Мы посмеялись, доели картошку и пошли на ручей мыть посуду. И поняли, что не такая уж это беда, что мы тут застряли. Даже наоборот. Место очень красивое. Деревня Пеньки веселая. В пруду все время караси с удочек срываются. А совсем рядом – старинный монастырь, полный загадок и тайн.

Когда мы вернулись, папа и дядя Федор наворачивали картошку и хвалились, сколько бы они наловили карасей, если бы…

– Подсекаешь слабо, Саныч, – ворчал дядя Федор. – Карась – рыба не простая, он только ловкому рыбаку дается.

– А ты много подсек? – спросил папа.

– Не считал, – отмахнулся дядя Федор. – Но поболе твоего.

– А где рыба-то? – спросил Алешка, заглядывая в пустое ведро.

– В пруду, – сказала мама. – Отныне и навеки.

– Не преувеличивай, – обиделся папа. – Все хорошее еще впереди.

У дяди Федора научился.

– Зато поспали хорошо, – поддержал его дядя Федор. – А я вот долго не засыпал. Все мечтал. О новой машине.

Эти мечты у дяди Федора – постоянные. В нашем доме, а может – и во всем районе, дядя Федор самый лучший автомеханик. А свою машину никак в порядок не приведет. Все у него времени не хватает. Потому что он всем другим водителям без конца помогает. Как во двор ни выйдешь, дядя Федор то под чьей-нибудь чужой машиной лежит, то из-под капота попой торчит. И главное – всем бесплатно машины ремонтирует. Как он говорит, из любви к искусству.

А дядей Федором его прозвали за доброту и простодушие. И за то, что все время ходит в шапке с ушами. Одно ухо у нее висит, а другое вверх задралось. В общем, здорово на симпатичную дворнягу похоже. Но, конечно, Шариком его называть неудобно, а «дядя Федор» прижилось.

В общем, он очень хороший человек. Только вот рыба у него все время с крючка срывается.

Тут мама все мечты прервала, дала нам пустое ведро из-под яблок и велела отнести его в деревню.

– Там коза, – попытался упереться Алешка.

– Она уже давно в самые дальние леса убежала, – сказала мама. – Как только узнала, что ты здесь объявился.

Мы взяли ведро и, как послушные дети, пошли по тропке в деревню Пеньки. А как только скрылись от маминых глаз, сразу, как непослушные дети, свернули к монастырю, который здорово нас привлекал своими тайнами. И романтической стариной, как сказала бы мама.

…В этот раз монастырь нам еще больше понравился. Всем своим видом. Он, хоть и был разрушен веками, все равно красовался своей мощью. Толстенные и высокие стены, угрюмые башни с бойницами, из которых выглядывали не пушки и всякие самострелы, а кудрявые приветливые березки, которые неизвестно на чем там растут.

– Во! – сказал Алешка. – Попробуй такую крепость взять, да? Просто так на стену не залезешь, а уж когда в тебя стрелы летят и кипяток на голову льют… Ты бы полез?

Мы согласились – что да, не полезли бы. Но тем не менее, войдя в ворота, заглянули в боковые ходы воротной башни.

Там шли наверх крутые, развалившиеся ступени, заваленные обломками камней и какими-то железяками.

Недолго думая, мы полезли по ступеням. Они уже все расшатались и гулко постукивали под нашими ногами.

На самом верху у этой воротной башни была площадка, огражденная каменными зубцами. И здесь тоже березки росли. И ящерицы на зубцах грелись.

– Здорово, да? – сказал Алешка, когда мы подошли к самому краю и стали обозревать окрестности.

Вокруг, во все стороны и во все дали, лежала земля древней Смоленщины. Кругом были просторы. Леса, поля, деревни. Блестели под солнцем изгибы рек. Сверкали пруды и озера. Тянулось невдалеке неутомимое шоссе, по которому бежали и бежали всякие машины.

Кругом было безлюдье… Но не во дворе монастыря. Мы вдруг услышали какой-то стук и, повернувшись, увидели, как неизвестно откуда появился человек в черной куртке с капюшоном на голове.

– Черный монах! – шепнул Алешка и присел за каменным зубцом.

Я тоже пригнулся и стал наблюдать.

Человек в черной куртке, откинув на спину капюшон, вытащил из кармана блокнот и стал, поглядывая по сторонам, что-то в нем рисовать и записывать.

– Шпион? – спросил меня Алешка.

Ну да – шпион. Тоже мне, объект для разведки – старые развалины. Я об этом нашептал Алешке в ухо. А он мне в ответ:

– Ну и что? Может, он здесь старинный клад ищет? И на свою родину его увезет? Нет, что ли?

Тем временем неопознанный «шпион» стал замерять рулеткой разбросанные камни и записывать замеры в блокнот. Ну уж камни-то он на родину не потащит…

Я неосторожно переступил с ноги на ногу, со стены сорвался камушек, шмыгнул между зубцами и звонко упал вниз. Черный монах поднял голову и спросил:

– Ну и что?

Мы, затаившись, промолчали. А потом все-таки выглянули из-за зубцов.

– Нашли что-нибудь интересненькое? – спросил незнакомец. – А я нашел. Спускайтесь – покажу.

Вид у него был вполне безобидный. На шпиона не очень похож. Узенькая бородка с редкой сединой, очки на кончике носа и веселые глаза. Впрочем, как выглядят шпионы, мы все равно не знали, не видели их живьем ни разу. Ни одного.

Мы спустились в монастырский двор и подошли к незнакомцу.

Он с интересом оглядел нас поверх очков и сказал, слегка наклонив голову:

– Афанасий Ильич. А вас я уже знаю по именам. Дима и Алеша, верно?

– Откуда вы знаете? – насторожился Алешка, подозревая все-таки в нем шпиона.

– От вас самих. Вы так звонко перекликались…

– А чего вы нашли? – спросил я.

– Много чего! – Он снял с плеча сумку и раздвинул «молнию». И стал доставать свои находки.

Ничего там особенного не оказалось, на первый взгляд: какие-то камешки, черепки, железячки. Но у нашего нового знакомого блестели глаза и даже подрагивали пальцы, когда он перебирал свои «сокровища».

– Вот это, – он показал нам замысловатый черепок с загогулинкой, – это фрагмент глиняной кружки. Лет четыреста ей, не меньше.

– Я таких фрагментов, – пренебрежительно сказал Алешка, – сто штук вам на свалке наберу. Даже поновее, чем четыреста лет.

Но Афанасий Ильич только снисходительно улыбнулся.

– А вот это, – и он протянул Алешке круглый черный камень, величиной с теннисный мячик, – это настоящее пушечное ядро шестнадцатого века, кованое.

– Булыжник, – поморщился Алексей и, принимая камень, едва не уронил его мне на ногу – такой он оказался тяжелый.

– Чугун, – пояснил Афанасий Ильич. – Я это ядро из западной стены выковырял. О чем это говорит? – и он ткнул Алешку пальцем в грудь.

– О чем, о чем? – проворчал Алешка, возвращая ядро. – Что стены из ядер строили, что ли? Чтобы покрепче были…

Афанасий Ильич улыбнулся. Улыбка у него хорошая была – снисходительная такая, но не обидная. От такой улыбки дураком себя не чувствуешь.

– Это говорит, ребята, о том, что монастырь в далекие времена подвергался осаде. Враги обстреливали его из пушек, вели подкопы под стены и взрывали их бочками с порохом, шли на приступ… Вы вообще-то знаете, что такое монастырь?

– А как же! – заносчиво похвалился Алешка. – Это государство в государстве. Там монахи живут. Богу молятся. Промыслы всякие…

Афанасий Ильич внимательно и даже с некоторым почтением посмотрел на него:

– Откуда такие сведения, коллега?

– Из разных источников, – уклонился Алешка от прямого ответа, чтобы не подвести папу – вдруг эти самые сведения не соответствуют действительности.

– В целом ты прав, – согласился Афанасий Ильич. И достал еще одну реликвию, бережно завернутую в мягкую чистую тряпочку. – Самая главная находка, – пояснил он и, развернув тряпочку, показал нам большой красивый медный крест, весь позеленевший от древности. – Не исключено, что этот крест носил на груди сам настоятель монастыря.

И еще он показал нам два здоровенных гвоздя. Очень необычных. У них были мощные квадратные шляпки, и сами гвозди в сечении тоже были квадратные. Ну очень старинные…

Мы уселись на теплый гладкий камень, согнав с него пригревшихся на солнышке ящериц, и Афанасий Ильич, набив и раскурив трубку, стал нам рассказывать про монастыри. Хотя мы об этом его и не просили…

Глава V

«ПРЕДАНЬЯ СТАРИНЫ ГЛУБОКОЙ…»

Афанасий Ильич не был никаким шпионом и никаким археологом. Он был архитектором, знатоком старинных зданий и сооружений и специалистом по их восстановлению и реставрации.

Сюда, на землю древней Смоленщины, он приехал, чтобы составить описание монастыря и подготовить свои научные соображения по его восстановлению. Потому что этот монастырь, заброшенный и полуразрушенный, представлял собой необыкновенную историческую ценность. Он был типичным монастырем – крепостью на смоленской земле и ограждал всю Русь от всяких нашествий с Запада: от литовцев, поляков, шведов и других завоевателей. Недаром город Смоленск, обнесенный высокой стеной, издавна называли «ключом государства Московского». Он стоял на пути всяких интервентов, с самой глубокой древности и до наших дней.

– Ведь не случайно, – говорил, попыхивая трубкой, дядя Афоня, – монастырская архитектура чаще всего была крепостной. Высоченные стены, почти в пятнадцать метров; крепкие, толстые. У основания они достигали пяти метров толщины, представляете?

– Ага, – сказал Алешка. – У нас в Москве самая большая комната как раз пять метров в длину.

Это он хорошо запомнил, когда еще совсем мальцом мечтал достать где-нибудь небольшого динозаврика. Но папа его быстренько разочаровал. Он сказал, что пять метров – это даже на один динозаврий хвост маловато.

– …А башни строили, – продолжал архитектор, – высотой в тридцать метров. Это десятиэтажный дом!

– Знаем, – сказал Алешка. – Уже полазили, по зубцам попрыгали. Только они что-то не крепкие, шатаются. От старости, наверное.

– А вот и нет! – воскликнул Афоня. – Вы думаете – что?

– Что мы думаем? – спросил недоуменно Алешка.

– Вы небось думаете, что зубцы на стенах и башнях нужны были при обороне только для того, чтобы за ними стрелки прятались, да?..

Да, подумал я, не белье же между ними сушиться вешали.

– А вот и нет! – Архитектор увлекся рассказом, как ребенок, даже трубка у него погасла. – Зубцы эти нужны были на самый крайний, критический случай. Представляете, нападающие преодолели обстрел, перебрались через глубокий ров у самой стены и ринулись на приступ. – Он вскочил и, размахивая трубкой, стал прямо-таки изображать этот самый приступ. – Они приставляют к стенам штурмовые лестницы и лезут наверх, как муравьи. Прикрываясь щитами от стрел и камней, а то и от кипятка, которым нещадно поливают их защитники крепости… Врагов все больше и больше. Они облепили все стены и лезут все выше и выше. Иные уже добрались до самого верха, до гребня стены; кричат, визжат, машут саблями…

Мы сидели с Алешкой, как в театре, на сцене которого очень образно дядя Афоня разыгрывал сцену осады старинной крепости. Здорово у него получалось. Мы даже на всякий случай отодвинулись подальше, чтобы он в пылу боя не зацепил нас своей трубкой, которой размахивал, как острой саблей с окровавленным клинком.