- Но здесь все правда.
      - И на это у меня запасено, Фатали. Помню, о кавказских событиях повесть мне показывали, о сновидениях черкеса. Запретили. Военный министр прочел книгу и ужаснулся. Он указал на нее шефу корпуса жандар мов, сказав при этом, я сам слышал: "Книга эта тем вреднее, что в ней что ни строчка, то правда". А ведь вначале допустили. Думали извлечь из продажи, а государь, очень у нас мудрым он был, покойный, распорядился: не отбирать, а откупить партикулярным образом, дабы не возбудить любопытства, и - в архив-с.
      - А я у Никитича видел эту книгу.
      - Ну да, выпросил из архива Третьего отделения, знают ведь, что коллекция у него... - А сам же Кайтмазов и привез Никитичу.
      - Но ведь была амнистия, доколе?
      - Кстати, и я спросил о том же лично у самого министра.
      - Неужто у самого Тимашева?
      - А что? Он, между прочим, большой поклонник Радищева! И даже добился отмены запрета на его книгу! Чего ты улыбаешься?
      - Еще один Александр!
      Кайтмазов сразу не понял (но ведь знает!) и решил, что тот о царе. Похолодело внутри. Но нет, Фатали не посмел бы - и чтоб мускул на лице не дрогнул?! А о ком - Кайтмазов с мыслями не соберется, смутил его Фатали:
      - Ну и как? Привез хоть одну? - А Кайтмазов никак не выйдет из оцепенения. - С дарственной надписью Тимашева?
      - Фу, - отлегло. - "Привез"! Ты очень уж больно спешишь! И пойми: начало самодержавной власти, монархические учреждения, окружающие престол, авторитет и право власти, начало военной дисциплины составляют и доныне основные черты нашего государственного строя! - И смотрит на Фатали: мол, радуйся, что у тебя, хоть и чуть моложе, такой опытный наставник. - А вдруг бы на моем месте другой?!
      Но Фатали спешит к Шах-Аббасу: неужто неотвратима смерть? А каким удачным был вчерашний день, когда ничто не предвещало об опасном предсказании звезд, - пришли личные поздравления от английской королевы Елизаветы! Четырех персидских шахов пережила и все еще королевствует! Неужели и его, пятого, переживет эта вечная королева?
      А потом поздравления от испанского и португальского короля съела-таки Испания португальского гиганта, - вот оно, колесо фортуны! "Может, - думал Шах-Аббас, слушая поздравления, - времена такие наступили, чтоб во главе каждого государства сильный монарх? Елизавета, Филипп и он!" Но, кажется, в далеком-далеком прошлом была эта уверенность, это ликование, а не вчера!
      И ночь у Сальми-хатуи!... она, правда, капризничала: когда же привезут ей меха соболя и - горностая?! Но и в капризах своих Сальми-хатун была хороша.
      Да, послы от белого падишаха привозили меха. Еще при Узун-Гасане были привезены соболья шуба и три шубы лисьи, шуба горностаева.
      "Где же водятся такие звери, в каком государстве?" - спросил шах у послов, а те отвечали, что звери эти водятся в государевом государстве, в Конде и Печоре, в Угре и Сибирском царстве близ Оби, реки великой, от Москвы больше пяти тысяч верст, что земель у их царя много, в длину ходу двенадцать месяцев, поперек девять, "зачав, родит", - так же измерялось и Батыево войско: занимает пространство на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину (а шах послал для царицы тридцать миткалей без трех жемчуга, и в миткале - по тридцать зерен без двух).
      "Когда же?!" - не терпелось Сальми-хатун.
      А ведь впервые за семь лет правления пришли поздравления. А в первое время, когда разнеслись по миру вести о казнях Шах-Аббаса, именно они, англичане и испанцы, стали проявлять беспокойство, выразили опасение, не отразится ли, мол (??), на их отношениях (!). А их Филипп? Отравил родного брата! Убил - и все ради короны на голове! - родного сына! жену! "У вас бы мне поучиться, а еще с советами!" Ну да, жесток! Не первый и не последний! И поголовное истребление непокорных племен, - где бы кто ни находился из кочевого племени текелю (за то, что восстали!), - правитель обязан схватить и казнить, чтоб ни одного на земле не осталось! И что же?! Или монархи забыли: монголы громоздили поле сражения пирамидами из голов убитых, а строя башни, устраивали столбы из человеческих тел и обмазывали их глиной и известью.
      А когда султан Мехмет II, завоеватель Константинополя, а ведь недавно это было! приблизился к Бухаресту, он встретил на равнине перед городом двадцать тысяч турок, болгар, женщин и детей, посаженных на кол государем Валахии Владом-Дьяволом. И это возбудило в Мехмете II, вот что такое истинный монарх! не ужас, а восторг. "Как лишить такого человека его владений?" - воскликнул он. Тот же Влад-Дьявол любил пировать, окруженный трупами посаженных на кол людей.
      Или мы забыли, как Кинис, бан Темесварский, сподвижник Стефана Батория, после победы при Кенчер-Безе над нашими воинами, плясал с куском убитого турка в зубах?
      Истории известны полководцы, - к примеру, полководец арабского правителя Абдальмамка Гаджаджи, - которые с младенчества питались горячей кровью вместо теплого молока матери.
      А крестоносцы, эти образцы, так сказать, рыцарского духа, занимались людоедством, лакомились мясом молодых арабов и жарили детей на вертеле, и один из ваших архиепископов (ну да, ведь Шах-Аббас мысленно говорит с европейцами, возмущенными его жестокостями!) уверял, что не следует им ставить в вину людоедство: ведь ели они мясо еретиков!...
      А однажды, чтоб поразить послов (после победы над султаном), Шах-Аббас велел принести корзины, мешки из грубой кожи, - развязали и стали вытряхивать их, и на ковер посыпались отрезанные человеческие уши и носы, кровь на них почернела, и сразу запахло затхлой кровью.
      Северные соседи, слава всевышнему, молчали, ибо им своих жестокостей не счесть; английский купец проездом был, из Шемахи, для вывоза отсюда шелка сырца, а то ли чтоб шаху угодить, то ли правда: дескать, только и делают там, чтоб длиннющий титул царя вызубрить, повторив его вполне от начала до конца, тщеславясь тем, что титул царский длиннее титула королевы английской; такое требование производит иногда большие неприятности и даже ссоры с татарскими и польскими послами, которые не хотят употреблять название царя, то есть императора, и повторять в подробности весь его длинный титул, - рассказывал английский посланник, и записи свои он вручит вечной королеве, дабы она ужаснулась, прочтя о тиранической форме государства, далеко не сходной (!) с образом ее правления; "поступки их, напишет посланник, - в какой степени они тягостны и бедственны для несчастного угнетенного народа, населяющего эту страну, в такой же мере могут подать мне повод признать себя счастливым за истинно королевское правление Вашего Величества, ибо Вы повелеваете не рабами, а подданными, которые исполняют свои обязанности из любви, а не из страха" (?!).
      И об отце нынешнего царя, прозванного Грозным, говорил шаху посланник: во время прогулок или поездок царь приказывал рубить головы тем, которые попадались ему навстречу, если их лица ему не нравились, или если кто-нибудь неосторожно на него смотрел; приказ исполнялся немедленно, и головы падали к ногам его; и о массовых казнях - истреблении неугодных от чрезмерной мнительности и страха, впал в сильное подозрение, родившееся в нем вследствие худого положения дел, что изменники состоят в заговоре с поляками и крымцами.
      Но создалось впечатление, что Шах-Аббас насытился казнями, тем более что основные соперники были истреблены, кое-кто, правда, сбежал, но с некоторыми он справился и за пределами империи. Шах создал даже меджлисы поэтов, музыкантов, нечто вроде "вольного клуба". И дошло до него, что новый духовный глава шиитов Ага-Сеид, образованный малый, странно толкует Догмы Корана, мол, пророк Мухаммед повелевает мусульманам, не исключая и монархов, управлять, советуясь.
      И Ага-Сеид смеет говорить это, когда даже невысказанное сомнение, отразившееся во взгляде, жестоко подавляется. И шах нежданно пришел к идее "вольного меджлиса" - собрать людей и послушать, о чем они думают? Шаху открыться побоятся, а умному и образованному Ага-Сеиду - доверятся.
      Но сказано поэтом: "Говорящего воодушевляет слушатель". Еще куда ни шло, когда Ага-Сеид толковал туманные части Корана насчет многоженства, мол, Мухаммед ограничил четырьмя, но и это разрешение обставил условиями: "Если не можете делить ровно свои чувства между женами, берите только одну". А возможно ли делить? Нет! Вот и получается, что многоженство противно духу Корана.
      Молва об изъянах Мухаммедовой веры идет по миру, и надо пресечь ее, думал Ага-Сеид. И доказать, что ислам лучше христианства и иудаизма. Что? Рабская доля женщин? - Ага-Сеид вздохнул, и печаль отразилась на его лице: "Вы напрасно думаете, что положение женщин по исламу печально. До пророка арабы на женщину смотрели как на исчадие ада, низкую тварь, дьявольское порождение. Девочек, случалось, живыми зарывали в землю. К этим невеждам Мухаммед обращается в Коране так: "О люди, бойтесь Аллаха, который сотворил вас" - и мужчин, и женщин - "из одного и того же вещества". Это ли не проповедь равенства между женщинами и мужчинами?!
      Накануне у шаха был главный молла: необходимо упрочить в народе авторитет властелина, укрепить мысль о священном происхождении династии Шах-Аб-баса - Сефевидов, прочертить его родословную со времен пророка Мухаммеда. Прежде главный молла пришел посоветоваться с Ага-Сеидом. "Культ шаха и без того велик, - заметил Ага-Сеид, - к чему еще родословная? Есть в мире ученые мужи, и они в душе будут посмеиваться над нашей родословной, рассчитанной на темную массу!" - "Но, создавая культ, - возразил главный молла, - мы, приближенные шаха, обезопасим и себя!..." Как-то между слов главный молла проронил фразу о том, что, дескать, есть люди, ваше величество падишах, которые скептически относятся к идее родословной! Кто? Ага-Сеид! А тут еще упрямство Ага-Се-ида: не назвал имя презренного раба, несомненно агента турецкого султана, спросившего в вольном меджлисе о спорах между суннитами и шиитами на право владения Багдадом. В следующую минуту Ага-Сеид, может, и назвал бы имя христианина или иудея, но было поздно - шах и сам не помнит, как вонзился в грудь Ага-Се-ида тонкий, как стебель, клинок... Меджлис был разгромлен.
      И чего это он вспомнил об Ага-Сеиде?! Ах да: если был бы он жив, непременно подсказал, как обмануть звезды, предсказавшие гибель венценосцу.
      А какой накануне был прекрасный день! После английского и испанского посланников был созван меджлис поэтов в честь Шах-Аббаса: читали оды. Семикратный рефрен возносил трон, и меркли семь планет пред славой шахиншаха (обыгрывали седьмой год его царствования). Семижды семь бейтов-двустиший единой рифмой воспевали Сулейманову мудрость и Рустемову мощь шаха. "Аллах мой, - прослезился он, - как меня любят мои поэты! Удивительно устроен мир: чем больше слез и крови проливаешь, тем больше любят тебя! А все потому, что казнил ради блага царства!"
      Сладкоречив ласкало, но строки, прожужжав над ухом, улетали.
      И с такой силой вдруг потянуло к Сальми-хатун, что шах оборвал царя поэтов. С другими женами нетерпелив, лишь голод и его утоление, а с нею не любит спешить. Другая, застигнутая врасплох, и не поймет сразу, что же произошло: влетел, сразил, и только шея горит от колючих усов, - почему не дал знать заранее, как это обычно делается, через главного евнуха?!
      Поди разбери, какая сила потянула его в покои голубые, а не оранжевые или серебристые, и не к индианке или грузинке, а к румийке или еврейке. Или к розовощекой, белой-белой, с синими глазами, светящимися и в ночи, славянке. Есть и голландка, подаренная почему-то турецким султаном, - долго думал шах над разгадкой столь таинственного символа, а есть, несомненно, какой-то знак; но и не разгадав, в долгу не остался: тот ему христианку, к которой и не знаешь, как подступиться, а он султану - турчанку, напомнить об удачном набеге (а тут и разгадка: мол, владения султана простираются до неведомых шаху земель). И конечно же в гареме шаха немало персиянок, и среди них самая желанная - Сальми-хатун. Неведомо, чем прельстила. Обычно утолит - уйдет или задержится из любопытства: чуждых кровей, веры и языка познаем и эту! А у Сальми-хатун на всю ночь. И никакие мировые события не оторвут от нее. А.в минуту, когда кажется, что именно это - и ничего более не надо, - готов и от трона отречься.
      Нечто подобное было у шаха и в пору террора - с персиянкой; испугало его чувство, когда показалось, что она власть над ним заимела, тянет к ней, и чувство это расслабляет, сладостно до слез, готов любое ее желание исполнить, но, к счастью, она молчит! А если заговорит? А однажды в разгар дня, когда везир докладывал о положении на юге страны, где по наущению афганцев был поднят мятеж, а тут же рядом, дожидаясь очереди, чтобы рассказать, как была подавлена эта неслыханная самонадеянность черни, стоял командующий, Шах-Аббас прервал везира и удалился к ней. И пробыл у нее допоздна. А в зале его дожидались! И он, презренный, еще смеет мечтать о великой державе?! И Шах-Аббас в гневе задушил персиянку, самим дьяволом подосланную к нему, чтобы воля царя была мягче воска.
      А Сальми-хатун и умна! Вот и теперь, перед рассветом, он в который раз потянулся к ней, а она: "Усни, мой шах, завтра тебе решать судьбу преданного тебе народа!" И ей бы, подумал, засыпая, шах, учредить титул; но какой? Может, "Солнце царства", "Шамсуль-Салтане"? Это было бы впервые в истории Востока: титул женщине!
      ЗВЕЗДЫ ПРЕДСКАЗЫВАЮТ ГИБЕЛЬ
      И тут у дверей послышался шорох, чьи-то шаги остановились у покоев Сальми-хатун. Шах вскочил, схватившись за кинжал.
      - Эй, кто там? - В дверях со свечой в руке стоял главный евнух Мюбарек. - Что еще? - нахмурился шах, встревоженный столь нежданным появлением евнуха. Поистине случилось невероятное, если евнух осмелился, не дожидаясь утра, потревожить шаха.
      - Мой шах, - низко поклонился Мюбарек, - главный звездочет только что прибежал ко мне и запыхавшись сказал, что немедленно хочет удостоиться лицезрения его величества царя царей вселеннн...
      - Короче! - оборвал его шах.
      - ...видеть вас по весьма важному делу.
      На первый взгляд расположение звезд казалось благоприятным: благодетельные Солнце и Юпитер шествуют в созвездии Рака, полонив Марс. И Сатурн, не менее вредная, чем Марс планета, находится в созвездии Скорпиона и потому не в силах прийти на помощь пленнику, а Меркурий, планета изменчивая, - в созвездии Льва, в доме тоже счастливом, и потому от него никаких козней ждать не приходится... Но не спеши с выводами, говорил учитель, подумай еще. Да, действительно Марс пленен, он в осаде, но Меркурий-то и от Солнца далек и потому болен, а болезнь Меркурия предвестник насильственной смерти! Венера могла бы помочь обессиленному болезнью Меркурию, но между ними - Солнце, и лучам Венеры никак не пробиться. А кто господствующая планета гороскопа? Луна! Ведь она живет в созвездии Рака, стало быть, Солнце и Юпитер у нее в гостях. Но хозяйка, находясь рядом с Солнцем, близится к полному своему уничтожению и потому обессилена!
      Звездочет уловил коварство звезд и за обманчивым хитросплетением планет, сулившим, казалось бы, счастье, разглядел истинный смысл - смерть венценосца! Нельзя медлить! до рокового сближения Марса и Сатурна, когда обрушится удар на венценосца, остаются две недели! Очи царства, "Эйнуд-Салтанэ", этот титул дал звездочету шах за его могущество, заспешил к шаху. Но какая сила надобна, чтоб уста вытолкали слова о фатальной гибели! Может, подождать до утра? Он вернулся, еще и еще раз подсчитал и прочертил ход звезд, заглянул в новейшую астрологическую таблицу Улугбека: никакой ошибки! Раздумывать некогда - шах всемогущ, и он найдет способ!
      И только тут Очи увидели, что шах - такой же смертный, как и он, Садрэддин; шах побледнел, но звездочет не смеет это заметить, голова его низко опущена, и он смотрит на свои загнутые кверху острые носки чувяков, видит кончик торчащей белой бороды. И только сейчас дошел до звездочета ужас его положения: мало ли случаев, когда за дурные вести казнили?! Ты свободен, иди!
      Так и не разгибаясь, поплелся к выходу.
      Шах смотрел на светлеющее небо: за что?! и теперь, когда жить да жить ему на радость народу, крепя мощь! Дай ему срок - и он вернет Багдад! Укрепится в Ара-бистане, Туране, Индостане!... Может, звездочет ошибается? Но астрология - династическая профессия звездочета, ведет свой род чуть ли не от Абу-Али-Сина.
      И шах приказал немедленно вызвать доверенных людей (тут-то пожалел, что нет в живых Ага-Сеида!): везира, военачальника, казначея и главного моллу. Если не помогут - отрубить им головы и призвать новую партию ханов, на сей раз титулованных.
      Прошли закалку на верность многие, особенно эти четверо, которых ждет Шах-Аббас.
      У военачальника он отнял его самую красивую жену, - она ему понравилась, и тот уступил. А ведь из-за нее военачальник рисковал жизнью, ворвался во дворец к турецкому вельможе и увидел в углу испуганную девочку, созревшую для утех; еще не обидно, если бы шах взял ее себе, - так нет же, он унизил военачальника, отослав ее в дар турецкому султану (в ответ на голландку!); и вручил султану сам военачальник. И рабы доказывали, кто как мог, свою верность. Военачальник, он же министр по делам безопасности шаха, предотвратил покушение, а стрелу, которой неизвестный пытался убить Царя Царей, на память шаху вручил: наконечник обмазан ядом гюрзы. Сидел, врагом подосланный, в укрытии, нечто вроде бойницы в крепостной стене, и ждал, когда выедет на своем белом коне Шах-Аббас. "Гяур?" - "Да нет же! Свой, наш, шиит!" Куда тянулись нити: родственные? дружеские? кто просто здоровался, как и положено мусульманам: сколько на дню встретятся - столько и здороваются; и к кому привела нить - казнь. А злодея убила собственная же стрела. Дорога, по которой любил ехать шах, вдруг оказалась опасной: вырыта (за ночь, что ли?) глубокая яма, а на дне - острые камни; и укрыта, спрятана яма так искусно, что не разглядишь. И опять же первым министр шаха узнал.
      Шах-Аббас, как-то обходя караул собственной конной охраны, в которой служил и сын везира Ашраф-хан, уловил в его взгляде недобрый огонек, и конь его ("Научись управлять им, когда шах устраивает смотр!") перед шахом сильно головой мотнул... Ашраф-хан побледнел, и этого было достаточно, чтобы шах объявил везиру об изменнических планах его сына. Везир залепетал невнятное, но тут же, понимая бессмысленность возражений, осекся и уже в следующий миг, выказывая верность господину, произнес, надеясь на снисхожденье: "Вот тебе мой меч - отсекай голову изменнику!" И этим же мечом палач казнил сына везира - Ашраф-хана, и невдомек отцу, что история с изменой сына всего лишь испытание на верность; и затяни он свой неуместный лепет - перестать ему быть главным советником; а случится, и в первом неудачном багдадском походе сын самого шаха попадет в плен к туркам, и он обменяет его на турецкого туменбая, и прикажет в назидание воинам казнить: "Уж если сын, - скажет шах знаменитые свои слова, - оказался предателем, не ждать успеха от похода!" И эти его слова войдут в историю: "Пусть покарает сына мой меч!"
      И поскакали гонцы, гулким топотом коней вздымая пыль, белеющую в рассветный час, чтобы немедленно доставить к шаху партию советников.
      И вот уже скачут они во дворец.
      "Может, новая война?" - думал везир. Но ведь вчера еще, слушая поэтов и музыкантов, шах был весел и ничто не говорило о его намерении затевать новую войну. А главный молла ночью плохо спал: думал о способах обращения в шиизм иноверцев. Казначей был, как всегда, бодр, - благодаря его усилиям казна ломится от богатств; а деньги - и власть, и армия, и оружие; шах наметил широкую программу созиданий в стране, расширяет гавани в портах Персидского залива, куда входят корабли далекой Англии, Португалии и Испании, благоустраивает дороги, строит мосты, караван-сараи, чтоб облегчить участь паломников, которые устремляются из Индостана в Багдад (и лазутчики!) на поклонение шиитским святыням, - Багдад незаживающая рана, шах непременно вернет Багдад! А военачальник считал, что за него думает шах, и ехал к нему, ни о чем не печалясь.
      Известие было ошеломляющим. Им даже разрешено в присутствии шаха сесть, что делается при крайне ответственных заседаниях (?).
      - Что ж ты посоветуешь, Опора царства, мой Азидуль-Салтанэ?! - начал шах с везира.
      - Преданность ничтожнейшего раба, наш великий царь царей... - вовремя осекся, чтоб не сказать "вселенной": не надо напоминать о звездах! благородные предки шаха по безграничной доброте своей назначали везирами людей недалеких.
      - Вот и докажи, на что способен!
      - Мой шах, - это конец, подумал везир, - не было случая, чтоб ничтожнейший раб твой... но как предотвратить движение звезд, убей меня, мой шах!... - хоть раз мужчиной быть!
      - А что посоветуешь ты, Меч Царства, мой Сейфуль-Салтанэ?! - обратился шах к военачальнику.
      - Победоносное войско твое еще сотрясет мир, дай срок, и султан...
      - Поздно! Он сожрет вас, когда меня не будет!
      Военачальник уставился на шаха, от натуги лопнут вены на шее, пот будто бородавки.
      - Может, мой шах, - еле слышно говорит казначей, Помогающий Царству, Насрус-Салтанэ, - звездочет ошибся в расчетах, я готов ему помочь!
      А шах уже смотрит на главного моллу:
      - Ну, Вера Царства, мой Этимадус-Салтанэ?!
      "Неужели шах забыл о моем генеалогическом древе?!" Но молла ухватился за мысль казначея: пришла пора рассчитаться со звездочетом, этим выскочкой, будто он один служит шаху!
      - Мой шах, видано ли, чтоб, указав яд, звездочет не знал противоядия?! Если он мудр и учен, пусть найдет средство от беды, которую предсказал!
      Звездочет знал, что за ним еще придут, и лихорадочно листал астрологические книги. Но ни в астрономических таблицах аль-Баттани, ни в космографическом труде "Жемчужина чудес и перл диковинок" Сираджэддина Абу Хафс Умар ибн аль-Варди, даже в такой многомудрой книге, как "О небесных движениях и свод наук о звездах" Ахмеда ибн Мухаммед ибн Касир аль-Фаргани, - нигде не указано средств!
      И он, дабы отвратить от себя беду, придумал длинную речь в защиту астрологии.
      "Да, - скажет он, - звезды управляют судьбой людей, а Аллах управляет звездами. Нелепо думать, что Аллах создал небо и звезды без пользы для мира. Небо - часы для года, месяцев и дней. Но для этого было бы достаточно Солнца и Луны, к чему остальные пять планет? Сатурн медленный, Юпитер блистающий, прекрасная Венера - подруга Солнца, звезда вечерняя и утренняя, Марс и Меркурий?! И остальные звезды - неподвижные в своем облике? Или они не влияют на людей? Солнце меняет времена года, фазы Луны увеличивают и уменьшают головной и костный мозг животных, древесные соки, тело раков и улиток. Встреча Венеры и Марса вызывает дождь, а Юпитера и Меркурия - бурю и непогоду. Когда планеты в знаках неподвижных звезд, их действие усиливается, ибо звезды подобны женщинам и сами по себе бесплодны, если не оплодотворены планетами".
      И он напомнит шаху о недавнем наводнении, которое тоже предсказал: когда планеты влаги соединились в созвездии Рыб, грозившем новым потопом, президент Тулузы даже построил Ноев ковчег. И о небывалой засухе, когда Сатурн и Марс соединились в знаке Весов, а Солнце и Юпитер - в знаке Льва.
      "Разве не помнит шах о недавней чуме, которую предвестили звезды, Сатурн и Юпитер сошлись в знаке Льва вблизи туманных звезд Рака, что еще Птолемей считал предвестником мора?" И он, звездочет, предсказал чуму! А разве не влияет расположение звезд в момент рождения человека на соотношение в нем долей четырех элементов: огненного, холодного, сухого и влажного, от чего зависят темпераменты и характеры, болезненные задатки? Еще Арастун-Аристотель говорил, что тело, рожденное во время соединения Солнца и Луны, слабеет и недолговечно, в особенности если Луна идет навстречу Солнцу. Опытные повитухи и матери особенно беспокоятся о таких детях, и понятно почему: Луна управляет соками новорожденного, и если она не вливает своего света в тело, то соки в нем иссякнут, и ребенку суждены чахотка или проказа, а если при этом Сатурн и Марс вливают в тело свой яд, то ребенок проживет недолго.
      Все жидкие части тела - кровь, головной и костный мозг - прибывают и убывают в зависимости от Луны. Но влияние Солнца и Луны усиливается или слабеет в зависимости от остальных пяти планет. И разве не соответствует каждая часть тела особой планете? Сердце -Солнцу, мозг - Луне, печень Юпитеру, почки -Венере, селезенка, скрывающая в себе черную желчь, Сатурну, желчный пузырь - Марсу, легкие - Меркурию?"
      Но станет его слушать шах! И точно.
      - Как осмелился ты грозить мне бедою, - не дав опомниться звездочету, разразился гневом шах, - и не обмолвиться ни словом о средствах борьбы?!
      - мЯ думал, мой шах!
      - Говори!
      - Дай срок!
      - Палач! - и в мгновенье из-под земли вырос палач с мечом за поясом и веревкой в руках: рубить или вешать?
      - Уведи изменника и отруби ему голову!
      "Если его казнят, не миновать казни и нам!" И военачальник пал на колени:
      - Шах, кто же выручит нас из беды, если этому презренному ишаку, достойному смерти, отрубят голову?! Пусть подскажет, а потом и казни!
      Но тут вошел главный евнух и доложил о старейшем звездочете Мовлане. Неужели еще жив этот астролог, служивший чуть ли не Длинному Гасану?!
      ЗВЕЗДЫ ОБМАНУТЫ
      - Старческой немощью я обречен, мой солнцеликий шах, - Мовлана часто-часто задышал, - проводить остаток жизни в одиночестве. Но неблагоприятное расположение звезд принудило меня поднять старческие кости и предстать пред вами, мой шах! Через пятнадцать дней планета Марс...
      - Знаю! - прервал его шах.
      - И о созвездии Скорпиона?
      - Да!
      - Хвалю, хвалю ученика! Но неужели вы знаете и о том, как отвратить беду?
      - Это я хочу услышать от вас, Мовлана!
      - Да, вряд ли кто подскажет! Звездочеты пошли нынче неопытные, не то что в мое время! Мой учитель, бывало...
      - Мовлана, вы хотели подсказать! Я жду!
      - Запаситесь терпением, мой шах, ибо то, что я предложу, ни в одной книжке не прочтете. И нет на земле человека, кроме меня, кто бы подсказал. Рок фатален, его не избежать, но рок слеп, и от него можно спастись. Мой шах, в эти злополучные дни, но не позже чем завтра, вы, Шах-Аббас Великий, должны отказаться от престола...
      - Что ты говоришь, Мовлана?! - Шах подскочил, и все вздрогнули.
      - Имейте терпение, мой шах! Да, отказаться от престола, передав трон какому-нибудь преступнику, достойному смерти, и удалиться с глаз, пребывая в неизвестности. Когда разрушительное действие звезд разразится над головой грешника, который в это время будет полновластным шахом, вы вновь займете свой трон и будете царствовать в полном счастии и здравии во славу нашего могучего отечества! Но рок начеку. Народ должен считать грешного злодея подлинным шахом. Необходимо также расторгнуть брачные узы со всем женами, и с теми из них, которые согласятся стать женой простого смертного Аббаса Мухаммед-оглы, можно будет заключить новый договор.
      Все молчали: хвалить? а вдруг шах не одобряет? хулить? Но шах заметно повеселел, и все стали хвалить Мовлану - его находчивость и стратегический ум. Да, но где найти такого человека?! Чтоб, во-первых, был нечестивцем, достойным смерти, и чтоб, во-вторых, став шахом, не казнил их всех?!
      Шах обратил взор к везиру, и тот сразу:
      - В стране нет недовольных, мой шах! Все славят тебя! - И, уловив сомнение во взгляде шаха, добавил: - Может, один-два презренных отщепенца, - во взгляде шаха недоумение, и везир поправился: - Но и тем мы оторвали головы!
      А шах смотрит на военачальника, вспомнив, что он к тому же министр по делам безопасности престола.
      - Есть у меня один на примете, мой шах, мы ведем за ним наблюдение.
      - Почему не докладывал прежде?
      - И очень хорошо поступал, мой шах! - осмелел Мовлана, чувствуя себя героем дня. - Кого б тогда мы на трон посадили?
      - Грешник, которых свет не видел! Появился здесь недавно.
      - То-то я думаю, где у нас взяться нечестивцу?! Откуда он?
      - Кажется, из Гянджи.
      - Быть не может, чтоб с родины шейха Низами Гянджеви!
      - А может, из Шеки?
      - Это возможно! (Знал бы, вспомнил о Фатали, нокак в такие дали взором проникнуть?) Ну, так кто же он?
      - Прибыл к нам с армянскими ремесленниками.
      - А может, армянин?
      - Нет, нет, чистокровный шиит! Юсиф его имя!
      - И что же он?
      - Хулит бескорыстных служителей исламизма! Будто обманываем народ, вдалбливая ему в голову повиновение и послушание. Утверждает, что все должностные лица начиная с сельского старшины и кончая самим венценосцем, тираны!
      - И он до сих пор не казнен?! Чем же занимается твое министерство безопасности?
      - Я хотел разом обезвредить всю его шайку! Но кара звезд...
      - Что еще говорит этот Юсиф? - перебил военачальника шах.
      - Он считает, что каждый сам по себе аллах.
      - Аллах? О боже! - расхохотался шах, и, подражая повелителю, захохотали все; лишь Мовлана, по рассеянности упустив, о чем шла речь, не понял, отчего все так дружно хохочут.
      - Я осмеливаюсь думать, - решил сказать решающее слово Мовлана, - что шекинец Юсиф это и есть тот человек, которого заждались в аду. И благодарение судьбе, что хоть один негодник нашелся в нашей избранной аллахом стране! Ему суждено стать лжешахом и погибнуть от разрушительных действий звезд.
      Тут же был составлен шахский указ о присвоении Мовлане титула "Солнце царства" ("Шамсуль-Салтанэ"); идея возникла сегодня, и титул мыслился как женский, но судьба распорядилась иначе, - для Салъми-хатун (и шах поспешил к ней) он придумает новый. Но этого не случится, как не успеет и Мовлана получить шахский фирман, - слишком разыгралась сегодня фантазия у Мовланы; вздумав тягаться со звездами, он сместил могущественного шаха, возвел на престол лжешаха, предначертал его гибель и адские муки: в келье, всеми позабытой, ждал Мовлану, кто бы вы думали? сам Азраил, ангел смерти.
      А на следующий день собрались во дворце министры, вельможи, сановники, ученые, потомки пророка сеиды, чиновники.