Кроме, пожалуй, только данного случая, чтобы сделать одолжение членам муниципалитета – они же, в конце концов, платят нам, и мы должны им служить, мы немного подержим ее у себя. Знаете, она много причинила хлопот отрядам полиции особого назначения. Что-то связанное с протестами против бомб. Если люди хотят быть бомбами, пусть они и будут бомбами. Никогда не стоит посягать на личную свободу. Вы следите, – он снова сверился с карточкой, но не нашел его имени и сказал: – «Советы»? «Советы»? Здесь сказано, что вы вызываетесь для беседы с целью получить советы.
      Доктор откинулся на спинку кресла и задумался. Поджал губы, погладил их, затем взглянул на папку с историей болезни Симмонс и потер лоб. Наконец он изрек:
      – Ну-с, единственное, что могу вам посоветовать, – это когда обнаружите заблудших женщин, валяющихся со сломанными ногами, оставьте их в покое. – Подумав еще, он добавил: – Да-да, просто оставьте их в покое!
      – А мисс Симмонс возвратится в преподавательскую группу? – поинтересовался Хеллер.
      – А почему вы спрашиваете об этом?
      – Если она невменяема, как же она может преподавать?
      – О, чепуха, – сказал доктор, – Если она невменяема, это не будет иметь значения. Все способные люди должны быть по крайней мере невротиками. А уж если она душевнобольная, можно сказать, что она гений! Так что, разумеется, она может преподавать! – Он заглянул в папку. – Здесь сказано, что ее нужно отпустить заблаговременно, чтобы она успела принять свой класс в следующем семестре. Откуда у вас эта безумная идея, что сумасшедшие не могут преподавать в школах? Чтобы только попробовать это, уже нужно быть сумасшедшим!
      Доктор снова взялся за бумагу с ножницами, и Хеллер, видимо, решив, что беседа окончена, стал подниматься с кресла. Доктор Кацбрейн на долю секунды отвлекся и тут же порезался. Он вытянул руку и настойчиво помахал Хеллеру, чтобы тот снова сел.
      – Я только что вспомнил, зачем посылал за вами! – воскликнул доктор. – Бог мой, да конечно же! Как будто осенило. – Он торопливо порылся в папке. – Дело к тому же важное. Это касается нас, нашего собственного больничного персонала. А он у нас – на первом месте!
      Он раскопал большой красный лист бумаги. Поверху, с края до края, бежала надпись «Срочно».
      – Ага! Я знал, что мы этим займемся! Персонал больницы жалуется, что вы оставляете мусор, а им приходится убирать!
      – Я?
      – А кто же! – ликовал доктор Кацбрейн. – Наш персонал занят важным делом. Они каждый час должны делать инъекции себе и больным, должны утром, днем и вечером делать целым палатам инсулиновый шок. У них нет времени подметать полы! —
      Доктор наклонился вперед и погрозил пальцем. – Цветы, которые вы ей присылаете, она ломает! Втаптывает их в бетон! Засовывает их в унитазы и забивает канализационную сеть! Так что немедленно прекратите присылать ей цветы!!! Вы слышите?!
      Хеллер отстранился от угрожающего пальца и кивнул. Доктор Кацбрейн швырнул папку в мусорную корзину, взял ножницы и порезался.
      – Психиатрическая консультация со студентом окончена! Сестра Скрю! Пришлите ко мне Борден!
      Хеллер вышел, унося с собой карточку заказа на консультацию. Он настоял, чтобы сестра своей подписью изъяла ее из регистрации как дело завершенное. Джеттеро вышел из здания, и при виде его Бац-Бац вылез из машины и тщательно вытер пот внутри своей кожаной фуражки.
      – Смотрю, не выбежал, а спокойно вышел – стало быть, отвертелся. – Он открыл сияющую дверцу старинного такси, снял с сиденья сумку, очевидно, с динамитом. – Как я догадываюсь, сегодня мы подождем со взрывом этого объекта.
      Хеллер сел в такси, Бац-Бац закрыл за ним дверцу, снял табличку с предупредительной надписью, бросил сумку на пол машины спереди и сел за баранку. Как только он поднял флажок, полицейское радио выключилось. Хеллер сказал:
      – Знаете, Бац-Бац, эти люди с большим приветом!
      – Черт побери, и это для тебя новость? Да это же каждому известно. Куда теперь?
      – Если тут больше ничего нет, тогда мне лучше быть в офисе.
      Бац-Бац рванул с места и рискованно вклинился в поток машин. У меня закружилась голова от зрелища проносящихся на экране улиц, реклам, машин. Я попытался сконцентрировать мысли на состоявшейся консультации. Там, должно быть, много поучительного. Но куда там – у меня болела душа о себе самом, и это не давало мне сосредоточиться.

Глава 2

      Хеллер не обращал внимания на то, как Римбомбо ведет машину. Он полез в рюкзак и достал оттуда учебник, обернутый в бумагу, а сверху карандашом было написано:
      Вы спрашивали, что такое маркетинг. Рекомендую этот упрощенный текст. Изя.
      Зачем военному инженеру нужен маркетинг? Еще одна нить в головоломном узоре заплетаемой им интриги! Очевидно, он уже почти закончил читать эту книгу, судя по закладке в последних страницах. Хеллер раскрыл ее почти в конце и, пока Бац-Бац стремился отделить нянек от их детских колясок, а массивные прицепы от их кабин, прикончил остаток текста.
      В конце была страница с единственным абзацем, гласившим: «Ради прочного усвоения темы студент должен теперь составить окончательный проект сбыта, с тем чтобы определенный товар стал нужным и приемлемым для потребителей».
      Хеллер сидел, рассеянно глядя в окно. Такой взгляд я видел у него и раньше, когда он пребывал в глубокой задумчивости. Про себя он бормотал: «Фасоль? Контрабандное виски? Чайки? Туфли? Средство против мозолей? О, исследование! Я же еще не провел исследования потребительского спроса».
      Он наклонился к перегородке и прокричал Римбомбо:
      – Если бы вы были потребителем, что бы вам больше всего захотелось потреблять?
      Обогнув с визгом тормозов ограду, за которой шли ремонтные работы, Бац-Бац прокричал в ответ:
      – Открою тебе одну тайну, если пообещаешь не распространяться. – Он выскочил за бордюрный камень и объехал грузовой автомобиль. – Вот все думают, что меня кличут Бац-Бацем из-за моих способностей минера. Не потому это вовсе. – Он обогнал пожарную машину
      – Черубино может подтвердить. Меня так кличут с четырнадцати лет. – В это время машина, управляемая Римбомбо, легко перелетела над открытым канализационным колодцем. – Бац-Бацем меня зовут из-за девок. Если бы Малышка знала, что я все время таскаюсь в «Ласковые пальмы», она бы пришла в ярость!
      – Значит, ответ на вопрос, что бы вам хотелось потреблять больше всего, будет – девки?
      – Девки, девки и еще раз девки! – проорал в перегородку Бац-Бац, едва не задев одну на переходе, чтобы подтвердить свое заявление.
      Хеллер откинулся назад. «Хм, девки». Он сделал пометку на внутренней стороне задней обложки учебника по маркетингу: «Исследование проведено. Товар для сбыта: девочки».
      После этой мучительной езды вопреки всем законам уличного движения и природы Бац-Бац высадил Хеллера у главного входа в Эмпайр Стейт Билдинг.
      Хеллер задрал голову, и у меня закружилась голова: казалось, что здание теряется где-то в облаках. Он пробрался сквозь толпу спешащих людей, миновал ряд всевозможных лифтов и вошел в один из них, по-видимому, с первой остановкой на его этаже. Никто в лифте не обратил на него никакого внимания.
      Он вышел из лифта. Коридор выглядел теперь несколько иначе: увеличилось число латунных табличек, на одинаковом друг от друга расстоянии стояли пальмы. Прежде я не отдавал себе отчета, насколько велика площадь принадлежавшей им половины этажа!
      Он нашел Изю в отделе связи и, перекрывая клацанье телетайпов, рявкнул:
      – Привет, Изя! Как дела?
      Эпштейн тускло улыбнулся ему – видимо, на лучшую улыбку он и не был способен. Все тот же костюм Армии Спасения, на носу – очки в роговой оправе, делавшие его похожим на клюв.
      – Я надеялся, что вы не появитесь до тех пор, пока дела не пойдут в гору, – пробормотал Изя. Он держал перед собой лист бумаги. – Мы только что потеряли на валютном обмене с Италией. Напряжение ужасное. Похоже, с полумиллиона нельзя получить и сотни тысяч навару. Конъюнктура такая неопределенная.
      – Что ж, арендную плату мы вносим, – сказал Хеллер.
      – О, да что там арендная плата, – возразил Изя. – Если корпорации возьмут бразды правления у правительств, нам придется оперировать такими цифрами, как триллионы.
      – И будем, – весело сказал Хеллер. – Ну а что там возникло такое уж срочное?
      – О Боже, боюсь, я и к этому не готов.
      Хеллер сделал ему знак, и они, выйдя из отдела, все шли и шли мимо нескончаемых дверей с разными именными табличками. Мне доставило горькое удовольствие видеть, что несколько девиц, очевидно, их собственных служащих – по виду студентки, работающие неполную рабочую неделю, – поспешно прошмыгнули мимо Хеллера со своей ношей, торопясь по своим поручениям, и даже не поздоровались с ним.
      Изя и Хеллер остановились перед дверью с надписью: «Дипломатическая миссия Мейсабонго, Восточные Соединенные Штаты, Республика Мейсабонго. Да здравствует диктатор Ахмед Аллах!»
      Изя рылся в кейсе, разыскивая ключи. У него их там, должно быть, было фунтов на десять, не меньше. Наконец он открыл дверь, включил свет. Обстановка комнаты была из бамбука. Белые отштукатуренные стены казались бы голыми, если бы не украшающие их
      коллекции свирепого вида сабель. Напротив стола красовался, несомненно, герб —скрещенные боевые винтовки.
      – У вас есть назначения помощниками консула, не так ли? – полюбопытствовал Хеллер.
      – Есть, мистер Джет. Они вон там, на столе. Вот назначение мистера Римбомбо, а вот мое. Ах, забыл – а вот и ваше.
      Хеллер взял свой документ и взглянул на него: в нем говорилось, что он назначается консулом Мейсабонго, остальное мне увидеть не удалось. Он положил документ в карман.
      – И компания уже есть? – спросил Хеллер.
      – О, разумеется. «Чудо-нефть для Мейсабонго, лимитед», зарегистрированная как корпорация в Мейсабонго для ведения торговой деятельности, и так далее. Но вы не являетесь ее директором, мистер Джет. Ими будут Эйби Коган и его жена. Понимаете, вы ничем не должны быть связаны с этими корпорациями – я за вас несу ответственность и в этом буду непреклонен. Даже если нагрянет с обыском департамент юстиции, они против вас не должны найти ничего. Этот их уполномоченный, мистер Гробе, довольно свиреп, а в руках Роксентера не только департамент юстиции, но и все остальное. Страшный человек.
      – Не вижу, в чем проблема.
      – Во фреске. Депутатский делегат настаивает на портрете Шарлотты.
      – Наверное, я смогу убедить ее попозировать.
      – Это не натура, мистер Джет. У нас проблема с натурой для фрески, изображающей Таити. Есть и другие проблемы с натурой, несмотря на то что здесь под боком есть модельное агентство. Нет, мистер Джет, проблема в художниках!
      – Я думал, у вас кое-кто есть.
      – Не думаю, что вы одобрите. Да, есть у меня несколько человек, ожидающих заказы, образцы – в вашем кабинете, но... однако...
      Хеллер велел Изе снова запереть на ключ дипломатическую миссию и зашагал по бесконечно длинному коридору, минуя несчетное количество дверей, назад к своему офису. Изя семенил сбоку, канюча, что, ей-Богу, не знает, стоит ли ему сейчас показывать их работу.
      – Вы же нашли художников, разве нет? – прервал его Хеллер.
      – Да. Но их стиль идет вразрез с общепринятым. Они противники истэблишмента, и это должно завоевывать им друзей, но они полные нонконформисты. Кое-как окончили художественную школу при Нью-Йоркском университете, учителя терпеть их не могли. Попытались прижиться в Сохо, в Нью-Йоркской колонии художников, но подверглись остракизму, и им велено было убираться. Они не хотят проституировать своим искусством, работая на рекламные компании, поэтому у них ни жилья, ни жратвы.
      – Проституировать своим искусством, – повторил Хеллер. – М-м-м. И что же это за художественный стиль, который так плох?
      – Он называется «неореализм». Когда они пишут парусник, то он и похож на парусник. Это довольно революционно! И очень смело, всем модернистским течениям удар прямо в
      зубы. У них люди похожи на людей!
      Они уже входили в офис Хеллера – пол-акра белого мохнатого пола. Хеллер прошел к окну и открыл фрамугу. Великолепный вид: нижний Манхэттен в мягких лучах сентябрьского солнца.
      – Здорово пахнет краской, – сказал Хеллер и, повернувшись, увидел у входной двери прислоненные к стене десятки холстов. Он посмотрел на них, подошел поближе. – Да они же великолепны!
      Собственно говоря, они не отвечали волтарианским нормам, но лучшего на этой планете ему, пожалуй, видеть не приходилось.
      – Понимаете, – стал объяснять Изя, – техникой они вполне владеют, но после изучения картин Рембрандта, Вермеера и Микеланджело они сбились с пути – совсем перестали идти в ногу с миром искусства. Один даже отказался ездить по тюбикам с красками на трехколесном велосипеде и назвать это картиной несмотря на солидное комиссионное вознаграждение. А другие выступили в его защиту. Что-то вроде забастовки солидарности. Теперь идет их травля. Хеллер взял в руки большое полотно. Девушка в красках живой плоти, на плечи накинута красная шаль, на головке в хрупком равновесии глиняный кувшин оранжевого цвета. Будь я в лучшем настроении, я бы назвал эту картину очень сексуально возбуждающей. Изя поднял другую. На софе – прекрасная обнаженная девушка, держащая кошку на вытянутых вверх руках. Благодаря какой-то уловке даже на моем двухмерном экране изображение выглядело чуточку трехмерным. Изя взял еще одну: профиль девушки, откусывающей цветок розы с куста, очень похожего на настоящий, – только лицо, зубы и роза.
      – Где эти ребята? – спросил Хеллер.
      – Их восемь человек; они у меня в приемной – бурно выражают свои эмоции! Только, мистер Джет, мое дело предупредить: это искусство не в моде! Этот кот выглядит настоящим котом! Те девушки выглядят настоящими девушками! Я не...
      – Согласен – нам следует это обдумать, – прервал его Хеллер.
      – О, слава Богу.
      Хеллер уселся за свой стол.
      – Вы привели в порядок все мои учебные дела?
      – А как же? – обиженно сказал Изя. – Вы отвечаете на всех перекличках, сдаются все ваши контрольные, делаются все ваши лабораторные. И нам больше не приходится писать от руки или на пленку: все прошлогодние лекции тех же самых классов лежат у вас в верхнем ящике в мимеографической форме. Вы даже занимаетесь гимнастикой. У Бац-Баца отлично идут дела в корпусе подготовки офицеров запаса. А вот вам пейджер – носите на случай внезапного вызова, – и он передал Хеллеру приемное устройство. – Надеюсь, вам теперь будет полегче.
      – Прекрасный способ учиться в университете, – комментировал Хеллер. – Сегодня утром мне удалось пройти собеседование у психиатра, но в следующем семестре мисс Симмонс снова сядет мне на хвост.
      – Извините, здесь я вам не помощник. Мой настоятельный совет – воздерживайтесь от насилия, это совсем не деловой подход. Может, ее как-то подкупить?
      – Дохлый номер, – сказал Хеллер.
      – Значит, все-таки вы можете провалиться.
      Вошел Римбомбо.
      – Ладно, я решил, – сказал Хеллер. – Бац-Бац, наша тачка выдержит одиннадцать человек?
      – Запросто! – ответил Бац-Бац.
      – Это не разрешается, – запротестовал Изя.
      – И все эти холсты? – поинтересовался Джет.
      – Попробуем, – сказал Бац-Бац.
      – Собирайте своих художников, – обратился Хеллер к Изе. – Пусть они и их холсты будут внизу, у парадного входа.
      – Куда мы отправляемся? – расстроился Эпштейн.
      – Заниматься маркетингом, вот куда, – пояснил Хеллер.
      – Послушайте, – взмолился Изя. – Я могу купить все, что вам нужно. Могу сделать это оптом.
      – Я не это имею в виду. Мы будем заниматься рынками сбыта.
      – А, это та книга, которую я вам дал, – понял Изя. – И что же мы будем сбывать?
      – Согласно исследованию спроса населения – «девочек».
      – Но это же противозаконно!
      – Учебные задания надо выполнять честно, – сказал Хеллер. – А это – данные исследования. Итак, будет ли противозаконным попытаться незаконно обойти эту тему?
      – Что правда, то правда, – согласился Эпштейн. – Выбора нет! Если данные говорят «девочки», значит, должны быть «девочки».
      Несколько минут спустя холсты привязали к багажнику на крыше такси, вся компания кое-как втиснулась в старую машину, и та понеслась стрелой по Пятой авеню.

Глава 3

      Вот что, господа, – обратился Хеллер к бесформенной человеческой массе в халатах, перепачканных краской, – в пространстве на пять человек их набилось девять плюс Изя и Бац-Бац на переднем сиденье, – я не хочу, чтобы вы смотрели на это как на проституирование своим искусством. Ближний к нему бородач подался от него назад – прямо-таки отшатнулся как от прокаженного, завопив:
      – Мы отказываемся отклоняться от неореализма!
      – Да ради Бога, не отклоняйтесь! – успокоил его Хеллер. – Но скоро вы поймете, что я имею в виду.
      Они въехали в гараж «Ласковых пальм», втиснулись в лифт. Хеллер вошел в кабинет Вантаджио и застал его сидящим за рабочим столом и, похоже, немного страдающим похмельем. При виде целой толпы за спиной Хеллера он нахмурился.
      – Мы хотим написать Минетту, – заявил Хеллер.
      Для Вантаджио в такой ранний час это было немного чересчур прямолинейно.
      – Доброе утро, малыш. Может, представишь своих друзей?
      Хеллер удовлетворил его просьбу и сказал:
      – У нас есть голая стена, которую необходимо прикрыть голой девушкой. Мы гарантируем подлинность изображения. Это для корпорации «Изумительно прекрасные первоклассные пляжи Таити». Единственная, кого я знаю из прекрасных таитянок, – это Минетта.
      – Что ж, забирай ее, малыш. Сессия ООН начнется только на следующей неделе, так что работаем еще не в полную мощность. Минетта сделает все, что ей скажешь, я уверен.
      – Нет, – возразил Хеллер. – Вот у Изи, – и он взглянул на растерянного Эпштейна, который явно не знал, где он и что происходит, – прекрасная мысль. Давайте сюда.
      Хеллер вышел в фойе, открыл встроенный в стену шкаф и выкатил оттуда небольшую тележку-платформу, которая иногда для чего-то использовалась. Толкая ее перед собой, он пошел через фойе, и к нему тотчас пришел на помощь уборщик. Хеллер поставил платформу в дальнем углу, около входной двери. Затем он вернулся и привел с собой одного из художников, поставив его рядом с платформой. Потом достал мольберт и установил его перед художником, а тот, увидев мольберт, живо водрузил на него чистый холст на подрамнике. Хеллер с уборщиком поставили на платформу пару горшков с пальмами, после чего Хеллер пошел к телефону и набрал несколько цифр.
      – Кто это есть? – послышался в трубке голос Минетты. – Я не одетый. Еще слишком рано!
      – Ты уверена, что на тебе ничего не надето? – сказал Хеллер.
      – О, привет, красавчик. Сейчас буду прийти к тебя!
      – Нет, – говорил Хеллер, – бери свою травяную юбку, цветы для волос и спускайся в фойе.
      – Фойе? Ты что – шутить? Вантаджио...
      Хеллер передал трубку Вантаджио. Тот пояснил:
      – Малыш меняет у себя обстановку, Минетта. Всякое случается. Спускайся вниз.
      Пара дипломатов покидала заведение в несколько растрепанном виде. Завидев художника, стоящего возле чистого холста, они остановились.
      С улицы вошел ранний посетитель – черный детина, увидел пустой холст и остановился.
      Из подъехавшего лимузина высыпало трое марокканцев. Они вошли и, удивленные, тоже замерли перед мольбертом. Появилась Минетта – в травяной юбке и с цветком гибискуса в волосах. Хеллер поставил ее на платформу, художник придал ей позу и взялся за кисть.
      – Аллах запрещает изображение живых людей, – сказал марокканец, а сам подошел поближе, чтобы лучше видеть.
      Подъехало такси с двумя дипломатами. Они направились было к администратору, но остановились и стали наблюдать за работой художника. Хеллер сделал знак Вантаджио, Изе и другим художникам, и они снова собрались в кабинете Вантаджио.
      – Вы нам обойдетесь в целое состояние, если будете вот так останавливать каждого входящего в дверь, – пожаловался Вантаджио.
      – А, – взмахнул руками Хеллер наподобие темпераментного итальянца, – только подумайте о слухах и сплетнях: ведь это же настоящая реклама!
      – Ну-ка, растолкуй мне эту идею получше, – заинтересовался Вантаджио, усаживаясь за стол.
      – Ладно, – согласился Хеллер. – Это все Изя обмозговал. Теперь это дело – ваш личный секрет, но в общих чертах я его опишу. Я ему говорил, что идея гениальная. Работает она так: скоро будет сессия ООН, мы помещаем в фойе художника с мольбертом и платформу. – Он повернулся к художникам: – Сколько вам требуется времени, чтобы написать очень хороший большой портрет?
      Среди них возник спор, но, кажется, ответ вырисовывался такой: от двенадцати часов до одной недели.
      – Так вот, теперь каждый вечер, – продолжал Хеллер, – на протяжении целой недели хороший художник будет стоять здесь в фойе и писать обнаженную натуру. И каждую неделю художник и натура будут меняться. Мы выберем девочек, красота которых
      в концентрированном виде выражает красоту стран, которые они представляют. И каждую неделю в центре внимания у вас будет та или иная страна. Вантаджио распрямился в кресле, затем встал и зашагал взад и вперед в легком возбуждении.
      – Здесь и политические преимущества! Это ж способ получения уступок на переговорах! – восклицал Вантаджио. – Они будут из кожи вон лезть, лишь бы их страна пораньше
      фигурировала в этой программе! Захотят что-нибудь внести и в идею картины.
      Хеллер снова по-итальянски взмахнул руками:
      – Вот-вот, вы отлично все поняли, Вантаджио. А на тонкости у вас соображения хватит! Это торговая программа, направленная на расширение и завоевание рынков сбыта. Ваши
      товары станут известны во всех странах. Это ставит «Ласковые пальмы» на коммерческую ногу во всех высших учреждениях любого государства, и они хорошо заплатят, лишь бы прослыть хорошими коммерсантами! «Ласковые пальмы» нуждаются в расширении рынка. Потребительский спрос во всем мире будет возбужден, и вы найдете лучшее применение вашим ресурсам. Вантаджио выглянул в фойе. Хеллер встал позади него. Минетта меняла позы, несмотря на умоляющие просьбы художника, и теперь выставляла напоказ ножку, одновременно прикрывая груди руками и чувственно улыбаясь зрителям. Первые из остановившихся уже лихорадочно оформлялись у администратора. Еще один громко разговаривал по телефону с главой своей делегации, призывая его бросить все дела и немедленно мчаться сюда. Толпа вокруг мольберта росла.
      – Видите, – сказал Хеллер, – это все облагораживает, переносит в мир искусства. «Ласковые пальмы» совершают скачок в разряд первоклассных заведений. Им обеспечен высший класс!
      Вантаджио вернулся к себе в кабинет и возбужденно зашагал из угла в угол. Остановившись, он сделал экспансивный итальянский жест и с горящим взором ясновидящего изрек:
      – Теперь я вижу! Мы покорно все терпели, лежа на лопатках! Мы были виноваты, что делаем сезонные перерывы. А ведь мы можем благодаря этому скачку добиться больше
      двусторонних отношений, а то и многосторонних. Мы практиковали невмешательство! Мы ущемляли в правах определенные элитарные меньшинства! – Вантаджио врезал кулаком себе в ладонь. – Нам нужно более широкое международное признание! И у нас увеличится поток потребителей! Они будут упиваться!
      – Вы можете, – предложил Изя, – устроить здесь, в фойе, целую галерею с продажей картин за приличную цену. Вы также можете положить на стойку бланки для заполнения теми, кто хочет иметь картины понравившихся им девушек в своих кабинетах, и специальные дарственные формуляры-заказы на картины, с тем чтобы главы государств и ведущие политики могли сюда зайти и выбрать себе для картины девочку. И мы
      можем организовывать специальные выезды художников в спец командировки в разные страны в сопровождении чиновников по общественным связям для проведения конкурсов красоты и вы бора Мисс «Имя страны», Гран-При для которой будет обучение и работа в «Ласковых пальмах». Я только что сию минуту образовал компанию под названием «Международная корпорация изящных искусств истинного очарования» с регистрацией, возможно, в Греции, поскольку там у нас еще нет отделения, и все эти художники подписывают с ней контракт. У нас высокие цены, и мы берем двадцать пять процентов комиссионных!
      – Экселлентиссимо! – вскричал Вантаджио, от возбуждения переходя на итальянский. – Даккордо! Договорились!
      – Говорил я вам, что Изю просто распирает от идей! – восхищался Хеллер.
      – Мертвый сезон! – не унимался Вантаджио. – Дела хромают девять месяцев в году! Конец! Это укрепит нашу международную торговлю!
      – Мы хотим только десять процентов от валовой прибыли по сравнению с чистой прибылью за последний год, – заявил Изя.
      – Замечательно! – радовался Вантаджио.
      Хеллер повернулся к оставшимся семи художникам, которые стояли слегка выпучив глаза.
      – Ну что, господа, надеюсь, вам не кажется, что вы будете проституировать своим искусством?
      – Ни в коем случае! – сказал ведущий художник их школы. – От проституции слишком трудно отказаться! – Остальные за его спиной дружно выразили свое согласие.
      – Название программы, – сказал Хеллер, – «Путана недели».
      Шумное одобрение и аплодисменты. Ведущий художник сказал, обращаясь к Хеллеру:
      – Мистер как-вас-там, вы немного не от мира сего!
      – Держите это при себе, – посоветовал Хеллер.
      Эпштейн подсуетился и получил контрактные подписи от всех восьми художников на пустых бланках, сказав, что заполнит их сам. Он небрежно нацарапал «Меморандум договора в принципе», и Вантаджио подписался. После этого они ушли. Выходя на улицу с Изей, Хеллер сказал:
      – Итак, я выполнил свою проектную работу по маркетингу. Ну как, Изя, я выдержал экзамен?
      – Еще бы, – похвалил Эпштейн. – Просто на отлично, мистер Джет!
      Сидя с Изей на заднем сиденье такси, Хеллер продолжил:
      – Ну, в основном-то это была просто забава. Но без этого тоже не обойдешься.
      – Забава? – возмутился Изя. – Да когда на неореализм по явится спрос у высших чиновников всех правительств, он завоюет весь мир! Этот проект стоит миллионы! И каждая настоящая революция должна иметь свою собственную форму искусства. Неореализм! Предметы и люди выглядят так, как они есть! Это революционно уже само по себе! Неореализм – искусство народа!
      Бац-Бац, выехав из гаража, зарулил назад, в офис. Немного погодя Хеллер заговорил:
      – Изя, я тут все просчитал и думаю, что мы можем считать завершенной первую фазу Генерального плана. Я моментально насторожился. В каком бы состоянии отупения я ни был, я еще мог почувствовать опасность. Какой такой план? Я поспешно приготовился к просмотру старых записей, а минуту спустя с ужасом уставился на свою аппаратуру: в последнее время из-за всех этих тяжких трудов я забывал перезаряжать кассету! Мне не на что было смотреть!
      Какой план?!
      Геологические изыскания, дипломатическая миссия, написание диплома и Бог знает что еще. Я знал Хеллера! Все это каким-нибудь образом обернется для меня здоровым синяком под глазом. Даже смертью! Мною стало овладевать какое-то яростное чувство. Хеллер и весь этот успех у женщин. Не его ли в первую очередь вина, что я влип во всю эту историю? И если бы не этот его отвлекающий маневр, у меня бы не было проблем с Ютанк! Меня опалило жгучей, ожесточенной ненавистью к Хеллеру.

Глава 4

      На следующий день после бессонной ночи и мучительного утра я не мог найти себе места и случайно решил взглянуть на видеоэкран. Я встревожился, увидев Хеллера, едущего одного в такси. Римбомбо с ним не было, а когда Хеллер повернулся, чтобы свериться с дорожным знаком, я увидел, что его не было и на заднем сиденье! Он ехал по Нью-Йорку! На это он не имел права: по водительскому удостоверению ему еще не было восемнадцати!
      По моим часам в зоне Хеллера не было еще и шести часов утра! Крепко выругавшись, я уселся, чтобы наблюдать и шевелить мозгами. Он явно взял какой-то новый курс!
      Судя по дорожным знакам, он ехал по шоссе Франклина Д. Рузвельта, а судя по горизонту с лучами рассвета – на север. Я достал карту того района, составленную нефтяной компанией «Спрут». Меня интересовало, куда и с какой целью он едет. Мотор старой тачки мягко урчал, как довольная кошка. Вид у Хеллера был вполне довольный и умиротворенный. Машину он вел быстрее, чем Бац-Бац, но, похоже, никаких неприятностей это ему не создавало.
      Дорожные знаки подсказывали мне, что он едет в Бронкс. Я попытался смекнуть, какого рожна ему понадобилось в Бронксе, но ничего не вышло. Вот он заплатил пошлину за проезд через мост. Мост уже позади. Дорожные знаки Бронкса его уже не интересуют. Он ищет федеральное шоссе 278. Трогз Нек? Неужели он едет в Трогз Нек? Отпадает. Теперь он на Хатчинсон-Ривер Паркуэй. Уайтплейнз? Он едет в Уайтплейнз? Нет, проехал поворот. В Бостон? А, Нью-Брансуик, Канада! Должно быть, удирает из Штатов. Я тут же поднялся и послал сообщение Рату и Тербу. Хеллер выедет за диапазон действия активатора-приемника, уж не говоря о ретрансляторе 831!
      И тут я замер как вкопанный. Тысяча чертей! Из-за всех этих проделок Хеллера я забыл передать Рату и Тербу приемник-декодер! У меня же теперь нет с ними связи! Чувствуя полную свою беспомощность, я сел и снова уставился на экран. Я проклинал его. Это все его вина. Он ни с кем не приступал ни к какому Генеральному плану, пока был у меня под наблюдением!
      В том месте, где он ехал, солнце уже взошло. Похоже, его радовали зеленые деревья и трава, так как он мало обращал внимания на дорогу. Может, кому другому этот пейзаж и показался бы прекрасным, если бы он оказался не столь побитым ударами судьбы, как я.
      Хеллер проехал через заставу и оказался на платной дороге – транзитной магистрали через Новую Англию. Взгляд его задержался на дорожном знаке. Стэмфорд! Он находился в Коннектикуте!
      И тут я нашел первую нить к разгадке. Глядя на темно-зеленые деревья, он произнес: «Старый Кэп Дуган был прав! Прекрасная страна!»
      Кэп Дуган! Геологические изыскания! Что они там обсуждали? Золото на Аляске? Может, он едет на Аляску? Но этот маршрут не на Аляску. И вряд ли кто отправился бы на древнем ярко-оранжевом нью-йоркском такси на Аляску. На собачьей упряжке – другое дело! Мне ли было не знать эту планету? Но, может быть, у него на уме какой-нибудь хитрый план с целью ввести в заблуждение? Вряд ли. Я знал, что из его учебы по курсу КПОЗ по специальности «военная разведка» ничего хорошего не выйдет.