Был и ещё один, третий-десятый, а точнее - первый "мозг", занимавшийся проблемами "желтого брома"; к институту астромедицины он прямого отношения не имел, хотя и закладывал, так сказать, фундамент всех последующих исследований. Но, кроме дипломной работы в архиве Ленинки на ст. Левобережная найти ничего не удалось. Станислав Егорович Шуцкий как будто растворился в необъятном русском пространстве. Абрам Лукич полагал, что бывший вундеркинд вполне мог пересечь границу и пристроиться где-нибудь в Беркли или Кембридже. Саддам Хуссейн охотно взял бы такого умника созидать абсолютное оружие, отличающее, например, американцев от иракцев, а евреев от турков. Могли похитить Шуцкого и люди Измарды-Аги - вывезли, небось, в Чуран, посадили в зиндан, ждут выкупа...
      Конечно, Абрам Лукич страшно удивился бы, узнав, что Станислав Егорович Шуцкий во главе "малиновых следопытов" спешит сейчас к тому самому месту, где находится спецбочонок с "желтым бромом". А ведь именно дипломная работа Шуцкого заинтересовала в 1974 году комитетчиков и вызвала к жизни страшное средство.
      Лаборатория "Инвала", впрочем, сработала на славу и без Шуцкого: "желтый бром" выполз из пробирок и разместился в солидном пятисотлитровом резервуаре.
      Абрам Лукич, по большому счету, сам не знал, зачем ему это вещество. Власти он не жаждал, шантажировать правительства стран мира не хотел, не был он и мизантропом, желающим изничтожить род людской. Денег у Абрама Лукича скопилось предостаточно: в одном только "Банке Пьера Лило" в Берне медленно и верно прирастала небольшими и надежными процентами семизначная сумма. Удовольствий жизни Абрам Лукич вкусил с избытком: юность в чине инструктора райкома ВЛКСМ наградила будущего мультимиллионера массандровскими винами, длинноногими комсомолками, закрытыми саунами и распределителями комсомольских съездов с черной икрой по цене кефира. К большим чинам не рвался, но, будучи однажды вставлен в "обойму", кочевал по должностям: то ведал спортом района, то культурой села; недолго, при Андропове, руководил обыкновенной баней - попал под короткие репрессии того времени. Когда грянула долгожданная "перестройка", Абрам Лукич, парторг КБ "ЛЮКС", проявил чуткость, швырнул партбилет прямо на стол большому начальнику и организовал безвозмездную реставрацию нескольких полуразрушенных православных храмов в ближнем Подмосковье - горячо приветствовал духовное возрождение. Действовал энергично, храмы росли на глазах, а фамилии сотрудников, спешивших утром в пивную и опаздывавших к началу литургии, бывший парторг записывал в красную книжечку. Сам он, правда, никак не мог заставить себя подойти перед службой к батюшке и рассказать ему, например, как в детстве он предавался постыдному пороку, в юности - украл у бабки десять рублей, а в зрелом возрасте - аккуратно и бессовестно заложил товарища органам за чтение книги Солженицына.
      Был и ещё один грешок. В 1967 году юный комсомолец Абраша принимал деятельное участие в закладке под один известный бронзовый монумент памятной капсулы с посланием комсомольцам 2017 года. Активист Гунидзе, находясь в нетрезвом состоянии, подменил утвержденный вариант своим собственным. Если райкомовский текст содержал твердые убеждения в том, что в 2017-м коммунизм пройдет по всей земле, на Марсе будут яблони цвести, а деньги можно будет увидеть лишь в музеях, то текст комсомольца Гунидзе повествовал об обратном, а в качестве приложения фигурировало подробное описание минета, только-только входившего в моду у членов ВЛКСМ. "А вы, товарищи? - спрашивал в конце послания будущий бизнесмен. - Как вам там, в далеком 2017-м любится и ...тся?"
      Наутро после закладки капсулы началось трясучее похмелье, продлившееся долгие два с половиной года - вплоть до празднования (1970) столетия Ильича. Все это время Абраша боялся, что вожакам комсомола придет в голову идея дополнить капсулу свежим содержанием. Но, слава Богу, в 1970-м стали закладывать новые капсулы под другие памятники... В середине 90-х Абрам Лукич, уже будучи гендиректором "Инвала", хотел даже найти капсулу, посмеяться с друзьями над проказами юности, но оказалось, что монумент давно снесли и сразу же украли, а на его месте воздвигли стеклянную коробку казино и стриптиз-бара.
      С приобретением "желтого брома" духовные искания Абрама Лукича закончились, начались материальные перевоплощения... На инвалидные деньги инвальщики организовали поиски потенциальных покупателей; действовали энергично, используя мощный потенциал нищих экс-разведчиков, экс-сыщиков и экс-дипломатов. Наконец, вышли на колумбийских "товарищей" - те денег не пожалели, сделали мощную предоплату и теперь ждали бочонок с товаром. Генерал Гильермо Рохас собирался использовать "желтый бром" для обработки подходов к Долине Алых Ликов: слишком уж настырными были эти американцы из бюро по борьбе с наркотиками, все искали что-то, вынюхивали, подслушивали, высматривали... На них-то и решено было проверить действие уникального средства: к бочонку прилагался англо-американо-катализатор. Евро находился в завершающей стадии разработки.
      Но пока - доставка "желтого брома" в Долину Алых Ликов оставалась под вопросом: самолет догорал, а спецбочонок покоился под обломками; группа Виктора Керимбаева приблизилась к месту назначения, а злоямовские добровольцы устроили привал в полутора километрах от опустевшей берлоги топтыгина; Ольга Ферье-Жилкина обдумывала план нейтрализации основных бандитских сил, а юный чемпион Европы по плаванию на спине Валентин Гоготулин, прижимаясь к мерзлой заснеженной почве накачанным животом, медленно подползал к самой Ольге.
      МОСКВА
      ВЫСОКОЕ ДАВЛЕНИЕ
      Нельзя сказать, что для Андриана Голощапова именно деньги были смыслом жизни. Нет. Также не питал он больших иллюзий насчет своих стихов - какие там стихи, даже не вирши. Амбиции его не простирались далее той единственной книжки "Антисовет", которая принесла ему короткую, но приятнейшую славу борца с режимом.
      Он, скорее, был рабом комфорта и уюта, но такого, который в идеале, на "чуть-чуть", был лучше того, что имелся на самом деле - в настоящем. В застойные советские времена он нашел себе вполне приличное (и приличествующее) для "почти диссидента" место - устроился дежурным электриком в трест "Спецгазификация". Работа была более чем легкой, незатруднительной. На неё вообще можно было не ходить, сиди себе дома и жди звонка: мол, товарищ Голощапов, в коридоре второго этажа не работают две лампы дневного света, просим заменить. И все. Однако Андриан устроил дело так, что в конце концов вообще не приходил по звонку, а посылал вместо себя коллегу-поэта Сашу Макарцева (тот только что освободился из Дубровлага и белобилетно бедствовал. На работу с дипломом филолога нигде не брали, поэтому Макарцев принял предложение Голощапова "работать секретно и сообща" как весьма выгодное. "Секретно" - потому что устраивался Голощапов по своим документам, а работало подставное лицо; "сообща" означало, что Голощапов принимал звонки из треста и его филиалов, а Макарцев бегал по Москве и по коридорам учреждений с лампами, пробками и стремянками). Так же точно Голощапов устроился ещё в три места. Художник Лютов подметал за него 2-ю Тверскую-Ямскую, драматург Пазинский мыл окна в Госкомиздате СССР, и даже сам Вадим Кирза зимой 1981 года кидал за Голощапова уголек в котельной медучилища №24 в Большом Харитоньевском переулке. Все устроенные были благодарны Андриану, ибо не имели прочного социального статуса: кто-то освободился, кто-то готовился сесть, а кто и вовсе только-только прибыл "покорять Москву" из-за Урала или с берегов Черного моря. Голощапов же имел с каждого "наемника" 40 процентов заработка и считал - материально эти "две пятых" оптимальной платой за подобный "найм", а морально - как бы "церковной десятиной"; церковью был он, а все остальные - прихожане...
      Тут-то и подловил Андриана с его батрацко-бедняцким "приходом" зоркий и чуткий майор Геннадий Павлович Зубков. Именно Зубков, выявляя связи различных групп творческой интеллигенции (для доклада начальству по общей картине), обнаружил, что к некоему Голощапову, сомнительному безыдейному субъекту, сходятся вполне ощутимые, видимые ниточки - как паутинки к паучку. Из такого натюрморта вполне мог родиться групповой портрет антисоветской организации или батальное полотно террористического заговора. Зубков незадолго до этого крупно отличился, перескочил из старлеев в майоры, мечтал повторить прыжок.
      Геннадий Палыч лично понаблюдал за Голощаповым на улице, а потом подослал к нему лейтенанта Струкова под видом налогового инспектора: мол, есть сигнал от соседей, что вы катаете валенки, а налоги не платите. Струков, слушая объяснения перепуганного Голощапова (Какие валенки? Клевета, ошибка!) осмотрел квартиру, но ничего любопытного или странного, кроме картины Лютова "Харя Кришны, харя в раме" (Голощапов как-то утром приобрел её у создателя за бутылку портвейна "777") не обнаружил. "Рисуют, блин, хари какие-то!" - доложил Струков. - "Приснится, товарищ майор, такое, блин, - комиссуют на хрен из органов...".
      В общем, Зубков, определив характер и пристрастия "объекта" решил "взять" Голощапова - на улице, как в старые добрые времена, подсадить в машину - и на Лубянку. Мол, куда это мы? Пару вопросов, и вы свободны, гражданин Голощапов...
      Андриан потом как ни старался - так и не смог вычеркнуть из памяти этот страшный, черный, ужасный день. Говорили довольно долго и в основном на какие-то отвлеченные темы: об искусстве, о религии, о поэзии даже. Ну, как водится, Зубков предложил сотрудничество, на что Голощапов, успокоенный общим тоном беседы, ответил гордым "нет!". Тогда Геннадий Павлович обошел стол, взял стихотворца за шею левой рукой, чуть сдавил сонную артерию, нагнул его, ударил коленом в нос - и в таком виде, окровавленного, буквой "зю" - вывел из кабинета. Они пошли - вернее, шел Зубков, а Голощапов семенил на полусогнутых - по коридору; наконец, свернули в открытую дверь. Это был кабинет, почти такой же, как у Зубкова, с портретом Феликса, но за столом сидел человек в белом халате и укладывал в кожаный ридикюль (как у чеховских докторов) никелированные инструменты: щипцы, хитроумные, с загибами, ножницы, какие-то странные крючки и длинные иглы. Все это Голощапов увидел, чуть скосив глаза из неудобного положения, проморгавшись от выступивших слез. Из носа на паркетный пол падали капли крови.
      "Здорово, Нилыч! - сказал Зубков и протянул свободную правую руку. "О, кого я вижу! - сказал Нилыч. - Генок!" Улыбка у Нилыча была добрейшая, белозубая и фотогеничная, а вот телосложение под халатом (широкие плечи, длинные руки) да и сам халат не внушали доверия. "А это кто с тобой, Генок?" - так же весело удивился Нилыч. "А это Андриян", - сообщил Зубков. "Николаев, космонавт?" - ещё больше удивился Нилыч. - Что, и он тоже?" "Да нет, это стихотворец. Антисоветчик Голощапов". Нилыч подошел поближе, взял Андриана за подбородок двумя пальцами правой руки. "Что, не колется, что ли?" "Ну", - подтвердил "Генок". Нилыч чуть приподнял Голощапова за подбородок и сказал тихо, можно сказать, добродушно: "Ты, Андриян, почему не колешься? Ты колись. Тухачевский кололся, Блюхер кололся. И ты колись. Хорошо?".
      Вернулись в кабинет Зубкова, и Андриан подписал бумаги, стал Щупом-информатором. Много потом чего было, но самое интересное развернулось в последние годы. Квартирное маклерство Голощапова пришлось ко двору Зубкова, они столковались быстро, но Андриан так и не мог понять: случайно они встретились в вагоне метро или Зубков нашел его, следил за ним и подставился? Больше всего Андриан боялся, как бы полковник снова не схватил его за шею и не пригнул голову; он был уверен, что Зубков способен на такое даже в общественном месте, а не то что на Лубянке. И зря Зубков напомнил ему про учетную карточку агента-информатора - Голощапову на неё было наплевать, не такая уж он видная фигура. Главное: не схватил бы за шею, не ударил бы коленом в нос.
      Впрочем, возобновление неприятного контакта обернулось хорошими деньгами - таких Голощапов с маклерства своего не имел; ну, дадут баксов двести-триста, а то и вообще отделаются дешевкой какой-нибудь, подарочком. Вот и Маринка Шахова, получившая от зубковской фирмы двадцать штук, хотела, небось, отделаться... ну, штукой баксов, не более. А то и пятью сотнями.
      Голощапова преследовала одна смутная, неясная, но навязчивая мысль. Он как-то обнаружил, что при расселениях не сходятся кой-какие числа, количества. Менялось столько-то, а обменялось - на пару семей меньше. Уехали они, что ли? Зубков подыскал иногородний вариант? Но какой дурак станет уезжать из Москвы - здесь жизнь полегче, работы побольше, можно найти источник дохода, а в провинции - труба дело, нищета и морока, на заводах зарплату выдают продукцией; хорошо, если это колбаса, а если чугунные трубы? Всякий раз, когда Голощапов уже хотел было поинтересоваться у Зубкова о причинах несовпадений, тот останавливал его попытки на взлете: вручал энную сумму, премию, вознаграждение - и Андриан умолкал, ещё и не начав говорить. Деньги приятно грели и тело и душу, не хотелось никаких забот, приходило ощущение власти над пусть небольшим, но все таки миром: десятком магазинов, двумя любимыми барами, Большим театром и "досугом" по объявлению из "Московского комсомольца". Поэтому Голощапов не особенно настаивал на обладании каким-то, в общем-то, лишним, ненужным знанием.
      Ну, если Маринка даст по минимуму пятьсот долларов - это тоже неплохо. Надо, конечно, отказаться, но ведь будут настаивать, особенно Витькина теща Галина Ильинична - упрямая старушка. Покорячусь - и возьму, думал Голощапов.
      Он решил сейчас же позвонить Шаховой, посочувствовать в очередной раз отсидке Виктора и томительному ожиданию Марины, спросить о здоровье мамы и детей, в общем, надо на брюшке подползти, повилять хвостиком немного. Деньги на дороге не валяются.
      Голощапов накрутил диск телефона.
      - Я вас слушаю, - ответила Галина Ильинична.
      - Галина Ильинична, это я. Узнали? - Голощапов постарался примешать к голосу немного эйфорических пузырьков.
      - Ах, Андриан, я вас всегда узнаю! И только что собиралась звонить вам. Дело в том, что ваши друзья-риэлтеры к двум часам так и не пришли...
      - Какие риэлтеры?
      - Да те, что вчера привезли деньги, доплату - такие любезные, приятные люди! Они сказали, чтобы мы всей семьей ждали их к 14.00 - нужно подписать оставшиеся бумаги, да и детям подарки обещали привезти...
      Голощапов удивился:
      - А разве не все подписано? Ведь вы вроде по ордеру вселились, все заверено, все уплачено.
      - Нет, риэлтеры сказали, что остались, как говорится, последние точки над "И"... Но я не это хотела сказать: дело в том, что мне показалось, будто я видела, как они, риэлтеры, выходили из своей иностранной машины это было больше часа назад - но так и не дошли до нас. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, вы же знаете мое зрение. Машина, кстати, на которой они - якобы - приехали до сих пор стоит возле дома. Да! Самое интересное: недавно приезжала милиция и из нашего мусоропровода вытащили двоих взрослых людей, абсолютно грязных и дурно пахнущих; говорят, что один без глаза, а второй глухонемой. Сосоедка сказала, что их давно разыскивала милиция. Но кому нужны одноглазый и глухонемой? Что они могли совершить? Это какой-то сюрреализм! Вы Сальвадора Дали любите, Андриан? Представьте себе, я знала двоюродную сестру его жены Галы...
      - А сейчас где они?
      - Кто? Представьте себе, двоюродная сестра - она русская женщина, она...
      - Да нет же, Галина Ильинична, - перебил Голощапов. - Милиция где?
      - Ах, милиция! Она уехала. Да, и ещё вот что: вы непременно - слышите? - непременно должны зайти сегодня к нам. Мариночка просила вам кое-что передать. И не отнекивайтесь, ясно?
      - А где же сама Марина? - удивился Голощапов.
      - Вот это - самая неожиданная новость! Вы представляете, Марина с детьми улетела к мужу в этот ужасный Зимлаг! У меня, конечно, был микроинфаркт, но осудить я её не могу. Вы же знаете, что с Григорием Анатольевичем было после войны, уж я и настоялась в очередях с передачами, и наездилась по таким дырам, что...
      - Извините, Галина Ильинична, кто-то звонит в дверь - я свяжусь с вами чуть позже, - сказал Голощапов и положил трубку.
      На самом деле никто не звонил.
      За короткое время мозг стихотворца и маклера нагрелся до точки кипения. Мысли бурлили как в гейзере, но не представлялось никакой возможности отсортировать их и рассмотреть каждую в отдельности. В одном не сомневался Андриан: двое в мусоропроводе - Ваня Хлюпик и Ширяйка. Зрение у Галины Ильиничны было неплохое; малая толика маразма, конечно, имелась, но глаза были острыми. Просто она никак не могла сопоставить солидных риэлтеров из рекомендованной другом семьи (Голощаповым) фирмы с вонючими полутрупами; она скорее признала бы, что обозналась, ошиблась, не разглядела. Голощапова в доме Лесовицких... нет, не любили, но, скажем так: приветствовали и уважали. И главное - ему доверяли!
      Ему же сейчас было совершенно все равно - как там кто к нему относился и относится. "Лучше бы они дошли", - думал Голощапов о Хлюпике с Ширяйкой, уже не предполагая, а точно зная, почему не сходились концы с концами при завершении обменов-расселений. "Ну, я-то здесь с какого боку? Знать ничего не знаю и не ведаю, обратился в фирму, солидную, с лицензией и регистрационным номером, помогли, все нормально, до свиданья, спасибо".
      Но что-то все же не складывалось так, как хотелось бы. Милиция, конечно, появится - или вызовет повесткой. Но как Хлюпик и Ширяйка очутились в муоропроводе - словно какие-то отбросы? Почему кто-то из них оказался без глаза, а другой - глухонемым? Хорошо бы, конечно, посмотреть на машину, если это их "ауди", то номер должен быть - ОИ 765. Голощапов решил снова "звякнуть" Галине Ильиничне: пусть старуха сходит, посмотрит номерок.
      Он уже крутнул первую цифру, как в дверь позвонили.
      Голощапов тихо положил трубку и на цыпочках подошел к двери, посмотрел в глазок. В глазке, чуть искаженная оптикой, сияла жизнерадостная широкая и усатая "морда" в самой настоящей пожарной каске. Голощапов, когда подошел к двери, уже учуял легкий запах чего-то горелого.
      - Кто? - беспокойно спросил он.
      - Х.. в пальто! - крикнул пожарник. - Сгоришь, мужик! Открывай, бля, не ищи на жопу приключений!
      Голощапов снял цепочку, повернул ключ.
      Когда дверь открылась, майор ГРУ Толик Рублев по прозвищу "Штукубаксов" снял медную каску и - бум! - ударил ей Голощапова в лоб.
      - И сказал: кара-барас, - пробормотал стоявший за спиной Толика Шура Насос.
      Переступив через Голощапова они вошли в квартиру; Шурик захлопнул дверь, но цепочку не стал накидывать.
      Голощапов открыл глаза. Он уже сидел в своем собственном кресле, а напротив на диване сидели два незнакомца: крепкие жилистые мужики, можно сказать, похожие друг на друга, шатены оба. Усов ни у кого не было, равно как и блестящей медной каски.
      Один из них внимательно посмотрел на Голощапова и встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно.
      - Ну что, Андриан? - сказал он вдруг жалостливо и почему-то шмыгнув носом, вроде как всхлипывая. - Яйца оторвать тебе? Или руку перебить для начала?
      - Какого... начала? - переспросил Андриан. Голова у него гудела после удара каской.
      - Начала конца, - сказал второй. - Ибо все имеет начало и конец, альфу и омегу. Вот и будет тебе, сука ты вонючая, альфа омеги. Ферштеен?
      - Фер... штеен, - выдавил Голощапов. Он, кстати, довольно неплохо владел немецким: ещё до своего полу-диссидентства каким-то чудом попал в состав комсомольской делегации на съезд молодых социал-демократов ФРГ, и, готовясь, учил язык - потому что хотел "слинять", попросить убежища, рассказать "Немецкой волне" всю правду о кошмарной советской действительности. Но, во-первых, было страшновато, а во-вторых - не так уж и много фактов было на руках. Ну, группенсекс в райкоме комсомола, "хатки за взятки" в жилкомиссии исполкома, битье граждан в милиции - и все. Поэтому Голощапов решил отложить измену Родине до следующей поездки, а пока - копить факты.
      И дело пошло, возникло, так сказать, супердосье на всю власть целиком - с примерами и эмоциональными комментариями. Но не удалось больше попасть за кордон: Голощапова застукали на безобразной пьянке - и росчерком пера изъяли навек из золотого списка...
      - Не спи, замерзнешь, - вывел Андриана из оцепенения веселый голос. Говорить-то будешь что-нибудь?
      Это сказал тот, что сидел на диване. А тот, что стоял, высокий, подошел к креслу и взял Голощапова за шею правой рукой, большим и указательным пальцами. И чуть нажал.
      Хватка была помощней зубковской. У Андриана что-то щелкнуло в голове, а отдалось в горле. Сухой такой щелчок, как будто нажали кнопку на магнитофоне.
      - В 1979 году я познакомился с майором КГБ Зубковым, Геннадием Павловичем, - сказал отчужденно-механическим голосом Голощапов. - Наше сотрудничество длится до сих пор. В 1980 году я дал Зубкову подробную информацию о деятельности поэта Александра Макарцева. Поэт был арестован, а затем по суду направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа, где и скончался в начале девяностых годов...
      - Чего ж он написал такого, что его в психушке сгноили? А? - перебил Голощапова Толик Рублев.
      - Ничего особенного, тему Бога затрагивал в стихах, почти во всех упоминал Господа. А Ленина назвал "симбирским черепом".
      - Вот вражина какая матерая! - весело засмеялся Насос, но глаза у него были злыми. - А мы их с тобой где искали, а, Толик? Ну, давай, колись дальше...
      - В 1982 году не удалось... (тут Голощапов чуть было не вставил "к сожалению", но вовремя спохватился) не удалось возбудить дело по Лютову, известному художнику, так как некоторые из его полотен были куплены дочерью одного из членов Политбюро... Да и на Западе много о нем говорили - по разным "голосам". Хотя, конечно, Лютов имел больше шансов оказаться если не в психушке, так в Дубровлаге, в Мордовии - по 70-й и 71-й статьям УК...
      - Ну, 70-ю помню, а 71-я? Что это? - спросил Толик.
      - Лютов за войну агитировал. На каждой пьянке кричал: "Пора бомбить Европу! Танками пройтись по этой гнили!". Или - когда перепьет командовал: "Орудия к бою! Заряжай! По сокровищнице мировой живописи огонь!" Это он Лувр имел в виду... А утром сокрушался, как будто и вправду по Лувру стрелял. Он, Лютов, умер в 93-м - сгорел от спирта "Рояль"...
      - Ладно, хватит мемуаров, - сказал Насос. - Давай, освещай последний год.
      - Я хотел про Шахова еще, - попросил Голощапов.
      - Только быстро, - кивнул Толик.
      - В 1984 году я предложил Зубкову информацию о своем приятеле Викторе Шахове. Шахов - фигура известная, политолог, аналитик, теоретик, к тому времени уже издавший книгу статей за рубежом. Он как раз заканчивал новую работу под названием "Бунт и террор", его с ходу можно было раскручивать по 66-й статье через попытку организации... Но перестройка спутала все карты, старых диссидентов стали отпускать, а новых не предвиделось... Вскоре случился путч, и Зубков ушел из органов... А год назад вдруг окликнул меня в вагоне метро. Так и сказал: "Щуп, ты, что ли?".
      - Это ты, значит, Щуп? - хмыкнул Толик.
      - ...Я стал снова на него работать в качестве агента, но агента - по недвижимости. Искал варианты для расселения больших квартир, ну и все остальное... А тут как раз Шахов прислал мне письмо: мол, помоги жене с тещей продать или обменять с доплатой квартиру, мне сидеть ещё долго, а они бедствуют... Я забыл сказать, если вы не знаете: Шахов сидит в лагере, в Зимлаге, по уголовной статье, кого-то чуть не убил - или убил? Вот я и решил помочь... через Зубкова.
      - За политику, значит, не достали, а через квартирку - прищучили? Или прищупили? - тихо сказал Толик и - вдруг заорал так, что задрожали стекла. - Говори, гнида: знал, что они людей убивают, а?!!! Говори, сука!... У меня в Анголе Чомба Бешеный кололся как орех! - Толик схватил Голощапова за шею, ударил лицом об колено и тут же отскочил, чтоб не сильно пачкать кровью брюки.
      Андриан упал с кресла на ковер. Во рту было солено, он выплюнул на ковер осколки зубов, перемешанные с кровью. Все это уже было когда-то, а потому и страх перерос себя, стал не чувством, а состоянием. Голощапова били редко, но в основном именно били, ибо дрался он не часто, хотя и рассказывал после рюмки-другой о своих победах. Как-то мужик в очереди за вином (в пору борьбы с алкоголем) отвесил ему оплеуху и вызвал "за угол" продолжить. Голощапов ушел, смешавшись с покупателями. Но та оплеуха была вся на виду, в открытом свободном пространстве, можно было легко избежать продолжения. Теперь же, как и на допросе у Зубкова, бежать было некуда. Голощапов вначале замыслил побег, но, так сказать, в переносном смысле: хотел рассказать все, да не все, немножко оставить на случай, если воспрянет Зубков. Но эти двое и некто невидимый, за ними, судя по всему, не склонны были упускать его - ни в каких смыслах. И Зубкову, вполне вероятно, требовалось уже не воспрять, а воскреснуть. Голощапов был догадлив.
      - Не жнал, но догадывался... - сказал Андриан с пола. - Вщё хотел выяшнить, куда делись люди, но никак не полусялось спросить... А хотел, сестно...
      - А на Скворцова, на "Сирин" как вышел, гад? - уже спокойней спросил Толик.
      - Слусяйно, клянусь! Засол весером, в конце рабосего дня посмотреть, сто за фирма, нет ли работки, не нузен ли пофредник... Спрятался в скафу, а потом, когда все усли - вылез. Ну, полажил по компьютерам, насол кое-сто... Правда, рассыфровать не шумел...
      - Тебе, Щуп, в ЦРУ надо было устроиться... Или в МОССАД. Ишь, бля! В шкаф! - сказал Насос.
      - Да просто повезло, подфартило ему, гаду, - поморщился Толик. - Пора заканчивать. Что он ещё сможет сказать? Пустой мешок.
      - Нет, Толик, - сказал Насос. - Лучше так: что мы ему теперь можем сказать?
      Толик посмотрел на Голощапова. Тот лежал у него под ногами. Лицо его было в крови, нос явно сломан, выбито несколько зубов. "Хорошо бы ликвиднуть его, суку... - подумал Толик. Он так и сделал бы лет десять-пятнадцать назад. Но с той поры за ним протянулась такая вереница мертвых, что впору было самому уже вставать в конец собственной очереди. Толик устал. Среди мертвых были, конечно, и трусливые голощаповы и отмороженные ширяйки с хлюпиками... но были и случайные, нечаянные люди, женщина даже одна была, можно сказать, красивая женщина... Можно даже сказать, что Толик любил эту женщину. Но когда она кой-куда падала, он не только не подал руку, а напротив, подтолкнул её - "чтобы, товарищ генерал, наверняка!"
      Так что усталость Толика Рублева, майора ГРУ Генштаба по прозвищу Штукубаксов, спасла Голощапова от неминуемой гибели. "Одно дело - приказ, святое дело, - думал Рублев. - И совсем другое - личная просьба друзей, пусть даже таких замечательных как Скворец. Нет, не буду убивать, хватит. Да Скворец и не просил убивать-то".
      - Слушай, писарь, - сказал он Голощапову, ткнув его носком сапога. Тебе дается шанс. Мы сейчас уходим, а ты делаешь следующее: берешь билет на самолет, на поезд, на пароход... да, короче, хоть в космос, но чтобы через три дня тебя в Москве не было! И чтоб был от неё - на расстоянии не менее двух тысяч верст. Областные и районные центры для проживания запрещены, усек?
      - Да, - с чуть заметной радостью в голосе прошептал Голощапов. Он все же думал, что убьют, не верил в жизнь.
      - Да, товарищ, - добавил Насос. - Тут люди, дети, женщины, а вы так себя ведете! Нехорошо.
      Насос встал, подошел к лежащему Голощапову, нагнулся и, схватив его за воротничок рубашки, поставил на ноги.
      - И на работу! Понял, сука! - сказал он, глядя Андриану прямо в глаза. - И не писарем, а пахарем! Чтоб духу твоего возле коммерций и бизнесов всяких не было! Умри и не воняй!
      - Про литературу забыл, - сказал Толик.
      - Что? Какую литературу? - удивился Насос. - А, ну да, ну да... Это тоже не забудь, сволочь.
      Насос повернулся на пол-оборота, будто уже хотел отойти, но неожиданно въехал Голощапову правым коленом в низ живота, захватив большую часть мужского достоинства.
      Запрыгали картины и бра на стенах, вздулся пузырем сервант, диван из розового стал черным. Затем все слилось в одну темнеющую на глазах каплю, которая обрушилась на Голощапова. Сознание его померкло.
      - И секс тоже, - сказал Штукубаксов. - Все, отходим. Теперь в кофейню, по сто пятьдесят.
      - Что-то у вас, товарищ, неверно с цифрами, - удивился Насос. - Видно, в школе нелады с арифметикой были? Ясно же записано - двести пятьдесят. Да, кстати, какого это ты Чомбу Бешеного в Анголе колол? Как орех, да?
      - А что? Не веришь, что ли? На штуку баксов спорим: Колька Манилов из "Вектора" не даст соврать. Ну, спорим, а?
      Хлопнула дверь.
      ЗЛОЯМОВО
      НЕДОСТОЙНЫЙ ИЕРЕЙ
      На восток от места катастрофы (километров эдак пятнадцать) тайга вдруг обрывалась, давала небольшую передышку фантастическому "путнику" или реальному побегушнику из-за колючки: тут когда-то затеяли ЛЭП-500, согнали зеков - и за короткое время пробили двухсоткилометровую просеку. Потом оказалось, что ЛЭП здесь не нужна, потому что нужна в другом месте восточней на полторы тысячи километров. А это уже другой край, другое управление лагерей, иные ископаемые, иные зверушки...
      Зимой по просеке стали ездить лесовозы; иногда автозак доставлял внеочередной этап в зону; ГАЗ-51 "фургон", задыхаясь и откашливаясь, привозил во внутренние войска молодое пополнение. Летом-весной-осенью движение замирало из-за непролазной грязи, а зимой чуть оживлялось. Просека почти упиралась в Злоямово; именно по ней добралась до покупателей злокачественная водка, унесшая в могилу жизни целой дюжины злоямовцев... Самозародившуюся дорогу назвали Электрической, так и говорили: "Ну что, вертушку подождем или по Электрической почапаем?..."
      Один человек регулярно путешествовал на джипе "Чероки" по Электрической в обоих направлениях и, как это ни странно, по служебной надобности. А служил он Богу.
      Батюшка Василий попал в Злоямовский район по собственному желанию лишь наполовину. В другую половину укладывались неприятности в епархии. Согревало лишь более чем полное наличие жены и детей (пятеро). Попадья Дуся легко удерживалась в такой глухомани сердцем принятой обязанностью подчинения суженому, человеку подневольному, подобно офицеру-пограничнику: там застава, тут приход...