Я позвонил Прахду. Завтра утром, сказал он, непременно. Ему немного пришлось затянуть – мешали другие дела. Но если я приду около восьми, он передаст мне «два узла». Он добавил, что повязки можно уже снять, но я попросил пока их оставить. Я отмахнулся от его вопроса насчет оплаты, сказав: «Потом, потом – если все будет в полном порядке».
      Той ночью мне снился Хеллер – как его сбрасывают вниз с большой высоты, как его сплющивает меж двух столкнувшихся поездов, как дьяволы Манко бросают его в кипящее масло. Восхитительные сновидения! А перед самым рассветом мне приснился прекраснейший из всех снов: очаровательная Ютанк тайком ложится ко мне в постель. Как мне хотелось, чтобы этот, сон стал явью!
      Ровно в восемь я стоял у бокового входа в больницу. Двое глухонемых, нанятых Прахдом, вывели мальчишек, и, к полному моему удивлению, те просто-напросто сели туда, куда им указали пальцем, – на переднее сиденье машины. Они выглядели спокойными, как никогда. Их целиком покрывали бинты. По пути к себе, в тихом местечке, я остановил машину и спросил:
      – Кто из вас Руди?
      Они не отвечали, поэтому я решил действовать наугад. Я взял возвращенные мне Прахдом фотографии и, прочитав детскую считалочку «ини-мини-майни-мо», укрепил их на каждом из мальчишек.
      У меня были с собой цветные ленты и ярлыки, и на каждом ярлыке я написал: «Моей драгоценной Ютанк. Разверни осторожно. От Султан-бея».
      Я въехал во двор. Ютанк была дома – ее БМВ стоял на своем месте. Я потихоньку провел двух мальчишек во внутренний дворик и поставил их у источника. Затем, поправив на них яркие ленты, дал им пинка.
      Они завизжали. Я удалился.
      Зазвенели засовы, и дверь ее открылась. Мальчишки пустились к ней со всех ног!
      В радостном возбуждении я пошел к своему звукоулавливающему устройству, включил его – молчание! Нет, не совсем – легкое звучание на заднем фоне. Я подумал: не работает, поспешно достал руководство – ведь я не удосужился прочесть его раньше. «Жучок» необходимо было устанавливать на картинных рамах и ни в коем случае – под поглощающими звук предметами. Боги, я-то положил его под ковер! Чтоб мне провалиться!
      Я включил усилитель на полную мощность – кое-что слышно при резком повышении голоса. Вот незадача! Я не мог получить никакой информации и не знал, как Ютанк реагирует на мой подарок! Она не спешила лететь ко мне со словами благодарности, а через «жучок» просачивалось что-то, но этого было недостаточно, чтобы составить определенное впечатление.
      Прошел почти час, час напряженного ожидания! И вдруг – какой-то звук. Что это – льющаяся вода? Конечно, вода! И вдруг за этим – пение. Ютанк пела песню! Вот какую:
      Потри-ка мне спинку – эй, Руди,
      Дай мыло мне,
      Джеймс, не зевай,
      Целуй – веселее мне будет,
      И «киской» своей называй.
      А после я в спаленке тесной
      Игре научу вас прелестной.
      Я чуть не зарыдал от облегчения. Значит, их юношеское сходство с кинозвездами было очевидным. Отлично! Всю неделю я так нервничал, что почти ничего не ел. Я распорядился принести мне роскошный завтрак: хункар бе-генди («Любимое Его Величества») на деревянных тарелках, тушеную молодую баранину с баклажанами, кадин гобеги («женский пупок») на десерт. Я запил все это кувшином сиры, а потом откинулся на спинку стула с чашкой кофе в руке. Прелестно.
      Около двух часов пополудни снова ожил «жучок». Я склонился над приемником. Звон цимбал? Ну конечно! Вот еще аккорд, и еще, и еще. Какой-то танец! А потом, очень громко, зазвучал голос Ютанк. Уж точно – она была довольна. Она пела:
      Пошел на рынок Поцелуй,
      А Вздох сидел на стуле,
      Объятья плакали: хлюп-хлюп
      Все в пене утонули.
      Я толком не знал, что это значит. Может, барахлил «жучок». Этого детского стишка я раньше не слыхал. Берясь за множество подготовительных дел – выбирая костюмы, считая деньги, я коротал время, ожидая, что Ютанк вот-вот влетит ко мне в комнату, чтобы отблагодарить.
      Наступил вечер. Что ж, при ее застенчивости она будет дожидаться ночи. Я принял ванну. Велел принести обед на двоих. Подождал и в конце концов съел все сам. Еда показалась мне не очень вкусной. Время от времени я обращался к «жучку» – и вдруг услышал звон металла. Сабли? Танец с саблями? Должно быть, шлепанье босых ног и лязг. А затем до меня донесся высокий поющий голос:
      Ну-ка, ножки, ну-ка, душки – топ, топ, топ.
      На моем станцуйте брюшке – шлеп, шлеп, шлеп.
      Вверх и вниз, вверх и вниз – прыг-скок, ну!
      Погрузи-ка эту штуку – в глу-би-ну.
      Вверх уходишь, вверх уходишь – вах, вах, вах.
      И приходишь, и приходишь – бах, бах, БААХ!
      Да что же там происходило? Может, умерли мальчишки и она танцевала погребальный танец? Нет, я мог различить визг. Что он выражал: смех, восторг? Ясно, что вызвала его не боль! Слишком веселый. Скорее похож на экстаз. Восторг? Конечно же, это был восторг
      Я бросил все это дело. Было уже девять. У меня выдался тяжелый денек. Я выключил свет и, без особой надежды оставив дверь открытой, лег спать. Спустя, наверное, полчаса я, вздрогнув, проснулся от какого-то шелестящего звука. Постель слегка колебалась. Руки. Это была Ютанк! В полном одеянии. Но губы ее касались моей щеки, и я ощутил сначала их тепло, затем обжигающий жар, когда она жадно прильнула к моим губам! Ее руки овладели всем моим телом. Она откинула мои покрывала, чтобы быть ближе ко мне.
      – Ютанк, – прошептал я.
      – Ш-ш-ш! Это все для тебя. Главное – это рот!
      Ее руки! Во мне начинал разгораться пожар, и это все продолжалось! Прошло много времени – и вот я лежал, тяжело дыша, истощив все свои силы, чувствуя ее руку на своей обнаженной груди.
      В сердце мне хлынула радость. Я победил!
      – Я так счастлив, что ты пришла, – прошептал я.
      – Я так возбуждена, – прошептала она в ответ и чуть погодя продолжала: – Их хватает ненадолго, и ты тут единственный мужчина, кто может помочь, – каким бы ты ни был.
      – Ну как, похожи они на Рудольфа Валентино и Джеймса Кэгни?
      – О да, – произнесла она, судорожно вздохнув. – Сперва я подумала, что это просто грим, но он не смывался. Они похожи на артистов, когда те были детьми. – Она снова вздохнула и продолжала: – С годами ребятки станут в точности как они! Я сравнивала снимки.
      Она снова вздохнула, и дрожь прошла по ее телу. И снова она целиком завладела мною, огнем своих губ опаляя мою плоть в прекрасном экстазе. Это длилось и длилось, пока я не почувствовал, будто взорвался весь мир!
      Она тяжело дышала в темноте, потом постепенно успокоилась. Чуть погодя я совсем осмелел. Я пришел к важному решению, и хотя бы на этот раз мне захотелось быть с ней честным.
      – Ютанк, – начал я. – Мне нужно исчезнуть. Никакой реакции.
      – Тебе здесь грозит опасность, Ютанк. Кажется, слегка напряглись руки.
      – Я достал дипломатический паспорт. Хочу, чтобы ты поехала со мной под видом моей жены. Фото уже готово – просто женщина под чадрой. Ты можешь так и ехать – под покрывалом.
      –У тебя есть деньги?
      – Есть.
      – А ты позволишь, чтобы в пути деньги были у меня и я сама заботилась о счетах?
      – Ну... – Боясь, что она сейчас встанет и уйдет, я поспешно добавил: – Да.
      – А куда поедешь?
      – В Нью-Йорк.
      – Мне не во что одеться, – пожаловалась она и тут же живо поинтересовалась: – А по пути ты можешь заехать в Рим, Париж, Лондон?
      Я призадумался. Но, снова испугавшись, что она сейчас встанет и уйдет, тут же поспешил согласиться.
      – И я смогу взять с собой двадцать чемоданов с дипломатической печатью?
      Ну, хватила! Это по стоимости груза, перевозимого самолетом?
      – Один чемодан.
      – Пять чемоданов.
      – Пять?
      – Пять чемоданов, – твердо сказала она. Я понимал, что пора уступить.
      – Пять чемоданов, – согласился я.
      – Хорошо. И у нас, разумеется, будут отдельные комнаты в отелях.
      Что ж, естественно, при такой ее застенчивости ей понадобится отдельная комната. Я кивнул, затем сообразил, что в темноте меня не видно, и сказал, что согласен.
      – А ты обещаешь, что через несколько недель привезешь меня назад, к моим милым, дорогим мальчикам?
      Мальчики? Похоже, эти два сопляка стали ее навязчивой идеей! Я понял, что она не собирается ставить их на полку, как украшения, – как я рассчитывал! Но ничего не оставалось делать, как скрепя сердце сказать «да».
      – Хорошо, тогда я согласна поехать с тобой.
      На меня нахлынула радость!
      – Кстати, надо посмотреть, как им спится в моей постели. – Она поднялась и поспешно вышла из комнаты.
      Я снова лег. Внезапно мне в голову пришла мысль, что со временем, как она и сказала, эти двое (...) мальчиков все больше будут становиться похожими на Рудольфа Валентине и Джеймса Кэгни. Я слегка просчитался: у меня теперь два соперника, а дальше будет еще хуже. Но мысль эта, вспыхнув, погасла, и я потянулся в блаженстве. Ведь все же я победил, она пришла ко мне в постель и придет еще не раз! Теперь ничто не мешало мне погубить Хеллера. Жизнь была так прекрасна! Так прекрасна!

Часть ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Глава 1

      Хоть я и настаивал, мы не смогли выехать на следующий день. Ютанк нужно было сводить мальчиков к городскому фотографу, чтобы иметь при себе их портреты в золотых рамках.
      Мальчишки были невыносимо самодовольны из-за своей новой внешности. Даже родные матери не узнали их и говорили, что это дело рук дьявола. Я тоже так думал, но, помоему, в первую очередь это относилось к появлению их на свет. Кроме того, Ютанк нужно было собрать в дорогу вещи, и – о боги! – что это были за чемоданы, когда она наконец упаковала их! Поднять невозможно!
      Верный своему обещанию, что позволю ей распоряжаться деньгами, я отдал ей сто тысяч американских долларов, сказав, что больше у меня нет. Я посоветовал ей не очень-то швыряться счетами – нужно, чтобы что-то осталось, когда мы вернемся домой.
      И вот на следующий день после изрядной суеты и беготни мы с пятью чемоданами взлетели в облаке сгоревших газов реактивного самолета. Теперь, чтобы вы имели представление, как трудно было попасть в Вашингтон, столицу Соединенных Штатов, где мне предстояло провернуть свое первое дело, и чтобы вы поняли, какие испытания выпадают на долю чиновника Аппарата, когда он стремится выполнить свой долг, мне следует ненадолго остановиться на этой поездке.
      Наша первая остановка была в Риме. Очевидно, Ютанк заранее по телефону позаботилась о комнатах. И вот что меня поразило: понятно, что робкая дикарка из пустыни устала от лишений, но я даже предполагать не мог, что мы остановимся в отеле «Сальваторе Маньифико Козиозо», жемчужине столичного центра. Я бы, собственно, и сам город-то затруднился бы найти, а Ютанк под своей чадрой, похоже, разглядывала
      дорожные указатели, и, кажется, ей думалось, что итальянский таксист кружит по дорогам, чтобы подороже содрать за проезд. На чистом итальянском и с чистейшим сарказмом она сказала водителю:
      – Послушай ты, петух потрошеный, если тебе кажется, что ты можешь водить меня за нос только потому, что я беспомощная жена шейха, то я тебе вправлю мозги! Если сейчас же не свернешь на нужную дорогу, я засуну стилет так глубоко в твою (...), что тебе это покажется тонзиллэктомией!
      Этому она, конечно, научилась не иначе как читая разговорник для туристов, но меня это встревожило. В отеле нас сразу же провели в номер для новобрачных – что, видимо, и оговаривалось в заказе. Номер был великолепен – золотисто-белый! Просторный! Просто дух захватывало! Меня с моим багажом Ютанк впихнула в гостиную, а сама заперлась в спальне, чтобы я не мог туда войти.
      После трехчасового размышления, что она там может делать со своими чемоданами, я решил не выяснять этого, а пойти в бар и посмотреть, что там интересного. В коридоре я узрел прекраснейшую из когда-либо виденных мною европеек. Она шла, направляясь к нашему номеру. Одетая по последней моде, она вышагивала в туфлях на высоких каблуках и вертела сумочкой им под стать. Это была Ютанк! Она прошла мимо меня и далее, в спальню, и заперлась – такими оказались все два дня, проведенные в Риме.
      В Париже мы зарезервировали номер для новобрачных в отеле «Шато ле Бо Гран Шер» – роскошный, просторный, золотисто-белый. Ввел нас в него сам управляющий. Ютанк показала на ведерко с шампанским – любезный дар отеля – и произнесла что-то, должно быть, очень неодобрительное. Управляющий взял бутылку, внимательно взглянул на год и побледнел. Целых десять минут Ютанк читала ему нотацию, после чего позволила уйти на заплетающихся ногах и вновь явиться с заведующим винным погребком. Ей дали список вин, она нашла там, что искала, и скоро они вернулись с другой бутылкой шампанского, а также с бутылкой виски «Малькольм Фрейзер Скотч».
      Что ж, естественно, что робкая дикарка из пустыни возражает против устаревшего шампанского. Но что-то я не заметил, чтобы она изучала туристический разговорник, – или я становлюсь ненаблюдательным?
      И уж что там говорить – ни шампанского, ни шотландского мне не перепало. И спал я эти два дня на кушетке в гостиной, все удивляясь, над чем она там смеется в спальне. Как и в Риме, она то уходила, то возвращалась, а на второй день ей доставили целую гору покупок, словно она скупила весь город.
      В Лондоне произошла перемена. Заказанный «королевский» номер в отеле «Савой», будучи великолепным, имел в гостиной софу, пожалуй, пожестче, чем те, на которых мне приходилось спать в Риме и Париже.
      В течение трех дней Ютанк ежечасно то уходила, то приходила, но я ее не видел – только слышал, как открывалась и закрывалась дверь в коридор, да шум лифта. Она, должно быть, скупала весь Лондон. Когда мы снова встретились в самолете, она была в чадре и плаще с капюшоном, по-прежнему робкая и застенчивая, только вот с чуть-чуть запавшими глазами.
      До Вашингтона мы долетели первым классом без пересадок довольно быстро, но от аэропорта добирались очень долго. Заказан был «президентский» номер в отеле «Уиллард» в центре города. Как только в спальню Ютанк доставили ее чемоданы, она бросилась на постель и сказала управляющему, сопровождавшему нас в номер:
      – Пожалуйста, пришлите холодный ужин: салат с цыпленком и вино «Либфраумильх 54». И, пожалуй, немного апельсинового шербета. Ах да, закажите мне лимузин, предпочтительно «кадиллак», на девять утра. А теперь уходите. Я совершенно без сил. – Все это она сказала на чистейшем английском, но я поймал ее: у нее из сумочки выглядывал разговорник для туристов. Тайна раскрылась!
      Я вышел в гостиную, унося свой багаж, чтобы дать ей возможность запереться. В конце концов, она, наверное, валится с ног после всех этих поездок и беготни по магазинам. Ну, Вот я и на месте! Теперь я мог приступить к работе!

Глава 2

      Легкость, с которой можно договориться о встрече с сенатором Соединенных Штатов, ошеломляет. Вы просто говорите его секретарю, что являетесь руководителем местных профсоюзов, и готово – вы уже у него на приеме! Я уже, конечно, не наряжался, как шейх, а скорее больше походил на сицилийца в своем плотно облегающем фигуру модном костюме-тройке и темной шляпе с провисающими полями. Хотя для сицилийца я был довольно высок.
      Сенатор Шалбер восседал за своим столом, окруженный с одной стороны флагом Соединенных Штатов, а с другой – флагом родного штата Нью-Джерси. Он являлся живым воплощением благородного политического деятеля: светлые, зачесанные назад волосы, выражение лица – патрицианское, хотя и несколько алкоголизированное, осанка прямая, голос глубокий и звучный. В общем, человек, которому вы могли бы довериться. Нам его порекомендовал Гансальмо Сильва как связного мафии. К тому же он был человеком Роксентера. ... – Присаживайтесь, присаживайтесь, – предложил он. – Чем могу быть полезен? Всегда рад встрече с работниками профсоюзов.
      – Сенатор, – начал я, садясь на стул и отказавшись от сигары, которая свалила бы меня не хуже боевого отравляющего вещества, – что бы вы мне ответили, если бы я сказал
      вам, что нефтяные компании Роксентера – в сущности, весь «Спрут» – находятся в серьезной опасности со стороны конкурента?
      – Ага! – отвечал он. – Я сразу же вон по тому телефону позвоню его поверенным!
      – Видите ли, сенатор, – продолжал я, – дело-то слишком деликатное, чтобы доверять его телефону, у которого могут быть уши. Да и поверенным говорить об этом немного рискованно.
      – Вы хотите говорить с ним самим, так я вас понимаю? – Он был ошарашен. Повозился с сигарой, положил ее на стол, открыл шкафчик и достал бутылку «Джека Дэниелса».
      Взяв бутылку содовой, которую компания поставляет Сенату бесплатно, он налил мне и себе. Я сделал вид, что пью, он же выдул свою порцию залпом. Откинувшись на спинку стула, он снова заговорил:
      – Молодой человек, вы мне нравитесь. Видно, что вы не чувствуете опасности, даже когда видите ее. Ясно и то, что вы не знаете человека, о котором идет речь. Не то чтобы о нем когда-либо вообще будут говориться речи, – понимаете, где и какие, – так что на меня ссылаться не надо. – Он поскреб пухлой рукой подбородок, налил себе еще и, неторопливо потягивая напиток, откинулся на спинку стула. – Молодой человек, вы мне нравитесь. И любая услуга Роксентеру – это услуга мне, понимаете? На меня не ссылайтесь. – Я кивнул.
      – У вас есть подход к этой семье с какой-нибудь стороны?
      Я отрицательно покачал головой.
      – Что ж, учить молодежь – это святая миссия тех, у кого есть опыт. Между прочим, я всегда голосую положительно по законопроектам, касающимся образования. По всем, поддерживаемым профсоюзами, – поспешно добавил он. – Так вот что я хочу сказать: есть кое-что, чего не прочесть о Роксентере в справочнике «Кто есть Кто». Если вы этого не знаете, с Делбертом Джоном Роксентером у вас ничего не выйдет. Но на меня не ссылайтесь. Скажу конфиденциально, у этого семейства длинная родословная. Они были эмигрантами из Германии в 1800-х годах. Настоящая фамилия – Роученгендер. Основатель семейной династии в этой стране продавал сырую нефть как шарлатанское средство от рака и разыскивался полицией за изнасилование. На меня не ссылайтесь, я все буду отрицать. Впрочем, вы вряд ли из ФБР – у вас слишком открытое лицо. Семейство катилось под гору, но в финансовом отношении процветало. Первое поколение в Америке изменило фамилию на Роксентер и завоевывало рынок нефти, а с наступлением эры автомобилей получило монополию на бензин. В 1911 году эту монополию пытался сломать сам Конгресс, но им удалось увернуться.
      Следующее поколение контролировало нефтяные и лекарственные компании. Третье поколение контролировало нефть, наркотики и политику. Четвертое поколение стало разваливаться на куски.
      Теперь крупные состояния держатся на плаву обычно только три поколения. В основном об этом позаботились социалисты. Но богатство Роксентеров было так велико, что перешло в четвертое поколение. Однако положение семейства шатко, в политическом отношении – особенно. Третье поколение добралось только до вице-президентского уровня, четвертое же скатилось еще ниже.
      И вот тогда из четвертого поколения на мировую арену вышел Делберт Джон Роксентер. Темная лошадка. Кандидат, которого никто даже и не замечал до тех пор, пока из-за резкого изменения в распределении голосов всем остальным пришел конец. Он, очевидно, хорошенько изучил все принципы первого американского Роксентера и придерживался их. Вот, цитирую: «Будь сдержан, очень сдержан. Не позволяй чувству товарищества даже в малейшей степени завладеть тобой». Еще один принцип таков: «Никому не доверяй».
      Короче, молодой человек, он воскресил основные принципы Роксентера: всех обманывай, будь нетерпим к любой конкуренции, бери над всеми верх, включая собственную семью. На меня не ссылайтесь. Это все конфиденциально.
      Делберт Джон захватил владения и вклады всех других Роксентеров и свел их снова в одну огромную силу. Он даже отправил на тот свет свою тетку Тиманту, чтобы получить ее наследство. Он восстановил все путы, в которых его семейство когда-то держало банки, правительства, компании, занимающиеся горючим, лекарствами – да чем угодно. И взял эти бразды в собственные руки. Единолично. Холост. Никогда не был женат и не имел подобного намерения. Да и зачем ему жениться, когда он может (...) весь мир!
      Далее, вы можете решить, что с виду он стар, но пусть это вас не обманывает. Это мощнейшая турбина коварства и хитрости! Прожорливей этого ублюдка я еще не встречал на свете. Бесчестный – пробу ставить негде. Он пользуется моей всегдашней поддержкой! – Он допил до конца и подался вперед:– И вот такого-то человека вы просите о личной встрече. – Он покачал головой, – Даже главы государств, когда им нужно, не могут рассчитывать на встречу с Делбертом Джоном Роксентером. – Он откинулся назад и ощерился абсолютно фальшивой улыбкой политика. – Итак, вы мне все выкладываете, а я передаю его поверенным.
      – Вообще-то, сэр, – сказал я, – с его поверенными я могу поговорить и сам. Шеф мафии заверил меня, что вы сможете помочь.
      Этот выстрел попал в точку, хотя я надеялся, что обойдусь без него. Как-то слегка осунувшись, сенатор сказал:
      – Профсоюзы и мафия. Следовало бы знать. Вы уверены, что это в интересах Роксентера?
      – Новое дешевое горючее, угрожающее его монополии, представляет собой огромный интерес, – отвечал я. – Я только пытаюсь помочь.
      – Хорошо. – Он заглянул в памятку, сделанную для него секретарем, в которой значилось используемое мною в данный момент имя. – Хорошо, Инксвитч. Что вам нужно?
      – Мандат сенатского следователя – самый настоящий. Тогда он примет меня. – Затем я выдвинул решающий довод: – Скажу конфиденциально: гонорар вы можете забрать себе.
      – Ага! – Лицо его прояснилось. – Вы далеко пойдете, Инксвитч. Я возглавляю Сенатский комитет по энергетическому кризису. Я все время оказываю ему услуги тем, что удерживаю избыточные поставки горючего на низком уровне. Так говорите, новое дешевое горючее? Да, это действительно попахивает кризисом! – И он живехонько написал распоряжение выдать мне то, что нужно. Приятно мне было видеть, как кто-то другой пишет распоряжения, – ради разнообразия.
      Мы расстались лучшими друзьями. А пару часов спустя у меня были все документы для предъявления в любых инстанциях – следователь Сената с правом стращать любого чиновника в этой стране и даже с правом ношения и применения оружия, ограниченным всего лишь клятвой не стрелять в сенаторов.
      «Хеллер, – мысленно проговорил я, – ты уже там по подбородок. Еще один хороший толчок, и ты уйдешь в кипящее масло с головой».
      Теперь все, что оставалось сделать, – это вытащить Ютанк из Вашингтона.

Глава 3

      Два дня Ютанк не выказывала желания ехать дальше, поэтому я придумал ловкий ход. Пользуясь вашингтонскими такси, я стал преследовать ее лимузин. Делать это не составляло труда: я садился в машину, показывал удостоверение следователя Сената и говорил: «Давай поезжай за этим лимузином!», а таксист обычно ругался: «Ух, чертовы фэбээровцы!» – и следовал за лимузином.
      Многое мне довелось повидать в Вашингтоне. Несколько раз я проезжал мимо огромной рекламной надписи, возвышающейся над Пенсильвания-авеню: «Дж. Эдгар Гувер».
      Я решил на это не клевать и ничего не покупать. Но меня приятно щекотала мысль, что я могу войти, отыскать Тупевица и О'Блоома и рассказать им – как фэбээровец фэбээровцу, – с какой ловкостью обошел их Хеллер, но, поскольку ехидный смех мог бы возбудить профессиональную зависть, жертвой которой стал бы сенатор Шалбер, а я бы лишился своего мандата, я от этого воздержался.
      Ютанк интересовали музеи и вещи. Ее, шикарно разодетую, не нужно было долго искать – она и так бросалась в глаза.
      Ближе к вечеру ее лимузин остановился в парке Потомак, почти точно в том месте, где схватили Хеллера. Я даже узнал конного полицейского – того самого, который опознал его. Словно вернулись те времена.
      После краткого поиска я увидел Ютанк. Она стояла на ступенях мемориала Линкольну, держа палец во рту и глядя на высокий обелиск памятника Вашингтону. Вокруг уже падали осенние листья, а поверхность длинного зеркального водоема рябило от ветра, и она не отражала памятника; в это время года зрелищное здесь явно не хватало. И ради чего она тут стояла, глядя на памятник, я понять не мог. Смотреть почти не на что – белая колонна, да и только.
      Я находился от нее футах в пятидесяти. Одежду, что была на мне, она никогда не видела. Следил я за ней с большой осторожностью. И тем не менее, глубоко вздохнув и вынув изо рта палец, она повернулась ко мне и сказала:
      – Прекрасно, не правда ли, Султан-бей?
      Я приблизился к ней – теперь, когда она узнала меня, это уже можно было сделать. Во мне заговорило любопытство.
      – Что же в этом такого прекрасного?
      – Такой высокий, такой белый, такой твердый. – Она снова сунула палец в рот и посмотрела на монумент.
      Идея! Я объяснил ей, что высота его всего лишь 550 футов. А вот Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке почти в три раза выше – 1472 фута!
      – Разве? – недоверчиво спросила она.
      – Так оно и есть, – убеждал я. – И острый выступ наверху!
      И в тот же самый вечер мы уехали в Нью-Йорк. Да, требуется подлинная гениальность, чтобы работать в Аппарате! Мы остановились в отеле-люкс «Бентли Бакс», окна нашего роскошного номера на верхнем этаже выходили на крышу. В пятидесятых шагах оттуда открывался прекрасный вид на Эмпайр Стейт Билдинг с южной и на Центральный парк с северной стороны. Но не в этом заключалось истинное достоинство номера, а в том, что в нем было две спальни! Восхитительно! Теперь я имел возможность выспаться в настоящей постели, а не мучиться на кушетке в гостиной! Учитывая, что мы намеревались задержаться здесь, это особенно радовало. Удача уже повернулась ко мне лицом, а теперь начинала улыбаться.
      Рано утром, свеженький как огурчик, без малейшего хруста в спине, я позавтракал и, как только удалились бесчисленные официанты и горничные, извлек приемник и видео. До того как приступить к делу, хотелось взглянуть, насколько продвинулись дела у Хеллера.
      Вспышка!
      Может, моему оборудованию повредила перевозка? Я проверил различные индикаторы, но все казалось в порядке. Потом до меня дошло: ретранслятор 831 соединялся с блоком управления приемника! Это давало усиление сигнала до такой степени, что его можно было принимать на расстоянии нескольких тысяч миль! Если его не отключить, в этой зоне никакого изображения я получить не смогу.
      Рат и Терб говорили, что установили его... Ага! На телевизионной мачте Эмпайр Стейт Билдинг. Я вышел на террасу и глянул на юг – мачта была прямо передо мной. Ну что ж, плевое дело! Я его отключу.
      Я позвонил в нью-йоркский офис. Гудки, гудки – никто не брал трубку. Тут я вспомнил: Фахт-бей жаловался, что все разъехались в поисках клиентов-преступников. Боги! Все приходилось делать самому. Я оделся так, чтобы не выделяться среди прохожих, изучил схему метрополитена и взял такси.
      Я вошел в Эмпайр Стейт Билдинг через подъезд с Тридцать четвертой улицы, купил билет в обсерваторию и взлетел в лифте на восьмидесятый этаж. Для этого понадобилось меньше минуты, так что желудок свой я оставил на первом этаже. Однако все это был мой служебный долг, поэтому, не колеблясь, я пересел на второй лифт, поднимающийся до обсерватории на восемьдесят шестом этаже.
      Как автомат я вышел из лифта и почти сразу же очутился на смотровой площадке. Она окружена десятифутовой оградой, во избежание самоубийств, но это совсем не мешает обзору. Хотя я мог бы насладиться видом на пятьдесят миль окрест – для Нью-Йорка стоял относительно ясный осенний денек, – я поспешно ретировался внутрь здания, в закусочную, и нервно выпил кока-колы. Ну и высота!
      Кока-кола малопригодна для успокоения нервов. Чтобы разглядеть народ внизу с этой платформы, потребовался бы телескоп. Где же могла стоять эта чертова антенна? Гид сказал мне:
      – О, это верхняя площадка. Смотровая галерея на сто втором этаже.
      – На сто втором? – испуганно возопил я.
      – Да там совершенно безопасно. Платформа остеклена.
      Меня призывал мой долг – беспощадный долг. Пришлось взлететь на сто второй этаж. Собственно говоря, это еще не предел: над этим этажом еще двести двадцать два фута! В литературе сказано, что мачту построили для крепления дирижаблей, но никогда не пользовались ею после одной попытки, едва не окончившейся трагически. И теперь мачта стала телевизионной антенной. Блок управления приемника и ретранслятор 831 находились где-то там. Сквозь окружавшее меня стекло я мог видеть на пятьдесят миль вокруг, а также на 1250 футов вниз!
      – В потолке я заметил проем и задрожал. Я не переношу большой высоты, ненавижу ее. В глубине души я понимал, что моя попытка проникнуть туда вряд ли «едва не окончится трагически» – исход обязательно будет смертельным!
      Входя в лифт, я едва справился с головокружением. И хотя скорость поднимающихся лифтов вызывала у меня протест, я благословлял ее, опускаясь вниз. Снова оказавшись на Тридцать четвертой улице, я нагнулся и с благоговением похлопал ладонью по тротуару.
      Глупая ситуация. В тысячах миль отсюда, в Турции, я без труда мог следить за Хеллером. И вот он оказался совсем рядом, несколькими сотнями футов выше, в том же самом здании, а выследить его не представлялось никакой возможности! (...) Спурк!
      Рат и Терб! Уж их-то я знал, где найти – в больнице «Серебряные струи». На острове Рузвельта. Вот только не знал я, под какими именами они зарегистрировались.
      Я не знал, как туда добраться на метро, поэтому поехал на такси. Только благодаря тому, что мне были известны дата их поступления в больницу и то, в каком состоянии они прибыли туда, мне под видом «обеспокоенного друга» удалось разыскать их в палатах. Их состояние не требовало постельного режима! Они даже в кроватях не лежали! Посиживали себе в комнате отдыха и смотрели телевизор. Ну и наглость! Я знал, они разыграли весь этот цирк лишь для того, чтобы устроить себе отпуск за счет правительства Волтара!
      Они почувствовали, что кто-то стоит и смотрит на них убийственным взглядом.