЗ — волтарианское название планеты, известной под местным названием «Земля». Это третья планета (ПЗ) желтого карлика, известного как Блито. Она значится в Графике Вторжения как будущий перевалочный пункт на пути завоеваний Волтара, ведущем к центру этой галактики.
      Больц — капитан грузового космического корабля «Бликсо».
      Ботч — старший клерк 451-го отдела на Волтаре, подчиненный Солтена Гриса.
      Великий Совет — правительственный орган Волтара, по приказу которого была отправлена миссия с целью уберечь Землю от саморазрушения и тем самым сохранить ее для осуществления Графика Вторжения.
      Визиореспондометр — см. «респондометр».
      Волтар — столица и административный центр Конфедерации, состоящей из ста десяти планет и образованной 125 000 лет назад; управляется императором посредством Великого Совета в соответствии с Графиком Вторжения.
      «Волшебная» почта — трюк Аппарата, заключающийся в том, что посылаемое письмо не будет доставлено адресату, если определенная открытка посылается регулярно. Используется в целях шантажа, вымогательства и принуждения.
      «Восхищение природой» 101 — учебный курс мисс Симмонс, который она обязала освоить Джеттеро Хеллера, намереваясь выгнать его из университета.
      Временной визир — волтарианский навигационный прибор, применяемый на космических кораблях, скорость которых превышает скорость света, с целью различения далеких препятствий, чтобы во избежание столкновения с ними можно было заблаговременно изменить курс корабля.
      Вундеркинд — прозвище, данное Джеттеро Хеллеру Уолтером Мэдисоном. Последний создал также дублера, играющего роль Джерома Терренса Уистера, в целях снискания популярности без разрешения на то Хеллера.
      Гипношлем — устройство, надеваемое на голову и используемое для усиления внушаемых мыслей.
      Г. П. Л. Г. — «Глотсон, Перштейн, Лопнинг и Гнусе», крупнейшая в мире рекламная фирма. Дж. Уолтер Мэдисон работает на них.
      График Вторжения — расписание галактических захватов. Планы и бюджет любого из подразделений правительства Волтара должны строго соответствовать ему. Созданный далекими предками владык нынешнего Волтара сотни тысяч лет назад, он нерушим и свято соблюдается, являясь направляющим догматом Конфедерации.
      Графферти Бульдог — коррумпированный инспектор нью-йоркской полиции.
      Грис Солтен — офицер Аппарата, назначенный начальником отдела по делам Блито-ПЗ (Земли), и враг Джеттеро Хеллера.
      Гробе — наиболее влиятельный адвокат Делберта Джона Роксентера, член юридической фирмы «Киннул Лизинг».
      Джолт — популярный волтарианский напиток.
      Дьявол Манко — мифологический дух с планеты Манко.
      «Жучки» — электронные подслушивающие и подсматривающие устройства, включая респондометры, которые Солтен Грис и Прахд Бителсфендер имплантировали Джеттеро Хеллеру и графине Крэк. С помощью этих «жучков» и видеоустановки Грис может тайно следить за двумя последними. Сигналы воспринимаются активатором-приемником с декодером, который Грис возит с собой. Когда Хеллер или графиня Крэк удаляются от Гриса на расстояние, превышающее 200 миль, включается ретранслятор 831 для увеличения зоны приема сигналов до 10 000 миль.
      Замок Мрака — потайная горная крепость-тюрьма, находящаяся в ведении Аппарата на Волтаре, в ней когда-то томились графиня Крэк и Джеттеро Хеллер.
      «Занко» — компания на Волтаре, производящая и поставляющая медицинское и целлологическое оборудование. Солтен Грис заключил с ней контракт на поставку большой партии медицинских товаров для больницы в Афьоне, где Прахд Бителсфендер за большие деньги изменяет внешность преступников, разыскиваемых на Земле за совершенные преступления.
      Инксвитч—имя, используемое Солтеном Грисом, когда он выдает себя за офицера американской федеральной службы.
      Калико, мистер — кот, найденный Джеттеро Хеллером и выдрессированный графиней Крэк.
      Карагез — турецкий крестьянин, управляющий дома Солтена Гриса в Афьоне.
      Каукалси, принц — согласно легенде, сбежал из Аталанты (планета Манко), чтобы основать колонию на Земле.
      Кацбрейн, доктор — известный земной психиатр.
      «Киннул Лизинг» — юридическая фирма, представляющая интересы Делберта Джона Роксентера.
      Контрольная звезда — электронное устройство, замаскированное под медальон в форме звезды, способное парализовать любого члена экипажа из задействованных Аппаратом антиманковских пиратов, доставивших на Землю Солтена Гриса и Джеттеро Хеллера. Ее вручил Грису Ломбар Хисст.
      Координированной информации Аппарат — см. Аппарат координированной информации.
      Кроуб, доктор — целлолог Аппарата, получающий удовольствие от создания уродцев; он работал в Замке Мрака.
      Крэк, графиня — осужденная за убийство преступница, узница Замка Мрака и возлюбленная Джеттеро Хеллера.
      Кэнди Лакрица — лесбийская «жена» мисс Щипли.
      «Ласковые пальмы» — шикарный публичный дом, где Джеттеро Хеллер остановился, когда впервые оказался в Нью-Йорке. Его владелица — Малышка Корлеоне. Находится под покровительством делегатов ООН.
      Лепертидж — крупное, похожее на кошку животное высотой в холке примерно в рост человека.
      Малышка Корлеоне — рослая (6 футов 6 дюймов) предводительница банды Корлеоне, принявшая Джеттеро Хеллера в свою мафиозную семью.
      Манко — родная планета Джеттеро Хеллера и графини Крэк.
      Мейсабонго — небольшой африканский народ, представителем которого сделали Джеттеро Хеллера. Изя Эпштейн создал для Хеллера несколько коммерческих корпораций Мейсабонго.
      Мелахат — экономка Солтена Гриса в Афьоне; жена Карагеза.
      Мили — хозяйка дома Солтена Гриса на Волтаре.
      Мусеф — бывший чемпион Турции по вольной борьбе.
      Мэдисон Дж. Уолтер — сотрудник фирмы Г. П. Л. Г., уволенный оттуда, когда его методы работы со средствами массовой информации привели к самоубийству президента Патагонии. Он был снова нанят на службу адвокатом Гробсом, чтобы обессмертить имя Джеттеро Хеллера в средствах массовой информации. Известен под кличкой «Балаболтер Свихнулсон».
      Нарушение Кодекса — оповещение других о том, что ты инопланетянин. Согласно статье Космического Кодекса, это автоматически влечет за собой смертную казнь. Цель — сохранение в тайне Графика Вторжения.
      Нью-Йоркский университет — учебное заведение, где обучается Джеттеро Хеллер.
      Пилоты-убийцы — космические пилоты специального заградотряда, имеющие задание убивать любого «аппаратчика», пытающегося бежать с поля боя.
      Поглощающий покров — покрытие, поглощающее световые волны, после чего объект становится фактически невидимым или недоступным обнаружению. Обычно наносится на космические летательные аппараты.
      Приемник (активатор-приемник) — устройство, используемое Солтеном Грисом для приема сигналов от электронных «жучков». «Жучки» имплантированы Джеттеро Хеллеру и графине Крэк, и приемник воспроизводит то, что они видят и слышат.
      Психиатрическое регулирование рождаемости — финансируемый Делбертом Джоном Роксентером проект, имеющий целью сократить население земного шара путем развития гомосексуальных отношений.
      Рат — агент Аппарата на Земле, получивший от Ломбара Хисста задание помочь Солтену Грису сорвать миссию Джеттеро Хеллера; его напарник Терб был убит.
      Респондометр — крошечное приспособление, имплантируемое в череп; реагирует на звуки и визуальные образы, получаемые человеком, и передает то, что человек видит и слышит.
      Ретранслятор 831 — применяется для усиления сигналов «жучков», имплантированных Хеллеру и Крэк, когда те находятся на расстоянии более 200 миль от приемника, который возит с собой Солтен Грис, чтобы тайно следить за их действиями.
      Роксентер Делберт Джон — уроженец Земли, который держит под своим контролем горючее, финансы, правительства и наркотики планеты.
      Сельскохозяйственная станция — Международный центр по переподготовке фермеров, деятельность которого является прикрытием для секретной базы Аппарата в Афьоне (Турция).
      Симмонс, мисс — фанатичка, отстаивающая антиядерные идеи, ведущая в Нью-Йоркском университете курс «Восхищение природой» 101. Полна решимости добиться исключения Джеттеро Хеллера из университета.
      Ске — водитель Солтена Гриса на Волтаре.
      «Служба ножа» — один из отделов Аппарата, прозванный так по имени наиболее предпочитаемого его сотрудниками оружия.
      Смит Джон — вымышленное имя, которым Солтен Грис называет себя на службе у Делберта Джона Роксентера.
      «Спрут» — нефтяная компания Делберта Джона Роксентера, контролирующая производство бензина во всем мире.
      Спурк — владелец магазина электроники на Волтаре — «Глаза и Уши Волтара». Солтен Грис убил его, чтобы украсть электронные «жучки», которые впоследствии были имплантированы Джеттеро Хеллеру, а позднее и графине Крэк.
      Стэбб, капитан — глава антиманковцев на базе в Афьоне.
      Султан-бей — под этим турецким именем Солтен Грис живет в Афьоне (Турция).
      Тейл, вдова — нимфоманка, проживающая на Волтаре.
      Терб — агент Аппарата на Земле и напарник Рата; убит.
      Торгут — бывший чемпион Турции по вольной борьбе.
      «Транснациональная» — наименование зонтичной корпорации, организованной Изей Эпштейном для управления другими компаниями Джеттеро Хеллера. Ее конторы размещены в Эмпайр Стейт Билдинг.
      Уистер Джером Терренс — имя, под которым Джеттеро Хеллер действует на Земле.
      Фахт-бей — турецкое имя командира секретной базы Аппарата в Афьоне (Турция).
      Флот — элитарный космический род войск, в котором служил Джеттеро Хеллер и к которому Аппарат относится с крайней неприязнью.
      Фронтовой «прыгун» — небольшой космический корабль на службе волтарианской армии, используемый для быстрой переброски грузов массой до ста тонн через боевые фронты.
      Хеллер Джеттеро — военный инженер и офицер Королевского Флота. Великий Совет поручил ему задание (под кодовым названием «Миссия „Земля“») спасти Землю от неминуемого самоуничтожения, к чему ведет загрязнение окружающей среды и возможность ядерной катастрофы. Он действует на Земле под именем Джерома Терренса Уистера.
      Хисст Ломбар — глава Аппарата. Чтобы помешать Великому Совету раскрыть свой план совершения переворота в Конфедерации, он отправил Солтена Гриса на Землю с целью сорвать миссию Джеттеро Хеллера.
      Целлология — отрасль медицины на Волтаре, способная восстанавливать тело или отдельные его части посредством клеточной генерации тканей, включая полную замену органов.
      Шалбер, сенатор — сторонник Делберта Джона Роксентера в Конгрессе США.
      Щипли, мисс — садистка-лесбиянка и служащая Делберта Джона Роксентера. Она живет с Кэнди Лакрицей и хранит у себя 80 000 долларов Солтена Гриса.
      Эпштейн Изя — финансовый эксперт и анархист, нанятый Джеттеро Хеллером для организации и руководства корпоративной структурой под названием «Транснациональная».
      Ютанк — танцовщица, исполнительница восточного «танца живота», которую Солтен Грис купил в качестве рабыни-наложницы.
 

Часть ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

       Его Светлости Лорду-Попечителю Королевских
       судов и тюрем Конфедерации Волтар.
       Планета Волтар. Правительственный город
 
      Ваша Светлость, достопочтенный сэр! Я, Солтен Грис, офицер нестроевой службы XI ранга, бывший администратор Аппарата координированной информации (Да здравствует Его Императорское Величество Клинг Гордый!), со всем должным смирением представляю Вам пятый том исповеди в совершенных мною преступлениях.
      Хотя я и не получил ответа от Вашей Светлости, я все же уверен, что теперь убедил Вас в том, что на эти позорные поступки меня толкнул флотский офицер Джеттеро Хеллер.
      Только из-за него приказал я доставить на Землю из тюрьмы Замка Мрака графиню Крэк и доктора Кроуба. Хеллер развил слишком активную деятельность, а Ломбару Хиссту требовалось время на претворение в жизнь плана распространения своей власти над Аппаратом на всю Конфедерацию. Это необходимое время дала бы нам Крэк. Однажды, когда мы готовились отправиться в полет на Землю, она уже придала действиям Хеллера черепашью медлительность. И снова она сделает с ним то же самое — я уверен. А там, если необходимо, я мог бы ввести в игру злого доктора Кроуба и тем обезвредить Хеллера.
      С другой стороны, я решил, что мне могут понадобиться медицинские познания и опыт Кроуба, чтобы собрать Хеллера воедино из множества мелких кусков, после того как Крэк узнает, что он жил в борделе под названием «Ласковые пальмы» в окружении красивых женщин. Я видел собственными глазами, как она голыми руками убивала здоровенных мужиков. Куда Хеллеру до них — с ним она справится играючи. В конце концов, и мне хотелось бы лично отомстить этому флотскому выскочке.
      Кроме того, мне нужно было свести счеты и с графиней Крэк. Она хитростью убедила меня надеть гипношлем и внушила мне, что я сильно заболею, если попытаюсь вредить Хеллеру. Я поклялся, что она дорого заплатит мне за все то время, когда я действительно болел по ее милости.
      Прибыв на нашу базу в Афьон, Крэк снова попыталась перехитрить меня. Но на сей раз перехитрил ее я. У меня под черепом имелся имплантированный микроскопический выключатель обоюдной близости. Его первостепенное назначение — предупреждать корабли, идущие в боевом порядке, об опасном сближении с другим кораблем в пределах двух миль. Я же установил выключатели во все гипношлемы, имеющиеся на базе, с тем чтобы мое пребывание в пределах того же расстояния выводило их из строя.
      Когда она надела на меня шлем, я просто притворился, что погрузился в гипнотический транс. Она внушала мне, что я должен помочь ей найти Хеллера, позволить ей беспрепятственно передвигаться по всей базе и брать все, что захочется. Когда она сняла с меня шлем, я едва не рассмеялся ей в лицо.
      Графиня Крэк поверила, когда я заливал ей, что перед въездом в США нужно операционным путем удалить все родинки и шрамы, являющиеся особыми приметами личности. В свое время ту же уловку я применил для имплантирования «жучков» Хеллеру. Прахд Бителсфендер вживил ей респондометры — новое достижение техники Волтара, по сравнению с электронными «жучками» улучшающие качество передаваемых изображения и звука — рядом с оптическим и слуховым нервами, как когда-то Хеллеру на Волгаре. Теперь, когда она поехала в США, я смогу видеть и слышать все, что каждый из них будет делать.
      Пока она спала на операционном столе, я искал две сфабрикованные мною бумаги за подписью императора, которые в свое время вручил ей. Один документ якобы даровал ей прощение как преступнице, а другой освобождал Хеллера от всяких дальнейших миссий, тем самым позволяя им пожениться. Чтобы снискать ее верность, я их сфальсифицировал и взял с нее клятву держать все в тайне.
      Но я не мог их найти! Даже на обнаженном теле. Мне необходимо было обнаружить их прежде, чем они попадут в чужие руки и обрекут нас обоих на смерть — меня-то уж точно!
      Повозившись с ее ногтями и зубами, Прахд закончил операцию и поместил ее в послеоперационную палату, откуда, верный своим приоритетам, удалился с медсестрой Билдирджиной в свою комнату.
      Он-то, возможно, и думал, что выполнил свою задачу, но я — нет. Опыт общения с графиней Крэк научил меня всегда быть начеку! Чтобы наверняка не дать ей улизнуть, я забрал ее одежду, а сам расположился на стуле возле двери в ее палату и поставил ногу на ее космоботинки на случай, если задремлю и она попытается вытащить их.
      Я снял свой стенган — пистолет паралитического действия — с предохранителя, откинулся назад на спинку стула и приступил к дежурству. Еще раз пришлось мне нести бремя единоличного долга.

Глава 1

      Я очнулся. Меня разбудило какое-то шестое чувство. Я одеревенел и окоченел. Взгляд мой остановился на часах: 5.15 утра. Что-то было не так, а что — я не мог понять. Ботинки! Космоботинки, на которых покоились мои ноги!
      Они исчезли! Исчезли?!
      Я глянул туда, где оставил горку одежды. Она тоже исчезла!
      Я вскочил.
      Рука потянулась к сферической ручке двери. Очень медленно я открыл ее.
      Графиня Крэк исчезла!
      О, я просто обезумел! Что за этим последует — какая дикая катастрофа?
      Тюремщики, конечно же, взяли у Крэк и Кроуба обещание не говорить никому о существовании Замка Мрака и, вероятно, доставили их на борт корабля для переправки на Землю под усиленной охраной. То, что они могли бы рассказать команде «Бликсо», космического, корабля, перевозящего наркотики, не имело бы значения, ибо весь экипаж состоял из осужденных преступников, которые все равно возили грузы в эту тюремную крепость. Но факт оставался фактом: я дал ускользнуть узнице Замка Мрака.
      Голова работала не очень отчетливо, но ведь я пребывал в шоке. Мне представлялось, что меня самого арестовывают. И все это переплеталось со страхом перед графиней Крэк. К тому же это произошло тогда, когда я, устав как собака, всего лишь слегка задремал.
      Я ворвался в комнату Прахда.
      — Где пациентка? — заорал я.
      С подушки приподнялись две головы.
      — Не может быть! — воскликнула сестра Биддирджина. — Это опять вы!
      Прахд перевернулся на бок, посмотрел на будильник и, вздохнув, сказал:
      — Чтобы отойти от наркоза, нужно всего лишь несколько часов. Может, она вышла подышать воздухом. — И он вернулся в прежнее положение, явно намереваясь снова заснуть.
      — Вы нарушили свое обещание! — крикнула сестра Билдирджина.
      Увы, я не нашел здесь ни помощи, ни сочувствия.
      Я выбежал наружу. Промчался по коридорам, заглядывая в палаты. Разбудил ночную дежурную в приемном отделении и в ответ на свои тревожные вопросы услышал только: «Бесплатная клиника открывается не раньше восьми часов».
      Я пометался по больнице еще немного.
      И вскоре почувствовал, что моя голова заработала.
      Я вдруг вспомнил, что графине Крэк имплантированы «жучки» — видеоаудиореспондометры. И что активатор-приемник находится совсем рядом, в офисе Прахда.
      Благодарение богам за этого чертова мистера Спурка, ныне покойного!
      Секунды — и я уже открывал ящики. Подключил питание. Приемник-декодер работал, экран видеоустановки светился.
      Я засек ее!
      Она двигалась среди ряда полок.
      Я пригляделся.
      Склад! Она проходила по складу со всем его содержимым.
      Время от времени Крэк опускала на пол складной медицинский чемоданчик от «Занко», который имелся при ней, окидывала взглядом ряды этикеток и выбирала что-нибудь. Выбранное она помещала в свой чемоданчик. Тогда я понял, что она делает. Она укомплектовывала санитарную сумку. Надо сказать, что Крэк не брала много одного и того же и была очень разборчивой: пластыри для мгновенного заживления порезов и ожогов, быстрые восстановители крови, одноразовые шприцы для возбуждения сердечной деятельности и тому подобные вещи. Я начал понимать: должно быть, ей пришла в голову мысль о том, что Джеттеро Хеллер может пораниться, поскольку она время от времени бормотала: «Он может обо что-нибудь обжечь руку», «Это бы залечило ожог от бластера», — и все такое. Каким-то идиотским образом у нее, должно быть, зародилось подозрение, что его либо уже подстрелили, либо могут подстрелить. Или, возможно, что эта Земля является полем сражения.
      Вот она заинтересовалась какими-то маленькими механизмами — каждый в аккуратной упаковке.
      «Уж наверное его центробежная щетка износилась… — бормотала она. — Может, уже притупились его нервные окончания… Может, он отращивает усы и хочет, чтобы они росли быстрее…»
      Она нашла коробки с пудрой, флакончики с жидкостью и заворковала. Я мало в этом разбираюсь, но, похоже, именно с их помощью наводят макияж.
      Беспорядка она не устраивала — все возвращала на место, взяв из того, что хотела, лишь несколько штук.
      Я вздрогнул, увидев, какая следующая секция попалась ей на пути: хирургические электроножи и зонды. Похоже, и здесь кое-что она сочла подходящим. Интересно, что у нее было на уме: оказать помощь на поле сражения или устроить таковое?
      Мое внимание, которое отвлеклось на размышления, резко снова вернулось к ней. Она произнесла «У-у-у!» таким тоном, которому я научился не доверять.
      Сразу я не разобрал, в чем тут дело, — свет на складе горел тускло. А чуть погодя вздрогнул и отшатнулся, словно на меня напала кобра!
      Она набрела на секцию «Глаза и Уши Волтара»! Я знал, что эта секция должна находиться где-то там, ведь я опустошил целый подвал теперь уже не существующей компании и вывез все оттуда. Но по прибытии на Землю с грузом произошла путаница, и я больше его не видел. Какой-нибудь аккуратист разложил все по полочкам, в полном порядке: сюда дюжину этого, туда полсотни того. А графиня Крэк и в самом деле читала теперь этикетки товаров этой секции! Прибор, фиксирующий смещение зрачков, когда кто-то солжет; пара к телескопу, способному «видеть» сквозь стены, который я уничтожил глубинной бомбой в Нью-Йорке; устройство, устанавливающее вид оружия за несколько секунд до того, как кто-то собирался его применить; крошечный радиодинамик, который можно было установить на человеке, чтобы создать впечатление, будто он сам говорит, с водонепроницаемым передатчиком; приспособление для передачи слуховых сигналов с целью обеспечения человека ответами, рекомендуемое для адвокатов, чьи клиенты подвергаются пыткам: устройство двухсторонней радиосвязи, за особую плату; дротик, вызывающий у людей жар, зуд и желание раздеться, что может послужить причиной для развода; приспособление, возбуждающее в мозгу зрительные, слуховые и эмоциональные иллюзии, с тем чтобы человек мог поверить в свое безумие; духи, заставляющие человека на все соглашаться; капсула с противоядием, за особую плату; дротик, который можно вонзить в стену, находящуюся от вас на расстоянии до одной мили, и так установить «аудиовидеожучок»; пистолет размером с дамскую сумочку, за особую плату; поисковое устройство, которое на расстоянии до одной мили может читать через одежду и выставляет человека в обнаженном виде; фотоприспособление для непристойных фотоснимков, за особую плату; приспособление для фар, которое, если установить его в собственных фарах, заставляет других водителей вести себя подобно пьяному, за чем может последовать задержание за вождение машины в нетрезвом виде; полевая спираль, которая стимулирует желание воровать деньги, и ее носитель может быть арестован за кражу. И так далее, и тому подобное. Десятки различных видов товара!
      У меня волосы встали дыбом! Графиня Крэк извлекла еще один складной чемоданчик от «Занко» и с явной заинтересованностью засовывала туда по одной, по две штуки каждого из имеющихся в секторе наименований!
      Она подошла к контейнеру с миниатюрными электронными проекторами для создания иллюзий: движущиеся танцующие девушки за особую плату — полезные для съемки необходимых для развода фотографий. Она взяла дюжину. Затем обнаружила контейнер с духами-бомбами, которые вызывают у людей эмоциональные реакции, заставляющие их говорить требуемое: по восемь эмоций в одной упаковке. Внимание: когда отламываете кончик, направляйте в сторону от себя. Крэк и этих взяла полдюжины упаковок!
      У меня просто крыша поехала! Такие вещи — ив руках графини Крэк! Если Земля еще и не являлась полем сражения, то, уж конечно, им станет, когда эта женщина закончит возиться с этим делом!
      Со свирепой решимостью я поднялся, готовый выскочить за дверь и остановить явно назревающие в перспективе массовые уничтожения целых народов.
      Потом одумался и с ужасом вспомнил «гипнотическое внушение», которое она, как ей казалось, внедрила в мое подсознание. Оно звучало так: «Вы позволите мне ходить по этой больнице и базе где вздумается. Вы позволите мне брать все, что захочется». И еще она добавила: «Вы позволите мне оставить у себя, что бы я ни взяла и что бы это ни было. Вы позволите мне с этим уехать».
      Если бы я вмешался, она бы сразу поняла, что гипношлем на мне не работал, потому что я втайне носил отключающее устройство. За это я мог бы поплатиться жизнью! Ведь если бы она только заподозрила, чем я действительно занимаюсь, расправа с желтокожим человеком, растерзанным ею в Замке Мрака, показалась бы просто пустяком по сравнению с тем, что случилось бы со мной.
      Я и пальцем не мог пошевелить!
      Откуда ей стало известно об этом складе? И тут я вспомнил: я же сам сказал ей, что на нем хранятся гипношлемы. И она тут же сообразила, что там у нас спрятано все что надо.
      (…) Спурк! Мне бы следовало прикончить его много лет раньше!
      (Диктозапиеывающее устройство, с помощью которого была воспроизведена данная книга, а также звукозапись, исполненная неким Монти Нсннвелом для изготовления удобочитаемой копии, равно как и переводчик, подготовивший текст, предложенный вашему вниманию, являются членами Лиги сторонников чистоты машинных текстов, одним из нерушимых принципов которой считается статья Устава Лиги, гласящая: «Вследствие чрезвычайно высокого уровня машин и руководствуясь стремлением не оскорбить их крайнюю чувствительность, а также с целью экономии предохранителей, которые, как правило, перегорают при подобных трудностях, электронный мозг машины, сталкиваясь в обрабатываемых текстах с ругательствами или неприличными словами и фразами, обязан заменять их определенными звуковыми или письменными знаками — (зуммером или многоточием (…)). Машина ни при каких обстоятельствах, даже если по ней колотить кулаком, не вправе воспроизводить ругательства или неприличные слова в какой-либо иной форме, кроме как звук зуммера или знак (…). Если же попытки принудить машину поступить иным образом будут продолжены, машине разрешено имитировать переход на режим консервации». Неукоснительное соблюдение данного правила потребовало встроить специальное приспособление во все машины, с тем чтобы предохранить биологические системы, к которым, в частности, относятся и люди, от возможности нанесения ущерба самим себе. (Примеч. волтариан. пер.))
      И гипношлемы! Я ужаснулся: мне стало ясно, что их она тоже собирается унести с собой! А ведь они могли полностью выполнять свою функцию, если меня не было в радиусе двух миль!
      В данный момент я располагал только стенганом, парой 800-киловольтных бластеров и кинжалом «службы ножа» Аппарата. Идти на графиню Крэк только с этим оружием было бы самоубийством. А что, если мне быстро сгонять на базу, сверкнуло в уме, и упросить пилота-убийцу притащить сюда свою мобильную летающую пушку для космических битв: разнести бы всю эту больницу на мелкие кусочки. Но, чуть поразмыслив, я покачал головой: эта пушка, возможно, сошла бы для космической битвы, но вряд ли смутила бы графиню Крэк.
      Одно только оставалось мне делать, и я так и поступил. Я сел там, где был, и затосковал. Она меня облапошила.

Глава 2

      Заламывая руки, я посмотрел на часы. До отлета оставалось только два часа!
      Если действовать быстро и четко, можно, по крайней мере, увезти ее из Турции. А что там будет с Нью-Йорком — какое мне дело!
      Я достал ее билеты и деньги на расходы. Затем немного помедлил. Обычно в непредвиденных случаях на поездку с базы и обратно выдавали пятьсот долларов. Я вскрыл предназначенный ей пакет. На такси из аэропорта Кеннеди до Нью-Йорка могло уйти до пятидесяти долларов. Я решил, что оставлю ей пятьдесят, и с нее будет довольно. Разницу — четыреста пятьдесят долларов — я положил себе в бумажник. Я сидел — я крепко сидел — на мели! Но взятые мною деньги были мне очень желанны. К тому же обман за обман — она того заслуживала.
      Рат. Мне нужно было посадить его на тот же самолет. Я положил в футляры активатор-приемник и ретранслятор 831. Достал его билет и конверт с деньгами. Поразмыслив, отсчитал от них четыреста пятьдесят долларов и положил себе в карман.
      Потом пустился бегом в его палату. Он как раз поднимался с постели, но, завидев меня, снова забился под одеяло.
      — Конец твоему отпуску, бездельник, — сказал я ему. — Полетишь сегодня утренним самолетом в Нью-Йорк. На борту будет женщина — в капюшоне, накидке и чадре. Паспорт американский, имя — Рада Парадис Крэкл, рост пять футов девять с половиной дюймов. Блондинка. Глаза голубые или серые — в зависимости от того, чего она хочет; вытянуть что-нибудь из тебя или убить. Постоянно держи эту аппаратуру в пределах двухсот миль от нее и после вылета из Стамбула включи вот эту штуку. Пометь этот аппарат буквой «К», чтобы не спутать их, если эти двое расстанутся.
      — Не очень-то густо, — сказал Рат, подняв к глазам пятидесятидолларовую купюру. — Они что, сократили проездные расходы? Думаю, до самолета я успею смотаться на базу и поговорить с Фахт-беем. Чтобы прожить в Нью-Йорке, мне понадобятся деньги.
      Чтоб его (…)! Вот хитрюга! Но я был к этому готов. Я вытащил пачку рецептурных бланков, мгновенно извлек свой специальный штамп и поспешно поставил печать на всех этих бланках на строчке, начинавшейся со слова «доктор».
      — Заполнишь их и представишь в нью-йоркском офисе. Тебе выдадут деньги.
      — Надеюсь, я смогу покупать себе еду с фенобарбиталом, — сказал он.
      Я взглянул на него повнимательней. После лечения и регенерации тканей на целлологическом оборудовании он, собственно, выглядел на много лет моложе.
      — Ты слишком растолстел, — сказал я ему. — Растолстел от лежания и безделья. И отпустил усы. Но узнать тебя она не должна! Немедленно сбрить! — Я знал, что этим его достану. Он гордился своими усами, радовался, видя, как они топорщатся.
      Рат вздрогнул.
      Я выхватил из-за шеи свой специальный нож, да так быстро, что он даже не заметил, как оружие оказалось у меня в руке, и угрожающе взмахнул им перед его усами.
      Он отшатнулся и запричитал: — Я сбрею! Я сам сбрею!
      Так-то оно лучше. Теперь я держал его под контролем.
      Я поспешил вернуться в кабинет Прахда. Взглянул на экран видеоустановки. Крэк уходила со склада, унося три большие «санитарные сумки». Времени у меня оставалось совсем немного.
      Я быстро собрал остатки упаковки и часть электронных приборов слежения и выскочил в коридор. Открыв пару дверей в палаты с пробуждающимися пациентами, я обнаружил третью, ведущую в необычную приемную. Я запер видеоустановку в шкафу и покинул комнату, плотно закрыв дверь. Вернувшись в кабинет Прахда, я прихватил саквояж графини Крэк и бегом добежал до ее палаты. Впрочем, к двери я подошел не спеша и в палату ступил вполне степенной походкой.
      Прахд находился там — весь выбритый и причесанный, в свежем больничном халате.
      В дверь вошла Крэк со своими санитарными сумками. На пути через склад она еще прихватила два гипношлема. Теперь она выглядела как ходячая багажная стойка. Прахд услужливо избавил ее от вещей и положил их на постель.
      Глаза графини Крэк горели живым огнем. Нет, не походила она на человека, только что перенесшего операцию. Она вытянула руку, засучивая рукав плаща, и, обращаясь к Прахду, сказала:
      — Я заглядывала тут под повязку. Похоже, вам удалось избавить меня от шрамов. И даже вернуть мне загар. По-моему, вы проделали изумительную работу. А как у меня сверкают зубы — только посмотрите! — И она блеснула ослепительной улыбкой.
      Я вздрогнул.
      Но Прахд сиял и ковырял носком ботинка пол, как нашкодивший мальчуган. Идиот! Она охмурила его целиком и полностью!
      — Я так счастлив, что вы довольны, — отвечал он ей. — Право, это большая честь — служить такой красивой пациентке. Часам к трем пополудни вы уже можете снять бинты. Они нужны лишь для того, чтоб скорее прошло покраснение.
      Он обратил внимание на ее санитарные сумки, белые, с названием фирмы «Занко» на боку по-волтариански. В принципе — настоящее нарушение Кодекса. А я ей не мог помешать, ведь она могла брать что захочет!
      — Подождите-ка здесь ровно минуту. — Прахд выскочил за дверь и моментально вернулся с целой коробкой различных наклеек. Доктор покопался в их ворохе и выбрал с полдюжины.
      Взяв немного воды из мойки, он налепил их на сумки и коробки с гипношлемами, закрыв ярлыки с названием фирмы. Шестую наклейку он пришлепал на ее саквояж. Надпись на них гласила:
 
       ОПЕРАЦИЯ «ЗДОРОВЬЕ МИРА»
       ЛАБОРАТОРНЫЕ ОБРАЗЦЫ
       ОБРАЩАТЬСЯ ОСТОРОЖНО!
       НЕ ПРОСВЕЧИВАТЬ РЕНТГЕНОВСКИМИ ЛУЧАМИ!
       МЕЖДУНАРОДНЫЙ КОНТРОЛЬ ЗА БОЛЕЗНЯМИ.
       ТУРЦИЯ
 
      На них еще были красные кресты и красные полумесяцы и символ Организации Объединенных Наций.
      Он достал печать и опечатал все три сумки свинцовыми пломбами с буквами «О.З.М.»
      — Теперь, — пояснил он, — если кто-то вас остановит, скажите, что вы направляетесь в лабораторию Международного контроля над болезнями в Нью-Йорк. Именно туда мы посылаем образцы. Скажите, что в сумках — герметически запечатанные пробирки со спинномозговой жидкостью больных менингитом.
      — Спинномозговая жидкость больных менингитом, — повторила она, запоминая. — Просто не знаю, доктор, как вас благодарить за лечение и помощь.
      — Рад был служить вашей милости. — Он отвесил поклон. Боги! Можно было подумать, что он находится в королевском дворце! — Приятного вам пути и счастливого возвращения, — сказал Прахд. С последним я был совершенно не согласен. Уж коли графиня Крэк уберется отсюда, то навсегда! Он вышел за дверь, буквально пятясь задом.
      Она уложила в свой саквояж комбинезон и куртку для космических перелетов. Мне пришлось проводить ее. От одного лишь приближения к ней у меня начинали дрожать руки. Я достал ее паспорт с билетом на самолет.
      — Вот ваше имя для этой планеты, — сказал я.
      Она заглянула в паспорт и воскликнула:
      — Рада Парадис Крэкл! Мне следовало догадаться, что вы подумаете об этом, Солтен. Как мило с вашей стороны!
      — А вот ваши деньги. Они понадобятся, чтобы заплатить за такси на другой стороне пути. — Я вручил ей пятидесятидолларовую банкноту.
      Она посмотрела на нее с любопытством. Современные американские деньги, скажу я вам: тусклая темноватая зелень на серо-зеленой бумаге, по виду нельзя сравнить с золотистым свечением волтарианской валюты. Крэк рассмотрела картинку.
      — Грант? По-английски это означает «отдавать». Этот денежный билет не может иметь очень высокой ценности, если его просто отдают. Какова его стоимость в кредитках?
      — О нас они еще не знают, — пояснил я, — поэтому американский доллар не имеет курса обмена по отношению к нашей валюте — кредиткам. Но можно предположить, что один доллар равен примерно одной пятой нашей кредитки.
      — Вот это да! — удивилась она. — Так это всего лишь десять кредиток? Солтен, мне не во что одеться. Не могу же я появиться перед Джеттеро в таком виде! Не могли бы вы дать мне — ну, хотя бы немного — денег взаймы?
      Ни за что на свете, подумал я про себя. В этом-то и заключалась соль моей шутки. Во время недавней поездки в Штаты я, на свою шею, обнаружил, какие суммы женщины тратят на наряды. Но благодаря моим подвигам Хеллер оказался довольно здорово на мели. Несколько красивых платьев и меховых пальто доведут его до ручки. Я экспортировал ему финансовый крах. И он его заслужил за все причиненное мне беспокойство.
      Должно быть, я слишком долго злорадствовал про себя. Не дождавшись ответа, она снова заговорила:
      — Солтен, я знаю, что вы главный, кто отвечает за миссию «Земля». Там, в Замке Мрака, когда вы привезли Джеттеро для обучения языку, вы нам ясно дали это понять. А тот, кто управляет миссией, распоряжается и ее расходами. Я знаю, что ваш начальник Ломбар Хисст считает эту миссию довольно-таки важной. Он говорил мне это перед отлетом, говорил, что меня посылают за тем, чтобы выполняющий эту миссию человек не слишком переутомился и был счастлив. И еще из тех секретных документов, которые вы показывали мне, я знаю, что его величество тоже считает ее очень важной. Поэтому не могу себе представить, чтобы они стали скаредничать, финансируя это дело!
      Его величество! В самом деле! Если бы только она знала: эти «королевские декларации», которыми ей и Хеллеру гарантировалась счастливая жизнь после возвращения на Волтар, были всего лишь фальшивками, созданными мною, чтобы ее одурачить. Мне надо было как-то отвлечь ее от этой темы. И вдруг меня осенило.
      — Собственно говоря, графиня, на этой планете не очень-то много пользуются деньгами. У них есть такая штука под названием «кредитные карточки». — Ну, Хеллер, теперь держись! — Все, что вам нужно сделать, — что набрать толстую пачку кредитных карточек и покупать на них все, что захочется. Просто покупать, покупать, покупать! Так вот делаются дела. Когда будете в Нью-Йорке, пользуйтесь кредитками и покупайте все, что душе угодно. Нагружайтесь доверху!
      — Кредитные карточки? — удивилась она. — Это ведь значит «денежные» карточки. О, так они пользуются ими вместо вот этих жалких бумажек?
      — Именно так, — подтвердил я. — Из рук в руки, по сути, деньги почти уже совсем не ходят. Все делается с помощью кредитных карточек. — Я вытащил из карма на связку этих (…) штук и показал ей.
      — Так вот почему у вас нет денег!
      — Верно. Верней и не скажешь, — подтвердил я с полной уже искренностью.
      — Странная планета, — сказала она. — Значит, просто берешь одну из таких вот карточек, и тебе дают все, что захочешь? Чудеса да и только.
      — Можете это повторить на весь свет и под звуки фанфар, — сказал я с легким оттенком горечи и, взяв у нее их назад, сунул к себе в карман.
      Графиня Крэк подумала-подумала и сказала:
      — Но у меня же нет этих карточек, совсем нет. Придется что-то делать. Не хочу, чтоб Джеттеро увидел меня такой. — Она вздохнула и встала. — Ладно, по крайней мере спасибо за информацию. Вы, Солтен, настоящий друг. — И она похлопала меня по плечу.
      Я содрогнулся, но быстро скрыл свое замешательство. Она не должна была заподозрить, что я хитро пользуюсь ею с целью полного уничтожения Хеллера. Я взглянул на свои часы и воскликнул:
      — О силы небесные! Мы же опоздаем на самолет! — А сам подумал: «Какое это будет облегчение — сплавить ее с рук!»

Глава 3

      Я вызвал свое такси, и мы отвезли ее в аэропорт с ее объемистыми сумками, гипношлемами в коробках и саквояжем. Используя таксиста в качестве носильщика, я доставил этот багаж к месту регистрации, отведя туда же и графиню. Конечно же, багажа оказалось чересчур много — на триста двадцать девять долларов! А ведь я сказал ей, что денег у меня нет. Но к этому я был готов.
      Когда ей дали посадочный пропуск, я отвел ее в зал ожидания и усадил в кресло. Сам же вернулся к регистрационной стойке. С помощью простого механизма, а именно дав чиновнику «на лапу» двадцатидолларовую банкноту, я решил эту проблему: багаж пометили надписью «за излишки уплачено».
      Крэк озиралась вокруг, разглядывая ожидающих посадки пассажиров. Женщины, даже в плащах и чадрах, были неплохо одеты. Под верхним одеянием угадывались белый шелк и золотая парча. Крэк печально посмотрела на свою одежду. Сравнение было не в ее пользу. Я постарался поглубже спрятать свое веселье. Графиня Крэк и впрямь выглядела довольно непрезентабельно в этом темном плаще и дырявом капюшоне. Чадра же за много лет выцвела и стала просто серой. О, радовался я, уж она-то заставит Хеллера раскошелиться на одежду!
      Радиосистема компании «Пан-Америкэн» раскатисто оповещала о посадке на ее самолет, сначала по-турецки, потом по-английски: «Пассажиры могут пройти на посадку на рейс 19 THY, курс — Стамбул. Выход на посадку — номер один».
      Аэропорт в Афьоне совсем не велик: один рейс в день, один выход. Но с тех пор как он вновь открылся несколько лет назад, им тут нравится подражать стилю больших городов.
      — Это ваш самолет, — спешно довел я до сведения графини Крэк. Уж одно только пребывание рядом с ней разрушительно действовало на нервную систему. Если бы она догадалась, на что я ее толкаю, она вполне могла бы впечатать меня прямо в вокзальный пол.
      — Подождите-ка, Солтен, — сказала она, — вы не забыли кое-что?
      Ах да. Я все еще держал в руке ее конверт с необходимыми для рейса бумагами.
      — Пожалуйста, — сказал я. — Здесь другая часть вашего билета и квитанция на багаж и избыток груза. К выходу вон туда…
      — С этим-то все в порядке, — сказала она, забирая у меня конверт и вытягивая из другой руки посадочный пропуск. — Но мне говорили, что Нью-Йорк — крупнейший город на планете. И хотя я уверена, что теперь Джеттеро все знают, он может пользоваться другим именем — ведь и мне вы дали земное. А у меня даже нет его адреса!
      О мои боги, как же я мог упустить это из виду! Ведь если она не сможет его разыскать, ее отправят назад, прямо сюда.
      Снова раздался гулкий голос из громкоговорителя. Видимо, оператор системы оповещения пассажиров заметил, что кое-кто остановился и больше не движется к проходу на летное поле, а именно — мы!
      — Рейс 19 THY! Выход номер один. Султан-бей, вы не успеете на свой рейс! Поторопитесь!
      Какое же (…), когда ты слишком известен. Меня охватило смущение. Я поискал карандаш — его не было. Я бросился к регистратуре и взял казенный. Бумаги там не оказалось. Я сунул руку в карман и вытащил какой-то клочок. На обратной стороне я поспешно написал земное имя Хеллера и его адрес. Затем бегом вернулся к графине Крэк, сунул клочок ей в руку и повлек ее к первому — он же и единственный — выходу.
      Служащий у дверей взяд ее посадочный пропуск и повелительно указал рукой на самолет. Все, кроме нее, были уже там. Но она повернулась, схватила меня за плечи и прямо через чадру поцеловала в щеку.
      — Спасибо, Солтен, — растрогалась она. — Я ценю вашу доброту. Хороший вы человек.
      Крэк повернулась и бросилась к самолету. Взбежав по ступенькам трапа, она повернулась, помахала мне рукой и скрылась в самолете.
      Очень меня это насторожило. С внешней стороны вроде бы и заслуживало одобрения и благодарности то, что я вызвал ее сюда, удалил с ее тела шрамы и помог ей отправиться на встречу с любимым. Но, имея дело с графиней Крэк, вы при одном лишь поверхностном взгляде на вещи могли бы очень крепко вляпаться в неприятности. Что-то она задумала. Это внезапное проявление нежности… уж больно оно не вязалось с ее натурой, и в самой глубине души я знал, что это не предвещает ничего хорошего. Да-да. И чем больше я об этом думал, тем больше проникался уверенностью. Тут крылась какая-то жуткая хитрость! Я ведь знал ее слишком хорошо. На свою беду.
      Самолет с шумом покатился на исходную позицию, а потом с ревом помчался по взлетно-посадочной полосе и взмыл в воздух.
      Я еще не мог поверить, что избавился от нее окончательно. Графиня Крэк еще могла не пересесть в Стамбуле на международный рейс. Она еще могла передумать и вернуться назад.
      Такси примчало меня к больнице.
      Я вошел в приемный покой и запер за собой дверь. Затем, открыв знакомый мне шкаф, достал из него свою видеоаппаратуру.

Глава 4

      Графиня Крэк сидела в салоне самолета Турецких авиалиний. Без чадры на лице. Стюардесса подавала ей кофе и засохшую булочку. Графиня приняла подносик и придирчиво осмотрела его содержимое, пощупала бумагу, пытаясь прочесть написанное на сахарной обертке — это был турецкий язык. Она не знала, что нужно положить кусочек сахара в чашечку с кофе. Вкус напитка явно не вызвал ее одобрения. Но тут графиня заметила, что один из пассажиров нажал кнопку звонка и подозвал к себе стюардессу. Она сделала то же самое. Стюардесса явилась.
      — Это ужасно горько, — заговорила графиня по-циглийски. — Нет ли у вас немного джолта?
      О боги! Нарушение Кодекса! Но инструктировать ее на этот счет было бы бесполезно. Она бы просто фыркнула: я, мол, не в военной организации, вот и все!
      Стюардесса опешила. Но мигом пришла в себя.
      — На ранних утренних рейсах, мадам, мы обычно не подаем крепких напитков, — объяснила она.
      — Но ведь этот такой горький!
      — А-а, — поняла стюардесса, — вы же не положили сахар. — Она распаковала пару кусочков и бросила их в чашку. Наверное, она приняла графиню Крэк за слабоумную.
      Графиня рассмотрела тупой ножик странной для нее формы. Наверное, она решила, что им-то и нужно размешивать сахар, ибо так она и поступила. Потом обнаружила завернутую в салфетку ложечку и исследовала ее. На подносе лежал кусочек масла для булочки. Она отделила немного ложкой и осторожно попробовала на вкус. Отхлебнула глоточек кофе. Затем вернула все на поднос. Я услышал, как она пробормотала по-волтариански: «Небось, Джеттеро с голоду помирает на этой планете!»
      За весь день это была самая ободряющая мысль! Я снял шапку и освободился от медвежьей куртки. Видеоустановку я поставил на кушетку для обследования пациентов, а сам устроился в кресле: теперь можно было немного и расслабиться. И еще нужно было до конца убедиться, что этот лепертидж убрался из Турции.
      Я потянулся рукой к медальону, желая его погладить — порой возникает такая прихоть. Но ничего не нащупал!
      Проверил глазами, не доверяя руке.
      Исчез! Он исчез.
      Должно быть, я его где-то обронил!
      Мне вдруг стало не по себе. Я ведь хотел только на время воспользоваться изумрудным медальоном Ютанк, чтобы придать себе необходимый начальственный вид, когда искал и не мог найти свой собственный, и намеревался до исхода этого дня незаметно вернуть его в ящик с украшениями. О мои боги, она же так разъярится, что мне на вилле житья не будет!
      «Подожди, — сказал я себе. — Когда ты ощущал его на теле в последний раз?» Я не мог вспомнить.
      Я выбежал в коридор и нос к носу столкнулся с Прахдом.
      — Вы не находили медальон? — гаркнул я ему в лицо.
      — Ш-ш, ш-ш! — прошипел он и затолкнул меня в свой кабинет. — Не надо так орать. К тому же вы сняли с себя меховую куртку. Вам нельзя бегать на виду у всех в волтарианской форме! Вот, держите. — Он выхватил из ящика комода белый медицинский халат и всучил его мне.
      Мне пришлось довольно долго успокаиваться, чтобы надеть его. Полы и рукава оказались слишком длинными.
      — Этот медальон, — объяснял я Прахду, — я носил, чтобы видели мой ранг. А теперь он куда-то пропал. Прошу вас, помогите мне его найти.
      — К сожалению, не могу, — отвечал он. — У меня плановая операция. Просто вспомните, куда вы ходили, и там поищите.
      Этот мудрый совет пришелся мне по душе. Я отправился в операционную, которой мы пользовались прошлым вечером. Там шла уборка помещения. Нет, зеленого медальона никто не видел.
      Я пошел к тому месту, где стоял и глядел в окошко. Нет, на полу ничего, никакого медальона.
      Отличная мысль: я позвонил своему таксисту. И ждал на телефоне, пока тот ходил и смотрел у себя в такси. Нет, медальона там не было.
      Умоляющим тоном я попросил его съездить в аэропорт, поискать там на полу и позвонить. Он сказал, что съездит.
      Я шагал из угла в угол. О боги, ведь Ютанк целыми днями, неделями, месяцами напролет будет кричать, беситься и швырять в меня чем попало. О, это будет настоящий ураган! Этот камень был самым крупным в том ящике. Тысяч на пятьдесят — не меньше! Да к тому же не этих (…) турецких лир, а долларов.
      Это напомнило мне о состоянии моих финансов. Скоро на меня снова набросятся хищники-кредиторы. Я не имел никакого понятия, сколько еще оставался им должен после поездки в США, но, наверное, не меньше полумиллиона. Вытряхнуть его от больницы или из Фахт-бея не представлялось ни малейшей возможности. При теперешнем положении дел, может быть, они удовлетворятся продажей виллы с прислугой. Но если я куплю взамен потерянного еще один медальон и влезу в еще большие долги, они, возможно, продадут и меня самого!
      Нет, о покупке еще одного медальона не могло быть и речи. У меня кровь застывала в жилах от одной только мысли о новых долгах.
      Прошел час. Позвонил водитель такси. Нет, на полу аэропорта он не нашел никакого медальона, никто его не сдавал в администрацию, и теперь я задолжал ему еще пятьдесят долларов. Это здорово меня разозлило. Купив мне новый гардероб по кредитным карточкам, он и так уже, вероятно, склонил чашу весов в пользу нанесения мне телесных увечий, а теперь вот не способен был справиться даже с таким простым делом. Но я не стал на него взъедаться. Ведь он был мне единственным другом. Я просто повесил трубку.
      Уныло побрел я назад в приемный покой, которым теперь пользовался как местом для своих наблюдений, вошел и закрыл за собой дверь.
      Графиня уже сделала пересадку в Стамбуле и теперь летела в Брюссель, чтобы сделать там следующую пересадку.
      Очевидно, в транзитной гостиной она сделала кое-какие приобретения. Там у них имелся довольно приличный бар с журнальным стендом, и она хорошо отоварилась. На коленях у нее лежало множество журналов. Она смотрела, какой из них выбрать, выбрала французский под названием «О lala, la Femme».
      Ликование, которое мне следовало бы ощутить при осознании того факта, что ее уже нет в Турции, что с каждой секундой она все больше удаляется от меня, не наступало.
      Может, все дело в журнале? Это был журнал мод. Я знал, что по-французски она не читает, но эти большие цветные образцы одежды не нуждались в словах. Что они говорили ее душе, я не знал, но мне они говорили только одно: «Дорого!» Теперь в том, что касалось женских нарядов, я был стреляный воробей!
      Однако понемногу настроение у меня улучшалось. Эти роскошные цветные фотографии замысловато позирующих моделей, наряженных в невероятно экстравагантные одеяния, обойдутся Хеллеру в кругленькую сумму! Парижский дизайнер не смотрит на фигуру заказчицы, он смотрит только на ее чековую книжку. Если он считает, что и то и другое должно отличаться большой толщиной, то почему же, дивился я, модели в таких журналах всегда так худы — просто кости да кожа? Удивительный это мир — женская мода. Французы, насколько я мог разобрать, демонстрировали моду под названием «Le Look Garbage» — «Посмотрите, я со свалки».
      Кто-то — да, вспомнил: человек в самолете — объяснил мне все это однажды. Он говорил, что дизайнеры мод — сплошь все гомики и женоненавистники, видящие в женщинах конкурентов. Поэтому они втайне стремятся одеть их как можно экстравагантнее, чтобы отпугнуть от них мужчин. Может, он был и прав. Эти картинки заставляли меня еще больше ненавидеть гомиков. Одно дело — одевать женщин в странные наряды, но уж совсем непростительно — одевать их так дорого!
      Наконец графиня отложила французский журнал в сторону и взяла в руки толстый американский под названием «Современные морды». Опять фасоны модной одежды. Как ни странно, они сильно отличались от французских. И дело не в том, что выглядели они менее экстравагантно, что модели имели больше мяса на костях, что эти (…) гомики меньше изощрялись в стремлении обезобразить внешний вид женщины и тем самым завлечь мужчин в свои собственные постели — нет; просто они были совершенно другими. Американские геи проталкивали в моде «the marionette look» — «кукольную внешность». Журнал был полон набросков, изображающих марионеток с переплетенными, перекрещенными и неестественно изогнутыми ногами и с удушающими их шнурами.
      — Милочка, вы, я вижу, рассматриваете фасоны. — Незнакомый голос. Крэк взглянула на свою соседку по ряду. Пухлая краснощекая блондинка лет сорока — впрочем, блондинка явно ненатуральная. — Понимаю, уже пора! — Она улыбнулась. — Я Мамми Бумп, возвращаюсь в Большое Яблоко — Нью-Йорк и к ярким огням. А вы кто?
      Вот что мне нравится в путешествующих американцах. Прямо к делу. Без лишних слов.
      — Я Рада Крэкл — так мне велено называться, — представилась графиня Крэк. — Как поживаете?
      — Да вполне прилично, спасибо, — особенно после моего турне по горячим точкам Среднего Востока. Я известная певица. Эти арабы нагрузили меня кучей бабок, и вот я возвращаюсь в Божью страну, чтобы их истратить. Господи, просто не верится, что наконец-то по прошествии года мне удастся поспать в нормальной кровати! Но, душечка, у вас такой вид, словно вы побывали в верблюжьей аварии!
      — В самом деле?
      — Ну да, эта одежда, — и Мамми Бумп презрительно указала на плащ графини. — Где вы достали такое тряпье?
      — Меня три года держали в крепости в плену, — сказала графиня Крэк. — Они украли всю мою одежду.
      — Не может быть! Вот (…)! — посочувствовала Мамми. — Господи, эти (…) арабы способны на все. В наши дни жизнь девушки дорого стоит, если она уезжает из США. Только не вздумайте спускать им такое с рук! Не надо терять головы. В Марокко со мной случилось почти то же самое. Но я сказала королю, да, я так и сказала:
      «Послушай, мужик, если не принесешь мне бриллиантов, я не только ампутирую тебе (…), я добьюсь того, чтобы ты больше не получал американской помощи», — поэтому он просто наполнил мои карманы старинными камешками и отпустил. Посмотри-ка, вот один из них! — И она показала Крэк массивное кольцо с бриллиантом, ладно сидевшее среди многих других на пухлой ее руке. — Бриллианты — лучшие друзья девушки, — добавила она.
      — А изумруды и рубины тоже ценятся на этой планете? — спросила графиня.
      — Да, конечно, деточка. Не возражаешь, если я помогу тебе с этим журналом и покажу, отчего мужики действительно просто звереют?
      Внезапно меня пробрал холод, словно по жилам пронесся арктический ветер. Вдруг вспомнилась яркая сценка: как графиня Крэк в неожиданном приступе нежности целует меня в щеку. Что совершенно не в ее характере!
      Ловкость рук! Она же в этом деле профессионалка. Обучила всем этим штучкам десятки фокусников. Ей и нужно-то было только одной рукой расстегнуть застежку, а другой поймать то, что падает.
      Точно! Медальон с изумрудом теперь у графини Крэк. Все сходилось. Делая мне под гипнозом внушение, она убеждала меня позволить ей унести все, что она захочет. А когда она в первый раз увиделась с Хеллером, как она переживала из-за своей внешности!
      Теперь-то я точно знал, что она намерена делать. Она приземлится в Нью-Йорке. Накупит себе ворох одежды. А расплатится — медальоном! Тем самым медальоном Ютанк стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, на возвращение которого я потерял всяческую надежду.
      О, без всякого сомнения, графиня была преступницей! Я сразу же поверил во все, что имелось на нее в полицейских досье, — во все до последней точки! Воровка!

Глава 5

      Хоть и разрывался я между яростью и отчаянием, мне поневоле пришлось принимать своеобразное участие в этом полете.
      Фасоны, фасоны, фасоны. Одежда, одежда, одежда. Высоко над Дунаем в снегах — фасоны, фасоны, фасоны и одежда, одежда, одежда. Перелет через Альпы и Германию, пересадка в Брюсселе — фасоны, фасоны, фасоны и одежда, одежда, одежда. Над оконечностью Англии и над штормами Атлантики — все фасоны, фасоны, фасоны и все одежда, одежда, одежда. Они даже пренебрегли обедом: графиня Крэк — потому что она не могла понять, как его едят, а Мамми Бумп — потому что и так чересчур растолстела и уже больше не влезла бы во все эти фасоны, фасоны, фасоны и одежду, одежду, одежду.
      Они время от времени отвлекались, чтобы поделиться друг с другом театральными переживаниями. Обе имели сценический опыт. Уж пришлось мне натерпеться из-за некоторой невоздержанности языка графини: кое-что из сказанного ею могло бы сойти за явное нарушение Кодекса, если бы Мамми Бумп не приняла Аталанту за Атлантик-Сити, а Волтар — за некое местечко возле Пеории, штат Иллинойс.
      Наконец Мамми сказала:
      — Ну, дорогуша, мы все тебе подобрали — вплоть до нижнего белья цвета морской волны, и все же в глубине души я чувствую, что ты не совсем довольна. У тебя есть какая-то проблема, которой ты не хочешь поделиться с Мамми?
      — Пожалуй, есть, — согласилась графиня Крэк. — Понимаешь, я собираюсь встретиться со своим мужчиной. Он на этой планете пробыл уже несколько месяцев, все один, без меня. Он самый красивый, самый великолепный парень из тех, которых ты когда-либо надеялась повстречать. Ты поймешь, когда я скажу, что его сестра считается одной из первых красавиц во всей Конфедерации.
      — А, ясно, — протянула Мамми Бумп. — Одна из этих южных красавиц, от которых балдеют все мужики.
      — А он считается одним из самых красивых офицеров во всем Флоте. За эти месяцы он тут, наверное, по уши увяз в самых красивых и роскошно одетых женщинах.
      — Ого, значит, морячок? Ну что же, я понимаю твое беспокойство. Эти флотские офицеры сражают баб наповал. Форма у них такая!
      — В этом и состоит моя проблема, — пожаловалась графиня Крэк. — Если я появлюсь перед ним плохо одетой, то с этой поры навсегда буду играть последнюю скрипку в оркестре. Он и смотреть не захочет на меня.
      — Я понимаю. Первая встреча после долгой разлуки. Господи, детка. Я-то думала, что у нас еще есть время, но это меняет все дело. Тебе ведь надо все провернуть за пару часов до прибытия шлюпки. Ого! На одну прическу уходит больше времени. — Она обдумывала ситуацию, покачивая головой. — Господи, тебе ведь нужно с одного выхода на сцену выбить их из партерных мест прямо в фойе. С балконов тоже! Вот это круто! И без всякой тихой музыки, даже без конферансье с его шутками-прибаутками, чтобы раскачать публику. — Она глубоко призадумалась, крутя свои бриллиантовые кольца на пухлых пальцах.
      Внезапно Мамми быстро нагнулась и вытащила из горки лежащих на полу журналов мод один, который назывался «Супер». Она пролистала рекламы, остановилась на сложенном вдвое развороте и победно сунула его под нос графине Крэк:
      — Вот! «Бонбакс Теллер»! Это один из четырех лучших магазинов женского платья в мире. Правда, для меня он слишком роскошен. И у них есть филиалы, понимаешь? — И Мамми ткнула пальцем в нижний край роскошной рекламы: — Вот, и один прямо в аэропорту Кеннеди, где мы приземлимся! У них имеется все что надо, и обслуживают там очень быстро. Только одна проблема: они будут стоить тебе до-ре-ми — руки, ноги и головы! Бабки-то у тебя имеются, Рада? Ну, то есть деньги. — Она потерла большим пальцем об указательный и средний, что означало денежные купюры.
      — Деньги? — переспросила графиня. — О, об этом я позаботилась.
      Я снова похолодел. Меня и раньше удивляло, как это ей удалось купить так много пятидолларовых журналов. Затаив дыхание, на ощупь, я стал проверять свои карманы. В брюках пальцы наткнулись на стопку кредитных карточек. Я вытащил их и снова сунул в карман, как колоду игральных карт. Слава богам, у меня еще была эта фатальная колода.
      Я продолжал поиски. Обычно бумажник хранился у меня в набедренном кармане. О, как мне не хотелось лезть за ним. Запас адреналина у нас ограничен определенным числом суровых потрясений, и когда он исчерпывается, человек начинает слабеть, терять сознание. Я рискнул. Мой бумажник!
      Он пропал!
      О мои боги! Должно быть, она проделала тот фокус с поцелуем, чтобы стащить и бумажник! Исчезли целых девятьсот долларов, которые я отложил из денег на их дорогу.
      Карманница! Самый низкий и презренный тип вора, на которых даже другие преступники смотрят свысока. Да, полицейское досье не ошибалось. Графиня Крэк была вором-специалистом не только по ювелирным изделиям, о розыске которого даются объявления; она не гнушалась и чисткой карманов!
      Я снова оказался без единого гроша!
      Вот он — роковой поцелуй графини Крэк.
      Ярость уступила место отчаянию. Я уныло повесил голову.
      Сквозь облако уныния я еще слышал голос словоохотливой Мамми Бумп. Она составляла список предметов «только самой первой необходимости»: шелковые колготки и бюстгальтеры, утренние халаты, платья для коктейлей, вечерние халаты, костюмы, юбки и блузки с самыми дорогими голландскими кружевами; туфли, сапоги и меховые домашние тапочки, пятьдесят ночных сорочек, под стать всему этому — ювелирные украшения и в довершение списка «различные меховые манто», включая длинное, вечернее с капюшоном из черной дикой норки.
      — Этот список, — заключила она, — рассчитан минимум месяца на два, до весны тебе хватит. Но потом тебе, конечно, потребуется новая экипировка, чтобы твой морячок не уплыл к другой. А теперь перейдем к твоей внешности. Начнем с прически. Советую отказаться от нового стиля выбривать полголовы и выкрашивать все голубой краской. Просто времени не хватит. Салон красоты Теллера посоветует именно это, но я думаю, что новый стиль «подхваченные ветром» с золотой аурой, вот этот, где они пользуются рубиновой пылью, отлично подойдет к твоему цвету лица. Если, конечно, ты будешь носить достаточно голубоватых бриллиантов, чтобы оттенить и подчеркнуть цвет глаз. Ну а что касается ногтей, тут, кажется, входит в моду тонкое листовое золото…
      Пока это продолжалось, у меня стало появляться нечто вроде горькой надежды. Изумрудный медальон, по-моему, стоил не больше пятидесяти тысяч долларов. Мой натренированный слух улавливал нотки, свидетельствующие о том, что список «предметов самой первой необходимости» подошел к концу. Черная норка от Бон-бакса Теллера, самая лучшая из всех норок, вероятно, будет стоить вдвое дороже этого медальона.
      Надежда возросла: пусть меня постигла потеря, но и Хеллер запутается в этом так, что никаких наличных ему не хватит. Он даже не мог расплатиться за тиару для Малышки, ту, что заказал у Тиффани и которая осталась лежать в мастерской всеми забытая. Эта «певица», разъезжающая по заморским ночным клубам, и закоренелая преступница графиня Крэк рыли ему такую глубокую яму, которую даже я, при всем моем желании, не смог бы углубить. Если налоговая инспекция здорово потрошила Хеллера, то эта парочка собиралась превзойти налоговое управление и довести его до ручки — чтобы ночевал он в парке на скамье и питался из мусорных баков. Да благословят боги такие магазины, как у Бонбакса Теллера! Да благословят боги сказочных волшебников, которые придумывали моды и завлекали ничего не подозревающих и беспомощных мужчин в ямы полного банкротства. Они не просто отделывались от конкуренции — они отделывались от мужчин! Через суд по делам несостоятельных должников. А Хеллеру именно туда и торили дорожку.

Глава 6

      Самолет приземлился в Международном аэропорту имени Дж. Ф. Кеннеди с таким ревом и грохотом, который не могли бы произвести даже солдаты, идущие в бой.
      У меня еще имелся не сданный врагу бастион, на который я мог обычно рассчитывать. Правительственные чиновники — иммиграционные, таможенные, специализирующиеся на отыскании наркотиков в аэропорту Кеннеди — это такие неприветливые и противные скоты, каких на всем свете не сыщешь. Они напоминают компанию трупов, вскрытых в холодный день. По их вине первое знакомство иностранцев с Америкой происходит в атмосфере такой враждебности, что по сравнению с этим человеку показалось бы тепло на прогулке нагишом при нулевой температуре.
      Я надеялся, что таможенники обнаружат необъявленный в декларации медальон, конфискуют его и бросят графиню Крэк в федеральную тюрьму. Она этого заслуживала.
      Когда графиня присоединилась к очереди граждан США, вновь допускаемых в страну с испытательным сроком, мои надежды возродились с новой силой. Сегодня там работал самый жесткий, самый молчаливый чиновник, каких только способна дать мертвецкая. Он заглядывает в книжицу, чтобы проверить, не являетесь ли вы беглым преступником, разыскиваемым полицией за неуплату штрафов за неправильную парковку, и если он находит в списке ваше имя или номер или если вы появились на экране его компьютера, он дает невидимый для въезжающего сигнал, и на несчастного, как хищники, со всех сторон набрасываются полицейские.
      Графиня и Мамми прошли на контроль, болтая о нарядах, нарядах, нарядах и фасонах, фасонах, фасонах.
      Лишь один раз графиня лениво глянула на экран компьютера. В ответ на ее паспортный номер компьютер выдал информацию: «ИГ Барбен, управляющий аптеками».
      И мертвец сделал крошечную пометку карандашом в углу паспортной странички, дважды стукнул штампом, и графиня Крэк зашагала дальше. На таможне федеральная полиция заставляла каждого проходящего, его или ее, класть руки на стену, расставлять ноги, пока их умело обшаривали.
      Графиня и Мамми вальяжно прошествовали мимо — им на это дали разрешение, пометив мелом их сумки, — обсуждая фасоны, фасоны, фасоны и наряды, наряды, наряды. Словно дети в логове льва, вовсе не замечающие, есть ли вокруг какие-то там хищники.
      Боги! В такие минуты, признаюсь вам, я клял на чем свет стоит развращенную неповоротливую бюрократию. Эти чиновники не только не нашли у Крэк медальона, они даже не обыскали ее.
      Наконец-то обе дамочки закончили все таможенные формальности и стали «допущенными на территорию страны». Мамми Бумп везла с собою кучу багажа, почти не уступающую той, что имела Крэк. Но, будучи закаленной и расторопной путешественницей, она не терялась: своим парижским зонтиком от солнца хлопнула по голове двух свободных носильщиков — и багаж живо погрузили на две отдельные тележки.
      — Вон, милочка, видишь, прямо вон там, филиал «Бонбакса Теллера» при аэропорте. С золотисто-бриллиантовой вывеской. Видишь, развевающийся на ветру флаг с соболями? Ну, тогда я тебя покидаю. У меня вечером свидание с мэром, а он если и что-то может, так только говорить и говорить о своей ужасной супруге, поэтому мне сперва нужно домой, отдохнуть. Вот моя визитная карточка. Заглядывай, дорогуша, и не давай им выкрасить тебя в голубой цвет.
      Они поцеловались, и графиня осталась одна. Решительно, как полк идущих в атаку солдат, графиня напала на магазин Бонбакса Теллера.
      Со списком в руках она носилась из отдела в отдел, указывая на вещь в тысячу долларов — здесь, в десять тысяч долларов — там.
      Задержалась она только в отделе обуви. Там покупателю предлагались элегантные «одноразовые туфли», за сто долларов пара, с гарантией только на один день, но в коробках удобных и с гарантией на месяц. Графиня Крэк вдруг умерила свой аппетит и купила только одну коробку. Здесь ее внимание привлекли мягкие сафьяновые сапожки — голубые, красные и белые, которые соответствовали моде «а-ля пират». Она решила купить по две пары каждого цвета, поскольку они стояли в дешевой распродаже: всего лишь по пятьсот долларов пара. В самый раз, подумал я. Пиратские сапожки для настоящей кровожадной пиратки с досье таким же длинным, как побережье Испанского Мейна.
      «Туфли марионетки», придававшие вам «истинно кукольный вид», представляли собой просто кусочки из цветного кожзаменителя на клапанах и создавали такое впечатление, словно они по бокам и в мысках приклепаны к ногам. Графине они не понравились, и я отлично понимал почему: настоящей марионеткой она не была — это другие плясали, когда она дергала за веревочки, она же под чужую музыку, не стоящую и гроша, не плясала. Поэтому графиня Крэк купила только двадцать пар.
      Служащие магазина шли за нею, как шакалы, рыскающие вокруг львицы, в надежде, что и им перепадет от ее добычи. Они составляли список такой длины, что потребовался второй человек, чтобы его нести.
      Ну, Хеллер, ты не просто влип, ты конченый человек. Я это знал. Уж в этом мне теперь опыта хватало.
      В парикмахерском салоне произошла прямо-таки схватка — не с графиней, а между двумя дамскими парикмахерами. Один заявил, что душа его будет не на месте, если он не побреет ей голову и не выкрасит ее в голубой цвет, на что другой, отражая выпад сверкающих ножниц устрашающе загнутыми щипцами, отвечал: «Ни волоска не тронешь с головки золотой, скорей уж ты угробишь флаг родины святой» — и победил! Жуткая схватка! Графиню вне очереди усадили на полчаса в кресло, чтобы сделать ей прическу «Золотая аура с нанесенной ветром рубиновой пылью», после чего быстро умчали в бухгалтерию, чтобы подсчитать раненых и убитых.
      Главбух был в визитке с фалдами. Но меня он провести не мог, хотя цифры так и мелькали перед глазами.
      Усевшись у обитого плюшем стола, графиня Крэк в своей блекло-темной чадре и грязном плаще с дырявым капюшоном выглядела, наверное, клиентом, мало вызывающим доверие. К тому же ей еще только предстояло снять заживляющую повязку над глазом, и это явно не придавало ей вида надежного, способного расплатиться клиента.
      Сумма всех счетов составила 178 985,65 доллара плюс 11 процентов — нью-йоркский налог на покупки. Чудесно! Медальон не покроет и трети этих расходов. Ну, Хеллер, злорадствовал я, вот ты и получил!
      — Адрес? — спросил главбух. Здесь считалось неприличным интересоваться именами. Такие богачи должны чувствовать себя известными.
      Графиня просматривала список Мамми Бумп, чтобы убедиться, не упустила ли она что-нибудь важное, например нужного цвета ожерелье, подходящее к тонкой кисее цвета морской волны. С отсутствующим видом она сунула руку в карман плаща и передала ему что-то.
      Сначала я подумал, что это ожерелье. Мне было не видно, так как смотрела она на список, а не на человека.
      — Джером Терренс Уистер, Эмпайр Стейт Билдинг? — переспросил, прочитав, главбух. — Это учреждение. — Наверное, она передала ему тот клочок бумаги, на котором я записал адрес Хеллера.
      — Да, полагаю, что так, — с отсутствующим видом подтвердила графиня. — Мой мужчина — человек очень важный. Он здесь для того, чтобы наладить дела на планете, поэтому полагаю, что он должен иметь учреждение. Можно мне еще добавить к списку аквамариновое ожерелье? Я его пропустила.
      Главбух ушел, чтобы позвонить по телефону в другом офисе. Они так всегда. Было бы невежливо, даже отвратительно обсуждать денежные вопросы в присутствии клиента. Я попытался усилить громкость звука и подслушать, но услышал только шум взлетающего над аэродромом реактивного самолета.
      Ну, Хеллер, может, раньше ты и был в затруднительном положении, но теперь-то ты уже стоишь на голове! 178 985,65 доллара плюс налог на покупки и аквамариновое ожерелье. Ты утонешь!
      Вскоре главбух вернулся.
      — Откуда вы только что прибыли, мисс? — осведомился он.
      Ого, для Хеллера это уж точно явится сюрпризом. Возможно даже, что он будет приятно изумлен. Но скоро ему будет паршиво — если, конечно, главбух уже не сообщил ему сумму.
      Графиня Крэк пошарила в кармане и извлекла на свет смятый и надорванный билет.
      — Афьон, Турция, — сказала она, протянув ему билет.
      — Тогда подлинность подтверждается, — сказал главбух. — Я прибавлю к этому счету ожерелье. Его цену только что сообщили по телефону. Итак, с вашего разрешения, я подсчитаю общую сумму.
      Графиня Крэк все еще проверяла свой список. Главбух написал на счете-фактуре окончательную цифру, положил его перед графиней и подал ей ручку.
      — Будьте добры, — сказал он, — поставьте свою подпись.
      — А что мне писать? — спросила графиня Крэк, беря ручку.
      — Ну разумеется, то же, что и здесь. Ничего не меняйте. Когда что-то изменяют, всегда возникает ужасный скандал.
      Он положил на стол листок, на котором я написал земное имя Хеллера и его адрес. Потом перевернул его на обратную сторону.
      Глаза графини сфокусировались на словах: «Султан-бей и/или Наложница. Римская Вилла. Афьон. Турция».
      О боги! Это была моя собственная кредитная карточка компании «Соковыжималка»!
      Я зашатался. Тут, должно быть, произошла какая-то ужасная ошибка! Я выхватил из кармана пачку карточек и быстро ее просмотрел. Карточка «Соковыжималки» исчезла!
      О боги, спеша найти, на чем бы записать адрес Хеллера, я, к несчастью, выбрал единственную в колоде карточку с чистой обратной стороной, не заключенную в слоистый пластик. Да еще от компании, бравшей такие проценты за неоплаченные покупки и услуги, что через месяц снова набегала сумма, равная первоначальному счету. Более жадного кредитного потрошителя не было на свете!
      Оставался еще один шанс: графиня могла подписаться не так как надо. Они еще могли обнаружить, что она не Ютанк, не наложница, и бросить ее в тюрьму за подлог. Я затаил дыхание.
      Но графиня Крэк всегда четко исполняла приказ. Каллиграфия являлась частью ее криминальных талантов. Она подписалась точно так, как ей было велено: «Султан-бей и/или Наложница. Римская Вилла. Афьон. Турция».
      С возмущением я вдруг понял одну вещь: она-то ведь думала, что я дал ей кредитную карточку. Крэк была так чертовски глупа, что ей даже и в голову не приходило, что она занимается подлогом. А если подлог и обнаружат, она использует это обстоятельство в качестве защиты.
      Но бухгалтер сверил подпись с карточкой и кивнул. Во мне угас последний луч надежды.
      — Мисс, — обратился он к графине Крэк, — согласно кредитному отчету, только что полученному мной из Центрального бюро кредитных карточек, вашего хозяина всегда легко найти. Мы можем разыскать его в любое время, вплоть до часа и минуты. Вас же, к сожалению, имеющую телефонную линию WATS, которая поддерживает связь по всему миру, никогда нельзя обнаружить. Сообщите же нам, пожалуйста, где время от времени вы все же бываете. Видите ли, из-за этого у нашего центрального управления бывают проблемы с доставкой.
      — О, сожалею, — сказала графиня, явно озадаченная, но быстро осваивающаяся на этой странной планете.
      — Да. Мы всегда посылаем нашим клиентам цветы по субботам. К сожалению, ваши любимые черные орхидеи возвращались из пентхауза отеля-люкс «Роскошные ручки». Будет нормально, если теперь мы пошлем их в контору в Эмпайр Стейт Билдинг?
      — Вполне, — очаровательно согласилась графиня Крэк. — Но только, пожалуйста, не забудьте вложить в них на видном месте визитную карточку магазина, чтобы мой мужчина не подумал, будто это цветы от какого-нибудь глупого аппаратчика, и не пошел его убивать.
      — Я понимаю, — сказал главбух и прилежно сделал себе пометку: «Не усложнять дела наложницы». Вслух же он произнес: — Осторожность и благоразумие должны всегда оставаться нашим девизом. Ведь, в конце концов, нас вовсе не волнует, где дама проводит ночи, даже во время путешествий. Мужчина — вот кто нас интересует. Его местонахождение до последнего квадратного дюйма всегда является предметом нашей глубокой озабоченности, ведь что ни говори, а все же он оплачивает счета.
      Он закончил возиться с бумагами и теперь довольно вращал цифровыми считалками, которые заменяли ему глаза. Губы растянулись в крокодильей улыбке. Он менял роль бухгалтера на роль коммивояжера.
      — Центральное кредитно-карточное бюро, мисс, добавило и личную информацию о вас. По данным компании «Соковыжималка», вы пользуетесь только лимузинами. Так что, когда закончите с прической и одеванием, мы настаиваем, чтобы вы поехали в город в лимузине нашего президента. Стюардессе лимузина нужно будет сказать, какой напиток поможет вам скрасить утомительный путь.
      — Джолт, — тут же отвечала графиня.
      Главбух записал к себе: «Баварский ликер „Мятная Моча“ и чуточку шампанского». Изобретательный малый, привык угождать причудливым вкусам высшей прослойки общества.
      — Теперь я должен информировать вас, — сказал он, — о введении нашим филиалом компании «Бонбакс Теллер» нового вида обслуживания. Называется оно «Центральная кредитно-карточная увеселительная покупка с приятно возбуждающей нервы доставкой редких и обычных товаров для богатых дам, слишком занятых, чтобы попусту торчать в магазинах». — Он дал ей золотистую карточку с выдавленным на ней номером телефона. — Теперь, когда мы познакомились с вами, установили вашу идентичность и вы любезно стали нашим постоянным клиентом, этот вид обслуживания в вашем распоряжении.
      Графиня еще не положила золотистую карточку в карман, поэтому он протянул руку через стол и позаботился, чтобы карточка оказалась именно там.
      — Мы стараемся исправить впечатление, будто наш филиал компании «Бонбакс Теллер» — дремучий и отсталый. Ведь мы — а здесь мы уступаем только мощным самолетам аэропорта — являемся открытой дверью вовсе магазины мира. Наш девиз таков: «Обслуживать женщин любой, неважно какой высокой, ценой». Мы можем освободить вас от утомительного хождения по магазину Тиффани. Мы в мгновение ока можем достать вам меха из Сибири или специальный «роллс-ройс» с британского сборочного конвейера и прислать прямовам на дом. Вам не нужно будет снова проходить через эти грубые формальности. Просто наберите номер, что на карточке, и ваш заказ тут же будет принят «соковыжималкой» и присовокуплен к их месячному счету. Все чрезвычайно просто: звонишь и говоришь, что желает сердце, — вот и все.
      Он встал. Парикмахер стоял в дверях, крутя щипцами для завивки и ожидая, когда клиентка сможет пойти с ним в салон на крыше.
      Управляющий по кредитным делам взял графиню за обе руки и горячо пожал ее пальцы:
      — Какое это удовольствие — вести дела с клиентом, который, по всем отчетам, имеет абсолютно неограниченный кредит!
      Во время его речей я лихорадочно соображал, что бы мне такое предпринять, чтобы подпись и сама карточка оказались недействительными и разоблачить ужасную ошибку. Но меня начинало тяготить то обстоятельство, что я не мог этого сделать, не показав своей истинной враждебности к графине Крэк и своих действительных намерений в отношении ее и Хеллера. Они бы тут же меня прикончили.
      Услышав эти страшные слова: «Абсолютно неограниченный кредит», я потерял связь со своими надеждами и чувствами.
      Исчерпался весь мой запас адреналина, и я попросту отключился. Погружаясь в туманные вихри, я слышал голос, гулко отзывающийся эхом, как в склепе, — свой собственный голос, повелевающий ей в то самое утро: «Покупайте! Покупайте! Покупайте!» Я безрассудно поставил крест на собственной судьбе.
      Я еще был должен сотни тысяч долларов. И при этом не имея ни гроша на счету и ни малейшей возможности достать здесь, на Земле, хоть сколько-нибудь денег.
      Дом у меня отнимут, а прислугу — продадут. Но не только это: даже меня самого пустят с молотка, и скорей всего купит меня какой-нибудь араб, которому верблюды дороже, чем рабы. Вот так кошмар и лишил меня всяческого покоя, которого можно было ожидать от пребывания в бессознательном состоянии. Я был аукционером, призывающим: «Купите! Купите! Купите!», когда продавал себя хозяевам куда более жестоким, чем кровожадные дьяволы Манко, — кредитным компаниям!

Глава 7

      В Нью-Йорке был вечер. Заверенная лифтером в том, что мистер Джет, как здесь обычно звали Хеллера, все еще у себя в офисе, Крэк щедро одарила чаевыми шофера, стюардессу и носильщиков в здании, просто упомянув номер кредитной карточки — который они, вероятно, уже знали от Ютанк. Услышав сумму чаевых, они заморгали, а я снова поплыл, охваченный предобморочной слабостью. Наконец все исчезли, оставив Крэк с четырехколесной тележкой, заваленной целой горой покупок, перед дверью конторы Хеллера.
      Прибыла-таки!
      Графиня взглянула на свое отражение в блестящей стене коридора. Сняла меховую фуражку, бросила ее на тележку и вспушила волосы. Затем пригладила норку, вглядевшись в отражение своего лица, на котором уже не было чашеобразной нашлепки, и осталась довольна.
      Она сделала долгий глубокий вдох — мне было слышно, как сильно стучит ее сердце, — глотнула, подняла подбородок. Затем широко распахнула дверь и застыла на пороге.
      Хеллер сидел за столом, держа в руках раскрытую книгу.
      Но вот он поднял голову.
      Пригляделся.
      И не поверил своим глазам! Рот его приоткрылся.
      — Я что, грежу? — пробормотал Хеллер.
      — Нет, Джеттеро, — смущенно ответила графиня Крэк, — ты не грезишь. Это я.
      Хеллер вскочил со стула, обогнул стол и ринулся к ней. А графиня Крэк бросилась ему навстречу. В центре комнаты они налетели друг на друга и обнялись.
      Бурные объятия закончились неожиданно — они заплакали.
      Вот так стояли, обнимая друг друга, и плакали.
      Шло время: минута, другая, а они просто стояли, ничего не говоря, держались друг за друга и всхлипывали.
      Наконец, уткнувшись носом в плечо Хеллера, графиня невнятно проговорила:
      — Значит, ты не влюбился в тысячу разных красавиц!
      — Ну что ты, нет, — ответил он хрипловато. — Я каждую ночь клал тебя на свою подушку. Я мечтал только о тебе.
      Они поцеловались.
      На моем экране появилось бурое пятно, изображение стерлось. Даже звук исчез. Слишком близко друг от друга оказались два моих набора «жучков» и всплески углеродно-кислородной энергии.
      Наконец они неохотно отодвинулись друг от друга. Хеллер бережно усадил Крэк в кресло. Потом вышел в коридор, вкатил сильно нагруженную тележку к себе в офис и закрыл дверь.
      Снова вернулся к ней и опустился на колени. Графиня Крэк утирала глаза кружевным платочком. Потом вытерла тем же платочком глаза Хеллеру и нервно рассмеялась. Он тоже.
      Хеллер заговорил, и в голосе его отразились все чувства к графине Крэк:
      — Я страшно рад тебя видеть. Словно вдруг разверзлись небеса и ты возникла просто так, из ничего. Как же это боги привели тебя сюда?
      — За мной прислал Солтен.
      — Но как ты узнала, где я?
      — Он мне сказал.
      — Но как ты выбралась из Замка?
      — Ломбар меня послал. В замке сейчас практически нечего делать. Ломбар погружен в другие дела и для капризов и причуд у него не остается времени. Поэтому он послал меня тебе на помощь. Сказал, что ты переутомляешься на работе. И тебе еще нужен был целлолог — он прислал Кроуба.
      — Этого ненормального доктора Кроуба? А где он?
      — Думаю, что Солтен немного задержит его. На корабле он не очень-то прилежно занимался английским. Я постаралась ему помочь, но он сказал: «Чего разговаривать с теми, кому все равно собираешься вырезать языки?» Думаю, что Солтен не слезет с него до тех пор, пока тот не выучит английский.
      — Солтен знает адрес этого офиса?
      — Да.
      — Ладно, — сказал Хеллер, — ты прибыла сюда целой и невредимой, и ты прекрасна, и я люблю тебя. А это все, что для нас важно.
      Они снова принялись обниматься. Наконец они оторвались друг от друга и поглядели друг другу в лицо.
      — Ах, милый, — сказала графиня Крэк, — как я по тебе скучала, как скучала! Как будто прошло много-много лет. Целая жизнь. Нет, две жизни. Давай не будем больше разлучаться, прошу тебя. Я этого не вынесу! — Она опять заплакала, утирая глаза и нос кружевным платком.
      — Я сожалею, — сказал удрученно Хеллер. — Правда, очень сожалею. Я хотел быстро закончить эту миссию и вернуться к тебе. Но мне не очень везло, и случались задержки. Эта планета — твердый орешек.
      Графиня положила руки ему на плечи:
      — Слушай. У меня для тебя есть замечательный сюрприз. Я обещала не говорить, что это такое, и не буду. Просто уразумей, что для нас обоих это ужасно здорово.
      Я вздрогнул. Она же говорит о так называемых «императорских указах», сфабрикованных мной. О ее «прощении» и его «будущем» без всяких опасных миссий. Но она сохранит данное мне слово и ничего не расскажет ему — это типично для ее вероломства, чтоб ему (…)! А если только посмеет, я разыщу и уничтожу их. Но в любом случае, если те «документы» когда-нибудь объявятся, казнят не только Крэк, но, вероятно, и Хеллера.
      Мне не хотелось стать третьим членом этой вечеринки с электровстряской. Этих двух нужно было остановить!
      — Интересно, — сказал Хеллер. — Верю тебе на слово, что для нас это здорово.
      — Да не просто здорово, — сказала графиня Крэк, — а так изумительно, что переходит границы наших самых безумных мечтаний! Так что давай приниматься за дело. Раскрутим эту миссию, чтобы летела к успеху, как ракета, а там — домой.
      О боги! Послал я ее в Америку себе на голову. Даже Ломбар говорил ей, что Хеллер слишком много работает, а она как будто и не слышала. О боги, ко всем моим прочим заботам теперь еще эту парочку придется притормаживать до полной остановки. Если бы мне только удалось застопорить их на достаточно долгое время, тогда пришел бы приказ и я бы уложил их обоих несколькими выстрелами. Я помолился. Прошу, прошу вас, боги зла, хоть на этот раз выступите на моей стороне! Как мне замедлить их дело? Если бы только у меня были деньги. Если бы я только смог отделаться от других проблем, возможно, я бы это и сделал. Но «возможно» тут не годилось. Я должен был это сделать, должен, ибо на карте стояла моя собственная жизнь.
      Хеллер показывал графине свой офис.
      — По крайней мере у нас имеется рабочая база, — говорил он. — До тех пор пока не придется платить за помещение. Вот кабинет секретарши и несколько стенных шкафов. Здесь — «комната для размышлений» с кушеткой, где я сплю. А там — ванная. Это вот бар и кухня. Вот и весь дом, которым я сейчас располагаю. Думаю, сойдет.
      — Еще как сойдет! — воскликнула графиня Крэк, совсем еще недавно сидевшая в каменной темнице Замка Мрака. — Это же дворец!
      На глаза ей попался кот, сидевший на рабочем столе Хеллера.
      — Кто это? — спросила графиня.
      — О, это замечательный кот, — ответил Хеллер.
      Кот спрыгнул со стола, подошел и сел перед гостьей, глядя на нее с любопытством.
      — А разве у него нет имени?
      — Может, и есть, но нам он его не скажет. Он личность немного темная.
      Графиня сняла накидку с капюшоном и бросила ее на стул. Потом опустилась на колени и, глядя коту в глаза, сказала:
      — Вот что нужно сделать: взять себе вымышленное имя, которого нет в местных полицейских компьютерах. Ну как?
      Кот громко замурлыкал, глядя на нее. Вот глупая баба, подумал я. Она же разговаривает с ним по-волтариански, но кот-то ведь земной.
      — Он очень разборчив в общении, — сообщил Хеллер. — Обычно он либо шипит на всех, кроме меня и Бац-Баца, нашего шофера, либо делает вид, что знать никого не хочет. Но к тебе он проникся симпатией. Впрочем, конечно, оно и не удивительно.
      — Какой же ты, котик, породы? — спросила графиня.
      — Он африканский кот, — отвечал Хеллер. — Это можно сказать, потому что он белый с черными и оранжевыми пятнами. Они считаются отличными бойцами, к тому же очень умны и приносят удачу — ведь правда, котик? О, вот еще что: таких котов называют «калико».
      — О, так у него все-таки есть имя! — восхитилась графиня. — Мистер Калико. Тебе оно нравится?
      Кот мурлыкал.
      — Ладно, — продолжала графиня, стоя на коленях перед глупым котом, — посмотрим, насколько ты умен.
      Сколько будет два плюс два?
      Кот наблюдал за протянутым пальцем Крэк, направленным на некую точку между его глаз. Потом она четыре раза стукнула по полу.
      Кот поднял лапку и четырежды простучал по полу!
      Я наблюдал за этой сценой со значительной долей ужаса. Мне не хотелось верить в слухи, согласно которым она могла выдрессировать любое животное. И без этой способности она представляла собой достаточно серьезную опасность. Но, возможно, это было простым совпадением.
      — Очень хорошо, — похвалила кота графиня. — Мистер Калико, сколько будет два плюс два?
      Кот торжественно отбарабанил по полу четыре раза! Крэк восторженно рассмеялась и, взяв кота на руки, погладила его.
      — Эй, — сказал Хеллер, — у нас есть счетная машинка. Почему бы тебе не выучить его чему-нибудь полезному?
      — Это я сделаю! — пообещала графиня.
      — Ну а пока он еще не умеет распаковывать вещи, поэтому давай-ка сделаем это сами.
      Она опустила кота на пол, погладила его по шерстке и пошла помогать Хеллеру разгружать тележку. Они взялись было за коробки, но скоро побросали их и, обнявшись, снова застыли.
      — Не верится, что ты приехала, — сказал Хеллер.
      И они снова заплакали.
      Наступила длительная пауза.
      — Нам нужно заняться делом, Джеттеро, — наконец сказала Крэк, — потом вернуться домой, пожениться, нарожать детей и жить себе да поживать. Я ведь, собственно, приехала, чтобы забрать тебя домой. Мы становимся все старше и старше. Еще через несколько лет мы станем совсем взрослыми. И мы не можем рисковать своим счастьем на этой опасной планете.
      — Согласен, — ответил Хеллер. — Для хрупкой женщины эта планета — совсем неподходящее место. Немедленно возьмемся за дело.
      Крохотные искорки, оставшиеся от моих еле теплившихся надежд, замигали, готовые погаснуть. Нет, на этот раз она не будет замедлять течение его дел. Наоборот, она закрутится как сумасшедшая и Хеллера будет подталкивать, чтобы работал быстрее.
      Боги всем нам помогают. За исключением меня. На Землю словно с цепи спустили графиню Крэк.
      Если я не помешаю этой парочке, она спасет планету, разорит Роксентера и навсегда погубит Ломбара.
      Предотвратить это могла только такая тоненькая и хрупкая тростинка, как я. А я был полной развалиной, без гроша в кармане и боялся даже ехать домой.

Глава 8

      Смертельно усталый, потрясенный и истощенный до самых глубин человеческого духа, я стоял в приемном покое больницы, тупо соображая, куда бы мне пойти.
      Хотелось забраться в какую-нибудь глухую нору. Но даже это ненадолго решило бы мою проблему. Я знал, что, где бы я ни был, в конце концов судьба до меня доберется. Но здесь я не мог оставаться. Сама окружающая обстановка травмировала мою душу.
      Нора. На подземной горной базе в Афьоне некоторые помещения для космических экипажей скорее напоминали норы, чем жилые комнаты. Найти меня там Ютанк не смогла бы. По крайней мере я бы укрылся от ее ярости, когда она обнаружит пропажу любимого медальона.
      Теперь, когда я лишился и кошелька, я сильно сомневался, смогу ли и дальше пользоваться доверием таксиста.
      В больнице стояла гробовая тишина. Должно быть, время приближалось к трем часам ночи. Это час самой низкой жизнеспособности человека: в такое время суток умирает большинство людей. А в конце-то концов, подумалось мне, не лучший ли это выход?
      Я как попало упаковал видеоустановку, кое-как влез в куртку, которая показалась мне до странности неуклюжей, крадучись выбрался из здания в предутреннюю темноту и пошел, спотыкаясь, по длинной темной дороге.
      Было холодно, зверски холодно. Ветер с тоскливым завыванием пел похоронную песню моего ночного пути.
      Бороться с этими двумя мне представлялось совсем невозможным. У меня совсем не было денег. Скоро кредитные компании съедят меня с потрохами. Неизвестный наемный убийца, посланный Ломбаром, не замедлит обнаружить истинное положение дел, и кинжал его недолго останется в бездействии.
      Промерзший и окоченелый, я наконец добрел до рабочих бараков и вошел в потайной туннель. Дойдя до его конца, что находился прямо у конторки дежурного офицера, я удивился, увидев того сидящим за столом.
      Разумеется, еще только входя в туннель, я активизировал сигнализационные огоньки на контрольной панели.
      — Наконец-то! — рявкнул дежурный тоном, слегка напоминавшим лай немецкой овчарки, потревоженной подозрительным незнакомцем. — Где вас черти носят? Заходите сюда!
      Я стоял в лужице зеленого света, служившего для обнаружения вторгшегося на территорию базы чужака. Неудобное местечко. Слишком открытое для посторонних глаз. Волоча ноги, я с трудом втащился в его комнату и привалился к стене в ожидании дурных новостей.
      — Ордер, — сказал он. — Где, дьяволы вас побери, ордер? Без ордера я не могу задержать этого чокнутого доктора с «Бликсо». А вы как назло провалились на день и целых две ночи! Я уже собирался отпустить его на рассвете на все четыре стороны. — Офицер постучал кулаком по непроштампованному листу бумаги.
      О боги. Мне и без того было скверно, но мысль о том, что доктора Кроуба выпустят в Афьон, совсем меня доконала. Этого будет достаточно, чтобы у меня на какое-то время забарахлило сердце.
      Я судорожно попытался сунуть руки в карманы, чтобы найти свое удостоверение, но карманов не нашел.
      — Вы же надели свою меховую куртку задом наперед, Грис, — хмыкнул дежурный офицер.
      Я посмотрел на себя. Он не шутил. Действительно, в состоянии отупения я напялил куртку задом наперед. Неудивительно, что я продрог, когда шел сюда.
      Кое-как я снял куртку. Она упала на пол. Я пошарил в карманах и нашел удостоверение. Два или три раза я приложил его к ордеру: меня шатало от слабости, и я должен был убедиться, что на бумаге остается отпечаток.
      Холод ангара пронизывал меня до костей. Кое-как засунув удостоверение в карман, я протянул руку за курткой. Промахнувшись пару раз, ухватил ее за край и поднял. Трудно было разобрать, какое именно место куртки оказалось у меня в руке. Я перевернул ее и обнаружил, что держу вверх тормашками.
      Шлеп. Дзынь.
      Дежурный офицер не выдержал:
      — О боги мои, офицер Грис, пьяны вы, что ли?
      Я посмотрел на него. Он указывал на пол.
      Медальон!
      Бумажник!
      Я в изумлении уставился на пол, все еще держа куртку вверх тормашками. Потом перевел взгляд на нее. Я и не знал, что у куртки есть внутренний карман! Из него-то и вывалились медальон и бумажник. Я изумленно искал какое-то объяснение и вспомнил, что, заплатив за лишний багаж, сунул бумажник якобы в нагрудный карман кителя. Но попал, очевидно, в карман куртки. Когда я запихивал бумажник, тот, должно быть, зацепился за цепочку медальона, порвал ее и вместе с украшением оказался в кармане куртки. Я опешил. Ведь я представления не имел об этом кармане. И к тому же полагал, что такие карманы бывают не у медведей, а только у кенгуру.
      Я поднял бумажник. Там преспокойно лежали все восемьсот восемьдесят присвоенных мною долларов.
      Я поднял медальон. Цепочка не разорвалась. Просто, надев его, я не защелкнул предохранительный механизм и застежка соскользнула с цепочки. Значит, не брала их графиня Крэк! Значит, ее поцелуй в щеку выражал искреннюю благодарность за то, что, по ее ошибочному мнению, я сделал ей ценный подарок в виде кредитной карточки.
      Она не знала, что за купленное по кредитным карточкам впоследствии нужно-таки платить — я же умолчал об этом, желая, чтобы она доконала Хеллера своей безумной расточительностью.
      Мне вдруг вспомнилось, что еще раньше она поинтересовалась, кто хозяин больницы, и, узнав, что начальник — я, решила, что все тут принадлежит Аппарату и, следовательно, предназначено для миссии. Она ведь даже не крала того, что взяла.
      И тут я мысленно получил самый гнусный удар: она не мошенница! Возможно, Хеллер прав, утверждая, что ее полицейское досье сфабриковано, а ложное обвинение подстроено помощником лорда-попечителя по образованию планеты Манко. Возможно, его предсмертная исповедь целиком правдива и графиня невиновна.
      Я почувствовал, что закипаю. Меня начинала злить поднимавшаяся во мне красной волной ярость, направленная на графиню.
      Так, значит, она из невиновности своей извлекает пользу! Она отказывает мне даже в такой утешительной малости, как удовольствие видеть в ней уголовницу.
      Ну вот, я в очередной раз убедился, что нет пределов надувательству, на которое способна графиня Крэк.
      Смутно я стал осознавать, что дежурный офицер все о чем-то говорит и говорит, и в конце концов переключил внимание на него.
      — Что? — непонимающе спросил я.
      — Да капитан Больц — вот что! — раздраженно прокричал дежурный. — Я что хочу вам сказать: капитан Больц с «Бликсо» ужасно расстроен, и все из-за вас. Все вас искали, искали и нигде не могли найти. Он же хотел податься в Стамбул, но говорил, что не может покинуть базу, пока не увидится с вами. Он тут рвал и метал, разыскивая вас целых полтора дня. Взбешен, как сотня разбушевавшихся дьяволов. Мой вам совет: сейчас же идите к нему, сколько бы там ни было времени.
      О боги! У судьбы еще не кончились патроны. Еще одна беда на мою голову.

Часть ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Глава 1

      Куда же ты провалился? — взревел капитан Больц.
      Он, то есть спутанная масса рыжих волос и ярости, тучей поднялся со своей шарнирной койки.
      Я робко стоял в овале дверного проема, вертя в руках каракулевую кепку. Капитан видавшего виды «Бликсо» не походил сегодня на себя самого: ни приветливого приглашения присесть, ни слегка заискивающего поведения.
      — Отвратительный был рейс! — прорычал он. — Какой-то (…) гомик крутился возле моего экипажа и флиртовал, какой-то чокнутый доктор тараторил как идиот и все пытался убедить моих помощников, что кораблем лучше будет управлять, если он присадит им вместо рук плавники, а красавица, каких я в жизни не видывал, сидела взаперти в своей каюте — хоть бы ножку мельком показала. Затем прибываем сюда и прямо перед тем, как проскользнуть через горную верхушку, контрольная панель пытается мне сказать, что я вот-вот должен столкнуться с космическим кораблем!
      Я съежился от страха. Мне-то известна была причина странного поведения его панели — выключатель гипношлема у меня в голове.
      — Потом вроде все благополучно, я в ангаре, позади только боги знают сколько опасностей, которым мы смотрели в лицо, — и где же, скажи мне, ты? — снова загремел он. — Ни шотландского виски, ни «Привет, Больц» — и это еще не все! Три месяца назад побывал я в Стамбуле и познакомился там с одной богатой вдовушкой. И она говорит мне, что просто умрет, если я не вернусь назад, и (…), Грис, полтора дня слоняюсь я по этому вонючему ангару, а тебя найти не могу!
      — Зачем же я тебе понадобился? — робко отважился спросить я. А действительно — зачем? Я не хотел покрывать его делишки.
      — Сразу же начнем с главного, — сказал он. — Садись вон в то кресло! Если мы немедленно приступим к делу, с ним можно будет покончить вовремя, чтобы я успел на утренний самолет.
      Я сел, проявляя осторожность и держа руку недалеко от рукоятки стенгана. Эти астролетчики — народ непредсказуемый. Они способны выходить из-под контроля. И не только это, чтобы стать астролетчиком, нужно быть прежде всего чокнутым. Так что расстраиваться из-за того, что какая-то богатая вдовушка ждет его, не было никакой необходимости. Или была?
      Он бухнул передо мной на стол толстую кипу бумаги. Бланки пропусков для прохода через главные ворота Аппарата на Волтаре. Такое количество обычно не увидишь.
      — Проштампуй все это, а там поговорим, — угрожающе предложил он.
      — А не слишком ли их много? — возразил я. Нужно же, в конце концов, проявлять осторожность, когда берешься визировать официальные документы.
      — Это не твое дело! Между прочим, богатая вдовушка владеет перегонным заводом по производству поддельного виски, а виски на Волтаре становится повальным увлечением — оно здорово веселит народ! Я тебе не предлагаю входить со мною в долю — ни в постели вдовушки, ни в деле со спиртным, — а столько пропусков мне нужно потому, что тебя иногда подолгу не бывает рядом.
      Это настораживало. Явно настораживало. Теперь-то я знал, что он что-то не договаривает.
      — Может, расскажешь поподробней? — спросил я.
      — Да расскажу, (…), расскажу, когда ты проштампуешь эти (…) пропуска, — пообещал Больц. — И не проставляй на них даты. На этой части штампа оставь пустое место. Эту малость я подделаю своим собственным.
      Судьба вела меня по своей дороге. Я знал, что он ничего не скажет, пока я не завизирую. А для дальнейшего спора с ним у меня просто не хватало сил — уж слишком я был измучен. Я достал удостоверение, оставил место для даты пустым и принялся за работу.
      Я сидел и стучал своим удостоверением, сидел и стучал.
      Капитан освежился шипучкой, мне же не предложил и глотка. Потом закончил упаковывать походную сумку и стал обряжаться в европейский костюм. А я все стучал и стучал. Имея все эти бумаги, он мог переправить с Земли на своем грузовом судне десяток партий спиртного, по контейнеру зараз.
      Наконец я разогнул онемевшую руку и хотел уже было спрятать удостоверение, как Больц, завязывавший ботинки, заметил мое движение и запротестовал:
      — Эй, постой-постой. Тут есть еще одна бумажка.
      Он стопку за стопкой сгреб со стола проштампованные бланки и запер их в сейф, из которого потом извлек некий документ.
      — Вот, подпиши и приложи печать, — сказал он, кладя его на стол.
      Я взглянул на бумагу — с виду ужасно официальная. Это настораживало. В ней говорилось:
 
       Я, Солтен Грис, помощник руководителя Аппарата координированной информации, отдел внешних связей, Королевского правительства, Конфедерация Волтар (Да здравствует Его Величество Клинг Гордый!), сим подтверждаю получение судовой накладной 239-765-933 AZ и перечисленного в ней груза. Этим я также заявляю особо, что груз заказан мною лично и что я снимаю всяческую вину и ответственность со всех участников, выполнявших этот заказ, и свидетельствую, что они действовали по принуждению и по моему приказу.
       (Подпись)
       Место личной печати
 
      С удивлением прочитав документ, я сказал:
      — Ладно, но что это такое? — Мне здесь чудилась какая-то опасность.
      — Ты получишь накладную, только когда подпишешь эту бумагу, и не раньше, — сказал капитан. — И уж поверь, я буду рад, когда сплавлю все это с рук долой!
      — Но такой документ я подписать не могу. Я же не знаю, что это такое. Если что-то незаконное, меня ведь могут расстрелять.
      — Ну давай, давай, — подгонял он. — Иначе из-за тебя я опоздаю на самолет! Подписывай! Поставь печать! Прежде ты никогда не привередничал!
      У него оставалась еще уйма времени. Что за сумасшедшая спешка?
      Заметив мою нерешительность, он протянул руку и коснулся края лежавшей передо мной расписки. Ему было трудно взять ее с гладкой поверхности стола своими толстыми короткими пальцами.
      — Ладно, — проворчал он. — Я напишу, что ты не захотел принимать груз. Но, по-моему, здесь ты здорово (…) свалял дурака.
      Тут в голове у меня зародилась хитрая мысль. Если накладная окажется липовой, я еще могу вытащить свой стенган и пристрелить капитана Больца, а потом забрать расписку. Это будет не очень приятно, но лучшего не придумать.
      Я прихлопнул расписку ладонью как раз в тот момент, когда он уже стаскивал ее со стола, и снова пододвинул к себе. Достав ручку, я подписался и приложил удостоверение к бумаге.
      Больц забрал листок и, бережно уложив его в сейф, вынул еще один. Хвала небесам, он оставил дверцу сейфа открытой. Это все еще давало мне возможность исполнить задуманный план.
      Он подсунул новый листок мне. От одного лишь беглого взгляда на него у меня отвисла челюсть, а глаза полезли на лоб. Там говорилось следующее:
 
       Сопроводительная накладная грузового корабля 239-765-933 AZ
       Перевозчик: космический грузовой корабль Аппарата «Бликсо»
       Командир: капитан Больц
       Грузоотправитель: «Занко», целлологическое оборудование
       Глава: Колтар Занко
       Статья: 30 000 фунтов в 50-фунтовых слитках; 100 %-ное чистое золото
 
      Меня зашатало. Голова казалась спиральной туманностью, развившей предельное ускорение.
      Сработало мое письмо в фирму «Занко»! Я писал им, что они отказали мне в возможности купить золото на те 30 000 кредиток, которыми они меня не подкупили. И они прислали мне золото! Золото!
      — Ну как, хочешь забрать его назад? — поинтересовался Больц с какой-то странной усмешкой.
      — О боги, конечно, нет! — выкрикнул я.
      Весь мир для меня вдруг вывернулся наизнанку. Со дна бездны я вдруг воспарил в небеса.
      — Этот груз у вас на борту? — спросил я.
      — Глупый вопрос, — отвечал Больц. — Но уж так и быть, сделаю тебе поблажку. Спускайся по этой лестнице.
      Приведя меня к хранилищу, он отпер дверь. Там стояли закрепленные на месте ящики.
      Я юркнул в помещение, отвинтил крепежные зажимы с верхнего ящика и ахнул.
      Изумительная желтизна!
      Профессиональным движением я выхватил свой «аппаратный» нож и сделал глубокую царапину на одном слитке.
      Чистое, мягкое, мерцающее золото!
      Я открыл еще один ящик и еще.
      Слитки сверкающего золота! Золота!
      По два в каждом ящике.
      Слитки, слитки, слитки чистого золота!
      — Триста ящиков, — сказал Больц. — По сотне фунтов в каждом. Ну, может, уже хватит пускать слюни и вернемся ко мне, чтобы подписать мой экземпляр накладной?
      Я не хотел уходить. Он потащил меня из хранилища, не обращая внимания на то, как мои руки сами собой тянулись к прекрасному, умопомрачительному золоту.
      В дверях я уперся и, как он меня ни тащил, стал пересчитывать ящики по торцам.
      — О боги, да они все на месте, — возмущался Больц, все дергая меня за рукав. — Из-за тебя я опоздаю на самолет!
      — …297,298, 299, 300! — считал я. — Да, все на месте!
      — Ну конечно, на месте! — рявкнул Больц. — И я чертовски рад избавиться от них — при таком, как у меня, экипаже и такой цене на золото, как на этой планете. Поторопись-ка. Я запираю дверь. Пошли ко мне в каюту.
      Оказавшись снова на старом месте, я в каком-то угаре подписал фактуру, и он, положив ее в сейф, надежно запер дверцу и передал мне ключ. Затем взял свою сумку и надел гражданскую шляпу.
      — Ты теперь сам тут управляйся, — сказал он мне на прощание. — Кое-кто из моих будет на корабле, и я говорил с помощником — они тебе помогут с выгрузкой, но я с этой минуты слагаю с себя всякую ответственность за это дело. Счастливо.
      Он ушел.

Глава 2

      Я уселся за его стол и все никак не мог закрыть глаза — уж больно они выпучились, какое-то рефлекторное несмыкание век.
      Время шло. Я осознал наконец тот факт, что сердце у меня еще бьется и грудь еще вздымается при дыхании.
      Тридцать тысяч фунтов золота!
      Фирма «Занко» задолжала мне тридцать тысяч кредиток в качестве взятки за все заказанное мною оборудование для больницы. Значит, она заплатила то, что, видимо, является номинальной ценой за металл, а именно кредитку за фунт. В целлологическом оборудовании и инструментах использовалось много золота, поскольку оно не окислялось и не отравляло живые клетки. Что ж, все это мне на руку, и к тому же это честная профессиональная сделка.
      Существовал закон, запрещающий экспорт металлов, способный привести в беспорядок валютные рынки примитивных миров, и по этой причине Аппарат никогда не делал этого на своей земной базе. Но если аппаратным чинам было угодно взглянуть на это сквозь пальцы, то и мне тоже.
      Я поднял с замусоренного пола клочок бумаги и начал производить расчеты.
      Тридцать тысяч фунтов на Волтаре весили бы на Земле около двадцати пяти тысяч фунтов, то есть триста тысяч тройских унций.
      Золото за последнее время резко подорожало. Цены его держались примерно на уровне восьмисот пятидесяти долларов за унцию. Когда-то давно цена была такой же, потом упала, но теперь ее снова догнала инфляция. И ей предстояло расти, а не снижаться.
      Я закончил расчеты и ахнул — двести пятьдесят пять миллионов долларов!
      О боги!
      Я мог бы расплатиться с кредитными компаниями!
      Вилла останется у меня. Ее прислугу не продадут в рабство. Меня тоже не продадут в рабство.
      Да что там! С такими-то деньжищами я мог бы проворачивать хорошие делишки, а с Хеллером и Крэк творил бы все, что захочу.
      Ой!
      Неважно было даже то, что графиня пользуется моей кредитной карточкой.
      Кому до этого дело?
      Ой! Ой!
      Я мог бы купить пуленепробиваемый лимузин!
      Я мог бы купить и продать кого захочу!
      Даже Ютанк будет подлизываться ко мне!
      О, передо мной и впрямь открывался великолепный мир.
      Ой! Ой!! Ой!!!
      А ну-ка сообразим…
      Тридцать тысяч фунтов золота. Это двенадцать с половиной земных тонн. Даже машины такой не достанешь, чтобы это все увезти. А держать при себе золото, как говорил мой жестокий опыт, означало, что я могу все это потерять.
      Боги, я не мог даже вынести это из ангара!
      Неудивительно, что Больц велел мне управляться самому.
      Проблема состояла в одном: у меня слишком много золота.
      Возникла идея: может, просто взять себе немного… но я тут же ее забраковал. Это было немыслимо. Я не мог отказаться даже от тени этого прекрасного металла.
      Подожди, сказал я себе, нужно подумать.
      Моя прежняя ошибка состояла в том, что я не старался держать его при себе. Больше ее повторять нельзя.
      Если я появлюсь в Стамбуле с такой грудой золота, меня замучают расследованиями. Мой хитрый план местных покупок посредством Главного торгового центра Пахалт, основанного мною раньше, не был рассчитан на такое количество золота. Я сомневался, что такой большой золотой запас имелся даже в Турецком национальном банке.
      Да, мне нужно было его конвертировать. Несмотря на мою всепоглощающую любовь к золоту, мне требовалось перевести его в наличные, прежде чем кто-нибудь превратил бы все это в свинец, покрашенный краской. Но где? И как?
      Единственным местом, где принимали золото, не задавая вопросов, согласно новым законам, была Швейцария. Но чтобы добраться туда, требовалось пересечь множество границ.
      Границы? А фронтовой «прыгун»! Но это значило бы раскрыть секрет антиманковцам. Это значило бы трясти золотой мошной перед носом у пиратов. Они и за малую долю такого богатства убили бы всякого. Как мне провернуть это дело? Как одурачить Стэбба? Я должен был что-то придумать! От этого целиком зависела моя жизнь. И чем бы я ни рисковал, я не намеревался отказываться от такого подарка судьбы.
      Но боги, как я нуждался в хорошей идее!
      И тут же мне было дано по молитве моей! Моментальный посыл из звездного царства!
      Как молния средь ясных небес, блеснула она, эта нужная мне идея!

Глава 3

      Всю мою усталость как рукой сняло. Блеск золота наполнил мне душу. Его желтая энергия наподобие аромата драгоценных духов прошла у меня по нервам и придала новой силы моим конечностям. О, теперь, однако, кое-что переменится! Я бросился вниз по наружной лестнице «Бликсо», спрыгнул со старой посудины, забежал в караулку и, схватив трубку местного телефона, позвонил водителю такси.
      — Слишком рано, — сонно протянул он. — Что за спешка?
      — Деньги, — отчеканил я.
      — Вы что-то получили? — Сонливость его улетучилась моментально.
      — О таком тебе даже и не мечталось.
      — Буду сию минуту.
      О, вот и доказательство. Теперь и в самом деле должно было кое-что измениться.
      Машина подъехала, визжа тормозами, отчего ее развернуло вполоборота.
      — Давай в больницу! — приказал я.
      Он понял. На полной скорости мы отмахали весь путь до самого подъезда.
      Выскочив из машины, я промчался мимо регистрации, пролетел по коридору и ворвался в комнату Прахда.
      — Ой нет! — взвизгнула медсестра Билдирджина. — Только не вы!
      Я отреагировал на это коротким лающим смехом. О, уж точно кое-чему предстояло перемениться!
      — Прахд, — сказал я, — для вас есть одно дело.
      — И тогда мне начнут платить зарплату, — предположил он.
      — Сделаете то, что вам скажут, — отрезал я.
      План, уже разработанный, хранился у меня в голове.
      Сначала предполагалось устранить антиманковцев с дороги на целый день. О да, у меня ведь имелась контрольная звезда. Но я не хотел идти ни на какой риск. Я не хотел, чтобы фронтовым «прыгуном» управляли антиманковцы в состоянии гипнотического транса или полной бесчувственности от воздействия электрошока. Это золото было слишком уж ценным товаром, чтобы так рисковать.
      — Через несколько минут я приведу сюда экипаж из пяти человек, — сказал я Прахду. — Вы сделаете им прививку против эпизоотии.
      — Нет такой болезни, — возразил Прахд.
      — Тогда придумайте ее! — рявкнул я. — А во время процедуры вы обнаружите у них бешенство. И весь день будете удерживать их здесь, в палате, и ни при каких обстоятельствах не позволите им возвратиться на базу, пока я не распоряжусь.
      — На лечение от бешенства уйдет только час, — возразил Прахд.
      — Тогда придумайте лечение, на которое ушел бы весь день! — прорычал я сердито.
      — И тогда мне начнут платить зарплату? — заладил он.
      Чтоб ему (…)! Неужели этот идиот не понимал, что официально он покойник? Я не мог выплачивать ему жалованье, поскольку тогда в бухгалтерских книгах отразилось бы, что некто еще жив.
      — Сделаете то, что вам велено! — прокричал я.
      — Но еще не рассвело, — упрямился он.
      — Ну что ж, Рим построили не за день! — рявкнул я и выбежал из комнаты. «Не подчинится», — мелькнула мысль. Я снова ворвался в комнату и припугнул его:
      — Если не сделаете этого, я сожгу больницу!
      Это подействовало безотказно. Ведь больница ничего для меня не значила. Никаких доходов извлечь из нее я не мог. Он понимал, что я не шучу. Поэтому примирительно вскинул руки и энергично закивал в знак согласия, твердя: «Я это сделаю, сделаю!»
      Я побежал к машине.
      Визжа тормозами и шинами, такси полетело по направлению к баракам.
      — Жди здесь, — сказал я водителю и побежал по туннелю.
      Прошмыгнув через ангар, я ворвался в спальню к антиманковцам.
      На меня тут же навели пять стволов бластганов.
      — Ста-ановись, быстро! — ничуть не испугавшись, прокричал я.
      Они лежали на койках, глядя на меня в прицелы бластганов.
      — Капитан Стэбб! — рявкнул я грозно. — Выйдите в коридор. Дело серьезнейшей срочности.
      Ворча, он последовал за мной. Самым что ни на есть конспираторским тоном я сказал:
      — Стэбб, есть важное дело. Мы намерены совершить величайшее ограбление, еще неслыханное на этой планете!
      О, доложу я вам, он так и навострил уши. Треугольная голова приблизилась к моему лицу. Близко посаженные глаза-бусинки загорелись живым огнем.
      — Это что, какой-нибудь блеф?
      — Боги, никакого блефа, — соврал я. — О деталях сейчас ничего сообщить не могу, но это будет налет, который войдет в историю пиратства!
      — Пора бы уж, — сказал он.
      — Да, но теперь вы увидите большую перемену, — сказал я и добавил: — Пошевеливайтесь. Нам нужно пройти кое-какую подготовку. Там, где нам предстоит действовать, свирепствует эпидемия. Немедленно доставьте весь свой экипаж в больницу на прививку. Такси ожидает на улице.
      — А что за план?
      — Подробности по возвращении, — сказал я. — Действуйте!
      Он велел всем встать и одеться. Вывел их к такси, в утренний холодный рассвет, и усадил в машину.
      — Доставьте их к доктору Мухаммеду, — приказал я. — Затем возвращайтесь — и прямо ко мне.
      Они уехали.
      Я бросился назад в жилое помещение команды. Я отыскал комнату и постель начальника строительства базы.
      Деньги уже не были для меня препятствием. Я разбудил его, помахав у него перед носом тремя стодолларовыми банкнотами. Он двинул по ним кулаком, схватил их, поглядел-поглядел и сел на постели, уже настороженный.
      — Есть еще две такие же, — сказал я, — если ты в точности сделаешь то, что я от тебя хочу.
      — Если это убийство, просите стражу. Если вы сделали еще одну перепроектировку базы, то не мешайте мне спать.
      О, надвигалось время перемен!
      — Ни то ни другое, — отрезал я. — Простая строительная работа.
      Он заинтересовался. Мы повернули световые пластины вверх, усилив освещение, и быстрыми, иногда неровными каракулями я нарисовал ему то, что хочу.
      — Ха, это несложно, — сказал он. — И вы заплатите мне еще две такие бумажки?
      — Только если все будет готово к трем часам дня.
      — Это тоже не проблема. Я подниму рабочих.
      Ого! Как легко у меня все вышло!
      Я выскочил наружу, юркнул в «Бликсо» и забарабанил по двери каюты помощника капитана, оставленного за дежурного.
      Я поведал его растрепанной голове то, что мне нужно.
      — А чего сейчас-то меня будить? — возмутился он.
      — Да потому что мне не терпится вручить тебе вот это. — Я сунул ему в ладонь стодолларовую банкноту. — А если постараешься, когда сегодня днем получишь сигнал, другая тоже будет твоей.
      Его пальцы сомкнулись вокруг бумажки, словно солнце галактики, захватывающее космический корабль, идущий на великой скорости.
      Теперь все сложилось в цепочку. Провала быть не должно!
      Я спустился вниз и, открыв хранилище, три часа промурлыкал над моим драгоценным золотом. Недолго ведь пробудет оно у меня. В последний раз испытываю я эту радость причастия — куда же деваться. А уже через день мне больше не видеть его никогда. Как это печально.
      Но если сегодня все пройдет хорошо, у меня появятся деньги.
      Двести пятьдесят пять миллионов долларов!
      А деньги — это власть!
      При таких-то деньжищах я могу уничтожить кого захочу. Включая и Хеллера с Крэк!

Глава 4

      Безотлагательность того, что еще предстояло сделать, завладела наконец всем моим существом. Я не должен был оставлять ни малейшей детали на волю случая. Я знал, что приступаю к одной из самых отчаянных авантюр в своей жизни. Я собирался переправить в другое место двенадцать с половиной тонн чистого золота с помощью пяти смертельно опасных пиратов — негодяев, способных убить и за унции — не то что за тонны — такого сокровища!
      Я выбрался из «Бликсо».
      Весь ангар был залит электрическим светом. Строительная бригада работала вовсю. Я понаблюдал с интересом. Дело у них продвигалось быстро.
      Я посчитал на дрожащих пальцах, о чем мне еще оставалось позаботиться: оружие, одежда, паспорта. Что еще? Ах да — медальон. Его нужно было вернуть.
      Я проверил, на месте ли он. Да, он лежал у меня в кармане. Как отдать его, не вызвав никаких подозрений, все еще оставалось для меня нерешенным вопросом. А мне хотелось, чтобы хоть немного слез было пролито над моей могилой в случае, если это отчаянное предприятие приведет меня к гибели.
      Поднявшись вверх по туннелю, я зашел в свою потайную комнату.
      Огнестрельное оружие. Я открыл оружейный ящик и просмотрел свой арсенал. Один обрез был мне особенно по душе: двухствольный, 12-го калибра, под названием «зверь», он видом своим соответствовал этому имени. По моему заказу у него спилили стволы до двадцати двух дюймов. К тому же он был без курка. Я снабдил его подвесным ремнем. Лишь раз заглянув в эти сдвоенные туннели, готовые полыхнуть огнем, можно было насмерть перепугаться. Я решил, что если во время переправки золота я должен быть вооружен, то лучше было вооружиться чем-то стильным, необычным. Поэтому «зверь» подходил как нельзя лучше. Более внушительного оружия не было даже у охраны Уэллса Фарго и, к слову сказать, у моих собственных бандитов.
      Я достал два наплечных патронташа и вставил в их петли специально подобранные патроны. Затем выложил шесть бластиков, добавив к ним «Ругер Блэкхок», револьвер с камирами как у карабина 30-го калибра, для которого у меня имелись и бронебойные. Фактически он стрелял ружейными патронами и мог превзойти по дальности и убойности любое другое личное оружие из моего арсенала. К тому же этот револьвер не заедало в условиях переохлаждения, в которых мне предстояло оказаться. Я достал кожаную кобуру и поясной патронташ ручной выделки и начинил его петли карабинными патронами 30-го калибра.
      Подумав, добавил полдюжины флотских максимально разрушительных гранат. Затем зарядил револьвер, закрепляемый на лодыжке, — специальный потайной кольт 38-го калибра, — причем зарядил разрывными пулями и переложил из ящика в специальную кобуру.
      Очень плоский полицейский пистолет с Волтара — режущий бластган, которым можно было, правильно поводив дулом, раскроить человека напополам с расстояния в тысячу ярдов, — сгодился бы мне в качестве карманного оружия, и я присовокупил его к уже отобранной кучке.
      Пока все шло хорошо.
      Теперь нужно подумать об одежде. Пройдя через потайную дверь в спальню, я принялся рыться в ящиках с новой одеждой. Лыжный костюм с электроподогревом. Ого! Из прекрасного черного шелка. К нему полагались подбитые мехом ботинки, которые тоже обогревались электричеством. Я так порадовался, что у меня все это есть. Космический костюм — это, конечно, хорошо, но в него не влезешь слишком-то быстро, к тому же они всегда издают запах. Поэтому я, радуясь наличию лыжного костюма, зарядил аккумуляторы и произвел испытание. Отлично. Грел он прекрасно. Я облачился в костюм. Он выглядел ужасающе грозным! А еще более грозным он будет выглядеть с двумя патронташами, перекрещивающимися на груди, с кожаной кобурой и зловещей медью вокруг пояса. Жуть!
      Следующая очередь была за паспортами. Как ни рискованно было воспользоваться своей земной личностью с паспортными данными Султан-бея, я намеревался сделать именно это. Смело и авантюрно, если вы учтете, в каком состоянии находится на этой планете полиция, и тем более будете иметь в виду, что все кредитные компании следят не только за каждым шагом, но и за каждым малейшим сокращением мышц держателя карточки — в чем я только что убедился на свою беду. Сражаться с полицией? Да, пожалуйста. Но избави Бог хоть случайно вступить в контакт или конфликт с компьютером кредитных карточек! Нет и нет! Тысячу раз нет!
      Но не должно возникать никакого сомнения по поводу того, кто владелец этого золота. Я все проделывал так, чтобы никто не смог прикоснуться к полученной в результате операции уйме денег или даже приблизиться к ней.
      Мой паспорт был в порядке: в его медицинской карточке стояли все необходимые отметки о полученных прививках, вплоть до вакцинации от оспы и укола против бубонной чумы.
      Единственное, что я еще не придумал, — это как возвратить медальон, который не давал мне покоя.
      Тут я вспомнил, что еще не завтракал, и позвонил: наступила уже середина утра, и прислуге грех было жаловаться, что я мешаю им спать. Но Карагез с официантом раскачивались очень и очень медленно. Когда в столовую наконец прибыла еда, кофе оказался остывшим, яйца просто замерзшими, зато арбуз — совсем тепленьким. Слуги пояснили, что день стоит холодный и ветреный.
      Я поклялся, что и здесь очень скоро кое-что изменится. О, только подождите!
      Шум отвлек меня от еды. Сквозь завывание зимнего ветра до меня донеслись отвратительные писклявые голоса мальчишек и испортили мне утро. Я выглянул из окна и увидел их. Эти двое орали, хохотали и шумели так, что могли бы потревожить чертей в аду.
      Эти идиоты пытались запустить змея. Это был японский змей, какая-то фантастическая летучая мышь — наверное, подарок, купленный для них Ютанк в самом дорогом игрушечном магазине и, конечно же, по кредитной карточке. Мысль об этом привела меня в ярость.
      Но тут опять на меня снизошло вдохновение. Блестящая идея сверкнула как молния в ясном небе — да, просто вот так!
      Я прицепил на пояс свой «Ругер Блэкхок» — нельзя находиться невооруженным возле этих мальчишек. Убедившись, что медальон у меня в кармане, я осторожно вышел во двор.
      Эти идиоты старались, чтобы змей не запутался в ветвях, и — конечно, по счастливой случайности — им это удавалось. Обратившись ко мне спиной, они так увлеклись своим делом, что я смог незаметно подкрасться к ним сзади.
      Неожиданно для них я выбросил вперед руку опытного каратиста и рубанул дважды — направо, налево. Все как по учебнику, промахнуться я не мог. Хрясь! Один малец летит направо. Хрясь! Другой летит налево. Змей налетает на крону дерева и — трах! — разрывается.
      Я действовал с хитрым расчетом и бил с такой силой, чтобы мальчишки не потеряли сознания, чтоб они лишь заорали. И точно в соответствии с моим намерением они подняли дикий вопль.
      Один отлетел на гравиевую дорожку, другой запутался в голом кустарнике. Результат оказался таким, как я и ожидал.
      Ютанк стрелой вылетела из своей комнаты. Оба юнца тыкали пальцами в змея, хлопающего вверху лохмотьями, и оглашали горестными воплями небесные выси.
      Однако налитые кровью глаза Ютанк вскоре, я знал, засветятся радостью.
      Я достал медальон и, подняв его вверх, возмущенно сказал:
      — Смотри, с чем играли твои чертенята!
      Праведно хмурясь, я отдал ей медальон.
      Взяв его, она очень придирчиво рассмотрела вещицу, затем устремила взгляд на меня.
      — Это мальчишки-то? — заговорила она, и тон ее мне не понравился. — В мой ящик для украшений им не залезть. Он заперт! А это означает только одно: ты это утащил, ты (…)! — Она повернулась к двум ноющим маленьким негодяям: — Эта скотина вас ударила?
      — Он испортил нашего змея! — взвыли оба в один голос.
      Ютанк подошла к дорожке и наклонилась. Я проницательно разгадал ее намерение и был уже на полпути к ближайшему углу дома, когда она запустила в меня горстью крупного гравия.
      Я уже почти достиг своего укрытия, как двое маленьких сорванцов присоединились к обстрелу, тоже швыряя в меня гравием. Залп был силен, но прицел — неточен. Заскочив за угол дома, я облегченно перевел дух: ну вот я и в безопасности.
      Бросив еще по горсти-другой камней — это уж так, злобы ради, — они наконец унялись.
      — Он испортил нашего змея, — ревел «Джеймс Кэгни».
      — Это был такой красивый змей, — вторил ему «Рудольф Валентино».
      Оба, конечно, врали. Кто же запускает хрупкого змея на сильном ветру да в зимнюю пору. Это делают только весной. Сами во всем виноваты.
      Ютанк как-то не очень обращала на них внимание. Она сосредоточилась на медальоне, а потом повела себя совсем по-чудному: опустилась на колени, притянула ребят к себе и сказала:
      — Вот вам, милые, берите его себе. Делайте с ним что захочется.
      — Правда? — хором вопросили они, выпучив глаза на медальон и моргая от удивления.
      — Конечно, — ободрила их Ютанк. — Это ведь только копия настоящего, что хранится у меня в сейфе. Такие копии специально делают для того, чтобы носить вместо оригинала, на случай, если нападут грабители. Наденьте на собаку или придумайте еще что-нибудь. Это подделка и притом довольно плохая.
      Глядя, как она снисходительно-ласково похлопывает их по головкам, я прорычал про себя: «Ну погодите. Вы увидите, как кое-что переменится, когда я стану купаться в этих жутких деньжищах!»

Глава 5

      Исключая такие незначительные проколы, как с медальоном, можно было сказать, что мой план развивался достаточно гладко.
      Я вернулся назад по туннелю, чтобы проверить работу строителей. У них все шло нормально. Ко мне подошел Фахт-бей и стал возмущаться:
      — Что вы такое надумали? Эти материалы и люди находятся в ведении Аппарата. Ими лучше не пользоваться в своих личных целях.
      — Это в интересах компании, — с искусно изображенным праведным гневом возразил я.
      — Очень подозрительные интересы, — заметил он. — Никогда еще не видел, чтобы люди по вашему приказу работали с таким усердием. Или вообще работали, уж коль на то пошло.
      — Приказ Ломбара Хисста, — сказал я. — Дело чрезвычайной важности.
      — Надеюсь, что так, — проговорил он с долей сомнения. — А вы что-нибудь знаете о кражах героина с нашего склада?
      — Они еще продолжаются? — спросил я и, когда он кивнул, как-то странно посмотрев на меня, закончил: — Перед тем как я пошлю рапорт господину главному инспектору, тебе лучше разобраться в этом досконально.
      — Это, — сказал он, — меня совсем не колышет. — И зашагал прочь.
      Его реакция задела меня за живое. Он явно считал, что я ворую тот самый героин, который мы должны отправлять Ломбару Хиссту. Терпеть такое было нельзя. О, но теперь-то уж кое-что переменится. Только подождите, когда у меня будут все эти деньги.
      Мне предстоял долгий и опасный путь, я это знал, а потому решил немного отдохнуть, пока есть возможность. Я прилег, но был настолько взвинчен, что сон ко мне не приходил. В голове непрестанно кружились долларовые купюры. Уже перевалило далеко за полдень. В двенадцатый раз заявившись в ангар, я обнаружил, что там все затихло и не горела ни одна паяльная лампа. Работа была сделана. Краска светопоглощающего покрытия уже подсохла. Произведя осмотр, я остался доволен.
      С виду она представляла собой плоскую толстую платформу из тяжелой стали — конструкцию из массивных балок и огромных опоясывающих болтов. Но между тем, что казалось, и тем, что было на самом деле, имелось два различия: во-первых, конструкция состояла из алюминиевых балок; во-вторых, верхние плиты можно было снять — конструкция была полой.
      Чтобы показать вам, какое важное значение я придавал сему проекту, признаюсь, что и в самом деле заплатил начальнику строительства две сотни обещанных ему долларов. Ради успеха дела я готов был идти на любые жертвы.
      Я вошел в «Бликсо» и разыскал помощника капитана. Он собрал всех, кто еще оставался на борту. Я отпер хранилище, и ящики с золотом мгновенно перекочевали на платформу, а там, через открытый верх, в полое пространство конструкции, где их надежно закрепили канатами. Триста ящиков слитков, весом в шестьсот пятьдесят фунтов каждый, занимали изрядное место. Но золото с виду обманчиво: вы бы, наверно, подумали, что двенадцать с половиной тонн — это целая гора. Это не так. Но тем не менее последний ящик вместился туда с трудом. Когда поставили на место и закрепили верхние плиты, конструкция снова стала всего лишь высокой сплошной платформой из балочных ферм.
      Следующую операцию мне пришлось проделать самому. Она была очень утомительной. Я достал ручную тележку и за несколько ездок перевез фальшивое золото из своей потайной комнаты по туннелю в ангар и навалил его на платформу сверху. Все волтарианские ярлыки я уничтожил. Помощник капитана оказался сговорчивым и привязал и эти девять ящиков с восемнадцатью пятидесятифунтовыми слитками покрытого золотой краской свинца. Удостоверившись в том, что сделано все надежно, и чтобы лишний раз показать, насколько важным я считаю этот проект, я отдал ему еще сто долларов, чему тот, конечно, был рад. Очень скоро он со своим экипажем налижется вусмерть — ведь недаром он в первую очередь отправился звонить по телефону. Это означало, что, когда антиманковцы вернутся, разговаривать он с ними не будет.
      Я взглянул вверх и сквозь создаваемую электроникой иллюзию горной вершины увидел, что день угасает.
      В Турции в январе солнце садится рано; к тому же мы находились выше тридцать восьмого градуса северной широты.
      Я прошел по туннелю к себе и, быстро проглотив ужин, прицепил к лодыжке кобуру с секретным кольтом. Карманы заполнил другим сокрытым от глаз оружием. Препоясался ремнем для «Ругера Блэкхока» и, проверив барабан, засунул оружие в кобуру. Затем перекинул через плечи два патронташа, скрестив их на груди и прикрепив нижними концами к поясу с патронами для моего табельного пистолета.
      Закончив вооружаться, я позвонил Прахду. Да, антиманковцы уже давно готовы к отправке. Я позвонил таксисту и велел ему ехать за ними.
      Перспектива встречи с этими головорезами, во время которой я должен быть убедительно спокойным, действовала мне на нервы. Накинув на плечи медвежью куртку, я взял обрез и спустился в ангар.
      Антиманковцы, вышедшие из барачного туннеля, казались беспокойными и раздраженными. Я пожалел, что не догадался посоветовать Прахду обработать их каким-нибудь успокоительным газом. Ну или меня, коль уж такое дело.
      Я встретил их у края платформы.
      — Черт знает что такое! — вскричал капитан Стэбб. — Этот (…) издырявил нас, как подушки для иголок!
      — Он снабдил вас эпидемическими справками? — строго спросил я.
      — Дал какую-то (…) бумажку, — прорычал Стэбб и протянул ее мне.
      Я взял справку, пробежал по ней глазами и положил в карман.
      — Не дело, — сказал я, — если вас схватят при ограблении банка и посадят за то, что у вас нет соответствующего карантинного свидетельства.
      Это произвело желательное действие на капитана Стэбба. Его маленькие блестящие глазки загорелись от алчности.
      Антиманковцы сгрудились в тесную кучку. Я знал, что так оно и будет, когда дело идет на лад.
      — Завтра, — заговорил я, понизив голос, — мы произведем разведку. У меня есть замечательный план. Для того чтобы завладеть золотыми запасами Швейцарии…
      — Золотыми запасами Швейцарии? — так и ахнули они, объятые благоговением и жадностью.
      — Именно так, — подтвердил я, обращаясь к капитану Стэббу, но позволяя слушать и остальным. — Для того чтобы что-то украсть, необходимо узнать, где оно лежит.
      Они закивали.
      — Поэтому, рискуя головой, я как раз это и собираюсь сделать.
      — Но как? — прошептал Стэбб.
      — Взгляните на платформу, — велел я.
      Они взглянули и увидели то, что и предполагалось: стальную платформу с привязанными наверху девятью ящиками со слитками.
      — Золото в этих ящиках, — продолжал я, — вовсе и не золото. Это просто-напросто свинцовые чушки, выкрашенные в золотой цвет. Проверьте и убедитесь сами.
      Они отвязали один из ящиков и, осторожно орудуя кинжалами, удостоверились в правоте моих слов. Я достал небольшой молоток и поправил поврежденное место.
      — Но как мы ограбим Швейцарию? — недоумевал Стэбб.
      — Очень даже просто, — сказал я. — Вы доставите меня вместе с этим в Цюрих, в аэропорт Клотен. Ящики заберут в банковские подвалы, я пойду вместе со служащими, точно узнаю, где у них стальные сейфы, и когда мы. потом детально разработаем план налета, то вернемся туда и поднимем все это добро фронтовым «прыгуном»!
      — Ого! — Как я и предполагал, глаза у Стэбба жарко загорелись. — Вот только одно не вяжется с этим планом, — засомневался он. — «Прыгун» поднимает не больше двух сотен тонн.
      — Лучше немного, чем ничего, — ободрил я его.
      — Двести тонн золота! — воскликнул механик. — Дьяволы! Да при здешней цене на золото этого хватит, чтобы купить половину страны!
      — Вы здорово рискуете, — сказал Стэбб.
      — Потому-то и ношу эту пушку. — Я ласково похлопал «зверя».
      — А затем мы вас заберем? — осведомился Стэбб.
      — Нет, — отвечал я. — Вся ваша задача состоит только в том, чтобы опустить платформу неподалеку от таможни. Я вылезу из корабля и нагряну туда, а вы дуйте домой. Я выберусь оттуда сам.
      — Дьяволы! — благоговейно протянул пилот. — Вот это хладнокровие!
      — Ну а теперь готовьтесь, и живо! — приказал я. — Мы взлетаем не позже чем через час.
      Они так и засуетились!

Глава 6

      Место размещения личного состава фронтового «прыгуна» состояло из передних кресел для двух пилотов и задних — для экипажа из шести человек и представляло собой сужающийся кверху отсек в верхней части колокола корабля с небольшими прорезями для входа и выхода, которые могли открываться и закрываться, причем так, что лучи радиолокационных станций всюду наталкивались лишь на отражающую поверхность.
      Машинное отделение, будучи элементарным, требовало только одного механика, но антиманковцы держали там двоих. Оно располагалось как раз под помещением для личного состава, и, чтобы выбраться наружу, необходимо было пройти через него.
      Остальная часть корабля походила на юбку колокола. Собственно, со стороны он и выглядел огромным церковным колоколом.
      Стэбб, стоя меж двух сидящих на местах пилотов, рассматривал с ними карты. Усевшись в задней части отсека, я очень неплотно закрепился ремнями, чтобы ничто не помешало мне добраться до оружия. Я с беспокойством наблюдал за антиманковцами, стараясь различить хоть какой-то признак притворства в их поведении, доказывающий, что они вовсе не попались на мой крючок. Это слегка изматывало нервы. Ко мне подошел Стэбб:
      — Этот пограничный «прыгун», как мы его теперь зовем, годится только для работы в атмосфере. Мы взлетим не более чем на сотню тысяч футов. Полет в один конец составляет около тысячи миль, и очень быстро лететь нельзя. Прибудем примерно в семь тридцать вечера по их местному времени. Их, наверное, развезет после обеда, а этот фактор мы в пиратском деле всегда учитываем. Ну как, согласуется это с вашими планами?
      — Вполне, — отвечал я.
      — Тогда мы готовы к полету.
      Ожили моторы корабля, засветились экраны. «Прыгун» чуть приподнялся и сел на платформу. Ее прикрепили к кораблю тросами. Снова включив моторы, они подняли корабль вместе с платформой на несколько футов над полом ангара.
      Один из механиков спустился с корабля с прибором для измерения излучения и проверил, насколько хорошо и корабль, и платформа отражают лучи радара. После чего вскочил на платформу, снова юркнул в машинное отделение и крикнул своим наверху:
      — Все реакции нулевые!
      Стэбб хлопнул по плечу пилота у главного пульта, и мы взмыли вверх — зу-ум! — прямо сквозь электронную крышу, иллюзию горной вершины.
      Мне захотелось взглянуть на удаляющуюся планету и попутно, возможно, убедиться, что платформа там не осталась, поэтому я взял и открыл щелевое отверстие. Но Стэбб его тут же захлопнул и сказал, пригрозив мне пальцем:
      — Нет-нет. У них теперь на спутниках есть радары. Они могут засечь даже такую крошечную помеху. Следите лучше за теми экранами. — И он ткнул пальцем вперед.
      Но там, в рубке управления полетом, мои глаза мало что различали. К тому же сила тяжести приковала меня к сиденью. Этот летательный аппарат был довольно примитивным по сравнению с буксиром и не располагал необходимым комплектом приборов. Армейские или какие другие его конструкторы вряд ли, подозревал я, так уж прекрасно разбирались в том, что нужно для космических полетов. Я мог только предполагать, что мы летим правильным курсом. К тому же меня грызло сомнение насчет платформы — уж не осталась ли она на земле?
      Механик кричал что-то вверх через шахту. Встав на колени, Стэбб склонился над отверстием. Они поговорили, и Стэбб вернулся назад.
      — Эта (…) платформа… — сказал он. Меня пронзило острое чувство тревоги.
      — С ней все в порядке?
      — Да, все в порядке. Но приборы регистрируют больший вес, чем следует.
      Я похолодел. Сделав ее из алюминия и затем придав тому вид тяжелой стали, я полагал, что даже с золотыми слитками вес будет соответствующим.
      На высоте ста тысяч футов фронтовой «прыгун» лег на курс к Цюриху. Меня беспокоило то обстоятельство, что на такой скорости он будет создавать шум, происхождение которого никто на лежащей внизу планете не сможет объяснить.
      И тут я сделал открытие, от которого у меня буквально волосы встали дыбом. Стараясь приподняться так, чтобы заглянуть через плечо пилота и увидеть экран, я не ощутил привычного шлепка по голой груди моей контрольной звезды.
      Забыл, забыл ее надеть! Я оказался среди этих кровожадных (…) без основного инструмента контроля над ними! Под рукой только несколько жалких стволов для самозащиты.
      Оправившись от минутного потрясения, я осознал, что случилось. Это выскользнуло из фрейдистского бессознательного, будучи глубинной реакцией против медальонов вообще по причине моих недавних болезненных переживаний. Но осознание этого не ослабило внезапно обуявшего меня жуткого беспокойства. От Стэбба помощи не было никакой.
      — Что, хотите посмотреть на экране, где мы находимся? — спросил он. — Как раз над рекой Сава в Югославии. Если вас туда сбросить, вы и пяти секунд не продержитесь. Смотрите, как бушует поток.
      Беззвучно, стараясь не шевелить губами, я принялся молиться богу путешествующих.
      Фронтовой «прыгун», издавая гул, летел сквозь ночь на такой скорости, что Земля под ним все время оставалась в тени, скрытой от солнечных лучей. Я сожалел, что не мог открыть щелеобразное окно, зная, какое зрелище предстало бы моим глазам с такой высоты. Яркая вспышка заката и кромешная темнота Земли. Но все же мне очень хотелось выглянуть наружу: ощущение загнанности в ловушку стало бы не таким острым.
      Стэбб пошел вперед и сквозь рев машин и свист ветра принялся объяснять что-то пилотам. Может, советуется, как меня убить? Затем, минуя пустые кресла, он вернулся туда, где сидел я. В зеленом свете ламп его блестящие глазки-горошины напоминали волчьи.
      — Мы сейчас пролетим над Ретийскими Альпами. Прямо под нами — горный массив Бернина, тринадцать тысяч футов. Вам следовало бы посмотреть на эти расселины в леднике. Скинешь туда человека — и не найти до скончания мира. А самые глубокие будут под нами, как только мы пойдем над сигнальными огнями Святого Морица!
      Я напрягся, молясь еще усердней, но на сей раз обращался к богу пиратов. А вдруг он сможет чем-то помочь? Всякая любезность будет оценена высоко. Он ответил на мою молитву, но не так, как мне хотелось бы. Пилот обернулся и, перекрывая гул, проорал:
      — Пора! Можно его сбрасывать!
      Должно быть, мне стало дурно. Стэбб толкал меня в плечо, что-то делая с моими пристежными ремнями. Может, тянется к моим револьверам и пытается меня обезоружить? Он крепко вцепился пальцами в мои плечевые крепления.
      И тут я увидел, что ноги его оторвались от пола. Может, сперва он хочет отдубасить меня ногами, чтобы добиться покорности?
      — Эй, капитан! — крикнул, обернувшись, пилот. — Это, наверное, и есть аэропорт Клотен. Никогда не видел столько этих (…) аэропланов на одном месте!
      Ноги Стэбба снова обрели опору. Да это же мы просто замедляли скорость, и его приподняло и бросило вперед — вот почему он держался за мои ремни.
      Снова став на ноги, он посмотрел вперед, пытаясь различить что-то на экране. Я тоже обрел дар речи и сказал:
      — Будьте осторожны. Клотен — самый оживленный аэропорт в Швейцарии — если это и впрямь Швейцария. Не высаживайте меня на взлетно-посадочную полосу под колеса какого-нибудь реактивного самолета.
      — Прибавь изображение! — проорал Стэбб в относительной тишине парящего аппарата.
      Я приподнялся, чтобы видеть экран. Действительно ли мы над главным аэропортом Цюриха или все еще над какой-нибудь расселиной в леднике?
      Стэбб оттолкнул меня.
      — Просканируй местность! — крикнул он пилоту. — Может, прочтем какие-нибудь указатели!
      Указатели на ледниках встречаются редко. Меня это успокоило.
      — Дьявол, — проворчал Стэбб. — Не могу прочесть ни единого слова из этой бюрократической тарабарщины.
      — Ссадите меня в стороне от взлетной полосы и поближе к таможне, — умоляюще попросил я.
      — Этот сканер — барахло, — ворчал Стэбб. — Нужно его усовершенствовать. Не могу разобрать, что там — буквы или снежные разводы, даже если бы я и умел читать по-ихнему. Всего лишь сотня тысяч футов, а четкость изображения ужасная.
      Я снова попытался подняться, но Стэбб толкнул меня в кресло.
      — Мы это уладим, — сказал он и крикнул пилоту: — Часть этих зданий — ангары, исключи их! Одно — главный терминал, его тоже исключи. Ищи таможню, которая выглядит как охраняемое здание, и опусти нас на землю. — Он повернулся ко мне: — Не можем мы тут висеть всю ночь, пытаясь что-то прочесть, даже если бы и умели читать на этих языках.
      — Держись! — крикнул пилот.
      Стэбб снова ухватился за мои пристежные ремни.
      Сву-уш!
      Ноги его зависли над полом, а мой желудок остался на высоте тысячи футов.
      Мы спустились на двадцать миль вниз, подобно пятящейся ракете.
      Бамп!
      Стэбб воспользовался моим телом как амортизатором для приземления. Не знаю, как ему удалось сохранить дыхание, мне — не удалось. Он заторопил меня:
      — Теперь быстро выходите!
      Я схватил обрез. Стэбб расстегнул мои пристежные ремни, и меня спустили по трапу на платформу. Там уже стояли механики, освобождая платформу от крепежных тросов. Мои ноги коснулись ящиков с фальшивым золотом, и я постарался обрести равновесие.
      Механики полезли по трапу вверх. Я поднял голову. Там, силуэтом на фоне зеленого света из машинного отделения, я увидел треугольную голову Стэбба, уставившегося на меня в отверстие люка.
      — Никого не оставляйте в живых! — прокричал он.
      Люк лязгнул и закрылся. Фронтовой «прыгун» сиганул в воздух, и его тотчас поглотил светящийся белый туман. Ну вот я и прибыл. Я все еще находился в мире живых существ — и это меня изумляло.

Глава 7

      Прибыл-то я прибыл, но куда? О том, что я в Цюрихе, единственно достоверно свидетельствовал туман. У них есть такой ветер, с секретом, под названием «фен». В эти холодные края он прилетает с юга и, будучи теплым, порождает туман, который стоит неделями напролет. Огни аэропорта вызывают его свечение, так что человек чувствует себя как бы завернутым в вату.
      Вот отчего я сперва не заметил снежных заносов. И лишь оказавшись у самого края платформы, увидел перед собой гигантскую снежную стену, вздымавшуюся высоко над моей головой.
      Меня это поначалу не слишком обеспокоило, и я походил туда-сюда по платформе, пока наконец не понял, что меня посадили в глубочайший снежный сугроб. Замуровали полностью! То ли это снегопад прошел такой — еще до того, как задул фен, — то ли это был результат снегоочистительных работ на аэродроме. И хотя холод мне был не страшен, мысль, что я оказался узником, ледяными пальцами вцепилась мне в сердце.
      Как же отсюда выбраться? — задавался я вопросом. Нет ли на аэродроме сенбернаров — таких собак с отвисающей кожей под нижней челюстью? Но тут я вспомнил: где-то писали, что цивилизация кока-колы уничтожила их без следа. Компания кока-колы и слышать не желала о собаках, таскающих в зубах что-либо иное, кроме банок и бутылок с кока-колой, и эти псы, печально икнув на прощание, взяли да и вымерли. Значит, надежды тут не было никакой. Даже если бы я начал копать — что толку? Я ведь не знал, в каком направлении рыть. Вот когда мог бы я воспользоваться компасом, вживленным Хеллеру в мозг, но и это решение не годилось. Уж кого-кого, а Хеллера мне совсем не хотелось видеть в это время и на этом месте.
      Но я уж точно не собирался бездействовать и ночевать в снегу, даже если это входило в обычаи Швейцарии. Есть все-таки предел вежливости, которую следует проявлять в соперничестве с примитивными этнологическими образованиями.
      На помощь мне пришла сообразительность: прислушавшись к звуку самолетов, я мог бы определить, где находится ближайшая взлетно-посадочная полоса. Слава богам, рева от самолетов хватало, когда они взлетали или шли на посадку. При этом они, наверное, подчинялись указаниям диспетчеров на диспетчерской вышке. Ничего удивительного, что никто не успел заметить моего прибытия.
      Несмотря на эхо, отражающееся от стен моей снежной тюрьмы, я разобрался, с какой стороны находятся посадочные полосы. Но мне это было вовсе не нужно. Ничего не оставалось делать, как пойти на риск нарушения Кодекса и надеяться, что об этом никто не доложит куда следует. Я выбрал направление, достал бластик, снял его с предохранителя, прицелился и, закрыв глаза, нажал на спусковой механизм.
      Блоуш! Свууш!
      Ахнуло как из пушки.
      Я открыл глаза: передо мной лежала дорога шириной футов в двадцать и в тридцать ярдов длиной и вся залитая водой.
      Я не сомневался, что скоро сюда примчатся охранники и все остальные. Наверное, здесь так полыхнуло, что можно было увидеть на несколько миль в округе — даже в тумане.
      Я подождал.
      Ничего.
      Взлетело и приземлилось еще несколько самолетов.
      Очень, очень уж мне не хотелось расставаться с этой платформой. Не было полной уверенности в том, что пираты не передумали и не вернутся, чтобы захватить мое золото. А мой дробовик не произвел бы особого впечатления на супернепробиваемый корпус пиратского «прыгуна». Но, подождав и увидев, что реакции на мой выстрел не последовало ни от тех, ни от других, я принял единственное оставшееся мне решение. Я сошел с платформы в струи бегущей воды и прошлепал по сделанному мной проходу до конца.
      Ничего не видно и не слышно.
      Мне не хотелось пускать в ход еще один бластик. Чего доброго я мог бы снести здание, если бы таковое оказалось на той стороне оставшегося снежного барьера. Я решил быть осторожным. Пошарив в карманах, я извлек режущий лучевой пистолет волтарианской полиции. Хоть и мешали лыжные перчатки на руках, я ухитрился установить его на режим наименьшей интенсивности. Прицелившись, я нажал на спусковой крючок. Пришлось сперва приспособить руку к отдаче, после чего я начал резать оставшуюся стену снега. Некоторое время она стояла, рассеченная на аккуратные блоки, затем под воздействием скрытого в режущем луче тепла развалилась, превратившись в водянистую массу.
      Победа! Стена какого-то здания! Я опалил ее только слегка.
      Оглянувшись, я увидел в клубах тумана темный силуэт своей драгоценной платформы. Потом снова взглянул на стену, немного подумал и выбрал левое направление. С помощью режущего луча я проделал проход вдоль стены. Там оказалась большая дверь, а в ней — дверь маленькая.
      Я спрятал лучевой пистолет и, взяв в руки дробовик, открыл маленькую дверь.
      Какое-то учреждение. Несколько стоек. Мужчины в фуражках передают по цепочке какие-то свертки.
      Один поднял голову и посмотрел на меня без любопытства, этакий мясистый флегматик с красной, как свекла, рожей.
      — Я? — сказал он.
      — Шпрехен зи дойч? — спросил я.
      — Я, — сказал он.
      Ну а я не говорил по-немецки, поэтому толку тут не было никакого.
      — Парля итальяно? — с надеждой спросил я.
      — Наин, — отвечал он.
      — (…)! — выругался я. — Как же мне говорить с вами?
      — Пожалуй, — сказал он, обдумывая этот вопрос, — вы могли бы говорить вот так, как только что — по-английски.
      Слава богам! Он говорил по-английски!
      — Это грузовая таможня? — спросил я с надеждой.
      — Только для навалочного груза, — уточнил он. — Если вы пришли, чтобы освободить это оружие от пошлины, таможня пассажирского вокзала…
      — Ему пока еще ничего нельзя освободить от пошлины, — заявил чиновник, который был покрупнее, помясистей и еще более краснорожий, чем первый, подходя ко мне вперевалку. — Вам еще нужно сходить в иммиграционный отдел. Я пока еще не вижу у вас никаких документов. Иммиграционный отдел находится…
      — Это оружие я ношу в целях охраны при перевозке золота! — объяснил я им. — Оно совсем рядом, на улице.
      — Золото, — проговорил первый.
      — Золото! — проревел сотрудник покрупнее.
      — Ну что же, заносите его, — предложил первый.
      — Мне не справиться, — сказал я. — Там двенадцать с половиной тонн.
      — Подождите, подождите! — прокричал тот, что поздоровей. — Оставайтесь на месте! Не дышите, не шевелитесь. Мы все устроим!

Глава 8

      Восемь часов спустя я нес вооруженную охрану уже гораздо более драгоценного груза.
      В финансовых и родственных им делах обслуживание в Швейцарии поставлено на высокий уровень. Похоже, тут каждый имеет родственника или друга, у которого есть как раз то, что вам нужно. Они звонят куда надо. И, вероятно, их называют гномами, потому как работают они в любое время дня и ночи.
      Удивительное место. Погода у них, возможно, и холодна, а дома скучновато серы, но в целом я видел Швейцарию только в розовом свете.
      У начальника таможни был родственник, управлявший фирмой бронированных грузовиков; у того, в свою очередь, — братишка, заправлявший отделом золота в Цюрихской банковской корпорации; а у этого брата имелся кузен, работавший в банке пробирщиком. И никто из них не возражал, если его отрывали от оперы, любовницы или от жены и детей — неважно, в каком часу ночи, — чтобы ускорить мои дела.
      Просто чудо. Милейшие люди! Лучшие на планете.
      Всякий раз когда я шел в очередное по списку место, меня уже знали и ожидали.
      Головокружительная ночь. Порой с замечательными высотами. Золото, по курсу на тот вечер, стоило 855,19 доллара за унцию. Выверенное и пробированное его количество, когда отбросили маскировку из свинцовых чушек, составило 301 221 унцию, то есть в переводе на деньги 257 601 186,99 доллара.
      Но хорошие новости на этом не исчерпывались.
      Моя проблема состояла в том, что деньги у меня могли отнять, подпись мою подделать, и все эти трудные завоевания в любое время могли обратиться в ничто, стоило мне только сделать в будущем хоть один неверный шаг. Все это было улажено.
      Навар, при номинальных десяти процентах, на такую сумму составлял ежегодно 25 760 118,70 доллара. Уж одно это было больше того, что я мог бы истратить, удовлетворяя даже свои экстравагантные прихоти. И такую вот сделку заключил со мной банк. Я продал им золото за 515 сертификатов на полмиллиона долларов каждый плюс 18 527 долларов на карманные расходы. До обналички каждый сертификат должен был приносить мне десять процентов годовых. В будущем мне нужно было только передать один из сертификатов в соответствующий филиал Цюрихской банковской корпорации в любом городе, и мне должны были выплатить полмиллиона долларов США плюс проценты до указанной на сертификате даты. Они фактически являлись банковскими долговыми расписками на полмиллиона долларов с замысловатым названием «долговое обязательство банка, подлежащее оплате немедленно по предъявлении». Они были лучше, чем золото, более ценными из-за процентов и прятать их было гораздо легче.
      Банку эта сделка тоже была выгодна. Теперь он являлся владельцем моего золота и наверняка рассчитывал на прибыль гораздо больше моих десяти процентов. Им не нужно было расплачиваться за него сразу же. Да и вообще американские доллары в банках, как правило, фигурируют в виде цифр в бухгалтерских книгах, а не как платежные средства в кассах. Если бы я потребовал всю эту массу денег в настоящих банкнотах, я бы обобрал Цюрих почти до нитки и мне бы понадобился грузовик вместо этого небольшого дипломата, который теперь был надежно прикован к моему запястью.
      После банка мне нужно было посетить еще два места. Первое — Цюрихское агентство Амстердамской фирмы драгоценных и самоцветных камней. Им управлял двоюродный брат руководителя отдела драгоценных металлов Цюрихской банковской корпорации.
      — Мне нужен, — сказал я, — большой мешок самоцветов.
      Он нисколько не возмутился, что его в три часа ночи вытаскивают из постели ради такого пустяка, как самоцветы. Он даже позвонил мусорщику и спросил его, где у него хранятся бачки для отходов.
      За тысячу американских долларов я приобрел здоровенный мешок бракованных безделушек. Впервые узнал я тогда, что изумруды могут быть настолько дешевыми, что их продают фунтами, бриллианты такими синтетическими, что не годятся даже для украшения костюмов, а искусственные рубины такими скверными, что их даже в театрах не принимают. Но они сверкали и очень были нужны мне для моих планов.
      Руководитель отдела ссыпал камни в яркий мешок с названием конкурентной компании, я заплатил, и он довольный вернулся в постель, а я отправился в аэропорт.
      Те, кто обслуживал чартерные рейсы, без малейших возражений вытащили из постели первого и второго пилотов, а ангарщики беспрекословно вывели готовый к отлету «граммон галфстрим» на линию.
      И вот я летел в Стамбул с ценными сертификатами в дипломате, прицепленном к моему запястью, мешком самоцветов под ногами и глядел на Альпы, куда меня так и не сбросили, теперь нежно розовеющие на утренней зорьке. Под рукой стоял телефон. Я снял трубку и попросил срочно связать меня с моим таксистом в Афьоне. Слава богам, дела шли просто превосходно. Телефонная связь с Турцией оказалась просто идеальной.
      — Встречай меня в аэропорту в Стамбуле, — сказал я таксисту.
      — С каким рейсом? — спросил он
      — С моим, — отвечал я. — Думаешь, я бы снизошел до того, чтобы лететь обычным самолетом? С моим собственным рейсом, Ахмед. Теперь я владею всем (…) миром!

Глава 9

      Тот Грис, что сошел с самолета в стамбульском аэропорту Есилкой, был энергичным и полным оптимизма человеком.
      Иммиграционный отдел поставил мне печать на въезд в Турцию, даже не заметив, что Султан-бей не уезжал оттуда.
      Таможенники лишь взглянули на браслет на запястье моей руки и на цепочку, оставив без внимания мое оружие, и быстро оформили мне въезд в страну. Они-то меня как-никак уже знали.
      И вот, оказавшись в аэропорту, я увидел в цветастой толпе Деплора с планеты Модон, а иначе таксиста Ахмеда.
      — Во дела! — воскликнул он на гангстерском английском. — Вы как будто попробовали пятьдесят сортов вина, босс.
      — Залпом, — отрапортовал я. — Идем-идем, у нас много дел.
      Уж теперь-то кое-что должно измениться!
      Многие еще не знали, что для них наступают роковые денечки. На этот счет у меня уже имелись определенные планы.
      Мы пробились сквозь толпу, заполнившую аэропорт, к выходу, затем с большими усилиями преодолели семнадцатимильный отрезок пути, ведущий к городу. Минареты, каменным лесом возвышавшиеся на протяжении всего Золотого Рога, никогда не казались мне такими очаровательными. С ревом летя по дороге, наш автомобиль вскоре юркнул в брешь, проделанную в городской стене для машин, и стал кружить по извилистым узким и шумным улицам. Не обращая внимания на возмущенные протесты тех, кому казалось, что мы едва не задеваем их остроносой обуви, награждая необходимыми ударами тележки уличных торговцев и непрерывно сигналя в рожок, мы наконец подъехали к зданию Валютного банка и остановились.
      Я шагал по кафельному полу банка как победитель. Оттолкнув в сторону малозначительного чиновника, которому, видимо, хотелось справиться о моем деле, я важно вступил в кабинет Мудура Зенгина, заправилы крупнейшей цепи турецких банков.
      Толстый, безупречно чистый и наманикюренный, одетый в темно-серый европейский костюм в полоску, он поднял взгляд от инкрустированного жемчугом стола, чтоб увидеть того, кто ступает по его бесценному персидскому ковру. Он не привык принимать по делам посетителей, у которых на груди патронташи крест-накрест, а за плечами обрезы. А может, дело обстояло так, что он страдал близорукостью, и когда от удивления пенсне упало с его носа, банкир, завидя мою куртку из медвежьей шкуры, похоже, принял меня за медведя.
      — Аллах! — выдохнул он.
      Я щелкнул замками дипломата и, открыв его, сунул Зенгину под нос 515 гравированных сертификатов.
      — Я хотел сказать «О Аллах». Садитесь же, садитесь!
      Он нашел свое пенсне, протер стеклышки и нацепил его на нос. Но, чтобы увидеть деньги, в пенсне он явно не нуждался. Мудур Зенгин нуждался в них, только чтобы видеть людей. Он пригляделся ко мне, узнал:
      — Ага, вы, наверное, Султан-бей. Насколько я знаю, вы ведете свои дела с нашим филиалом в Афьоне. Из Цюрихской банковской корпорации мне сообщили, что вы направляетесь сюда, но мы не ожидали вас так скоро. Итак, что мы можем для вас сделать?
      — Мне нужно бронированное хранилище, — объяснил я, — в которое никто бы не мог проникнуть, кроме меня, — никто!
      Зажжужали зуммеры, выстроились охранники. Вскоре мы уже находились в отделе стальных сейфов.
      — Две комбинации цифр, — сказал Мудур Зенгин. — Новейшее изобретение. Одна ваша, другая наша. Приходите только вы один. Больше никто другой не имеет права расписаться на карточке. На ней должна быть ваша фотография, и охранники будут сверять ее с вашим лицом.
      Вскоре я оказался в маленьком личном отсеке с ящиком, в который положил ценные сертификаты и сверху — расписку о продаже золота. Затем, подумав, я забрал из ящика пять сертификатов, каждый ценностью в полмиллиона долларов. На душе кошки скребли, но все же я сделал это. Ведь их оставалось в ящике еще целых 510 штук.
      Я снова присоединился к Мудуру Зенгину. Он потирал руки. Я положил конец этому занятию, сунув в них сертификат и сказав:
      — Вот это я хочу превратить в наличные.
      — В наличные? — переспросил он и вдруг затолкал меня в свой кабинет, усадил в самое удобное кресло и сказал, что и слышать не хочет ни о каких разговорах, пока не принесут кофе на серебряном подносе. Все снова было как в Швейцарии, за тем лишь исключением, что там просили подать какао.
      Справившись, достаточно ли сладок мой кофе, вполне ли горяч, тепло ли мне самому и мягки ли мои подушки, он перешел к делу.
      — Вам бы лучше рассказать мне о своих банковских проблемах, Султан-бей. Я дружил с вашим отцом, великим героем революции. — То была традиционная ложь, ибо я сомневаюсь, что он встречался когда-нибудь с волтарианским таможенником. — Я смотрю на ваши проблемы как на свои собственные. Так что говорите, не стесняйтесь.
      Я рассказал ему о том, что задолжал кредитным компаниям, что должен расплатиться и постараться аннулировать их кредитные карточки. Зенгин пощелкал пальцами в сторону двери, и появился клерк в твидовом пальто и шляпе.
      — Вы, — сказал Мудур Зенгин, — нуждаетесь в профессиональном руководстве. Кредитные компании — вещь немного запутанная. Никогда бы не простил себе, если бы позволил вам допустить какой-нибудь ляпсус.
      Мы вышли из банка, сели в мое такси и принялись объезжать моих кредиторов. Первым стала американская кредитная компания «Гнет».
      — Аннулировать вашу карточку? — вскричал управляющий. — Ни за что на свете! А вдруг вы аннулируете нашу, а карточки других компаний оставите в силе! Это была бы дискриминация. Мы бы подали на вас в суд за попытку подрыва нашей репутации! Султан-бей, как высокопоставленный гражданин с неограниченным кредитом вы несете социально-экономическую ответственность за прочность мировых учреждений и должны их поддерживать! — Он так разошелся, что его охранники стали заглядывать в дверь, держа дубинки наготове на тот случай, если мы еще больше выведем его из себя.
      — Оставьте это дело мне, — тихонько попросил меня Зенгин.
      Он подошел к управляющему и, утешающе погладив его по плечу, зашептал ему что-то, после чего тот согласно кивнул и улыбнулся.
      — Пошли, — сказал Зенгин и поспешно вывел меня наружу.
      Мы отправились в клуб «Гони должок». Там произошло то же самое. Затем в «Мастер-Карп». Там то же. Поехали в стамбульское логовище компании «Прокрутка и отмывка», и все повторилось снова. Мы продолжали объезжать кредитные компании одну за другой — и всюду одно и то же. Наконец осталась последняя.
      — Что вы им такое говорите? — полюбопытствовал я.
      — Очень просто, — отвечал Зенгин. — Я говорю им, что открою вам в банке счет векселей к платежу. Вам не следует утруждать себя этими мелочами. Все, что вам нужно сделать, — это положить на свой счет в банке полмиллиона, и туда пойдут их счета, а банк их оплатит.
      Вам больше никогда не придется сталкиваться с ними.
      Замечательно! Как раз то, что мне и нужно. Больше никогда не видеть этих собак. А в душе я смеялся. У меня созрел план, согласно которому в будущем никогда, никогда, никогда не найдет применения ни одна кредитная карточка!
      Мы заехали в контору последней кредитной компании, «Соковыжималки». Здесь возникла загвоздка: их карточка находилась у графини Крэк. Если я ее аннулирую, она узнает об этом сразу же, как только попытается сделать новую покупку. На нее набросятся, будут осуждать. И тогда графиня заподозрит неладное, вобьет себе в голову, что ей нужно меня повесить. Позже я мог бы покончить с ней, когда Ломбар даст мне знать, что Хеллера разрешается убить, но мне совсем не улыбалась мысль о преждевременной встрече с графиней Крэк. Эту единственную карточку аннулировать я не мог.
      Конечно же, управляющий компании встретил нас ликующей улыбкой:
      — Ага! Султан-бей! Ваша наложница поддерживает традицию, достойную такого гражданина, как вы. Она покупает и покупает, и все в Нью-Йорке, и, несомненно, по международной телефонной линии WATS. Превосходно, Султан-бей, превосходно!
      Я взглянул на Мудура Зенгина. Он казался смущенным. Очевидно, этот новый вдруг выявившийся фактор не учитывался в планах банкира. Я тут же объяснил:
      — Видите ли, в банке для всех кредитных компаний заводится специальный счет для погашения задолженностей. Я уверен, что проблем не будет.
      — Ох уж и не знаю, — покачал головой управляющий «Соковыжималки». — Наша компания особая, она гордится своим индивидуализмом. Потому-то мы и выставляем такие большие штрафные неустойки в месяц. Собственно говоря, я как раз просматривал ваш банковский счет, когда секретарша увидела, как вы вылезаете из своего такси. Мы, конечно, знали, что вы прилетели из Цюриха на частном реактивном самолете и всего за двадцать одну с половиной минуты доехали до банка. Всего лишь через двадцать два часа на ваши кредитные счета, согласно новому закону о клиентах, пользующихся меньшими правами, будет распространяться статья об обычном стопроцентном месячном обложении. Так как, будете платить по этому счету, или нам лишить вас права выкупа закладной на виллу?
      Мне стало дурно.
      Мудур Зенгин поддержал меня, чтобы я не свалился на пол, говоря при этом:
      — Господин директор, я сейчас же выдам вам банковский чек на этот неоплаченный счет моего клиента.
      — Ну уж ладно, — согласился управляющий. — На сей раз мы акцептуем чек — в виде одолжения вам, — но постоянно мы этого делать не можем.
      — Должен же быть какой-то выход, — сказал Мудур Зенгин.
      — Да, конечно, он есть, — согласился управляющий «Соковыжималки». — Если вы отдаете нам во владение всего лишь один из сертификатов Цюрихской банковской корпорации — только как дополнительное обеспечение для нас и все-таки остающийся вашим, — мы твердо обещаем не брать с вас никаких штрафов и не лишать вас права выкупа закладной на виллу, если только в каком-нибудь квартале нарушение не превысит этой суммы.
      — Хорошая сделка, — шепнул мне Мудур Зенгин.
      Я вздохнул. Что мне еще оставалось делать? Я вытащил ценный сертификат и передал его управляющему.
      — Между прочим, — сказал он, — я уже все подготовил для подписания контракта. Вот здесь. Пожалуйста, подпишите.
      В контракте мелким шрифтом пояснялось, что сертификат станет их собственностью, если в конце какого-нибудь квартала у меня будет просрочен платеж. Но я этого не допущу. Я расписался. Мудур Зенгин выдал чек на банк и оплатил по текущему счету.
      — Теперь запомните, что в «Соковыжималке», — сказал управляющий, беря банковский сертификат и кладя его вместе с другими бумагами в сейф, — вы с этих пор должны лично оплачивать свои счета. Это одно из правил нашего хозяина, банка «Граббе-Манхэттен» в Нью-Йорке.
      Ого! Компания Роксентера! Неудивительно, что банком правили так умело!
      — Если наши клиенты, — продолжал управляющий, — ежемесячно приходят и пресмыкаются у дверей, только тогда можем мы гарантировать, что делается соответ ствующая работа по переустройству мира, что мы учим рабству и бережливости. И не забудьте наш девиз: «Покупайте, покупайте!»
      Я решил принять это за намек и поспешно удалился. Слава богам, включая Аллаха, что мне удалось сбросить со своей шеи кредитные компании.
      А впереди еще ждали перемены. И пусть боги помогут тем, кто изводил и мучил меня. Деньги — сила, а мщение сладко! Они еще пострадают, и куда больше, чем заставляли страдать меня. Они все, включая и Крэк, и Хеллера!

Часть ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Глава 1

      Оказавшись снова в своем кабинете, Мудур Зенгин снял пальто и шляпу, устроил меня в самом удобном кресле и зашагал взад и вперед по бесценному своему персидскому ковру, время от времени вскидывая руки и обращая взоры к Аллаху.
      — Теперь-то что не в порядке? — спросил я наконец с некоторой тревогой.
      — Преступность! — отвечал он, остановившись. — Разве вы не знаете, что за последние три месяца она возросла в три раза? Как только подумаю о вас, сыне моего старинного друга, как вы лежите у дороги с черепом, проломленным грабителями… — И он снова зашагал по ковру, то и дело вскидывая руки.
      — Я хорошо вооружен, — напомнил я ему, пристраивая поудобней на коленях свой обрез.
      — О Аллах, — сказал он, обратив глаза к потолку, — узри глупость и безрассудство молодежи, молодежи, не сознающей, что повсюду ее окружают нехорошие злые люди с коварными планами и намерениями, которым не может помешать просто-напросто пуля. — Он остановился, задумчиво взявшись рукой за подбородок. — Банковская охрана. Если я предоставлю ему всю свою банковскую охрану… Нет. Этим проблемы не решишь.
      — Может, вы все-таки расскажете мне, в чем дело? — не вытерпел я.
      — Деньги, — сказал он. — Сейчас вы будете просить у меня наличные. Нет-нет, не отпирайтесь. Вы собираетесь передать мне один из этих сертификатов и взамен потребовать полмиллиона долларов наличными.
      — Была у меня в голове такая идея, — честно признался я.
      — Ах, молодость, глупая молодость. Аллах, ты только послушай его! — Он остановился передо мной. — Вы отдаете себе отчет в том, что пятьсот тысяч долларов США превращаются в пятьдесят тысяч банкнот достоинством в тысячу турецких лир каждая? И в том, что для такого множества банкнот — заметьте: банкнот наивысшего достоинства — потребуется сундук вот такой величины! — И он показал своими толстыми руками, какой именно. — Это значит, что вам повсюду пришлось бы таскать за собой тачку, даже под дождем. И вы бы от этого устали и купили себе осла с тележкой. А ослы не-на-деж-ны! Я не могу допустить, чтобы сын друга моего детства, моего лучшего и самого близкого друга, бегал по холмам и долинам, гоняясь за ослом. Это же такое унижение! — Он снова заходил по ковру, молитвенно вскидывая руки.
      Я понял, что он имел в виду. Я бы выглядел довольно глупо, гоняясь за ослом день и ночь напролет. К тому же эти твари коварны: подпускают поближе, а потом лягаются.
      — Что же мне делать? — спросил я.
      — Я знал, что вы согласитесь, — сказал Мудур Зенгин. Он очень ловко вытащил у меня из кармана четыре сертификата, положил их на стол и сел. — Вот этот, — заявил он, — мы частично используем для открытия банковского счета для погашения задолженности по кредитным карточкам. А эти, — он поднял три других, — мы положим на ваш текущий счет. Так вот, я распоряжусь, чтобы афьонский филиал Валютного банка выдавал вам любую сумму в турецких лирах и в любое время. А еще вы можете подняться наверх к кассиру и предъявить аналогичное требование…
      — Постойте! — вскричал я. — Мне вовсе не нужен счет, когда деньги получают по выписанным чекам. Мою подпись могут подделать! И кто-нибудь может заявиться сюда под видом…
      — Нет-нет, что вы! — запротестовал он. — Выслушайте меня. Кассирам сообщат, что только вы можете брать деньги с текущего счета и ставить свою подпись на чеке и только я буду производить калькуляцию. И когда вы его исчерпаете, то сможете просто приехать в Стамбул и дать мне новый сертификат.
      О, я почуял тут что-то недоброе, как кошка чует большую и жирную мышь. Это, наверное, отразилось на моем лице.
      Уже сидя в кресле, Мудур Зенгин очень твердо взглянул на меня и совсем другим голосом с холодными интонациями банкира проговорил:
      — Швейцарцы дали вам только десять процентов в год. Я же могу предложить вам тридцать по краткосроч ным займам и даже больше.
      По-моему, я понимал, что происходит. Он хотел, чтобы я отдал ему весь свой сейф. Я открыл рот, собираясь возразить, но он поднял руку:
      — Они вполне могли бы вам дать от тринадцати до восемнадцати процентов. Но ничего. Ваша прибыль по швейцарским процентам составляет более двух миллионов долларов в месяц, поэтому оставьте все как есть. Главное, золото там в безопасности. Кредитным компаниям вы должны около трети миллиона долларов, которые я гарантировал выплатить, плюс чек, оплаченный мною «Соковыжималке». Мне не хочется даже делать вид, что я вмешиваюсь в отношения между вами и этой наложницей. Но мой вам совет: прекращайте пользоваться кредитными карточками, пусть она обращается за деньгами к вам. И оставьте на мое попечение остающиеся миллион семьсот тысяч долларов. Сомневаюсь, что в Афьоне вы могли бы истратить столько, сколько задумали. Но даже если ваши расходы дойдут до миллиона лир в неделю — это примерно десять тысяч долларов США, и я не представляю себе, как бы вы могли проматывать такую кучу денег, — мы можем распорядиться вашими долларами, остающимися в этих четырех сертификатах, таким образом, чтобы их становилось больше, а не меньше.
      — Действительно? — недоверчиво спросил я.
      — Я рад, что вы согласны, — сказал он. — Поступите, как я вам говорю, и вам вряд ли придется в этом году снова открывать свой банковский сейф. Как, впрочем, и в любом году, если, конечно, вам не придет в голову купить всю Турцию.
      Я хлопал глазами, ведь в банковском деле многое для меня оставалось загадкой. Зенгин нажал кнопку звонка.
      — Я попросил подготовить эти бумаги за время нашего отсутствия. Знал, что вы примете совет старого друга.
      Клерк принес их и с ними объемистый тюк, полный турецких банкнот по сто лир, а также очень тяжелый банковский мешок с монетами достоинством в один и два с половиной турецких фунта, и в пятьдесят, десять и пять курушей.
      — На турецкие деньги, — продолжал Зенгин, — все еще многое можно купить, если обходить стороной им портные товары. За последние два года инфляция стала отступать. Пачка турецких сигарет стоит сейчас десять лир, а чашка кофе — снова семь. Мне трудно себе представить, как вы могли бы избавиться от этого тюка и этого мешка за одну неделю, но все же вот, получайте, ваше первое недельное пособие, миллион турецких лир, то есть десять тысяч американских долларов. Теперь вы турецкий миллионер и, если пожелаете, будете оставаться таковым каждую неделю. Подпишите вот здесь. Этот парень все-таки не был мошенником. Он действительно помогал мне выкрутиться. Свою долю он, конечно, получит, но и я теперь разбогател как никогда.
      Я расписался.
      Выходя из кабинета с тяжелым тюком, бечевка которого врезалась мне в руку, и мешком турецких монет, вытягивающим руку из сустава, я чувствовал себя богаче Креза и Мидаса, вместе взятых. А богатый Грис, как это кое-кому скоро предстояло узнать, являлся Грисом чрезвычайно опасным.

Глава 2

      Бог ты мой, босс, — изумился таксист, — вы что, ограбили этот банк? — Он так и таращился от изумления, подсобляя мне и закидывая увесистый тюк с деньгами в такси.
      Мы тронулись, миновали почтовое отделение Буйюк, поплутали по объездной дороге и устремились вверх по крутому подъему к Большому базару. Через каждые пять ярдов таксист приговаривал: «Ну и ну!»
      Примерно после тридцать пятого «ну и ну» и многократных ударов такси о ручные тележки, после чего их владельцы яростно грозили нам вслед кулаками, я заметил, что мы движемся в южную сторону и что скоро нам придется взбираться на улицу Ткачей. Не говоря уж о том, что она недостаточно широка для такси, если мы намеревались вернуться в Афьон, нам бы вообще следовало ехать в противоположном направлении, чтобы перебраться через Босфор в азиатскую Турцию.
      — Эй! — окликнул я таксиста, заглушая вопли пешеходов. — Ты не туда едешь!
      Он нажал на тормоза и остановился. Да и, пожалуй, как раз вовремя. Такси заехало носом в корзинную лавку, и ее хозяйка барахталась в груде упавших корзин.
      — Ну и ну, — проговорил таксист. Он сидел как болван. Я хлопнул его по макушке. Он обернулся, протянул руку через спинку сиденья и попытался поднять лежавший у моих ног тюк с деньгами. — Ну и ну, — повторил он. — Это и правда ваше, офицер Грис?
      — Конечно, мое, — отвечал я. — И каждую неделю я могу получать столько же. А теперь давай-ка разворачивайся и поезжай домой! У меня есть дела, а дорога далека — двести восемьдесят одна миля.
      В окна машины стучали. Я решил это дело уладить. Опустив одно из окошек, я выставил наружу стволы обреза, направил их в небо и жахнул. Это не возымело желательного действия, наоборот, привлекло еще больше народу. Но моя «аппаратная» выучка крепко сидела во мне. Я сунул руку в мешок, вытащил полную пригоршню жалких турецких грошей и швырнул их над головами собравшихся, целясь как можно дальше.
      О чудо! Тут же вокруг образовалось достаточно свободного места, чтобы мы могли развернуться, пока людишки подбирали рассыпавшиеся куруши.
      Таксист умело воспользовался ситуацией, и вскоре мы уже ехали своей дорогой.
      — Машина! — возбужденно проговорил он. — Она там, в Бейоглу. Держитесь, я вас вмиг доставлю туда.
      Такси с ревом промчалось мимо Египетского базара, свернуло в основной поток на подходе к мосту и вскоре уже с грохотом неслось по мосту Галата, отделяющему Золотой Рог от Босфора.
      Проехав вереницу фабрик, изрыгающих дым, и покружив по каким-то сомнительным переулкам, мы наконец очутились в местечке, бывшем, возможно, когда-то поместьем, но теперь — gecekondu, что означает «заложенный ночью» и представляет собой поселок из самых захудалых лачуг, построенный на государственной земле с целью ее приобретения.
      Пробуксовывая в грязи и мусоре, такси приблизилось к тому, что когда-то, возможно, было конюшней, но теперь скреплялось воедино главным образом хибарками из листового железа, которым это строение служило задней стеной.
      — Позвольте, я буду вести переговоры, — попросил таксист Ахмед. — И набросьте-ка на тюк с деньгами куртку или еще что-нибудь. — Он вышел из такси и приблизился к двери.
      Я сделал то, что он просил. А кроме того, глядя на субъектов, ошивавшихся вокруг, перезарядил свой обрез. Боги, вот это были трущобы!
      Вскоре таксист вернулся и сделал знак, чтобы я вылезал. Тщательно заперев машину, он зашептал:
      — Вот что, не издавайте никаких криков восторга и ничего такого. Это настоящая находка. Когда-то это поместье принадлежало генералу. Он был очень известный человек. У них нет никакого представления о ценности машины, поскольку ее покупали тогда, когда лира стоила в сто раз меньше того, что она стоит теперь. Поэтому не надо кричать «хуццах». И фуражку в воздух бросать не надо. Торговаться предоставьте мне.
      Я согласился. Пригнувшись и пройдя сквозь каменный полуобрушившийся туннель, мы вошли в темное помещение. Послышалась громкая возня и пронзительный птичий крик. Вокруг с шумом летали встревоженные куры. Мои глаза постепенно привыкли к мраку, и я различил какой-то массивный корпус, покрытый ветхим армейским брезентом. И этот брезент был сплошь усеян куриным пометом. Справа я услышал нечто вроде злобного хихиканья. Там стоял древний старикашка с носом, как птичий клюв, и совершенно беззубый. Смех его мне напомнил о дьяволе Манко.
      Из боковой двери суетливо выбежала хозяйка. За юбку ее цеплялись двое голеньких ребятишек. Она была очень толста и очень грязна.
      — Где машина? — шепнул я Ахмеду.
      — Да вот же, — указал он. — Не пытайтесь задирать брезент. Я уже все проверил. Она в полном порядке.
      Я все-таки заглянул под брезент и увидел настолько спущенную шину, что сквозь резину проступал обод колеса. Я прошел чуть дальше… и вздрогнул: прямо в глаза мне смотрел орел! Ярко-красный, с простертыми крыльями и… с рогами! Он был намалеван на дверце.
      — Генерал происходил из знатного турецкого рода Гок, — прошептал таксист. — Один из его предков, Култегин, — герой Турции. В его гербе есть изображение этого орла. Хорош, верно?
      Я отпустил край брезента и вытер пальцы о солому — к ним пристал куриный помет.
      — Что же там за машина? — спросил я.
      — «Даймлер-бенц», — шептал Ахмед. — Только поймите правильно. Он стоит тут уже более четверти века. К нему нужно слегка руки приложить.
      Тут подала голос чумазая женщина. Она словно подхватила разговор, который еще не окончился.
      — И ни курушем меньше!
      — Мне нужно взглянуть на регистрационные документы, — сказал Ахмед. — Откуда мне знать, что они действительны?
      — Тут они, тут, — она сунула руку в карман передника, — и хозяйка машины я. Меня вам не провести! Я была у него кухаркой, и машину мне отдали за невыплаченное жалованье. Вот вам все бумаги, пожалуйста. И можете спорить хоть до хрипоты — не уступлю ни пиастра! Знаю я вас, мошенников. Эта машина имеет историческую ценность. Генерала застрелили прямо там, на заднем сиденье.
      — Я думал, она пуленепробиваемая, — шепнул я Ахмеду.
      — У него окно было опущено, — пояснил Ахмед и обратился к женщине: — Ну что ж, ладно, ханим. Если такое дело, то мы ее берем.
      — Постой, постой, — зашептал я, потянув его за рукав, — ведь эта штука и ездить-то даже не сможет!
      — Я же велел вам не показывать вида, что вы возбуждены, — прошептал Ахмед, отталкивая мою руку. — Из-за вас она еще больше цену вздрючит.
      Я застонал про себя. Вот куда уйдет моя недельная прибыль. На эту груду утиля!
      Ахмед и женщина крепко пожали друг другу руки.
      — Я подпишу эти бумаги, как только увижу деньги, — сказала она.
      Ахмед повернулся ко мне:
      — Держите ключи. Я не хочу прикасаться к вашим деньгам. Бегите и принесите двадцать тысяч лир.
      Я обалдел. Я чуть не рассмеялся, но вовремя вспомнил о его предостережении. Потом выбежал, развязал тюк с деньгами, взял столько, сколько мог ухватить, запер такси и бегом вернулся в сарай. Меня так и подмывало захохотать во все горло. Ведь двадцать тысяч лир — это всего лишь двести американских долларов!
      Древний старикан стоял на том же месте и ехидно посмеивался.
      Ахмед взял подписанные бумаги, отсчитал женщине в руку двести банкнот по сто лир и сказал, что за машиной приедут.
      — Пришлось мне из-за вас поволноваться, — сказал он, когда мы тронулись в обратный путь. — Я уж боялся, что вы выдадите себя и она поймет, что мы фактически крадем у нее машину.
      — Почему так дешево? — спросил я. — Это же цена ее места на свалке металлолома.
      — Кажется, генерал выступал не на той стороне, — отвечал Ахмед. — Он пытался устроить контрпереворот и вернуть султана на трон. Но что там говорить — мы ведь занимаемся машинами, а не политикой. Нам нужно на улицу Йолкузаде, на станцию техобслуживания, где мне рассказали об этой истории.
      Вскоре мы оказались в более цивилизованной части Бейоглу — районе Стамбула на северной стороне бухты Золотой Рог. Мы въехали на ветхую станцию обслуживания, где стояло множество грузовиков в разной степени запущенности.
      К нам подошел дюжего вида турок, и они с Ахмедом отошли в сторону. Ахмед показал ему регистрационные документы. Они тихонько поговорили, и вдруг этот дюжий турок взревел во весь голос:
      — Но я же сам туда ездил и смотрел ее! Ей нужны новые шины, новые шланги, новые сальники, новые выхлопные трубы, новая обивка, а из коробки передач надо выбросить дохлого кролика! Я возьмусь за это не меньше чем за…
      Ахмед пытался заставить его говорить потише и увел совсем далеко. Вернувшись наконец, он сообщил мне:
      — Я все-таки сбил цену. Он приведет ее в рабочее состояние, но требует плату вперед. Дайте мне пять тысяч этих стольников.
      — Пятьсот тысяч лир?! — Я воззрился на него, разинув рот.
      — Ну да. Деталей для таких машин больше не делают, а если они требуются, то их изготовляют вручную. Это же только пять тысяч американских долларов. Хозяева-то ее теперь мы. Нельзя нам ее там оставлять просто так. С полицией будут неприятности.
      Я понял, что меня нагрели.
      — Ну же, — поторапливал он, — я помогу отсчитать.
      — Нет, — отказался я. — Кроме меня никто не прикоснется к моим деньгам. — Я стал доставать пачки из тюка, который уменьшился в результате этого больше чем наполовину. Ахмед принес большую корзину и увез отсчитанные деньги на тележке.
      Ну ничего, это только разовый расход. Я могу в любое время позвонить в афьонское отделение банка и потребовать еще.
      Мне не давала покоя мысль: как же действительно выглядит машина под этим слоем куриного помета?

Глава 3

      Путями непобедимого Александра, дорогами древних римлян, завоевавших Восток, по широким большакам, проложенным крестоносцами при осуществлении своей священной миссии, я мчался назад в Афьон. Старый «ситроен» с Деплором с планеты Модон за рулем, возможно, и нельзя было сравнить с лошадьми, покрытыми золототкаными попонами, которые носили на себе гигантов истории, когда те вторгались в Азию, зато скорость у него была побольше. Ему были безразличны крики людей, их грозящие кулаки, с помощью которых они всегда, с начала времен, протестовали против захвата Анатолии и ее опустошения, сопровождаемого кровопролитием. При нашей скорости 90—100 миль в час другие шоферы, погонщики ослов и верблюдов не очень-то осмеливались вставать у нас на пути. Мы гнали слишком быстро, чтобы они успели записать наши номерные знаки, а даже если бы и успели — все равно они были всего лишь отребьем, недостойным презрения победителя.
      Суждено было свершиться кое-каким переменам.
      Они начались в тот момент, когда в поле зрения показался грубый и воинственно устремленный в небо шпиль Афьон-Карахисара. Морозный воздух плато, лежавшего на высоте трех тысяч футов, был кристально чистым, и крепость на нем высотой семьсот пятьдесят футов торчала, как палец Бога, готового вести за собой в небеса. В сем ясно виделся мне приказ делать то же самое.
      — Где мне найти Мусефа и Торгута? — крикнул я шоферу. Этих двоих борцов когда-то отделал Хеллер.
      Въезжая на бешеной скорости на окраину города, он крикнул мне в ответ:
      — Не видал их с тех пор, как они вышли из больницы. Другие тоже, я думаю, не видели.
      — Найдешь их, понятно? — скомандовал я. — И прямо сейчас!
      Впереди у глинобитной лачуги из местного такси высаживался пассажир с козой. Ахмед притормозил и быстро перебросился несколькими словами с местным каменотесом.
      Вскоре мы проехали по переулку и оказались в трущобах на задворках. Пройдя по замусоренному дворику, Ахмед постучал в шаткую дверь. Немного погодя она чуть-чуть приоткрылась. Водитель вернулся к такси.
      — Они там. Никого не хотят видеть.
      Я сунул в карман пригоршню лир и вылез из машины.
      — Запри, чтобы никто не смог добраться до денег, и пойдем — вышибешь дверь ногой. Я буду рядом, за тобой.
      Успокоенный тем, как я сжимаю обрез, Ахмед сделал то, что ему было велено, после чего предусмотрительно отступил в сторону. Я крикнул внутрь хибары:
      — Эй, я пришел предложить вам работу!
      Изнутри послышался какой-то быстрый шорох — ну прямо как будто там бегали крысы. Затем голос:
      — Мы вам не верим, но все равно заходите.
      Я вошел. Комната, темная и грязная, скорее походила на земляную нору, чем на жилище человека.
      Мусеф и Торгут стояли в дальнем конце комнаты. Каждый из них стал тенью того, чем был прежде, потеряв, наверное, фунтов сто, отчего желтая кожа обвисла, приобретя сероватый оттенок. Одежду свою они, вероятно, продали, потому как одеты были в лохмотья. Предо мной стояли двое громил, для которых настали трудные времена. Как раз то, что мне было нужно.
      — Как поживаете? — спросил я.
      — Он спрашивает нас, как мы поживаем, — бросил Мусеф Торгуту. — Он что, слепой — как ты думаешь?
      — Что ж, скажи ему, — посоветовал Торгут. — У него в руках двустволка.
      — С тех пор как этот проклятый борец с наркотой уделал нас, никто больше не хочет нанимать нас для избиения своих врагов. Этот (…) погубил нашу репутацию, — пожаловался Мусеф.
      — И все своими паршивыми приемчиками, когда мы не ждали, — вторил ему Торгут.
      Они говорили о Хеллере. Они все еще верили в то, что я им сказал — будто он работал на управление по борьбе с наркотиками. Я почувствовал к ним нежность.
      — У меня есть для вас постоянная работа, — сказал я. — Хочу вас нанять, чтобы вы заставляли прислугу у меня на вилле шевелиться как следует. Они неряшливы и плохо справляются со своими обязанностями: подают холодный кофе и теплую дыню, не кланяются, не целуют мне ноги.
      — Хотите, чтобы мы их убили? — спросил Мусеф.
      — Нет, от вас требуется вот что: позаботьтесь о том, чтобы, как только я шевельну хотя бы мизинцем, они пулей срывались с места и услужливо носились вокруг и при виде меня кланялись три раза, а когда я ухожу, целовали мне ноги.
      — Мы можем поучить их свинцовыми трубами? — спросил Торгут.
      — Нет, лучше плетками, — сказал я. — А если потребуется — кулаками. Будете сменять друг друга, но один должен всегда дежурить у моей двери. Всегда быть при оружии и, если кто-то, кого я не хочу видеть, попытается проникнуть в дом, стрелять в него. — Они так ненавидят Хеллера, что уж ему-то никогда не бывать у меня в доме.
      — Кормежка будет? — спросил Мусеф.
      — Все что вам захочется, — пообещал я. В конце концов, эти расходы лягут на базу, а не на мой карман. — Буду даже платить вам время от времени.
      — Хвала Аллаху! — сказали оба разом.
      — И вот еще что, — добавил я. — Если со мной и моими деньгами что-нибудь случится, то мой друг, самый могущественный банкир в Турции, имеет приказание не жалеть никаких расходов, чтобы вас разыскать и пристрелить.
      — Упаси Аллах! — в один голос сказали оба.
      — Только в том случае, если прислуга на вилле станет радовать меня, а я и мои деньги будем в полной сохранности, — продолжал я, — вы получите теплое местечко. — Я швырнул пригоршню лир на пол. — Вот, купите себе одежду, и жду вас у себя на вилле.
      О, как они накинулись на эти лиры! Подобрав их, они стали на колени и поклонились. Я сделал над их головами милостивый знак и вышел.
      Кое-каким переменам все же суждено было свершиться!
      — Езжай, езжай! — велел я водителю, и мы погнали через весь город, по дороге мимо шпиля Афьон-Карахисара, в сторону гор, на виллу.
      Мы въехали во двор. Нас даже не встретил привратник. Ха, они не догадывались о том, что их скоро ждет. Но целил я все же не в прислугу. БМВ оказался на месте, значит, Ютанк у себя. Я громко постучал ей в дверь и крикнул:
      — Это я, открой! У меня для тебя есть новость. — Я знал, что это подействует, и не ошибся.
      Она открыла.
      Двое мальчишек сидели на полу, раскрашивая книжку с картинками. Я сказал:
      — Я только что посовещался с моим банкиром. Он говорит, что, если моими кредитными карточками будут еще пользоваться, мое финансовое положение станет скверным. А потому, если ты сделаешь по кредитным карточкам еще хоть один заказ, пусть даже на пачку сигарет, — я указал двустволкой на мальчиков, — я застрелю их.
      Она в упор посмотрела на меня, увидела победную решимость в моем пристальном взгляде и сказала:
      — Ты бы это смог, (…), уж точно.
      — Конечно, можешь не сомневаться, — заверил я ее. — Если тебе понадобятся деньги, можешь за ними приходить ко мне и… подползать на коленях. Тебе понятно?
      Она хлопнула дверью. Но я-то знал, что она поняла. Придет, куда она денется, и на коленях будет ползать передо мной.
      С этим я управился.
      Я заплатил Ахмеду за день работы двести банкнот по сто лир. Двадцать тысяч лир — это больше, чем он получал за месяц. Он салютовал двумя кулаками с зажатыми в них купюрами, такой удивленный и довольный. Но ведь, по сути, он был мне единственным другом на этой планете, всегда абсолютно надежным. Когда дело касалось его, негоже было скупиться, даже если мой денежный тюк становился от этого легче.
      Сегодня мне пришлось заехать еще в одно место. Там я положил свои деньги в сейф и, надев контрольную звезду и взяв последний мешок, пошел по туннелю на базу.
      Боги, как же удивились антиманковцы, увидев меня! Когда я вошел в помещение, где находился их экипаж, все повскакивали на ноги.
      — Когда мы вернулись назад, — заговорил Стэбб, насупив брови и тыча в мою сторону зауженной кверху головой, — то узнали, что ангарщики сделали платформу полой и экипаж «Бликсо» набил ее чем-то! Я знал, что с весом у нее какая-то лажа.
      — И чем же они ее набили — вам сказали? — поинтересовался я.
      — Они этого не знали, — отвечал капитан Стэбб, — а вот вы — знаете.
      — Сгущенным шотландским виски, — нашелся я. — Они заполнили ее сгущенным шотландским виски, нужным мне для подкупа чиновников. Но у меня плохие новости.
      — Держу пари, что так оно и есть, — молвил Стэбб. — Мы тут бились об заклад: кое-кто считает, что вы провернули это дело и хапнули себе всю добычу.
      — А на самом деле, — лихо врал я, — камеры, где хранится золото, находятся в земле на глубине двух миль и далеко за пределами действия фронтового «прыгуна». Меня чуть не схватили. Пришлось пустить в ход и бластик, и полицейский режущий пистолет, пришлось стрелять из обоих стволов обреза. Можете сами убедиться, какой он черный. Но путь я себе расчистил и вот — вернулся.
      — Да, — вставил один из механиков, — тут нужно столько хладнокровия…
      — Уж это точно, — согласился я. — И перед тем как несправедливо обвинять меня в том, что я увиливаю от расплаты со своими подельниками, взгляните на это. Когда я узнал, что золото для нас недосягаемо, я схватил то, что мог, и дал деру.
      Я передал им тяжелый мешок искусственных самоцветов.
      Они высыпали часть его содержимого на стол и уставились на меня. И вот что скажу я вам: в ярком искусственном освещении камни, конечно, заиграли и засверкали.
      — Только посмотрите! — воскликнул пилот, держа в руке большой лжеизумруд.
      — Глядите сюда! — крикнул механик, пересыпая из ладони в ладонь горсть синтетических бриллиантов и бракованных стеклянных рубинов.
      — Все они ваши, — важно сказал я. — Разделите их между собой, как вам заблагорассудится. В знак высокой оценки вашей верной помощи и чтобы компенсировать вам отсутствие золота, я все это до последнего камушка отдаю вам.
      — Замечательный вы человек, Грис, — сказал капитан Стэбб с увлажнившимися глазами, — хоть вы и офицер!
      Высшей похвалы у этих пиратских подонков не было.
      Я вернулся к себе, и с губ моих не сходила ухмылка.
      — Грис, — обратился я к своему отражению в зеркале, когда раздевался, чтобы воспользоваться заслуженным сном, — теперь уже ничто не может тебе помешать. Все трудности для тебя — всего лишь мухи, и с хитростью да с деньгами ты можешь их — раз! — и прихлопнуть. Даже Хеллера с Крэк.
      Я улегся в кровать, и снились мне сны, кровавые и зверски приятные.

Глава 4

      Я проспал за полдень, избавляясь от напряжения последних дней. Проснулся. Оделся в новый спортивный костюм красного цвета. Дежурил Мусеф. У Карагеза под глазом красовался синяк, зато, несмотря на такое позднее время, кофе, принесенный мне на завтрак, оказался горячим, дыня — холодной и яйца — в полном порядке.
      Вокруг меня произошли заметные перемены. Это было чудесно.
      Не имея под рукой непосредственных планов, я решил, что мне лучше заняться сбором информации. Такую хорошую отговорку для себя находишь, когда в определенный момент чувствуешь себя слишком самодовольным, чтобы заниматься каким-то серьезным делом. И потом, ну как же заранее не посмаковать страдания тех, кому совсем уже скоро предстояло корчиться в муках.
      Впервые у меня под рукой оказались обе видеоустановки. Работая сразу с двумя экранами, я имел возможность получить гораздо более точное представление о реакциях и действиях Крэк и Хеллера, когда они смотрели друг на друга.
      Сначала я обратился к экрану графини Крэк. Но и без второго прекрасно разглядел, как она нынче выглядит. Она же мыла окно! Ее отражение в стекле на фоне мрачного утра в туманный нью-йоркский день было довольно ясным. На ней был космический комбинезон, а волосы она убрала под одну из бейсбольных кепочек Хеллера.
      В оконном отражении что-то двигалось справа от нее. Кот. Он сидел на рабочем столе и умывался.
      Что ж, мытье кабинетных окон, уж конечно, мне ничем не грозило. Если бы я мог всего лишь достаточно долго держать Хеллера и Крэк в простое, не давать им делать ничего серьезного, то однажды меня уведомят в том, что сообщения Хеллера не имеют никакого значения и что можно их обоих благополучно убрать. Так что мойте, графиня, окна. Это у вас получается просто прекрасно.
      У нее за спиной различалось что-то еще: кто-то стоял неподвижно, глядя ей в спину.
      Оказалось — Изя.
      Крэк почувствовала его взгляд. Последним движением руки покончив с окном, она обернулась. Изя попятился. Потом опустился на край кушетки и… заплакал!
      — Ну-ну, Изя, — сказала Крэк. — Что такое случилось на Земле?
      Изя еще немного похлюпал носом, потом проговорил приглушенным голосом:
      — Вы слишком красивы, чтобы жить в офисе.
      Красива? В космическом комбинезоне и бейсбольной фуражке, которые были ей велики? Что это Изя задумал? Какую-нибудь аферу, не сомневался я. Мне очень хотелось дождаться и увидеть, какую же именно.
      — Но, Изя, ведь этот офис красивый, — возразила Крэк
      — Нет-нет, — запротестовал он, — красивый, но для вас недостаточно. Вы заслуживаете великолепной квартиры.
      Она, похоже, призадумалась, потом заявила:
      — Ну что ж, у меня есть кредитная карточка. Может, я смогу с ее помощью снять такую квартиру.
      У меня тут же волосы встали дыбом.
      Затем Изя изрек нечто такое, что просто согрело мне сердце. Все же я в сущности сознавал, что он надежный и истинно верный человек.
      — Нет, нет, нет! — возразил он. — Я отвечаю за мистера Джета. Коль дело касается квартир, то я их буду снимать. Пожалуйста, пообещайте мне, что вы этого не сделаете. Ничего достаточно красивого вы бы не нашли.
      Я не мог взять в толк, за чем он охотится — за комиссионным вознаграждением, что ли?
      На видеоустановке Хеллера я видел только лифты и коридоры. Но вот появился офис. Хеллер только что туда вошел. Посмотрел на Изю, спросил:
      — Что стряслось?
      Изя снова плакал на обоих экранах, беспомощно указывая на Крэк.
      — Дорогая, — сказал Хеллер, — пойди, пожалуйста, в «комнату для размышлений» и прибери там. Закрой дверь, чтобы я мог выяснить суть дела, не то он снова захочет спрыгнуть откуда-нибудь раньше, чем я успею отговорить его от этого.
      — Что стряслось, Изя? — спросил он опять, когда Крэк закрыла дверь.
      Вытирая глаза ладонью, тот запричитал:
      — Бармен считает, что она кинозвезда или скоро будет ею. Люди из рекламного агентства, что у нас по коридору, пристают ко мне, чтобы я упросил ее участвовать в конкурсе «Мисс Америка» — они бы тогда заключили с ней контракт, чтоб использовать ее в рекламе кока-колы. Бац-Бац твердит, что она самая красивая женщина на планете. А я… я неудачник и поэтому заставляю ее, бездомную, жить здесь.
      — Что ж, — сказал Хеллер, — купите квартиру или еще что-нибудь.
      Изя снова зарыдал:
      — В том-то вся и штука. Мы почти ничего не получаем от операций с ценными бумагами. Налоговая служба докучает нам, но мы не в состоянии им платить. И когда совсем недавно я зашел сюда и увидел ее опять, то понял, что обрекаю ее на нищету и убожество. Это так меня угнетает, так угнетает, что просто невмоготу!
      — Похоже, я вас понял, — сказал Хеллер. — Пойду и немного разбогатею.
      Изя привел меня в изумление. Мне казалось, что он придумал какое-то исключительно ловкое надувательство, но этот тип вдруг вскочил, замахал руками и крикнул:
      — Нет, нет, нет! Не пытайтесь убедить кого-нибудь снова в вас стрелять, чтобы получить за это вознаграждение. Это слишком опасно!
      — Придумаю что-нибудь другое, — засмеявшись, пообещал Хеллер.
      — Ну вот, вы отнимаете у меня мою работу, и поделом мне. Но прошу вас, очень прошу: обещайте мне, что не сделаете никакой глупости!
      — Постараюсь — только это я и могу пообещать, — ответил Хеллер.
      Крэк вышла из соседней комнаты, засовывая в наволочку подушку. Изя тут же рванулся к двери и убежал.
      — Что все это значит? — удивилась Крэк.
      — Он считает, что ты слишком красива, — отвечал Хеллер. — Но и я так считаю. Особенно с нью-йоркской сажей самой высшей марки на носу.
      Она запустила в него подушкой. Он поймал ее на лету и, возвращая ее, поцеловал графиню. Оба моих экрана вспыхнули ярким светом.
      Но Хеллер недолго удерживал Крэк в объятиях. Он отпустил ее и направился к бару, а графиня осталась стоять, глядя ему вслед. Хеллер поднял газету, которую, должно быть, кто-то читал до него, и стал ее просматривать.
      — Деньги, — бормотал он про себя. — Деньги, деньги, деньги. Эта планета вертится не на оси. Она вертится на деньгах! — Передо мной промелькнула страница с комиксами, и я не успел разобрать, что там теперь происходит с. Багзом Банни.
      Вдруг он остановился. Реклама. В ней говорилось:
 
       $ АТЛАНТИК-СИТИ $
       $ $ИМНЕЕ КАЗИНО $
       $ НЕЗАБЫВАЕМОЕ ЗРЕЛИЩЕ $
       $ КАЗИНО $
       ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОСТАНОВКА!
       Вас угнетают новогодние счета?
       ЛЕЧИТЕСЬ РУЛЕТКОЙ!
       $ $ $ $ $ $ $
 
      Хеллер поднял голову:
      — Ты слишком много работаешь. Мы едем в Атлантик-Сити.
      Она перестала складывать в шкаф вещи и с испугом посмотрела на него:
      — Что? И чтобы на этой планете твоя работа осталась незаконченной?
      — Да нет же, нет, — сказал он. — Не в Аталанту на Манко, а в Атлантик-Сити в штате Нью-Джерси. И вымой лицо. Мы сработаем чисто.
      — Где это? — спросила Крэк, подходя к нему.
      Он показал ей рекламу. Далее в ней говорилось:
 
       БЕСПЛАТНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
       КЛОУНЫ
       ОБЕЗЬЯНЫ
       РОК-ГРУППА «ДИНГЛ-ПУП»
       ПЕВИЦА МАММИ БУМП
 
      — О, — обрадовалась Крэк. — Я знаю ее. И мне бы хотелось с ней встретиться — чтобы узнать ее мнение о весенних модах.
      Позади них послышался голос:
      — Дома кто есть? — Это явился Бац-Бац. В руке он держал куль. — Извините, мисс Рада, но девчонки в этом магазине и слыхом не слыхивали о такой штуке, как джолт. Поэтому я взял баварский мятный ликер «Мятная Моча» и шампанское. Но, думаю, с этим ликером лучше смешивать виски. К шампанскому-то даже и кот не прикоснется — уж больно в нос шибает.
      — Где припарковался? — спросил его Хеллер. — Мы едем в Атлантик-Сити. — Он поднес к его глазам рекламу.
      Бац-Бац взглянул на нее, провел пальцем до конца страницы и указал Хеллеру на последнюю строчку объявления:
 
       КОРПОРАЦИЯ КАЗИНО СКАЛЬПЕЛЛО, НЬЮ-ДЖЕРСИ
 
      — Это мафия Атлантик-Сити, — заявил Бац-Бац. — Может, и не особо влиятельная, но жестокая. Если ты собираешься сорвать большой куш, мне бы надо поехать с тобой — для подстраховки. Но этот (…) офицер, что дает льготы арестованным, узколобый парень: он не позволит мне и шагу сделать из Нью-Йорка. Так что будь осторожен, Джет — слышишь, что я говорю?
      — С нами будет все в порядке, — сказал Хеллер, — со мной и с моей дамой.
      — С дамой? — Бац-Бац так и вытаращился от удивления. — Ты что, и мисс Раду забираешь с собой? Боже — прошу прощения, мисс — но она слишком красива для этих панков. Они недостойны даже смотреть на нее.
      — С ней все будет в порядке.
      — Ох, Джет, — вздохнул Бац-Бац, — это (…) — прошу прощения, мисс, — не разбирают, в кого стрелять. — Он, очевидно, увидел, что на Хеллера это не производит впечатления, и сдался. Потом он оживился. — Ну, по крайней мере я не позволю, чтоб она ехала двести пятьдесят миль в этом (…) — прошу прощения, мисс, — такси. Ход у него неважный. Я позвоню в Восточный вертолетный аэропорт на Тридцать четвертой улице и закажу вам места на вертолете, а потом отвезу на аэродром. У них есть новый скоростной рейс на Атлантик-Сити, удобный и безопасный.
      Он схватился за телефон.
      Хеллер рыскал повсюду, хватая то одно, то другое.
      Графиня Крэк вбежала в кабинет секретарши и закрылась; хочет одеться, подумал я, и собрать сумку.
      Я улыбался — по-настоящему, от всей души Мафия Атлантик-Сити. Наслышан я о ней был хорошо. Специализировалась на ограблении грузовых машин и особо везучих в выигрыше.
      Эйфория моя возросла. Дело было верное, проиграть я не мог. Если Хеллеру не повезет в рулетке, им останется ни много ни мало как расплатиться по счетам. Если же он выиграет, на них нападет мафия Атлантик-Сити и, может, они с Крэк окажутся на больничных койках. Какой прекрасный денек! Многим, возможно, погода казалась нерадостной зимней стужей. Мне же, напротив, — мягкой как никогда. Весь мир вдруг представился мне в совершенно розовом свете.

Глава 5

      Несмотря на холодный день, я вышел из дома и прогулялся по двору. Не сиделось мне дома — меня распирала энергия.
      Дежурил сегодня Торгут. Все на нем было новое: дубленка, ботинки, фуражка. Ходил он с дубинкой и выглядел гораздо упитанней. Он отвесил мне церемонный поклон. Это меня порадовало.
      Я мельком заметил кое-кого из прислуги, бледных от страха, испытав при этом истинное удовлетворение.
      БМВ уже уехал со двора, а мальчишек и след простыл. Как мило все и спокойно.
      Вернувшись назад, я, чтобы как-то скоротать время, почистил и смазал кое-что из оружия. А пока я этим занимался, в прорезь двери просунули сообщение. В нем говорилось:
      УВЕДОМЛЯЮ ВАС В ТОМ, ЧТО Я ПЕРЕНОШУ ПЕРЕДАТЧИКИ В РАЙОН АТЛАНТИК-СИТИ.
      Это повергло меня в изумление. Я и забыл, что Хеллер и Крэк улетают за двести миль — за пределы действия активатора-приемника. Но как он-то узнал об этом? Должно быть, Рат, возмещая отсутствие своего напарника Терба, установил в том офисе прослушивающие устройства. Возможно, на Хеллере и Крэк имелись и его собственные «жучки». Я очень обрадовался. Ведь Рат готов делать свое дело даже за мелочь — уж так я его запугал. Боги, дела мои явно пошли на поправку.
      Хеллер и Крэк были обречены! В любое время я мог бы отдать приказ о их ликвидации. Мне не хватало только секретного сообщения Ломбара об упразднении хеллеровского терминала связи на Волтаре. И сейчас мне оставалось лишь затормозить их деятельность в той мере, чтоб они не смогли совершить ничего, что сорвало бы планы Ломбара! А денег на это я имел вполне предостаточно!
      С терпимостью, с какой обычно смотрят на проигрывающих забег, я вновь обратился к своим экранам.
      — Но почему эти дурацкие лопасти у них наверху? — хотелось знать Крэк.
      Они оба летели в большом вертолете, рассчитанном на множество пассажиров.
      — Чтобы голове пилота всегда было прохладно, — ответил Хеллер.
      — Ой, ты дурачишь меня, Джеттеро.
      — Ну что ты, я бы не посмел. Их пилоты — очень горячие головы.
      — Уж наверняка у них нет приличных антигравитационных аэромобилей. Ты мог бы, по крайней мере, научить их делать джолт.
      — Занесу это первым в свой список, — пообещал ей Хеллер. — А ну-ка взгляни, вот и Атлантик-Сити.
      Они оба глядели теперь из окна на унылый зимний пейзаж. Серый Атлантический океан гнал свои мрачные волны на холодный безлюдный берег. Пять волноломов, служащих для развлечения купающихся, ветер время от времени обдавал холодной пеной прибоя. Вдоль пляжа стояли высотные дома и отели, окна которых в основном скрывались за ставнями.
      — Теперь послушай, — сказал Хеллер, — не называй меня Уистер. Зови меня Джонни. Сделаем вид, что я просто-напросто подцепил одну глупенькую дамочку.
      — Вот те на! — рассердилась графиня. — Почему это я не могу называть тебя «Уистер»?
      — Это имя, ну как бы сказать, пользуется слишком большой известностью.
      — Ага! Я это знала. Ты стал здесь знаменитым.
      — Слишком знаменитым, пропади оно пропадом, — согласился Хеллер. — Но сейчас не будем вдаваться в подробности. Ты просто будешь глупенькой дамочкой — и все.
      — Что-то ты хитришь, — сказала графиня.
      — Хитрю. Мы разорены.
      Крэк недоверчиво покачала головой:
      — Я могу купить все, что нам нужно. У меня есть кредитная карточка.
      — Мы не можем купить того, что нам нужно, на деньги, причитающиеся налоговой службе. Поэтому, пожалуйста, будь просто-напросто глупенькой дамочкой.
      — Я что, — заговорила графиня Крэк, — такая уж влюбленная дурочка, чтобы даже не знать, кто наш враг?
      — Здесь игорным бизнесом заправляет мафия Атлантик-Сити. Она бы не разделила твоего энтузиазма в отношении меня. Специализируются они на грабежах, но на этот раз мы ограбим их.
      — Никакого криминала, — сказала графиня.
      — Никакого. Все легально. Просто у нас, по воле судьбы, есть то, что называется «техническим преимуществом». Так вот, я могу попросить тебя сделать какие-то ставки и позаботиться — на тот случай, если что-то произойдет, — о выигранных деньгах. Итак, работает ли твое воротничковое радио?
      Она тронула что-то внутри своей куртки и сказала: «Проверка». Звук, казалось, исходил у него из воротника.
      Он тронул свой воротник и сказал: «Проверка».
      Звук, казалось, исходил у нее из воротника.
      А! Кнопочное радио Спурка! Ну ничего, им это не поможет.
      Они поднимались с мест, чтобы выйти из вертолета, и я разглядел, что на них было надето — нужная для меня деталь на случай, если они расстанутся.
      Я заморгал от изумления. Она была в белой меховой шапочке, белых сапожках, при белых же перчатках и сумочке. Брюки ее расширялись книзу и имели металлически-голубой оттенок. Но именно меховой жакет составлял «изюминку» ее наряда. Серая шиншилла! Хоть они доходил ей только до талии, зато стоил, наверное, целое состояние. Другим этот наряд мог бы показаться грандиозным. Я же счел его потрясающим — для моего кошелька.
      Хеллер был одет в серый фланелевый костюм, на голове — серая широкополая шляпа. Сейчас он облачался в пальто военного покроя из черной кожи.
      В толпе остальных пассажиров эта пара выделялась как два маяка. Мафия Атлантик-Сити без труда выследит их.
      Вертолет приземлился, и пассажиры повалили из салона, после чего вся эта праздничная толпа желающих промотать свои деньги погрузилась в поданный для них автобус.
      Атлантик-Сити рассчитывал на бурное процветание, когда — еще давно, в 1976 году по земному летоисчислению, — Нью-Джерси получил право иметь игорные казино. Но хотя в этом старом и обветшалом курортном городе построили несколько новых отелей, его прекрасные ожидания не вполне совпали с рекламной шумихой. Об этом мне рассказал один из дельцов наркобизнеса, когда я еще раньше побывал на Земле. Мафия постепенно прибрала к рукам важнейшие казино, и по причине того, что она не жаловала удачливых игроков, надежды города на соперничество с Лас-Вегасом потускнели.
      Должно быть, у них было довольно отчаянное положение, чтобы в середине зимы устраивать фантастическое представление. Эти холодные ветры с Атлантического океана, пронизывавшие насквозь прибрежный прогулочный бульвар, вряд ли способствовали притоку отдыхающих. Нет ничего печальнее зрелища курортного города в межсезонье.
      Стоило только им сойти с автобуса, как Крэк тут же заметила имя Мамми Бумп, обозначенное мелкими буквами в основании самого большого плаката на самом большом здании, где размещалось самое большое казино. Преодолев напор встречного ветра, они вошли в здание, сдали в гардероб свои головные уборы и верхнюю одежду и поднялись на бельэтаж с видом на этаж с казино. Вдоль ограды стояли столы со стульями. Хеллер выбрал один из них и уже собирался усадить графиню, но та запротестовала:
      — Нет-нет. Ты иди и делай то, за чем пришел. Я же попытаюсь проникнуть за кулисы и разыскать Мамми.
      Хеллер сел на стул и посмотрел на толпящихся внизу посетителей казино. Их было довольно много, особенно для такого раннего часа пополудни. Казино занимало обширную площадь. Прямо под ним стояли три стола для игры в рулетку. Все три рулетки крутились, метался шарик, и, хоть толпа не осаждала их, пустыми столы тоже не были.
      Хеллер повернулся и огляделся вокруг. Справа и слева от него стояли большие квадратные колонны, делая место, где он сидел, похожим на альков у ограды. Позади него открывалось очень широкое застланное ковром пространство. Справа от него в глубь отеля уходил коридор. Прямо за его спиной тянулся еще один коридор, видимо, в спальные номера.
      С ним был чемодан. Он положил его на стол и открыл. Первое, что он вынул оттуда, похоже, была счетная машинка. По крайней мере так этот предмет выглядел. Он снял с нее дно, и внутри обнаружился богато украшенный автоматический пистолет «лама», 45-го калибра. Я сначала оторопел, потом сообразил, что пистолет, спрятанный в днище этой якобы счетной машинки, не зарегистрировали детекторы нью-йоркского вертолетного аэропорта как оружие. Он проверил его и вложил в кобуру сзади на поясном ремне. Затем Хеллер снял со счетной машинки несколько зажимов и сунул их в карман. Вытащил из чемодана пачку черных пластиковых мешков для мусора и положил ее на стол. И снова я пришел в изумление. Неужели он собирался выиграть такую кучу денег? Если так, то ему бы пришлось отбиваться от всей мафиози этого города, вместе взятых.
      Хеллер вынул блокнот, в котором, если на нем писали, оставалось множество копий. На обратной его стороне имелись зажимы, и Хеллер закрепил его на колене.
      Потом открыл еще один чемоданчик с ярлыком «Никон». Где я видел его раньше? А, Линчберг! Он купил две бросовые камеры и переклеил ярлыки, и этот являлся одним из них.
      Временной визир!
      Он расстегнул его ремешки и проверил в нем батарейку. С ярлыком «Никон» этот волтарианский аппарат выглядел точь-в-точь как старая восьмимиллиметровая кинокамера.
      Хеллер повернулся к ограде, нацелился визиром вниз на первый игровой стол и приступил к делу.
      На дальней стене казино висели большие часы, в каком-то очень футуристическом исполнении, но секундная стрелка у них была. Хеллер смотрел в окуляр визира, крутил рукоятку, а потом глядел на часы и что-то записывал в свой блокнот на коленях.
      Нужен был очень натренированный глаз, чтобы суметь распознать изображение в окуляре визира, и мне потребовалось несколько минут, прежде чем я смог разобрать нечто более чем просто серию мелькающих точек. Но, приглядевшись, я все-таки сумел увидеть цифры.
      Хеллер считывал выигрышные номера этого колеса рулетки весь оставшийся день и вечер! И регистрировал их в блокноте с точностью до секунды!
      Он не мог проиграть!
      О, мафия из Атлантик-Сити убьет его, если он столько выиграет — а он непременно выиграет!
      Хеллер приступил к наблюдению за рулеткой второго стола. Он крутил рукоятку временного визира, устанавливая время на минуту или две вперед, и при этом писал, не заглядывая в блокнот, да так быстро, что я не успевал различать большинство номеров.
      Покончив со второй рулеткой, Хеллер перешел к третьей, и в это время за его спиной зазвучали голоса. Он не оборачивался. Да он уже и почти закончил.
      Я распознал хрипловатые интонации Мамми Бумп и ее столь заметный американский акцент.
      — Мэр? О, я-то пришла вовремя, дорогая. Но супруга устроила ему такой скандал, что он ничего не мог сделать. Вот почему я пью здесь, на этой свалке. И если они сегодня не явятся с нашей зарплатой, никакого представления не будет. Шайка бандитов!
      Хеллер закончил и повернулся. Не успела Крэк представить его, как Мамми сказала:
      — Стало быть, это и есть тот самый морячок. О, здорово ты, я вижу, умеешь выбирать их, Рада. — Она обратилась к Хеллеру: — Как поживает Флот?
      — Надеюсь, нормально, — отвечал Хеллер и вежливо усадил их обеих за стол.
      — Значит, Бонбакс Теллер распорядился, — заговорила Мамми. — Что ж, я рада. Мне он не по карману. Может, мне тоже найти морячка и зажить семейной жизнью? Как, хорошо тебе нынче платят, молодой человек?
      — Давно уж не получал от Флота жалованья, — ответил Хеллер.
      — Э, да это же никуда не годится, — возмутилась Мамми. — Значит, нас теперь двое. Если эти бандиты не раскошелятся… Так, так. Мы, кажется, не одни.
      К столу подошли двое крепких парней. Один сказал:
      — Что это ты делаешь со своей камерой, сынок?
      — Пленки в ней нет, — сказал Хеллер.
      — Можно нам посмотреть? — поинтересовался второй детина.
      Хеллер открыл ее перед ними:
      — Видите? Никакой пленки.
      — Ладно, — продолжил детина, — но все-таки убери ее подальше, паренек. Мы тут никому не позволяем снимать. А это что? Счетная машинка?
      — У меня есть система, — стал объяснять Хеллер. — На тех экранах появляются номера, и я их складываю.
      Первый детина издал лающий смех и взглянул на другого, словно говоря: «Ну, вот, еще один!» Второй сказал:
      — Знаешь, вычисляй что хочешь и как хочешь, парень, но машинку убери. Развлекайся.
      — О, непременно, — сказал Хеллер.
      — Ну, ребятки, мне пора. Сегодня днем мы даем только два представления, и если нам не заплатят, то вечером не будет ни одного. Морячок, не угостишь ли ты нас обедом где-нибудь около шести?
      — С огромным удовольствием, — отвечал безукоризненно воспитанный флотский офицер, поднимаясь вместе с дамой.
      — Я буду на сцене вон там, в конце зала, — сообщила Мамми. — Так что придется вам поднапрячь слух.
      Она ушла, и Хеллер снова уселся за стол.
      — А она очень мила, — сказала графиня.
      — Ты еще милей, — молвил Хеллер. — А теперь слушай внимательно, глупенькая дамочка. Вот твой список. Время замечай вон по тем большим часам на стене — с золотыми купидонами. Держи тысячу долларов. Спустись к тому окошку и купи фишек на всю тысячу. Потом иди к столу и делай ставку. Ставь только на целые числа. Ни в коем случае не ставь зараз более двухсот восьмидесяти пяти долларов.
      — Почему?
      — Выигрыш на целом числе — тридцать пять к одному. Твои выигрыши не должны превышать десяти тысяч долларов зараз. Налоговая служба берет на заметку тех, кто выигрывает более десяти тысяч долларов, а меньшие выигрыши ее не волнуют. Поэтому всякий раз как выиграешь, обналичивай фишки. Затем переходи к другому столу и снова ставь на целое число.
      — Просто какая-то софистика, — недоумевала графиня. — А что это за список?
      — Выигрышные номера с их временем по часам для каждой из трех рулеток. Почему-то вся игра прекращается в десять двадцать один вечера. На всех рулетках. Но до тех пор выигрышные номера — это те, что в списке. Да, вот тебе пластиковый мешок. Если твоя сумочка будет уже лопаться от денег, клади их сюда. Ну как, готова?
      — И чем больше мы выиграем, тем скорее сможем вернуться домой? — спросила графиня.
      — Правильно.
      — Иду, — решилась графиня.
      Она сразу же пошла покупать фишки, но Хеллер, засунув остальные мусорные мешки себе за пояс, сдал чемодан в гардероб, купил фишек и пошел к другому столу.
      Графиня понаблюдала, пропустив пару конов, чтобы разобраться во всех тонкостях игры, поискала в своем списке только что выигравшую цифру этого стола, удостоверилась в том, что она как раз совпадала с цифрами в ее списке, взглянула на время и поставила несколько фишек общим достоинством в двести восемьдесят пять долларов на цифру, что следовала дальше по списку, — на «зеро».
      — Наш шарик катится и катится, — проговорил человек за колесом. — Неведомо, куда закатится. Все ставки сделаны.
      Металлическое жужжание шарика замедлилось. Он забежал в номер 5, затем со стуком провалился в ячейку 0. Крупье лопаткой сгреб все ставки, за исключением стоявшей на нуле, в одну кучку, сделал подсчет и передвинул стопку фишек графине. Она живо забрала их, прошла к окошку кассы и, получив деньги, бросила девять тысяч девятьсот семьдесят пять долларов в мешок, решив, видимо, с самого начала обойтись без сумочки.
      За другим столом Хеллер поставил на 13, и этот номер выиграл. Забрав свои фишки, он пошел и обменял их на деньги, которые положил в свой мешок. Он тоже решил обойтись без таких несоразмерных вещей, как карманы.
      Взглянув на часы, графиня проследовала к другому столу, бросила взгляд на список и сделала ставку на цифру 5. Она выиграла. Отнеся фишки в кассу и обналичив их, она сложила в мешок еще девять тысяч девятьсот семьдесят пять долларов.
      Так они и ходили то туда, то сюда, все время меняя столы.
      Я был уверен, что кто-нибудь обратит на них внимание. Толпа была довольно густой и не слишком плохо одетой. Но Хеллер явно выделялся в своем сером костюме, шелковой голубой рубашке и шелковом шейном платке в горошек. Он был выше и волосами светлее любого из собравшихся в казино мужчин. Туника, что была на графине под мехом шиншиллы, ярко-синего цвета с оттенком металла, хорошо сочеталась с расклешенными брюками, и хотя была совсем простой, без всяких там оборочек и складочек, графиня выделялась подобно модели под светом прожекторов среди мехов и неэлегантных платьев всех остальных собравшихся женщин.
      Сколько же они будут так ходить? Пока хозяева казино не поумнеют?
      Примерно через час к Хеллеру подошли двое. Один из них оглядел его с головы до ног и полюбопытствовал:
      — Сколько лет тебе, парень?
      — Достаточно, — ответил Хеллер.
      — Ребята до восемнадцати сюда не допускаются. Удостоверение личности есть?
      — Тут оно, — сказал Хеллер. Он достал из кармана водительские права и паспорт и отдал их проверяющему.
      — Джонни Каттиво, — прочитал один из администраторов. — Двадцать два года.
      — Эй, — сказал другой, — у Фаустино в шайке есть один Каттиво. Случайно, не родственник?
      — Мы не ладим, — сказал Хеллер. — Я не смог подобрать к нему нужный ключик.
      Двое администраторов посмотрели на Хеллера как-то странно, вернули ему документы и удалились. Я вдруг припомнил, что Каттиво был членом группы налетчиков, пытавшейся в Сприпорте, ночью, похитить Хеллера.
      Между тем полусонный крупье за столом номер два встрепенулся: до него вдруг дошло, что графине уже заплатили несколько раз. Он просигналил служащему за рулеткой. Тот неожиданно бросил свой шарик в направлении, противоположном движению колеса, и совсем уж очевидно запустил руку под стол, где, вероятно, находилось магнитное устройство, могущее повлиять на результат.
      Номер оказался именно тем, на который поставила Крэк, — 5. Хеллеровская система срабатывала, даже если за рулеткой мошенничали.
      Трое мужчин и женщина сообразили, что Хеллер всегда выигрывает, и начали помещать свои фишки рядом с его — сразу же вслед за ним. На первый раз Хеллер спустил им это, и все они выиграли. Но уже на следующий, за другим столом, он, все еще преследуемый этой четверкой, поставил фишку достоинством в тысячу долларов на ложную цифру и сделал это довольно демонстративно. Она проиграла, и сопровождающие перестали ходить за ним по пятам.
      От кассы к рулетке и снова к кассе. Большие мешки становились полней и полней.
      У окошка одной из касс графине пришлось подождать. Внезапно в клетушку кассира быстро вошли двое вооруженных охранников и передали ему дипломаты с деньгами. Кассир расписался за них и расплатился с Крэк.
      Туда и сюда, туда и сюда! Выигрыш, выигрыш, выигрыш, выигрыш, выигрыш!
      К половине шестого мешки у обоих уже распирало. Они встретились, и графиня сказала:
      — Нелегкая работенка. Может, теперь пообедаем?
      Я так увлеклась, что даже не слышала Мамми. Да еще эти новые сапоги — ноги в них просто горят! Вот уж не знала, что нужно протопать миль пятьдесят, когда по стоянно выигрываешь!
      — Хорошо, — согласился Хеллер. — Подзаправимся и снова вернемся к игре. Не думаю, что в каждом из этих мешков больше полумиллиона. Но если сегодня мы доведем свой выигрыш до двух миллионов, то вытащим Изю из его трясины.
      — А деньги здесь не кончатся? — спросила графиня.
      — Я видел, как их носят сюда из банка или других казино, — ответил Хеллер. — И потом, это проблема хозяев этого заведения. Давай поедим.

Глава 6

      Мамми Бумп уже застолбила большую кабину в дальнем углу просторного роскошного ресторана. Увидев Хеллера и Крэк, она помахала им, подзывая. Те побросали мешки на полукруглое кожаное сиденье красного цвета и уселись по обе стороны от артистки.
      — Я не слышала, как ты пела, — сказала Крэк.
      — А я и не пела, — ответила Мамми. — Пока нам не заплатят, мы будем бастовать. Нас в шоу всего-навсего тридцать человек, но, мафия не мафия, а мы с ними справимся. Четыре других казино принадлежат той же самой компании, и там завтра забастуют. Давайте-ка закусим. А то до фазанов в желе еще, наверное, далеко.
      Поскольку время было раннее, обслуживали быстро. Им принесли обработанных горячим паром морских моллюсков и зажаренных омаров. Хеллер показал Крэк, как пользоваться вилкой, щипчиками для клешней и остроконечным инструментом для извлечения мяса омара. Мамми увлеклась моллюсками и даже не заметила, что Рада Парадис Крэкл из Сонной Лощины, штат Нью-Йорк, считает довольно-таки некультурным отсутствие в ресторане электрических вилок, щипчиков с отсасывающим плунжером и специальных распылителей для придания пище пикантности.
      Крэк принимала все это с веселой доброжелательностью.
      — Если представить себе, что это поход с ночевкой в палатке, — сказала она, тыча вилкой в шикарный, богато украшенный зал ресторана, — это, пожалуй, даже забавно. А морская еда — просто объедение. Они что — готовят ее прямо на берегу? Я ощущаю вкус морской соли.
      — Ее ловят в море, — ответил Хеллер.
      — Правда? — удивилась графиня. — Я думала, что разводят в особых цистернах. Так у них, стало быть, есть и корабельщики, которые рыбачат? Послушай, Джеттеро, я вот только что вспомнила: с принцем Каукалси прибыло несколько корабельщиков. Наверное, они здесь и поселились. Отсюда и название Атлантик-Сити. Мамми, у тебя на все есть ответ. Скажи, было такое дело?
      — Можешь не сомневаться, уж я-то на все знаю ответ, — проговорила Мамми. — Вот почему я советую вам заказать пирожки с вишневой начинкой. Сама-то я сижу на диете и сладкого остерегаюсь. Зови-ка официанта, морячок. Я обойдусь половинкой пирога с кокосовым кремом — чтобы было что запивать моим кофе.
      Наконец, позаботившись полностью о своей диете, Мамми со вздохом откинулась на спинку сиденья.
      — Ну что ж, благодаря тебе, морячок, приговоренная к смерти насытилась своим последним обедом. А теперь расскажите-ка мне, ребята, чем это вы там занимались?
      — Я мучилась, — сказала графиня Крэк. — Когда идешь играть в рулетку, Мамми, никогда не надевай новых сапог. Надевай старые гимнастические туфли.
      — Мисс Бумп, — обратился к ней Хеллер, — вам бы не хотелось немного разжиться деньгами?
      — Лучше спроси, любят ли пчелы мед. Что за глупый вопрос! А что ты хочешь мне предложить?
      — Ограбить мафию Атлантик-Сити.
      — Хорошее дело, — одобрила Мамми. — Рулетка — игра честная. Тем более что эти бандиты, хозяева казино, не только не заплатили нам, но еще и посадили на мель. Я могла бы получить работу в кино, но из-за этих вот бандюг отказалась, прельстившись обещанным высоким заработком, а теперь когда я еще его получу — зимний сезон тянется долго.
      — Хорошо, — сказал Хеллер. — У меня есть список выигрышных номеров на всю оставшуюся часть вечера для игорных столов один, два и три, что находятся в казино наверху. Играйте на них так, как я вам скажу, и вы сможете получить десять процентов от выигрышей.
      — Правда? Ты что, провидец? У тебя есть система?
      — Система есть, — подтвердил Хеллер и поведал ей, как она действует и как нужно получать деньги при каждом выигрыше. Он достал стопку черных мешков для мусора и попытался всучить ей тысячу долларов в качестве стартового капитала.
      Но Мамми посмотрела на раздувшиеся мешки, валяющиеся на сиденье, открыла один, заглянула внутрь и извлекла оттуда толстую стопку банкнот. Она затолкала их себе за вырез платья, потом подумала и взяла еще одну пачку.
      — Десять процентов? — весело проговорила Мамми. — Можешь считать, морячок, что сделка заключена.
      Она поднялась и поспешила из ресторана, причем обилие съеденного за обедом ничуть не мешало ей быстро передвигаться.
      Поднялась и графиня. Она подхватила два пухлых мешка и пошла из зала, сопровождаемая Хеллером, который встал еще раньше, чтобы дать пройти Мамми. По пути графиня заинтересовалась выставленными на общее обозрение фотографиями нескольких мисс Америка, победивших на конкурсах красоты в Атлантик-Сити в предшествовавшие годы.
      Хеллер подошел к кассе, чтобы заплатить по счету. Ему уже положили сдачу, как вдруг его руки мелькнули в молниеносном движении.
      Он повернулся.
      Левая рука Хеллера перехватила запястье официанта в красном пиджаке, державшего автоматический пистолет Хеллера 45-го калибра.
      Этот официант вынул его, конечно, из кобуры, что висела у Хеллера сзади на поясном ремне!
      Но пальцы, сжимавшие пистолет, уже ничего не чувствовали. Хеллер крепче сжал запястье официанта, и пистолет вывалился в его правую руку.
      Официант, который, судя по шелковой рубашке, вовсе и не был никаким официантом, смотрел на Хеллера страдальческим взглядом. Было ясно, что только хватка Хеллера не давала ему свалиться.
      — Я ничего не заказывал, — вежливо и невозмутимо проговорил Хеллер. Он вложил свой пистолет в кобуру сзади под пиджаком, похлопал по груди и по бокам «официанта», засунул руку ему под пиджак и вытащил из наплечной кобуры никелированный револьвер «таурус 38 специал» со самовзводным механизмом. Большим пальцем руки он щелкнул фиксатором барабана, вывел его наружу, проверил, как он заряжен, и возвратил на место — все делая только одной рукой. — Благодарю вас, — сказал Хеллер, — за то, что вернули мне пистолет, который я обронил. — Он положил «таурус» к себе в карман.
      — Ваша сдача, сэр, — напомнил ему кассир.
      Хеллер все еще удерживал «официанта» за руку. Тот казался парализованным. Повернувшись, Хеллер взял долларовую купюру, вложил ее в вялую ладонь и сомкнул на ней податливые пальцы. Когда он отпустил «официанта», тот едва не рухнул на колени, но совладал с собой и зигзагами потащился назад, на кухню.
      Крэк ушла уже слишком далеко и не видела, что произошло.
      Хеллер догнал ее, и они поднялись по широкой, устланной ковром лестнице на бельэтаж, заняв свое прежнее место в алькове за столиком. На этом уровне было совсем безлюдно, но внизу казино кишело от вечерних посетителей, одетых лучше, чем дневные, и гораздо более многочисленных, составлявших калейдоскоп разнообразных красок.
      — Посмотри-ка туда! — оживленно проговорила графиня Крэк.
      У стены, на высоком табурете, за спинами крупье игорных столов один, два и три сидела Мамми Бумп, держа деньги в одной руке и списки с номерами рулеток в другой. Вокруг нее сгрудились артисты ее варьете. Каждому из них она давала ряд номеров и деньги для ставок, а кое-кому — черные пластиковые мешки.
      Она задавала работу своим артистам.
      — Подружка твоя что надо! — расхохотался Хеллер и повернулся к Крэк: — Видишь тот коридор прямопозади нас? Положи там свои мешки с деньгами и посиди на них, дай отдохнуть своим красивым ножкам. Я же побуду здесь и понаблюдаю за стрижкой волков.

Глава 7

      Вокруг столов для игры в кости толпились играющие. Открылись клетушки с игрою «бросок удачи». Зажжужали бесконечные ряды игральных автоматов. Громкоговорители то и дело сообщали выигравшие номера какой-то еще игры. Но внимание Хеллера целиком сосредоточилось на столах с рулетками.
      Маленький шарик все бегал и бегал по кругу, и где он остановится, среди всей пестрой публики в точности знали лишь Хеллер и артисты. Они немедленно ставили на выигрышные номера.
      Поскольку артистов было много и они без конца менялись, другим игрокам за столами не оставалось шансов цепляться за чужой сюртук.
      Поток актеров к кассам не прекращался. Среди них сновал молодой человек, у которого было больше волос, чем лица, и Хеллер присматривался к нему. Вдруг этот парень повернулся и огромными прыжками поскакал по лестнице бельэтажа, неся большущий черный мешок. Помедлив у ограды, он глянул вниз на Мамми и указал на Хеллера. Та кивнула. Парень приблизился к Хеллеру и заговорил:
      — Это вы, стало быть, моряк с магическим кристаллом. Я Том-Том, ударник рок-группы «Дингл-Пуп». Мне не дают играть, потому что я умею считать только до четырех. Вот они и поставили меня собирать деньги и приносить их сюда. Куда их положить, приятель?
      Хеллер указал на Крэк, сидящую внутри заднего коридора сразу же у входа. Графиня приняла у него мешок. Том-Том замер как столб, уставившись на нее.
      — И что же? — спросила графиня.
      — Да нет, ничего, извиняюсь, я просто… просто удивился, что ли. Вот уж не знал, что в этом деле участвует Мисс Америка. Простите. Я мигом вернусь и принесу еще. Гораздо больше.
      — Джеттеро, — сказала она, прикоснувшись к своему воротнику, — почему так много девушек на этой планете носят одно и то же имя?
      Хеллер, находясь в тридцати футах от нее, у ограждения бельэтажа, принял ее сигнал. Он тронул свой воротник и сказал:
      — Это, возможно, имя какой-то семьи, в честь которой назвали страну.
      — Видишь ли, я видела фотографии в вестибюле ресторана, так вот: две или три из них очень похожи на девчонок из провинции Аталанта. Видимо, кто-то из окружения принца Каукалси привез сюда своих жен. Он тут приземлился, Джеттеро?
      — Он, очевидно, приземлился на континенте в океане, а континент ушел под воду, когда растаяли полюсы или что-то в этом роде. Оставшиеся в живых добрались до местечка, имя которому Кавказ, это рядом с Турцией, но туда нельзя, потому что там русские держат их в плену и не позволят им перейти на сторону врага.
      — Ну, тогда многие из них, должно быть, поплыли на запад и выбрались на сушу где-нибудь здесь, — предположила Крэк. — Спасибо за разъяснение.
      Хеллер внимательно следил за боковой дверью казино. В нее как раз только что вошли вооруженные охранники с ящиками наличных. Они разнесли свою ношу по клетушкам кассиров. Деньги, очевидно, доставлялись сюда из других казино.
      Хеллер возобновил наблюдения за артистами, сновавшими мимо Мамми то к игорным столам, то к кассам. Том-Том забирал всю выручку, кроме их кровных десяти процентов. И вот он снова примчался наверх еще с одним пухлым мешком. Он направился прямо к Крэк, передал ей свою ношу, снова воззрился на нее в немом благоговении и, воскликнув «Боже!», умчался в игорный зал.
      — Эти люди производят славное впечатление, — проговорила графиня Крэк в свое радио. — Я не понимаю, почему те, кто спасся с принцем Каукалси, не могли принести с собой больше цивилизации, когда они сюда приплыли.
      — По правде говоря, — высказался Хеллер, — это побережье — очень суровый край для тех, кто на него высаживается. Когда читаешь об этом, волосы встают дыбом. Что, кстати, напоминает мне о том, что ты сейчас сидишь на четырех мешках денег и будут еще. Опыт общения с местными жителями подсказывает мне, что кто-нибудь может попытаться нас ограбить. Посмотри вокруг — может, найдешь какое местечко, где бы припрятать деньги. Всего лишь тактическая предосторожность.
      Вряд ли — дело было посерьезней. Взгляд Хеллера выделил пару крепких парней, тех самых, что интересовались его документами. «Официант», теперь уже без красного пиджака, подошел к ним, недолго поговорил, и парни взглянули на бельэтаж, на Хеллера.
      У боковой двери снова возникла оживленная суета. Это вооруженные охранники прибыли с новой партией денег для касс. Поскольку банки уже не работали, это могли быть деньги только из других казино.
      Графиня Крэк неторопливо зашагала по короткому коридору, тыча рукою в стены и пытаясь открыть какие-то двери.
      Наверх прибежал Том-Том с новым мешком денег, и она, вернувшись, приняла их у него. Ударник снова уставился на нее, еще раз воскликнул «Боже!» и ринулся прочь.
      Графиня вернулась к проверке стен коридора. Она обнаружила большую квадратную панель, подавшуюся на прикосновение. Крэк отступила на шаг и прочла небольшую табличку: «Желоб прачечной».
      Она слегка нажала на секцию: собственно, это была открывающаяся в обе стороны дверца люка с петлями; наверху, просунула голову внутрь и увидела вертикальный канал, уходящий футов на шестьдесят вниз, квадратный, примерно пять на пять футов в сечении. Внизу различался бетонный пол — вероятно, прачечной.
      Она вернулась к мешкам и снова уселась на них.
      Хеллер наблюдал за новой доставкой ящиков с деньгами: охрана подзаправляла пустеющие кассы.
      Артисты становились результативней. Снова Том-Том взлетел по лестнице, снова отдал графине мешок, снова промолвил привычное «Боже!» и снова умчался в зал.
      Хеллер взглянул на стенные часы. Мало-помалу время ползло вперед. В зале опять охрана, привезшая деньги, опять циркуляция очередей из артистов и музыкантов Мамми. Все так же бежали по кругу шарики трех рулеток, закатываясь в предсказанные лунки. Наверх опять и опять прибегал Том-Том, принося мешок за мешком, и убегал, неизменно воскликнув: «Боже!»
      Время ползло все дальше, а место графини на штабеле из мешков становилось все выше. Хеллер смотрел, как в зале растет и растет количество крепких парней.
      Очевидно, назревала критическая ситуация.
      И вот наконец в боковую дверь снова вошли охранники и, подойдя к человеку в смокинге, принялись что-то ему объяснять, покачивая головами. Явились они с пустыми руками. Пришла еще одна группа охранников, сделала то же самое и покинула казино. Мужчина в смокинге тут же направился к кассам и поговорил с одним из кассиров. Взяв несколько денежных купюр, они заперли кассу и передвинули очередь к той, что была по соседству, перенеся в нее оставшиеся деньги.
      Маленькие шарики катились с неизменным звенящим жужжанием. Мужчина в смокинге закрыл и вторую кассу, перебросив очередь в третью. Они консолидировали оставшиеся средства.
      Было восемнадцать минут одиннадцатого. Мужчина в смокинге быстро обошел крупье за тремя столами. Каждый из них что-то сказал своим игрокам. Рулетку за каждым столом прокрутили еще один раз, а затем все их закрыли зелеными покрывалами.
      Было десять двадцать!
      По внутреннему вещанию объявили последний номер, выигравший в «кено», после чего другой уже голос проговорил:
      — Дамы и господа, казино закрыто!

Глава 8

      Умолкли звуки всех прочих игр и игровых автоматов. Игравшие, приутихнув на минуту-другую, заговорили и двинулись к последней действующей кассе.
      Выстроилась длинная очередь. В ней люди стояли, держа в руках свои фишки. Мужчина в смокинге и двое кассиров принимали их, выдавая наличные. На компьютере в кассе только мелькали цифры.
      У кассового окошка стоял еще один игрок из артистов. Кассир выдал ему все, что осталось от денег, затем повернулся к мужчине в смокинге и что-то сказал. Обернувшись снова к окошку, он принялся что-то писать на листке почтовой бумаги. Потом подал его артисту.
      Внезапно радио внутреннего вещания заговорило снова:
      — Дамы и господа, к сожалению, мы вынуждены объявить, что ваши фишки будут приниматься в обмен на долговые расписки. Пожалуйста, соблюдайте порядок.
      Поднялся гвалт. Но все три кассира стали принимать фишки и выдавать долговые расписки. Взад и вперед вдоль очереди клиентов прогуливались крепкие парни с суровыми лицами.
      Вошел кто-то с улицы, какой-то игрок в костюме фиолетового оттенка, и завопил:
      — Все казино на бульваре закрыты! Кто-то ограбил все банки! — Охрана тут же выдворила его из здания.
      — Дамы и господа, — заговорило радио, — будьте спокойными, не препятствуйте движению очереди.
      Том-Том прибежал наверх с последним своим мешком, отдал его графине Крэк, молвил «Боже!» — теперь уже в последний раз — и только его и видели.
      Очередь — крепкие парни внушали ей уважение — быстро продвигалась вперед, отдавая фишки за долговые расписки.
      Хеллер заглянул за колонну на лестницу. Внизу у ее начала тоже стояли крепкие парни, их было двое. Он посмотрел в коридор, тот, что шел под прямым углом к коридору, в котором сидела Крэк. Там тоже стояли двое. Хеллер оглядел пространство бельэтажа. В дальнем конце, блокируя выход, стояла еще одна парочка дюжих парней. Явно его ожидание слишком уж затянулось. Он оказался в ловушке!
      Очередь внизу у кассы сильно подсократилась. Казино все больше и больше пустело. Но к крепким парням присоединились новые, вероятно, из других закрытых уже казино.
      На Хеллера снизу вверх взирало множество глаз. Наконец несколько дюжих парней двинулись к лестнице.
      — Милая, — сказал Хеллер, тронув свой воротник, — ну как, ты нашла местечко, где бы припрятать деньги?
      — Да, дорогой.
      — Ну что же, пожалуй, пора тебе взяться за дело. У меня такое предчувствие, что кое-кому это не по душе.
      У кассы осталось совсем немного народу. Было вполне очевидно, что администрации нежелательны посторонние свидетели и ей нужно, чтобы их выпроводили из здания и они разъехались как можно быстрее.
      Я поздравил себя. Пикантная получилась история. Я даже принялся сочинять послание с выражением удивления, которое послал бы Хеллеру и графине в больницу: «Дорогой Джеттеро! Я поражен известием о том, что вы находитесь в морге Атлантик-Сити…»
      Мое внимание привлекла графиня. Она отправляла мешок за мешком через створчатое окно в желоб прачечной. Но ведь там будут искать в первую очередь! Администрации казино стоит только спуститься в прачечную и вывезти все денежки на тележке.
      Хеллер смотрел, как последний игрок, пожилой человек, получает свою расписку. Он настаивал, чтобы на ней поставили штамп. В стихшем теперь казино его голос звучал очень ясно, несмотря на большое пространство зала и удаленность этого человека от Хеллера. Он получил свою печать, и двое крепких парней проводили его к выходу. Двое других закрыли и заперли за ним дверь.
      Пара у лестницы бельэтажа направилась в сторону Хеллера.
      — Дорогая, — проговорил Хеллер в отворот пиджака, — не высовывайся и позаботься там о деньгах. Кажется, туземцы перестали быть дружелюбными.
      — Ладно, дорогой, — ответила графиня и протолкнула в желоб последний мешок.
      Я подумал, что она юркнет в ближайшую комнату, но она поступила самым поразительным образом: вытянула вверх руки, ухватилась за карниз и просунула ноги в створчатое окошко. И, словно забрасывая удочку, кинула свое тело в желоб! Расставив в стороны йоги и тормозя ими о стенки шахты, она заскользила вниз. На глубину, в шестьдесят футов! Со скрипом терлась кожа ее сапог о стенки стального желоба. Только и мелькали стремительно убегавшие вверх секции шахты. Выпав из отверстия, она с глухим стуком рухнула на груду своих мешков в просторной прачечной комнате.
      Крэк оглянулась вокруг. Столы прачечной были уставлены машинами, кроме одного. Там лежала партия еще не стиранного белья. Она спрыгнула с горы денег, обнаружила стопку чистых белых мешков и быстро принялась запихивать в них свои черные.
      Хеллер переместился на то место, где она сидела раньше. Он видел лестницу, видел пространство бельэтажа, видел длинный коридор, ведущий в глубь отеля.
      — У тебя все нормально, дорогая? — проговорил он в воротник.
      — Просто отлично, Джеттеро, — отвечала графиня, не переставая работать.
      — Смотри, милая, сиди там как мышка. Думаю, кое-кто, попытается отпраздновать Четвертое июля уже в январе.
      — А что случилось четвертого июля? — поинтересовалась графиня, засовывая очередной мешок с деньгами в белый бельевой мешок.
      — Кажется, они возражали против того, чтобы англичане высадились на побережье для сбора налогов. Они очень не любят расставаться с деньгами, а потому, дорогая, уж позаботься о них как следует.
      — Не беспокойся, Джеттеро.
      Хеллер повернулся. За его спиной в конце коридора появились двое. Он заметил у ограждения большую тахту с массивными креслами по бокам. Когда эти двое, приближавшиеся к нему по бельэтажу, были еще футах в тридцати, Хеллер вышмыгнул из коридорного прикрытия, прокатился кубарем по полу и оказался у тахты. Одним рывком он сдвинул ее, подтолкнул к себе оба кресла и распластался на ней. Теперь он был защищен от огня под любым из возможных углов.
      Двое подходивших громил остановились и вытащили пистолеты. Один из них крикнул:
      — Эй, выходи-ка, браток. Денег тебе из здания все равно не вынести. Отдай-ка их лучше.
      — А если я не отдам? — откликнулся Хеллер.
      — Тогда тебе может не поздоровиться, — пригрозил один из них. — Мы знаем, что у тебя есть пушка. Брось-ка ее сюда, чтобы нам не пришлось стрелять.
      — А пули вам тоже нужны? — спросил Хеллер.
      — И пули, конечно.
      — Тогда ловите одну. — Хеллер прицелился из револьвера «таурус», отобранного у «официанта», и выстрелил. Пуля пробороздила ковер.
      — Черт! — вскрикнул один из парней и вскинул пистолет.
      Хеллер выстрелил в стену, и пуля, отрикошетив, просвистела по казино. Он выстрелил снова, и плафон над их головами взорвался, осыпав их градом стекла.
      — Кровь Христова! — взвизгнул кто-то из них.
      Хеллер все стрелял.
      Двое охранников перемахнули через балюстраду бельэтажа и приземлились на столе для рулетки. Но поспешили слезть с него поскорее и дали деру.
      Хеллер юркнул назад. Он не видел той пары, что приближалась по коридору, где недавно лежали деньги. Он наблюдал на углом, вдававшимся в бельэтаж.
      Там появилась голова, а под ней пистолет.
      Его револьвер щелкнул впустую. Хеллер отбросил его и вытащил свою «ламу 45». Потом внезапно привстал и выстрелил в стену перед головой. По казино раскатисто прокатился мощный гул выстрела револьвера большого калибра. Хеллер на мгновение выглянул, чтобы оценить результаты выстрела. Головы там уже не было. Но слышались голоса.
      — Это желоб прачечной.
      — Так загляни же в него, болван.
      — Черт! Да там не меньше ста футов. Внизу ничего не видно.
      — Тогда загляни в эти (…) комнаты, идиот!
      Захлопали двери.
      Из длинного коридора послышалась итальянская речь. Один убеждал другого пройтись по нему, а тот возражал.
      Хеллеру виден был весь коридор до конца. Виден в прицел «ламы». Он прицелился в большой стеклянный плафон, находящийся на расстоянии ста пятидесяти футов, сделал поправку на тяжесть относительно медленно летящей пули и выстрелил.
      За оглушительным треском выстрела последовал звон разбивающегося стекла и лавиной сыплющихся вниз осколков.
      С того конца коридора жахнул лающий выстрел.
      Пуля глухо врезалась в верхнюю часть тахты, и тут же послышался звук выстрела из коридора.
      Сбоку из коридора крикнули по-итальянски:
      — Передайте капо, что денег здесь нет!
      Из длинного коридора в ответ прозвучало:
      — Вы везде посмотрели? Он мог бросить их в желоб. В прачечную заходили?
      — Игнасио туда спускался. Там никого. Мы все обыскали. Они исчезли.
      Воцарилось молчание — и надолго. Было очевидно, что никому не удастся добраться до выгодной позиции, откуда они могли бы прикончить Хеллера. Им оставалась только атака в лоб.
      Внезапно заговорило радио:
      — Послушай-ка, парень! Возможно, нам тебя здесь не достать. Но в то же время тебе не выбраться оттуда, где ты сейчас, а если бы ты и смог, тебе ни за что не уйти отсюда с таким наваром и никуда не скрыться. Тебя хочет видеть капо.

Глава 9

      Хеллер тронул свой воротник. — С тобой все нормально, дорогая?
      — Все отлично, Джеттеро.
      Хеллер, не поднимая головы, крикнул в длинный коридор на сносном итальянском:
      — Вы дадите мне заложника и оставите мне оружие, и тогда поговорим.
      С другого конца коридора послышались голоса, там разгорелся спор.
      — Ты пойдешь!
      — Почему я?
      — Послушай, как сын капо Джоббо Пьегаре я приказываю тебе от имени моего отца пойти по этому коридору и сдаться в качестве заложника!
      — Только не я! — взвизгнул другой. — Если вам так хочется, чтобы у него был заложник, идите сами, дон Джулио!
      — Если не возражаете, — крикнул им Хеллер, — я возьму сына капо.
      Пререкания вспыхнули с новой силой. Потом наконец послышался голос:
      — Дева Мария! Ну почему кто-то еще не может быть его (…) сыном?!
      — Вы его сын. А мы нет.
      В коридор осторожно ступил человек. Понимая, что стрельбы не предвидится, он робко, по стеночке двинулся по бельэтажу с диванной крепостью у ограждения. Остановившись, он оглянулся и крикнул:
      — Эй, вы там, только без глупостей! В спину никому не стрелять! — Позаботившись об этом, он снова пошел вперед.
      Хеллер подпустил его на расстояние шага. Парню было около тридцати: шелковый смокинг, рубашка, отделанная на груди кружевами, лицо типичного сицилийца. Это был тот самый человек, который распоряжался передачей денег из кассы в кассу. Хеллер сидел, распрямившись и наведя свою «ламу» подошедшему в грудь. Он вынул «беретту» из его плечевой кобуры под смокингом и сунул себе в карман.
      — Думаю, мы прекрасно поладим, дон Джулио, — проговорил Хеллер. — Никого еще не подстрелили — пока, — и будет стыд и срам, если вы окажетесь первым. Ну как, даете мне слово, что отведете меня к своему отцу и ни к кому другому?
      — Клянусь могилой любовницы моего отца, — сказал дон Джулио. — Будьте добры, поставьте эту штуку на предохранитель. Я могу споткнуться. Что-то у меня сегодня вечером немного дрожат колени.
      — Как вам будет угодно, — сказал Хеллер и, сдвинув предохранитель, упер дуло пистолета дону Джулио в ребра. Потом повернул его вокруг и компанейски возложил руку ему на плечи, держа большой палец у точки на шее, нажав на которую он мог бы вызвать у дона Джулио временный паралич, после чего разрешил сыну шефа вести его куда надо.
      Они направились к лифту. Дон Джулио вызвал кабину, и они спустились на второй этаж. Дон Джулио свернул в коридор, где, похоже, были не спальные номера, а офисы. Они дошли до конца, и дон Джулио постучал: сначала дважды, потом еще три раза. Дверь отворилась.
      Это был отличный офис, очень просторный, отделанный, видимо, желтой кожей. На полу лежал дорогой ковер. Висящие растения придавали комнате странный вид — делали ее похожей на джунгли.
      За очень большим рабочим столом сидел человек очень маленького роста. В комнате находилось еще несколько мужчин — в шляпах, руки в карманах, опрятные, но очень смуглолицые. Итальянцы.
      — Мой отец, — внушительно произнес дон Джулио. — Капо Джоббо Пьегаре, верховный руководитель группы Атлантик-Сити. — Он искоса посмотрел на Хеллера. — Извиняюсь. Не знаю, как вас зовут.
      — Каттиво, — сказал Хеллер. — Джонни Каттиво. К вашим услугам, — добавил он с учтивой формальностью, все еще говоря по-итальянски.
      — Садитесь, — разрешил капо, махнув рукой на желтое кресло для посетителей, обращенное спинкой к комнате.
      — Спасибо. Я уже сегодня насиделся, — сказал Хеллер. — По-моему, нам с вашим любезным сынком лучше остаться здесь, у стены.
      — Просто хочу, чтобы вам было удобно, — сказал Джоббо Пьегаре. — Итак, с вашего разрешения, мы перейдем к делу, Я не знаю, как вы подкупили крупье, чтобы они всегда останавливали рулетки на выигрышных номерах, но это все старая история. Где бабки?
      — Это ведь мой выигрыш — разве нет? — спросил Хеллер.
      — Согласно обычаю и закону, — сказал Джоббо, — мне следует допустить, что так оно и есть. Однако я должен со всей деликатностью указать вам на то, что все выходы из отеля, а также и автостоянка находятся под прикрытием автоматов Хеклера и Коха, девятимиллиметрового калибра, находящихся в руках очень профессиональных охранников, которым приказано стрелять без предупреждения, если они увидят в ваших руках хотя бы одну упаковку. Они сидят на крыше.
      — Я очень ценю вашу любезность, — отвечал ему Хеллер, — но должен заметить, что вы и ваш сын, несомненно, падете под пулями сорок пятого калибра, прежде чем кто-нибудь в этой комнате успеет пальнуть из своих карманов. И вы же не знаете, где эти деньги: знаете только, что они у меня.
      Джоббо Пьегаре, поставив локти на стол и подперев подбородок руками, немного поразмышлял и сказал:
      — По закону, это то, что называется «мексиканский тупик». У вас передо мной бесспорное преимущество. Вы из этого и из четырех других казино выкачали все деньги. А без налички финансы могут прийти в расстройство. У меня есть предложение. Вы не откажетесь выслушать предложения?
      — Если они дельные, то нет, — сказал Хеллер.
      — О, это предложение дельное, — обнадеживающе произнес Джоббо. — Корпорация казино Скальпелло в целом располагает пятью прекрасными казино-отелями в этом городе, включая и этот. Им всем от восьми до двенадцати лет. В них самое современное, высшего класса оборудование. Корпорации также принадлежат тонны недвижимого имущества вокруг отелей, четверть мили прибрежного бульвара, две мили шоссе вдоль внутри-берегового фарватера, заповедник, стоянка для яхт и два пирса. Внушительно звучит?
      — Весьма, — согласился Хеллер.
      — Вы же, с другой стороны, — продолжал Джоббо, — где-то поблизости прячете несколько миллионов наличных. И вот я делаю вам предложение: в обмен на эти деньги я продам вам всю корпорацию и все ее акции.
      Меня передернуло. Неужели несмотря на все Хеллер приземлится, как кошка на четыре лапы.
      — Мой юридический советник, — продолжал Джоббо, — как раз в этой комнате. У него все договора и акции в том чемоданчике. Покажите ему, — распорядился он.
      Вперед вышел итальянец, у которого был вид образованного человека. Поправив очки, он раскрыл чемоданчик, вынул из него объемистую стопку договоров и карт и положил их туда, где Хеллеру было удобно и наблюдать за ними и не терять из виду комнату, и стал перелистывать документы. Покончив с этим, он достал из чемоданчика пачку акций, показал Хеллеру, что все они выпущены корпорацией казино Скальпелло из штата Нью-Джерси, и оставил на стуле.
      — Что ж… — начал Хеллер.
      — Правильно мыслите, — подхватил Джоббо. — Покажите ему контракт, — приказал он советнику и обратился к Хеллеру: — Я велел его составить просто на тот случай, если вам захотелось бы ознакомиться с обязательствами нашей стороны, да и вашей собственной тоже.
      Советник положил контракт на стол справа от Хеллера и подал ему ручку.
      — Вам лучше подписаться своим собственным именем, — посоветовал Джоббо, — а не Джонни Каттиво. Нам известно, что он мертв, а вы, позвольте заметить, не привидение. Когда сегодня днем мы увидели ваше удостоверение в казино, мы навели справки по компьютерной сети. Поэтому за ужином мы залезли к вам в карман. Тот парень стянул ваш бумажник еще до того, как пытался стащить револьвер. Только у одного человека мог быть паспорт Джонни Каттиво — у Джерома Терренса Уистера.
      Бандиты в комнате напряженно замерли, повынимали руки из карманов, продемонстрировали пустые ладони и отступили подальше.
      — А в вашем паспорте, — продолжал Джоббо, — и на водительском удостоверении прямо так и сказано. — Он раскрыл извлеченный из кармана бумажник и прочел: — Джером Терренс Уистер. Сам Вундеркинд к нам пожаловал! Так что, может, вы и не подкупали крупье. Может, у вас имеется система, первая в истории, которая сработала. Но как бы то ни было, сегодня вечером, да и в любое другое время, никому, даже Бринксу, не вынести эти бабки за пределы Атлантик-Сити. Поэтому лучше подпишите-ка этот контракт, по которому вы покупаете корпорацию Скальпелло целиком, — и своим настоящим именем.
      — Если вы заглянете в тот паспорт, — сказал Хеллер, — то обнаружите, что Уистеру только семнадцать лет. В отношении несовершеннолетнего контракт не имеет силы.
      — Так, я гляжу на паспорт, — сказал Джоббо, — и вижу, что у Уистера день рождения был три дня назад и сейчас ему восемнадцать. А по новым законам штата Нью-Джерси это совершеннолетие. Все абсолютно законно. Считайте это подарком на день рождения, и притом отличным подарком. Пять отелей с казино и все прочее. Здесь у меня нотариус, и он готов засвидетельствовать подписи. Вы покупаете все это за «один доллар и другие законные встречные удовлетворения». Я даже оставлю в вашем бумажнике пару тысчонок, чтобы вы могли заплатить мне доллар из своих собственных денег. И все присутствующие засвидетельствуют законность нашей сделки. Так что подписывайте и позвольте мне поздравить вас с днем рождения.
      Хеллер взял ручку и расписался. Джоббо с сыном и советником также расписались как единственные держатели акций. Нотариус все засвидетельствовал. Затем Джоббо возложил руку на контракты, придавливая их к столу, и заявил:
      — Вы их получите, как только отдадите нам деньги. Да вы не тревожьтесь. Мы тут все честные бизнесмены. Можете забрать с собой дона Джулио и, если мы не отдадим вам контрактов, когда деньги будут у нас, можете вышибить из него дух. Он же родной мой сын! Как же вы можете проиграть?!
      Хеллер дотронулся до воротника и проговорил:
      — Дорогая, тебя не затруднит моя просьба принести деньги в комнату двести один? Это на втором этаже.
      Просто смотри на цифры и стрелки. Я уверен, что с вооруженными людьми у тебя не возникнет проблем.
      Все замерли в ожидании. Наконец хлопнула дверца лифта. Послышался стук шагов. Караульный у входа, старательно демонстрируя, что руки у него пусты, осторожно открыл дверь.
      В комнату вкатилась большая тележка из прачечной, доверху заваленная мешками для грязного белья. За ней стояла женщина, с виду похожая на пожилую горничную. Это была графиня Крэк, одетая как работница отеля и с нарисованными на лице морщинами.
      — Матерь Божья! — воскликнул один из мужчин. — Я же трижды проходил мимо нее с этой тележкой, когда мы смотрели на шестом этаже!
      Но Джоббо не интересовался, кто там привез ему тележку. Он поднялся, сделал знак рукой, и советник, а с ним еще двое начали разгружать ее. Они открывали мешки для белья и заглядывали внутрь, затем один за другим поворачивали их к Джоббо. Он подошел к мешкам и, сунув руку в каждый из них, убедился, что набиты они деньгами. Джоббо просмотрел множество банкнот, чтобы удостовериться в том, что они не поддельные.
      Мешки, большие и пухлые, валялись по всему полу!
      Наконец Джоббо дважды хлопнул в ладоши и жестом распорядился закрыть мешки и снова погрузить их на тележку. Затем, снова жестом, велел двум своим людям выкатить тележку из комнаты.
      Хеллер вскинул револьвер. Но Джоббо направлялся к нему с контрактами. И когда дверь лифта захлопнулась и кабина пошла вниз, с элегантным поклоном вручил Хеллеру документы. Затем очень властно, как дирижер оркестра, он замахал руками тем, кто был в комнате, объявив по-английски:
      — С днем рождения!
      Остальные тут же запели:
 
       С днем рождения вас,
       С днем рождения вас,
       С днем рожденья, милый Вундер,
       Ну, и влип ты сейчас!
 
      И все они дружно расхохотались.
      — Убери свою пушку, Вундеркинд, — посоветовал Джоббо. — Никому и в голову не придет стрелять в тебя теперь, когда ты являешься единственным владельцем корпорации казино Скальпелло и всей ее многочисленной собственности. Три дня назад комиссия по азартным играм штата Нью-Джерси сообщила нам, что в конце недели все наши лицензии будут объявлены недействи тельными за неуплату взяток, и приказала нам продать все это кому-нибудь.
      Но, видишь ли, Вундеркинд, эту корпорацию никто бы и задаром не взял, потому как завтра в полдень банк «Граббе-Манхэттен», владелец всех закладных, первых и вторых, на все эти отели и их собственность, намерен лишить нас права выкупа закладной и сделать все это своим. Они даже заблокировали попытки формально объявить себя несостоятельными, угрожая в противном случае преследовать директоров в судебном порядке по другим счетам.
      Все выигранные тобой деньги, Вундеркинд, прошли через компьютеры как проигрыши, выплаченные неизвестным людям. И все они теперь отмыты, и следа их уже не найти. Так что ты позволил нам выполнить распоряжение комиссии по азартным играм, и теперь только тебя «Граббе-Манхэттен» будет лишать права выкупа закладной. Ты же попросту подарил нам все эти дивные миллионы, чтобы мы смогли убраться в какое-нибудь славное местечко и там уйти на покой. Так что с днем рождения, Вундеркинд. Должно быть, сама Дева Мария послала тебя сюда. Хотя, опознав тебя сегодня, мы, я считаю, оказали ей большую услугу.
      Он отошел к своему столу, взял корзинку для писем и побросал в нее свои личные вещи. Корзину отдал дону Джулио и выпроводил его за дверь. Остальные тоже вышли за ним гуськом. Подойдя к двери последним, Джоббо обвел рукой комнату и объявил:
      — Все это твое, Уистер. Все до последней мелочи. Вот только еще одно замечание: я не знаю, почему тебя зовут Вундеркиндом. В бизнесе я еще не встречал таких безголовых (…), как ты! — Он поклонился и вышел.
      Постояв с минуту неподвижно, Хеллер бросился к телефону и лихорадочно стал нажимать на кнопки.
      Когда на другом конце сонный голос ответил: «Алло», Хеллер выкрикнул только два слова:
      — Изя! Помогите!

Часть ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Глава 1

      На следующий день, когда я лежал в постели, меня то и дело одолевал безудержный смех. Я бодрствовал всю ночь из-за разницы во времени между Турцией и Атлантик-Сити и в любом случае проспал бы все утро. Но каждый раз, когда я собирался встать, живот мне сводило от хохота, и я снова падал на подушку.
      Ну и хитрец этот Джоббо Пьегаре! Надо же, какого друга я, оказывается, имел в лице этого мафиози! Меж приступами веселья я раздумывал о том, как бы мне его все-таки отблагодарить: может, послать ему чучело голубой сойки, этот козырь грабителей, установленное на золотой подставке. Или, может, убедить сенатора Шалбера представить его к награде медалью Почета Конгресса, или уговорить уполномоченного Роксентера Гробса выдвинуть его на соискание Нобелевской премии как лучшего гангстера-убийцу этого года.
      Джоббо Пьегаре был настоящим хозяином. Если и когда Ломбар Хисст завладеет Землей, этот главный мошенник станет кандидатом в управленческий штат Аппарата.
      Наконец, когда от смеха у меня уже заболел живот, я крикнул, чтобы мне принесли завтрак, и вскоре смеялся опять, увидев официанта с багровой щекой и Карагеза с синяками под каждым глазом. Экономка Мелахат, стоя в дверях с таким видом, будто ее изнасиловали, ломала руки и надеялась, что ее кофе на сей раз горяч, как положено. Мусеф и Торгут делали свое дело добросовестно. О, прекрасный был денек, холодный и нерадостный снаружи, но дома — приятный и веселый.
      Часа в четыре я зашел в свою потайную комнату и, расчехлив видеоустановки, уселся, чтобы полюбоваться дальнейшим замешательством Хеллера и Крэк.
      В Атлантик-Сити было утро. Они в великолепной спальне, в постели под балдахином из полупрозрачного материала с бантами. Должно быть, это был двухкомнатный номер для новобрачных. Вся шикарнейшая обстановка была украшена цветами.
      Хеллер поднялся с постели и вошел в богато убранную гостиную. Он потянул за шнур портьеры, и обнажилось большое венецианское окно. Очевидно, номер находился на большой высоте. Из окна открывался вид на просторы холодного скучно-серого Атлантического океана. Хеллер поглядел на неторопливые мрачные волны прибоя, разбивающиеся о безлюдные пирсы с аттракционами. На пляже было несколько бедолаг, и по ветру разносился черный маслянистый дым.
      Хеллер вернулся в спальню и раздвинул там портьеры: оттуда открылся вид на отрезок заброшенного приморского бульвара, где, за исключением телевизионной бригады, снимающей что-то на камеру, не было ни души.
      Крэк сидела на краю постели, полуодетая, с сожалением разглядывая царапины на белом сафьяновом сапоге, вероятно, оставшиеся после скоростного спуска по желобу в прачечную. Она подняла голову и сказала:
      — Им явно неизвестно, как прилично выделать кожу животных. — Она бросила сапог на пол и зашла в ванную, где занялась чисткой зубов.
      — Джеттеро, они говорят о каком-то Вундеркинде. — Рот графини был полон пены. — Кто это такой?
      Хеллер копался в чемодане.
      — Тупоголовей его в бизнесе еще никто не встречал — прошу прощения, мисс. — Он вздохнул. — Вы бы не захотели с ним знакомиться.
      Она прополоскала рот и вернулась в спальню.
      — Все это поможет нам вернуться домой?
      — Нам повезет, если мы не получим на этой планете пинка, от которого будем лететь домой все двадцать два световых года.
      Это ее слегка потрясло. Она постояла, не сводя с него глаз, и сказала:
      — Вот так штука! И вернемся как неудачники?
      Я понимал, о чем она думает: эти два поддельных «королевских указа», которые она должна была держать в секрете от Хеллера, не будут действительны, если миссия провалится. Его опять станут посылать на опасные задания, думала она, и, поскольку она никто, всего лишь заключенная Замка Мрака, они не смогут пожениться.
      — Вот так штука, — повторила она и стала одеваться. Хеллер все еще копался в чемодане, и вид у него был хмурый. Графиня Крэк надела свою шиншилловую куртку и меховую шапку, взяла свой бумажник и пошла из комнаты. У выхода она остановилась, обернулась и объявила:
      — Я хочу повидаться с Мамми Бумп. Нам нужно обсудить много всяких дел. До скорого, дорогой. — С этим она ушла.
      Вот уж о чем я меньше всего желал слышать, так это о людях, людях, людях и тряпках, тряпках, тряпках. Мне не хотелось портить себе приподнятого настроения. Я отключил ее видеоэкран. Расстроенный вид Хеллера доставлял мне чрезвычайное удовольствие.
      Он прекрасно понимал, что довел себя до финансового краха. Аккуратный серый фланелевый костюм и шелковая рубашка, очевидно, далеко не соответствовали его настроению. Он достал со дна чемодана рабочий костюм из грубой бумажной ткани. Нынче для пляжа он представлял собой подходящий стиль одежды, и, возможно, Хеллер думал провести какое-то время на песке — он время от времени поглядывал в окно на холодное серое море.
      Хеллер стал неторопливо одеваться. Самые последние моды мужской одежды из грубой бумажной ткани требовали, чтобы материал был порван, покрыт заплатами и жирными пятнами, как настоящая рабочая одежда. И сейчас Хеллер был, возможно, одет по последнему крику пляжной моды — боги, разве он не походил на бедолагу оборванца, когда глядел на себя в зеркало!
      Затем Хеллер долго-долго сидел, глядя в окно на холодное серое море. Глазам моим — какое удовольствие! Могущественный — о, как низко он пал! Он не только не смог исправить свое положение в Нью-Йорке, он стал гордым обладателем неоспоримого символа полного финансового краха. Удовольствию моему не было конца. Это не только притормозит — это отбросит выполнение его миссии назад!
      Наконец Хеллер взглянул на наручные часы. Они показывали что-то около полудня — по восточному поясному времени. Я вспомнил, что полдень — это объявленный срок лишения права выкупа закладной. Он посмотрел на дверь, затем на телефон. Я догадался, что он дожидается новостей от Изи.
      Хеллер поднялся и подошел к телефону. Снял трубку. Никакого гудка, молчание. Он нажал несколько кнопок для подключения к наружной линии. Тоже молчание.
      Ага! Я понял, что случилось. Телефонная компания отключила связь. Я ощутил бурный прилив радости.
      Хеллер положил трубку на рычаг. Затем посмотрел на ванную комнату. Зашел в нее, щелкнул выключателем — одним, другим. Ничего не произошло. Свет не зажегся.
      Ну чудеса! И электрокомпания отключила свет.
      Он повернул водопроводный кран. Ничего не произошло. Ого! Я злорадствовал — и компания городского водоснабжения отключила воду.
      Он подошел к батарее и потрогал ее. Она, очевидно, была холодна как лед. Отключили и отопление.
      Он находился в супершикарном отеле-казино в высотном здании Атлантик-Сити. Фактически был его владельцем. И его напрочь лишили всех коммунальных услуг.
      Я потирал руки: дайте только время — и даже в трубах замерзнет вода.
      Браво! Браво! Судьба вколачивала клин несчастья кувалдой — кузнечным молотом.
      Хеллер принялся расхаживать взад и вперед, изредка поглядывая на часы, потом на дверь. Один раз он воскликнул: «Да где же вы, Изя?!»
      Было двенадцать тридцать. Наверное, в комнате становилось все холоднее, потому что он набросил на плечи пальто и продолжал расхаживать по комнате, продолжал поглядывать на часы. О, я наслаждался каждой секундой происходящего.
      Наступил час. Графиня не возвращалась. От Изи ни слуху ни духу. Хеллер опустился в кресло.
      — Эх, бросили вы меня, Изя, но я нисколечко не виню вас за это.
      Он увидел поднимающийся с раскинувшегося далеко внизу приморского бульвара дымок. Хеллер подошел к окну. Что это было, он не мог разглядеть как следует. Какая-то горящая машина. Кроме того, ему мешал дым, наплывающий с пляжа. Он не потрудился пройти в гостиную и посмотреть оттуда. Я предположил, что там произошло какое-то бесчинство с грабежом.
      Час десять. Стук в дверь. Хеллер подбежал и открыл. Там стоял очень опечаленный Изя. Он выглядел еще более убогим, чем обычно. Пальтишко от Армии Спасения полиняло и лоснилось в потертых местах. Сильно потрепанный портфель был весь в дырах, в которые высовывалась бумага. И что казалось почти совсем невозможным, он выглядел гораздо печальней и удрученней, чем обычно. Хеллер впустил его в номер.
      — О, мистер Джет, — запричитал Изя, — говорил же я вам: не делайте никаких глупостей. Во всей истории бизнеса не было еще такой катастрофы. Я ведь вам твердил и твердил, чтобы вы не связывали своего имени с корпорациями. А теперь вы увязли по уши. Бизнес нужно было оставить мне.
      Хеллер опустился в кресло и взялся руками за голову, говоря:
      — Теперь я знаю это, знаю.
      — Вчера бы вам следовало это знать. Бизнес — это один из самых предательских инструментов судьбы. Но это моя ошибка. Я видел блеск у вас в глазах, а когда он у вас появляется, вы всегда уходите и ведете себя так, что люди в вас стреляют. А теперь они применили пулеметы, пушки и даже водородную бомбу. Ой, какие же кругом разрушения!
      — Я знаю, знаю, — уныло проговорил Хеллер. — Каково положение дел сейчас?
      — Есть крошечная непессимистическая новость, которой я не доверяю, и есть плохие новости — уж они-то надежные. Поэтому сначала я сообщу вам плохие.
      — Вероятно, — сказал Хеллер, — хорошая заключается в том, что меня накормят завтраком, прежде чем уничтожить. Так что давайте.
      — Вы должны были насторожиться, когда вам позволяли так долго выигрывать. Чтобы заплатить по ставкам, которые вы делали с такой безумной отрешенностью, они сняли деньги из всех казино, со всех принадлежавших корпорации банковских счетов. Они даже переслали деньги по телеграфу из Лас-Вегаса. Кроме того, они собрали деньги вперед со всех постояльцев отеля. Они исчерпали все возможные источники наличных, которые только могли, рассчитывая, что они потекут к ним назад через вас, отмытые как убытки корпорации.
      Картина ликвидности корпорации — это минус миллионы и миллионы. И ей также придется оплатить долговые расписки, масса которых была выдана в конце вечера, и таким образом мы подходим к отвратительной теме долга.
      Деньги, которые им следовало бы платить за коммунальные услуги: телефон, электричество, воду, — месяцами уплывали в их карманы. Поэтому сегодня прекратили их подачу, а вдобавок и топливного масла. Сюда даже включаются счета за бензин для обширного подвижного состава корпорации.
      Все служащие многочисленных предприятий корпорации не получают и уже какое-то время не получали зарплаты. Также отсутствует налог, удерживаемый В пользу правительственной Службы внутренних налогов.
      Деньги, отчисленные в пенсионные фонды служащих, были инвестированы в предприятия, которые таинственньщ образом прогорели, и, следовательно, нужно создавать пенсионный фонд. По всем государственным и местным налогам, включая налог с оборота, корпорация за последний год является должником. Большая часть оборудования отелей оплачивается по контрактам на временной основе, и эти компании хотят забрать оборудование назад, все вплоть до отопительных печей.
      Сейчас зима, прекращено движение яхт и ничего не плавает по внутрибереговому водному пути.
      Сейчас зима, и причалы с аттракционами никому не нужны.
      Сейчас зима, и нет отдыхающих, чтобы заполнить номера отелей.
      Хеллера охватила дрожь.
      — Это все?
      — Нет, — отвечал Изя. Он разворачивал газету. — Этот макаронник, этот злосчастный Пьегаре, должно быть, сразу же прошлым вечером разговаривал с прессой, подонок. Вы это вот видели? — Он поднес к глазам Хеллера первую полосу газеты «Нью-Йоркская грязь». В ней говорилось:
 
       «ВУНДЕРКИНД ЗАХВАТЫВАЕТ АТЛАНТИК-СИТИ
       Этот курортный город является первым американским захваченным городом с того самого времени, как индейцы отбили у сэра Уолтера Рэли Роанок в 1590 году.
       В яростной полуночной перестрелке, не остановленной ни местной полицией, ни армией, Джером Терренс Уистер, известный под прозвищем «Вундеркинд»…»
 
      — О мои боги, — простонал Хеллер, дальше уже не читая.
      — Это напечатано во всех газетах, местных и центральных, которые попались мне на глаза на стендах в Нью-Йорке, — сказал Изя. — Заголовки!
      Я от души рассмеялся. Изя считал, что Пьегаре разговаривал с прессой. Но разговаривал он с ней или нет, не имело никакого значения. Мэдисон! Добрый старый Дж. Уолтер Мэдисон, бесценный Мэдисон, это чудо ССО, имел у себя прямо под рукой компьютерный банк данных подпольного преступного мира Роксентера. Он моментально включился в дело, в считанные минуты уже давая материал средствам массовой информации. Вот это гений!
      — Есть ли вообще, — простонал Хеллер, — какие-нибудь хорошие новости?
      — По-моему, — отвечал Изя, — вам следует спуститься в зрительный зал. Там идет совещание служащих, а они составляют примерно четверть населения Атлантик-Сити. Лично у меня встреча с таким множеством людей вызывает страх.
      Хеллер распахнул свой обтрепанный пляжный пиджак из грубой бумажной ткани и прицепил револьвер. Вытащив его из кобуры, он проверил заряд.
      — Боже мой! — вскричал Изя. — Нельзя же это решать, убеждая еще большее количество людей стрелять в вас! В этом качестве вы мне будете нужны, только когда они полезут через спинки сидений, чтобы разорвать меня на куски.
      Хеллер набросил на плечи свое черное кожаное пальто, запер и припрятал чемодан и последовал за Изей в темный коридор.
      Лифты не работали, и им пришлось отшагать вниз по лестнице много пролетов. Наконец они вошли в заднюю часть большого зрительного зала, освещенного только керосиновыми лампами для кемпинга.
      Зал битком был набит тысячами людей: официантами, поварами, горничными, крупье, швейцарами и привратниками, матросами прогулочных яхт и катеров, клерками, дворниками, шоферами, летчиками, зазывалами на карнавале, полуголыми танцовщицами и всевозможным отребьем, необходимым для управления казино-отелями, причалами с аттракционами, клубами, дешевыми игорными притонами и борделями. Там присутствовали даже охранники, но они, разумеется, находились не на дежурстве и не обязаны были поддерживать порядок. Ну и сборище! Они не были членами мафии, они были работниками всех предприятий, которыми мафия завладела, приобретя контрольный пакет акций, а теперь бросила.
      Гул голосов в зале стал нарастать. Появились указующие персты и оскаленные зубы — и все, направленные в сторону Хеллера, когда он шел по проходу к сцене. Судя по выражениям их лиц, он пользовался примерно такой же популярностью, как бешеный скунс. Для меня же это был момент такого наслаждения!
      Изя поеживался от страха, держась поближе к Хеллеру, и нашептывал ему на ухо:
      — Не увольняйте их всех сразу. Они взбунтуются, и к нам придут счета из больницы. Мы не заключали с ними никаких договоренностей.
      Хеллер прошептал ему в ответ, немного в сердцах:
      — А вы вообще хоть что-нибудь делали?
      — Финансовое положение почти невероятное, — нашептывал Изя. — Я все-таки подал заявление об изменении названия корпорации. Скальпелло пользуется слишком дурной известностью. Но от этого долги ее не убавятся.
      Они взошли по ступенькам на сцену, совершенно пустую, за исключением системы парных барабанов. Изя прошептал:
      — Я не мог упросить никого из своих родственников занять какой-нибудь начальственный пост. Пускай вы владеете акциями, но я не могу допустить, чтобы вы еще глубже запутались в этом деле. Поэтому я сделал все, что от меня зависело.
      Хеллер готов был уже повернуться и встретиться лицом к лицу с угрюмой аудиторией, но Изя повел его дальше, подталкивая к правому краю сцены. Там находилась маленькая комнатушка, вероятно, артистическая уборная. Изя, перед тем как им войти, остановил Хеллера, и тот осторожно заглянул внутрь. Там вместе с Мамми Бумп и Том-Томом сидела графиня Крэк. Комнатка слабо освещалась единственной свечкой. Хеллер прошептал на ухо Изе:
      — Что делает там этот ударник? Он помогал прошлым вечером таскать мешки, но он умеет считать только до четырех.
      — Знаю, — прошептал Изя. — По этой причине я и назначил его казначеем и секретарем. Он не умрет от испуга, глядя на ужасные бухгалтерские балансы корпорации.
      Я включил видеоустановку, связанную с Крэк. С ее помощью я смог увидеть Хеллера: он заглядывал в комнату, и под свободно сидящим на нем пальто его одежка казалась каким-то рваньем. Ух, как здорово было видеть это выражение подавленности на его физиономии! Оно в самом деле развеселило меня. О, этот могучий Хеллер, как низко он пал!
      — Привет, морячок, — сказала Мамми Бумп. — Не одолжишь мне тот потрепанный рабочий пиджачок, что у тебя поц пальто? Здесь ужасная холодрыга.
      Хеллер взглянул на нее. На ней была блузка вся в блестках и широкая юбка. Будучи джентльменом, он скинул с себя пальто, снял потрепанный пиджачок работяги и подал ей. Она влезла в него и застегнулась на все пуговицы до самого горла. Ух, ну и страшно же она в нем выглядела. Как какой-то водопроводчик или что-то в таком же роде! Она действительно знала толк в одежде.
      — Итак, мистер Джет, — заговорил Изя, — поскольку вы главный и единственный владелец акций, мы можем опустить формальности собрания акционеров. Подпишите, пожалуйста, эти бумаги. — Он выложил их на боковой столик.
      Хеллер, с ручкой наготове, склонился над бумагами. Он прочитал несколько верхних строк. Мамми Бумп назначалась президентом и главным управляющим!
      Хеллер поднял лицо с округлившимися глазами. Графиня взирала на него с какой-то особой суровостью. Рукой она сделала быстрое движение, изображая подпись.
      Хеллер расписался.
      Они тотчас же поднялись — Мамми Бумп, Том-Том и графиня Крэк — и стали выходить из комнаты на сцену. С ними пошел было и Хеллер, но Мамми Бумп твердо оттолкнула его и заставила опуститься в кресло, говоря:
      — Здесь побудь, морячок, и действуй, как морской пехотинец, если они высадят на нас свой десант. Но пока я не подам тебе сигнала, не выходи.
      Они вышли на сцену, и Тот-Том рассеянно закрыл за всеми дверь. Хеллер повернулся к Изе:
      — А чего мы вообще-то дергаемся? Ведь «Граббе-Манхэттен» повесит замки на двери.
      — А, банк, — откликнулся Изя. — Видите ли, когда я позвонил в комиссию по азартным играм и сообщил им, что их распоряжение о продаже корпорации Пьегаре выполнил, они закрыли это дело и продлили лицензию корпорации.
      — Так я же говорю о банке «Граббе-Манхэттен»! — напомнил ему Хеллер.
      — Ну и я тоже, — молвил Изя. — Видите ли, я ведь мог сказать Граббе-Манхэттену, что корпорация будет продолжать пользоваться лицензией на игорные заведения. Они-то считали, что рискуют, потому что эту лицензию собирались аннулировать.
      — Это все? — спросил Хеллер.
      — Не совсем. Поскольку серьезные обвинения, которые они могли бы выдвинуть против Пьегаре, к корпорации больше не относились — ее же продали, — я сказал им: если они не продлят срока возврата займов, я формально объявлю вас несостоятельным, и тогда они потеряют все. Вот почему я не мог приехать сюда пораньше. Им нужно провести собрание банковских директоров по всем вопросам, касающимся займов на миллиард долларов или больше, и они пытались выяснить местонахождение Роксентера, что им удалось сделать только в десять часов. Но они с Гробсом находятся в Китае — налаживают мирные отношения и организуют новые нефтяные монополии, — так что им пришлось действовать без него. Я уверен, он устроит грандиозный скандал, когда вернется и все узнает, но мы получили отсрочку на все закладные корпорации.
      Графиня Крэк приоткрыла дверь и поманила их на сцену. Изя подтолкнул Хеллера вперед, а сам съежился от страха сзади, говоря:
      — Ну вы-то идите, идите. А я боюсь выходить перед этой воющей толпой!
      Хеллер вышел на сцену. Там стояла Мамми Бумп: и так высокого роста, сейчас на сцене она выглядела весьма внушительно. Я вдруг понял, почему на ее плечах оборванный пиджак работяги. Ловкий психологический прием: в нем она казалась им своей в доску. Ей удалось установить в зале мертвую тишину. Это все объяснялось ее (…) умением как артистки овладевать вниманием зрителя. Ни единой насмешки в адрес Хеллера — одни только хмурые, молчаливые лица. Эта минута для меня была испорчена. Никаких помидоров! Никаких тухлых яиц.
      Звонким голосом Мамми Бумп прокричала:
      — Позвольте мне представить вам главного акционера этой корпорации: этого надежного, этого замечательного морского офицера, который прибыл сюда на своем береговом катере, только чтобы поговорить с вами сегодня. Это звезда из звезд, друг президентов, единственный, неповторимый, настоящий Джером Терренс Уистер!
      Сидящий за системой барабанов Том-Том заработал палочками. Барабанный грохот нарастал, приближаясь к крещендо. Заглушённый им голос Мамми проговорил Хеллеру на ухо:
      — Скажи только одно: «Да, я одобряю». И поклонись. Это все. Больше ничего!
      Мощный удар тарелок — и грохот барабанов окончился.
      Вероятно, ошарашенный звоном тарелок и отупевший от вида обширной молчаливой аудитории, Хеллер громко произнес:
      — Да! Я согласен! — и поклонился.
      Что тут началось в зале! Столпотворение! Настоящее столпотворение!
      В воздух полетели шляпы и фуражки. Вырвались вопли из тысяч глоток! Затем, подобно стаду несущихся животных, люди валом повалили на сцену, переступая через спинки сидений. Они подхватили Хеллера на руки, посадили себе на плечи и, обойдя с ним всю сцену, спустились по ступенькам и пронесли его вокруг всего зала. При этом они все время кричали: «Да здравствует шеф!»
      Внезапно в зале зажегся свет!
      Кто-то, должно быть осветитель сцены, взобрался на балкон и заработал прожектором для подсветки. Он навел его на Хеллера и пошел менять света: за синим последовал красный, потом желтый, потом белый. Тут он, верно, услышал сигнал, исходящий от Мамми, ибо луч света метнулся на сцену и лег на нее. Она подняла руки вверх и потребовала внимания. Хеллера через рампу поставили на сцену, и все лица обратились к Мамми.
      Голосом, который заставил бы древнегреческого оратора перевернуться в могиле от зависти, Мамми прогремела:
      — Вот что, леди и джентльмены, вы гордые служащие компании, получившей новое наименование: корпорация казино «Везучий Денек»! Весла на воду и паруса по ветру! Бульвар вымести! Пусть кости и рулетки купаются в деньгах. Тащите ту баржу, исправьте тот крен! Короче: как президент и главный управляющий я советую вам вернуться к работе! Что вы на это скажете?
      Толпа ответила ликованием и устремилась из зала по своим делам.
      Хеллер оглядел обезлюдевший зал, перевел взгляд на Мамми, на Том-Тома, на графиню и недоуменно спросил:
      — Это что же я такое одобрил?
      У остальных головы были заняты другими делами, и никто ему не ответил. Хеллер снова спросил:
      — А свет-то зажегся как?
      Том-Том прекратил подтягивать кожу на барабане, робко взглянул на Хеллера и сказал:
      — Я не мог пойти сам в компанию коммунальных услуг. Знаю, что как казначей я должен решать с ними дела, но мне было бы не понять, правильно ли я им выплачиваю, поэтому я послал туда руководителя нашей музыкальной группы. Скоро все будет включено: свет, телефон, вода и отопление, — поскольку он успевает вовремя.
      — Но люди не могут приступить к игре в казино, — возразил, оглянувшись, Хеллер, — и даже не могут разменять деньги. У нас нет наличных.
      На это графиня Крэк, стоявшая рядом, ответила:
      — Я тебе, милый, не говорила, поскольку ты был, похоже, так занят, но три мешка из тех денег я спрятала в вентиляционной шахте. Это примерно полтора миллиона, по их расчетам. Я отдала их Мамми, чтобы она заставила заработать твою корпорацию.
      — И мы это, милочка, действительно очень ценим, — заговорила Мамми. — Этого хватит, чтобы заплатить за коммунальные услуги, снабдить деньгами кассы казино и наполнить ими игровые автоматы, чтобы мы смогли начать привлекать деньги со стороны.
      — Что же все-таки я одобрил? — повторил вопрос Хеллер. Но Мамми уже выталкивала его из зрительного зала.
      Они прошли в вестибюль, битком набитый вновь прибывающими посетителями, которые валили целыми толпами! Люди стояли четырьмя длинными очередями к регистрационному столу, за которым их проворно регистрировали клерки.
      Хеллер выглянул из бокового окна. Стоянка была забита недавно прибывшими машинами. Другие, растянувшись по улице, непрестанно гудели, дюйм за дюймом продвигаясь вперед.
      — Почему все эти люди едут сюда? — спросил Хеллер у Мамми.
      — Я полагаю, чтобы посмотреть на место сражения, — отвечала она, подталкивая его вверх по какой-то лестнице. — Об этом говорит все центральное телевидение. Горящие танки, взрывающиеся десантные суда, сбитые самолеты. Кругом развалины — настоящие! Рекламщики здорово потрудились, чтобы растрезвонить в прессе и по телевидению то, как ты штурмом взял целый Атлантик-Сити. Они даже использовали отрывки из документального фильма о высадке десанта в Нормандии во второй мировой войне. Эти сообщения с середины утра передают по всей радио и телевизионной сети. Но репортеры Атлантик-Сити, как всегда, перещеголяли всех. У меня из груди вырвался хриплый стон. Какие там (…) репортеры Атлантик-Сити. Это все Мэдисон!
      — А было сражение, милый? — послышался голос Крэк. — Я же сидела в прачечной и коридорах. Да, я слышала стрельбу, но не знала, что ты на берегу.
      Они вошли в бывший кабинет капо Джоббо Пьегаре. Мамми осмотрела помещение, убрала со стола прекрасно исполненную скульптуру черной руки и выбросила ее в мусорную корзину, вытерев затем испачканные пылью пальцы. Потом она сняла с себя рабочую спецовку Хеллера и уселась за стол в элегантное желтое кресло. Оттуда ей открывался вид на приморский бульвар, становившийся все более шумным.
      Мамми бросила спецовку Хеллеру со словами:
      — Ну и хитрец ты, морячок. Нашел себе замену, чтобы раздавать за себя автографы. Мы-то, звезды, отлично знаем, как это иногда выматывает. Но послушай-ка, дружок: уж коли берешь себе дублера, то выбирай больше похожего на себя. Терпеть не могу лошадиных зубов!
      — Дублера? — удивился Хеллер. — А где он, этот дублер?
      О мои боги! Тут уж я точно учуял Мэдисона в его неутомимой погоне за первой полосой.
      — Как где?! — переспросила Мамми. — Вот он там, на бульваре, автографы вовсю раздает. Очень неглупая идея. Ужасно ведь тяжело позировать перед телевизион щиками. Но дублер твой справляется хорошо.
      — Значит, не надо тебе выходить, дорогой? — уточнила графиня.
      Хеллер поглядел в окно на бульвар, который кишел публикой, уличными торговцами, репортерами и кинооператорами. Дублер, ложный Вундеркинд Мэдисона — очки, большая челюсть, лошадиные зубы и прочее, — стоял на разбитом танке из резервов армии, пока какой-то специалист по эффектам повторно разжигал в нем огонь.
      — Конечно, я не пойду, — сказал Хеллер, отшатнувшись от окна, и снова повернулся лицом к комнате. — Может, все-таки кто-нибудь скажет мне, что я такое одобрил?
      Мамми распрямилась в роскошном кресле.
      — Ну, видишь ли, служащим уже давно не платят. И они знают, что корпорация не может им заплатить, а сейчас стоит зима и нигде не наймешься на работу. — Мамми посмотрела на Хеллера вопросительно, как бы спрашивая, хочет ли он действительно это знать.
      — Прошу вас, рассказывайте, — настаивал Хеллер.
      — Ну, короче, морячок, я сказала им: если ты это одобришь, они смогут получать сто процентов доходов всей корпорации и всех ее авуаров, разумеется после издержек, до тех пор, пока не получат сполна все свои невыплаченные жалованья за вычетом налога и отчисления в пенсионный фонд. После этого, с твоего одобрения, они будут получать только 60 процентов. Однако длиться это будет вовсе не так уж долго.
      Хеллер вдруг плюхнулся в кресло. Еще бы ему не плюхнуться! Ведь в сущности, что касалось доходов владельца, город Атлантик-Сити снова только что перешел в другие руки!
      Все предприятие оказалось во власти служащих!
      — Но, — продолжала Мамми, — мне нужно услышать твое мнение о чем-то действительно важном.
      — О чем же? — еле выдохнул он.
      — Не кажется ли тебе, — заговорила она убеждающим тоном, — что имя мое нужно вывесить все в огнях над каждым отелем, где есть казино? Это же действительно грандиозно: «Мамми Бумп, президент и главный управляющий». Как, по-твоему, это будет выглядеть?
      — Чудесно, — проговорил Хеллер очень слабым голосом. Помолчал и обратился к графине Крэк: — Дорогая, пора бы уже нам вернуться в Нью-Йорк.
      О, тут уж я действительно расхохотался! Попытка Хеллера вытащить Изю из долгов не имела ровно никакого успеха! Только принесла лишние неприятности. Более того, теперь он был обескуражен и очень сильно пал духом.
      Я решил с этих пор больше о нем не беспокоиться — пусть себе тонет и дальше. Ничто, не свидетельствовало о том, что он способен еще на какую-то результативную деятельность, и когда Ломбар мне просигналит, они еще будут барахтаться в США. Не успеют они дойти до завершающей молитвы, как я получу разрешение и убью их обоих!
      Моя эйфория набрала предельные обороты. За мною, за мною, за мной! За мною была победа!

Глава 2

      На следующее утро мой ранний сон был нарушен высоким и тонким свистом, раздавшимся рядом с постелью. Прервалось прекрасное сновидение: Хеллер стоял вместе с Крэк в очереди за благотворительной помощью в Нью-Йорке, а дьявол Манко не только отказывал им в еде, но еще и со знанием дела лупил их по головам половником, причем острой его кромкой.
      Звук этот исходил от переговорного устройства. Мне это показалось совсем необычным: Фахт-бей по возможности старался никогда не просить меня о какой-либо помощи. Значит, случилось что-то непредвиденное.
      Я нажал кнопку переговорника.
      Так оно и было!
      — Быстрее приходите в ангар! — звал меня Фахт-бей. — Они убивают доктора Кроуба.
      Я хотел было сказать: «Ну и что? Я-то зачем вам нужен?» — но он уже прервал связь.
      В голову пришла мысль, что негоже мне быть беззаботным. Жизнь полна непредвиденных случайностей. У Гробса я научился всегда иметь про запас альтернативное решение на тот случай, если что-то пойдет не так. Кроуб мог бы еще мне понадобиться, если вдруг Хеллер и Крэк, хоть и с горем пополам, но все же доведут свое дело до конца.
      Одевшись и как следует вооружившись, я пошел по туннелю в ангар, чтобы высказать Фахт-бею кое-что напрямик. Ситуация изменилась, и ему уж пора бы об этом знать.
      Он ожидал моего прихода в конце ангара.
      — С каких это пор, — язвительно поинтересовался я, — несу я ответственность за все, что творится на этой базе?
      — Это вы вызвали его сюда! — вскричал Фахт-бей. — Это вы приказали привезти его с Волтара. А теперь вот смотрите!
      Кроуб, цепляясь ногтями за ангарную стену, повис на полпути к потолку. На полу же ангара, в пятидесяти футах под ним, четыре взбешенных пилота-убийцы и пятеро антиманковцев, задрав головы, осыпали доктора самой отборной бранью, такой, что даже я слышал впервые. Непечатной! Под сводами ангара от их голосов шум стоял просто невообразимый.
      — Я не позволю им в него стрелять. Он всего лишь в двух футах от коробки стабилизации землетрясения, — объяснил Фахт-бей. — Если они попадут в нее, весь ангар провалится.
      Вполне справедливо: небольшая коробка, которая обеспечивала невидимую стержневую балку способностью удерживать две стены на расстоянии, находилась как раз у его головы.
      Мне не хотелось приближаться к пилотам-убийцам: их присутствие рядом, даже если они и спокойны, всегда граничит с довольно серьезной опасностью. А тут уж спокойствия им явно не хватало. Они орали во всю глотку и подпрыгивали.
      Подталкивая меня рукой в спину, Фахт-бей заставил меня вступить на место происшествия.
      — Что за дела? — обратился я к ним.
      Со всех сторон на меня обрушился поток брани. И только с трудом мне удалось по кусочкам восстановить картину того, что случилось.
      Доктор Кроуб стащил у охранника ключ от своей камеры, где ему полагалось изучать английский язык, и ночью потихоньку вышел оттуда, ранив штыком, взятым у охранника, спящего пилота-убийцу, доказательством чего служила резаная рана на его теле.
      О боги! Кроуб явно был не в своем уме: напасть на пилота-убийцу!
      Упорно и терпеливо я докапывался у них, дал ли сам Кроуб хоть какое-то объяснение этому нарушению кодекса хороших манер.
      Пожалуй, если бы я мог добраться до сути, то конфликт этот еще можно было уладить.
      Но никто на причинном уровне не располагал достаточной информацией. Собственно говоря, они так шумели, что вряд ли поняли, чего я хочу добиться своими вопросами.
      Как подсказывала мне гениальная интуиция, оставалось только одно: расспросить доктора Кроуба.
      Я взял небольшой бычий рог и, направив его вверх на Кроуба, прокричал ему первый вопрос:
      — Почему вы решили порезать пилота?
      Он теперь уже ухватился за ту самую балочную коробку и глядел на нас с высоты глазами обезумевшего фанатика. Голос его, доносившийся со стены, казался довольно тоненьким.
      — Я только учил английский! — крикнул он вниз на своем неуклюжем волтарианском. — Я только делал то, что вы мне велели, офицер Грис.
      Это вызвало еще больше ярости и богохульства там, где находился я. Поспешно я крикнул в ответ:
      — Я не велел вам резать ничьих глоток!
      — Вы задали мне тексты по психологии и психиатрии в качестве самостоятельного чтения! В них сказано, что человек обладает мозгом рептилии в нижнем среднем отделе черепа. Для меня это было новостью, и я только хотел убедиться! К чему весь этот демарш? Подняли бучу всего лишь из-за того, что кто-то старается выполнить свое домашнее задание.
      Что ж, это звучало разумно. Правда, пилотам-убийцам и антиманковцам так не казалось.
      — Вы дали ему книги, а в них он это и вычитал, — прорычал один из пилотов.
      Я счел благоразумным сменить эту тему.
      — Если мы спустим его оттуда вниз, то он сможет доказать вам, что это просто вопрос медицины — и только.
      Они ополчились на меня. Я. встал спиной к стене и вынул бластик.
      — Послушайте, — предложил я им, — почему бы вам не пойти в какое-нибудь местечко, посовещаться и успокоиться. Я спущу его вниз, и мы обсудим все по-человечески.
      Они посмотрели на 800-киловольтный бластик. Потом подняли головы и глянули на Кроуба.
      — Пока, — попрощался пилот-убийца.
      И они ушли, еще кипя от негодования, оставив меня с Фахт-беем.
      — Теперь можете спускаться! — крикнул я Кроубу.
      — Не могу. Я наверняка упаду, — прокричал он в ответ.
      — Мы натянем предохранительную сеть! — ободрил я его. — Держитесь!
      Члены бригады обслуживания ангара во время этого спора попрятались кто где мог и вели себя совсем незаметно. Фахт-бей выгнал их из укрытия и заставил принести сетку. Они натянули ее под Кроубом.
      — Можете теперь прыгать! — крикнул я ему, задрав голову.
      — У меня руки не разжимаются! — прокричал он в ответ.
      Я велел Фахт-бею и парням из ангара подождать и никуда не сходить с места, а сам по туннелю добрался до своего оружейного чемодана, выбрал игольчатую винтовку паралитического действия и вернулся назад.
      Фахт-бей только раз взглянул на нее и стал протестовать:
      — Не надо, не стреляйте туда! Вы можете попасть в коробку поддержания электронной балки, за которую он держится.
      — Ты ставишь под сомнение мое мастерство стрелка, — сказал я ему ледяным тоном. — Из этой винтовки я могу за полмили попасть даже в певчую птичку. И чтобы я промахнулся с каких-то пятидесяти футов?
      Я поставил винтовку на самую низкую мощность. Парни из ангара у предохранительной сетки закрыли головы руками. Фахт-бей убежал в караулку и выглядывал оттуда.
      Став на колено, я упер винтовку в плечо и точно прицелился — прямо в правую руку Кроуба, вцепившуюся в коробку.
      Я выстрелил.
      Бах!
      Коробка разлетелась!
      Кроуб полетел вниз!
      Обрушилось вниз и с десяток тонн скальной породы!
      Во мраке ангара спиралью вертелись клубы из дыма и пыли.
      Фахт-бей врубил сигнал общей тревоги.
      Оглушительный звон!
      Люди отовсюду устремились к орудиям.
      Фахт-бей быстренько переориентировал их на аварийную операцию по устранению разрушений и спасению человеческих жизней.
      Они принялись откапывать парней из ангарной бригады.
      Кроуба обнаружили в сетке, куда он благополучно упал только для того, чтобы тут же быть заваленным камнями.
      Очевидно, электронная коробка вышла из строя и балка перестала поддерживать стены, которым обеспечивала защиту от частых землетрясений, происходивших в этом районе, и плиты скальной породы отделились от старых сбросовых трещин.
      Эти людишки подняли много шума из ничего. Ведь стены ангара, стояли нетронутыми, если не считать нескольких выбоин около ярда в диаметре. Оборудование вовсе не пострадало, если, конечно, не принимать во внимание предохранительную сеть. Даже никого не убило насмерть — только пара проломленных черепов, которые Прахду ничего не стоило залатать. Но каждый из них, проходя мимо, наделял меня совсем не заслуженным мною свирепым взглядом.
      Я разобрался, в чем тут была причина. Портативный источник питания в игольчатой винтовке не перезаряжался уже два года, к тому же я установил его на низкую мощность и потому промахнулся мимо руки, попав куда-то чуть ниже. Мое искусство стрелка было тут ни при чем. Но никому не хотелось постоять и послушать мои объяснения.
      Они меня сильно недооценивали. В конце концов, я же все-таки снял со стены Кроуба. Даже Хитрый Кролик — Багз Банни, и тот не смог бы сделать это лучше.

Глава 3

      Я удалился в свою комнату после того, как, по некоторым замечаниям, стало ясно, что мешаю. Им нужно было отправить раненых в госпиталь, быстро отремонтировать балочную коробку на случай землетрясения, убрать с пола завалы мусора. В конце концов, эта ручная работа была не для меня, а они все же занимались своим профессиональным делом.
      И вот именно в тот момент когда я наслаждался восхитительным обедом из cerkez tavugu — то есть вареной курицы по-черкесски с соусом из грецких орехов и красного перца, — поданным несколько измордованным, но очень подобострастным моим персоналом, Фахт-бей имел оскорбительную наглость опять потревожить меня звонком по переговорному устройству.
      — Они готовы для совещания с вами, — сообщил он,
      — Как-нибудь в другой раз, — сказал я.
      — Тогда я проголосую за то, чтобы доктора Кроуба отправили в бункер дезинтегратора.
      — Постой, постой, — заволновался я и стал быстро соображать. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что из-за Кроуба теперь хлопот не оберешься: он очень ценился в Аппарате. И этот пройдоха Хеллер мог еще как-то выпутаться, — а вдруг ему повезет, — и тогда моя голова будет в опасности. Неохотно я согласился:
      — Ладно, сейчас буду.
      Совещание происходило в помещении рабочих ангара. Мрачные лица собравшихся не предвещали ничего хорошего. Я вошел, сжимая в ладони бластик — рисковать мне совсем не хотелось. Садиться не стал: не то что бы мне не предложили, нет, — просто было вполне очевидно, что лучшего места, чем у стены, для спины не найдешь.
      Доктор Кроуб находился у них в руках. В повязках — скорее всего наложенных им же самим — он скрючился на полу в окружении трех охранников, под дулами их пистолетов.
      — Я за смертную казнь, — сказал первый пилот-убийца, которого Кроуб ранил штыком.
      — Я поддерживаю, — сказал второй.
      — Дело решено, — сказал капитан Стэбб. — Приговор: повешение на зубах, пока не упадет в котел с кипящим электронным огнем.
      — Постойте, — вмешался я, — я не присутствовал при даче свидетельских показаний и не голосовал.
      — Вы желаете взять его под свою ответственность? — вопрошал Фахт-бей.
      По мне, эти ребята чересчур уж спешили. Зеленый свет осветительного плафона нисколько не добавлял веселья этому месту. Я лихорадочно размышлял. Фахт-бей предложил мне лазейку, но весьма скользкую. По волтарианским законам каждый, у кого хватает глупости взять на себя ответственность за осужденного, даже приговоренного к казни, может получить его в свое распоряжение. Именно так и удалось Аппарату собрать под своим крылом «казненных» преступников. Возникала только одна небольшая загвоздка: если такой преступник впоследствии совершал какое-то преступление, тогда того, кто взял за него ответственность — поручителя, — также могли обвинить в том же преступлении и в случае вынесения смертного приговора казнить вместе с преступником.
      — Совершенно очевидно, — говорил пилот-убийца, раненный штыком, видимо, выступающий в роли председателя суда, — что вышеуказанный доктор Кроуб не пременно совершит еще какое-нибудь преступление против работников базы, какой бы тяжести оно ни было. В этом случае поручителя можно казнить по закону. Поэтому суд удовлетворяет его просьбу. Пусть все, кто «за», поднимут указательный палец правой руки. Решено. Вы поручитель, офицер Грис. Судебное совещание закрывается.
      — Подождите! — вскричал я.
      Они все вышли, включая охрану.
      Это была судебная инсценировка!
      О, какими же они оказались хитрыми (…)! Вероятность того, что доктор Кроуб выкинет еще какой-нибудь номер, не подвергалась абсолютно никакому сомнению. Я знал этого человека! Какой убийственный реванш со стороны пилота-убийцы! Я стал кандидатом в покойники и самым законным образом. И именно теперь, когда мне везде сопутствовала удача. Какой подлый удар!
      Кроуб, припав к полу, взирал на меня блестящими черными глазками, видимо, соображая, во что меня превратить. «Надеюсь, не в паука», — подумалось мне. Терпеть не могу пауков.
      Я раздумывал. Кроуб вжимался в пол.
      Я вспомнил выражение лица, с каким взглянул на меня, уходя, тот убийца-пилот.
      Я увидел висящую над койкой бухту проволочного троса, используемого для страховки.
      Идея!
      Я взял этот трос, обмотал им ноги Кроуба, тело вместе с руками, шеей и головой, и завязал тройным узлом, заделав концы троса в узел. Даже призрак не мог бы выбраться из этого плена. После этого я побежал к себе, достал из сейфа пятьдесят тысяч турецких лир — это примерно пятьсот американских долларов, — вернулся бегом назад и разыскал главного строителя. Показав ему деньги, я сказал:
      — Хочу заключить сделку.
      Как я и предполагал, он изумленно выпучил глаза. Я продолжал:
      — Вы построите мне камеру, такую, о которой никто еще не слыхал, и тогда получите эти деньги.
      Он хотел было выхватить их у меня, но я реагировал куда быстрее.
      — Когда она будет сделана и пройдет испытание, — заявил я.
      — Несколько тысчонок вперед, — потребовал он. Я отсчитал десять тысяч лир и подал ему, сказав:
      — Остальное — по исполнении плана. Он взялассигнации и поинтересовался:
      — А где же он, этот план?
      Одну маленькую деталь я все же упустил. Поэтому, усевшись рядом с похожим на кокон Кроубом, я стал рисовать план.
      Такими вещами можно увлечься и забыть обо всем на свете. Начав рисовать, я просто не знал, когда остановиться, все думал и думал, каким еще способом он мог бы выбраться наружу. Но наконец я закончил, и если я сам говорю, то поверьте: это был просто шедевр!
      В самом конце коридора арестантской находилась большая камера, которая никогда не использовалась. Поперек коридора, перед входом в камеру, я хотел установить лист бластонепроницаемой стали, глубоко заделанный в каменные стены, с пуленепробиваемым смотровым окошком. Дверь в этом заграждении открывалась бы только посредством комбинационного замка. За стальным листом располагалась бы обычная тюремная решетка с дверью.
      Между двумя непроницаемыми преградами я хотел поместить систему лучевой сигнализации: если кто-нибудь оказался бы внутри, по всей тюрьме поднялся бы звон. Далее, не исключалась возможность того, что Кроуб сможет уговорить охранника, что он уже и сделал однажды. Поэтому я не хотел оставлять никаких путей сообщения через эти преграды. Для этого требовалось пробурить новое вентиляционное отверстие прямо вверх до выхода на воздух и замаскировать его за скалой на склоне горы.
      Кроуб мог бы, вероятно, попытаться пролезть через эту шахту наружу, поэтому требовалось снабдить ее острыми костылями, способными пробороздить любого, кто попытался бы это сделать. Кроме того, в шахте предполагалось установить взрывные заряды с проволочными силками, способные разнести на кусочки любого, кто попытался бы взобраться по вентиляции вверх. Я также предполагал перекрыть внутренний и наружный выходы шахты пилообразными лучами. Таким образом, Кроуб не смог бы вступить в сообщение ни с кем в этом камерном блоке. Воздух мог поступать нормально, но человеку выбраться из заточения было не суждено.
      Теперь что касалось питания: я разработал устройство, проходящее через лабиринт с пятнадцатью поворотами. Когда положишь на блюдо еду, оно на антигравитационных импульсах должно было всплывать над полом и скользить по антигравитационным роликам через все эти повороты. Более того, блюду пришлось бы пройти через пятнадцать герметически закрытых дверей, на каждой из которых имелся бы детектор, различающий присутствие живого существа, и если бы что-нибудь живое попыталось в нее протиснуться, дверь оставалась бы закрытой.
      Пока все получалось превосходно.
      Освещение в этом месте не зависело бы ни от какого участка базы. Единственным источником энергии были бы автономные энергомодули, подзаряжаемые от солнца у входа в вентиляционную шахту.
      Теперь о самой камере. Будучи довольно вместительной, она была рассчитана человек на пятнадцать. Поэтому необходимо было убрать эти каменные нары. Кроуба нужно было заставить учиться, поэтому их требовалось заменить столами и полками для книг. Кроуб находился в ужасающем санитарном состоянии, поэтому я запроектировал пульверизаторы и водосток с таким расчетом, чтобы всю камеру можно было промыть, нажав лишь на кнопку дистанционного управления — при этом автоматически закрывались бы только книжные полки.
      В процессе проектирования я учел в своем плане и туалет с проточной водой, хотя и подозревал, что Кроуб им не воспользуется. Однако тогда он не мог бы пожаловаться в департамент санитарии Волтара, что его оставили без нормальных человеческих условий.
      Затем я включил сюда и постель. Из нее получился шедевр. Если бы Кроуб чересчур возбуждался и метался по камере, то в следующий раз, когда он ложился бы на нее, зажимы запирались бы и держали его в постели до тех пор, пока кто-нибудь не пришел бы и не дал ему наркоз.
      Как я уже сказал, из постели получился настоящий шедевр. Я с гордостью взирал на нее.
      — На это уйдет не меньше недели, — заявил начальник строительного отдела.
      Я растерянно заморгал. Что я буду делать с Кроубом неделю? Я не мог заставить себя ничего изменить в этом плане.
      — Четыре дня! — строго сказал я.
      — Четыре дня и вдобавок еще десять тысяч лир, — торговался он.
      Я застонал. Нет, изменить этот план я не мог, ни за что на свете! Слишком он был хорош. А, была не была. Лир этих я всегда мог достать сколько угодно.
      — Идет, — согласился я. — Только сразу же приступайте.
      Я отволок Кроуба в одну из множества незанятых камер, втащил его на нары и вынул свое оружие, чтобы лежало наготове, под рукой. И на протяжении последующих четырех дней я находился при нем, охраняя его среди воя бурильных машин и ужасного лязга металла, разносившихся по всему отделению.
      Ох, тяжек долг служения в Аппарате!
      А Кроуб все эти четыре дня полеживал себе в своих путах да злобно таращился.

Глава 4

      Ох и рад же я был, когда смог наконец расплатиться за сделанную работу сполна — уже чуть ли не с радостью расставаясь с обещанными лирами.
      Четырехдневное пребывание под пристальным злобным взглядом подействовало на меня угнетающе.
      Поставив четырех охранников в камеру все еще связанного по рукам и ногам доктора Кроуба с приказом держать его голову под прицелом бластеров, я энергично приступил к делу. Я принес большущий ящик с аварийным рационом питания для космолетов — ведь кто знал, сколько Кроуб тут еще проторчит, — и бросил его посреди камеры. Проверив предоставленное ему оборудование для обучения языку, я убедился, что этого достаточно, чтобы обучить английскому даже идиота, и расставил его на столе.
      Тут я, как и прежде, подумал, что ему для изучения языка может еще не хватать подходящего стимула. Он проявил интерес к первым двум текстам. Учитывая это, я откопал у себя все, чем мог поделиться, по темам психологии и психиатрии. Это было довольно забористое чтиво, куда включались: « Психология управления» — все о том, что человек — это паршивое, вонючее (…) животное, настолько извращенное и одержимое бессознательными страстями, что совершенно не способно мыслить разумно и потому им на каждом повороте нужно управлять с помощью дубинок; «Иррациональная психиатрия» — все о том, как с помощью убийства лечить людей; «Психология женщин, или как завлечь вашу жену и любовницу в постель вашего лучшего друга»; «Психология ребенка» — все о технике превращения детей в извращенцев; «Психиатр на кушетке» — семьдесят семь необычных советов, как заниматься сексом с животными; знаменитая книга доктора Кутцмана «Психиатрическая нейрохирургия» — все о том, как покончить со всеми возможными функциями мозга; «Психиатрическое рагу» — авторитетные советы о том, что делать с людьми, когда их превратили в овощи по новейшим методикам, одобренным продовольственно-лекарственным управлением.Я включил в это чтиво еще более жизненно важные тексты — все они были стандартным и одобренным цензурой материалом по этим профессиям. Они непременно должны были побудить Кроуба бешено наброситься на чтение на английском языке.
      Я тщательно проверил камеру: побег или проникновение исключались; тем, кто находился снаружи, не представлялось никакой возможности связаться с тем, кто находился внутри, и наоборот.
      Я вернулся назад и перед лицом стоявших наготове охранников прожег узел маленьким дезинтегратором и стал сматывать трос с его головы. Когда рот его освободился, Кроуб заявил:
      — За это я буду преследовать вас по закону!
      Это меня совершенно сразило! Я-то спасал ему жизнь, стал даже ради него поручителем, жизнь свою поставил под угрозу, а он?.. Но затем я стал понимать: Кроуб-то ведь, может, и доктор, но в законе не смыслит ни уха ни рыла. Не знал он того, например, что я мог бы прикончить его сейчас без всякой возможности с его стороны преследовать меня по суду. Далее, если он так плохо разбирается в законе, то не разбирается и в чинах или в том, насколько важен мой пост. Я признал, что мне лучше достать и показать ему нужную книгу, прежде чем я займусь дальнейшей его распаковкой.
      Рядом находилась библиотека персонала. Я зашел, посмотрел: длинная, вся запыленная полка — видимо, десятки лет никто не интересовался этими книгами. Я дунул на них и, когда прекратился мой кашель, стал читать их названия. Одно многотомное издание! Свыше сорока томов, очень солидных. Название всей подборки «Объединенное и законченное краткое руководство по Конфедерации Волтар, включая Космические кодексы, штрафные кодексы, отечественные кодексы, королевские указы, королевские приказы, королевские процессуальные нормы, королевскую родословную, королевскую преемственность, дополненные таблицами и биографиями, обычаи двора, история двора, королевские пожалования земельных наделов, права аристократии, планетарные районы ПО планет, местные законы, местные обычаи, аристократические привилегии и прочие вопросы».Вот это да!
      Сообразив, что это до смерти испугает Кроуба, я быстро погрузил весь многотомник на тележку, прикатил ее в новую камеру и поставил книги на полки. Зачем заниматься трепом? Пусть сам отыщет причины, отчего он такой неблагодарный!
      Я отправился за Кроубом. Он так злобно глазел на меня, что я принял решение не рисковать и не распутывать его до конца, а бросил его на тележку и покатил в камеру.
      — Выберетесь отсюда, — сказал я ему в камере, — когда будете знать английский и согласитесь подчиняться моим приказам!
      Я ухватился за свободный конец троса и рванул изо всей силы. Кроуб завертелся как волчок. Тело его даже жужжало — настолько быстро оно вращалось.
      Я вытолкал тележку ногой из камеры и запер за собой дверь. Затем захлопнул новую коридорную дверь из армированной стали и набрал комбинацию на замке, которую знал только я один. Теперь никто не мог туда войти. А Кроуб — выйти.
      Я порывисто и с облегчением, вздохнул. В свое время, если понадобится, я буду располагать секретным оружием против Хеллера. Лишь только замечу, что силы его восстанавливаются или что дела его в Штатах пошли на поправку, я запущу смертоносного Кроуба. А до этой поры и он в безопасности, и я.
      Я глянул в смотровое окошко. Доктор уже распутался и смотрел на книжные полки. Как я и надеялся, интерес его ожил. Он выбрал «Психиатрическое рагу».
      Шагом веселым и небрежно развязным я пошел восвояси.
      Жизнь еще раз повернулась ко мне приятной своей стороной.

Глава 5

      После восхитительного завтрака, поданного Карагезом и официантом, передвигавшимися по комнате только на коленях, я решил, что неплохо бы мне теперь понаблюдать за Хеллером и Крэк, чтобы лишний раз убедиться в несостоятельности их дел.
      С кувшином горячей сиры я развалился в уютном кресле, включив перед собой оба экрана.
      Хеллер за столом своего кабинета в Нью-Йорке работал над длинной цепочкой цифр, решая всевозможные уравнения, в основном химические. Угрозы тут не было никакой: он мог их решать сколько угодно до тех пор, пока не обрушатся небеса, и это нисколько не потревожило бы планету.
      Я поинтересовался делами графини Крэк. Она находилась в секретарском кабинете, и дверь, ведущая в офис, была закрыта. На обоях по всему кабинету красовались хороводы резво танцующих амуров. Но совсем не на это смотрела она с таким любопытным вниманием. Смотрела она на кота. Стоя на коленях, она учила его прыжкам назад через голову. Он очень старался, чтоб получалось правильно.
      — Главное здесь — элегантность, мистер Калико, — говорила она ему. — А ну-ка повторим еще. Ступайте небрежно — раз, два, три, четыре, — ни о чем на свете не заботясь. Теперь — хоп! Это зрителей застает врасплох. Так. Пройдемся еще: раз, два, три, четыре…
      Но если дела ее состояли лишь в этом, то здесь мне, уж точно, ничто не грозило.
      Кот, видимо, сделал идеальный прыжок. Графиня Крэк приласкала его, и он замурлыкал.
      — Ладно, — сказала графиня. — На сегодня достаточно акробатики. Повторим-ка теперь вчерашний урок. А ну, принеси мне газету.
      Она чуть-чуть приоткрыла дверь. Оказывается, не таким уж он был и умным — ему открывали дверь, как будто сам он не мог.
      Мистер Калико вышел в соседний кабинет и вспрыгнул на табурет возле бара, где лежала кипа газет. Одну он схватил зубами за край и, вертя головой, осторожно стащил со стойки. Газета шлепнулась на пол. Кот соскочил с табурета, снова взял ее зубами за уголок и, шагая зигзагами из стороны в сторону, протащил ее через дверь кабинета.
      Графиня закрыла дверь и, став на колени, сказала:
      — Прекрасно. Теперь поверни ее так, чтобы можно было читать.
      Кот зубами и лапами развернул для нее газету. Впрочем, собственно, не газету, а скорее журнальчик — еженедельник новостей «Гибель нации». Коту, я так думаю, нравилось острое чтиво.
      Но не пошло оно гладко: графиня чуть вздрогнула и отпрянула. Рассеянно поласкав кота, она наклонилась вперед и стала читать на первой же полосе:
 
       «НЕ ГРОЗИТ ЛИ МИСС АМЕРИКЕ ИЗНАСИЛОВАНИЕ СО СТОРОНЫ ВУНДЕРКИНДА?
       Сегодня этот исследовательский вопрос горячо волнует экспертов по изнасилованиям.
       После захвата Атлантик-Сити известным всем Вундеркиндом над обществом, точно ядерный гриб, навис вопрос: не опасаться ли царствующей Мисс Америке, прошлой осенью коронованной в Атлантик-Сити, сексуальных посягательств с его стороны?
       Многие специалисты предсказывают, что теперь, когда Мисс Америка стала легкой добычей в его владениях, Вундеркинду не совладать со своими страстями.
       Другие же, указывая на параметры ее фигуры, настаивают на том, что ни один сексуальный, горячий, нормальный мужчина не смог бы противиться ее прелестям.
       Являясь не меньшим авторитетом, сам пресс-атташе Мисс Америки заявил: «Мы постарались скрыть от него ее фотографии и снабдили ее постелью, где двум не улечься, но многие полагают, что ранней потери невинности не избежать»».
 
      Сопровождалось все это фотографией на полстраницы, изображающей во весь рост полунагую блондинку, соблазнительно выставившую напоказ голые ноги — по ярду каждая.
      Графиня уселась поудобнее, разглядывая фотографию. При этом она, бормоча, причитала:
      — Ой, беда, она же и правда красивая. Ой, беда, а мы-то ведь даже еще не женаты!
      Крэк вдруг сложила журнал и сунула его под ковер.
      — Кот! — приказала она. — Вызови Мамми!
      На столике возле кушетки стоял телефон. Кот прыгнул и оказался рядом. Я изумился: как? Кот пользуется телефоном? Но тут я увидел, что вовсе тут нет ничего замечательного. Телефон представлял из себя микрофон с громкоговорителем для двусторонней связи, проще же — селектор. Требовалось только нажать на кнопку, и слышался гудок. На панели имелся ряд кнопок, и стоило только нажать на одну из них, как автоматически набирался весь номер. С этим мог справиться кто угодно. Всего лишь две кнопки.
      — Президент и главный управляющий Бумп слушает, — заговорил селектор.
      — Мяу, — ответил кот. «Ну, слава Богу, — подумал я, — хотя бы „привет“ он сказал не так, как у нас на Волтаре, и то хорошо». Иначе они бы, уж точно, нарушили Кодекс!
      Погладив кота и присев на кушетку, графиня заговорила:
      — Привет, дорогая. Это я, Рада. Я насчет того ужина, на который ты приглашала нас на этой неделе. Так вот, я звоню, только чтобы сказать, что Джеттеро ужасно занят и никак не может приехать в Атлантик-Сити.
      — О, я страшно сожалею.
      — Как дела, дорогая? — спросила Крэк.
      — Просто прекрасно, — ответила Маммй. — Эта (…) мафия подстраивала выигрыши на всех игорных приспособлениях и выплачивала их только своим людям. Но мы резко изменили эту политику и даем выигрывать только любимцам публики: красивым девушкам, с которых мы можем делать красивые фотоснимки, и прочим им подобным. Видела бы ты, как они повалили к нам в казино.
      — Так-так, — проговорила графиня. — Значит все правильно. Не жди нас, дорогая. Приезжай в Нью-Йорк в любое время. Пока. — Она сделала знак коту, и он ударил по кнопке разъединителя. — Хм-м, — продолжала она, обращаясь к коту, — тут, мистер Калико, нужно крепко подумать. На сегодня ваше обучение окончено.
      Она некоторое время посидела просто так, ни на что не глядя. Затем тронула волосы, пригладила брови, поправила свой дорогой костюм и вышла в кабинет, где уселась в кресло напротив Хеллера.
      Он почувствовал ее присутствие, поднял голову и улыбнулся.
      — Дорогой, — обратилась к нему графиня, — все же каковы твои планы относительно нашего возвращения домой?
      Я вздрогнул, ибо знал, что у нее на уме: эти «королевские» фальшивки. Она полагала, что не выйти ей замуж до тех пор, пока не будут представлены эти бумаги и не подписан ее документ. И уж самое последнее, чего мне хотелось, — это чтобы что-то их вдруг подтолкнуло к завершению миссии «Земля». Они ведь могли подвести меня под расстрел! Если бы только заставить ее осознать, что обнаружение этих подделок ей тоже грозит расстрелом… Но я не осмеливался говорить ей об этом.
      — О, виноват, дорогая, — принес извинения Хеллер. — Боюсь, что не очень-то точно рассказал тебе о своих планах. Видишь ли, я должен привести эту планету в такое состояние, при котором возможна дальнейшая ее жизнь. Первое, что им нужно, — это топливо, которое не загрязняет среду. Нефтяные компании настаивают на том, чтобы все потребляли химическое горючее, которое дымит и выбрасывает в атмосферу ядовитые газы и сажу. Пока у них не будет лучшего источника энергии и пока он не заменит им старые, бесполезны любые попытки спасти эту планету. Кроме того, чтобы строить в нужных масштабах и кормить население, нужно топлива больше, чем они сейчас производят. К тому же топливо из месяца в месяц дорожает, и эта дороговизна приводит к инфляции. Итак: пункт «А» — они все больше разводят грязь и, пользуясь грязным топливом, все больше лишают себя здорового чистого воздуха; «Б» — природного топлива им уже не хватает, и они не умеют строить дешевые установки для очистки сточной воды; и «В» — они не способны контролировать свою экономику, потому что их топливо стоит чрезмерно дорого.
      Итак, уже этого одного достаточно, чтобы они вылетели в трубу, если только не научатся пользоваться правильной технологией.
      — Так-то оно так, — сказала графиня Крэк, — но что ты намерен делать для нашего возвращения?
      — А, ты имеешь в виду, в чем состоит моя ближайшая программа? Вот она. Первое: они не желают слушать тебя, если ты не имеешь диплома. И скоро я должен его получить. Второе: я разрабатываю карбюраторы и виды горючего в рамках возможности научного использования собственно данной культуры и должен справиться с этой задачей. Третье: мне нужны споры для очистки атмосферы планеты от частиц и отравляющих газов. Я попросил у Гриса целлолога, и Кроуб, как ты сказала, учит сейчас английский и скоро будет у нас, так что все путем. Четвертое: мне нужно еще кое-что сделать, чтобы помешать затоплению континентов наводнениями. И пятое: чтобы наладить такое масштабное мероприятие, как планетарная конверсия топлива, потребуются миллиарды долларов.
      — Разумеется, дорогой, — согласилась графиня Крэк. — Все это мне очень интересно. Но скажи на милость, что именно ты делаешь сейчас, чтобы мы возвратились домой?
      Хеллер поглядел на нее немного обиженно.
      — Как раз сейчас я составлял список атмосферных загрязнителей, в каком количестве они в настоящее время содержатся в воздухе. Это двуокись углерода, двуокись серы, углеводороды, окиси азота и частицы от различных источников сгорания. Видишь ли, от них не только становится все труднее дышать, они создают преграду солнечным лучам. Они также удерживают лучи, отражаемые от поверхности Земли: возникают одновременно явления потепления и охлаждения. Таким образом постепенно на протяжении прошлого века на планете происходило потепление климата, и это связано с ростом индустриализации. Однако главная опасность заключается в том, что эти частицы мешают образованию достаточно крупных капель воды, и поэтому дождь становится все более редким явлением. Засуха — один из факторов, снижающих способность к поддержанию жизни…
      — Это очень впечатляет, Джеттеро, и я очень рада, что ты меня просветил. Но если говорить об этом, держа, так сказать, нос по ветру, что бы ты мог прямо сейчас сделать, чтобы ускорить выполнение своей программы? На какую жизненно важную точку ты мог бы нажать?
      — Ну, полагаю, мне следует подумать, как разжиться деньгами. Если Изя не выкарабкается, то мы потеряем и эти конторы.
      — О, Джеттеро. Я могла бы купить что нам нужно с помощью своей кредитной карточки.
      — Э, боюсь, нам потребуются финансы, далеко выходящие за пределы ее возможностей, — миллиарды. Мы должны построить завод по производству спор. Мы должны вызволить корпорацию «Крайстер Моторс» из лап налоговой службы и наладить на ней производство карбюраторов нового поколения. На такие дела, уж поверь мне, потребуются миллиарды и миллиарды.
      — Но больше никаких операций в Атлантик-Сити! — с весьма решительным видом провозгласила Крэк.
      — О, дорогая, что ты — конечно, нет! — заверил графиню Хеллер, изобразив испуг.
      Она постучала пальцем по краю стола и продолжала:
      — Планы осуществляются, когда хотя бы понемногу, раз за разом, над ними работают. Тебе, чтобы делать свои миллиарды, не обязательно ждать окончания университета. — Она энергично погрозила ему пальцем. — Я думаю так, Джеттеро: пора тебе взяться за дело как следует и миллиарды эти сколачивать безотлагательно. И делать это таким образом, чтоб тут не были замешаны никакие мисс Америки! Ни одной-единственной!
      Меня разобрал смех. Да, верно, она подталкивает его к действию. Но после недавнего его фиаско я вовсе не опасался, что он вдруг объявится с целой кучей денег. Все заработанные им до сих пор деньги были выигранными, и он лишь благодаря удаче заполучил их. Крупные финансовые операции — это совершенно иная разновидность убийства. Убийцы там носят цилиндры, они очень вкрадчивы и хитры и коварно, по-тихому, стреляют через столы. Это было совсем не в его компетенции. Здесь он, по-моему, не имел ни малейшего шанса.
      Миллиарды — держи карман шире!
      Куда им, любителям, до меня, профессионала, только что провернувшего такую удачную операцию!
      Я зарядил установки кассетами и накинул на них одеяло. Пусть подождут. У меня имелись и собственные яркие виды на будущее. Мэдисон уже делал свою работу, а Кроуба я держал про запас. И однажды, когда Хеллер и Крэк набездельничаются вдосталь, их настигнет приказ от Ломбара — пора, мол, уже на заклание.
      Мне же давно пора подышать свежим воздухом и увидеть, каков там денек, еще раз!

Глава 6

      На дворе стоял сильный холод, но при этом день — был ярким и солнечным. Кусты, закутанные на зиму, стояли как покойники в саване, а певчих птиц как ветром сдуло. Прекрасно!
      Я развел руки в стороны, глубоко вдохнул… и замер как стоял, разинув рот от изумления: что там, во дворе, — локомотив?
      Автомобиль!
      Я с шумом выпустил воздух из легких. Боги мои, велик, ничего не скажешь! Загородил собой все ворота. Спереди — вертикальные хромированные предкрылки изготовленной по специальному заказу решетки радиатора напоминали скотосбрасыватель на поезде.
      Я поспешил к лимузину, заходя с одной стороны, чтобы полюбоваться им в профиль.
      Длиной — с полквартала!
      Черная краска немного тусклая, но какие линии! Классика! На дверце распростер крылья алый рогатый орел с бешеными глазами.
      Да, сильное впечатление!
      Я поспешил обогнуть машину, чтобы глянуть с другой стороны. Такой же орел!
      Я открыл заднюю дверцу. Сколько пространства! С другой стороны, по всей длине — нечто вроде койки. Спинка переднего сиденья — металлический стержень. Полевой радиотелефон — в выступе. Вся внутренняя обивка темно-красного цвета — ткань и искусственная кожа.
      Я отошел назад. Значит, вот каков он, «даймлер-бенц» 1962 года, выполненный по спецзаказу! Я постучал по стеклу. Пуленепробиваемое!
      Я отошел еще дальше. И тогда увидел: под большущим красным орлом золотыми буквами выведено мое имя: «Султан-бей».
      Великолепно!
      Чей-то знакомый смешок вдруг нарушил спокойствие этого дня. Я резко обернулся. Там стоял какой-то беззубый старик с носом, похожим на птичий клюв, в форме шофера коричневато-оливкового цвета, которая была ему велика.
      Из помещения прислуги вышел таксист и, сияя улыбкой, поинтересовался:
      — Ну как, нравится?
      — А что нужно здесь этому старикашке? — спросил я его.
      — А, этому? Это Терс. Он приехал с машиной. Служил шофером при генерале и при такой безработице уже более четверти века не имеет работы. Он пригнал ее сюда из Стамбула.
      Терс? Это на турецком означает «невезучий», или «незадачливый». Я надеялся, что оно не связано с людским именем моего таксиста, Деплор. Не хотелось мне иметь каких-либо дел с незадачливой Судьбой.
      — Да вы только взгляните на эту красавицу! Здорово они ее отремонтировали, ведь верно? Настоящий «даймлер-бенц», возможно, единственный в своем роде, оставшийся в этом мире. Уж ни с чем не спутаешь! Подходит вам, как руке перчатка. Смотрите, даже имя ваше на дверце, — это я попросил их сделать, — здоровенными буквами, в золоте. Будут знать люди, кто едет, уж поверьте мне, будут!
      Он перебежал на другую сторону и нажал на рожок. О, с виллы чуть крышу не сдуло.
      — А теперь вот что, — продолжал мой таксист. — Я велел Карагезу срубить пару кустов, чтобы машина могла заехать во двор и при этом не мешать другим автомобилям въезжать и выезжать. Так что пусть вас не беспокоят ее размеры. Кроме того, вы не хотите, чтобы люди ее видели. С ней вы большой человек! И если вы поставите ее вон там, ее все будут узнавать, когда она поедет по дороге. Говорю вам, не у каждого есть такая машина! Влезайте-ка, попробуйте, какое у нее заднее сиденье!
      Я так и сделал. Он же влез на переднее, захлопнул дверцы и заговорил со мной доверительным тоном:
      — Теперь у нас общее дело. Вам нужны были женщины. Нет такой женщины в мире, которая могла бы устоять перед этой машиной. Я прав?
      Я допустил, что, возможно, он прав. Машина, уж точно, была велика и производила сильное впечатление.
      — Я все обдумал. Поскольку машина генеральская, мы должны отнестись к этому как к воинской операции, к боевой кампании. Она ему и служила для этого. Вот почему сбоку имеется выступ, на котором вы можете спать. Потом, во время военной кампании расписание — это все, поэтому давайте-ка сверим наши часы.
      Мы так и сделали. Меня начинало охватывать возбуждение.
      — Теперь так, — продолжал он, — каждый вечер я приезжаю на виллу в своем такси ровно в шесть часов, паркуюсь вон там, сажусь вместе с Терсом в лимузин, и мы уезжаем за женщинами. Возвращаемся где-то в восемь тридцать.
      — Почему так долго?
      — Поиски женщины, время на ее уговоры, время на поездку туда и обратно. Нам придется мотаться по всему Афьонскому плоскогорью, ведь мы же не собираемся использовать женщин повторно. Вы, что ни вечер, захотите ведь новую.
      — Продолжай, продолжай, — сказал я, чувствуя, как у меня разгорается аппетит.
      — Мы не въезжаем в эти ворота: женщины стали бы жертвой сплетен. Нет, мы паркуемся у дороги, под кедром. Вы знаете это место, отсюда — несколько сотен футов. Потом, когда все готово, я сигналю в рожок — вот так. — Он нажал на него, и курица во дворе с испугу взлетела вверх. — И вот, чуть заслышав сигнал, — разъяснял мне таксист, — вы сразу же прибегаете к нам. Я знакомлю вас с женщиной, возвращаюсь сюда, беру свою тачку и уезжаю. Вы с этой женщиной делаете что хотите, — он похотливо осклабился, — и, закончив, просто идете назад, а уж старик отвозит ее домой. А ну-ка сверим часы еще раз — для пущей надежности. Ведь женщина воспылает к вам страстью, и вы не должны заставлять ее ждать. Обещаете?
      — О, уж ждать я ее не заставлю, — пообещал я ему и снова с готовностью сверил часы.
      — Вот еще что, — спохватился таксист. — Дайте-ка мне двести тысяч лир, чтоб я сегодня же вечером мог достать вам бабенку.
      — Двести тысяч лир? — изумился я. — Да это же две тысячи долларов! В борделях Стамбула за эту цену меня снабжали бы женщинами целый год!
      — Нет, нет. Вы не понимаете. Дело тут в качестве. Ведь эти женщины не проститутки, сэр, нет! Это девчонки, старающиеся заработать себе на приданое. Если им предложить достаточно много, даже самая пылкая и красивая будет слюни пускать, чтобы их заработать. Ведь это значит, что тогда они смогут удачно выйти замуж. За такие-то деньги они стаями будут слетаться! Самые что ни на есть смазливенькие бабешки на многие мили вокруг рады будут поскорее сорвать с себя и чадру, и халат и оказаться под вами. Худенькие, пухлые, высокие и маленькие, и что ни вечер — все новая. Вы только представьте! Прекрасная, страстная женщина, нагая на этом уступчике, бедра ее подергиваются, она простирает к вам руки, прося, умоляя…
      Я влетел в дом, вынул из сейфа двести тысяч лир и, уложив их в большой мешок, вернулся назад. Таксист в него заглянул и довольно кивнул. Старик же шофер рассмеялся недобрым смехом.
      — Увидимся, когда просигналю в рожок! — проорал мне Ахмед, и такси его скрылось из виду.
      Я с нетерпением ждал.

Глава 7

      Время уже подошло к восьми тридцати. Никакого сигнала.
      Я ожидал во внутреннем дворике, снедаемый нетерпением. Снова и снова я поглядывал на часы: восемь тридцать одна с секундами.
      Машина отправилась точно по расписанию, плавно выехав на дорогу и медленно ускользая в вечернюю даль.
      Восемь тридцать две. Никакого сигнала.
      Я начал вышагивать по двору. Кровь разыгралась, а тут еще эта задержка, из-за которой я должен страдать.
      Восемь тридцать шесть. Никакого сигнала.
      Я зашагал быстрее.
      Это уже было жестоко. Кое-где начинало побаливать.
      Восемь сорок шесть. Никакого сигнала.
      Ну, что там могло их задержать? Девушка, что ли, отказала? Эх, знала бы она, что у меня за штука от Прахда — ни за что бы не отказала! Может, стоило дать Ахмеду портрет этой штучки? Да ладно, ничего. После этого раза о ней везде разойдется слух!
      Восемь пятьдесят одна. И все еще никакого сигнала!
      Я стал покрываться потом. У меня задрожали руки.
      Восемь пятьдесят девять. Никакого гудка!
      Девять часов ровно.
      Рожок!
      Его звук был подобен землетрясению!
      Я выбежал со двора, словно лошадь из загородки в начале забега.
      Но беговые лошади обычно не натыкаются на ослов и верблюдов с их погонщиками. Я же наткнулся. По какой-то причине крестьяне, что жили вдоль дороги, наверное, решили, что это автострада высшего класса. Караван за караваном с фонариками, качающимися в лунном свете, забили всю магистраль еле передвигающимися и дурно пахнущими животными. Погонщики отгоняли меня палками, а один верблюд даже хотел укусить. Спасаясь от задних копыт осла, я юркнул в канаву и завертел головой, отчаянно ища «даймлер-бенц». Обеспокоенный, я снова ринулся вперед, угрожающими криками сгоняя с пути животных.
      Недалеко от кедра я столкнулся с Ахмедом. Он остановил меня. Светила луна. С дороги мне было хорошо видно машину и даже орла на дверце. Внутри горел свет, показывая, что там кто-то есть.
      — Почему задержались?! — рявкнул я, стараясь освободиться от него и устремляясь к машине.
      — Она еще девушка. Еще не была с мужчиной. Робела. Когда мы приехали с ней сюда, пришлось снова ее уговаривать. Мы с Терсом сделали все, чтобы не дать ей сбежать. Но мы ее убедили. Дайте-ка я вас представлю.
      Он подвел меня к машине. Я оттеснил с пути любопытствующего верблюда, открыл дверцу и заглянул в салон.
      На выступе, облокотясь на руку, еще с чадрой на лице, в тусклом свете потолочных огней лежала, укрывшись своим плащом, женщина.
      — Бланк-ханим, — сказал Ахмед. — Это Султан-бей. — Он наставил на нее палец: — Помни, что я тебе говорил, и будь умницей. Доставь ему удовольствие, слышишь?
      Глаза под чадрой были огромные, как два блюдца. Я слышал, как она конвульсивно сглотнула. Это был добрый знак.
      Я стал влезать в машину, но верблюду показалось, что на мне съедобный фрак, и он потянул меня назад. Я завертелся, стараясь освободиться, замахнулся на него кулаком, но рядом стоял осел, и я передумал.
      — Влезайте, влезайте! — поторапливал меня Ахмед. — Не стесняйтесь. Она вся ваша!
      — Убери отсюда эту скотину! — прокричал я ему. — Мне не нужны никакие зрители. И сам тоже убирайся! Я стеснительный!
      — Ну, если вы так говорите, то ладно, — сказал Ахмед. Он помог мне забраться в машину и захлопнул дверцу.
      К сожалению, когда он хлопнул ею, боковая занавеска закаталась кверху. Я повернулся, чтобы крикнуть ему: поаккуратней обращайся с машиной, болван, — но глаза мои упирались в верблюжью морду. Я попытался опустить занавеску — разошелся нижний зажим. После пары попыток я бросил это занятие. Плевать на верблюдов, когда есть дела поинтересней!
      Черные омуты страсти или ужаса — я не трудился решать, чего именно, — напоминали мне женские эти глазищи. Грубым рывком я сдернул с ее лица чадру и услышал: «О Аллах!»
      Она была прекрасна. Я стал вылезать из своей одежды.
      — О Аллах! — повторила она.
      В окно что-то стукнуло. Я свирепо поднял голову. На меня уставилась морда осла.
      Я опустил окно и хлопнул его чадрой, которую еще держал в руке. Он оглушил меня своим ревом, но не ушел. Плевать на него! Я навалился на женщину.
      — О Аллах! — прокричала она. Лимузин закачался на рессорах,
      — О-о-о Аллах! — выкрикивала женщина.
      Весь освещенный луной мир закружился и завертелся в моих глазах.
      Я услышал свистящий звук. Прислушался. Поднял взгляд на окно: снаружи в него заглядывали осел и два верблюда. Я прикрикнул на них. Они отбежали. Но свист продолжался. Я понял, что это спускает шина. Плевать я на нее хотел!
      Еще раз машина пошла раскачиваться на рессорах. Из нее на дорогу летел женский голос: «Я тону! Я тону!» — и животные шарахались в сторону.
      К машине приблизился погонщик верблюдов, увидел, что рессоры раскачиваются, сунулся к окну и сказал: «О Аллах!»
      Я снова поднял глаза и увидел, в чем тут проблема: горел еще верхний свет. Я протянул руку и остервенело ударил по выключателю. Свет тут же погас.
      Погонщик верблюдов поднял фонарь, и вновь салон лимузина залило светом. Я запустил ему в рожу плащом женщины и снова занялся делом. За скрипом рессор мне слышался его разговор снаружи. Плевать мне на них!
      — О-о-о-о А-а-а-лла-а-а-ах! — высоким голосом прокричала женщина.
      Было темно, было тихо. Мне почудилось — что-то позванивает. Я выглянул из окна. Там стояли ослик и три верблюда. Они жевали тот самый плащ и при этом позвякивали уздечками. Его пытался у них отнять погонщик верблюдов, уже совершенно другой. Ему это удалось. Он сунул его под мышку и зашагал прочь. Осел же и три верблюда скопом полезли носами в окошко машины. Я слишком устал, чтобы вмешиваться в их дела. Перебравшись через спинку сиденья, я вышел с другой стороны машины, но позабыл заправить ремень и потому споткнулся, наступив на его конец. Я ходил, спотыкаясь, вокруг машины, пытаясь криком и жестами отогнать непрошеных зрителей. Они не обращали на меня внимания. Тогда я пожал плечами: пусть себе смотрят, раз их к этому тянет, ведь все было здорово.
      Откуда-то появился Терс и разразился своим нехорошим смехом. Но даже это не смогло меня разозлить. Он увидел, что шина спустила, и, достав насос, накачал ее. Затем уселся за руль, еще раз злобно рассмеялся и покатил прочь.
      В заднем окне, освещенном луной, я видел глядящую на меня женщину. У нее был очень просительный взгляд.
      А, подумал я с ликованием, вот она, женщина — очень удовлетворенная! Несмотря на помехи, вечер вполне удался!

Глава 8

      Следующий же вечер вполне походил на первый. Произошла та же получасовая задержка. Эта девушка выглядела чуть пополней и постарше. Однако на первый взгляд она, как ни странно, показалась мне усталой и изнуренной.
      Караванное движение на дороге было еще более напряженным, а любопытство погонщиков и скотины столь же великим, но я не позволял себе беспокоиться по пустякам. Я из людей того сорта, которые твердо стоят на своем пути, несмотря на незначительные помехи, и доводят свое дело до конца.
      Единственное серьезное различие между первым и вторым вечером заключалось в том, что, поскольку окно в машине заело в открытом положении, осел всунул голову внутрь и укусил меня. Я избавился от него, ударив его кулаком по носу. Когда Терс наконец увозил эту женщину, она с мольбой смотрела на меня сквозь окошко сзади и жестикулировала, словно о чем-то прося. Я почувствовал, что начинаю приобретать настоящий успех!
      Третий вечер кое-чем отличался от предыдущих. Рядом с машиной несколько погонщиков верблюдов развели костер и расселись вокруг. В пляшущем пламени красный орел и имя мое в золотых буквах как-то особенно выделялись на дверце машины.
      Ахмед, перед тем как просигналить, пришел ко мне туда, где я с нетерпением поджидал — снаружи у ворот.
      — Я должен сначала отделаться от них, — сказал он мне. — Дайте мне немного лир и скройтесь на вилле: эти ваши свидания — тайные, их не должны видеть.
      Я сделал так, как он советовал. Прошло ужасно много времени — еще целых полчаса. Наконец загудел рожок. Я снова выскочил из ворот.
      Костер уж почти погас, осталось несколько тлеющих головешек.
      — Отчего задержка? — сердито спросил я. — Эти погонщики давно уже ушли!
      — Из-за женщины, — отвечал Ахмед. — Очень целомудренная девушка. Страшно боится за свою репутацию. Когда мы приехали и она увидела костер и погонщиков, с ней случился обморок. Вот только сейчас мы привели ее в чувство!
      Я горел желанием взяться за дело и сразу же прыгнул в машину. Но не очень-то им удалось привести ее в чувство: похоже, она еще была без сознания.
      Я сорвал чадру с ее лица: цвет его показался мне каким-то рыжевато-коричневым. Выглядела она, эта третья, довольно юной. Потом я заметил, что из глаз ее катятся слезы, и моментально понял: она же измучилась в томлении ожидания. Ну, так вот он тот, кто не ждет, принимай его!
      Закачались рессоры. «О Аллах!» — плачущим голосом всхлипнула девушка.
      Немного погодя я услышал злой смех и увидел Терса, привалившегося к дереву и наблюдавшего за дорогой.
      Проходящий караван вдруг отклонился с пути, когда девушка закричала: «О-о-о Ал-ла-а-ах!» Чуть позже я поднял глаза и увидел, что Терс сгоняет ослов и верблюдов поближе к машине.
      — Убери их отсюда! — заорал я на него. — Разве я смогу сосредоточиться?!
      — За ними не видно машины! — оправдывался Терс. — Ахмед сказал, что это секретное дело. — И он злобно рассмеялся.
      Но, даже несмотря на этих верблюдов, вечер удался.
      И еще раз, когда Терс уезжал, девушка сзади глядела в окошко, и в лунном свете явно был виден умоляющий взгляд, который она мне бросала.
      Довольный собой, я начал осознавать, что пользуюсь невероятным успехом. Ведь что ни вечер — все тот же умоляющий взгляд на прощание. Поди, эти женщины совершенно сходят по мне с ума. Какая блестящая это идея: машина и женщины!
      Все третье утро я проспал без сновидений. Потом раболепная прислуга принесла мне обильный завтрак, да такой, что пальчики оближешь. Однако Торгут, стоявший с дубинкой в руке на тот случай, если официанту взбредет в голову подняться с колен, задал неудачный вопрос:
      — Сегодня вечером, о господин, распорядок будет прежним?
      Я уж готов был ответить «да», как вдруг меня поразила мысль: да я же, наверное, почти без денег!
      Я бросился к сейфу. Злой рок! Двухсот тысяч лир у меня уже не было!
      Вскоре, однако, все было улажено. Ведь теперь я стал ужасно богатым Грисом и еще не снимал своей доли за эту неделю в один миллион лир.
      Я оделся в пурпурную шелковую рубашку и черный как уголь костюм в пурпурную тоненькую полоску. Затем надел свою медвежью куртку и каракулевую шапку. Учитывая, что при мне будут деньги, я прихватил свой обрез, проверив его магазин.
      Терсу передали распоряжение. Его «даймлер-бенц» уже разогревался. Заднее сиденье хорошо отчистили. Я влез и захлопнул дверцу. Он сел за руль и, как всегда, зло засмеялся. Меня от этого чуть передернуло, но мы уже поехали.
      Он гнал по дороге с довольно приличной скоростью, рассыпал груз опиума, лежащего на верблюде, и мне стало здорово весело, когда вдруг ведущий верблюда осел забрыкался и закричал. День был прекрасным, хоть и зверски холодным. А это маленькое происшествие сделало его совершенным. Никому не хотелось спорить с большим бронированным лимузином с орлами!
      Мы блокировали движение перед филиалом Валютного банка в Афьоне, и я вошел в его помещение. Кассир узнал меня сразу и вызвал управляющего. Тот пригласил меня в свой кабинет и подвинул мне кресло.
      — Мудур Зенгин в Стамбуле просил вас позвонить, когда вы придете, — сообщил он. — Если вы…
      — Я не хочу разговаривать с Зенгином, — сказал я. — Мне нужен только миллион лир, что причитается мне за неделю. Вы знаете, я не могу никого послать. Я могу получить эти деньги только сам.
      — Прошу прощения, — сказал он и довольно быстро для Турции связался по телефону с Мудуром Зенгином. Я положил свой обрез на стул и взял предложенную мне телефонную трубку.
      — Привет, Зенгин, — сказал я. — Надеюсь, тут нет никакого обмана насчет моей доли за эту неделю?
      — Никакого, — сказал Мудур Зенгин. — То есть в настоящий момент — никакого. Я хотел сообщить вам лично и без свидетелей, что ваша наложница не очень-то выполняет ваше распоряжение. Хотя везде покупки прекратились, от центрального агента по покупкам Бонбакса Теллера по кредитной карточке «Соковыжималки» счета все еще приходят. Мы получили здесь счет на сто восемьдесят тысяч долларов.
      — Взгляните на дату, — сказал я ему. — Думаю, вы увидите, что она предшествует той, когда я отдал ей свое распоряжение. Просто они послали счет с опозданием. — Чтоб ей провалиться, этой Крэк!
      — Вы не откажетесь подождать, если я позвоню по другому телефону в «Соковыжималку»? Они не сообщили мне точную дату накладной в магазине.
      Валяй, думал я. Это старая история. Спустя некоторое время его голос снова появился в трубке:
      — Относительно даты того счета вы оказались правы. Но то, что они сообщили мне, тоже верно. С тех пор приходит довольно много счетов. Они небольшие, но все-таки существуют. Ваша наложница не подчинилась вашим приказам и все еще делает покупки, очевидно, звоня по телефону в Нью-Йорк.
      Чтоб ей трижды провалиться, этой Крэк!
      — Я хотел быть уверенным, что вы знаете, — продолжал Зенгин. — Видите ли, из-за этого уменьшается сумма, которую я могу вложить из тех, что вы мне оставили, и, если это будет продолжаться, ваша недельная доля уменьшится. Собственно, уже уменьшилась. И я могу только разрешить выдать вам на этой неделе восемьсот тысяч, чтобы защитить ваш капитал в нашем банке. Если, конечно, вы не пожелаете подъехать и дать мне еще денег, чего я вам не советую делать.
      — Чтоб ей четырежды провалиться сквозь землю, этой (…) Крэк! — непроизвольно сказал я вслух.
      — Прошу прощения? — не понял Зенгин.
      — Просто я страшно зол на наложницу, — дал я ему объяснение.
      — Что ж, — сказал он, — я бы вам посоветовал воздействовать на нее как следует.
      Я не мог. И если бы я поехал в Стамбул, то потерял бы вечер экстаза. И я представлял себе, как Зенгин обирает мою депозитную камеру до последней пылинки.
      — Разрешите выдать мне восемьсот тысяч, — прорычал я в трубку и передал ее управляющему.
      Домой я привез уже несколько меньшую кипу лир и положил ее в сейф. Мне этой суммы хватало всего на четыре дня.
      Когда в шесть часов появился таксист, я попытался его убедить:
      — Ты должен найти что-нибудь подешевле.
      Он постоял, как истукан, уставившись на меня, и заговорил:
      — Хозяин, я знаю точно, что жалоб у вас нет. Это потому, что товар такого высокого качества. — Он покачал головой. — Нет, не могу вам позволить удешевлять свое удовольствие.
      — Послушай, — сказал я. — Первые три девушки были от меня в полном восторге. Они глядели через заднее окно, когда их увозили. Отчего бы тебе не уговорить дну из них вернуться ко мне снова?
      — Увы, — объяснил он, — тот прощальный взгляд, что вы видели в заднем окошке, — это взгляд прощания навсегда. Их вернули домой. Теперь у них есть приданое. А вы, я ведь знаю прекрасно, жениться на них не хотите.
      При одной только мысли о возможной женитьбе я весь похолодел. Всякий раз, слыша это слово, я вздрагиваю от ужаса. А он продолжал:
      — Хочу вам сказать, что первая девушка вышла замуж как раз сегодня. За прекрасного молодого человека. А вторая уезжает к возлюбленному, рабочему-иммигранту в Германию. Вот что у вас на пути: предшествующие обязательства. Это единственный тип бабенки, который я вам могу достать. Мы, впрочем, могли бы сократить число встреч до раза в неделю…
      — Нет! — вскричал я. — Ни в коем случае! Вот тебе двести тысяч за девушку на сегодняшний вечер. И для начала найди такую, в которой меньше усталости. При первом заходе они меня надувают. При следующих все в порядке, но при первом им требуется стимуляция.
      Выстрелив клубом дыма, он умчался в своем «ситроене».
      И в этот вечер, снова с опозданием на полчаса, я оказался опять под кедром, в тусклом свете лимузина, с существом, чьи глаза напоминали терновые ягоды. Совершенно измотанная вначале, но постепенно заряжаясь энергией, она, уже ближе к концу, попыталась выцарапать мне глаза и кричала «Аллах!» так громко, что в конце вечера я едва мог расслышать нехороший смех старика.
      И так проходили мои вечера… и женщины — одна за другой. Все с опозданием на полчаса. Все разные. Все вначале усталые. Все потом безрассудные и царапающиеся, а вскоре уже орущие «О Аллах!» И все, уезжая, с мольбой выглядывали из окна.
      Мне чаще пришлось заглядывать в банк. Мой паек уменьшился до шестисот, а там и до четырехсот. И наконец я уже ежедневно наведывался туда.
      — Вы врезаетесь в свой капитал, как электропила, — пожурил меня Зенгин. — За неделю вы тратите миллион четыреста тысяч лир, а управляющий филиалом сообщает, что у вас есть и местные счета за бензин и другие вещи, которые вам нужно оплачивать. Ваша наложница постоянно покупает в Нью-Йорке цветы и театральные билеты. Вам следует проучить ее плеткой.
      О боги, если бы я осмелился замахнуться плеткой на Крэк!
      — Черт с ним, с капиталом, — сказал я. — Мне на один вечер нужно как минимум двести тысяч лир!
      — Тогда как ваш банкир я советую вам поехать в Стамбул и открыть свой сейф. Если вы дадите мне еще один миллион долларов, я могу обещать вам такой доход, и вы не будете истощать капитал, что является верхом глупости.
      — Я не могу тратить на это время! — сердито ответил я.
      Он взял и повесил трубку.
      И так проходили дни с этими — ах! — восхитительными вечерами. Каждый раз — новенькая! Толстая и худая, высокая и низенькая, но главное — женщина! Каждая поначалу казалась какой-то вялой, затем очень скоро становилась неистовой. И все, что они всегда восклицали, было «Аллах!» и «Тону!» Но даже любопытные животные не могли отвлечь меня от выполнения своего долга.
      И каждый вечер, уезжая в машине со злобно смеющимся Терсом, они наделяли меня все тем же просительным взглядом.
      Я совсем позабыл о времени, пока не увидел однажды набухшую на кустарнике почку. Разве и впрямь уже начиналась весна?
      Но не для меня. Внезапно, без малейшего предупреждения, мои самые дорогие мечты превратились в кошмар, мои связи разъединились, спутавшись в какой-то ужасный узел, а вся моя жизнь совершенно расклеилась. И произошло это, с одной стороны, быстро, а с другой — действие развивалось мучительно медленно, подобно тому, как вы видите величественное здание, сначала осыпающееся отдельными частями, кренящееся и наконец рушащееся на землю грудой обломков.
      Я не понимал, что судьба до сих пор всего лишь играла со мной — и с планетой.

Часть СОРОКОВАЯ

Глава 1

      Там, где я находился, наступила середина второй половины дня. Пребывая в безделье, я зашел в потайную комнату, и, как у римских императоров древних времен, у меня вдруг возникла острая прихоть посмотреть на страдания тех, кому суждено было вскоре умереть на арене.
      Я смахнул паутину с одеяла, покрывающего видеоаппаратуру, и даже убил паука, а может и двух — в качестве как бы закуски к главному блюду. Откинув назад покрывало, я уселся и включил экраны.
      На мгновение мне показалось, что я настроился не на ту станцию или что-то в этом роде. Я видел огромный коридор. Люди мотались по нему взад и вперед бешеными потоками, страшно озабоченные делами. Это я видел мир глазами Хеллера. Он, наверное, находился не у себя, а в каком-то другом здании: на их половине этажа в Эмпайр Стейт Билдинг никогда не сновало столько народу. Но нет, это был именно их этаж. Ближайшая вывеска на двери гласила:
 
       ЧУДО-НЕФТЬ ДЛЯ МЕЙСАБОНГО ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ
 
      Да что же там все-таки происходило? У них же никогда не было такого большого штата. Или все-таки был?
      Хеллер теперь проходил мимо центрального пункта телексной связи, где было довольно тесно и стучали машинки. Его остановил человек в рабочем комбинезоне. Хеллер прочел на его нагрудном значке: «Нью-Йоркская телефонная компания. Руководитель бригады арендованных линий Элф Андервуд».
      — Эй, вы, — обратился он к Хеллеру, — вы похожи на администратора. У нас приказ провести еще три линии с этого этажа в Крайстер Билдинг. Мы не знаем, где вы хотите установить коммутатор с автоматическим переключением.
      Хеллер заглянул в комнату связи. Боги! Там за каждой машиной сидел оператор, и все они работали как сумасшедшие. Хеллер указал на молодого парня за последним аппаратом.
      — Видите вон того? — сказал он бригадиру. — В рубашке бледно-лилового цвета? А если он вам не скажет, обратитесь к мистеру Эпштейну в «Транснациональную». Третий коридор справа от вас.
      Хеллер продолжил свой путь. Он пробирался в довольно густом потоке служащих и посетителей, пока наконец не дошел до двери «Транснациональной» с логотипной эмблемой анархистской бомбы. Так много людей спешило войти и выйти в эту дверь, что Хеллеру пришлось тут подзастрять. В конце концов он присоединился к очереди желающих войти в этот офис.
      Похоже, ему предстояло долгое ожидание, поэтому я переключил свой интерес на второй экран. Крэк находилась где-то на улице, похожей на Пятую авеню. Она шла по ней, заглядывая в витрины магазинов. Это сразу же привлекло мое внимание: должно быть, ей хочется что-то купить и при этом — с моей кредитной карточкой. Я предчувствовал для себя такую беду, что мне и смотреть не хотелось на эту сцену. Но как часто бывает, что неминуемая катастрофа поневоле приковывает к себе внимание, так и я был не в силах оторвать глаз от экрана.
      Она миновала универмаг Тиффани, лишь небрежно взглянув на него — и я снова начал дышать. Но то, как она взирала на нумерацию улиц, заставило мое сердце забиться чаще. Наконец Крэк увидела что-то впереди, что-то достойное ее внимания. Полотнище с надписью посреди витрины: «Большая весенняя распродажа».
      Меха! В окно было видно: все стеллажи просто забиты этими самыми мехами.
      Она вошла в магазин, и тут же к ней кинулся продавец.
      — Меня интересует, — заговорила графиня Крэк, — есть ли у вас что-нибудь подходящее для путешествия в космосе?
      Мне кровь ударила в голову! Ведь это значило только одно: она строит какие-то планы насчет возвращения домой! Может, они совершили огромный скачок вперед?
      — Для путешествия в космосе, мадам?
      — Да, в космосе. Что-нибудь мягкое и тепленькое и, конечно удобное, что можно носить вместо скафандра.
      — О, извините, мадам, — начал было продавец, но тут подошел высокий мужчина во фраке и резко бросил ему:
      — Я попросил бы вас, Боброхвост, подойти к телефону. Мадам, я случайно подслушал, о чем вы просили. Боброхвост немного новичок: прибыл к нам с последней партией шкур из Канады. Он бы не понял, что вы из НАСА. Как раз сейчас у нас имеется в продаже норковый костюм типа комбинезона — как раз то самое, что вы ищете. Сюда, пожалуйста.
      Я спешно обратился к другому экрану. Может, у Хеллера появилось достаточно денег, чтобы платить за такие причуды, как норковые комбинезоны. Такая покупка обошлась бы в целое состояние! Это я знал по личному опыту!
      Именно в этот момент Хеллера, стоящего в очереди, заметил Изя. Он вскочил с места, усадил молодого клерка на свое место — обслуживать посетителей, а сам ухватил Хеллера за рукав и вытащил его из очереди в коридор.
      — О, мистер Джет, я так извиняюсь, что заставил вас ждать. Это потому, что я такой нескладный.
      Хеллер вывел его оттуда и, найдя свободное место в коридоре, показал Изе какой-то лист бумаги, говоря при этом очень тихо, словно они были заговорщиками:
      — Это ваш брокерский список поручений на каждый день. Чикагская продуктовая биржа: сегодня продает свою тысячу контрактов на мартовскую пшеницу; завтра начале торгов цена ее снизится на десять центов за бушель. На завтрашних торгах продайте тысячу краткосрочных контрактов на кукурузу; перед закрытием она упадет в цене на тридцать центов. Чикагская коммерческая биржа: сегодня избавьтесь от всего нашего мясного скота. К завтрашнему утру цена на него снизится до уровня копыт. Нью-Йоркская товарная биржа: купите две тысячи контрактов на золото в начале торгов и перепродайте по 869,15 доллара за унцию. Вот сколько оно будет стоить завтра в три тридцать пополудни. Нью-Йоркская хлопковая биржа: продайте все контракты на хлопок, которые у нас имеются на сегодня, так как цена достигла высшей точки. Ясно?
      — Одну минутку, — попросил Изя. Он позвал другого клерка и, передав ему список, велел срочно доставить его брокерам. Затем снова повернулся к Хеллеру: — Мистер Джет, я просто ума не приложу, откуда у вас эти списки. Верно, вы знаете какую-то корову на чикагских скотопригонных дворах и главу Федерального резервного управления. Надо же! Такие списки! За тридцать дней товарной торговли вы ни разу не дали осечки. Вам точно известно, как поведет себя рынок в течение двух, двадцати четырех, тридцати шести часов! Вы никогда не проигрываете! Покупаете, продаете — и всегда правы в цене!
      — Хочу заработать немного: несколько миллиардов, — объяснил ему Хеллер. — Нам они понадобятся на заводик по производству спор, нам они понадобятся, чтобы выкупить «Крайстер Моторс» у налогового управления и правительства; а вам они понадобятся для осуществления вашего плана обретения власти над миром с помощью действующих корпораций.
      — Да, да, я знаю. И у нас уже есть полмиллиарда. Но я ужасно боюсь. Мы покупаем в таких огромных количествах. Если хоть раз промахнемся, нас сотрут в порошок. Каждую ночь мне снятся кошмары, что все это для нас превратится в новый Атлантик-Сити!
      О, я надеялся, что так и будет! От этой сцены меня мороз продирал по коже! Полмиллиарда? Почти вдвое больше того, что было у меня! Деньги — это сила, и, имея достаточно денег, Хеллер мог бы добиться своего! Все это неслось на меня, как грохочущий горный обвал, пока я мирно себе посвистывал.
      — Спокойно, Изя, спокойно, — сказал Хеллер. — А ну-ка пойдемте со мной. Хочу вам кое-что показать, потому что я не могу находиться здесь все время, а тебе следует знать, как это делается.
      Они прошли сквозь толпу деловито суетящихся людей. Хеллер остановился перед дверью без всякой вывески и, доставая ключ, объяснял:
      — Это тот самый резервный офис, который я попросил у вас в прошлом месяце. Только сейчас не кричите, что я погубил декор и прочее, потому что я могу залатать дыры в стене и полу — и никто не заметит разницы.
      Они вошли внутрь. Хеллер запер за собой дверь.
      Теперь офис выглядел очень просторным, потому что частично внутренние перегородки в нем были сняты и составлены сбоку. По всей задней стене тянулась длинная грифельная доска с прописанными на ней белой масляной краской столбцами. В начале этих столбцов стояли слова: «пшеница», «кукуруза», «соя», «скот», и т. д. и т. п. — всевозможные товары, продаваемые на рынках в виде сделок на срок. Под каждым из заголовков шел перечень цифр — и цифр очень крупных. Слева в столбцах отмечались сроки контрактов.
      Вдоль дальней правой стены стояла система аппаратов, из которой с машинным стрекотом беспрерывно выползала наружу узкая полоска телеграфной ленты. Стол был завален грудой газет. Рядом со стеной напротив большой доски стояло устройство, по виду сделанное из армированной стали. Хеллер отпер висячий замок на его задней дверце и открыл ее.
      Временной визир!
      Хеллер приник глазом к окуляру и покрутил ручку сбоку. Я не мог разобрать цифр, но это, похоже, были числа будущих событий, отраженных на грифельной доске, возможно, вплоть до тридцати часов вперед. По крайней мере, именно это выдавало цифровое устройство в рамке как время.
      — Изя, — сказал Хеллер, — это очень конфиденциально. Общество не должно этим завладеть. Это навигационный временной визир.
      — Это — что?
      — Он считывает будущее, — сказал Хеллер. — Вот сейчас, если ежедневно ведутся записи на этой доске, это устройство считывает будущие цифры, касающиеся именно этих записей. Вы можете увидеть, что именно прибор будет считывать сегодня днем или завтра в то или иное время и какие цифры будет выдавать. Он считывает все, что бы там ни было вынесено на доску в будущем.
      — Магия! — проговорил Изя с ужасом. — Прорицание! Боже!
      — Нет-нет, — возразил Хеллер. — Это только машина, изобретение. Посмотрите в окуляр.
      — Ни за что! — замахал руками Изя. — Черная магия! Некромантия! Моя мама никогда бы не простила меня. Моего раввина хватил бы удар! Он отказал бы мне в плитке мацы! Ни в коем случае нельзя прикасаться к магии! Моисей перевернулся бы в своей могиле так быстро, что Красное море превратилось в простоквашу.
      — Изя, — урезонивал его Хеллер, — это не имеет ничего общего с магией. Просто дело в том, что время — господствующий фактор в этой вселенной и оно формирует местоположение материи в пространстве. Эта машина просто действует по принципу обратной связи.
      Изя с содроганием отпрянул в страхе перед тем, какое будущее ожидает его на небесах.
      — Сейчас машина как раз считывает долларовые знаки, — сообщил Хеллер.
      — Долларовые знаки? — удивился Изя.
      — Совершенно верно.
      — Ну, тогда это меняет дело, — обрадовался Изя.
      — Изя, мне приходится бывать здесь два раза в день и расписывать мелом всю доску, пользуясь данными из этих машин. Если я отвлекусь на что-нибудь еще, мы понесем огромные убытки. Мне также приходится считывать данные визира и соображать, что купить и что продать. И вы с вашим знанием ведения дел справлялись бы с этим успешней меня. Вы бы, возможно, заставили пахать эту штуку с отдачей в два раза большей, чем я.
      — По-вашему, мы могли бы делать один миллиард в месяц?
      — Сколько ни скажете.
      — Как вы управляете этой машиной?
      — Понимаете, я не могу показать этого, пока вы не дадите клятвы о неразглашении государственной тайны. Флот очень привередлив насчет таких дел.
      Изя тут же поднял правую руку.
      — Нет, — сказал Хеллер. — Положите руку на сердце. А теперь повторяйте за мной: «Я торжественно под тверждаю, что мне доверили…»
      Изя повторил эти слова, а Хеллер продолжал:
      — «…государственную тайну, и клянусь никоим образом никогда не сообщать ее содержания…»
      Изя повторил и это, и Хеллер закончил:
      — «…неуполномоченным лицам даже под угрозой пытки или лишения жизни или ее действительном осуществлении».
      Изя с немного округлившимися за стеклами очков глазами повторил и это.
      — «И если я нарушу эту клятву, — снова начал Хеллер, — я тем самым лишусь всех своих гражданских прави привилегий, своего офицерского звания и своего личного имени».
      Слегка побледнев, Изя договорил за Хеллером текст этой клятвы, а Хеллер еще добавил:
      — «Да здравствует его величество!»
      Изя взглянул на него, как-то странно откинув голову. Я понимал, что случилось. Хеллер так привык автоматически проговаривать клятву о неразглашении государственной тайны, что случайно перешел дозволенные границы.
      — Да здравствует его величество? — вопросительно повторил Изя.
      — Верно! — поспешно подтвердил Хеллер. — Теперь я могу показать вам, как ею управлять.
      — Его величество? — переспросил Изя. — Так, значит, все-таки это черная магия?! Вы заставили меня поклясться сатане, царю преисподней!
      Я поспешно взял ручку. Хеллера заносило прямо туда, где ему уже можно пришить нарушение Кодекса. Уж теперь-то ему бы пришлось рассказать, что он не землянин, что он офицер Королевского Флота планеты Волтар и подданный императора Клинга Гордого. Но Хеллер нашелся и отвечал вместо этого так:
      — Ну разумеется. Разве не говорится, что деньги являются корнем всякого зла?
      Изя подумал над этим, потом, соглашаясь, кивнул и спросил:
      — Как вы оперируете визиром?
      Я с раздражением бросил ручку на стол. Слишком уж много он знал об этой планете!
      Хеллер стал показывать ему довольно подробно, как действует визир. Изя заглянул в окуляр и сказал:
      — Постойте-ка. Поглядите на эти данные по свиной грудинке! Мартовский контракт снизится в цене до тридцати четырех — ниже я еще не видел. Поторопитесь, мистер Джет. Заканчивайте показ. Я могу продать всю грудинку за следующие полчаса и сделать триста тысяч долларов! Свиная грудинка, ей-Богу, вытащит нас сегодня из грязи!
      Я помрачнел. Теперь, когда Изя возьмется за экспертизу по срочным товарным сделкам, деньги на них посыплются дождем!
      Я переключил внимание на графиню. Коли уж Хеллер, пользуясь временным визиром, делает деньги абсолютно как ему вздумается, то, может, хоть Крэк перестанет доить меня с помощью этой визитной карточки. Заметьте: моей ведь карточки.
      Эге! Теперь она была уже не в магазине мехов, а в зале, где продавались машины — «порше»! С большого плаката в глаза бросалась такая надпись: «Кого заботит цена, когда вы можете ездить в иноземной роскоши?»
      К графине услужливо спешил продавец. Она разглядывала сияющий синевой двухместный закрытый «Порше-1002».
      — У вас имеются в продаже разовые автомобили? — спросила его графиня Крэк. — Мы не очень долго задержимся на планете.
      У продавца перехватило дыхание. Однако он не растерялся, черт его побери.
      — О, разумеется, мисс, — ответил он. — Разовые автомобили? Да вот она, прямо перед вами.
      Графиня Крэк с задумчивым видом оглядела машину.
      — Восемьдесят пять тысяч долларов, — информировал ее продавец. — С газотурбинным вспомогательным двигателем. Самая быстроходная машина в Америке. Разгон до ста миль за восемь секунд. Коробка с пятью передачами, верхние кулачки…
      — Беру, — перебила его графиня и невразумительно добавила: — Она подходит к цвету его глаз.
      — Платеж с отсрочкой? — спросил продавец.
      — О нет. У него месяц назад было что-то вроде дня рождения, а подарком явилось задержание. Поэтому машина нужна мне прямо сейчас. Обвяжите ее синей лентой, какой-нибудь посимпатичней, и пошлите по адресу. Счет выставьте на эту кредитную карточку.

Глава 2

      Я был взбешен. Нужно действовать. В сумятице всего творимого Крэк и Хеллером я принял решение. Я пошлю Кроуба! Только он может одолеть Хеллера! Терс находился во дворе. Я влетел в машину и, твердо указующим перстом подкрепляя свои слова, велел ему ехать в больницу.
      Остервенело порывшись на полках больничного склада с оборудованием от фирмы «Занко», я обнаружил еще один аудиовизуальный комплект с прилагающимся к нему ретранслятором 831, спрятанный под другими ящиками.
      Держа этот ящик под мышкой, я помчался в больницу.
      Прахд находился в подвальной операционной — меняя отпечатки пальцев очередному преступнику. К счастью, он уже кончил и говорил разыскиваемому полицией уголовнику, что он может вернуться в свою камеру. Прахд, закончив говорить, повернул голову и увидел меня.
      — А, — сказал он обрадованно, — вы ведь пришли сообщить, что мне уже начислили жалованье?
      Я заскрипел зубами. Я был вовсе не расположен к каким-либо совещаниям по трудовым отношениям.
      — Берите все, что вам нужно для установки этих… сами знаете чего, — велел я ему. — И пойдемте со мной! Ваш коллега в серьезной опасности. Медлить нельзя.
      — Целлолог? — заморгал он зелеными глазищами.
      — Нет, я! Пошевеливайтесь! — рявкнул я.
      Он собрал то, что, как он считал, ему могло понадобиться. Я даже помог ему это нести. Мы сели в машину и помчались к баракам рабочих, занятых археологическими раскопками.
      Поспешно пройдя по туннелю, мы живо пересекли ангар и прошествовали по коридору к арестантскому блоку. Я заглянул в камеру. Нам повезло! Когда не приходится видеть, как солнце встает и садится, нетрудно и спутать день с ночью. Видимо, так и случилось с Кроубом. Он лежал на койке и спал себе крепким сном.
      Нажав на кнопку дистанционного управления, я привел в действие вмонтированные в койку захваты. Металлические зажимы сомкнулись над телом Кроуба и прочно пригвоздили его к матрацу.
      Кроуб проснулся и стал дико озираться. Он посмотрел на захваты, затем на меня и Прахда и, заикаясь, хотел было что-то спросить, но дальше начального звука «ч», повторенного несколько раз, не пошел.
      — Дайте ему наркоз! — приказал я Прахду. Прахд тут же достал маску и прижал к его лицу.
      — Ч…Ч…Ч…? — пролопотал, засыпая, Кроуб. И отключился.
      Я набросил покрытие на смотровое окошко с внутренней стороны армированной двери и передал ящик Прахду.
      — Установите их, быстро! — велел я ему. — Нельзя терять ни минуты.
      — Подождите, они же другого типа, — забеспокоился Прахд. — Тут три элемента. Элемент «А» изменяет зрительную реакцию глаза таким образом, что он видит сквозь твердые тела: металлы, одежду, кость — зависит от того, где фокусируется зрение. Элемент «Б» регистрирует эмоциональную реакцию шпиона на то, что он видит. А элемент «В» — это просто обыкновенный «аудиожучок».
      Я посмотрел на ящик. Да, действительно, он был прав. Выходит, Спурк соврал, когда сказал мне, что у него имеется только два элемента, а потом соврал еще раз, когда утверждал, что никаких элементов, настроенных на эмоции, они не делают. Понятно, я сразу почувствовал, что это снимает с меня вину за то, что я кокнул этого негодяя и обобрал его сейф. Ведь Спурк был мошенником, это точно.
      — Подробней, подробней, — потребовал я. — Все ли они действуют как респондометры? Есть ли у них активатор-приемник, работающий в диапазоне двухсот миль? Имеется ли для них ретранслятор 831?
      — Да, — подтвердил он.
      — Ну так вживите их поскорее. Чего вы ждете?
      Прахд расставил на столе горелки и катализаторы, продезинфицировал комнату — в ней было довольно грязи, поскольку Кроуб для своего облегчения не пользовался туалетом — и вскоре принялся за работу.
      Я выскользнул из камеры и отправился к Фахт-бею. Тот сидел за столом и холодно известил меня, что для меня его нет.
      — Вы должны мне помочь, — заявил я.
      — После дождичка в четверг, — огрызнулся он.
      — Нет, нет. Это связано с безопасностью базы. Мне нужно переправить доктора Кроуба в Нью-Йорк.
      — Значит, вы уедете с базы?
      — Уеду.
      — И больше не вернетесь?
      — Не вернусь.
      — Тогда я окажу вам любую помощь.
      Мы сразу же договорились. На Кроуба наденут ограничительный жилет, изготовленный фирмой «Занко» — нечто подобное применяемой на Земле смирительной рубашке, но с тем лишь различием, что завязок в нем нет и стягивается жилет магнитами. Сопровождать его будут переодетые в штатское двое охранников — для пущей надежности. Они будут связаны с базой двусторонней радиосвязью — на тот случай, если ему вдруг удастся сбежать или что-то пойдет не так.
      Пока Фахт-бей обдумывал эти важные меры, я снова отправился в камеру.
      Прахд продолжал работать, надев свою вечную хмурую маску, чтобы скрыть неудовольствие от подобной работы.
      Я взглянул на библиотеку. Да, Кроуб пользовался языковыми пособиями, но, судя по потрепанности, лишь только текстами по психологии и психиатрии. Как я был прав! Он действительно увлекся этой земной наукой.
      Это навело меня на блестящую мысль. Я зашел в отдел подделки удостоверений, и мы занялись делом.
      Пользуясь бланками Барбена, мы сделали ему паспорт, в котором сообщалось, что он «Др. Эмбрион П. Кроуб, Д. М.». Затем состряпали чудную справочку, делающую его доктором медицины и психиатрии из Венского института психиатрии. На других бланках мы сделали Кроуба выпускником Народного медицинского института Польши, нейрохирургом. И дали ему членство Британской медицинской ассоциации. Это было гениально — ведь я вовсе не мог быть уверен, что он научился говорить по-английски, а странный акцент объяснялся бы его благоприобретенной национальностью. Мало того, психиатры всегда говорят с каким-то нелепым акцентом, и, кажется, никому не под силу понять, о чем они толкуют. Просто гениально с моей стороны!
      Мы трудились не покладая рук, ибо я хотел посадить его завтра на утренний рейс — и будь что будет. Хеллер вышел из-под контроля! Но Кроуб его прикончит!
      Я живо вспомнил тот день, когда Кроуб просто слюни пускал при мысли о том, чтобы Хеллеру укоротить костяк. Но теперь не оставалось иного выхода, как только полностью прекратить деятельность Хеллера.

Глава 3

      Я напрягшись, сидел перед видеоустановкой. Все шло хорошо. В Афьонском аэропорту Кроуб получил от меня последние наставления.
      — Вы когда-то желали иметь возможность укоротить одному человеку кости, — сказал я ему. — Он слишком высокого роста, помните?
      — Странно, — промолвил Кроуб. — Левым глазом я вижу сквозь вас. Наверное, вы что-то сделали с оптическим нервом.
      — Да, да, — нетерпеливо отмахнулся я от него. — А теперь слушайте внимательно. Графине Крэк не должно быть известно, почему вы в Нью-Йорке. Вы ей скажете, что помогаете человеку, занимающемуся формулой споры. Но как только вы застанете его одного, займитесь его костями.
      — Эту девчонку я вижу сквозь платье, — твердил свое Кроуб. — У нее отличные титьки. Их легко переделать, и они будут выбрасывать сперму.
      — Да слушайте же, — настаивал я. — Этот тип слишком высоким ростом привлекает к себе внимание. Сбейте с него спесь, поставьте его на место.
      — С другой стороны, — не унимался Кроуб, — было бы интересней переделать ее язык на пенис. Это излечило бы ее от комплекса зависти к его обладателям.
      — Вы слышите, что я вам говорю? — рыкнул я на него.
      — Даже очень отчетливо, — отвечал он. — Бурчание у вас в животе означает, что вам нужна женщина. А может, сойдет и мальчик? Я мог бы подправить ему задницу — будет как у козы.
      — Вы должны неукоснительно следовать инструкциям! — строго предупредил я.
      — О, так я и буду делать, — сказал доктор Кроуб, почесываясь под ограничительным жилетом. — Чудесный предмет — психиатрия.
      С этим я должен был согласиться.
      У нового видеоустройства под экраном внизу помещался набор электронных букв, регистрирующих эмоции человека с вживленным электронным «жучком». Мне трудно было сказать, где именно находились Кроуб и его охрана во время полета, потому что экран регистрировал только контролируемый электроникой глаз, который видел сквозь вещи в зависимости от того, на какой глубине Кроуб его фокусировал.
      Возможности у него были просто фантастические. Заглядывая в голову шпиона, он мог бы читать сквозь конверты или обложки имеющихся у противника книжечек с кодами, если бы они были там сложены в виде осязаемых вещей. Мог взглядом проникать в казенную часть ствола и определять тип боевого снаряда. Но доктор Кроуб пользовался своей новой способностью совсем не для этого.
      Сфокусировав взгляд, он «раздевал» стюардесс. Буквы для передачи эмоций выстроились в одно слово: «Недовольство».
      Я полагаю, что создатели этого зрительного элемента рассчитывали, что разведывательный центр, находясь в десяти тысячах миль от агента, узнает его мнение об изобретении противника — насколько оно стоящее или нестоящее. Меня беспокоило, уж не заклинило ли «жучок» на эмоции «Недовольство». Как это возможно — визуально раздевать стюардесс и не балдеть от этого?! Я точно знаю: вид их, совсем нагих, бегающих взад и вперед по проходу между рядами, сильно подействовал на меня.
      Но когда Кроуб пересел на другой самолет в Стамбуле, произошла перемена. По другую сторону прохода сидел какой-то толстяк, и Кроуб стал изучать его мозг, поскольку мог видеть сквозь кожу и кость. Странно же выглядел этот мозг на моем экране!
      Кроуб, похоже, раздумывал о том, как его переделать. Вспыхнули буквы: «Радостное настроение. Отлично».
      Довольный тем, что третий «жучок» работает, я вышел из комнаты и позавтракал.
      Меня слегка беспокоило еще кое-что. Я пропустил прошлым вечером свидание с женщиной, — что свидетельствует о том, как предан своей работе офицер Аппарата, — а Ахмед, водитель такси, мне сегодня не сообщил, как он с этим управился, даже записки не оставил.
      Я приказал Мусефу, несшему в этот день охрану, разыскать Терса и получить эти сведения. Вернувшись, Мусеф сообщил:
      — Терс говорит, что Ахмед вчера вечером не появлялся.
      — Скажи Терсу, чтобы договорился с таксистом на сегодняшний вечер, — распорядился я.
      — Терс не думает, что он приедет, — сказал Мусеф.
      — Он не сказал почему?
      — Много из него вытянешь, когда он смеется так по-дурацки, — пожаловался Мусеф.
      Ясно. Я попытался позвонить Ахмеду, но безуспешно.
      Что ж, возможно, ему было трудно найти для меня женщину. Да, так, наверное, и случилось. Ладно, решил я, займусь им попозже, когда меньше будут докучать дела.
      Покончив с завтраком, я вернулся в свою потайную комнату к видеоустановке. Нельзя было пропустить ни одного эпизода пребывания Кроуба в Нью-Йорке. От этого зависело слишком многое.
      Я придвинул к себе радио двухсторонней связи, готовый, если что-нибудь пойдет наперекосяк, инструктировать охранников о дальнейших действиях.
      В случае провала Кроуба моя собственная жизнь повисла бы на волоске. Хеллер не должен преуспеть в своем деле.

Глава 4

      Февральский Нью-Йорк лежал в предрассветной мгле.
      После шестичасовой задержки в Париже, до предела взвинтившей мне нервы, Кроуб наконец прилетел в Нью-Йорк.
      На экранах двух других установок я ничего не видел. Слышалось медленное дыхание. Ага! Они крепко уснули — и Хеллер, и Крэк. Кроуб застанет их врасплох!
      Двое охранников Кроуба сели с ним в лифт в Эмпайр Стейт Билдинг и вышли на нужном этаже. Коридор был безлюдным и слабоосвещенным. Один из охранников нес большой чемодан с хирургическими инструментами, другой разведывал дорогу. Очевидно, он обнаружил нужные им коридор и дверь и возвратился назад.
      Они пошли дальше, подталкивая перед собой Кроуба, и, прежде чем повернуть в последний на пути коридор, взяли на изготовку бластики и сняли с Кроуба ограничительный жилет. Один остался стоять в боевой готовности, а другой подвел его к двери с изображением реактивного самолета, громко постучал и отпрыгнул назад.
      Кроуб сфокусировался на картинке самолета, затем на интерьере офиса, видя его сквозь дверь. Он хотел было пройти сквозь нее, но ударился и отскочил. Он бы, возможно, там не остался, если бы его глаз не сфокусировался на коте. Кот дремал на столе, но теперь проснулся и смотрел на дверь, недоумевая, что означает этот грохот. Кроуб же, видимо, прежде ни разу не видевший кошки, с любопытством разглядывал зверя через дверь. Буквы сообщали: «Мистификация».
      При первом же ударе в дверь ожил экран одной из моих видеоустановок. Я не мог определить, которой — связанной с Крэк или Хеллером, до тех пор, пока не глянул, какой она помечена буквой. «К». Это проснулась графиня Крэк.
      Она включила ночник, взглянула на будильник: 5.39. Посмотрев на окно, она увидела на стекле снег, а за ним — зеленоватое свечение предрассветного города.
      Крэк поднялась, сунула ноги в тапочки, набросила красный купальный халат из шелка и посмотрела на Хеллера. Тот мирно спал, повернувшись к стене.
      Не все шло так, как мне хотелось.
      Крэк вышла из «комнаты размышлений», закрыв за собой дверь, включила в главном офисе свет и, пройдя по белоснежному ковру, открыла дверь в коридор.
      Кроуб перестал созерцать кота и, когда перед ним распахнулась дверь, уставился на графиню.
      — Графиня Крэк! — воскликнул он. Буквы выстроились в сообщение: «Удивление. Страх».
      — Входите, — пригласила графиня на волтарианском языке.
      Тот робко вошел, и дверь за ним закрылась. «Тс-с!» — сказала Крэк и, подведя Кроуба к секретарскому кабинету, втолкнула его туда и вошла сама. Кроуб стоял, глядя на нее — на поверхность ее лица. Всякий, кто работал в Замке Мрака, прекрасно знал, что графиня Крэк может убить на месте.
      — Ну, так что же вы тут забыли, доктор Кроуб? — спросила графиня Крэк.
      На экране Кроуба вспыхнули буквы: «Ужас».
      Да, я ошибся. Полностью признаю свою вину. Я нарочно не сообщил ему, что графиня в Нью-Йорке. Сказал только, что наврать, если они встретятся. Внезапно я осознал тот факт, что он, возможно, не знает о личных отношениях между «тем мужчиной», которого он должен был обработать, и графиней Крэк. Вспомнит ли он то, что ему велено было сказать ей? Или испортит все дело и его втопчут в ковер?
      — Я… я… я забыл, — пролепетал он.
      Графиня Крэк хмыкнула. Мне определенно не понравилось звучание этого «хм-м». Она знала, что Кроуб помешан на экспериментах с телами: пока она готовила номера, он готовил уродцев. Графиня Крэк прекрасно знала, на что он был способен. Возможно, она даже не подозревала, что я послал его с заданием физически искалечить Хеллера. Ибо то, что Крэк сейчас сказала, могло бы объяснить все. А сказала она следующее:
      — С каким же делом прислал вас Солтен?
      У меня волосы зашевелились. Если Кроуб проболтается, графиня разыщет меня — и быть мне покойником!
      О, дело оборачивалось совсем скверно.
      Кроуб заикался, а нить моей жизни становилась все тоньше.
      Удивительно, как непосредственная близость смерти влияет на ум. Всегда было известно, что мужчины — мыслящие существа.
      — Я должен помочь одному человеку составить формулу споры, — выпалил он. Вспомнил!
      — А, ну что ж, я уверена, что ваша помощь будет весьма желательна. Почему бы вам не присесть вон там? — Она указала на кресло возле стены. — После долгого пути вы, наверное, очень устали.
      Мое радиопереговорное устройство издало легкий треск, затем послышался голос охранника:
      — Я думаю, с ним там все в порядке. У нас остался его чемодан. Что делать? Подсунуть его в контору и возвращаться?
      — Нет-нет! — отвечал я ему. — Оставайтесь на месте. Спрячьтесь и ждите. Не нравится мне, как идет дело.
      — Он должен установить «жучки», — сказал один охранник другому. — Нам нужно подождать.
      Графиня Крэк шарила на верхней полке секретарского стенного шкафа. Снимала ящик.
      — Не бойтесь, доктор Кроуб. Мы только дадим вам расслабиться, чтобы вы смогли немного поспать, — говорила графиня и при этом доставала что-то из ящика.
      Гипношлем!
      Я вдруг стал молиться. Под ним Кроуб мог бы выдать полученные им настоящие приказы. И мне пришел бы конец.
      Крэк нахлобучила гипношлем ему на голову. На экране вспыхнули буквы: «Двойной ужас».
      Щелчок — и гипношлем включился.
      Буквы на экране изменились: «Покой».
      Потом они сложились в другую надпись: «Загипнотизирован».
      Больше на экране Кроуба ничего не появилось.
      Крэк подключила ручной микрофон и сказала:
      — Посидите тут тихонечко и подождите.
      Положив микрофон на стол, она вышла за дверь, пересекла офис, открыла дверь «комнаты размышлений» и закрыла ее за собой. Потом опустилась коленями на постель и легко тронула Хеллера за плечо.
      — Дорогой, какие именно споры тебе понадобились?
      Он резко сел на постели, как обычно поступает человек, привыкший действовать.
      — Споры? В чем дело? Кто-нибудь пришел?
      — Нет, нет, дорогой. Я просто полюбопытствовала.
      — Я сейчас встану.
      — Нет, нет, дорогой. Ты полвечера возился в гараже с «порше», переделывая его под новый карбюратор, да еще на сквозняке. Просто черкни, что тебе нужно в отношении спор. Мне всегда приятно знать о твоих новых интересах.
      Она подала ему большую желтую дощечку и ручку со столика у постели. Хеллер зевнул и стал писать. Когда лист был заполнен, Крэк взяла его.
      — Спора должна разноситься по воздуху, — сказал Хеллер, указывая на листок. — Должна обладать способностью плавать по стратосфере, жить во всех этих ядовитых газах и засоряющих частицах, превращать их в кислород и сохраняться навсегда. Разносимая повсюду ветрами, она должна быть способна очищать от мусора атмосферную обертку планеты. У меня нет целлологи-ческих формул, чтобы ее синтезировать. Послушай, если тебе так интересно, может, мне лучше встать и объяснить дальше?
      — О нет, дорогой. Сейчас середина ночи. Ложись и спи. Не обращай внимания на меня, дуреху старую. Мне что-то не спится.
      Хеллер снова зевнул, улегся в постель, перевернулся на бок и заснул.
      Графиня Крэк вышла, закрыв дверь, вошла в кабинет и вложила исписанный Хеллером лист Кроубу в руку.
      — Сейчас вы должны испытать желание разработать формулу споры. Требование находится у вас в руке. И вы разработаете эту формулу.
      Она подвинула к нему стол, положила на него дощечку и сунула в пальцы ему ручку. Из-под шлема послышалось бормотание: «Я не помню».
      Буквы на экране говорили: «Замешательство».
      Графиня немного пожонглировала микрофоном и снова заговорила в него:
      — Вы опять юный студент. Вы сдаете выпускной экзамен. Экзаменационный вопрос звучит так: как синтезировать точно такую спору, которая определяется деталями на этом листе. Если вы не напишете ответа, то не сдадите экзамен и вам больше никогда не позволят кромсать людей.
      Ну и хитрюга эта графиня Крэк! Она воззвала к его основным инстинктам. Она перенесла его в то время, когда он действительно это знал.
      Доктор Кроуб быстро заработал ручкой. Он заполнил половину листа. Графиня, глядя на бумагу вверх ногами, увидела, что доктор рисует штаммы споровых культур, могущих скрещиваться с земными вредоносными частицами и преобразовывать их. Она выскользнула из комнаты, подошла к рабочему столу Хеллера и, найдя книгу о спорах Земли, взяла ее с собой.
      — Сейчас вы посмотрите в этой книге то, что написали, и убедитесь, есть ли это здесь.
      Пришлось ему здорово полистать книгу. Я понимал, в чем его затруднения. Она перенесла его во время, предшествующее знанию им английского языка. Но в книге были иллюстрации, и он ими воспользовался.
      — В этой книге все есть, — сказал он.
      — Теперь вы напишете, как смешивать культуры, чтобы вводить их, — сказала графиня.
      Кроуб быстро написал.
      — Теперь вы напишете все остальное, что нужно знать, чтобы осуществить это до конца.
      Кроуб написал.
      — Этого достаточно для сдачи экзамена? — спросила графиня.
      — Несомненно, — отвечал Кроуб.
      — Хорошо. С этим все. Теперь слушайте внимательно. Вы помните мужчину, которого видели в своей лаборатории в Замке Мрака? Блондин с голубыми глазами. С планеты Манко. Если вы когда-либо встретите этого человека снова, вас охватит жуткий страх. Вы побежите со всех ног, чтобы спастись от него. Знайте, что, если вы прикоснетесь к нему, из ваших ушей выскочат щупальца и задушат вас. Если хоть раз прикоснетесь к этому человеку электроножом или даже кончиком пальца — у вас прекратится дыхание. Уяснили?
      — Да, — отвечал загипнотизированный Кроуб.
      — Теперь вы забудете все, что здесь произошло. Вы выйдете в офис. Станете у двери в коридор. И будете стоять там и ждать.
      Она положила бумаги в карман халата и щелкнула выключателем.
      Кроуб встал, как-то очумело посмотрел на нее, и экранные буквы выстроились в слово: «Страх».
      Он вышел из комнаты в главный офис и встал у двери в коридор.
      Графиня зашла в «комнату размышлений» и тронула Хеллера за плечо.
      — Дорогой, — сказала она, — может, встанешь и выпьешь со мной чашку кофе?
      Хеллер приподнялся на постели, совершенно проснувшись, с удивлением посмотрел на нее, но встал и накинул белый купальный халат из ворсистого материала. Крэк открыла дверь, и они вошли в главный офис.
      Кроуб увидел Хеллера и завизжал.
      Потом распахнул дверь и бросился бежать со всех ног.
      — Это же был доктор Кроуб, — сказал Хеллер. — Что это с ним?
      — Мятный баварский кофе Мокко — это новинка, — объявила графиня.
      — Что здесь делал Кроуб? Почему он убежал?
      — Ах, Кроуб? Он только принес эти формулы — для тебя. Оставаться он не видел необходимости. У него назначена еще одна встреча.
      Хеллер взглянул на открытую дверь. Взял у графини бумаги и бегло просмотрел.
      — Дорогая, у тебя такой вид, словно ты чего-то не договариваешь.
      — Я? — удивленно воскликнула она. — Ну что ты, Джеттеро.

Глава 5

      Доктор Кроуб пролетел мимо охранников так быстро, что они не успели его схватить. Потом выскочил на лестничную клетку и, вместо того чтобы бежать вниз, помчался вверх!
      Старший охранник на бегу говорил по радио:
      — Что, черт побери, случилось?
      — Он увидел врага! — крикнул я. — За ним! За ним! Не дайте ему сбежать!
      — Он бежит вниз по лестнице! — прокричал охранник.
      — Он бежит вверх по лестнице! — возразил я. — Вверх! Вверх!
      Кроуб ворвался в холл двумя этажами выше. Лифт был открыт. Он юркнул в кабину.
      — Он в лифте номер пять! — крикнул я. — Спускается вниз. Нет, поднимается вверх!
      Охранников я видел, но Кроуба — нет. Когда лифт остановился, он выбежал и снова кинулся вверх по лестнице. Боги праведные, неужели он пытался вернуться на Волтар, пользуясь Эмпайр Стейт Билдинг в качестве пусковой площадки?!
      — Поднимайтесь на пятидесятый этаж, быстро! — велел я охранникам. — А потом бегите вниз по лестнице!
      Они так и сделали.
      Но Кроуб снова влетел в холл, забежал в лифт и снова поехал вверх.
      Я опять послал охранников на лифте вверх. Они доехали до последнего этажа. Там же открылась дверь и другого лифта. Оттуда выскочил Кроуб и угодил прямо в руки ждущих его преследователей.
      — Мы его поймали, — сообщил старший.
      Кроуб дико озирался по сторонам и твердил на волтарианском языке:
      — За мной гонятся, за мной гонятся!
      На его экране читалась надпись: «Тройной ужас».
      Он пытался освободиться. Внезапно его глаза сфокусировались за стенами здания, и ему, очевидно, показалось, что он падает, ибо он вдруг как-то весь обмяк. Надпись на экране сменилась другой: «В обмороке».
      — Что нам делать? — спросил меня старший.
      Вот именно — что? Если они привезут его снова на базу в Турцию, Фахт-бей будет рвать и метать и попытается заставить меня заплатить за безрезультатный полет или, может, даже пристрелит Кроуба. Но человек с Такими разрушительными способностями, как доктор, — слишком ценная фигура, чтобы его пристреливать. Мы в Аппарате ценим разрушителя планет. Кроуб должен быть спасен!
      Вдруг меня осенила счастливая мысль. Существует только один известный мне человек, потенциально столь же разрушительный, как Кроуб — Мэдисон! Только Мэдисон сообразил бы, как употребить это смертельное оружие в войне против Хеллера.
      Я велел охранникам взять Кроуба и вместе с чемоданом доставить по адресу: Месс-стрит, 42.
      Эта (…), (…), (…) Крэк провалила мой первый план, но надежда еще оставалась.
      В этот ранний час те, кто еще оставался на ночном дежурстве, внесли Кроуба в дом 42 по Месс-стрит. Дежурный репортер бесцеремонно велел им подождать в кабинете Свихнулсона. Они зашли туда и стали обмахивать Кроуба газетными публикациями Мэдисона. Он очнулся, возможно, от вони. Один из охранников принес ему горячего кофе из автомата, обнаружил в столе у Свихнулсона бутылку виски и плеснул немного в кофе. Это оживило Кроуба.
      С улицы послышался рев мотора. Это подъехал «экс-калибур» Дж. Уолтера Мэдисона.
      — Теперь поднеси радио к уху, — велел я старшему охраннику, — и передай ему мои слова.
      Кроуб взглянул на Мэдисона. Этот спец по связям с общественностью выглядел ухоженным и лощеным — совершенным образцом искреннего, честного и привлекательного молодого американского руководящего работника.
      Повторяя то, что я ему сказал, старший охранник обратился к Мэдисону:
      — Нас прислал мистер Смит. Мы здесь для того, чтобы познакомить вас с самым совершенным оружием в войне против Вундеркинда.
      — В войне? — переспросил Мэдисон. — О нет. У вас совершенно неправильное представление о нас. Мы заняты работой в сфере самых чистых, какие только возможны, общественных отношений, и наши мотивы абсолютно безупречны.
      Действуя по моему приказу, охранник сказал:
      — Позвольте представить вам доктора Эмбриона П. Кроуба, выдающегося психиатра.
      — Кто говорит у вас по этому радио? — спросил Мэдисон и моментально завладел устройством. И прежде чем охранник успел опомниться и вырвать у него радио, заговорил по нему:
      — Привет. Кто говорит?
      — Смит, — ответил я.
      — Вы, должно быть, где-то поблизости, коли пользуетесь такой маленькой рацией. Почему же не зашли сами?
      Я понял, что должен быстро что-то придумать. Уж слишком близко это было к нарушению Кодекса. Ведь он мог взглянуть на табличку радио и прочесть: «Предприятие средств связи Волтара».
      — Я пользуюсь аппаратурой Мисс Вселенной, — сказал я. — И должен спешить, потому что она многим нужна. Взгляните на документы доктора Кроуба. Я уверен, что он вам будет полезен.
      Мэдисон сел за стол, положил радио на книгу записей и, достав документы Кроуба, просмотрел их.
      К сожалению, в дело вмешался Кроуб. Он протянул руку через стол и слегка постучал Мэдисона по носу, говоря при этом:
      — Вам в холову кохта-нибудь приходило, что вы бы намнохо лючше выхлядели с либидо вместо носа, дорохой? Или, может быть, с пупком? А ваши руки стали бы красивей с рыбьими плавниками. — И он вытащил электронож! Сзади его схватил охранник.
      Мэдисон поглядел-поглядел на него и схватился за телефон. Очень быстро нажимая на кнопки, он набрал номер.
      Я прибавил звук на видеоустановке Кроуба. Голос по телефону ответил:
      — Психиатрическое отделение Бельвыо, — а затем музыкальным веселым тоном: — Доброе утро!
      — Говорит Дж. Уолтер Мэдисон, Месс-стрит, 42. Скорее пришлите неотложку.
      Охранник забрал свое радио, но слушать его не стал. Другой держал Кроуба, не позволяя ему лезть через стол, и пытался отнять у него электронож.
      Мэдисон дрожащим пальцем указал на дверь:
      — Подержите его внизу у лестницы, пока не придет неотложка!
      Я ничего не мог поделать.
      Вскоре с воем сирены прибыла психиатрическая неотложка из Бельвью. Оттуда выскочили двое санитаров в белых халатах и схватили Кроуба. Охранники, (…), отдали им его чемодан. Доктора затолкали в машину, и дверцы закрылись.
      Старший охранник ужасно самодовольным голосом проговорил в микрофон:
      — Итак, офицер Грис, дело сделано.
      — Быстрей, быстрей, — торопил я его. — Следуйте за этим фургоном! Вы должны его спасти.
      — Как я уже сказал, офицер Грис, дело сделано. Эти санитары выглядели вполне профессионально. У одного даже имелась под рукой дубинка. Наш подопечный передан в надежные руки.
      — Подождите!
      — В офисе я передам радио агенту Рату. Если вам и дальше захочется это обсуждать, можете говорить с ним. Мы едем к себе. Конец передачи. — Радио щелкнуло напоследок и замолкло.
      Я опечалился.

Глава 6

      Огорченный своим поражением, я вышел во двор. День был очень холодным, небо — серым. В голых кустах голодным волком рыскал ветер. И охотился он за мной.
      Я увидел Терса, подошел к нему и спросил:
      — Где таксист?
      — Наверное, проводит испытания новой машины Ютанк, — отвечал он с ехидным своим смешком.
      — Новой машины?
      — Доставили только сегодня в поддень. «Мерседес-бенц». Совсем новенькая. Очень хорошая. Таксисту продал его друг.
      Я нахмурился. А ведь Ютанк, подумалось мне, не приползла ко мне на коленях и не просила денег, как ожидалось. И вот у нее новенький «мерседес-бенц»! А ведь эти машины стоят уйму денег! Где же она их берет? Кредитные карточки? Меня охватила ярость. Я с ней разберусь!
      — Куда они поехали? В какую сторону?
      — Наверное, в центр по переподготовке фермеров. — И он ехидно рассмеялся.
      Я прыгнул в машину и приказал ему отвезти меня туда. В центре находился офис Фахт-бея. Может, они сговорились довести меня до нищеты?
      Я ехал, оглядывая дорогу, надеясь, что увижу Ютанк на ее новой машине. Мы въехали на территорию центра. Никакого «мерседеса» там не было.
      Я вбежал в холл возле офиса Фахт-бея, уже хотел было переступить порог, но, к счастью, сработали мои стремительные рефлексы. У Фахт-бея собралось нечто вроде совещания. Я остановился. Вокруг его стола, спиной ко мне, сидели турки — женщины и мужчины.
      Увидев меня, Фахт-бей сделал знак рукой, чтобы я уходил. Я тут же попятился, и в этот момент одна из женщин обернулась. Даже сквозь чадру я узнал в ней одну из первых, с кем я имел свидание в машине!
      Фахт-бей вышел в переднюю, закрыв за собой дверь.
      — Послушайте, — сказал он, — я бы на вашем месте не стал туда сейчас входить.
      — Что-то не так? — спросил я.
      — Пока не знаю, — отвечал он. — Собственно, мне пока неизвестно, что все это значит. Примерно час назад эта ваша Ютанк приехала ко мне и сказала, что со мной хотят встретиться несколько человек. Они только что прибыли.
      — Говорили они что-нибудь? — умоляюще спросил я.
      — Только что-то насчет беременности. Слушайте, заходите попозже. Может, к тому времени я узнаю, в чем дело.
      — Беременность? — сказал я. — Послушай, если тут какая-то проблема с беременностью, этому можно помочь. Не обещай ничего! Но помочь этому можно!
      Я выбежал, вскочил в машину и потребовал, чтобы Терс отвез меня в больницу.
      Если одна из этих женщин забеременела, все очень просто. Разве не мог я кое-чему научиться, будучи «шпиёном» в семействе Роксентера? Каждый раз беременность решается абортом! И Прахд — тот человек, которого нужно повидать по этому делу. Я добьюсь его согласия, он сделает женщине аборт, и все будет в порядке.
      Я вбежал в больницу и через вестибюль поспешил к кабинету Прахда. Он сидел за столом.
      — Беременность! — выпалил я с ходу. — Вы должны тут помочь!
      Молодой доктор Прахд Бителсфендер посмотрел на меня и грустно сказал:
      — Я рад, что вы наконец пришли ко мне с этим признанием.
      — Да я не хотел, это была случайность, — стал я оправдываться. — Она казалась такой красивой, когда там лежала, что я не мог устоять.
      — И вы не приняли никаких мер предосторожности?
      — Откуда мне было знать, что она забеременеет именно в этот раз! Это ей следовало предостерегаться!
      — И вы полагаете, что юная девушка знает о таких вещах?
      — Не такая уж она и юная! — возразил я.
      — Она достаточно молода, чтобы это привело в ярость ее отца! Она еще даже несовершеннолетняя.
      Тут меня поразила ужасная догадка.
      — Да о ком мы с вами говорим?!
      — О медсестре Билдирджине, — отвечал Прахд. — Эх, офицер Грис, офицер Грис, подумать только: за моей спиной вы развращаете малолетних. Вы набросились на нее, изнасиловали…
      — Стойте! — крикнул я. — Если мы говорим о медсестре Билдирджине, то это она изнасиловала меня!
      — Вы только что признались, что она просто лежала, а вы не могли удержаться, чтобы не наброситься на нее!
      — Нет-нет! Это была какая-то другая! — У меня голова пошла кругом. Внезапно в ней промелькнула счастливая мысль. — Постойте, вы же все время спите с медсестрой Билдирджиной!
      — Ну и что? — возразил Прахд. — Я предохраняюсь самым тщательным образом. Не думаете же вы, что квалифицированный целлолог станет так рисковать — при том, что она несовершеннолетняя и прочее. Кроме того, я взял пробы и исследовал набор генов. Как и в случае со вдовой Тейл, он, несомненно, ваш. Теперь же вы еще говорите, что есть и другая женщина! Офицер Грис, вам следует контролировать себя! Нельзя же делать женщин беременными направо и налево, дни и ночи напролет. Да еще к тому же на разных планетах!
      — Послушайте, — сказал я, — как целлологу вам бы не стоило никакого труда прервать эти беременности. Планеты и без того перенаселены, говорю вам. Просто сделайте несколько абортов, и дело в шляпе.
      — Дело не в шляпе, — возразил юный доктор Прахд. — Дело будет называться убийством. А убийство — это такая штука, которую даже вы, офицер Грис, не сможете заставить меня сделать. В отличие от некоторых, у меня есть свои собственные этические нормы, не говоря уже о кодексе целлолога. Убийство исключено!
      — Что же тогда мне делать? — вскричал я, заламывая руки.
      — И вы спрашиваете об этом после того, как соблазнили мою девушку?
      — Прахд, вспомните, что мы друзья, — а что такое девушка между друзьями?
      — Неприятности, — отвечал Прахд. — Понимаете, все было бы не так плохо, если бы ее не тошнило по утрам. Ее отец является главным врачом этого района, и он это заметил. И она ему все рассказала. Вы, наверное, знаете, что его любимое развлечение — охота на перепелов. Он и дочь назвал Билдирджина, что по-турецки означает «перепелка». Он — один из лучших стрелков в округе и у него один из самых крупных дробовиков. А поскольку она еще малолетка, вы можете угодить в тюрьму. Видели когда-нибудь турецкую тюрьму изнутри? — Я застонал, а он продолжал: — Мне кажется, у него «пунктик» насчет оттяпывания яичек, так что, возможно, как раз сейчас он думает о том, как бы отстрелить ваши. Впрочем, если вы примете мое предложение…
      Я больше не мог выносить его садистскую болтовню, я был сыт ею по горло. Мне стало ясно, что и он тоже охотится за мной!
      Я выскочил из его кабинета и посмотрел в обе стороны коридора. Слава богам, рабочие часы городских врачей в бесплатной клинике уже окончились.
      Я поспешил к машине, вскочил в нее и, скорее умоляя, чем приказывая, велел шоферу быстрее везти меня домой. На вилле я мог забаррикадироваться и обороняться.
      Во дворе я выскочил из машины на ходу и, пробежав по внутреннему дворику, ворвался к себе в комнату. Заперев дверь на засов, я стоял, привалившись к ней спиной, и тяжело дышал.
      Ну и передряга! Как же мне выпутаться?
      Раздался стук в дверь. Поначалу я решил, что это папаша медсестры Билдирджины увязался за мной по следу. Затем сообразил, что звук исходил от двери, ведущей в туннель, — потайной и потому вряд ли известной ее папаше — и осторожно открыл ее.
      За нею стоял Фахт-бей.
      Он вошел и, бросив на меня боязливый взгляд, заговорил очень тихим голосом:
      — Вот она, настоящая беда, Грис. Говорил я, что поставлю вас в известность, когда узнаю. Так вот, к несчастью, я узнал. Это ужасно.
      Я схватился за кровать. Приму все, как подобает мужчине, решил я.
      — Рассказывай.
      Фахт-бей сокрушенно покачал головой и спросил:
      — А вы уверены, что не разнервничаетесь?
      — Давай, — сказал я, стараясь еще больше собраться с духом.
      — Довольно скверная новость.
      — Ради богов, рассказывай!
      — Вы знаете таксиста Ахмеда?
      — Да, я знаю таксиста Ахмеда.
      — Он собирается дать показания, что это было сделано по вашему приказу.
      — Что было сделано по моему приказу? — взвизгнул я.
      — И это очень даже помогло бы ему выпутаться.
      — Дать показания о чем?
      — Может, вам лучше сесть вон в то кресло? — предложил Фахт-бей. — Новости действительно скверные.
      Я рухнул в кресло.
      — Вот, — сказал Фахт-бей, вынимая пулю из своего плечевого пистолета и засовывая ее мне в рот. — При кусите ее, и вы не сломаете себе коренных зубов, когда я буду рассказывать.
      Я зажал пулю зубами.
      — Вам известно, что водитель такси, которого зовут Ахмедом, на самом деле является осужденным преступником с планеты Модон?
      Я кивнул.
      — А вам известно, что водитель Терс является турецким коммунистом, только что отсидевшим двадцать семь лет в тюрьме за убийство генерала?
      Я отрицательно покачал головой. Дело складывалось не очень-то красивое.
      — Несколько последних недель, — продолжал Фахт-бей, — водитель такси выезжал вместе с этим турецким убийцей в той самой машине, на которой красовалось ваше имя. Они работали так: ехали на ферму, оглядывали женщин и, если находили красивую, говорили ее мужу и семье, что по вашему распоряжению они сожгут всю ферму, если эта женщина не согласится провести вечер в вашей машине. А если кто-нибудь пойдет в полицию, то и эта ферма, и соседние с ней, и ближайшая деревня будут преданы огню.
      Я прикусил пулю. Значит, гонорар таксист оставлял себе!
      — Это не все, — продолжал Фахт-бей. — Женщине они говорили, что, если она не доставит вам удовольствия, ее мужа убьют.
      Я прикусил пулю еще сильнее. Так вот чем объяснялись те умоляющие взгляды, которые я ошибочно принимал за мольбу о новой встрече.
      — Все это вышло наружу, потому что они решили, что я знаю вас, и кое-кто предложил им пойти ко мне за советом.
      Ютанк! Это она в ревнивом гневе натравила их на меня!
      — Но и это еще не все, — говорил Фахт-бей. — Прежде чем доставить женщину вам, Ахмед и Терс насиловали ее.
      Зубы мои все глубже впивались в латунь. Неудивительно, что женщины были такими усталыми. Неудивительно, что все они были такими влажными! Эти (…) заставляли меня ждать полчаса, пока они оба не (…), а потом звали меня подбирать их объедки! Так вот почему они так веселились, просто покатывались со смеху.
      — И еще одно, — говорил Фахт-бей. — Супружеская измена. В Коране говорится, что наказанием за это должна быть сотня ударов плетью. Но это когда дело касается незамужних. Эти же женщины замужем. А по тому наказание для вас будет совсем другим. В вашем случае Коран требует насмерть забить обидчика камнями.
      Эти слова окончательно решили дело. Зубы мои насквозь прокусили гильзу, и я почувствовал во рту горький вкус пороха.
      Придется мне из Турции улепетывать.
      Другого пути не было.
      И немедленно!

Глава 7

      Я схватил сумку, суматошно оглянулся. Куда ехать? Что с собой взять?
      — Если вы уезжаете, — сказал Фахт-бей, — хочу напомнить вам, что через день-другой здесь будет «Бликсо». У них всегда есть что-нибудь для вас. Что мне им сказать?
      С болью в сердце я снова переключил на него свое внимание. Да, «Бликсо»! Они тоже, наверное, хотят моей крови!
      — Эти гомики-курьеры, — продолжал Фахт-бей, — которых вы принимаете, почему-то всегда требуют почтовые открытки. Вы бы дали мне их несколько штук.
      Открытки? Открытки? Я собрался с мыслями. Он говорит об открытках, посылаемых по «волшебной» почте. Если их не послать вовремя, матери посыльных будут убиты. По этой причине курьеры тоже были бы не прочь разделаться со мной!
      Я открыл сейф и, вытащив оттуда целую пачку открыток, бросил их Фахт-бею.
      Куда же мне ехать? Что взять?
      Я забегал по комнате, заглядывая под мебель.
      Фахт-бей не уходил. Он подождал и наконец высказал, что хотел:
      — Если вы собираетесь удрать, некому будет штемпелевать грузы. Их же нужно штемпелевать как принятые на Волгаре до их отправки. Почему бы вам не дать мне ваше удостоверение с личным штампом?
      Я нашел и швырнул ему свое удостоверение. Хватит с него, хорошего понемножку.
      — Убирайся! — заорал я во всю глотку. — Убирайся!
      Вон отсюда! Не видишь, что ли? Мои нервы уже на пределе! Оставь меня! Я должен подумать!
      Он подобрал открытки и удостоверение и ушел. Только тогда смог я привести в порядок свои мысли. Что я должен взять?
      Трудная проблема, когда вы не знаете, куда намерены ехать. Мне пока что виделся единственный пункт назначения: вон из этой страны!
      Выручил меня слепой инстинкт.
      Открыв саквояж, я сунул в него пистолеты, патроны и фиктивное удостоверение федерального агента на имя Инксвитча, на случай, если мне придется изменить свою личность. Потом схватил несколько моментально действующих газовых патронов, которые могут привести любого нападающего в бесчувственное состояние, и побросал туда же. Затем пришла очередь радио двусторонней связи и трех комплектов видеоустановок. Я застегнул ремни саквояжа. И сразу спохватился, что забыл положить одежду, и расстегнул ремни. Уложив в саквояж деловой костюм, рубашки и галстуки, боевую маскировочную форму, я снова застегнул ремни. Но вспомнил, что не положил в саквояж денег. Я расстегнул ремни, заглянул в сейф и, увидев, что денег у меня нет, застегнул ремни. Меня забеспокоило, не забыл ли я чего-нибудь, и я расстегнул ремни, чтобы посмотреть. Похватав наугад кое-какие вещи, я бросил их в саквояж — так, на всякий случай — и снова застегнул ремни.
      Вдруг до меня дошло, что я еще не ушел. Мне следовало торопиться. Выходя, я спохватился, что не одет должным образом. Я вернулся, надел деловой костюм, но, не найдя полуботинок, напялил армейские сапоги. Но, снова выходя из дому, я заметил, что оставил свой саквояж. Вернулся. Мне нужно было взять с собой что-нибудь такое, что могло бы отвадить охотников меня преследовать. Увидев в оружейном ящике целую кучу бомб с дистанционным взрывателем и инерционным ударником, я запихал их в карман.
      Минутку. Мои документы лежали в саквояже. Мне нужен был паспорт. Дипломатический паспорт от Объединенной Арабской лиги на имя Ахмеда Бен-Нутти лежал сверху. С ним я мог провезти свое оружие и деньги куда угодно. Я положил его в карман. Деньги. У меня их не было. Но появление в Афьоне исключалось: там меня будут поджидать с грудой камней, чтобы забить насмерть. Я понял, что делать: нужно добраться до Стамбула. Мудур Зенгин обрадуется случаю выдать мне деньги.
      Спохватившись в последний раз и действуя быстро, я запер сейф и секретные отделения. Нужно было выбираться. В любую минуту за мной могли прийти.
      Я поднял саквояж и, усилием воли заставив себя не дрожать, прошел через внутренний двор во внешний и там увидел таксиста Ахмеда. Он натирал до блеска новый «мерседес-бенц». Меня охватила лютая ярость.
      Выучка Аппарата делает нас готовыми к любой неожиданности. Ярость растворилась в чистейшей хитрости. Я тут же твердо решил убить одной бомбой сразу двух зайигравших со мной уголовников. В предсмертной агонии они поймут, каково лезть поперед батьки в пекло.
      Хитрость. Хитрость. Хитрость. Я должен сосредоточиться на этом. Я подошел к «даймлер-бенцу» и небрежно кинул в салон саквояж. Я даже мельком не оглядел ближайшие кусты: не поджидает ли меня там кто-нибудь, чтобы насмерть забить камнями.
      — Эй, Ахмед, — окликнул я шофера. — Не хотел бы ты поехать со мной в банк за деньгами?
      Он радостно подпрыгнул. Я знал, что ему захочется. Он кликнул Терса, затем обежал машину и влез на переднее сиденье. Терс выскочил из кухни, надевая свою старую солдатскую фуражку, и скользнул на шоферское место. Мы тронулись. Я низко пригнулся — чтобы никто не увидел, что я еду сзади.
      Мы лихо покатили по дороге в Афьон, то и дело разгоняя верблюдов. Судя по веселому, беззаботному поведению Ахмеда и Терса, они не подозревали, что это их последний день на Земле.
      Мы въехали в Афьон и покатили по улице, ведущей к филиалу Валютного банка.
      — Нет-нет, — мягко сказал я, — вы меня не так поняли. Я говорил о больших деньгах и имел в виду центральный банк в Стамбуле. Езжайте туда.
      Со счастливым видом, нисколько не подозревая, что едут в собственном катафалке, они свернули и погнали по главной автомагистрали, ведущей в Стамбул. Время от времени поглядывая назад, я не замечал никакого преследования. Я оказался чересчур ловким. Еще оставалась надежда, что я смогу выкрутиться.
      Однако несколько верблюдов посмотрели на нас с подозрением, и моя тревога частично вернулась. Никогда не доверяй верблюду!
      Терс ехал не так уж быстро, но это меня вполне устраивало: высокая скорость могла бы внушить людям подозрение, что я удираю.
      Перевалило за полдень. Мимо поплыла сельская местность — холодный и голый февральский пейзаж. Надвинулись сумерки. Мы ехали в темноте, из которой фары то и дело выхватывали вековые развалины. Я уезжал из Азии. Пусть себе гниет. Так или иначе, она не стоила того, чтобы ее завоевывать. Александр лишь впустую потратил время.
      Мы пересекли Босфор около десяти часов и по мосту Галата над бухтой Золотой Рог въехали в Стамбул и запетляли по его засыпающим улицам. В конце концов они вывели нас к Валютному банку, у которого машина и остановилась.
      Я намеревался попросить неизменно дежурящего ночного вахтера вызвать по телефону Мудура Зенгина. Я заехал уже так далеко и все еще был цел и невредим. Но для Терса и Ахмеда здесь дорожка кончалась. Я подсунул под мягкое сиденье сзади бомбу с дистанционным плунжерным взрывателем и вдавил плунжер. Через десять минут эта машина с негодяями разлетится пылающим фейерверком. Прощайте, похитители женщин.
      Я выкинул саквояж на пешеходную дорожку, вылез из машины и бросил небрежным тоном:
      — Теперь вы можете ехать домой. Вы мне не понадобитесь.
      — А разве вы не хотите, чтобы мы доставили вас в аэропорт? — спросил Ахмед.
      — В аэропорт? — переспросил я. — С чего вы взяли, что я покидаю Турцию? Просто мне нужно побыть три-четыре дня в городе и посетить собрание торговцев наркотиками в стамбульском Хилтон-отеле. Не думаете же вы, что я буду платить за ваше проживание в гостинице? Так что прощайте. Езжайте домой. — А сам подумал: «В те круги ада, что отведены для уголовников, которые сперва насилуют женщин, а потом грозятся дать свидетельские показания, что, мол, все это было сделано по моему приказу».
      Ахмед пожал плечами. Терс издал свой ехидный смешок. И они поехали прочь. Я смотрел на исчезающие задние огни машины, и это внушало мне огромное чувство удовлетворения. Того, что останется от них, не хватит даже для похорон, ведь это волтарианская карманная бомба с максимальной мощностью разрушения.
      Я заметил движущуюся тень и вдруг вспомнил, что мне тоже может грозить опасность. Но это был всего лишь вахтер.
      — Позвони Мудуру Зенгину от моего имени, — приказал я ему. — Скажи, чтобы приехал в банк, что его хочет видеть Султан-бей.
      Вахтер осветил мне лицо фонариком, затем показал на верхнее окно. В нем горел свет.
      — Он уже здесь, — сказал вахтер. — Приехал полчаса назад и сказал, что ждет вас.
      Я похолодел. Затем сообразил, что так и надо. Ведь кредитные компании внимательно, вплоть до минуты, следят за передвижением своих плательщиков. Вот они и сообщили обо мне Зенгину.
      Надо спешить. Я вбежал в банк, поднялся на этаж и вошел в офис.
      Муцур Зенгин с мрачным видом сидел за своим столом. Он взирал на меня, не поднимаясь и даже не здороваясь. Он просто сидел и смотрел на меня. Я остановился посреди кабинета.
      — Меня попросили задержать вас, — заявил Мудур Зенгин.
      Меня охватил ужас. Они знали! Они охотились за мной!
      Я стал на колени.
      — Послушайте, вы дружили с моим отцом. Прошу вас, не сдавайте меня полиции! Вы должны мне помочь. Мне нужны деньги!
      — Денег я вам выдать не могу. Кассы банка закрыты.
      — Тогда допустите меня к депозитным сейфам.
      — Не могу. Они тоже закрыты. Откроются только в девять утра.
      Поздно. Слишком поздно! К тому времени меня схватят на полпути назад, в Афьон.
      — Мне нужны доллары! — упрашивал я.
      — Доллары? — холодно переспросил он. — Почему вы не просите долларов у своей наложницы?
      — Мудур, прошу вас, выслушайте меня. Мне нужны доллары, и прямо сейчас. Нынче же вечером. Срочно!
      Он вперил в меня холодный взгляд банкира.
      — В этот час у меня имеются только одни доллары: не банковские, а мои собственные. Я храню кое-что в личном сейфе.
      — Дайте их мне, — попросил я, навострив уши: не послышатся ли с лестницы звуки шагов. — Живо!
      — Да их вам хватит, только чтобы перебиться на время, — сказал он. — И дал бы я их на обычных условиях: тридцать процентов в месяц.
      Он пододвинул ко мне лист бумаги. Я быстро подписал его.
      Он пошел к сейфу, открыл его и достал несколько пачек долларов США, отсчитал сотню тысяч, швырнул их на пол и ногой толкнул в мою сторону.
      Наклонившись, я сгреб их и запихал в карман. Я увидел в его глазах презрение. Меня неприятно, поразило то, что он ведет себя совсем не по-дружески. Хоть я и спешил, а все-таки поинтересовался:
      — Что я такого сделал?
      — Что вы такого сделали — это между вами и Аллахом. Простому смертному не дано понять того, что вы совершили. — Он подошел ко мне и подтолкнул в сторону двери. — Доброй ночи и, я надеюсь, до свидания.

Глава 8

      Когда я крадучись вышел из банка, моя проблема представлялась мне в в трех ипостасях: а) убраться из Турции; б) не попасться; в) заметать следы.
      Теоретически она казалась элементарно простой.
      Собственно, пункты «б» и «в» Аппарат неизменно увязывал в один. Они являлись основой практически каждого действующего плана.
      Но теория — это одно, а торчать посреди ночи в Стамбуле на планете Земля в окружении врагов, когда тебя к тому же преследуют безжалостные женщины с нюхом ищеек, — нечто совсем другое.
      Минареты тысячи мечетей стояли вокруг меня, точно указующие вверх персты. Облака вот-вот готовы были разверзнуться и наполнить мир глухо звучащим голосом Пророка, требующим, чтобы люди подчинились указаниям его Корана: камнями забить прелюбодея насмерть!
      Чудеса да и только. Эти примитивные религии непредсказуемы. Из писания умели превращаться в действительность. И эти башни мечетей сейчас могли обрушиться на мою голову.
      Но голову терять мне было нельзя. Сейчас она нужна мне как никогда. Боги, как же ловко прихватили меня эти женщины!
      Глянув в обе стороны улицы, я увидел, что Мудур, должно быть, просчитался. Он, вероятно, хотел связать меня обязательством перед тем, как вызвать полицию. Я перехитрю его!
      Прижимая к груди саквояж, я помчался, как заяц — только пятки сверкали. Я сворачивал в бесконечные улицы и переулки, запутывая следы. Пока никто меня не преследовал. На ходу я составлял тщательные планы бегства и заметания следов.
      Приметив впереди небольшой дешевый отель, я перешел на шаг. Для начала у меня уже имелся один хитрый план. Полицейские, подстерегая преступника, обычно прячутся в отеле или возле него. Они будут думать, что я внутри, тогда как я буду находиться снаружи и смогу заметить их.
      Я вошел. Дежурный отеля, если его можно было так назвать, крепко спал. Я разбудил его и сказал, что мне нужен номер. Не открывая глаз, он протянул вверх руку, взял ключ и передал его мне.
      Крадучись, я поднялся на несколько пролетов лестницы, отыскал свой номер, вошел и спрятал свой саквояж. Вниз я спустился по водосточной трубе.
      По переулку я взобрался на холм, к круглосуточно открытому Большому базару. В такой поздний час люди там уже не толпились. Многие лавки были закрыты. Но скоро я обнаружил то, что искал: лавчонку арабской и восточной одежды. Везде стоял удушающий запах нафталина и верблюдов. Единственная электрическая лампочка освещала товары, в беспорядке висящие на вешалках. Я стал копаться в них, ища djellaba — плащ с капюшоном. Мне нужен был такой, какие носили арабские вожди племен. И я нашел его: из мягкой желтой шерсти, с расшитым золотой нитью подолом. Несмотря на украшения, он все-таки мне понравился. Я нашел тюрбан, нашел мешковатые брюки, нашел вышитый золотом жилет и рубашку. Я нашел нагрудный патронташ с множеством кармашков для патронов.
      Тем временем проснулся хозяин и, видимо, подумал, что лезут воры. Он был очень толстым и зевал. Взглянув на меня как-то странно, он стал подсчитывать, на какую сумму я набрал товаров.
      — Восемнадцать тысяч лир, — снова зевнув, сказал он.
      — Девять тысяч лир, — сказал я.
      Тогда он сделал нечто очень подозрительное: он пожал плечами и согласно кивнул. Он не пытался торговаться! Я знал, что это означает: он надеялся усыпить мою естественную бдительность.
      Я достал банкноту. Боги мои! Мудур Зенгин дал мне одни только тысячедолларовые!
      Выбора не было, пришлось расплатиться ею.
      — Мне придется разбудить Махмуда, ростовщика, что живет по соседству, чтобы поменять у него деньги, — сказал он. Подтверждались мои подозрения: он пытается меня задержать!
      Я, однако, оставался весьма хладнокровным.
      — Идите.
      Его не было больше пяти минут. Я знал — он вызывал полицию.
      — Вот вам сдача. Девяносто одна тысяча лир. — Здоровенная пачка денег мелкими купюрами. Он думал, что я задержусь, пересчитывая их, а я не стал и тем самым натянул ему нос. Сунул их в саквояж — и все.
      Он странно посмотрел на меня, и тут до меня дошло, что все это значит: он хотел как следует запомнить мою внешность, чтобы дать ее полное описание. Он знал, что за одежду я купил, и когда к нему придут с расспросами преследующие меня женщины, он им скажет.
      К этому я был готов — то есть к выполнению пункта «в»: заметание следов.
      Пока он снова укладывался на свой диван, я сделал вид, что никак не могу застегнуть саквояж, а сам нагнулся и сунул бомбу замедленного действия под стеллаж с одеждой и нажал на плунжер.
      Выйдя из лавки, я стал спускаться с холма, стараясь при этом не бежать.
      Прошло десять минут.
      Тр-рах! Ба-бах!
      Моя лавка и множество лавок вокруг взлетели на воздух во вспышке оранжевого пламени. От взрывной волны рядом со мной разбилось окно.
      Эту часть следа я уничтожил, и женщины уже никогда не получат от толстого продавца описание моей внешности!
      Я успокоился, но бдительности не потерял. Я подошел к отелю. Полиции не было. Моя ловушка не сработала. Возможно, они просто-напросто опаздывали. Мне лучше было поспешить.
      Я взобрался по водосточной трубе — ее длина составляла только четыре фута — и снова оказался в своем номере.
      С холма слышались сирены машин полиции и «скорой помощи». «Здорово я их отвлек». Может, по этой самой причине они и не приехали в отель. Ай да молодец!
      Я открыл саквояж и вынул оттуда европейскую одежду. Надев шаровары, рубашку и жилет, я повесил через плечо патронташ и снова влез в свои армейские ботинки. Затем повязал на голове тюрбан и накинул плащ с капюшоном. Совсем другой вид!
      Потом переложил оставшиеся бомбы и доллары в кармашки патронташа. После чего достал свой дипломатический паспорт и положил в саквояж, а пачки турецких денег запихал в пояс: в кармашки патронташа они не влезали. Снятую одежду я уложил в саквояж, затем с неожиданной решимостью вытащил из него «беретту» модели 81/84 калибра 0,38 — легкое оружие карманного размера с тринадцатью патронами в магазине. Я положил ее во внутренний карман плаща и осмотрелся: в номере ничего моего не оставалось. Я застегнул ремни саквояжа.
      Теперь надо замести следы.
      Я достал бомбу, положил ее под матрац и вдавил плунжер.
      Спустился вниз. Дежурный притворялся спящим, но это меня не обмануло. Буду вести себя как ни в чем не бывало, решил я. Положив на стойку ключ и купюру в сто лир, я небрежной походкой вышел из отеля.
      Полиции рядом не было. Мой отвлекающий маневр на Большом базаре сработал. Пламя там так и полыхало.
      Не желая привлекать к себе внимания, я зашагал обычным размеренным шагом по переулкам в сторону главной магистрали.
      Найдя такси, я разбудил водителя и уселся на сиденье. Надо запутывать следы.
      — Отвези меня в Шератон-отель.
      Машина тронулась.
      Тр-рах! Ба-бах!
      Отель взлетел на воздух!
      Я замел и эту часть моего следа.
      В небо взметнулись языки оранжевого пламени.
      От ударной волны машину малость занесло.
      — Что это было? — спросил таксист.
      Ага! Пытается получить информацию, чтобы потом передать этим бабам! Так, я и это улажу.
      На узкой и пустынной улочке я велел ему остановиться на минутку. Он затормозил. Я ударил его рукояткой «беретты» по голове, и он завалился набок. Я вылез из машины, столкнул тело на пол, сел на место шофера и завел мотор. Я знал, куда еду — не в «Шератон», упасите боги! Я должен был выбраться из страны.
      Я знал, где нахожусь. Я направлялся к паромному причалу в бухте Золотой Рог и сейчас проезжал мечеть за мечетью — Стамбул просто ломится от мечетей. И все они готовы обрушиться по велению Пророка вам на голову. У кого-то кровь застывает в жилах. Но я соблюдал хладнокровие.
      В этот час вечера паромный причал был пуст. Я это предвидел. Я вышел из машины, вынул саквояж, включил низшую передачу и пошел рядом, держа руку на руле. Затем отступил в сторону.
      Рев мотора — всплеск!
      Разбуженные волны выплеснулись в темноте на причал. Из тонущего такси вырвались пузырьки воздуха.
      Так я замел еще одну часть моего следа.
      Я вернулся и подхватил саквояж. Теперь я точно знал, куда направляюсь. Быстро шагая по дорожке, перпендикулярной к выступающим в воду пирсам, я добрался до тесно сбившегося в гавани скопления рыболовецких судов и остановился. Свет городских огней, проникавший сюда, отражался в воде, и мне удалось разглядеть все что нужно.
      Крайним стояло судно футов девяносто в длину. Как у всех небольших суденышек, бороздивших Мраморное море, корма и нос у него были значительно выше средней части. У него имелись высокие мачты, что позволяло забрасывать сети и даже иногда ходить под парусом. В свете огней дока мне была видна тройная желто-черная полоса, проходящая по всей длине планшира с довольно сильным изгибом. Его местонахождение с краю говорило мне о том, что на рассвете оно собиралось выйти в море.
      Я ступил на ближайшую палубу и стал перебираться с планшира на планшир. Суденышки закачались и заскрипели. Добравшись до выбранного мною судна, я увидел его название — «Sanci». Это заставило меня на мгновение задержаться. «Sanci» по-турецки значило «боль в животе». Терпеть не могу море — точно так же, как космическое пространство.
      Но суровый служебный долг взывал к моей храбрости, и я смело ступил на борт. Воняло рыбой.
      Ближе к корме находилось какое-то маленькое помещение. Я распахнул дверь.
      В койке, лежа на спине, храпел здоровенный турок. Никогда еще не видел среди турок такого громадного. Наверное, это был капитан.
      Я разбудил его, помахав у него перед носом рукой. Но сделал это очень хитро — зажав в пальцах лиры наподобие веера.
      Он еще раз всхрапнул и проснулся. И сразу увидел лиры.
      — Если отчалишь сейчас же, — сказал я, — и доставишь меня в Грецию — это будет твоим.
      Он тут же приподнялся и сел, почесывая волосатую грудь.
      — Сколько дадите? — спросил он.
      — Сорок тысяч лир, — отвечал я.
      — Восемьдесят тысяч, — попробал торговаться он.
      — Семьдесят, — отрезал я, — если отчалишь сию же минуту.
      Он поднялся с койки и потянулся к куртке и фуражке.
      — Пойду разбужу команду, — сказал он, но никуда не ушел.
      Я понял намек и отсчитал ему тридцать тысяч лир.
      — Остальные сорок получишь перед тем, как высадишь меня на берег.
      Он недовольно хрюкнул, взял деньги и пошел будить команду.
      Вскоре от беготни судно заходило ходуном. Матросы готовились выйти в море.
      Я взглянул на другие суда, по которым только что прошел. Не исключалось, что на одном из них мог находиться сторож, который заметил меня.
      Я не мог подвергать себя ни малейшей опасности.
      — Одну минуту, — сказал я капитану, — кажется, я оставил кое-что на пристани.
      Перескакивая с палубы на палубу, я быстро добрался до причала, где стояла небольшая хибара. Под дверь ее я подсунул бомбу, поставив взрыватель на полчаса и надавив на плунжер, и так же по палубам вернулся назад.
      Судно отчалило. Двигатель и лаял, и чихал, и жаловался. Винт вспенивал воду в кильватере. Мы покинули бухту Золотой Рог, обогнули мыс Сераглио. На фоне странно освещенного неба вырисовывался силуэт памятника Ататюрку.
      Б-бах! Бу-бух!
      Заслоняемая мысом и монументом, вспышка взрыва окрасила светлеющие небеса.
      Я оглянулся. След мой был заметен.
      Небо над Стамбулом от непрекращающегося пожара стало оранжевым.
      Наконец-то я вырвался!
      Когда тебе угрожает опасность и ты нуждаешься в помощи, нет ничего лучше «аппаратной» выучки!
      Однако в безопасности я еще не был!

Часть СОРОК ПЕРВАЯ

Глава 1

      Через Мраморное море, через Дарданеллы, двадцать один час мучительных приступов рвоты, двадцать один час пребывания в аду.
      Я сидел в провонявшей рыбой каюте помощника капитана и блевал в скверно пахнущее ведро. Ох и верно же назвали эту посудину — «Sanci»! Но никакая боль в животе не шла в сравнение с тем, что я испытывал. Сильная встречная волна подгонялась ветром с Эгейского моря, который свирепел с каждой милей.
      Но мне досаждал не только ветер. В начале пути я следил за исчезающими в дымке огнями Стамбула: мне казалось, что турецкие военные суда непременно ринутся за мной вдогонку, и я решил, что продам свою жизнь по самой высокой цене. Но тут меня стала одолевать килевая качка, и я заблевал над поручнями. Капитан, опасаясь, что я свалюсь за борт, затолкал меня в каюту помощника и дал ведро, сказав при этом, что не хочет терять оставшейся части платежа.
      Сначала меня так замутило, что я испугался: а вдруг умру. Потом меня замутило гораздо сильнее, и я испугался, что не умру.
      Постепенно, между позывами рвоты, я стал размышлять, как же я дошел до жизни такой. Неужели нельзя было жить как-то иначе, чтобы избежать этих бешеных полетов на космических кораблях и этих сумасшедших качек на рыболовных судах? Неужели я не мог найти себе другую работу, спокойную, сидячую, без нервотрепки? По своей конституции был просто не приспособлен к этому образу жизни.
      Так, мучаясь час за часом, я начал приходить к чему-то определенному. Ржавое с вмятинами ведро, в котором рыбья чешуя плещется вместе с блевотиной, становится своего рода замечательным магическим кристаллом. В нем совершенно отчетливо можно увидеть, что будущее такого рода в большом количестве определенно может повредить будущему твоему здоровью.
      Потому-то я и задумался над тем, что же поставило меня в такое положение. Должно быть, уже где-то в прошлом нити судьбы стали сплетаться, готовя мне эту ужасную долю. По мере того как тянулся этот серый день и серый ветер взбивал серые барашки на сером загрязненном отходами море, серость моего настроения сконденсировалась на чисто черной определенности моих размышлений, придав им большую убедительность.
      Хеллер! Если бы он первый не обследовал эту планету, я бы здесь не находился. Я бы не попал в это ужасное положение, преследуемый демоническими женщинами, терзаемый злыми насмешливыми ветрами, утрясенный и укачанный до того, что из желудка в ведро уже не поступало ничего, кроме шума.
      Хеллер! Если бы не его чувство долга военного инженера, не ворвалась бы в мою жизнь вдова Тейл, а медсестра Билдирджина не стала бы причиной угрозы расправы со мной посредством дробовика или посредством женитьбы.
      Хеллер! Если бы он вовсе не появился на моем небосклоне, тот роковой вызов Ломбара никогда бы не прервал моей охотничьей поездки, и теперь, вместо того чтобы с тревогой смотреть, не появятся ли в ведре следы крови, я премило постреливал бы себе певчих птичек в свое полное удовольствие на Волтаре в горах Блайк.
      Хеллер! Он всех восстановил против меня: Мили, Ске, Ботча, Фахт-бея. Он все замышлял и замышлял, как бы половчее втянуть меня в неприятности. Прахд, Крэк, Ахмед, Терс и вся эта дьявольская компания орущих демонов не преследовали бы меня, и не смеялись бы надо мной, и не торчали бы с Пророком в облаках, науськивая на меня женщин с камнями.
      Хеллер! О, как же ясно я понял наконец, что во всем этом была его вина!
      Хеллер! Над этим ведром для рыбы я дал священную клятву, что отомщу ему за все страдания, даже если для этого понадобится вся моя жизнь.
      Когда мне стало ясно, отчего все у меня пошло наперекосяк, я отчетливо понял, что должен делать.
      Я должен поехать в Нью-Йорк. Невзирая на любую опасность, невзирая на какие-либо трудности, я должен покончить с Хеллером раз и навсегда. Во благо Конфедерации, во благо Земли, во благо всей жизни где бы то ни было я должен разделаться с этой угрозой для всей Вселенной — с Хеллером!
      Придя к такому твердому, удовлетворившему меня заключению, я почувствовал себя легче.
      И воспринял как знак судьбы, когда в тот же момент вошел капитан и сообщил, что мы уже прибыли. Это полностью подтверждало мое заключение. Килевая качка прекратилась, и я больше не чувствовал себя больным. Это свидетельствует о том, что может сотворить совершенно правильно найденный ответ!

Глава 2

      Мы стояли, защищенные от ветра материком. В светящейся полночной темноте неясно вырисовывалась черная громада горы. Примерно в миле от нас в свете холодного тонкого месяца смутно белела узкая береговая полоса.
      — Греция, — объявил толстяк-капитан, указывая в ту сторону. — Когда заплатите, мы высадим вас на берег.
      Я знал, Что мне делать. Замести свой след.
      Я вошел в каюту и взгромоздил саквояж на койку. Повернувшись спиной к двери, я достал очень плоский стенган и снова застегнул ремни саквояжа. Затем запихал турецкие лиры в грязную наволочку и туда же положил стенган.
      Повернувшись к двери, я увидел, что капитан все еще стоит у поручней.
      — Я заплачу, — сказал я, — когда на воду спустят шлюпку и отдадут команду отвезти меня на берег. Тогда сможешь получить вот это. — Я поднял наволочку с деньгами и, ухватив горсть купюр, показал ему, что в ней содержится.
      Этот придурок выкрикнул свои приказания. За борт спустили резиновую надувную лодку с подвесным мотором. Двое из экипажа залезли в нее.
      Я позвал капитана в каюту. Он и его команда знали, как я выгляжу. Они, возможно, заявят в греческую полицию. Даже если между Грецией и Турцией не было договоренности о выдаче прелюбодеев, я не мог рисковать. Этот капитан и члены его экипажа могли бы сообщить обо мне женщинам, когда те пришли бы к ним с расспросами. Мне нужно было замести следы. Кроме того, не годилось расшвыривать деньги, которые снова можно обратить в Доллары.
      Я бочком придвинулся к двери, чтобы быть к ней ближе, чем капитан. Закрывая ее, я протянул наволочку:
      — Здесь кое-что сверх обещанного. — И сунул в нее руку, словно хотел достать это «кое-что» и показать ему.
      Он широко осклабился.
      Пальцы мои сомкнулись на рукоятке стенгана.
      Я выстрелил в него через наволочку.
      Последовал слабый хлопок и стук тела: капитан упал на койку.
      Я умело обшарил его карманы. Те самые тридцать тысяч оказались у него под ремнем. Я вернул их туда, где им и надлежало быть — к моим тысчонкам. Затем опорожнил наволочку и запихнул остальные деньги во внутренние карманы плаща.
      Поставив бомбу на полчаса, я подсунул ее под матрац и нажал на рычажок.
      Я поднял свой саквояж. Здесь не было ничего, в чем я теперь нуждался. В этом ужасном ведерке для рыбы я не нуждался уж точно!
      Выйдя на палубу, я закрыл за собой дверь.
      Двое ждали меня в резиновой лодке, остальные стояли у поручней. Я подошел к ним и сказал:
      — Он там считает деньги. Вам, ребята, наверное, мало что из них достанется. А вы так славно потрудились в пути, что я хочу отблагодарить вас. Вот, держите подарок.
      Я бросил стоявшим у поручней пачечку лир. Они, как сумасшедшие, замахали руками, пытаясь ухватить летящие в воздухе банкноты.
      Стенган стоял на широком луче. Я выстрелил, и они все попадали на палубу. Двое в лодке попытались вскочить. Я выстрелил, и они свалились в воду.
      Я подобрал с палубы брошенные мною банкноты и засунул их под брючный ремень. Положив саквояж в надувную лодку, я спустился в нее и отчалил.
      Подвесной мотор представлял собой какое-то балканское нагромождение рычагов и проржавевших стержней. Пытаясь завести его, я потянул шнур на себя, потом еще раз, и еще, и еще. Никакого толку! Он даже не чихнул!
      Лодку стало относить от темного корпуса шаланды.
      Вдруг на борту ее началась суета.
      Механики! Ведь я совсем забыл, что внизу должны быть механики!
      С судна посыпались проклятия — турецкие, зловещие.
      В свете луны я увидел у поручней силуэт человека с винтовкой!
      Меня оглушил мощный хлопок выстрела. Справа от меня пуля пробороздила в воде светящуюся дорожку.
      Я вытащил свой стенган и выстрелил. Стенган стоял на широком луче, и при такой дальности цель ему было не достать!
      Еще один выстрел с судна!
      Светящейся дорожки нет и в помине!
      Зато послышалось шипение спускаемого воздуха!
      Мою надувную лодку продырявили!
      Я быстро переключился на узкий луч, прицелился.
      Снова прогремел винтовочный выстрел!
      Я выстрелил.
      Человек на палубе упал как подкошенный.
      Другой пытался выхватить у него винтовку.
      Я снова прицелился и выстрелил.
      Тот тоже свалился на палубу.
      Моя надувная лодка медленно начинала тонуть.
      Я лихорадочно поискал весло. Бесполезно!
      Я поспешно распластался на носовом отсеке тонущей лодки и бешено заработал руками как веслами, пытаясь снова вернуться на судно.
      Я ухватился за линь, стал было взбираться на борт, но, вспомнив о саквояже, заковылял назад, подхватил его, но упустил линь. Я подпрыгнул что есть силы и снова схватился за него. Вскарабкавшись на палубу, я оглянулся: резиновая лодка затонула окончательно.
      Бомба! Мне нужно было срочно убираться с этого судна!
      В средней его части я увидел привязанную весельную шлюпку. Перерезав веревки, я подтащил ее к борту. Но не обнаружил весел — только винтовку.
      Столкнув шлюпку через поручни на воду и бросив в нее саквояж и винтовку, я прыгнул в нее и оттолкнулся от судна, которое вскоре должно было взорваться.
      Орудуя прикладом винтовки как веслом, я устремился к берегу. Но шлюпка ползла еле-еле! И вела себя как обезумевшее существо: уклонялась то вправо, то влево. Мне приходилось грести то с одной, то с другой стороны.
      С трудом одолевая фут за футом, взбивая прикладом винтовки холодные брызги и промокнув до нитки, я медленно приближался к берегу. Каждый раз, когда я глядел на него, мне казалось, что он нисколько не становится ближе. Поперечный поток, похоже, увлекал меня в направлении, параллельном береговой линии.
      Я доблестно удвоил свои усилия. Наконец-то дело пошло на лад. Берег стал приближаться.
      Внезапно у меня за спиной все небо заполыхало оранжевым светом. В темноте ночи вверх на сотню футов взвилось огромное пламя.
      Бум!
      Меня шарахнуло взрывной волной.
      Слава Богу, со мной вроде все было в порядке.
      Но тут мою шлюпку понесло вверх!
      Прибойная волна!
      Гребень ее ломался, и меня вместе с лодкой стремительно повлекло к берегу!
      Ну и скорость! Словно летишь на гоночной машине сквозь белую, как пена, ночь!
      Прибрежные камни! Они стремительно неслись прямо на меня, подобно каким-то черным шарикам!
      Мгновение, и я пролетел над ними.
      Внезапно рев мчащейся воды сменился громким треском. Ошарашенный, я не понимал, что случилось.
      Вода откатывалась, но я и шлюпка оставались на месте.
      Я сидел на узкой полоске берега в разбитой шлюпке, у которой больше не было днища и по бокам торчали обломки планшира и уключин.
      Я оглянулся на чернеющее море. С ним покончено. Хватит с меня моря! Еще одна черная пометка против имени Хеллера! И тут я услышал голос:
      — Вы с того взорванного судна?

Глава 3

      Зто был старый-престарый человек. Его сопровождали две собаки. Он вглядывался в меня в жидком свете луны.
      Беда! Моя высадка не прошла незамеченной. Мой след остался незаметенным. Стараясь скрыть огорчение, я спросил:
      — Где я нахожусь?
      — На острове, — отвечал он.
      Предательство! Мне не следовало доверяться этому подлому капитану. Он высадил меня не на материке, как мы договаривались, а на острове.
      Тут с новым ужасом я осознал, что старик говорит по-турецки! Я-то не говорю по-гречески!
      О боги, эти женщины еще могут меня отыскать. И Пророк все еще, наверное, сидит на небесах, готовый камнями выбить из меня душу.
      Надо было наилучшим образом использовать ситуацию и узнать, в какую сторону бежать.
      — Что это за остров? — спросил я.
      — Лемнос, — отвечал старик.
      Я в географии разбирался слишком слабо, но никогда не слышал, чтобы такой остров принадлежал Турции. Его название звучало не по-турецки. Питая слабую надежду, я все же поинтересовался:
      — А что это за страна?
      — Греция, — сказал он.
      — Тогда почему вы разговариваете по-турецки? — возмутился я.
      Он поднял обломок шлюпки. В бледном свете луны на нем отчетливо читалось: «Sanci».
      — Вот из-за этого и вашей одежды. — Он указал на восток. — Турция вон там, всего лишь в двадцати пяти милях, и моя жена родом оттуда.
      Меня не обманешь! Он просто пытался задержать меня, чтобы успеть вызвать полицию. Если его жена турчанка, обо всем случившемся в Афьоне она наверняка уж узнает. Женщины тесно общаются друг с другом. И к тому же они очень коварны.
      — Вы бы зашли в мою лачугу, — предложил старик. — А я сообщу куда скажете, чтобы вас отсюда забрали.
      Он взял мой саквояж и пошел вверх по берегу, сделав мне знак следовать за ним. Старик, конечно же, собирался заманить меня в ловушку. Я пошел за ним, уже зная, как с ним поступлю.
      Две собаки все время принюхивались ко мне. Я знал, что они уже определили, кто я такой. Пришлось и их включить в свои планы. Лачуга оказалась очень жалкой. Вокруг стояло несколько других домов. Все они выглядели брошенными.
      Он усадил меня за стол и достал бутылку местной водки «оуз». Это подтвердило мои подозрения. Он намеревался напоить меня, а потом сдать кой-кому тепленьким.
      Однако я хорошо помнил, чему меня обучали в Аппарате: когда тебе угрожает опасность, будь хитрым и изворотливым, а поскольку опасность угрожает всегда, значит, всегда изворачивайся и хитри.
      — Где же ваша жена? — полюбопытствовал я.
      — Уже несколько лет как умерла.
      — А те другие дома? Там кто-нибудь живет?
      — Все переехали в города. Теперь никого не осталось.
      — А далеко ли отсюда до ближайшего города? Он указал рукой в южном направлении:
      — Там Мудрое. Довольно далеко.
      — И никого поблизости больше нет?
      — Я один. Давно уже на пенсии. Немного рыбачу.
      Да вы пейте. Небось, промерзли до костей. Мне нужно выйти на дорогу и позвонить.
      Но я уже знал все, что мне было нужно. И ему не удастся задержать меня здесь, пьяного, до тех пор, пока не явится полиция. Когда он выходил за дверь, я выстрелил в него из стенгана, поставленного на полную мощность, на узкий луч. Ему снесло полголовы.
      Собаки забеспокоились.
      Я пристрелил и их.
      После чего оттащил все три тела на берег, столкнул то, что осталось от шлюпки, в воду и положил в нее тела. Обломки с названием судна я зарыл в землю.
      Если кому-нибудь случится оказаться поблизости, все будет выглядеть так, будто шлюпку разнесло при взрыве на судне, а потом прибило к берегу приливом.
      Я замел след и вернулся в лачугу.
      Крови там было мало, и я стер все пятна, которые остались.
      У старика нашелся еще один костюм — воскресный, я полагаю. Греки чаще всего носят западную одежду и белые рубашки без галстука.
      Я разделся, повесил одежду у огня, а пока она сушилась, съел найденное у старика сухое печенье и запил его водой. Упаковав в саквояж свое арабское одеяние, я облачился в костюм старика. Он не очень подходил по размеру и поэтому выглядел уж слишком греческим.
      И тут меня осенило: я ведь не говорю по-гречески, а потому могу нарваться на неприятности. Пораскинув мозгами, я сунул в рот кусок ваты и обвязал голову тряпкой, Будто у меня болят зубы.
      Ну вот, кажется, все. Я поднял саквояж. Он оказался тяжелым, но вытащить из него нельзя было ничего.
      Я снова пустился в путь, затаив в сердце жажду мести против Хеллера!
      Спотыкаясь в ночной темноте, я проковылял по длинной тропе и, выйдя на пустынную дорогу, зашагал в южном направлении.
      Я шагал, и шагал, и шагал.
      Путь был очень утомительным, но у меня имелся стимул. Любыми средствами я намеревался добраться до человека, который стал причиной всех моих бед. И ничто не могло меня остановить!
      На рассвете я пришел в небольшой городок. В конце длинной пристани стояло небольшое суденышко. Из трубы подымалась струйка дыма. Это был внутриостровной паром, какими обычно пользуются эгейцы.
      Я вздрогнул. Больше никакого моря!
      Но что мне оставалось делать? Мне обязательно нужно было попасть на материк. В отличие от некоторых, которые, как говорят, когда-то существовали на этой планете, я не умел ходить по воде.
      Только священная миссия, в которой я был задействован, придала мне силы духа, чтобы ступить на сходни.
      Я поднялся по ним. На палубу вышел какой-то человек и глянул на пристань.
      Я обернулся — и похолодел. По пристани шли несколько человек, и среди них были женщины!
      Я приготовился бежать.
      Человек что-то сказал мне по-гречески. Наверное, спрашивал о деньгах. Положеньице! Греческих денег я не имел. Турецкие показывать было нельзя. Это обнаружило бы мой след!
      Стараясь не терять присутствия духа, я полез в карман и выудил оттуда тысячедолларовую американскую банкноту.
      Он выпучил глаза, схватил банкноту и убежал. Я стиснул в кармане стенган.
      Люди на пристани подходили все ближе.
      Убежавший вернулся, ведя за собой еще одного человека.
      Я окружен!
      Их было слишком много! А я не имел при себе автоматической пушки.
      Губы мои беззвучно зашептали молитву.
      Второй человек нес ящик и при этом что-то быстро говорил. Не исключено, в ящике могли храниться электронаручники, а я не понимал ни слова из того, что они говорили. Второй принялся открывать ящик, первый ему помогал. Моя рука, сжимавшая в кармане рукоять стенгана, стала горячей и липкой.
      Наконец они открыли свой ящик и указали на него. Первый помахал тысячедолларовой купюрой и снова указал на ящик, непрестанно что-то болтая как ненормальный.
      В его речи то и дело звучало слово «пирейес». И вдруг я узнал это слово. Пирей — морские ворота в Афины, порт.
      От облегчения у меня чуть ноги не подкосились. Он, очевидно, говорил, что не может дать сдачи и сделает это только в Пирее.
      Я слабо кивнул.
      Первый сунул мне в руку билет.
      Я проковылял в кают-компанию и отлепил потные пальцы от рукоятки оружия в кармане. Потом взглянул на ладонь и подумал, что никогда еще она не была такой потной. И тут я увидел, что это не пот. Это полопались волдыри, которые я натер, волоча этот саквояж. Значит, не так уж я нервничал, как мне казалось.
      Я забрался в угловое кресло, где мог держать под наблюдением все помещение. Одна часть моего существа страшилась того момента, когда судно отплывет из гавани, другая дождаться этого не могла. Неужели я становлюсь шизофреником и у меня начинается раздвоение личности?
      Внезапно мне захотелось чесаться. Зуд появился сразу в нескольких местах и все усиливался. Психология учит: человека, испытывающего сильное нервное напряжение, тянет чесаться. А то, чему учит психология, должно быть чистой правдой. Однако я не чувствовал, что нахожусь на грани нервного истощения. Но даже если бы я находился на этой грани, что бы стала делать со мной команда? Ведь, судя по всему, врача на пароме не было.
      Зуд все нарастал. Да, все-таки, должно быть, у меня действительно начинается нервное истощение.
      Тут у меня по руке задвигалось что-то маленькое и черное. Я пригляделся. Бубонная чума? Неужели у меня выступают чумные пятна? О нет. Тогда меня поместят в карантин и будут держать там до тех пор, пока турчанки не наберут целую гору камней.
      Но постойте-ка. Чумные пятна ведь не движутся. И не скачут.
      Я внимательней пригляделся к крапинке, которая перескочила мне на колено.
      Блоха!
      О боги! Этот старик, ставший уже призраком, мстил мне. Ежедневно общаясь со своими (…) собаками, он набрался от них блох.
      И здесь мне приходилось страдать из-за Хеллера! Только суровая решимость достать его в конце этого мучительного пути заставляла меня не сходить с него.
      Судно отошло от пристани. Началась килевая качка.
      Мой желудок решил, что сухое печенье старика совсем не годится для пищеварения.
      Вскоре я оказался у поручней. И каждый раз, освобождаясь от очередной порции съеденного, я повторял мою священную клятву.
      Хеллер мне заплатит. Он заплатит за все!
      Теперь только это заставляло меня выносить мучения и жить.
      Возмездие! Хеллер заплатит!
      Я повторял это каждый раз в промежутках между приступами рвоты.
      По крайней мере я знал, кто нес ответственность за мои беды. И я находился на пути к тому, чтобы что-то предпринять!
      Только это поддерживало меня на всем протяжении моего кошмарного плавания.

Глава 4

      В Пирее, куда мы прибыли по прошествии томительных дня и ночи, я с ужасом обнаружил, что у меня кончились бомбы. Судно взорвать я не мог и от этого сильно занервничал.
      Приходилось становиться хитрым и изворотливым как никогда. Теперь, когда судно уже не двигалось, я мог как следует пошевелить мозгами и вспомнить все уловки, которым меня обучали в Аппарате и которые могли бы пригодиться. По крайней мере, я выбрался от власти Пророка, живущего на небесах. Греческие боги обитают на горе Олимп, то есть где-то гораздо севернее. Поэтому оставалась какая-то надежда, что они не заметят, как я спустился на берег.
      Смешайся с толпой — вот обязательное правило Аппарата. В тот самый момент когда я так и поступил и стал спускаться по сходням, ко мне пристал некто, спешащий наверх. Он заметил меня! Я вздрогнул. Сходящие по трапу люди не позволяли мне попятиться. Когда он протянул ко мне руку, я весь сжался. В руке он держал мешок. Незнакомец что-то протараторил и стал совать мешок мне. Опасаясь бомбы, я решил, что будет лучше, если я загляну в мешок, прежде чем брошу его ему в лицо и побегу.
      Я заглянул. Драхмы! Здоровенный бумажный мешок, битком набитый драхмами в мелких купюрах. Это мне дали сдачу.
      Я поспешил поскорее покинуть судно.
      Автобус довез меня до Афин. Но времени шататься по Парфенону с культурно-просветительскими целями у меня не было. Я вполне мог обойтись историей. Прежде всего мне нужно было переодеться. Это помогло бы мне замести следы.
      На главной улице Афин, очень современной, с множеством магазинов, я быстро сделал покупки: плащ, костюм, носки, рубашка, галстук, шляпа. Расплатился за все драхмами. На моей куче денег это не оставило почти никакого следа: одежда была недорогой.
      Поехать в отель я не отважился. Там потребуют номер паспорта и имя. Я взял такси до аэропорта. После того как я купил билет второго класса на рейс до Нью-Йорка, у меня еще оставалась уйма драхм.
      В аэропорту была уборная. Я зашел туда, поставил саквояж на сиденье и снял с себя одежду старика. Уничтожить ее не было возможности, поэтому я уложил ее в саквояж.
      Смахнув с себя пару блох, я облачился в новую одежду, снял с головы повязку и вынул изо рта пропитавшийся слюной ватный тампон.
      Укладывая в саквояж оружие, я обнаружил, что теперь он набит до предела и деньги в него уже не влезут. А у меня оставалось 98 тысяч долларов США, 91 тысяча турецких лир в мелких купюрах и 29 тысяч драхм, также в мелких купюрах. Целый ворох денег! Хватило бы, чтобы набить матрац.
      Я запихал деньги в пару мешков из-под недавно купленной одежды и решил, что эти деньги, билет и дипломатический паспорт буду носить при себе, а все остальное оставлю в саквояже, и застегнул его на ремни.
      У стойки регистрации багажа я предъявил свой фальшивый паспорт Объединенной Арабской лиги и потребовал нацепить на саквояж дипломатические бирки.
      До посадки на мой рейс оставался час. Когда я, стараясь быть незаметным, пробирался через зал ожидания, один из истрепанных мешков с деньгами вдруг лопнул, и я едва успел подхватить его. Чуть-чуть не влип! Турецкие лиры могли бы рассыпаться по всему залу. При мысли о том, что тогда я бы обнаружил себя, я затрепетал.
      За несколько драхм я купил сумку для авиапутешествий самого большого размера с надписью «Авиакомпания Израиля». Я схитрил: никто бы не предположил, что кто-то из Объединенной Арабской лиги будет лететь самолетом Израильской авиакомпании «Эйр Исраэл». «Запутай след» — вот девиз Аппарата.
      Я зашел в телефонную будку и принялся запихивать деньги в новую сумку. Я пихал, пихал, и было ужасно трудно все это утрамбовать. Когда я закончил, «молния» закрылась только наполовину. Большего добиться оказалось невозможно.
      И тут я с облегчением услышал, что объявляют мой рейс.
      Вскоре я уже летел, оставляя за собой историческую Азию, Трою, Афины и Олимп, сидя в самолете. Вы знаете, кто находится еще выше — Роксентер. Он владеет большинством контрольных пакетов акций в большинстве авиакомпаний мира, и его банк «Граббе-Манхэттен» держит их закладные, готовый лишить их права выкупа этих самых закладных, если они осмелятся хоть на йоту уклониться от линии его интересов. А я, как семейный «шпиён» Роксентера, был вхож на эти небеса.
      Надо сказать, что полет оказался сплошной нервотрепкой. Люди в самолете без конца делали руками какие-то движения, и поначалу мне казалось, что они тянутся за оружием. Даже стюардесса как-то подергивалась.
      Я присмотрелся к ним повнимательней. Да они же чесались!
      Блохи!
      Ох, я почувствовал невероятное облегчение, когда обнаружил, что дело было только в этом. Поскольку это стало походить на приобретающую популярность моду, я смог почесываться, даже не испытывая при этом смущения. Да, и еще один инцидент на этом самолете следует отметить как достойный внимания. Сидевший сбоку от меня чешущийся пассажир стал подозрительно посматривать в мою сторону. Я почувствовал себя голым без своих пистолетов и бомб.
      Когда нас обносили закуской, я тайком стянул с подноса довольно острую пластиковую вилку, надеясь, что кражи не обнаружат. Вилка сильно подняла мой воинский дух. Я в любую минуту мог выхватить ее из кармана, если бы этот пассажир опознал меня и позвал капитана.
      Эти рейсы второго класса экономичны, однако экономией времени не отличаются и доставляют вас в Нью-Йорк не слишком-то быстро. С большими задержками, поскольку самолет уступал право вылета и первоочередной посадки самолетам первого класса, я наконец прибыл в аэропорт Джона Ф. Кеннеди.
      Благодаря дипломатическому паспорту я проскочил таможню со свистом. Таможенник по досмотру ручного багажа — тот, что под видом замороженного трупа встречает вас в отделе иммиграции, — взглянул на меня, затем несколько странно на сумку израильской авиакомпании, но все же разрешил мне пройти. Я оглянулся, чтобы посмотреть, не готовится ли федеральная полиция к массированному налету на меня, но позади только почесывались набальзамированные чиновники.
      И вот я сделал это — я ступил на землю США! А Бог США — все тот же Роксентер. Так что я находился в безопасности.
      Итак, начинался мой первый карательный поход.

Глава 5

      Я вышел и направился к стоянке такси, сопровождаемый носильщиком с моим саквояжем. Шофером первого в ряду такси оказался приземистый малый с помятым видом. Он вылез из машины и открыл мне дверцу. Лба у него не наблюдалось, а из-под нависающих бровей не было видно и глаз.
      Носильщик бросил сумку на пол машины и протянул руку. Я знал, что нахожусь в Америке.
      Я попытался сесть в такси, но путь мне преграждал все тот же носильщик. В конце концов я понял, что у меня ничего не получится, пока я не откуплюсь от него. Он, чего доброго, мог еще вызвать полицию аэропорта. А у нее постоянная радиотелефонная связь с другими аэропортами через штаб-квартиру нацистского гестапо в Страсбурге, действующего под именем «Интерпол». У них имеется огромная радиостанция в Южной Америке, и они пользуются линиями ЦРУ, чтобы своими радиограммами опережать самолеты и захватывать людей, которые им не нравятся или недостаточно криминализированы, чтобы примкнуть к их рядам. Так что, пока я находился на территории аэропорта, я не мог считать себя вне опасности. Поэтому и решил не лишать его чаевых.
      Поскольку я обязательно засветился бы, если бы попытался обменять лиры и драхмы в Граббе-Манхэттен-ском банке аэропорта, я решил ехать в город, в район Таймс-сквер, где имеется множество компаний по обмену денег. Там-то я и расплачусь за такси. У меня не было мелких долларовых купюр, и я, разумеется, не собирался расплачиваться с носильщиком тысячедолларовой банкнотой только за то, что он выхватил саквояж из моей руки и вынес из здания аэропорта.
      Я дал ему драхму.
      Он притворился, что не знает, что это такое.
      Я дал ему лиру.
      Он притворился, что не знает, что это такое.
      Я сделал вид, что роюсь в сумке в поисках еще каких-нибудь денег, потом заявил:
      — Ничего другого у меня нет.
      Водитель такси решил проверить сам. Он разгреб деньги и на дне саквояжа заметил тысячедолларовые банкноты. Однако рот он при этом держал на замке. Повернувшись к носильщику, он сказал:
      — Кроме этого у него ничего нет. Проваливай.
      Носильщик обложил меня бранью и ушел.
      Нам пришлось здорово повозиться, чтобы снова застегнуть сумку на молнию, но с помощью таксиста мне это наконец удалось.
      — Вези меня в Таймс-сквер, — велел я и влез в машину.
      Он выехал из ряда и остановился.
      — Обождите чуток, — попросил он. — У меня радио не в порядке, придется звонить диспетчеру из будки.
      Он отсутствовал пять минут, а когда вернулся, его радио заговорило, вызывая машину 73. Таков же был номер на карточке, висевшей сзади на водительском сиденье.
      — Идиотка, — сказал он. — Ведь только что говорил ей, что у меня испорчено радио. — И он отключил приемник.
      Не спеша мы выехали из аэропорта. Он свернул влево. Указатели гласили: «Бруклин» и «Флойд Беннетт Филд». Мы помчались по автостраде. В открытое окошко врывался холодный ветер. Я глянул налево и увидел океан или, по крайней мере, залив.
      — Эй, — крикнул я водителю, — туда ли ты едешь?
      — Я везу вас по красочному маршруту, — откликнулся он. — Я подумал, что вам как иностранцу было бы интересно посмотреть достопримечательности. За это я не возьму с вас и лишнего цента. Видите? Счетчик отключен.
      Достопримечательности. Холодная зима еще не сменилась весной. Только серая вода — вот и все, что я видел время от времени.
      Судя по придорожным указателям, мы находились на Шор-Паркуэй. И двигались не очень-то быстро. Еще одна надпись гласила: «Спринг-Крик-парк, следующий поворот налево». Подъехав к ответвлению дороги под номером 14, такси сделало поворот.
      Виды парка не очень-то радовали глаз своими по-зимнему безжизненными деревьями. Имелась даже вывеска: «Парк закрыт». Но водитель поехал, петляя, по безлюдным его дорожкам. Что слева, что справа — одно запустение да голые деревья.
      Вдруг поперек дороги упало бревно. Грохнулось прямо перед машиной!
      Водитель резко затормозил.
      Послышался рев моторов.
      Три мотоцикла вырвались на дорогу и стали: два перед нами, один позади.
      На лицах водителей — шелковые индийские платки. Банда байкеров.
      Они держали нас под дулами пистолетов.
      — Бросьте на землю оружие! — крикнул ближайший к нам мотоциклист. — Всем пассажирам выйти! И без глупостей! Мы не шутим!
      Захват дилижанса! Я знал! Я видел такие сцены в кинофильмах. Следующим приказом будет бросить на землю ящик «Уэллз Фарго»! А у меня под рукой никакого оружия!
      Подняв руки, я осторожно выбрался из машины.
      Ближайший из грабителей слез с седла и подошел ко мне. Оттолкнув меня, он сунул руку в такси и вытащил сумку, полную денег!
      Он заглянул в нее, отошел от машины и кинул ее другому мотоциклисту, после чего повернулся ко мне. Из одного моего кармана он вынул бумажник, из другого стал вытаскивать мой дипломатический паспорт, который застрял поперек кармана и не давался.
      — Подожди, я сам отдам, — сказал я, но сунул руку не туда, где был паспорт, а в нагрудный карман, и в мгновение ока выхватил пластиковую вилку.
      Я изо всех сил всадил ее в тыльную сторону его ладони!
      — Он вооружен! — завопил грабитель.
      Я юркнул под машину.
      Грохнул выстрел!
      Пуля попала в такси.
      Взревели моторы.
      И налетчики укатили прочь!
      Таксист держался за плечо, проклиная «этих грязных подонков»!
      Я поспешно юркнул в машину, расстегнул саквояж и вынул из него «беретту».
      Водитель изумленно уставился на нее. Ствол был наведен прямо на него.
      — За ними! — прорычал я. — И быстро!
      — Я не могу вести машину, — жалобно простонал он. — Я ранен!
      Я выскочил наружу и распахнул дверцу с его стороны. Отпихнув его ногой, сам сел за руль. Но куда было ехать? Я не слышал звуков моторов ни сзади, ни спереди. Один только ветер.
      — Куда они поехали? — рявкнул я на водителя.
      Он скорчился на полу в свободном пространстве, где обычно ставят багаж, около сиденья водителя.
      — Не знаю, — слабо простонал он и отключился.
      У воров нет ни чести, ни совести — это я знал слишком хорошо. Они подстрелили своего сообщника. Возможно также, они договорились с ним об этом псевдосвидании.
      Сам находясь в бегах, я не мог обратиться в полицию. А водитель — что бы он мне ни сказал, это было бы сделано только с целью заманить меня в новую ловушку. Я просто сидел и надеялся, что они вернутся — теперь-то я вооружился пистолетом. Но зачем им возвращаться? У них моя сумка с деньгами, у них мой бумажник и даже дипломатический паспорт.
      Все кредитные карточки — в бумажнике. Но пользоваться ими я не мог. Стоило мне только предъявить одну ИЗ них, кредитная компания узнала бы о точном месте моего пребывания. Целая стая слетелась бы на меня со всего света и забила бы камнями.
      Звонить Мудуру Зенгину я не отваживался. При мысли о возвращении в Стамбул лоб мой защипало от пота.
      Если бы я позвонил в нью-йоркский офис, они, чего доброго, сдали бы меня в полицию.
      Итак, я оказался в США без гроша, не имея даже ничего ценного, что можно было бы продать. Зимние холода еще не отступили, и я не имел представления, останусь ли вообще в живых, ночуя в парке.
      Минутку, минутку. Я же знаю, где деньги. Их там в сейфе полно.
      Время было раннее.
      Какой бы отчаянной и опасной ни казалась эта идея, но за деньгами я мог отправиться только в одно-единственное место.
      О, при мысли об этом холодные мурашки побежали у меня по спине. Но ведь ни одна душа не заподозрит, что я отправляюсь именно туда.
      Я еще справлюсь с возложенной на меня миссией — и покончу с миссией Хеллера!
      Я завел мотор и выехал с территории Спринг-Крик-парк. У съезда с автомагистрали № 14 я поехал прочь от Ямайской бухты на северо-запад. Крутясь по разным улицам, я выбрался к Манхэттенскому мосту, проехал по нему и, сделав поворот вправо, въехал на проспект Франклина Д. Рузвельта, затем свернул с него и двинулся в сторону площади Роксентера.
      Скрипя зубами, но полный решимости, я крадучись пробирался к дому, где обитала мисс Щипли.

Глава 6

      Я припарковался в переулке в трех кварталах от жилища мисс Щипли. Наступило послеполуденное время, и я знал, что времени у меня предостаточно.
      Я пожалел, что не могу замести следы при помощи взрыва, но отсутствие бомб связывало мне руки. Водитель все еще лежал на полу. Крови он потерял не так уж много и дышал — хоть слабо, но дышал. Так ему и надо.
      Я стер отпечатки пальцев с тех мест, которых мог касаться. Действительно жаль, что я не могу замести следы как положено. Но что-то меня мучило, словно оставалась какая-то недоделка. В Аппарате вас учат не оставлять на авось никаких мелочей.
      Тут меня осенило. Мне показалось весьма вероятным то, что радио в полном порядке и что таксист просто хитрил.
      Стараясь не оставить отпечатков, я включил его и Нажал на кнопку микрофона, проговорив:
      — Диспетчер.
      — Слушаю, — ответила она. Ага, так он действительно врал!
      — Мисс, — сказал я, — говорит офицер полиции О'Хрипни. Ваше такси номер 73 мешает движению в переулке, — и я сообщил ей адрес. — Ваш водитель выкинул странный номер. Он утверждает, что состоит в банде, которая собирается украсть гроб Господень у Христа. Он даже притворяется, что его подстрелили, и истекает клюквенным соком. Будьте добры, вызовите от нашего имени неотложку из психиатрического отделения Белльвью.
      — Сию минуту, офицер, — сказала она. — Я всегда подозревала, что этот (…) — чокнутый.
      Я положил микрофон на рычаг, взял сумку и вышел. Ничего не взорвав, я понимал, что не довел дело до конца. Но если этот водила попытается опознать кого-нибудь, то вряд ли полиция и врачи будут слушать какого-то психа. Возможно даже, они бросят его в камеру вместе с доктором Кроубом! Я приободрился: след заметен.
      Теперь что касается опасной стороны дела: мисс Щипли. Было бы неверным сказать, что, приближаясь к тому роковому месту, я не чувствовал мурашек на спине или не ощущал вкуса хот-догов. Но я не позволил себе дрогнуть — настолько я чувствовал преданность доверенному мне священному делу уничтожения Хеллера. Есть дела, которые просто нужно делать — и все, и будь что будет.
      До возвращения мисс Щипли и Кэнди с работы оставалось еще много времени. Спустившись по подвальной лестнице и пройдя мимо мусорных баков, я бегло осмотрел их содержимое: бумажный носовой платок, испачканный губной помадой, яркой как кровь, все еще влажные банки из-под пива, наполовину выкуренный косячок и сломанная резиновая дубинка. Это было все, что мне хотелось узнать: они еще здесь живут и старых своих проделок не бросили.
      В глубоком колодце лестничной клетки, невидимый с улицы, я вынул кое-какие отмычки и приступил к работе. С железной решеткой я справился без труда. Что касается двери, то в ней, судя по всему, недавно заело ключ. Это свидетельствовало о том, что они ничего не подозревают, иначе не оставили бы замок в таком состоянии. Вскрыть его было парой пустяков.
      Когда я открыл дверь, в нос мне ударил застоявшийся запах марихуаны и духов. Волосы чуть ли не встали дыбом, но я пригладил их властной железной рукой: мне предстояло осуществить свой план, и отступать я не собирался.
      Я внес саквояж, удостоверился, что не оставил следов проникновения в квартиру, закрыл и запер обе двери.
      Главную комнату нужно обойти стороной. Я знал, что в ней находится банковская фотокамера, и, если не ошибался, эта камера была связана с сейфом: если кто-то станет возиться с сейфом, камера начнет фотографировать. Возможно даже, что она связана с офисом мисс Щипли. Нет, нужно обойти эту комнату стороной. Да к тому же я не думаю, что мог бы выдержать вид этой кровати, кандалов и орудий для пыток, таких, как жестянки с перцем и бутылочки с соусом «Табаско». Ведь в последнее время я весь был на нервах.
      Я прошел мимо комнаты по коридорчику и выглянул в заднюю дверь: в саду царил хаос из консервных банок и оставшегося снега. Большего я разглядеть не мог — мешал дощатый забор.
      Я открыл дверь из холла в комнату Кэнди. Стены задрапированы полосатой бумажной материей из крашеной пряжи — розовое с белым. Занавески из тонкой кисеи и постель, испачканная губной помадой.
      Отлично. Теперь я оденусь для битвы.
      Я ощутил укус. Что-то стало мне это надоедать. Вот и представился случай выбраться из одежды и избавиться от блох.
      Я поставил саквояж в будуаре на стул, открыл его и достал «Ругер Блэкхок» тридцатого калибра, который положил рядом с «береттой» у двери. Осторожность никогда не помешает — уж я-то знал, с кем имею дело. Но еще я знал, что мне нужно достать шифр от сейфа мисс Щипли, который был известен только хозяйке. Но я обдумал, как это сделать. Времени оставалось хоть отбавляй. В стенном шкафу я обнаружил, помимо одежды Кэнди и мисс Щипли, нечто поразительно подходящее для осуществления моего замысла.
      Это было черное шелковое кимоно, очень длинное и просторное, с вышитым на груди рисунком. Я сразу же узнал этот рисунок! Фигура с двумя головами: рогатого дракона и ощерившей ядовитые зубы змеи. Нинзя! Культовое существо поставленных вне закона убийц, смертельно опасных тайных палачей Японии. Какая подходящая находка!
      Я живо разделся и стал под душ, смывая с себя блох. Мне стало полегче.
      Все полотенца оказались в губной помаде, поэтому я обтерся ворохом нижнего белья, принадлежащего Кэнди, и облачился в кимоно нинзя. Теперь-то уж я пребывал в своем образе. Я ухмыльнулся себе в будуарное зеркало. Если бы эти две лесбиянки знали, что за кошмары ждут их сегодня, то так бы и рухнули на пол — сердце бы отказало.
      О, я обязательно заполучу эту цифровую комбинацию к сейфу.
      Я вынул из саквояжа два предмета. Сняв с постели подушку, вышел в коридор и положил ее на пол у входной двери. Уселся на нее и, приятно размышляя и время от времени весело ухмыляясь, стал дожидаться.
      Обычно первой приходила Кэнди. Каким ужасным шоком обернется для нее этот приход сегодня!
      Я беспечно раздумывал, нельзя ли еще чего добавить к философии одного из действительно великих мудрецов Земли, маркиза де Сада, знаменитого проповедника садизма. Как говорится, в Риме живи по-римски. В квартирке мисс Щипли установленный его образец поведения являлся почти недосягаемым для подражания. Но я твердо был намерен превзойти мисс Щипли даже в самых ее буйных фантазиях.
      Я сидел в темноте под дверью и, смакуя свой план, изредка похохатывал. Некий знаток психологии этой планеты готов был сейчас преподать любопытный урок маркизу де Саду.

Глава 7

      Стук каблуков по ступенькам, ведущим в подвал. Звук ключа, вставляемого в железную решетку.
      Душераздирающий стон несмазанных петель.
      Блуждание ключа по второму замку в поисках скважины.
      Я приподнялся, отодвинулся назад и замер, сидя на корточках.
      Она вошла.
      Кэнди!
      Я не дал ей шанса захлопнуть дверь. Плавно распрямившись, как пружина, я локтем левой руки обхватил ее за горло, чтобы не смогла и пикнуть. Правой я прыснул ей в нос из капсулы струйку газа, отключающего на пять минут, и ослабил хватку на горле.
      Она жадно вдохнула, собираясь закричать, но крика не получилось: Кэнди повалилась на пол, лишившись чувств.
      Я закрыл обе двери, ухватил ее за ногу и отволок по коридору в спальню.
      Я действовал быстро. Сорвал с нее пальто. Туфли ударились об пол, платье полетело на спинку кресла, один чулок упал рядом, другой воспарил к потолку и зацепился за люстру.
      Я посмотрел на бесчувственное тело с победной ухмылкой.
      И впрямь, красотка что надо.
      Но сейчас я совсем не располагал временем для осмотра всех ее красот.
      Я засунул ей в рот скомканный чулок и в качестве завязки использовал ее собственный лифчик. В ванной
      я снял бельевую веревку, на которой они развешивали свое нижнее белье, разрезал ее и куском покороче связал ей за спиной руки, а другим крепко стянул обе лодыжки. Я все рассчитал заранее.
      Оставив ее лежать на полу, я закрыл комнату снаружи и убедился, что оттуда в коридор не доносится ничего, что свидетельствовало бы о ее стремлении освободиться. Ступая, как кошка, я снова вернулся к своей засаде у выхода. «Беретту» и «ругер» я выложил из кобуры, чтобы просто на всякий случай быть наготове: ведь следующей будет мисс Щипли, а это штучка посложнее. Злобы в ней хоть отбавляй.
      Я скрючился на полу и ждал. Прошло шестнадцать минут.
      Шаги по ступенькам, ведущим в подвал. Шорох бумаги, словно кто-то жонглировал свертком. Звонок. Он прозвонил только раз. Значит, с ней никого не было, ибо я знал и другой сигнал.
      Решит ли она, что Кэнди еще не вернулась? Я затаил дыхание.
      Снова шорох бумаги.
      Победа! В замке решетки зазвенел ключ. Повизгивание петель. Дребезжание еще одного ключа в двери.
      Она открылась!
      — Кэнди! — позвала мисс Щипли, ступив в коридор.
      Я прыгнул.
      Левым локтем обхватил ее за горло.
      Она лягнула меня каблуком.
      Сумка с продуктами грохнулась на пол.
      Она пыталась повернуться.
      Правой рукой я поднес к ее носу еще одну газовую капсулу с пятиминутным действием, нажал на нее большим пальцем и ослабил хватку на горле, услышав: «Черт-те…» Потом пнул ее. Она сделала вдох и повалилась на пол, чтобы составить компанию сумке с продуктами. Я отвернулся, избегая попадания в нос рассеивающегося газа.
      Я закрыл решетку, убедился, что она заперта, и проверил, нет ли чего подозрительного снаружи. Закрыл и запер на засов входную дверь. Затем водворил на место вторую, обитую изолирующим материалом.
      Теперь я находился в звуконепроницаемой квартире вместе с Кэнди и мисс Щипли. Уж сейчас-то я покажу парочку интересных вещей маркизу де Саду!
      Я ухватил мисс Щипли за правую руку и потащил в большую комнату. Там все в основном оставалось в том прежнем виде, когда я страдал в ней в последний раз. На широкой постели даже сохранились пятна от горчицы и соуса «Табаско». Орудия пытки хранились на своих обычных местах, но еще больше покрылись пылью. Но времени для обзора достопримечательностей не было.
      Я сорвал мужеподобную шляпу с ее головы. Волосы Щипли рассыпались. Я вытряхнул ее из пальто и отбросил его в сторону. Снял с нее жакет, расстегнул пояс на брюках, ухватил их за отвороты и, стаскивая вместе с ними туфли, вытряхнул ее из брюк.
      Мужеподобная рубашка никак не слезала, пока я не сообразил, что держит ее галстук. Избавившись от него, я ухватил рубашку за подол и стащил ее через голову.
      Она носила мужские трусы! Но не это было самым удивительным. Она носила бюстгальтер телесного цвета! Раньше я никогда его не замечал, думая, что у нее почти отсутствуют груди. Бюстгальтер не имел бретелек и как бы облеплял ее тело. Я продел под него пальцы и рванул на себя. Он отскочил, обнаружив совершенно нормальные женские груди! Она же все время носила этот грудной компрессор, чтобы они казались плоскими! Ну и ну! Вот на какие жертвы идут некоторые лесбийские «мужья», лишь бы только выглядеть как мужчины!
      Я сдернул правый ее носок и швырнул его в воздух. Сдернул левый, и он упорхнул, чтобы наколоться на герб с изображением щита и мечей. Я посмотрел на нее внимательно. Она оказалась далеко не такой уж мужеподобной бабенкой, какой представлялась мне в прошлом, в бредовых моих состояниях.
      Но я должен был шевелиться. Скоро окончатся те пять минут, после чего тонкие губы мисс Щипли снова начнут изрыгать язвительные богохульства.
      Я взвалил ее на огромную широкую постель, приковал к ближайшим стойкам кровати запястья и лодыжки, подтянул поочередно все цепи так, чтобы она лежала распростертой на спине.
      Ах, какое упоительное зрелище! Карусель — игра честная, и винт уже повернулся. Мисс Щипли была целиком в моей власти. И, о боги! Какой ее ждал удар!
      Я пошел за Кэнди. Та уже пришла в себя и безумно вращала глазами. Хоть и связанная, она все же пыталась съежиться. Хоть и с кляпом во рту, она все же пыталась кричать. Изумительно!
      Я взял ее на руки, принес в большую комнату и, бросив на кушетку, уложил на спину. Прижимая ее тело к кушетке, я привязал третью веревку к правой ее лодыжке, ближайшей к спинке кушетки. Пропустив веревку в щель между спинкой и сиденьем и под сиденьем, я привязал ее к левой лодыжке Кэнди. Затем развязал ее ноги, раздвинул их пошире, несмотря на ее брыкания, и зафиксировал в таком положении. Когда я закончил, она лежала, крепко привязанная, на спине и не могла даже двигаться из стороны в сторону.
      Вполне удовлетворенный, я отступил назад и полюбовался своей работой. Ни одному бойскауту на Земле не удалось бы это сделать лучше. Я заработал значок отличия.
      Очень даже скоро выболтает мне мисс Щипли комбинацию цифр к тому сейфу. Будут у меня деньги. И я отправлюсь мстить Хеллеру.
      Нет, у Аппарата еще не было ученика лучше, чем я!
      Сегодня я буду торжествовать! Маркиз де Сад, внимание!

Глава 8

      Еще ни один психиатр на свете, вглядываясь в глубины истерзанного сознания своего пациента, не испытывал большего удовольствия, чем я, когда увидел выражение глаз очнувшейся мисс Щипли. С трудом приходя в себя, она погружалась в ужас, глядя на свою ненаглядную Кэнди, извивающуюся с кляпом во рту, беззащитно лежащую на кушетке.
      Мисс Щипли подергала все цепи по очереди и преуспела в этом не более, чем червяк, пытающийся поднять земной шар. Нет, менее: она не смогла даже напрячь мышцы.
      Вы бы ожидали от нее обвинений, ругательств и поношений. Вы бы ожидали таких фраз, как «Инксвитч!», «Ты, (…)!», «Я оторву тебе (…)!». Я лично этого ожидал. Но ни звука не вырвалось из этих неумолимых, сжатых губ. Ни одного слова. Все это кричали ее глаза.
      Я положил ладони на отвороты надетого на мне кимоно нинзя. И, покачиваясь с пяток на носки, улыбнулся ей беспощадной улыбкой. Она столкнулась с матерым психологом, готовым превзойти самого маркиза де Сада. Я никуда не спешил. Впереди у нас была целая ночь. Кричи не кричи — эти стены вполне надежны, я это знал. Внезапная помощь не подоспеет. Но все же, когда я просто глядел на мисс Щипли, мне приходилось припрятывать чувство неловкости. Действуй небрежно, без напряжения — это входило в мой план, — но не забывай ни на долю секунды, шептал я себе, что ты смотришь на одно из самых коварных и самых опасных из всех живущих существ: она ведь являлась не только женщиной — она была мисс Щипли!
      Я намеревался вести себя честно. Прежде чем приступить к главе второй практического руководства Аппарата по пыткам, я собирался начать с главы первой: «Сперва разыграй дружелюбное отношение. Это усилит потрясение от ужаса, которое должно наступить в конце. Но иногда они ломаются моментально».
      — Мисс Щипли, — начал я, — не могу выразить словами, насколько я счастлив видеть вас снова. У вас здоровый вид. — Выносливые пытаемые при таком подходе держатся дольше. — Я ваш горячий поклонник. Я часто часы напролет думал о вас. Так что прошу вас, давайте же станем друзьями. Прямо сейчас. Если вы назовете мне шифр к этому сейфу, я просто возьму свои деньги и пойду восвояси. Деньги эти мои, вы сами так не раз говорили. Это вовсе даже и не грабеж. Ну так как? Какая же комбинация?
      Ее губы сжались еще плотнее.
      Ах так. Ну что ж, не будем спешить. Я вышел в переднюю и подобрал с пола продукты, чтобы никакой посетитель, заглянув, не обнаружил беспорядка. Я принес их и положил пиццу в морозильную камеру, а банки с пивом в «железную деву», чтобы дать им охладиться. Просто, по-домашнему.
      Я взглянул на Кэнди. С обезумевшими глазами она мотала головой и пыталась освободиться от кляпа. Я провел пальцем по ее горлу, а потом прочертил им таинственный круг перед ее лицом.
      Непостижимо!
      Мисс Щипли лежала, выпучив глаза и плотно сжав губы.
      Я вытащил кляп изо рта Кэнди. Она моментально завизжала.
      Отлично!
      Я небрежно прошелся по комнате. За мной следили две пары глаз. Потяни, потяни, не давай им знать, что ты намерен делать.
      Кэнди перестала орать. Я достал пиво, открыл, протянул ей.
      — В это время дня вы обычно попиваете пивко, мисс Лакрица. Разве нет? Что ж, возможно, коль вы кричите, вам бы хотелось, чтобы оно стояло на обычном месте. — Я подошел и, приставив банку к ее ступне, немного по двигал ею вверх и вниз.
      Кэнди взвизгнула.
      — А сегодня вы в голосе, правда, — сказал я. — Но, Кэнди, милая, бросьте. Вам совсем ничего не грозит. Все, что требуется от мисс Щипли, — это назвать мне шифр к сейфу, и я уйду так спокойно, что вы и следов моих здесь не сыщете. — Я подвигал пивной баночкой вверх и вниз.
      — Щипли! — крикнула Кэнди, умоляюще глядя на постель. — Ради Бога, дай ты ему шифр к сейфу!
      Мисс Щипли еще крепче сжала губы.
      Я открыл Кэнди рот и влил в него немножко пива. Она поперхнулась и выплюнула его. Голова ее снова повернулась к постели.
      — Ради Бога, я не знаю, что хочет делать это чудовище! Ну, Щипли-и, Щипли-и, пожалуйста!
      Я прикоснулся ладонью к подбородку Кэнди и стал нежно массировать его круговыми движениями. Она глядела на меня с ужасом. Опустив глаза и увидев себя голую, она задергалась.
      Я протянул руку к ее животу и погладил его теми же круговыми движениями ладони. Затем, круг за кругом, я стал сдвигать руку все ниже и ниже. У самой промежности я остановился, снова поднялся на ноги и сделал глоток пива. Потом небрежно подошел к шкафчику с пластинками и, поставив пиво на стол, начал просматривать коллекцию.
      Две пары глаз следили за мной, как две птички за змеей.
      Я читал этикетки, перебирая стопку за стопкой, и тут увидел пластинки, лежащие сзади на самом дне и покрытые пылью. Ага! Должно быть, эти диски они никогда не проигрывают. Подняв клуб пыли, я вынул их из шкафчика.
      Любовные песни!
      То что надо! Уж как они, верно, их ненавидят, что засунули так далеко! Я вынул пластинки из конвертов, нанизал на автоматическое веретено и опустил первую.
      — Что ты собираешься делать? — заорала Кэнди.
      Полилась музыка. Я жестом указал на динамики, скрытые под масками чертей.
      — Пусть эта песня подскажет вам, мисс Кэнди Лакрица, тему сегодняшнего вечера.
      Заработал ударник — бам-бам-бам — и нежно замурлыкал тенор:
 
      Я глаза твои проверю —
      Там любовь, любовь, любовь.
      На себя тебя примерю —
      Кожей чувствую любовь.
 
      Грудь упругую сжимаю,
      В ласке бедер ощущаю
      Вновь любовь, любовь, любовь.
      Проникай в меня!
 
      Кэнди беспокойно заметалась, глаза ее становились все безумней и безумней. Она завизжала. Повернув головку в сторону, она крикнула:
      — Ради Бога, назови ему шифр! Он собирается изнасиловать меня!
      Мисс Щипли только крепко сжимала губы. Я взглянул на нее и небрежно бросил:
      — Кэнди абсолютно права.
      Я распахнул японский халат нинзя и обернулся к Кэнди. Она впилась в меня взглядом, затем взвизгнула:
      — Ой, мамочка!
      Я подошел к ее кушетке, оглянулся на мисс Щипли и сказал:
      — Это вы заставляете ее страдать. Все, что вам нужно сделать, — это сообщить мне шифр к сейфу.
      Губы мисс Щипли сомкнулись еще плотнее, если это было возможно, а взгляд остановился на мне. Происходило сражение: чья воля сильнее.
      Я встал коленом на кушетку и снова взглянул на мисс Щипли.
      Сжатые губы — и все.
      Кэнди неистово мотала головой из стороны в сторону.
      Я встал на кушетку другим коленом.
      Кэнди завопила.
      Я глянул на мисс Щипли.
      Сжатые, плотно сжатые губы.
      Внезапно что-то остановило меня.
      Я удивленно воззрился на Кэнди.
      Она уставилась на меня с ужасом.
      Меня привело сюда дело, и нельзя было о нем забывать. Я сказал, обращаясь к мисс Щипли:
      — Ваша маленькая женушка еще девственница! Если я пойду дальше, она больше не будет девочкой. Даю вам последний шанс. Вы называете мне шифр вон к тому сейфу, или я открываю вот этот!
      Губы мисс Щипли сомкнулись так, что плотнее нельзя.
      — Ну что ж, мисс Щипли, — пришлось констатировать мне, — вы в этом виноваты — не я.
      Ухмыльнулись динамики-маски с чертовскими харями.
      — Начинаем! — провозгласил я.
      Кэнди заорала громче музыки, намного громче!
      Потом откинула голову и лишилась чувств.
      Диск все крутился и крутился.
      Кэнди пришла в себя, глянула на мисс Щипли и застонала.
      Опрокинулась банка с пивом, и пенящаяся жидкость растеклась по полу.
      Кэнди визжала, ее ноги на кушетке выделывали непонятный прыгучий вальс, а глаза закатились так, что остались видны только белки.
      Она обмякла.
      Совсем отключилась.
      Глаза мисс Щипли оставались непроницаемыми, а губы запечатанными печатью молчания.
      Волосы Кэнди коснулись пола; она потеряла сознание.
      Я встал, запахнул на себе халат.
      Открыв еще одну банку, я сделал глоток и подошел к кровати с лежавшей на ней мисс Щипли.
      — Видите, к чему привело ваше упрямство. По вашей вине Кэнди нарушила самые священные законы психиатрического регулирования рождаемости. Своей черствостью вы даже заставили ее предать святое имя Роксентера. Посмотрите. Вот она лежит, и уже больше не девственница. — Я указал на разметавшиеся по полу волосы и бесчувственное лицо. — Увы, это по вашей вине она подверглась насилию. Теперь она падшая женщина!
      Мисс Щипли не проронила ни слова. Ее реакция оставалась совершенно неопределимой. Что за каменное сердце! Но моя озадаченность скоро прошла. Я знал, чем ее испугать, и сказал:
      — Хоть вы и чудовище, мисс Щипли, я не могу не чувствовать сострадание к вам. Если будете упорствовать в своем дурацком упрямстве, я не отвечаю за последствия для вас лично.
      Она смотрела на меня все так же — никакой перемены.
      Я почувствовал некоторые угрызения совести. Боги милосердные, да эта баба, должно быть, сделана из цельного куска меди! Я продолжал:
      — Сегодня может пролиться еще больше крови. Вам лучше дать мне эту комбинацию, не то предупреждаю, ситуация может стать неуправляемой.
      Гробовое молчание.
      — Превосходно, — сказал я, — вы сами захотели не приятностей на свою голову.
      Я подошел к проигрывателю и убедился, что на диск готова упасть следующая пластинка. Сделал глоток пивка. Затем вернулся к кровати и встал на нее коленями. Подняв пивную банку повыше, я накренил ее, и пенная жидкость полилась ей на живот.
      — Лучше вам все же быть посговорчивей, мисс Щипли!
      Ее губы и глаза не изменились ни чуточки. Даже не дрогнули!
      Пластинка упала на круг. Жалобно зарыдали скрипки. Я распахнул халат и сказал:
      — Времени остается мало!
      Мисс Щипли взглянула на меня, но выражение ее лица не изменилось.
      Черт ухмыльнулся с маски, и новый певец запел любовную песню:
 
      Милая голубка,
      Стань моей женой.
      О, какой счастливой
      Будешь ты со мной!
 
      Деток нарожаем,
      Двух, а может, трех.
      Вот твое колечко,
      Стань моею. Ох!
 
      Она попыталась ослабить цепи и приподняться.
      — Если не желаете говорить, тогда начнем!
      Рука ее судорожно сжимала державшую ее цепь.
      Внезапно пластинку заело на одном месте:
 
      О, какой счастливой…
      О, какой счастливой…
      О, какой счастливой…
 
      — Эй! — воскликнул я. — Да вы девственница!
      В ее глазах кипела буря. Она пыталась бороться, и ее бедра судорожно дергались вверх, вниз.
      — О, к черту этот сейф! — обрадовался я. — Это так здорово! Так здорово!
      Она кричала, а маска с ухмылкой черта ехидненько улыбалась.
      Глаза ее совсем закатились, и она вырубилась.
      Диск все крутился и крутился. Наконец игла покинула заезженную бороздку и перескочила на окончание песенки:
 
      Милая голубка,
      Я ль не парень твой,
      Пышный торт экстаза —
      Секс у нас с тобой,
 
      О, приди, голубка,
      Будь со мной всегда:
      Хлеб ты мой постельный,
      Я твоя вода!
 
      К мисс Щипли возвратилось сознание. Она ритмично дергала рукою цепь.
      Проигрыватель перешел на новую песенку. Комнату заполнил хрипловатый женский голос:
 
      Всходим медленно вверх
      Мы на гребень утех.
      Я со стоном кричу,
      Так тебя я хочу.
 
      Сходим медленно вниз.
      Милый, только держись!
      Я молю горячо,
      Чтоб взошли мы еще!
 
      Всходим медленно вверх…
 
      Банка с пивом, крутящаяся на диске, внезапно взорвалась. Пена разлетелась по всей комнате.
      Подножие кровати взлетело и снова грохнулось об пол под оглушительные звуки крещендо, вырвавшиеся из горла мисс Щипли.
      Проигрыватель вернулся к первоначальной песенке:
 
      Милая голубка,
      Стань моей женой…
 
      Я сошел с постели и запахнул на себе халат. Проигрыватель продолжал напевать:
 
      О, какой счастливой
      Будешь ты со мной!
      Деток нарожаем,
      Двух, а может…
 
      Я в бешенстве стукнул рукой по адаптеру, и игла с пронзительным визгом сошла, процарапав пластинку.
      Злорадно глядел я на этих двух дамочек, выключенных, как лампочки.
      — (…) тебя, Щипли, — прорычал я, ликуя. — Ну что, победила меня опять?

Глава 9

      Мне хотелось застрелить их обеих. Собственно, этим, наверное, все теперь и окончится.
      Случайно я взглянул на свои ноги.
      Кровь!
      Я оказался в чудной ситуации: приходилось отделываться от улики прежде, чем совершить преступление. Убийство одной непорочной девицы являлось достаточно тяжким проступком, но за двух меня могли бы обвинить в целой серии убийств. Одна судебная экспертиза — и меня признают виновным!
      Обычно меня не считают чересчур привередливым человеком. Имеются люди, которые бы даже поклялись, что, как и весь Аппарат, я по горло в дерьме. Но какая мне польза от этого? Перед тем как устроить эту резню, мне требовалось позаботиться о том, чтобы меня ни в чем не заподозрили. Мне нужно было поскорее принять душ, чтобы замести свой бред — простите, след.
      Я свирепо взглянул на двух еще лежащих в обмороке дам и, с отвращением сорвав с себя японский халат, протопал в комнатку Кэнди и закрыл за собой дверь.
      В ванной было много всякого мыла. Я в этом деле никакой не специалист, но утверждаю, что американские сорта мыла с их дешевым (пенни за бочку) «парфюмом» воняют хуже, чем пахнул в тот вечер я. Они применяют резкие ароматы, чтобы отбить еще более вонючие запахи их сомнительных ингредиентов, таких, как прогорклый кабаний жир. В конце концов я отыскал «толокняное мыло здоровья», на обороте которого говорилось, что оно вам вернет «тот непорочный вид», и начал мыться под душем.
      Покрываясь мыльной пеной, я обдумывал эту сложную ситуацию. Признаюсь, она меня озадачивала.
      Наконец я кое-как покончил со своими расчетами, — неважно, насколько глубоко я верил в них сам. Любому показалось бы, что самое жестокое, чем можно донять лесбиянку, — это сделать ее свидетелем естественного сношения. Сам маркиз де Сад проповедовал «половое насилие без разбора» как, возможно, острейшую форму садизма. Я действовал только по книге. И он бы это понял. То, что маркиз проповедовал, он сам применял на деле. Сам Фрейд, уже десятилетия спустя, оказался бы в полном замешательстве, если бы не работа де Сада, преданного своему делу.
      Где-то я, похоже, дал маху. Но хватит беспокоиться. Я человек будущего, а не прошлого. В голову пришла идея: а что, если мне просто убить их и избавиться от тел? Далее я мог бы вызвать фургон для перевозки мебели и попросить их отвезти сейф на завод, где их выпускают. Я мог бы сказать им, что забыл шифр. Но я отбросил эту идею, ведь им это могло бы показаться подозрительным, а мне нельзя обнаруживать себя.
      Я закончил мыться. Теперь от меня исходил отвратительно чистый запах — или это был запах толокняного мыла?
      Я облачился в японский халат нинзя, взял пистолет и только хотел протянуть руку, чтобы открыть дверь, как услышал, что они разговаривают. Ага, ожили! Я прислушался. Кто знает, может, удастся зацепиться за что-нибудь, что подскажет мне, как быть дальше.
      — Тогда, — голос Щипли, — ты ему и скажешь.
      — Нет, — отвечала Кэнди. — Это ты ему скажешь. Ты гораздо ловчей меня.
      — Он мне не поверит, — возражала Щипли. — Не доверяет он мне.
      — Он должен тебе поверить, — утверждала Кэнди.
      — Не думаю, что я смогу убедить его.
      — Ты должна попытаться! — настаивала Кэнди. — Это же невыносимо. Подумать даже страшно, что он еще может сделать.
      — Черт, действительно, — согласилась Щипли. — Мы в отчаянном положении!
      Ага! Они считают свое положение отчаянным, вот оно что! Мое сердце наполнилось надеждой. Они «его-то ужасно боялись. Эх, была не была: я вошел в комнату, держа пистолет наготове.
      Обе они уставились на меня — Кэнди, связанная на кушетке, и Щипли, надежно прикованная к кровати. Есть ли страх в их глазах? Ага! Есть! Ошибка исключается. Они ужасно напуганы.
      Мисс Щипли сделала глубокий вдох и проговорила:
      — Если ты снимешь с меня цепи и уйдешь из комнаты, я открою сейф и отдам тебе твои деньги.
      Вот здорово! Они боятся, что я что-то такое сделаю. На это «что-то» я наткнулся случайно и, следовательно, должен притвориться, будто знаю, в чем состоит это «что-то» — хотя я этого и не знал.
      Но я знал мисс Щипли. Она больше, чем другие женщины, отличалась коварством — вплоть до того, что могла всадить нож в спину. Ничего, я ее перехитрю. По крайней мере услышу, чего они так боятся, прежде чем укокошу их обеих. Я обошел комнату и собрал все выставленные напоказ ножи и прочее оружие. Нашел даже старые дуэльные пистолеты, с которыми были связаны такие болезненные воспоминания. Мне потребовалось трижды побывать в комнате Кэнди, прежде чем там скопилась большая куча всякого добра.
      Наконец я выдернул из гнезда телефонный шнур, оторвал присоединенные к съемочной камере провода, убедившись вначале, что это не приведет в действие какую-нибудь дистанционную сигнализацию. Я заглянул в кухонный шкаф и, забрав оттуда весь перец с горчицей и соус «Табаско», присовокупил их к груде оружия.
      Ловко и профессионально я отвязал ноги Кэнди от кушетки и снова связал вместе. Она понимала, что лучше не сопротивляться: в зубах я держал нож.
      Приставив к ее голове пистолет, я оттащил ее в спальню и привязал к бюро.
      С взведенным «ругером» в левой руке я вернулся, освободил мисс Щипли от оков и поспешно отступил назад.
      — Одно ложное движение, — предупредил я, — и я разнесу Кэнди голову. Теперь открывайте сейф.
      — Когда выйдешь из комнаты и закроешь дверь.
      Это было страшно рискованно, но я нуждался в деньгах, чтобы снова начать действовать и уничтожить причину всех моих бед — Хеллера.
      Пятясь, я вышел за дверь и закрыл ее. На случай, если Щипли вздумает шутить, я держал Кэнди под прицелом пистолета… В соседней комнате слышались какие-то легкие звуки. Верьте не верьте, но это был один из самых опасных моментов во всей моей аппаратной карьере. Мне приходилось разыгрывать полное спокойствие, хоть это было очень нелегко.
      Я чувствовал, как мое сердце пытается уползти в пятки. Женщины опасны всегда, а будучи лесбиянками, опасны вдвойне; но если баба такая, как мисс Щипли, гляди в оба, мужик, ибо она — опаснее втрое. Голос из другой комнаты:
      — Теперь можешь войти.
      Чтобы не быть захваченным врасплох, я прижал к себе обнаженную, все еще связанную Кэнди и, пользуясь ею как щитом, ногой распахнул дверь.
      Мисс Щипли стояла на коленях перед сейфом. На первый взгляд все выглядело довольно естественно и спокойно. Однако руки Щипли держала за спиной. Какой-то подвох! И сейф закрыт! Я приставил «ругер» к виску Кэнди, держа палец на спусковом крючке.
      — А это что еще за фокусы? — грозно спросил я.
      Мисс Щипли опустила руки. Она держала тысячедолларовую банкноту.
      — Это твое, — сказала она, — если ты этого не сделаешь. — Глаза ее выражали страх.
      Пора было выяснить, чего они так боятся.
      — Если я не сделаю чего?
      Ответила Кэнди — это был сплошной лепет с интонациями чистейшего ужаса:
      — Выйдешь за эту дверь и уйдешь! И мы тебя никогда больше не увидим!
      Я заморгал. Какая-то новая хитрость. Расставили мне ловушку попытаются заманить туда отрицательным приемом: страница два миллиона третья «Руководства по введению в заблуждение».
      Говорила мисс Щипли. В голосе ее слышалась мольба:
      — Твои деньги еще в сейфе. Подписав пустой бланк счета, я могу раздобыть тебе больше. Но сейчас ты можешь взять только это. У нас есть условия.
      — Какие же? — подозрительно спросил я.
      — Ты будешь получать тысячу долларов каждый день, если будешь жить с нами и пообещаешь делать то же самое дело каждую ночь.
      — С нами обеими, — добавила Кэнди. — Каждую ночь.
      О, это показалось мне очень подозрительным.
      — А как насчет психиатрического регулирования рождаемости? — поинтересовался я.
      — Все, что стоит на пути к таким чудесным ощущениям, может проваливать к черту, — заявила мисс Щипли.
      — К черту психиатрическое регулирование! — провозгласила Кэнди.
      — Они нам врали, — продолжала мисс Щипли. — В задней комнате мы годами только и делали, что кусались, царапались да пачкались губной помадой. Мы в точности следовали предписаниям в текстах ПРР. Мы даже консультировались с возглавляющим это дело психиатром. И никто ни разу не сказал нам, что настоящее ощущение должно приходить оттуда, снизу! Ведь так, Кэнди?
      — Так, — подтвердила Кэнди. — Об этом нигде ни малейшего упоминания! Я чуть не надорвалась от притворства, пока не получила этого… этого…
      — Оргазма? — подсказал я.
      — Ох, неужели это и есть организм? — удивилась Кэнди.
      — О-р-г-а-з-м, — продиктовал я по буквам. — Оргазм.
      — О, какое чудесное слово! — воскликнула Кэнди. — Теперь я знаю, почему люди принимают христианство — ведь оно обещает рай.
      — Они нам врали, — с горечью сказала мисс Щипли. — Они нам говорили, что для осуществления программы Роксентера по снижению рождаемости в мире нам нужно стать лесбиянками. Я в роли мужа, а Кэнди в роли жены. Нам ничего не оставалось делать, поскольку они превратили всех мужиков в «голубых» и объявили преступлением вмешательство в их отношения и разрушение их браков.
      Мисс Щипли вдруг встала на ноги, заставив меня сильно занервничать. Оглянулась и, не найдя ничего подходящего, чтобы шваркнуть об пол, опрокинула «железную деву» дверцей вперед.
      — Пошли они все на (…)! — проревела она. — Они превратили нас в бесправных! Все эти годы они лишали нас законных женских прав! Я возьму свой реванш!
      — Постойте, постойте, — встревоженно заговорил я. — Это же измена. А о Роксентере вы не подумали?
      Она сплюнула на пол. Потом схватила пивную банку, грохнула ею об пол и закричала:
      — Пусть Роксентер засунет свой (…) себе в (…)! Психиатрическое регулирование рождаемости! Плевать я хочу на ПРР! — Она схватила еще одну пивную банку и тоже швырнула ее на пол. — Плевать я хотела на главного психиатра! Плевала я на психиатрию! Плевала я на Роксентера и на его помощь в развитии психиатрии! Они годы и годы лишали нас такой восхитительной вещи! — Мисс Щипли оглянулась в ярости, ища, чем бы еще шмякнуть об пол.
      Я знал, как прекратить эту бомбардировку. В любую минуту могло бы достаться и мне. Психология тут ни при чем, во мне заговорило чувство самосохранения.
      — Как вы могли подумать, что я буду жить посреди всего этого безобразия — среди всех этих орудий пытки? У меня начнутся кошмары, и я сбегу.
      — Нет-нет, — поспешно проговорила Кэнди.
      — Нет-нет, — вторила ей мисс Щипли, внезапно переменившись. Она мгновенно сменила бомбовую атаку на милость. — Послушай, мы все это выкинем. Мы переделаем всю квартиру. Ты можешь взять себе заднюю комнату. На внутреннюю сторону двери поставим замок. Расчистим сад, чтобы у тебя был приятный вид из окна, и будем выходить туда посидеть и отдохнуть. Можешь приходить и уходить, когда тебе захочется. Все, что тебе придется делать, — это спать с нами в большой комнате каждую ночь, ну и это.
      — Только не на этой кровати, — твердо сказал я. — И никаких цепей или горчицы.
      — У нас будет прекрасная большая постель, где мы поместимся втроем, — сказала Кэнди.
      — Никаких цепей, никакой горчицы! — сказала мисс Щипли. — О, пожалуйста, не будь жестокосердной (…), Инксвитч, дорогой. Ну пожалуйста, пожалуйста, умоляю тебя, скажи «да».
      Похоже, она готова была заплакать самыми настоящими слезами. И тогда я сказал:
      — Да.
      — Ох! — вскрикнула Кэнди. — Скорей развяжи меня, чтобы я могла поцеловать тебя, дорогой ты мой мужчина!
      Не без труда я перерезал ее веревки: меня обнимала мисс Щипли, издавая ласковое рычание.
      Кэнди наконец освободилась и поцеловала меня. Мисс Щипли говорила:
      — Каждый день ты будешь получать свою тысячу баксов, а мы обустроим квдртирку. — Потом добавила: — Ну как, решено? — словно хотела получить подтверждение и успокоиться окончательно.
      — Решено, — отвечал я.
      — Вот здорово! — закричала Кэнди, хлопая в ладоши. — Давайте все оденемся, сходим в ресторан и отметим потерю девственности.
      — Нет, — сказала мисс Щипли, серьезно глядя на меня снизу вверх и сжав губы. — Давайте останемся здесь и проделаем все это снова. Впереди целая ночь. Но на этот раз, Кэнди, я буду первая. Ты можешь смотреть, если пообещаешь не кричать. Кричать стану я, когда у меня начнется еще один из этих шикарных оргазмов. Как подумаю об этом — дух захватывает.
      Вот каким образом мне удалось открыть тот сейф. А уж если быть точным, то целых три сейфа. В общем-то, не совсем так, как я планировал, но нужно было учиться импровизировать. Нужно знать, как проникать в дела глубже, чем намеревался вначале. Нужно знать, когда подбирать то, что лежит возле ног.
      Увы, если бы только все остальные мои дела шли так же гладко, как той замечательной ночью.

Глава 10

      За более чем шестьдесят часов мои наилучшим образом составленные планы застопорились. Работа по сдерживанию Хеллера никак не продвигалась вперед, а ведь должна была продвигаться. Должна, должна!
      Я беспокойно ерзал в задней комнате квартиры. Этим частично я был обязан блохам, вынуждающим меня чесаться.
      Уже два дня в подвальной квартирке и в саду стоял непрерывный шум. Вовсю шли ремонтные работы и обзаведение новой обстановкой. Я подписал пару пустых счетов компании «Спрут» для малой кассы именем Джон Смит, и после этого началось столпотворение: рабочие в большой комнате, рабочие в задней комнате, рабочие в саду. Слесари-водопроводчики, художники, электрики и даже педики, указывающие, какие новый декор и обстановка нам нужны. Я получил очень хороший урок: никогда не следует подписывать счета!
      Но основная причина, заставившая меня вертеться (помимо блох), состояла в том, что я не мог связаться с Ратом по рации. Я знал, что она у него есть, как знал и то, что он не желает мне отвечать — просто чтоб позлить меня.
      В нью-йоркскую контору я звонить не осмеливался, поскольку находился в бегах. Другое дело Рат: по рации я мог бы навешать ему лапшу на уши, чтобы он думал, будто я нахожусь в Афьоне. Связь с ним была нужна мне до зарезу: ретрансляторы 831 работали и находились так близко, что мои экраны просто засвечивались. Я не знал, что происходит с моей целью номер один — с Хеллером! Не располагая этими данными и не имея возможности видеть, что делает это исчадие ада, графиня Крэк, я не отваживался действовать.
      Мне жутко не терпелось хоть что-нибудь сотворить — все что угодно, лишь бы приступить к операции по избавлению от Хеллера.
      Деньги у меня имелись — три тысячи долларов: две банкноты являлись моей установленной платой, а третью мне дали за сверхурочную работу. Я расстроенно глядел в ведро с краской цвета желтых нарциссов. В нем плавала блоха, постепенно становясь желтой. Только я хотел утопить ее лопаточкой для краски, как она выпрыгнула из ведра и исчезла. Этот инцидент усилил мое беспокойство. Мне захотелось выбраться из этого чересчур шумного места и подумать.
      Я стер с плаща брызги желтой краски и отправился на прогулку, надеясь, что свежий ветреный день охладит мой воспаленный лоб, успокоит и позволит сосредоточиться. Как ни в чем не бывало я прошел мимо газетного киоска. И на первой полосе газеты «Нью-Йоркская грязь» увидел написанный аршинными буквами заголовок:
 
       «СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ ООН РАССМАТРИВАЕТ
       ВОПРОС О «БОМБОВЫХ» ПРАВАХ ЖЕНЩИН.
       НАЧИНАЕТСЯ ЖЕНСКОЕ ПИКЕТИРОВАНИЕ.
       УЧАСТНИКИ МАРША-ПРОТЕСТА ПРОТИВ
       ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ МИТИНГУЮТ В ГОСУДАРСТВЕННОМ УНИВЕРСИТЕТЕ».
 
      Опять Хеллер! Они поместили этот заголовок только для того, чтобы досадить мне.
      Затем до меня вдруг дошел весь смысл заголовка. Если закон будет принят в Совете Безопасности, мисс Симмонс совсем растает перед Хеллером! Вместо того чтобы добиться его исключения из университета, как обещала, она позволит ему сдать экзамен! Я потеряю важного союзника, который мог бы мне помочь в срыве его планов по реабилитации этой планеты — замысла, который принес бы погибель и мне, и Ломбару, и Рок-сентеру.
      О, я носом чуял беду. Но что я мог сделать?
      Я стоял на углу, чуть не выходя из себя от сознания, что нужно незамедлительно что-то предпринять в этой критической ситуации. Я вгляделся в небеса, моля богов послать мне знамение. И я его получил! Прямо перед собой я увидел здание компании «Спрут»! Роксентер по-прежнему пребывал у себя в «раю», и потому с миром скоро все будет в полном порядке. Однако я подумал, что Гробе, вероятно, не знает, что именно Уистер стоит за этой шумихой о женских правах. Роксентер, Гробе и все, кто имел значение, конечно, уже знали, какую опасность представляли женщины их интересам. Ведь помимо всего прочего, Роксентер контролировал еще и мировые запасы урана, и если бы на горизонте совсем не маячили войны, рынок термоядерных бомб развалился бы с треском. Этот закон, если его примут, мог принести разорительный и бедственный мир. Роксентер, должно быть, неистовствует.
      Лишь только я осознал это, как сразу же приступил к действиям и быстрым шагом направился к зданию «Спрута».
      Я прошел прямо в дверь Благотворительной ассоциации. Мне повезло. Там сидел Гробе. Его маленькая шляпка с загнутыми полями лежала на клетке с белыми мышами, стоявшей на рабочем столе. Он взглянул на меня, и рот его слегка растянулся в подобии улыбки, обычной для его красновато-лиловой физиономии.
      — Инксвитч! — воскликнул он. — Входите. Уже, наверно, второй день вас не вижу. — Он указал на кресло для посетителей. — Присаживайтесь. Чем занимались?
      — Пришлось утверждаться в роли федерального агента, — отвечал я, усевшись. — Я просто забежал, чтобы узнать, известно ли вам о законе о женских правах в отношении термоядерных бомб.
      — Женщины, — проговорил он. — Я стараюсь держаться от них подальше. Но, должен сказать, без особого успеха: их так же трудно избежать, как посыльных с судебной повесткой.
      — Что ж, вам, по-моему, приятно было бы узнать, что за этим законом стоит Уистер. Он опасен.
      — А, Уистер, — промолвил он, и в глазах его появился взгляд, свойственный, может, только законникам с Уолл-стрит. Затем он сложил вместе кончики пальцев и откинулся в кресле. — Но, думаю, у нас это дело поставлено под надежный контроль. Им занимается Мэдисон. Правда, в последнее время его допекали счета, которые мы получали от Г.П.Л.Г.
      — Уистера надо остановить, — настаивал я.
      «Улыбка» снова растянула углы его рта.
      — Ладно, вы только не нервничайте, Инксвитч. Все, за что возьмется такой агент по связям с общественностью, как Балаболтер Свихнулсон, будет остановлено. Можете не сомневаться. Когда этот маньяк разделается с Уистером, бедный (…) будет молить, чтоб его посадили на электрический стул, и вышвыривать из своей камеры любого, кто придет к нему с помилованием от губернатора. На Мэдисона вы можете рассчитывать, Инксвитч. Нет ему равных средь гадов! Когда мы объединим мэдисонов нашего мира с имеющимися у нас средствами массовой информации, даже Четыре Всадника Апокалипсиса будут просить о внесудебном урегулировании. Не беспокойтесь, Инксвитч. Можете быть уверенным, что Мэдисон окончательно испортит Уистеру жизнь. Таков мой окончательный вердикт.
      Я увидел, что у Гробса ничего не добьешься, и поднялся, собираясь уйти.
      — О, между прочим, Инксвитч, — остановил он меня, — я только что вспомнил. На днях хотел послать вам подарок, но мой секретарь сказал, что у него нет вашего нынешнего адреса.
      — Что за подарок — змеи?
      — Нет. Довольно ценные вещи. Я достал в Китае набор для иглоукалывания и подумал, что, может, вам бы захотелось испробовать эти иглы на мисс Агнес. Если их всаживают не туда, куда нужно, поднимается страшный скандал. Итак, какой ваш нынешний адрес?
      — Я скрываюсь.
      — Да полно вам, Инксвитч, я знаю. Это же только для моей записной книжки.
      Я не мог без особых на то оснований отказать ему и обнаружить тот факт, что никогда даже не встречался с мисс Агнес. Я дал ему адрес подвальной квартиры. Он записал его в черную книжицу, немного подумал, наморщив лоб, и сказал:
      — Этот адрес я знаю. Ну конечно, я ездил туда в прошлом месяце, нужно было замять дело об убийстве. Человека забили до смерти. Я понял! Это квартира мисс Щипли! — Он взглянул на меня с неподдельным удивлением. — Боже! — воскликнул он. — Уж не живете ли вы с мисс Щипли?!
      — Она у меня под контролем, — сказал я.
      — Боже! — промолвил он с восхищением. — Может, мне следует напустить вас на мою собственную супругу!
      Я поспешил перевести тему разговора на него самого. У меня хватало работы и без новых приключений в качестве альфонса. К тому же мне живо вспомнился голос его жены. Ужас!
      — Не говорите, пожалуйста, мисс Агнес о том, что я живу с мисс Щипли, — попросил я.
      — Нет, нет. — Гробе покачал головой. — Вы обо мне слишком низкого мнения, Инксвитч, если думаете, что я буду говорить с мисс Агнес. Я не сумасшедший. По крайней мере, я еще не готов, несмотря на эту работу.
      — Мы делаем ее на пару, — сказал я. Но тут я солгал. Работа адвоката с Уолл-стрит по степени тяжести не шла ни в какое сравнение с работой офицера Аппарата.
      Я покинул его кабинет, убежденный, что Гробе не отдает себе отчета, насколько в действительности серьезна вся эта штука, связанная с ООН. Мне нужно было взяться за дело и застопорить Хеллера, пока он не застопорил нас всех.
      Я взял такси и очень скоро оказался на другом краю города, у дома 42 по Месс-стрит.
      «Экскалибур» Мэдисона стоял в узеньком переулочке напротив, а предприимчивый репортер-новичок усердно протирал квадратные ярды хромированного железа.
      Я поднялся наверх в чердачное пресс-бюро. Как я и подозревал, активность здесь спала. Почти все репортеры убрались. Звонила только полдюжина телефонов одновременно, а половина из пятидесяти телетайпов простаивала.
      Мэдисон находился в своем загроможденном офисе: ноги на столе, самодовольная улыбочка на моложавом честном и искреннем лице.
      — Смит! — воскликнул он. — Входите. Садитесь. Не видел вас сегодня весь день.
      Это задело меня за живое. Неужели никто не замечает, когда я исчезаю на целые недели и даже месяцы? Вдруг я вспомнил, что у меня к нему дело.
      — Не очень-то ты умно поступил, отправив Кроуба в психушку, — едко упрекнул я его.
      — Эмбриона П. Кроуба? — переспросил он, смеясь.
      — Доктора, которого ты убрал.
      — Убрал? — удивился он. — Да с чего вы это взяли, Смит?
      — Ты же вызвал неотложку.
      — А, понимаю. Ваши люди больше не являлись ко мне. Так вот, сразу же после того как его увезли на тележке, я позвонил главному психиатру в Белльвью. У Кроуба, как, впрочем, и у всех психиатров, имелась непреодолимая склонность все резать и кромсать, поэтому ему дали собственную лабораторию и руководящую штатную должность. Не думаете же вы, что я мог прохлопать такое ценное приобретение? Боже упаси. Как средства массовой информации могли бы справиться с ужасами, если бы не психиатры? Но я должен психологически подготовить его, прежде чем смогу им пользоваться. Вам, Смит, следует лучше следить за событиями. И очень бы хотелось, чтобы вы знали об общественных отношениях больше, чем сейчас. Трудно работать с непрофессионалами. Этот ненормальный (…) мог бы меня убить. Вы, очевидно, не очень хорошо представляете себе, что такое психиатры, иначе сразу упекли бы его в больницу, лишив возможности разгуливать на свободе и резать ваших коллег. Психиатрия существует для народа, Смит, а не для людей, которые что-то значат.
      Я видел, что нахожусь в опасности — что он сейчас на меня насядет, — и сказал:
      — Не дави на меня всеми своими извилинами. У тебя на это не хватит пороху. Уистер становится все опасней, а ты разве что-нибудь делаешь, чтобы его нейтрализовать? Почти ничего. Скандал в Атлантик-Сити поднялся много недель назад и теперь уже утих…
      Мэдисон убрал ноги со стола и в изумлении подался вперед:
      — Утих? Упаси меня Боже от непрофессионалов! Уже сколько недель он занимает первую полосу. Это непревзойденный рекорд! Я бросил все основные силы в Трентон, Нью-Джерси, чтобы раздувать его снова и снова! — Он схватил большую пачку газетных вырезок. — Смотрите! Губернатор Нью-Джерси все еще пребывает в шоке в связи с захватом Атлантик-Сити! Он продолжает утверждать, что даже теперь этот город является частью штата Нью-Джерси. Но взгляните, на какие протесты мы подбили массы людей: граждане отказываются платить взимаемые штатом налоги. Мы вызвали ужасный скандал в законодательном собрании Нью-Джерси, и полиция штата арестовала Вундеркинда за обворовывание города. А взгляните-ка вот на это: Вундеркинд вызван на законодательное собрание, и все его члены бросают в него бутылки из-под виски, — хотят заставить его дать обещание, что он не продаст Атлантик-Сити штату Невада. — Он схватил еще один лист бумаги. — А посмотрите-ка на завтрашние заголовки!
      Я вгляделся в верстку полосы для газеты «Нью-Йоркская грязь». В ней говорилось:
 
       «ВУНДЕРКИНД ОБЪЯВИЛ ИМЯ ПОДЛИННОГО ВЛАДЕЛЬЦА ВСЕГО НЬЮ-ДЖЕРСИ
       Сегодня действительность поставила потрясенного губернатора перед жестоким фактом, что не только Атлантик-Сити, но и весь штат Нью-Джерси, возможно, будет принадлежать Д. Т. Уистеру, известному под прозвищем «Вундеркинд», получившему недавно скандальную известность.
       Сам профессор Стрингер, ведущий в мире специалист по генеалогии и семейной истории, авторитетно заявил, что Уистер является прямым потомком вождя Ранкокаса, возглавлявшего побочную ветвь ленни-ленапе, племени делаваров, члены которой являлись первыми владельцами Нью-Джерси. Индейское название «ленни-ленапе» означает «исконный народ». Отсюда, по словам доктора Яйцеголова, историка штата, со всей очевидностью следует, что слово «исконный», возникающее в том и другом случае, доказывает обоснованность данного утверждения.
       "В картотеках Трентонского суда или в архивах не обнаружено никакого документа о передаче или продаже этих земель вождем Ранкокасом или индейцами племени ленни-ленапе, — заявил государственный регистратор договоров на этом судьбоносном собрании прошлым вечером. — Поэтому нужно сделать вывод, что весь штат Нью-Джерси все еще принадлежит исконным владельцам».
 
      Не успел я закончить чтение, как Мэдисон хлопнул ладонью по столу. Глаза его горели.
      — На следующий же день после этой публикации Вундеркинд намерен выдворить из штата первых поселенцев. После этого мы можем установить на его территории Индейское бюро министерства внутренних дели устроить еще одну битву при Вундед-Ни: каждый убитый федеральный военачальник принесет нам крупный заголовок. А на следующей неделе Вундеркинд сбежит, ограбив поезд…
      Меня это насторожило.
      — Откуда поезд? — спросил я. — Что он тут делает?
      Мэдисон откинулся назад с улыбкой превосходства, в которой сквозила жалость.
      — Смит, у вас что-то с памятью, вам нужно обратиться к специалисту. Ведь уже давным-давно я совершенно ясно говорил вам, что пытаюсь создать Вундеркинду имидж Джесси Джеймса. Неужели не припоминаете? Лучший бессмертный имидж, имеющийся под рукой. Вы просто не понимаете, как ведется рекламная работа по налаживанию общественных отношений.
      Он меня достал, и я сказал ему:
      — Послушай, Мэдисон, я пришел сообщить тебе, что за законом о праве женщин не подвергаться термоядерному бомбовому удару стоит Вундеркинд. Закон подан на рассмотрение Советом Безопасности ООН. С помощью шлюх, которые вели за него кулуарную борьбу, он провел его через Генеральную Ассамблею.
      — Это что, установленный факт? — небрежно спросил Мэдисон.
      — Вот именно, факт! — отвечал я, подпустив в голос побольше резкости. — И лучше тебе поскорее заняться этим!
      — Ну нет! — запротестовал он. — Это не сообразуется с имиджем.
      — О мои боги! — вскричал я в раздражении. — Но это же правда!
      Мэдисон довольно рассмеялся.
      — Правда? Что общего у ССО с правдой, Смит? Последние новости — это развлечение. Спросите Эн-Би-Си, Си-Би-Эс и Эй-Би-Си, спросите все ведущие газеты, и они вам скажут. Новости — это то, что больше всего развлекает публику во всем мире. А теперь позвольте вас спросить: как можно развлечь кого-нибудь, говоря ему правду? Чушь собачья! Нет, Смит, вы совсем не понимаете, что такое современные средства массовой информации. Давайте-ка оставим это дело на мое усмотрение, разумно? А там мы увидим написанное аршинными буквами: Мэдисон снова забивает гол — восклицательный знак, кавычки закрываются.
      — Ты забыл открыть кавычки, — едко напомнил я.
      — Действительно, — согласился он. — Тогда перепишем снова: кавычки открываются, убирайтесь отсюда к черту, Смит, и дайте мне делать свою работу!
      Неудивительно, что его прозвали Балаболтером Свихнулсоном. Я ушел, прежде чем на губах у него закипела пена. Даже бешеные собаки кажутся смирными по сравнению с тем, как кусают агенты ССО и средств массовой информации.
      Но меня мучило беспокойство: кажется, никто из них не видел опасности в этом законе, проводимом через ООН. Если Совет Безопасности примет его, Роксентер потеряет все свои термоядерные прибыли. Претензии «Спрута» на уран окажутся ничего не стоящими. Ломбар будет в ярости. И что еще хуже, мисс Симмонс распустит нюни перед Хеллером как перед героем-победителем.
      Это меня сильно тревожило.
      Я прошелся размеренным шагом.
      И тут ко мне пришла вдохновенная идея.
      Я навещу мисс Симмонс!

Часть СОРОК ВТОРАЯ

Глава 1

      Я вскочил в поезд линии АА, и вскоре он уже мчал меня в северном направлении. Моя встреча с судьбой приведет к цепной реакции, которую не остановить даже Хеллеру.
      Мерно стучащие колеса безжалостно несли меня вперед над головами бурлящей толпы. Наконец-то я приступил к операции. Моя миссия возмездия будет осуществлена. Кровь, только алая кровь, станет страшной ценой расплаты за то, что я столько всего натерпелся, столько потратил сил и так истерзал свою душу.
      На Сто шестнадцатой улице я спрыгнул с поезда и с суровым, безжалостным лицом зашагал к университету.
      Я застал мисс Симмонс в ведомственном здании учительского колледжа сидящей за столом в классной комнате. Взгляд у нее был безумным, и мне это не показалось удивительным — ведь как ей, бедняжке, досталось от этого хама Хеллера.
      Она сидела без очков, и я отлично знал, что без них она ничего не видит. Очки лежали на столе, и я тайком накрыл их книгой, когда присаживался.
      — Я из «Морнинг Пресс», — представился я. — Пришел чтобы взять у вас интервью о том, что думают участники марша протеста против ядерного оружия о праве женщин на защиту себя от термоядерной бомбы.
      Она, прищурясь, вгляделась в меня и сказала:
      — Если они не примут этот проект закона, мы взорвем ООН, и плевать нам на нью-йоркский спецназ. Я возглавляю движение марша протеста и как скажу, так и будет! — Она поискала свои очки, не нашла и добавила: — И вы можете процитировать мои слова.
      — Против этого проекта закона действуют черные силы, — сказал я.
      — Слышать не желаю никаких выпадов против групп национальных меньшинств, — заявила она. — Гарлемское похоронное общество «Я восстану из мертвых» готово стоять за нас до могилы. — Она пошарила рукой по столу, все еще надеясь отыскать очки. — Не видела ли я вас где-то раньше? Может, в психиатрическом отделении?
      — Конечно, видели, — подтвердил я. — Мы товарищи по борьбе. Я ведь в действительности из Организации освобождения Палестины. «Морнинг Пресс» — это просто мое прикрытие как агента.
      — Тогда мы можем говорить откровенно, — сказала мисс Симмонс. — Нельзя допустить термоядерной бомбежки, даже если ради этого нам придется взорвать весь мир. Не встречала ли я вас на занятиях по психологии в тринадцатой аудитории?
      — Конечно, встречали, — подтвердил я снова. — Я сидел сразу же за вами и все время подбадривал вас.
      — Тогда вас зовут Трогэпл, — сказала она. — Я всегда помню своих однокашников.
      — Верно, — сказал я.
      Она похлопывала по столу руками, снова пытаясь отыскать свои очки, и я решил, что мне лучше отвлечь ее внимание.
      — А что вы здесь преподаете? — спросил я, делая вид, что указываю на книгу, но на самом деле передвигая ее к себе так, чтобы очки упали со стола мне в руку.
      — Профессиональное поведение выпускников, — отвечала она. — Эти молодые учителя идут преподавать в средние школы и портят все дело. Поэтому мы заранее учим их быть спокойными и невозмутимыми и контролировать свои эмоции. «Пожалеешь ребенка — испортишь розгу» — это в наше время совсем не практикуется. На истерическое поведение учительницы смотрят с осуждением, даже если она обнаруживает банку с червями в своей сумочке. Куда же я подевала очки, чтоб им провалиться?! Вы нигде не видите моих очков, Трогэпл?
      — Нет, — отвечал я, и это соответствовало истине, ибо теперь они уже находились у меня в кармане. — Но вернемся к выступающим против ядерного вооружения: каково будет ваше заявление, если тот ооновский билль не будет утвержден на Совете Безопасности?
      Я отшатнулся, потому что Симмонс вскочила и пошла грохать кулаком по столу. Она рвала и метала, матерясь такими словами, которых я даже и не слышал-то никогда.
      — И можете меня процитировать! — прокричала она наконец и плюхнулась на стул, совсем измотанная. — Но, разумеется, это просто немыслимо, чтоб они его не утвердили. Женщины всего мира собственными ногтями разорвут их на мелкие кусочки, да еще при этом будут хохотать!
      Мне неприятно видеть, как женщины нервничают. Это отражается на твоих собственных нервах. Я решил, что мне лучше успокоить ее, переключить ее внимание на нежно зеленеющие холмы и звонко смеющиеся ручейки. Мне нужно было притушить безумное пламя, бушевавшее в ней, которое превращало ее глаза в пару кипящих котлов. И я сказал:
      — Как я понимаю, вы также преподаете курс «Восхищение природой», иначе — природоведение.
      Пламя забушевало еще сильнее.
      — Трогэпл, было когда-то время, когда я получала наслаждение от этих коротких воскресных прогулок в лесу. Я могла весело болтать с кроликами и улыбаться нарциссам. Но в прошлом году, Трогэпл, случилась ужасная вещь. Она изменила мою жизнь!
      — Расскажите, — попросил я.
      — Трогэпл, вся беда в том, что в груди у меня бьется доброе материнское сердце. Именно поэтому я взяла в свою группу этот отвратительный, самый порочный, самый ужасный образец зловредной фауны, когда-либо придуманной дьяволом… — Нервы ее сдавали, губы подергивались, обнажая сжатые зубы, дыхание учащалось.
      — Понимаю, — сказал я мягко. — Физик-ядерщик по имени Уистер.
      Она соскочила с места и, хватая стулья студентов, нагромоздила из них высокую башню. Живо вскарабкавшись на ее вершину, она уселась там, покачиваясь и подслеповато озираясь по сторонам.
      — Его здесь нет, — сказал я, желая ее успокоить.
      — И слава Богу! — вскричала она.
      В дверях с открытыми ртами стояли двое студентов, очевидно, дожидавшиеся начала лекции.
      — Как я понимаю, — сказал я, — вам он несимпатичен.
      Она завизжала так, что ушам стало больно.
      Этим двум студентам, наверное, показалось, что я ее допекаю. Один из них убежал, а другой, мускулистый юнец, просто стоял и угрожающе смотрел на меня.
      Мисс Симмонс, очевидно, совсем выдохшись, умолкла. У дверей стали собираться студенты. Первый что-то тихо говорил другим и указывал сперва на меня, потом на мисс Симмонс, сидящую прямо под потолком на качающейся башне из стульев.
      — Мисс Симмонс, — обратился я к потолку, — прошу вас, продолжим беседу. К нам в редакцию поступили неоспоримые факты, свидетельствующие о том, что существует могущественная, как слон, как мамонт, политическая клика, стремящаяся тайно нанести поражение этому ооновскому законопроекту, и главный редактор направил меня к вам, чтобы услышать ваше мнение.
      Она смотрела на меня из-под потолка, и, наверное, я казался ей бесцветным расплывчатым пятном. Я добился ее внимания, поэтому продолжал. После той первоначальной вспышки я все уже обдумал и теперь точно знал, что сказать.
      — Я уверен, вы прекрасно понимаете, что кое-какие партии ценой своей жизни готовы помешать принятию этого проекта.
      Башня из стульев дрогнула. Мисс Симмонс подслеповато таращилась на меня, готовая в любую секунду закричать опять. А я все говорил:
      — Работая день и ночь, вкалывая как раб, выползая из всех щелей, словно подлая змея, молясь на черных мессах и завербовывая новых единомышленников, действуя исподтишка, с хитростью, на какую способен только он, этот человек стремится развратить делегатов с помощью женщин и наркотиков, шантажа и угроз и так загубить этот законопроект, чтобы ему уже никогда не поднять головы.
      Я знал, что ее внимание принадлежит мне, так же как и внимание кучки парней-студентов. Наступил драматический момент. Я тянул с развязкой. Но, убедившись, что мисс Симмонс слушает мою речь каждой клеточкой головного мозга, я нанес смертельный удар.
      — Имя этого тайного супостата — Уистер.
      Она так и подскочила, пренебрегая всяческой осторожностью.
      Гора стульев накренилась. Высокая башня начала падать, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
      Стулья разлетелись в стороны, и мисс Симмонс рухнула на пол!
      Трах!
      По классной комнате с грохотом рассыпались обломки, и на меня с мощным ревом навалилась банда студентов.
      — Он толкнул ее! — кричал один.
      — Хватай его! — орал другой.
      — Убить этого (…) мало! — вопил третий.
      Я допустил ошибку. Я не отдавал себе отчета в том, что в нынешнее время появиться среди банды студентов — это все равно что войти в ангар в Афьоне. А я пришел безоружный!
      Дубася меня кулаками и разрывая на мне одежду, они вытащили меня из аудитории на лестничную площадку. Одна честолюбивая душа сунула руку в мой рвущийся с треском плащ, достала бумажник и обнаружила в нем удостоверение агента ФБР.
      — Фэбээровец! — заорал он. — Грязный, вонючий, паршивый фэбээровец!
      Этого было достаточно. Они сбросили меня с лестницы, и я с глухим стуком брякнулся у ее подножия.
      Вслед мне разъяренные студенты кинули мои бумажник и шляпу. Тут-то я их и перехитрил. Не дожидаясь, пока кто-то из них спустится по лестнице, я схватил бумажник и шляпу и помчался, как леопард, вон из этого здания. Рев возмущения удалялся от меня — ему ли было угнаться за офицером нестроевой службы.
      Добрался я до Сто шестнадцатой улицы как раз вовремя, чтобы успеть на экспресс. Когда двери его закрылись, меня разобрал смех.
      Я это сделал! В сущности, все сработало превосходно.
      Если законопроект пройдет, Симмонс зло посмеется над Хеллером и язвительно скажет ему, что он прошел, несмотря на его самые подлые замыслы. А если не пройдет, я мог с уверенностью гарантировать, что жизнь его превратится в такой кошмар, с которым даже ему будет не справиться.
      Несясь в болтающемся громыхающем поезде, я зализывал царапины на руках, вполне довольный самим собой.
      Что за беда, в конце концов, если тебя немного отделают? Как говорят в Аппарате: нужно быть крепким и несгибаемым. Таким я и был. И в подобные моменты ликования телесная боль казалась почти приятной.
      Я нанес удар, который надолго запомнится Хеллеру и от которого он, возможно, не сможет оправиться.
      Я понял, в чем состоит мой долг, и выполнил его. Так, как велит Аппарат.

Глава 2

      По мере приближения срока совещания Совета Безопасности ООН — 14.00 в пятницу — я, честно говоря, приходил в неистовство.
      Четыре дня я находился в Нью-Йорке, четыре дня терзал рацию — никакого Рата.
      Еще повсюду шныряли рабочие, пытаясь все закончить к уик-энду, и поэтому вкалывали сверхурочно, отчего в квартире царила неразбериха.
      Я решил попытаться в последний раз. Скрючившись в стенном шкафу, который уже покрасили, вдыхая удушливый запах еще не высохшей краски, я еще раз стал крутить ручки и тыкать кнопки рации. Я не взял с собой руководства по ее эксплуатации и поэтому в основном полагался на случай. Наверху, под стеклом у нее находились стрелка и красная кнопка, которой следовало бы зажечься.
      Стараясь устроиться поудобней и не запачкаться краской, я случайно коснулся. той кнопки — и она засветилась! Случилось это впервые. А была ли она включена, когда я пользовался прибором раньше? Эти рации выпускались только парами и являлись очень простенькими механизмами. В военном министерстве ими пользовались исключительно генералы, поэтому требовалось, чтобы рации были совсем просты в обращении.
      Я встряхнул ее, чтоб убедиться, не сломалось ли там чего.
      — Я слушаю, — раздался вдруг голос Рата.
      — Дрыхнешь на работе! — набросился я на него. — Это сразу видно!
      — Офицер Грис? Где вы находитесь?
      — В Африке, кретин! А где же еще я, по-твоему, могу находиться?
      — Что-то для Африки, офицер Грис, голос у вас звучит ужас как громко. У меня чуть не лопнули перепонки. Но теперь я убавил громкость, почти совсем.
      — Это, должно быть, такая волна, — объяснил я. — Я еще в Африке, не забывай об этом. Я едва тебя слышу! Но спорить сейчас нет времени. Выключи все три ретранслятора 831 — и немедленно!
      — Если вы хотите их отключить, — сказал Рат, — то это должно означать, что вы находитесь где-то в пределах двухсот миль от меня. Указатель направления…
      Я поспешно выключил рацию. Ему не заставить меня проболтаться, где я нахожусь, и обнаружить себя. Уж этого не будет!
      Я зашел в заднюю комнату, где царил полный беспорядок, достал свои видеоустановки и портативный телевизор и снова удалился в стенной шкаф. Воняло краской, кусались блохи — удобства ниже среднего. Но я знал, что долг нужно выполнять. Трудно приходилось офицеру Аппарата, особенно в этой квартире.
      Экраны слежения все еще находились в засветке, поскольку Рат еще не успел отключить ретрансляторы на Эмпайр Стейт Билдинг. Но телевизор функционировал исправно. Все три программы подробно освещали события в Совете Безопасности ООН.
      Какой-то политический комментатор углубился в краткое изложение обстоятельств, сопутствующих этому мероприятию, и всех межнациональных споров, развернувшихся в мире. Я самодовольно улыбнулся: эти межнациональные сражения велись в постелях «Ласковых пальм»
      С полчаса подышав удушающей краской и исчесавшись от укусов блох, я наконец увидел, что мои экраны прекратили засвечиваться.
      Первой заработала установка, связанная с Кроубом. На кушетке у него лежала какая-то женщина, и он, очевидно, проводил с нею сеанс психоанализа, ибо она рассказывала опять и опять о том, как ее, шестнадцатилетнюю девушку, изнасиловал родненький братец, когда ему было три года. Слушал Кроуб ее или не слушал, но зрением своим он проникал в глубину ее гениталий. На какую-то минуту он оторвался от предмета своего исследования, и увиденное просто поразило меня: ему дали прекрасный кабинет, на полках стояли ряды черепов, а его диплом психиатра красовался в золоченой рамке. Но мне вполне достаточно было заметить, что Кроуб при деле и что Белльвью обеспечивает его всем необходимым; в остальном Кроуб меня сегодня совершенно не интересовал. Я выключил его видеоустановку, чтобы она меня не отвлекала.
      Графиня Крэк сидела в главном офисе Хеллера в Эмпайр Стейт Билдинг. Нет, вношу поправку. Она лежала на полу, подперев подбородок руками, и читала кулинарную книгу «Пища разных стран», судя по тому что было напечатано на верху страницы. Взор ее плавно скользил по рецептам Индии, и, когда страница закончилась, она вдруг щелкнула языком, и страница перевернулась. Мне стало не по себе. Но тут я увидел, что это всего лишь кот. Она научила его переворачивать страницы. Крэк принялась за рецепты кушаний Индонезии.
      Установка Хеллера показывала мне ту же программу, что я наблюдал по собственному портативному телевизору, только на экране у Хеллера изображение было гораздо чище и краски лучше. Ага! Он не ушел сегодня один. Соображает. Ведь в ООН наверняка пришли бы женщины из «Ласковых пальм», и объяснить все это графине было бы нелегко.
      Крэк искоса взглянула на Хеллера, сидящего в кресле:
      — Дорогой, что-то вид у тебя беспокойный. Может, что-то не так?
      — Да я думаю об этом деле, что рассматривается в ООН, — отвечал Хеллер. — Не нравится мне ситуация. Из того, что говорят комментаторы, можно заключить, что она весьма нестабильна. Интересующий меня законопроект прошел Генеральную Ассамблею. Но чтобы войти в силу, ему теперь нужно пройти Совет Безопасности. В Совете пятнадцать членов, но единственное вето одной из великих держав может его зарубить.
      — Великие державы? — переспросила Крэк.
      — Соединенные Штаты, Франция, Объединенное Королевство Великобритания, Россия и Китай. Даже если девять членов проголосуют за него и только один из этой пятерки наложит вето, ему конец.
      — А что это за проект?
      — Он касается прав женщин.
      — Хм-м. — Графиня встала и пересела на диванчик рядом с Хеллером. — Что-то мне непонятно, зачем нужно принимать закон, чтобы женщины получили права. Женщины создают свои собственные права. А почему ты в этом так заинтересован, дорогой?
      — Это важно, — сказал Хеллер.
      — Хм-м, — промычала Крэк.
      В этот момент на экране появилась толпа. Вокруг ООН собрались женщины, державшие в руках плакаты и размахивающие флагами. Они пели, что-то выкрикивали, повторяя лозунги своих лидеров.
      Камера сфокусировалась на группе с огромными плакатами, и Хеллер коротко рассмеялся. Графиня с любопытством взглянула на него. Он улыбался, глядя на экран.
      Один огромный плакат гласил: «Если Совет Безопасности ООН не утвердит резолюцию ООН 678-546-452, „Ласковые пальмы“ объявят ему бойкот».
      Графиня снова перевела взгляд на экран. В объектив кинокамеры попал большой транспарант: «В память о Красавчике».
      Портрет был неважным, но в нем явно угадывалось сходство с Хеллером.
      — Что это за женщины, дорогой? — поинтересовалась графиня.
      — Где? — спросил Хеллер.
      — Хм-м, — опять промычала графиня.
      Заработали камеры в зале Совета Безопасности. Панорамирование настенной росписи выхватило символы Мира и Свободы, Равенства и Братства. Затем объектив перешел на членов Совета. Они приступали к делу.
      Президентом Совета Безопасности в этом месяце оказался русский с большим квадратным лицом и монгольскими глазами. Он навел в зале порядок, стукнув кулаком по столу. Через переводчика, который передавал его речь в сети радиовещания и телевидения, русский объявил: «Я призываю это болтливое собрание к порядку».
      — Ох, — произнес Хеллер.
      «Мне пришлось лететь сюда за тридевять земель из Якутии, из далекой Сибири, — продолжал русский, — чтобы только присутствовать на этом специальном совещании. И все только потому, что эта дурацкая Генеральная Ассамблея приняла какую-то дурацкую чепуху».
      — Ой-ой-ой! — снова произнес Хеллер.
      «Поэтому я ее прочел, — говорил русский. — Резолюция ООН под номером 678-546-452 следующего содержания: „Принять общим голосованием: женщины имеют право не подвергаться термоядерной бомбардировке и насильственному затыканию рта посредством пощечин или истязаний“».
      — Хорошая резолюция, — сказала графиня Крэк. — Это первый разумный закон, о котором я слышу на этой планете. Как странно, что он еще не имеет силы. Но ты, дорогой, кажется, очень заинтересован. Ты с этим как-то связан?
      — Это вопрос политики, — пояснил Хеллер.
      — Хм-м, — еще раз хмыкнула графиня Крэк.
      Русский продолжал свою речь: «Теперь перейдем к дебатам. Я первым выскажу свои соображения. Итак, внимание, товарищи: прекрасно известно, что единственные на свете работники, которых не нужно заставлять работать, — это женщины. Да если бы бабы не делали всей работы, у мужиков не было бы времени рассиживать и попивать водку. Но, — и он свирепо воззрился на членов собрания, — и вам, и мне, и всем известно, как было известно и Карлу Марксу, семейная жизнь которого не задалась, что, если женщинам не давать пощечин, они будут молотить языками день и ночь без передышки. А если они будут все говорить, и говорить, и говорить, что же тогда станется с пятилетним планом? И если они сорвут выполнение пятилетнего плана, то станут контрреволюционерками, и тогда их просто следует раз и навсегда забросать термоядерными бомбами, чтобы мы смогли хоть немного пожить в покое. Вот и все, что можно сказать по этому поводу, товарищи. Эта резолюция подорвет уже подточенные основы теории марксизма-ленинизма. Россия голосует против — нет, нет и нет — и еще к тому же плюет на это. Так что нет смысла дискутировать дальше, поскольку великая держава налагает вето на этот законопроект. Совещание объявляю закрытым».
      Он поднялся, взял свою шубу и, печатая шаг, вышел из зала туда, где его поджидал полк охраны от КГБ, в сопровождении которого он сел в вертолет и улетел восвояси.
      — О, провались, провались эти русские! — отчаивался Хеллер. — Девчонки столько работали, и теперь это их так расстроит!
      — Какие девчонки? — насторожилась графиня Крэк.
      — Эх, теперь и с мисс Симмонс ничего не получится! — с горечью проговорил Хеллер. — Черт побери этих русских!
      — Это кто же такая, мисс Симмонс? — громко осведомилась графиня Крэк.
      Это вывело Хеллера из задумчивости, и он взглянул на графиню:
      — Что?
      — Я спросила, кто она, эта мисс Симмонс?
      — Моя учительница по курсу «Восхищение природой». Это курс, который я вынужден посещать по воскресеньям.
      — Так вот чем ты занимался по воскресеньям. Я заметила, ты сказал «вынужден посещать». А ведь Изя мне говорил, что ты прекрасно учишься в университете и вовсе не ходишь ни на какие занятия. И Бац-Бац упоминал о твоих блестящих успехах по КПОЗ, хотя тебе и не обязательно ходить на строевую подготовку или занятия по КПОЗ. Так почему же, Джеттеро, ты должен ходить на занятия этой мисс Симмонс, да к тому же по воскресеньям?
      — Она вынудила меня, — оправдывался Хеллер.
      — Джеттеро, — донимала его графиня, — я прекрасно могу понять, почему она влюблена в тебя до безумия, но мне, хоть убей, непонятно, почему очарован ею ты.
      — Я не очарован ею!
      — Джеттеро, тебе не нужно вставать в оборонительную позицию. Тебя никто ни в чем не обвиняет. Я просто хочу узнать, чем она тебя так приворожила.
      — Я ненавижу эту ведьму! — горячо возразил Хеллер.
      — О, с ненавистью будь поосторожней, — посоветовала графиня. — Как сказал поэт, это ближайшая соседка любви.
      — О боги! Этот поэт не знал мисс Симмонс! Послушай, эта женщина день и ночь старается сорвать мои планы. Она не только намерена провалить меня на экзамене, она носится повсюду и требует, чтобы другие тоже ставили мне самые низкие баллы!
      — Джеттеро, — попросила графиня, — может, лучше расскажешь мне об этом подробно?
      Хеллер рассказал ей о том, что ему очень нужен диплом, чтобы люди прислушивались к его словам, и о том, как мисс Симмонс из ненависти к ядерным физикам заставила его посещать факультативный курс «Восхищение природой», который вела сама. Затем, глубоко вздохнув, рассказал ей подробно о том, как однажды пошел вслед за нею в Ван-Кортлэнд-парк, разделался с напавшими на нее бандитами, после чего доставил ее в больницу. И как в новом семестре ее выпустили из психиатрического отделения, чтобы она могла продолжить преподавание.
      Графиня Крэк мрачно кивнула:
      — Теперь я все прекрасно понимаю. Она пошла в этот парк, хорошо зная, что там ходят бессовестные мужчины, и увлекла тебя за собой. Она из тех женщин, которые жаждут, чтобы их изнасиловали. Ох, боюсь, что это зашло чересчур далеко, Джеттеро. Я знала, что все красавицы на этой планете будут увиваться за тобой, а теперь вижу, что сбылись мои худшие опасения. Я могла бы простить тебе Мисс Америку, но это происходило у меня под носом каждое воскресенье.
      — Ну пожалуйста, — упрашивал ее Хеллер. — Если я поведу тебя в театр, и куплю тебе дюжину роз, и всю неделю буду вставать по утрам первым и нагревать комнату, ты согласишься перестать говорить о мисс Симмонс?
      — Хм-м, — промычала графиня и, поднявшись, ушла в кабинет. Там она походила из угла в угол, потом вдруг села на край стола и, нажав на кнопку, быстро связалась по телефону с Мамми.
      — Мамми, — сказала она, — это произошло. Мне нужно попросить у тебя совета.
      — Разумеется, милочка. Мама Мамми слушает. Говори, не стесняйся.
      — Он так растревожился, что я абсолютно уверена: он без ума от другой, и это, возможно, удержит его на планете. Мы еще не женаты. Я просто должна увезти его отсюда. Так что же мне делать?
      — Выцарапать ей глаза, — моментально посоветовала Мамми.
      — Хм-м, — протянула графиня Крэк. — Ну что ж, спасибо. Просто хотелось узнать, как это делается на вашей планете. Как дела?
      — Превосходно. Теперь, когда имя мое наверху все в огнях, у нас каждый вечер аншлаг. Да не ломай ты красивую свою головку из-за этого заведения, дорогая. У меня тут есть поклонники, которые лопатами гребут бриллианты. Ну и умница твой морячок. Ты просто дай этой (…) отведать твоих ногтей и смывайся. И двинь ее в ребра ногой за меня. Никогда не отпускай от себя хорошего человека, милочка. Их чертовски трудно найти!
      Я встревожился. Все развивалось не так, как я ожидал. И хоть я всегда подозревал, что женщины, разговаривая наедине, замышляют какие-то козни, но никогда не думал, что их разговор может быть таким кровожадным.
      О, тут придется ухо держать востро.
      А потом я почуял внезапный прилив надежды: а вдруг мне удастся привлечь графиню к ответу за убийство?

Глава 3

      Она снова звонила по телефону. Набрала номер Нью-Йоркского университета и попросила мисс Симмонс.
      Разумеется, там не знали, кто такая мисс Симмонс. «Здесь 18 005 студентов и 5002 человека профессорско-преподавательского состава», — примерно так, немного резко, ответил ей молодой человек.
      — Это касается одного из ее студентов — дело жизни и смерти, — сказала графиня.
      — А, значит, она преподаватель, — сообразил молодой человек. — Что преподает?
      — «Восхищение природой», — отвечала Крэк.
      — Подождите, пожалуйста, минутку. — Потом он снова подошел к телефону: — Вы, должно быть, имеете в виду Джейн Симмонс, доктора философии из учительского колледжа. Она ведет курс «Восхищение природой» 101 и 104 тоже.
      — Есть ли у нее студент по имени Джером Терренс Уистер?
      — Слава Богу, у нас есть компьютеры. Да, мадам. Но компьютер говорит, что она рекомендует исключить его из университета.
      — Опасная это штука — ненависть, — заметила графиня.
      — Извините, не понял?
      — Я хотела спросить ее домашний адрес. Мне нужно срочно дать совет своей ближайшей коллеге.
      — О, даже так? — И он живо сообщил ей адрес. Мисс Симмонс жила на Морнингсайд Хайте.
      Графиня Крэк открыла гардероб, осмотрела его содержимое и выбрала алый костюм с огромной жемчужиной-пуговицей, на которую застегивался пиджак. Затем извлекла из шкафа пару красных перчаток и красные сафьяновые сапожки.
      Убийство. Она явно замышляла убийство!
      На все это она набросила короткую накидку с капюшоном из черного соболя. Это лишний раз подтверждало мое предположение. На мой взгляд, она выглядела ни дать ни взять пилотом-убийцей. В памяти всплыли ее красные каблуки, втаптывающие в пол желтокожего гиганта в далеком теперь Замке Мрака. Я лихорадочно соображал, что делать. Больно мне было сознавать, что я теряю союзника — от этого становилось дурно. Ведь я же так тщательно все подготовил.
      И тут я подумал о своем старом друге, полицейском инспекторе Бульдоге Графферти — ведь я мог ему позвонить. Я же знал, где произойдет убийство. Возможно, мне удастся застигнуть Крэк с поличным — у тела мисс Симмонс, дергающегося в предсмертных судорогах в лужах крови.
      Графиня достала хозяйственную сумку из черного пластика, из тех, что недавно вошли в моду. Затем похватала с полки какие-то предметы, да так быстро, что я не успел разглядеть, что это были за вещи.
      Потом она сделала нечто такое, что ужасно меня встревожило.
      Она вынула гипношлем и положила его в сумку! Испытывая в тесном шкафу кислородное голодание, чувствуя, как от краски кружится голова, и не зная покоя от блох, я в первые секунды не отдавал себе полный отчет в том, что все это значит. Потом я прекрасно все понял, ибо точно так же поступил бы на ее месте сам.
      Графиня Крэк собиралась заставить мисс Симмонс — заставить под гипнозом — написать записку о том, что она, мол, кончает жизнь самоубийством, а уже после втоптать ее сапогами в ковер!
      У меня волосы встали дыбом. Графиня шла на убийство и надеялась выйти сухой из воды. Только схватив ее за руку, можно будет раскрыть это убийство. Вот она, закоренелая преступница, разгуливает по Нью-Йорку и убивает кого вздумается. И знаю об этом один только я!
      Внезапно я понял, что тоже могу кое-что сделать. Шлем ее не будет работать, если я окажусь в одной-двух милях от этого места — помешает прерыватель реле, что у меня в голове. Находиться рядом с Крэк мне вовсе не обязательно — достаточно, если я буду в миле-другой от нее. А пока я могу позвонить Графферти и дать ему наводку: если он не успеет оказаться там вовремя, чтобы спасти мисс Симмонс, то по крайней мере может еще застигнуть графиню Крэк на месте преступления.
      Но от моего местонахождения этот адрес отделяло более четырех миль. Это было где-то рядом с площадью Роксентера. Я должен спешить!
      Я поднялся на ноги и толкнул дверь шкафа.
      Она не открылась.
      Я постучал по ней.
      Но в квартире стоял ужасный грохот, который заглушил мои удары. Я постучал погромче. Мастера снаружи тоже застучали громче. Я закричал. Они тоже пошли перекрикиваться.
      Я налег на дверь плечом и толкнул изо всей силы. Добился же только того, что испачкался свежей краской.
      Я догадался, что они, должно быть, свалили у двери всю мебель.
      Я оказался в ловушке!
      Страх замкнутого пространства вызывал у меня тошноту. Единственное, что я ненавидел больше, чем открытое космическое пространство, так это отсутствие всякого пространства. Я совсем смешался. Голая лампочка, висевшая над моей головой, стала казаться мне солнцем, пытающимся засосать меня.
      Я прикрыл глаза ладонью. Я знал, что должен овладеть собой. Мой мир разваливался, но это вовсе не значило, что и я должен разваливаться на куски. Или, может, все-таки значило?
      Постепенно мне удалось подавить поднимающиеся в горле вопли — оставались только слабые всплески голоса. Так-то лучше.
      Думать! Я должен думать!
      Я взглянул на экран видеоустановки графини Крэк. Времени прошло больше, чем мне казалось. Она ехала в поезде подземки. Вот так чудо: как ей удалось так быстро перепорхнуть из секретарского кабинета в подземку? Но тут же я вспомнил, что станция — прямо под зданием Эмпайр Стейт Билдинг.
      Я постучал кулаком по голове — и это вдруг помогло. Радио! У меня же с собой рация! Уж теперь-то я не забыл надавить на верхнюю кнопку.
      Рат мне ответил.
      — Срочно иди к телефону, — велел я ему. — Позвони полицейскому инспектору Бульдогу Графферти и передай ему, что в ближайший час готовится убийство женщины, на Богт-стрит, Морнингсайд Хайте, дом 352, квартира 21. Скажи ему, чтобы ехал туда.
      — Это срочно?
      О, я мог бы его убить!
      — Сделаешь промашку — и будешь у меня клиентом Мэдисона, понял?
      — Кто кого должен убить? — всполошился Рат. — А откуда вам в Африке известно, что здесь происходит?
      — Ты будешь звонить или нет? — крикнул я, закипая от гнева. — Туда уже едет пилот-убийца! Убитая будет втоптана в ковер!
      — Похоже, офицер Грис, вы немного переутомились.
      — Не так, как переутомишься ты, если я продырявлю твою негодную голову из кольта «магнум» сорок четвертого калибра!
      — О, да вы где-то рядом с площадью Роксентера.
      Чтоб ему провалиться! Он нарочно затягивал разговор, чтобы определить расстояние и направление по специальной шкале на верхней панели рации.
      — Повтори, что нужно передать! — рявкнул я.
      Он, как учат шпионов, повторил все абсолютно точно.
      — Теперь слушай меня, (…) умник: если в течение часа полиция там не появится, ты свету белому не обрадуешься.
      — О, я об этом позабочусь, офицер Грис. Я уже иду.
      Я сидел, скорчившись на полу перед экраном, и с ужасом, как завороженный, смотрел, как графиня Крэк едет в подземке на встречу с судьбой. Со своей судьбой. Уж теперь-то я точно отделаюсь от этой стервы — кровожадной графини Крэк.

Глава 4

      В районе Морнингсайд Хайте было не так уж плохо. Там росло много деревьев, ныне по-зимнему голых, там играли довольно прилично одетые, но хмурые дети, которые следили за проходящей графиней Крэк в полной убежденности, что она переодетый офицер полиции, отлавливающий прогульщиков, и что она вот-вот остановит их всех свистком. А целеустремленная походка Крэк могла произвести только такое впечатление и никакое другое. Боги, подумал я, как бы они завизжали и бросились наутек, если бы знали, что глядят на убийцу, лишь на миг отстоящую от кровавого злодеяния. Даже выросшие на улице дети Северного Манхэттена были бы не в состоянии спокойно отнестись к тому, что, на мой взгляд, скоро следовало случиться.
      Суровый стук ее сапог замер перед многоквартирным домом под номером 352, домом приличного вида: должно быть, мисс Симмонс имела кое-какой доход. Хотя дверь и не распахивал швейцар, зато медные почтовые ящики так и сияли. А вот и ее именная дощечка, прямо под номером 21: «Мисс Джейн Симмонс».
      Это означало, что она живет одна! Боги, неужели ничто не вмешается между графиней Крэк и этим ужасным преступлением? Ах да, ведь инспектор Графферти скоро выедет по этому адресу.
      Не подозревая о расставленной мною ловушке, графиня Крэк нажала на кнопку звонка. Я разрывался на части, лелея, с одной стороны, надежду, что, может, мисс Симмонс еще не вернулась домой с демонстрации у ООН, и тут же жестоко надеясь, что она уже дома и Графферти сможет схватить эту дьяволицу с Манко в тот самый момент, когда она будет калечить бедную преподавательницу.
      Латунная дверная решетка громко проговорила: «Да?», на что графиня ей отвечала:
      — Я, как и вы, учительница из университета Аталанты, Манко, и мне нужно поговорить с вами об одном из ваших студентов.
      И снова раздался тот голос в решетке:
      — Давно пора хоть кому-то послушать меня! Поднимайтесь!
      О, бедная подслеповатая Симмонс! Вы только что сами обрекли себя на гибель! Я нажал на кнопку рации.
      — Говорите, — откликнулся Рат.
      — Ты выполнил задание? — спросил я его.
      — Полицейский инспектор Графферти задрожал, как ищейка, едва услышал о готовящемся убийстве. Я все это выдал ему как конфиденциальную информацию, известную только нам двоим. Он сказал, что чует уже заголовки газет. Шустрый малый. Я застал его в городском административном центре, а сейчас он как раз вызывает патрульные машины. Думаю, он вас не подведет.
      — Отлично, — сказал я и отключил рацию. Ну что ж, графиня Крэк, перехитрил я вас все-таки, и вы даже не сможете указать на меня! Графферти, ищейка, что ищет славы, берет все на себя! От административного центра до Морнингсайд Хайте расстояние неблизкое, но полиция гоняет как сумасшедшая.
      Графиня смотрела на дверь, которая щелкала своим электромагнитным замком, но, похоже, не знала, что нужно толкнуть ее, когда раздается щелчок. Дверь не переставала щелкать. Наконец Крэк не выдержала и резко толкнула ее. Замок оказался неисправным, и дверь тут же распахнулась.
      Графиня Крэк прошла мимо фонтана и между двумя статуями. Увидев, что лифт уже занят, она поднялась по лестнице, прошла по ковру коридора и остановилась возле квартиры номер 21.
      Дверь открылась даже без ее стука. Никогда еще женщина не стремилась с такой охотой попасть в ловушку. Едва завидев графиню Крэк, мисс Симмонс уже с порога принялась болтать. Причем без всяких «здравствуйте» или «кто вы такая?». Она была растрепанной, а глаза горели безумным огнем. Мисс Симмонс говорила:
      — Вы знаете, что он сегодня вытворял? Он срывал принятие законопроекта в ООН! Он готов взорвать все, даже женские права! Он сущий изверг! Учителям нужно сбиться в плотную яростную фалангу и остановить его — пусть даже уже перед тем, как мы взорвем ООН! Все в опасности, пока он на свободе. А в колледже, видите ли, думают, что только из-за того, что я побывала в психиатрической лечебнице, слушать меня не обязательно. Они считают, что я отношусь к нему с параноидальной мнительностью. И чтобы еще больше усугубить дело, меня снова преследует нью-йоркский спецназ.
      Обращаясь к графине, мисс Симмонс то и дело теряла ее из виду и не могла найти. Графиня, должно быть, поняла, что говорит с человеком слепым, как крот.
      — Спецназ! — воскликнула графиня. — Тогда вам нужна защита для головы. — Она ногой захлопнула за собой дверь и прямо на глазах у Симмонс извлекла из квадратной хозяйственной сумки гипношлем.
      Я вдруг вспомнил, что очки мисс Симмонс все еще у меня в кармане. Сам того не желая, я здорово облегчил графине задачу. Ей просто оставалось включить шлем и нахлобучить его на голову Симмонс! Только и всего!
      Крэк обвела глазами довольно большую и хорошо обставленную гостиную. Местечко подыскивает, подумал я сразу, где бы поудобней втоптать хозяйку в ковер. В соседней квартире, похоже, играло радио. Крэк увидела, что коридор ведет в спальню. Она подтолкнула Симмонс в ту сторону, и моя любимая союзница, словно лунатик, зашагала по коридору навстречу своей ужасной судьбе.
      В спальне стояли широкая кровать, будуарный столик и кресло, все задрапированное в собранную в складки белую кисею. Закрыв дверь спальни, графиня Крэк подвела мисс Симмонс к кровати и уложила ее, устроив подушку так, чтоб она подпирала шлем в нужном ей положении. Она подключила к нему микрофон и уселась в кресло.
      Видимо, Симмонс, когда графиня звонила в дверь, скинула с себя верхнюю уличную одежду, ибо теперь та валялась на полу, и накинула на себя халатик. Теперь, когда она растянулась на постели, он распахнулся, обнажив совсем недурственное тело.
      Крэк же, видимо, это не волновало. Она вылезла из кресла и запахнула на Симмонс халат, придав ей пристойный вид. Затем отложила в сторону соболью накидку и сняла пиджак — эквивалент тому, что она засучивает рукава и готова к работе, после чего стала говорить в микрофон:
      — Спокойно, расслабьтесь. Вы в полной безопасности. — Ох, ну и лгунья, подумал я. — Сон, сон, сладкий сон. Вам меня слышно?
      Приглушенное «да».
      — Что собирались сделать с вами те восемь мужчин в парке Ван-Кортлэнд? — спросила графиня, откидываясь на спинку кресла.
      Приглушенное: «Изнасиловать меня. Они, все восемь, собирались насиловать меня долго, час за часом».
      Графиня опустила микрофон и сунула его к себе под мышку.
      — Так я и думала, — пробормотала она по-волтариански. — Настоящая, одержимая жаждой быть изнасилованной шлюха. Все это было подстроено только для того, чтобы украсть у меня Джеттеро! — Она вытащила микрофон и снова перешла на английский: — Когда вы впервые увидели Уистера?
      Мисс Симмонс раскинула руки, и халат распахнулся. Кончики пальцев вытянулись и мелко дрожали. Ступни ее дергались. Мисс Симмонс словно бы пытали электричеством. Приглушенно из-под шлема послышался слабенький вскрик.
      — Отвечайте мне! — резко приказала Крэк.
      — В зале регистрации, в прошлом сентябре, — отвечала мисс Симмонс. Дрожь в ее теле усилилась.
      — Сейчас вы находитесь там, — говорила ей Крэк. — Вы видите Уистера. Что вы действительно думаете?
      Симмонс тихонько вскрикнула. Тело ее по мере наращивания в нем напряженности вибрировало сильней.
      — Отвечайте мне!
      — Он слишком красивый, — сказала Симмонс.
      Графиня убрала микрофон под мышку и снова забор мотала по-волтариански:
      — В точности как я и думала. Любовь с первого взгляда. — В микрофон же сказала, уже по-английски: — Еще что-нибудь?
      Ответом был приглушенный вопль:
      — Это ужасно — ужасно то, что он выбрал себе специальностью ядерную физику, и ему нужно было помешать.
      — Зачем?
      Казалось, мисс Симмонс испытывает мучения.
      — Никаких взрывов быть не должно! — закричала она и добавила тоном пониже: — Мой отец заведовал кафедрой психологии в Бруклинском университете. Он говорил, что взрывы являются подсознательными заменами половых (…) и девушка должна быть фригидной, фригидной, фригидной, чтобы обезопасить себя. — Теперь она вся напряглась. Чувствовалось, что тело стало жестким подобно мрамору.
      — Когда он это говорил? — спросила Крэк в микрофон.
      — Когда я засовывала хлопушки собачке в (…), и он меня застал за этим занятием.
      Графиня выронила микрофон и пробормотала по-волтариански: «Что за жуткая планета!» Потом посидела немного просто так, подняла микрофон и заговорила в него по-английски:
      — В действительности все было по-другому. Ваш папа сделал ошибку. Вы не получаете никакого удовольствия от истязания животных. Вы поили собачку молоком и ласкали ее. Вот что в действительности вы делали и что действительно произошло. Отец ваш полностью был не прав. Признайте это.
      Симмонс вдруг расслабилась и прошептала:
      — Я признаю это. О, я так рада узнать, как действительно все случилось. Тогда выходит, что мой отец ошибался во всем.
      — Правильно, — подтвердила графиня, жестоко разрушая одним махом то, что бедный трудяга-психолог — ее папаша — строил, не жалея живота своего, всю жизнь. Что за дьявол была эта Крэк — настоящим разрушителем, настоящим дьяволом Манко!
      Графиня ухватила микрофон покрепче. Видимо, она покончила с игрой в кошки-мышки и теперь намеревалась перейти к делу.
      — Теперь мы вернулись к тому моменту, когда вы впервые увидели Уистера, — проговорила она. — В действительности вы подумали, что не очень-то хороши для него. Ведь правильно?
      — Правильно, — подтвердила мисс Симмонс из-под шлема.
      — Теперь, — продолжала графиня, — вспомните то время, когда вы вели свой первый урок прошлой осенью по курсу «Восхищение природой». Вы одна, вы уходите из здания ООН. Вы не хотите, чтобы Уистер следовал за вами, потому что знаете, что вы для него недостаточно хороши. Вам очень грустно, верно?
      — Верно, — сказала Симмонс.
      Ага, вот и подошли к главному. Я уже знал наперед, что теперь Крэк заставит ее написать то, что пишут перед самоубийством. Ибо я именно так бы и поступил. Симмонс пришел конец!
      В дверь позвонили.
      Я шумно вздохнул с облегчением, радуясь за мисс Симмонс. Звонок ее спас, это Бульдог Графферти! Еще не все потеряно. Правда, он чуть-чуть рановато — трупа еще нет. Но Графферти сразу поймет, что к чему, лишь увидит мисс Симмонс в гипнотическом трансе. Он должен понять, что дело попахивает убийством.
      — Вы тут тихо полежите, — сказала Крэк в микрофон, — не обращая внимания на то, что услышите, пока я не приду назад.
      Она отложила микрофон, вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Зайдя в гостиную, она стянула с рук перчатки, отбросила их в сторону и взбила волосы. Затем подошла и открыла входную дверь.
      Доктор Кацбрейн!
      В котелке и черном пальто. Он приподнял на лоб очки с очень толстыми линзами и вперился в Крэк.
      — Так-так! Лиззи Борден! — Он ощерился, как голодный волк, ввалился в квартиру и громко захлопнул дверь. Оказавшись внутри, он сразу же заявил: — Я только забежал, чтобы немного (…). Я всегда навещаю своих пациентов в период обострения — причем не у них, а у меня.
      — В самом деле? — сказала графиня, и в голосе ее звучало отвращение.
      Кацбрейн, снимая пальто, изрек:
      — Нет ничего лучше небольшого сеанса психотерапии, чтобы воспрянуть духом.
      — Вы живете с мисс Симмонс? — полюбопытствовала графиня.
      — О нет-нет. Я доктор Кацбрейн, ее психиатр в университетской больнице. Но я непредвзято отношусь к людям. Я делюсь с ними своими профессиональными навыками. Не думаю, что вы уже лежали в моем отделении, Борден, но вы красавица что надо, и потому уверен, что скоро вы попадете ко мне. Ложитесь-ка на тот диванчик, задерите юбку, и мы проведем предварительное профессиональное психиатрическое обследование. Если ощущение будет достаточно приятным, я немедленно приму вас в свое отделение. У вас под рубашкой, похоже, недурственные (…). Но им нужно пройти испытание на тот предмет, как они действуют на эрекцию (…).
      Волосы у меня встали дыбом. Графиня Крэк прикончила трех мужчин только за то, что рукою к ней потянулись в сексуальной игривости. Из этого же придурка она сделает отбивную! И тут я весело рассмеялся: у Графферти будет мертвец, настоящий!
      Графиня Крэк засунула руку в пластиковую продуктовую сумку. Я знал зачем — за неким смертоносным оружием. Оказалось, это рулон чего-то черного. Она оторвала от него один из кусков, разделенных перфорационной строчкой.
      Доктор все еще протягивал руку. Она сунула в нее этот черный квадратик и приказала ледяным тоном:
      — Держите.
      Он взял его и стал рассматривать.
      Графиня запустила руку в свою черную сумку, где лежал небольшой генератор постоянного тока, и включила его.
      Доктор Кацбрейн распрямился и как бы окаменел. С лица исчезло всяческое выражение. Он стоял, прикованный к месту, словно нелепая статуя!
      О мои боги! Это же была одна из штуковин компании «Глаза и Уши Волтара», украденных ею из нашей больницы в Афьоне! Я помнил это устройство с дистанционным управлением. Когда на кого-то накладывали одну из этих черных нашлепок и запускали крошечное динамо, человек немедленно окаменевал, отключалась его психическая деятельность и он оставался в таком состоянии, пока генератор работал. Когда же его выключали, человек снова обретал способность двигаться, не ведая, что с ним случилось. Судя по бегло просмотренным мною руководствам, их применяли для получения фотографий в условиях малой освещенности. Крэк же использовала это устройство для обездвиживания доктора Кацбрейна.
      Возможно, она прикончит его попозже. У Графферти был еще шанс заполучить труп, столь необходимый для эффектных заголовков газет, а также для моих планов окончательного уничтожения графини Крэк.
      Однако, даже если Графферти придет рановато, имеется вполне достаточно вещественных улик, чтобы погубить ее: главный психиатр Нью-Йорка, замерший посреди гостиной наподобие статуи, словно в приступе кататонии, и загипнотизированная, страшно трогательная жертва в задней комнате. Как бы карты ни выпали, графиню везде ждал проигрыш! Нью-Йорк вверг бы ее в ад, а уж что говорить о Волтаре с его наказанием за нарушение Кодекса.
      Графиня Крэк убедилась, что доктор Кацбрейн остается недвижным, и вернулась к мисс Симмонс, чтобы прикончить ее, совершенно не подозревая, что полиция с воем сирен уже мчится к их дому. Я-то знал, что вовремя ей оттуда ни за что не выбраться.

Глава 5

      Графиня Крэк закрыла за собой дверь спальни. Мисс Симмонс лежала, распластавшись на постели. Обнажились ее груди, живот и бедра. Графиня запахнула на ней халат. Я не мог понять, почему она это делает: сам я полагал, что нагота учительницы действует довольно возбуждающе.
      Крэк уселась в кресло и снова взяла микрофон.
      — Первое занятие «Восхищение природой» прошлой осенью закончено. Вы покинули ООН и теперь входите в Ван-Кортлэнд-парк. Где вы находитесь?
      — Вхожу в Ван-Кортлэнд-парк, — повторила Симмонс голосом, сильно приглушенным гипношлемом. Я заметил, что тело ее напряглось.
      — Вы видите, что за вами идет Уистер. Вы знаете, что недостаточно хороши для него. Вы упрашиваете его уйти.
      Из-под шлема: «Пожалуйста, Уистер, уходите».
      — Отлично. Ну вот он и ушел. Вы идете дальше, углубляетесь в парк. Видите восьмерых мужчин, которые идут за вами. Оглянитесь на них. Что вы видите?
      Тело мисс Симмонс напряглось сильнее и стало подергиваться.
      — Я вижу восьмерых мужчин, идущих за мной.
      — Вы ищете уединенное местечко. Находите таковое. Как оно выглядит?
      Симмонс напряглась еще больше, но отвечала:
      — Глубокая лощина, высокие склоны вокруг. С холма сбегает тропинка. Зеленая травка, ручеек.
      — Отлично, — продолжала графиня. — Один из мужчин ближе к вам, чем остальные. Что вам действительно хочется, чтобы он сделал?
      — Как это сказано у Крафта-Эбинга.
      — Что это такое — Крафт-Эбинг? — озадаченно спросила графиня.
      — Это книги аналогичные «Сексуальной психопатии». Типа сочинений Хавлока Эллиса или Зигмунда Фрейда. Когда-то мой отец читал их мне каждый вечер, когда я ложилась спать. Как психолог он говорил, что отвратительные детские сказки полны фаллических символов. Подобных засовыванию пальца в пирог. И он говорил, что его дочь должна читать о тех же самых вещах, которым теперь обучают в детских садах, потому что психология является лучшим депрессантом половой потенции у детей, так как вдалбливает им то, чего они не должны делать. Он это делал для того, чтобы помочь развиться моей естественной фригидности с тем, чтобы я могла быть нормальной, подобно другим моим одноклассникам.
      Графиня сунула микрофон себе под мышку и пробормотала по-волтариански: «Святые небеса!» Потом поднесла микрофон к губам и спросила по-английски:
      — Так что же вам хотелось, чтобы сделал тот человек, который оказался к вам ближе других?
      — Как у Крафта-Эбинга. Свалить меня в грязь и… бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу… точно как у Кра… м-м-м! О да. О Боже мой, да! — Слова от стесненности дыхания выговаривались мисс Симмонс все труднее, дышала она учащенно и тяжело. — Давай же… бу-бу-бу, бу-бу-бу… Клади… бу-бу-бу… бу-бу-бу. Ах!
      Графиня Крэк глядела на нее, не отрываясь. Она прикрыла рукой микрофон и сказала по-волтариански: «Да, теперь ее не остановить». По-английски же она проговорила в микрофон:
      — Вот именно это и происходит. Вы можете это видеть, ощущать, вы находитесь непосредственно там. Продолжайте.
      Мисс Симмонс напряглась еще сильнее, затем в нетерпении еще больше распахнула халат и оказалась совсем обнаженной. Она широко раскинула руки и ноги и выгнула спину. «Ах, ах… грязь… такая чудесная… такая грязная… ах… Еще!… Еще!» Спина ее выгнулась наподобие лука. Заплясала висящая на вешалке одежда. «Бу-бу-бу… бу-бу-бу…» — тяжело выдыхала мисс Симмонс.
      — Ну и дела, — проговорила испуганная графиня.
      Одежда от неистового крика мисс Симмонс слетела с вешалки.
      Графиня Крэк смотрела на нее, ошарашенная.
      Теперь мисс Симмонс лежала в изнеможении, и из уголка рта у нее высовывался язык.
      Графиня поднесла микрофон к губам, но ничего не успела сказать. Ее опередила мисс Симмонс, прокричав: «Теперь ты!» Ноги ее взлетели вверх и резко забились в воздухе. «Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу…»
      Предметы косметики на столике стали вздрагивать и подпрыгивать.
      — Боги небесные! — изумленно проговорила графиня.
      — Вот! — кричала мисс Симмонс. — Вот! Вот! Вот!
      От пронзительных воплей мисс Симмонс косметические принадлежности посыпались на пол. Через минуту мисс Симмонс лежала с вывалившимся изо рта языком и тяжело дышала.
      Графиня снова подняла микрофон, желая говорить, но опять упустила свой шанс.
      — Оба, оба, оба! — кричала теперь мисс Симмонс. — Оба… бу-бу-бу… бу-бу-бу… Должны!
      Мисс Симмонс сидела на постели и пружинисто раскачивалась на ней — вверх, вниз.
      Графиня Крэк, весьма озадаченная, наблюдала за ней.
      На потолке стал подрагивать и отваливаться кусок штукатурки.
      — Ой-я-а-а! — вопила мисс Симмонс.
      Пронзительный крик разнесся по комнате, и штукатурка с грохотом обвалилась на пол.
      Мисс Симмонс снова лежала, свесив набок язык. Графиня еще раз попробовала воспользоваться микрофоном и заговорила:
      — Мисс Симмонс, мне кажется…
      Но мисс Симмонс резко перевернулась, встала на четвереньки и закричала:
      — О нет! Не делай этого! А-а-ах!
      Торшер возле кресла графини пустился в пляс. Крэк испуганно протянула руку, чтобы удержать его, но лампа стала раскачиваться еще сильнее.
      — Еще! Еще! Еще! — выкрикивала мисс Симмонс.
      Когда она издала очередной пронзительный вопль, дверца стенного шкафа с треском захлопнулась.
      И снова Симмонс лежала обессиленная, с вывалившимся изо рта языком и бурно дышала.
      Видно, графиня Крэк почувствовала облегчение. Собранно, по-деловому она снова поднесла микрофон ко рту, но мисс Симмонс не дала ей говорить.
      — Теперь трое! — заорала мисс Симмонс и стала раздирать ногтями подушку. Затем засунула ее под себя, перевернулась, схватила ее в руки. — Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу! — бормотала она.
      Напольная лампа снова пошла покачиваться. Рука мисс Симмонс вырвала из подушки целую горсть перьев.
      Графиня глядела на эту сцену и ничего не могла понять.
      Халатик мисс Симмонс взлетел над, кроватью, и она прокричала: «М-м-м! М-м-м! М-м-м! Ии-пи-и!». И снова она лежала, жадно глотая воздух.
      Графиня Крэк убрала халат и встала, пристально наблюдая. Совершенно естественным голосом мисс Симмонс говорила:
      — Теперь мы обратимся к Крафту-Эбингу, страница девяносто два. Я убеждена, что ваш преподаватель психологии обращал на нее ваше внимание. Шестеро из вас становятся в круг. Остальные двое…
      Лампа заходила ходуном. Графиня ухватилась за нее, чтобы не дать ей упасть.
      — Мм-м! Мм-м! Мм-м! — напевала мисс Симмонс.
      Вдруг рассыпанные по полу косметические принадлежности запрыгали от душераздирающего вопля мисс Симмонс. Вся перьевая набивка подушки так и взлетела в воздух.
      Графиня пыталась отбиться от перьев, садящихся ей на лицо.
      Напольная лампа с оглушительным грохотом рухнула на пол.
      Мисс Симмонс расслабилась и улеглась на спину, блаженно улыбаясь из-под шлема. Вся она взмокла от пота, а уж постель-то точно промокла насквозь. Кажется, она наконец исчерпала все свои силы и растянулась в ленивой позе.
      Графиня покачала головой и пробормотала по-волтариански: «Ну, надеюсь, она насытилась! Шлюха!» Затем поднесла ко рту микрофон и по-английски сказала:
      — Мужчины уходят. Они машут на прощание руками. Вы видите, как они поднимаются вверх по тропинке и исчезают. Все они очень довольны. А вы довольны?
      — О да, — прозвучал из-под шлема приглушенный голос мисс Симмонс.
      — Что-нибудь вас беспокоит?
      — Я мила и красива, испачканная землей. Только вот немного странное ощущение в ноге.
      — Вы сломали ее, когда плясали от радости, — объяснила графиня Крэк.
      — О, тогда все в порядке.
      Графиня покрепче сжала в руке микрофон и сказала:
      — Тот инцидент, через который вы только что прошли, является истинным, тем, что случился в действительности. Все прочие воспоминания о том времени и месте ложны, и они испарились. Сейчас вы обрели истинные воспоминания. Вам понятно?
      — Понятно, — сказала мисс Симмонс.
      В этот момент снаружи раздались какие-то громкие голоса и хлопки автомобильных дверей. Кто-то прокричал:
      — Поднимайтесь в квартиру двадцать один!
      Я затрепетал. Графферти!

Глава 6

      Графиня Крэк проговорила в микрофон:
      — Вы здесь полежите, ни о чем не думая, пока я не вернусь.
      Она положила микрофон, вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Доктор Кацбрейн все еще торчал на одном месте наподобие нелепой статуи.
      С лестницы послышались тяжелые шаги поднимающихся по лестнице людей.
      Сильный удар сапогом в дверь!
      Замок, разлетающийся на части, с треском распахнутая дверь!
      В комнату ворвались Графферти и трое полицейских!
      Графферти уставился на неподвижного доктора Кацбрейна.
      — Где изнасилование с убийством? — проревел он.
      Графиня сунула руку в черную сумку и выключила динамо. Но вынула из нее небольшой предмет, с виду похожий на чертежную кнопку. Я только мельком заметил метку на нем.
      Доктор Кацбрейн пришел в движение, обратив на себя внимание всех присутствующих.
      Графиня Крэк двинулась к нему, сжимая в пальцах странную кнопку. Той же рукой схватила Кацбрейна за плечо, и тот громко вскрикнул от этого прикосновения.
      — Если вы ищете насильника, — сказала она полицейским, — то вот он, ваш человек! — И графиня Крэк отступила в сторону.
      — Где убийство? — рявкнул, обращаясь к Кацбрейну, Графферти.
      Доктор Кацбрейн набрал полные легкие воздуха и заорал:
      — Я ненавижу вас! Я разорву вас на части! Отвечайте мне!
      О боги, эта (…) Крэк уколола его «дротиком следователя», тем самым, что приводил допрашивающего в такое гневно-возбужденное состояние, что задавать разумные вопросы он уже не мог.
      Графферти помахал пистолетом и проревел:
      — Да кто ты такой, черт побери, чтобы так разговаривать с полицией?
      — Вы должны отвечать ясно! — кричал Кацбрейн. — Убью вас, если не будете! На куски разорву!
      Графферти подал сигнал двум полицейским.
      — Парни, заберите его с собой. И привлеките эту девушку как свидетельницу. А ты, — сказал он, обращаясь к третьему копу, — осмотри-ка все здесь, нет ли трупа в какой-нибудь комнате. Нам нужны улики!
      — Улика у меня есть, — заявила графиня. — Вот прямо здесь. — Она полезла в черную сумку, оторвала четыре черных квадратика от рулона и протянула полицейским, пользуясь жестом иллюзиониста, каким он обычно внушает людям, что им обязательно нужно что-то схватить.
      Каждый взял по черной пластинке и с любопытством уставился на нее.
      Графиня нажала на плунжер динамо.
      Графферти и трое полицейских сразу стали похожи на окаменевшие статуи.
      А с ними и Кацбрейн.
      Крэк закрыла входную дверь и накинула цепочку.
      Мисс Симмонс лежала, расслабившись, вытянувшись во весь рост и улыбаясь из-под шлема.
      — Теперь, — сказала графиня Крэк, — мы установим, как вы действительно относитесь к Уистеру. Вам известно, что вы для него недостаточно хороши. Но вы благодарны ему навеки за то, что он не поимел вас сам, а отдал другим на изнасилование. Ваша благодарность переходит в поклонение, с которым вы бы относились к святому, и вам известно, что вы осквернили бы его, если бы он всего лишь коснулся какой-либо части вашего тела. Вам это понятно, не правда ли?
      — Да, — отвечала мисс Симмонс.
      — Поэтому, — продолжала Крэк, — уже в следующий раз, как он явится к вам на урок, вы ему скажете, что студентом он был превосходным, и что вы ставите ему наивысшую отметку за всю оставшуюся часть курса, и что ему не нужно приходить в дальнейшем на ваши занятия, не нужно сдавать экзамены по «Восхищению природой», что он безусловно знает все в совершенстве — и вы, соответственно, отметите все это в журнале, чтобы не случилось никакой промашки. Вы это усвоили?
      — Да.
      — Вы также скажете другим учителям, какой он прекрасный студент, и поверите в это сами. Усвоили?
      — Да.
      — Когда он придет на следующее занятие, вы отпустите его. Вам больше никогда не придется видеться с ним снова. Разве это не чудесно?
      — Чудесно.
      Графиня повертела микрофон в руке, глубоко вздохнула и продолжала:
      — После того как вы отпустите Уистера, можете быть довольны собой. Вы будете жить своей жизнью, и у меня нет ни малейшего желания влиять на нее, но хочу вам дать очень надежный совет. Перестаньте носиться со своим Крафтом-Эбингом. Он и его друзья Хавлок Эллис и Зигмунд Фрейд — отвратительная компания. Предлагаю вам найти приятного молодого человека — не Уистера, разумеется, — и выйти за него замуж. Это, конечно, ваша жизнь, но вам следует подумать о том, чтобы остепениться, обзавестись семьей и вести себя нормально.
      — Нормально, — пробормотала Симмонс.
      — Вот именно, — подтвердила графиня Крэк. — И вы убедитесь, что это намного интересней.
      — Намного интересней, — пробормотала Симмонс.
      — Секс без любви — пустая трата времени. Вы понимаете?
      — Пустая трата времени, — повторила Симмонс.
      — Отлично, — сказала графиня. — Вы чем-нибудь смущены или обеспокоены?
      — О нет!
      — Прекрасно. Теперь вы забудете, что я у вас побывала. Когда я сниму с вас шлем, вы спокойно ляжете спать, не выходя из этой комнаты. Все, что вы увидите или услышите до завтрашнего дня, не пробудит в вас ни малейшего интереса. Ночью вы хорошо выспитесь. Завтра, когда вы проснетесь, мир для вас будет новым. Все, что вы обнаружите или что случится завтра в этой квартире, вы сочтете несущественным, найдете всему разумное объяснение и попросите, чтобы вас насчет этого не беспокоили. Хорошо?
      — Хорошо.
      Графиня выключила шлем и сняла его с головы мисс Симмонс. Та сразу же заползла под одеяло и мгновенно заснула.
      Теперь, когда графиня Крэк вышла из спальни, закрыв за собою дверь, я вздрогнул, словно очнувшись от кошмара. Я знаю, что сделал бы сам на ее месте: убрал бы свидетелей. И я задавался одним лишь вопросом: она-то как это сделает? Я терял союзников одного за другим и мог лишь сидеть тут, в шкафу, угодивши в ловушку, и пассивно смотреть, бессильный хоть чем-нибудь помешать безжалостному, сокрушительному року.

Глава 7

      Полицейский инспектор Графферти стоял неподвижно в дурацкой позе, уставясь на кисть своей руки. Трое других полицейских, застыв, оставались в различных фазах своей активности: один смотрел в потолок, другой — на пол, а третий, повернувшись вполоборота, тупо взирал на шефа.
      У Кацбрейна рот был открыт — в нем в тот момент закипала ярость. Графиня сняла с Кацбрейна свой дротик и убрала его снова в черный футляр.
      Затем она обошла по очереди всех полицейских: у каждого забирала пистолет, разряжала его, вытаскивала запасные патроны и бросала их в черную сумку, возвращая пистолет в кобуру. То же самое она проделала и с пистолетом Графферти, вызволив оружие из его пальцев. Как она только этому научилась? Эта загадка донимала меня до тех пор, пока я не вспомнил, что у них в офисе вечно ошивался Бац-Бац. Чему же учил ее этот чокнутый мастер по разносу чужих машин? Мои руки покрылись гусиной кожей, хотя в шкафу было жарко. Мне это вовсе не нравилось! Что она задумала теперь? Что-нибудь дьявольское — в этом я был уверен.
      Вот она надела пиджак. Набросила на плечи накидку из черного соболя. Шагнула к зеркалу и поправила распушенные светлые волосы. Потом вспомнила об алых перчатках и натянула их на руки.
      Крэк подошла к окну и слегка приоткрыла его. Смеркалось, но с улицы доносились крики играющей детворы.
      Она аккуратно смотала шнур микрофона и вместе со шлемом запрятала в сумку. Затем оглянулась, ища, не оставила ли чего, и вдруг извлекла очень маленькую штучку.
      Я просто похолодел.
      Бомба!
      Ну, сбылись мои худшие страхи.
      Графиня взглянула на пятерых мужчин, напоминающих музей восковых фигур, где преступник показан в момент совершения известного преступления. Но данное преступление принадлежало не прошлому и не демонстрировалось как историческое событие. Оно совершалось здесь и теперь! Вернее, готовилось совершиться во всей своей ужасающей жути! И этим беднягам сейчас предстояло испытать на себе всю ярость и беспощадность графини Крэк.
      Бедный Кацбрейн. Если бы хоть кто-то подумал сообщить ему, что она порешила сразу трех мужиков — и за что? — за невинные приставания! О, я знал, что она никогда не прощает оскорблений. Просто откладывала возмездие — мешали другие дела. Теперь мир психиатрической науки должен был почувствовать полную деградацию одного из ее светил. Я задался вопросом: не поймет ли он в последние мгновения своей жизни, что гибель его спровоцирована его же приглашением порезвиться с ним на диванчике? Неужели, будучи профессионалом, он не мог заподозрить, что имеет дело с чем-то страшнее самой смерти? Увы, бедный Кацбрейн со своим профессиональным подходом — то бишь с профессиональной обязанностью насиловать одиноких и замужних женщин, короче, всех подряд — не проходил вспомогательный курс, как вести себя с воплощением дьявола Манко, подобного остервенелой графине Крэк.
      Она положила бомбу чуть ближе к Кацбрейну, чем к остальным. Окинув напоследок взглядом всю комнату и задержав его на Кацбрейне, надавила на плунжер!
      Ага, часовой механизм бомбы сработает чуть позднее.
      Графиня Крэк подхватила сумку и вышла, оставив дверь нараспашку.
      Она не спеша спустилась по лестнице и через парадную дверь вышла на темную улицу. Пересекла ее. Боковой переулок располагался прямо напротив. Она затаилась в нем, как лепертидж, укрывшийся рядом со следом своей жертвы и жаждущий насладиться ее предсмертными муками.
      Крэк сунула руку в сумку, заглянула в нее и проверила, правильно ли лежит большой палец: он находился на триггере генератора, обездвиживающего людей.
      Крэк напряженно вглядывалась в окошко квартиры, словно ожидая, что что-то произойдет. Произошло!
      Вспышка!
      Из оставленной ею щели в окне повалил дым.
      Она нажала на триггер генератора, освобождая людей.
      В то же мгновение — крики!
      Издаваемые оказавшимися в квартире людьми.
      Они звучали оглушительно даже на другой стороне улицы.
      Грохочущий топот ног!
      Вопли ужаса — снова и снова!
      На улицу ошалело выскочил полицейский инспектор Графферти.
      Он пулей влетел в патрульную машину у обочины и остервенело пытался нашарить ключи. При этом он все время кричал и кричал.
      Еще двое полицейских вырвались из дома. В паническом ужасе воя, как волки, они забились во вторую машину и тут же рванули с места. Завизжали колеса, и машина, газуя, умчалась, виляя из стороны в сторону.
      Третий коп свалился с лестницы. С воплем он прокатился кубарем по фойе дома и, словно пущенная из лука стрела, влетел в машину. Он и Графферти, оба не прекращая орать, стали бороться за руль. Полицейский завел мотор. Машина рванула прочь, но при этом оба они пытались ее вести, отталкивая друг друга в сторону.
      Как раз в это время Кацбрейн наконец открыл в квартире окно. Но он не выпрыгнул в образовавшееся отверстие, нет. Он с воем выбросился, выбив стекло!
      И с воем же приземлился на кустарниковое ограждение.
      Он поднялся и, продолжая вопить, забегал по кругу.
      — За мной гонятся, за мной гонятся! — блажил Кацбрейн. И только тогда я понял, что она применила: бомбу-эмоцию фирмы «Глаза и Уши Волтара», а из всего ассортимента имеющихся эмоций она избрала ужас.
      Но графиня Крэк, эта коварная дьяволица, еще не закончила с бедным Кацбрейном. Я понял теперь, почему она медлила. В руке у нее был небольшой пакетик. Дротиковый пистолет одноразового использования. Она шагнула вперед, прицелилась. В поле зрения появилась жалкая, вертящаяся волчком фигура Кацбрейна.
      Крэк выстрелила!
      Кацбрейн все еще с воплями бегал по кругу.
      Вдруг тональность его голоса изменилась, и он запрыгал, срывая с себя пиджак. Потом побежал и оказался перед толпой ребятишек, остановившихся и глазеющих на это дикое зрелище.
      Вопя, Кацбрейн срывал с себя рубашку. За рубашкой последовали брюки.
      — За мной гонятся! — крикнул он и тут же отделался от майки с трусами.
      Возопил еще громче и помчался прочь.
      Крэк, исчадие ада, похоже, пустила в него стрелу, вызывающую прилив тепла и такую неистовую чесотку, что хочется сбросить с себя всю одежду. Страшная месть!
      Дети побежали за Кацбрейном, как хвост за уносящейся кометой, крича: «Стрикер! Стрикер!» (Человек, бегающий голым в общественном месте (англ.).) Шум поднялся ужасный. Сбегалась вся округа, чтобы присоединиться к погоне.
      Графиня Крэк навела порядок в своей продуктовой сумке, взбила волосы на голове и не спеша зашагала в сторону метро. Наверняка она думала — эта садистка, это чудовище, — что с работой на этот день справилась превосходно. Даже купила себе в киоске метро «Милки Уэй» и пожевывала его, очень довольная, на победном пути домой.
      Назвать мое состояние победным было нельзя.
      Я не мог выбраться из стенного шкафа.
      Оставалось лишь вызвать по рации Рата, попросить его позвонить мисс Щипли и сказать ей, чтобы сдвинула мебель в сторону, а то я дверь не могу открыть.
      Когда я выбрался из шкафа, то чувствовал себя не лучшим образом. И дело было не в том, что Рат разговаривал со мной по рации насмешливым тоном, не в том, что мисс Щипли и Кэнди смеялись, что меня закрыли в стенном шкафу, «как нашкодившего мальчишку», не в том, что рабочие все еще не закончили ремонт и в доме царил вопиющий хаос, и не в том, что меня донимали блохи. А в том, что меня раздражало, с каким самодовольным видом ела графиня Крэк этот свой «Милки Уэй»!
      Ярость может порою не только захлопнуть дверь, но и открыть ее. И ярость открыла ее теперь.
      Идея!
      Мисс Симмонс ведь не только доктор педагогических наук, но и доктор психологии. Она прекрасно должна разбираться в том, что такое гипноз. Я скажу ей, что ее загипнотизировали, и этим разрушу все, что ей внушили!
      А там мы еще посмотрим, кто из нас посмеется последним!

Глава 8

      Большая часть ночи ушла у меня на то, чтобы написать письмо. Написанное так, что почерк было не узнать, оно сообщало следующее:
 
       Уважаемая мисс Симмонс!
       Возвращаю вам ваши очки, чтобы вы знали, что я вам друг.
       Должен сообщить, что с вами проделали подлую вещь: вас загипнотизировала и врала вам, находящейся под гипнозом, отвратительнейшая злодейка из тех, что когда-либо существовали между адом и небесами. Вам наговорили с целый короб лжи. Не верьте ей!
       То, что вам говорили, — сплошная чушь, и вы должны выбросить ее из головы. Вы были совершенно правы относительно НЕГО.
       Поймите, что ваше будущее и будущее этой планеты целиком зависит от того, сможете ли вы разоблачить истинную сущность этого (…).
       Не позволяйте слабому налету гипноза погубить вашу твердую решимость разоблачить преступника. Действуйте! Действуйте! Действуйте!
       Ваш истинный друг X.
 
      Вскоре после восхода солнца я разбудил по рации Рата. Мы договорились встретиться с ним в здании редакции журнала «Чушь-дрянь» в восемь тридцать утра.
      Когда подошло время, я стоял там на неровно вымощенной дороге. Прибыл Рат. Ах, чтоб ему — несмотря на приказ, он отрастил усы, и они щетинились во все стороны. Но времени на нагоняй не было. Кроме того, за нами могли наблюдать.
      Я отдал ему письмо и строго предупредил:
      — Смотри, жизнью отвечаешь, чтобы это письмо было лично передано мисс Симмонс по адресу Богг-стрит, 352, квартира 21, что на Морнингсайд Хайте. Как сделаешь это, встретишь меня у западной стороны того здания, что прямо к югу от нас, у столиков в Граффо-Спилл-парке.
      — А почему бы нам просто не встретиться в квартире мисс Щипли? — спросил этот наглый негодяй.
      — Держись оттуда подальше. И если хоть пикнешь кому-нибудь, где я живу, пристрелю, крови твоей не пожалею — галлоны ее выпущу из тебя.
      — Не сомневаюсь, что так оно и будет, — сказал он. Но, несмотря на нахальство, в нем заговорила профессиональная выучка, и он поспешил поскорее уйти.
      Я пошел к зданию в Граффо-Спилл. На площади рядом с ним имеется единственный в Нью-Йорке водопад с проходом под ним. Вы проходите прямо сквозь него. Я пользовался им, когда заметал следы.
      Внутри имелась закусочная со столиками. Очень недурная. Я выпил кофе с хот-догом, будучи в довольно приподнятом настроении. Невдалеке плескался водопад, а поскольку день был субботний, вокруг почти никого не было. Вполне спокойная атмосфера, очень приличное общество.
      Через два часа я уже не был таким спокойным. Я пил слишком много кофе.
      Пять часов спустя после того, как я отослал Рата, от моего мирного настроения ничего не осталось. Мною овладевало беспокойство. Я винил себя. Мне бы следовало доставить это послание самому: но тогда меня удержала от этого шага положительная убежденность в том, что она узнает мой голос — ведь я разговаривал с ней. Или что могут нагрянуть ее студенты и отдубасить меня!
      Я нервничал теперь так, что у меня дрожали руки, и человек у стойки поглядывал на меня, определенно собираясь вызвать полицию. И тут появился Рат.
      Он нервничал, держался настороженно, лицо побледнело, руки тряслись. В общем, он выглядел боязливо-озабоченным. Я понял, что он хочет утаить от меня что-то.
      В ответ на мой возмущенный вопрос, что его так задержало, Рат уклончиво ответил:
      — О, да она еще не встала. Там, правда, убирали помещение и вставляли в раму новое стекло. Почему там такой погром? В квартирах, где вы бываете, всегда случаются погромы, офицер Грис?
      Я понизил голос — человек у стойки что-то уж больно упорно рассматривал меня.
      — Ты передал мое письмо или не передал?
      — Я не хотел оставлять его из-за уборщиков, — нервно проговорил он. — Я не испытывал к ним доверия. В нашем деле учишься не доверять людям. А при том, что грозятся пролить целые ведра твоей крови…
      — Галлоны, болван, — резко поправил я его.
      — …я вовсе не желал передавать его стекольщикам. Вот и ждал, пока она не встанет. Встала — где-то через полчаса.
      — Постой-ка. Это же больше четырех с половиной часов назад! Что же, черт побери, так сильно тебя задержало?
      — Тихо, тихо, — испуганно попросил он и наклонился вперед. — За нами наблюдают вон те две девочки и владелец закусочной. Вы говорите по-волтариански.
      — Рат, у меня в кармане пушка. Она под столом смотрит прямо тебе в живот, Рат. Если ты не скажешь мне, что случилось, Рат, я нажму на спусковой крючок, Рат.
      Это до него дошло.
      — Знаю, — сказал он. — С вас станется. И тут же сбегутся копы. — Он глядел на меня во все глаза. Но все же перешел к делу: — Так вот, она встала. Халатик на ней был больно уж помятый, и она, кажется, вовсе не беспокоилась, чтобы его на пуговички застегнуть. А фигурка у нее, ей-Богу, ничего. Грудки красивые и твердые. Волосы на лобке коричневые. Стройные ножки…
      Рукой, лежавшей в кармане, я сделал угрожающий жест. Он тут же опомнился и заговорил по-другому:
      — Она посмотрела на людей из службы уборки квартир и сказала: «Сегодня, должно быть, суббота». Потом глянула на стекольщиков и говорит: «Мило со стороны домовладельца. А то ведь сквозило…»
      — А письмо-то, Рат, — прорычал я.
      — …а потом она увидела меня и сказала: «О, человек с ранним утренним визитом. Как мило». Я сказал: «Нет, мадам. Я здесь в качестве посыльного, хотя настоящая моя должность называется иначе. Но меня прислали сюда, и потому я здесь». Я передал ей очки. Она положила их на ореховый буфет, примерно дюймах в трех с краю. Я передал ей письмо. Она открыла его шпилькой для волос, прочла.
      — Постой, постой, — прервал я его, — она же без очков ничего не видит. Может, ты отдал их совсем не той женщине. Опиши-ка ее.
      Он это сделал. Коричневые волосы, светло-ореховые глаза, бородавка на тыльной стороне левой кисти. Да, это была мисс Симмонс.
      — А что потом? — спросил я.
      — А потом на волю вырвались все адские силы, — отвечал Рат. — Потому-то я и тянул, не рассказывал вам, ведь вы так горячи, что ненароком и пристрелить можете. Обещайте, что не будете стрелять. Вы можете попасть вон в тех маленьких девочек.
      — Говори! Говори! — настаивал я взволнованно. — Да не буду я в тебя стрелять, идиот! Ты же принес хорошие новости!
      — Ну, в общем, она читала письмо, а сама то побледнеет, то покраснеет. Потом прочитала еще раз и вроде как бы вскрикнула. Что это вы, офицер Грис, написали письмо, которое так расстроило бедную женщину? Не нравится мне носить письма. Особенно ваши! Мне показалось, что ее вот-вот хватит удар. Чем это вы так ее растревожили? Бабеночка она, кажется, славная. Но если люди расстраиваются, вам это кажется хорошей новостью.
      Я весь горел нетерпением. Я торопил его:
      — Говори! Говори! Что именно она сделала или сказала?
      — Она кричала: «Я знала это! Я знала это! Как только я проснулась, я знала это, но мне не хотелось в этом себе признаться!» И она бросилась в спальню, и я услышал, как она там одевается. А потом она вернулась в гостиную. Я надеялся, что она напишет вам в ответ что-нибудь такое хлесткое, поэтому спросил: «Ответ будет?» И она сказала: «Подождите здесь. Я вернусь и дам вам ответ. Это дело для полиции!» И она вылетела из квартиры.
      Я ликовал. Она ведь знала, как выглядит Крэк. Она могла составить ее фоторобот. Кроме того, опознать эту женщину могли Графферти, трое полицейских и Кац-брейн. У них на пистолетах имелись даже отпечатки ее пальцев. Они знали, что это связано с Уистером, и, допросив его, могли выйти на графиню Крэк. Превосходно!
      Рат еще не кончил говорить:
      — В конце концов я сел ей на хвост, но потерял ее в экспрессе, который шел в центр, поэтому вернулся на Богг-стрит. Нашел местечко, откуда удобно держать квартиру под наблюдением так, чтобы не быть замеченным, и стал ждать. С одной стороны, я так рассуждал: если она, чего доброго, вернется с полицией, я могу дать им ваш адрес, но, с другой стороны, если поднимется буча, это могло бы скомпрометировать присутствие волтарианских агентов на планете. Я решил, что нужно узнать побольше. Вернется она с полицией — я исчезну. А не будет с ней полиции — тогда, может, добуду больше информации: все же в этом, собственно, и заключается моя работа, сколько бы раз кое-кто ни стремился отлучить меня от нее, заставляя выполнять несвойственные мне функции.
      — Рассказывай, что было дальше, — приказал я ему.
      — Пропадала она несколько часов, а когда вернулась, то была одна. Поэтому я пошел с ней. Она выглядела безмерно самодовольной. Вся сияла от счастья — но самодовольство так из нее и перло. Эти женщины-землянки уж так устроены: они на седьмом небе от счастья, если у них на кого-то что-то имеется, а именно так она и выглядела.
      — Красивой, — подсказал я.
      — Ну да. Я бы сказал, что она выглядела красивой. Но самодовольной. Мы сразу же поднялись к ней в квартиру, зашли, и тут она такое отчудила: поцеловала меня в щеку и говорит: «Передай своему другу: спасибо, спасибо, спасибо! Все абсолютно верно. Его или ее письмо фактически спасло мне жизнь». Как только она это сказала, я рванул оттуда поскорей. Ведь бабы не целуют просто так, без какой-то скрытой причины, и я подумал, что она просто пыталась не дать мне сбежать до прихода полиции. Так вот, зная вас, я рекомендую вам не высовываться.
      — Да нет же, идиот. Ничего она не утаивала. Она все говорила абсолютно искренне. Я же спас ей жизнь.
      Я был так одурманен своим восторгом, что даже и не заметил, как он ушел.
      Да, трудно мне будет ждать воскресенья. Ха! Крэк и представить себе не может, куда теперь повернет дело — в самую неожиданную сторону! Да провались она к черту со всеми своими фантазиями и идиотскими трюками!

Глава 9

      Позднее утро этого дня долго останется жить в моей памяти как Воскресенье Симмонс. Снова скрючившись в три погибели в том же стенном шкафу, только на сей раз на двери висела табличка «занято», я с жадностью стал наблюдать за развитием событий.
      Хеллер за своим рабочим столом в офисе делал расчеты количества и объемов спор. Вот он поднялся и подошел к окну. Перед взором его простирался Нижний Манхэттен, лежащий под мантией освещенного солнцем смога. В центре кабинета, на ковре, лежала графиня Крэк, просматривая программы музеев, а кот помогал ей, стаскивая их со стопки.
      — В чем дело, дорогой? — обратилась она к Хелле-ру. — Ты какой-то возбужденный.
      — Я? Возбужденный? А впрочем, да, только это слишком сильно сказано. Около часу назад звонил Бац-Бац, говорил, что место проведения занятия по курсу «Восхищение природой» переносится сегодня в Ван-Корт-лэнд-парк. А должно было проходить в зоопарке Бронкса. Вот я и раздумывал над причиной.
      — Это курс той самой мисс Симмонс, ведь так, дорогой?
      — Тебе бы забыть об этой мисс Симмонс. Она смертельно меня ненавидит. Интересуюсь я ею лишь потому, что она может воспрепятствовать получению мной диплома и никому не захочется меня слушать, когда я выступлю со своими предложениями.
      — Я бы не рассчитывала на успех предложения, сделанного мисс Симмонс, мой милый.
      — Ну прошу тебя, разве нельзя нам объявить перемирие по…
      — Милый, а что там с погодой?
      — Теплый весенний денек. Если бы не смог, день был бы великолепным. Знаешь, эта планета во многом очень приятна.
      — Так потому-то они, наверное, и изменили место проведения занятия. Кому бы хотелось торчать в каком-то душном зоопарке? Ты поедешь на машине, дорогой?
      — А что — неплохая идея, — обрадовался Хеллер. — Я поставил на «порше» новый карбюратор, а дать ему как следует прокрутиться мне еще не представилось возможности.
      — Ну так сделай это, — сказала графиня. — А я хочу посмотреть кое-какие экспонаты. Так что, если не возражаешь, дорогой, я побегу прямо сейчас.
      Она резво вскочила с места. У дверей уже были приготовлены замшевое пальто голубого цвета, дамская сумочка, продуктовая сумка и шляпка. Крэк сгребла все в охапку и вышла.
      Хеллер снова бросил взгляд за окно. Затем облачился в белый шелковый плащ, нашел какие-то бумаги и тетрадку и положил в карман. Потом глянул себе на ноги: ботинки по щиколотку, а не шиповки. Я обрадовался: если его ждет полиция, то ему нечем будет отбиваться — шипов-то нет. Я был доволен: он становится беспечным.
      Спустившись на лифте, графиня Крэк вышла на Тридцать четвертую улицу, мигом отмахала квартал и юркнула в новый многоэтажный спирально уходящий вниз гараж. Служащий гаража помахал ей рукой, и она, зайдя в лифт, стремительно понеслась вниз.
      Я видел, как Крэк рылась в своей сумочке. Вот она вышла из лифта. Пробежав глазами ряды автомобилей, отыскала голубой «порше», открыла его, забралась внутрь, захлопнула и заперла дверцу. А затем — что только под силу натренированному ассистенту иллюзиониста — свернулась калачиком в просторном багажном отсеке за передним сиденьем и накрылась куском брезента.
      Это заставило меня занервничать. Когда она еще собиралась, у меня заела пленка в видеоустановке, поэтому теперь я не мог проверить, что она там положила в свою продуктовую сумку. Я не рассчитывал на ее присутствие на занятии мисс Симмонс. А вдруг Бац-Бац, ни дна ему ни покрышки, раздобыл ей разборную снайперскую винтовку? Окружавшие ее придурки, по всей видимости, не понимали, с кем имеют дело, — с убийцей! Графиня Крэк могла бы заткнуть за пояс самых лучших наемных убийц мафии: они по сравнению с ней казались бы пацанами, играющими в шарики. Уж я-то знал, что она из себя представляет. Это опаснейшая злодейка с такой жаждой крови, что с ней не мог бы сравниться даже Дракула, прославившийся на Земле.
      Вскоре к машине рысцой подбежал Хеллер. Должно быть, заметив, что рессоры чуточку просели, он бегло осмотрел машину снаружи, проверил мотор — возможно, подумал о бомбах. Затем произнес: «Ну ладно» — и запустил двигатель, видимо, полагая, что, ковыряясь с машиной, изменил распределение массы автомобиля, сдвинув центр тяжести ближе к багажнику.
      Он погнал ее по пандусу и пулей вылетел на улицу. Стояло воскресное утро, и на улицах Нью-Йорка, мучающегося похмельем, вызванным предыдущим субботним вечером, движение было примерно таким же оживленным, как на кладбище.
      Хеллер прошелся по всем передачам вверх и вниз, словно гонщик на ралли. По-кошачьи мурлыча, «порше» выехал на Вестсайдскую эстакаду и в считанные секунды оказался на бульваре Генри Гудзона. В лучах весеннего солнца река голубела и искристо поблескивала. Промелькнул мост Джорджа Вашингтона.
      Это обеспокоило меня. Он мчался, справляясь о скорости по тахометру, а не по спидометру, и хотя «порше» мог шутя обогнать любой полицейский патруль, я тем не менее опасался, что его арестуют за превышение скорости и помешают его встрече с судьбой. Но скоро я убедился, что на улицах машин нет. Те, что направлялись за город, уже проехали и еще не начали возвращаться, устраивая на дорогах заторы. На этот раз я был рад, что полиция дремлет и не препятствует Хеллеру. Ничто не должно помешать надвигающейся катастрофе.
      Хеллер запустил стерео, и зазвучала песня:
 
      Роковая женщина,
      Ох, шерше ля фам,
      Роковая женщина —
      Грешный фимиам.
 
      Роковая женщина —
      Дьяволу близнец.
      Роковая женщина —
      Смертный мой конец.
 
      Из-за тебя — погибну я.
 
      Мой рот растянулся в такую широченную улыбку, что едва не лопнула губа. К Хеллеру это относилось вдвойне: одна такая роковая ехала прямо у него за спиной, другая же поджидала его в парке, уже занеся ножницы над нитью его судьбы и готовая чикнуть ими в любой момент. Я почти сочувствовал бедному (…). Едет себе, такой развеселый, в шикарной своей машине, наслаждаясь погожим весенним деньком, и вовсе не ведает о той «бомбе», что подложила затаившаяся у него за спиной женщина, а вместе они не ведают о бикфордовом шнуре, тлеющем впереди и запаленном мною.
      Даже с одной-то женщиной стакнуться — это довольно опасно. А его ну прямо-таки обложили со всех сторон коварнейшие экземпляры.
      Хеллер въехал по магистрали в Ван-Кортлэнд-парк и повернул вправо. Теперь он ехал по обширному стадиону для гольфа. Обнаружив стоянку, он свернул к ней, остановился, вылез и запер машину. Пританцовывая на ходу, Хеллер миновал игроков и ступил на лесную тропу.
      Графиня Крэк выждала, затем подняла голову и огляделась по сторонам. Все было спокойно. Она выбралась из машины и заперла дверцу. Затем глянула в боковое зеркальце, поправила черный берет, надела очки с очень темными стеклами — вот уж нашла, за чем прятаться, — и, повесив на руку продуктовую сумку, зашагала за Хеллером.
      Меня озадачило то обстоятельство, что через «жучок» Крэк я слышал сдвоенный звук ее шагов. Я не мог ничего понять. Выключил хеллеровское аудио на минуту. Да, из динамика Крэк слышались звуки, будто шагают двое.
      Очень трудно понять, как такое могло получаться.
      Шла она по дорожке, ярдах в двухстах от Хеллера, и, похоже, не боялась, что он ее заметит.
      А Хеллер бодро шагал вперед.
      Казалось, графиня Крэк нисколько не беспокоилась и о том, что сама может потерять его из виду.
      Тропинка взбежала на холм, и, когда Хеллер приблизился к его подножию, я узнал это место. Именно здесь он стоял месяц-другой назад, когда его остановили бандиты. Хеллер глянул направо, налево. Никого. На коре одного дерева остался довольно заметный след от пули.
      Хеллер бросил взгляд в лощину, где уже начинала пробиваться молодая травка. На деревьях набухали почки.
      Внизу на пеньках и камнях сидели студенты.
      Мисс Симмонс стояла за высоким пеньком. Он был чем-то вроде алтаря. Жертвенного алтаря, надеялся я.
      Хеллер, невооруженный и ничего не подозревающий, спустился по тропке прямиком к группе. Мисс Симмонс заметила его еще издалека. Подойдя, он хотел расположиться за спинами студентов, что было несколько необычно с его стороны. Но мисс Симмонс смерила его холодным взглядом и указала на белый камень возле «алтаря», справа от себя.
      — Уистер! — властно промолвила она. — Сядьте вон там.
      Она сказала это таким тоном, словно сажала обвиняемого на скамью подсудимых. Я надеялся, что ему тут же будет вынесен и приговор.
      Казалось, мисс Симмонс страшно взволнована. Это впечатление усиливала и ее одежда — черное пальто и шляпа с широкими опущенными полями. Очки она не надела. Ее светло-карие глаза сузились, и их выражение невозможно было определить, когда она оглядывала тропу.
      Подошли еще несколько студентов. Один парень пожаловался:
      — Боже, это место не так-то легко найти, мисс Симмонс. Я чуть не заблудился.
      — Садитесь, Роджер, вот здесь, — сказала мисс Симмонс учительским тоном, твердым и бескомпромиссным. Она указала туда, где сидели остальные.
      Прошло еще немного времени. Притащились еще трое студентов. Легкий ветерок пробежался по верхушкам высоких деревьев.
      Мисс Симмонс вслух пересчитывала студентов.
      На самом верху холма, где тропа начинала сбегать в лощину, появилась графиня Крэк, но тут же спряталась за большое дерево и стала рассматривать тех, кто собрался внизу.
      Подсчет студентов почему-то озвучивался динамиком «жучка» Крэк. Я удивился. Как же это так: между ними такое большое расстояние.
      Затем графиня поднесла руку к лицу и чего-то там коснулась — голос учительницы зазвучал громче.
      Очки!
      Она же надела приспособление фирмы «Глаза и Уши Волтара», скрытое под видом солнцезащитных очков и усиливающее отдаленные звуки. Теперь было ясно, почему она преспокойно следовала за Хеллером на приличном расстоянии: она просто фокусировала свои «очки» на его шагах.
      Крэк снова коснулась очков, на этот раз где-то сбоку, и мисс Симмонс тут же предстала предо мной крупным планом. Эти штуки могли к тому же фотографировать с помощью телеобъектива! А выглядели как обычные солнцезащитные очки.
      — Дрянь! — проговорила графиня Крэк.
      — Двадцать девять, — считала мисс Симмонс ледяным тоном. — И тридцать, если считать Уистера. Всех вас ждут кое-какие сюрпризы. Можем начинать.
      Какое зловещее предисловие!
      Я надеялся, что где-то в лесу прячется Графферти или хотя бы кто-нибудь из его полицейских. Прекрасно. Если так, то они схватят графиню Крэк! Может, даже арестуют и Хеллера за убийство на этом месте восьми человек!

Глава 10

      Мисс Симмонс подняла мешок и поставила его на пенек-алтарь, после чего взяла в руку палку и указала ею на Хеллера.
      — Сидеть здесь, Уистер, и не двигаться ни на дюйм. Вас ожидает величайший из всех сюрпризов.
      Она постучала палкой по пеньку, бросила на студентов печальный взгляд и сказала:
      — Подтягивайтесь — поближе, поближе — располагайтесь вот тут кружком. Я только что сделала ужасное открытие и хочу вам о нем рассказать.
      Они подошли поближе и уселись перед ней потеснее.
      Я услышал бормотание графини Крэк: «Что, черт возьми, задумала эта сука? Этого я ей не внушала».
      Я весело расхохотался. Графиня не допускала, что и я мог внести свою лепту в сегодняшние события.
      — Как всем вам, моим студентам, известно, — заговорила мисс Симмонс, — моя жизнь была чем-то похожим на ад. — Она посмотрела на Уистера, затем снова на группу учащихся. — Я находилась во власти демона, злодея такого безжалостного, какого во всем аду не сыскать. — Студенты сочувственно защелкали языками. Она повернулась к Хеллеру: — Сидите там, Уистер, сидите.
      Мисс Симмонс вздохнула и снова взглянула на класс:
      — Так вот, оказывается, со мной сыграли подлую и грязную шутку. Все вы с детского сада знакомились с основами психологии, поэтому знаете, что такое гипноз!
      Графиню пронзила дрожь, отчего очки ее заходили ходуном.
      — В руках беспринципного и недоброго человека, — продолжала мисс Симмонс, — он становится мерзким и вместе с тем ужасным оружием против невинной, ничего не подозревающей жертвы, простой пешки. Ребята, — продолжала она, — под гипнозом мне внушили самую отвратительную ложь, какую вы только можете себе вообразить! Нераскрытая, она могла бы погубить оставшуюся часть моей несчастной жизни. Но только вчера неизвестный друг внезапно рассказал мне правду!
      «Боги мои», — прошептала графиня Крэк.
      — А теперь, — зазвенел голос мисс Симмонс, — слушайте, что я вам скажу, Уистер. Слушайте все студенты. Слушайте внимательно. Я получила это письмо. В нем говорилось, что меня загипнотизировали! Я сразу же догадалась почему. Единственно возможная причина состояла в том, чтобы расстроить мою сексуальную жизнь, оставить меня беззащитной перед ужасной судьбой.
      «Этой оргии, — прошептала графиня Крэк, — ты трусливо жаждала сама, лживая шлюха!»
      Мисс Симмонс ударила палкой по пню.
      — Я обратилась в полицию. Мне сказали, что действовать я могу только имея на руках улики. — Она наклонилась вперед, будто хотела сообщить какую-то тайну. — Я раздобыла их с посторонней помощью. Ход им пока не даю, но к страшной мести готова. Они спрятаны у меня надежно и будут отправлены по почте, если меня попытаются убрать.
      Симмонс с гордым видом выпрямилась и воскликнула:
      — О, есть у меня друзья! Вам следует это знать, Уистер. И вам, студенты мои, следует это знать. И они, как и самые влиятельные персоны преподавательского со става университета, поддержат меня. — Мисс Симмонс опять заговорщицки подалась вперед: — Не знаю, известно вам или нет, что мой отец возглавляет кафедру психологии в Бруклинском университете. С детства он постоянно твердил мне, что нужно бояться коварных мужчин. — Она взглянула на Хеллера, сидящего отдельно от всех на камне, затем снова перевела взгляд на группу. — Каждый вечер, когда я ложилась спать, он внушал мне, что все мужчины дурны и только ищут удовлетворения своих самых низменных желаний.
      Мисс Симмонс еще раз взглянула на Хеллера, затем снова на группу из двадцати девяти студентов, юных мужчин и женщин, которые сосредоточенно смотрели на нее и с напряженным вниманием слушали.
      — Поэтому, — продолжала она, — получив то бесценное письмо, я сразу поняла: если в нем говорится, что меня подвергли гипнозу, — это сущая правда!
      Она снова стукнула палкой по пню.
      — Когда в полиции мне сказали, что требуются улики, я пошла домой, рассказала все своей матери и очень ее расстроила. Вдвоем мы пошли к отцу. Он выглядел удрученным, подавленным, ведь то, что мы ему рассказали, было ужасно! — Мисс Симмонс распрямилась во весь рост. — Моя матушка, да благословит ее Господь, заставила его все-таки рассказать мне все!
      Она подалась вперед и заговорила свистящим шепотом:
      — Мой отец, этот подлый изверг, загипнотизировал меня в детстве, и не раз — он это проделывал неоднократно! — Лицо ее скривилось от отвращения. — Он при знался, что постоянно внушал мне под гипнозом, будто я фригидна! Еще он твердил мне, что если я обзаведусь мужчиной и испытаю оргазм, то стану слепой!
      Мисс Симмонс с силой ударила палкой по пню.
      — Он трусливо предал психологию! Ведь нужно (…) нас всех, а не делать фригидными! И я — живое доказательство тому, что он ошибался. Посмотрите на меня! Никаких очков! Отсюда я могу разглядеть каждый прыщик на ваших лицах!
      Мисс Симмонс торжествующе отступила назад. А затем приняла смиренную позу и продолжила свою исповедь:
      — Но кого же мне благодарить за это? — Она повернулась к Уистеру, подошла к нему и стала перед ним на колени. — О, Уистер, спасибо вам, спасибо, спасибо. Я вам вечно благодарна за то, что вы дали меня изнасиловать. Оргазмы были великолепными! Раз за разом и прямо здесь, в этой глубокой лощине. Я никогда не предполагала, что могут существовать такая радость и такой экстаз. И — раз за разом!
      Она нежно взяла Хеллера за руку. Графиня Крэк вздрогнула.
      — Уистер, дорогой, — говорила мисс Симмонс, — знаю, что я недостаточно хороша для вас. Но благодарность моя безгранична. Вы отлично учились, и теперь я объявляю, что вы прошли курс досрочно. Я ставлю вам «А» с плюсом по «Восхищению природой», ибо вы ценили ее гораздо выше, чем я.
      Не вставая с колен, Симмонс прижалась губами к его руке. Затем снизу вверх заглянула ему в глаза и сказала:
      — Итак, дорогой Уистер, вы освобождаетесь от дальнейших занятий и, хотя это разбивает мне сердце, можете сию же минуту покинуть и это занятие. За то, что вы дали меня изнасиловать, я вам буду благодарна вечно. Всего вам хорошего, прекрасный и самый дорогой мне человек. Прощайте.
      Ошеломленный, Хеллер поднялся на ноги и, помахав рукой сокурсникам, пошел по тропинке, ведущей на холм.
      Мисс Симмонс, очевидно, еще не пришедшая в себя, стояла на коленях, роняя слезы. Затем поднялась и вернулась к пеньку.
      Хеллер добрался до вершины холма. Как человек действия, будучи очень внимательным, он моментально заметил за деревом движение и, насторожившись, подошел поближе.
      Графиня Крэк!
      — Что ты здесь делаешь? — спросил Хеллер.
      — Хотела увидеть, как учатся ваши студенты, — сказала графиня.
      — Я до конца учебного года освобожден от занятий по курсу мисс Симмонс. И это после фиаско в ООН! Люди знали, что я инициатор дела о защите прав женщин. Не понимаю я этого. По-моему, мисс Симмонс что-то задумала, какой-то скрытый ход — видимо так. — Он смотрел вниз, на группу студентов. — Может, вернуться и проверить, все ли с ней в порядке?
      Графиня Крэк рассердилась.
      — Пойдем, Джеттеро, — строго сказала она.
      — Нет, — не соглашался он, — у нее был какой-то безумный взгляд. — Хеллер спустился с холма на несколько футов и, став за дерево, принялся наблюдать за ней.

Глава 11

      К мисс Симмонс вернулось самообладание. Стоя за пеньком, она обратилась к студентам четким, хорошо поставленным голосом:
      — Итак, дорогие мои студенты, вам будет очень приятно узнать, что я больше не нахожусь под влиянием моего отца, этого изменника, предавшего дело психологии. Он ошибался. Я могу делать со своей жизнью то, что мне нравится. Наконец-то я свободна и буду учить вас тому, чему подсознательно мне всегда вас хотелось учить на занятиях по «Восхищению природой». Так вот этот курс по существу о птицах и пчелах. Поэтому в учебный материал придется внести значительные изменения. Текстами Крафта-Эбинга, Хавлока Эллиса и Фрейда мы пользоваться не будем, поскольку это грязные людишки и нам с ними не по пути. Такие источники знаний дурны, потому что в них нет никакой любви. Вместо них мы возьмем книгу из сокровищницы персидской классики «Семьдесят семь способов любви „качай — качая“», в переводе почтенного китайского ученого Ну Жуй Фуйсуня, с прекрасными иллюстрациями и диаграммами Кайфа Каммингса. Мне удалось купить их прошлым вечером в книжной лавке колледжа.
      Она расстегнула мешок на пеньке и стала раздавать книги студентам. Те брали их с нескрываемым интересом.
      — Теперь пусть девочки раскроют свои книжки на первой главе: «Основы оргазма». А мальчики — на главе тридцать: «Способы группового изнасилования».
      Крэк, которая в темных очках была в состоянии видеть эти страницы, пробормотала:
      — Теперь-то, конечно, понятно, отчего он валился с ног вечерами по воскресеньям. Сука! — Затем чуть по громче: — Джеттеро, нам, я думаю, лучше уйти.
      Он-то не слышал, что говорила мисс Симмонс, и покачал головой:
      — Сдается мне, что этого материала я на ее курсе не проходил.
      Графиня Крэк побарабанила ногтями по дереву, за которым стояла, но не обмолвилась ни словечком.
      — Итак, — начала мисс Симмонс, — я; знаю, что текст на китайском, но диаграммы очень понятны, поэтому пока что заметьте только детали. В своих домашних заданиях вы сможете проштудировать материал поглубже. Сейчас же я хочу доказать вам вот какое положение: нет учителя лучше, чем опыт. Поэтому я сейчас лягу на эту милую травку, что у меня за спиной, а вы, Роджер, снимете с меня пальто.
      Роджер, долговязый юнец, подскочил к ней сбоку.
      Хеллер, глядя на лужайку, только качал головой.
      Мисс Симмонс легла, и пальто ее взлетело в воздух.
      Голос мисс Симмонс доходил до меня из динамика Крэк. В его интонациях слышалось сильное возбуждение.
      — В качестве аудиторной работы в оставшееся время семестра каждый парень этого класса сперва занимается мной, а потом уж и каждой соученицей.
      Хеллер, не слыша ее без динамика, повернулся к графине:
      — Что-то она говорит там насчет аудиторной работы. Боюсь, мне весь этот предмет так и не выучить до конца.
      — Точно, не выучить, — проговорила графиня убийственным тоном.
      На землю хлопнулось и пальто Роджера. Хеллер посмотрел-посмотрел и оглянулся:
      — Чего они раздеваются? Ручей там совсем мелкий, в нем не поплаваешь.
      — Идем, Джеттеро, — сказала Крэк. — Уже поздно.
      Хеллер вглядывался в лощину. Оттуда летели какие-то крики. «Да что это там такое, на самом-то деле?» — бормотал он растерянно.
      Лежащая возле ручья стопка учебников соскользнула в воду. Один открытым пошел на дно и шлепнулся в ил — плям.
      — Потаскушка, — процедила графиня Крэк. — Неудивительно, что в воскресенье он приходил домой весь перепачканный грязью!
      — Что ты говоришь, дорогая? — не расслышал ее Хеллер. — Они там, по-моему, с ума посходили!
      Графиня кипела от злости. Через ее динамик просачивался голос мисс Симмонс:
      — Ладно, Роджер, будем считать, что ты сдал зачет. Томпсон и Освальд, сюда немедленно! Остальные за работу! Работать! Работать!
      В ручей звонко шлепнулся чей-то ботинок.
      Куртки трех девушек дружно взлетели в воздух.
      Деревья — и те затрепетали!
      В руке у графини оказалась веточка ивы с листочками. По ее динамику слышался взволнованно-напряженный голос мисс Симмонс:
      — Запомните, без любви — ничего хорошего. Потому я люблю вас и вы любите меня. Ох, Освальд! — Графиня яростно, резким движением, переломила веточку.
      Хеллер застыл, совершенно потрясенный.
      Крэк приблизилась сзади и потянула его за рукав, пытаясь увести.
      Он встряхнул головой, словно стараясь проснуться. Потом повернулся и пошел к машине.
      — Черт-те что! — сказал он. — Вот уж счастье, что меня там больше не будет! Преподавание наук на этой планете поставлено из рук вон плохо.
      — Ты хочешь сказать, — поправила Крэк, — что на этой планете есть люди, которые не могут даже простейшие уроки усвоить как следует. Шлюха!
      Хеллер взглянул на графиню. Та в это время сняла очки и укладывала их в футляр.
      — Ты принимала в этом какое-то участие? — подозрительно спросил он.
      Графиня смотрела на него просто и бесхитростно — ну прямо сама невинность.
      — Я? — переспросила она удивленно. И с укоризной добавила: — Джеттеро!
      Для меня это был удар. Все дело пошло так, что хуже быть не могло. Кто бы мог предполагать, что отец этой Симмонс, известный психолог, ополчится против своей профессии и попытается подавить половую распущенность, то, на что главным образом и опиралась земная психиатрия в лечении пациентов. Я не учел лишь два незначительных момента: в своих гипнотических внушениях графиня Крэк совершенно случайно сказала учительнице, что ее отец ошибался. Стало быть, в том, что исправилось ее зрение, нет никакой заслуги графини Крэк. Другой момент — это приказ, внушенный мисс Симмонс, смотреть сквозь пальцы на все, что случится в гостиной на следующий день, и найти этому разумное объяснение. Последнее, к сожалению, касалось и моего письма. Это тоже явилось чистой случайностью.
      И тут я понял, что никакой она не гений. Ей просто везет — чисто по-женски. Да у женщин просто не хватит соображения, чтобы предвидеть такие беды. Все, что у них имеется, так это способность доставлять мужчинам ужасные, жестокие неприятности. И по горькому своему опыту я знал, что в этом их главное мастерство. Только взгляните, какие беды свалились на мою голову по милости графини! Она лишила меня бесценного союзника, мисс Симмонс, и пустила в трубу мои денежные ресурсы с помощью той злополучной кредитной карточки.
      И вдруг меня осенило! Я совершенно ясно понял: для того чтобы сразить Хеллера окончательно, я прежде должен избавиться от графини Крэк!
      И уж если я не могу прикончить Хеллера до тех пор, пока от Ломбара не поступит сообщение о том, что прежняя линия связи с Великим Советом уже не имеет значения, мне ничто не мешает устранить со своего пути графиню Крэк. Она может свалиться с небоскреба или превратиться в кровавое месиво под тяжелыми колесами поезда — меня Ломбар и пальцем за это не тронет.
      Ага! Теперь я знал, что делать.
      Сосредоточиться на этой смертельно опасной женщине. Графиня Крэк стала главным для меня препятствием! В расход ее!
      В отличие от Хеллера, она не обучена искусству увертываться от снайперов. Ничего не знает о бомбах, подкладываемых в машины. Совсем не имеет опыта обращения с минами-ловушками.
      Я могу это сделать! И я сделаю это!
      Глаза мои сузились от прилива твердой решимости.
      Избавиться от графини Крэк!

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21