Представительный мужчина расхаживал по комнате, тиская в потной руке телефон. Упитанный ротвейлер суетился вокруг, путаясь под ногами. Хозяин то и дело сердито отпихивал его ногой.
      – Геннадий Витальевич! - оскорбленным тоном говорил мужчина.- Я не могу позволить, чтобы меня грабили.
      – А я,- пробубнила трубка,- не могу перетрясти весь рабочий класс Ленинграда только потому, что вам этого захотелось! И я не понимаю, на чем базируется ваша уверенность, что грабитель - не переодетый боевик конкурента?
      – На моем чутье,- сердито буркнул мужчина и пнул ротвейлера в бок.- На моем носе.
      – Нет,- сказала трубка.
      – Что нет? - переспросил мужчина.
      – Нет, это значит, что ни мое ведомство, ни я сам, ни мои смежники не станем заниматься глупостями. Однозначно.
      – Вы мне не верите! - воскликнул мужчина.
      – Вам - верю. Вам, но не в вашего рабочего-террориста.- Возразила трубка.- Могу возместить ущерб.
      – Обойдусь,- проворчал мужчина.- Всего хорошего, Геннадий Витальевич! Кинули нас,- грустно сообщил он ротвейлеру.- Ну и хрен с ним! Гулечка! - крикнул он.- Как там покушать? Мы с Козырем кушать хотим!
      – Коз-зел! - со смаком произнес Чума, швырнул трубку и добавил что-то по-своему, выругался.
      – Шифер? - уточнил Васек.
      – Ну! Коз-зел!
      – Бабки по новой требует?
      Чума, играя желваками, популярно объяснил, куда и каким образом может идти Шифер.
      – Ко мне тоже подъезжал,- поделился Васек.- Но я не лох. Взял, значит, взял.
      И киздец.
      – Во! - воскликнул Чума.- В цвет. Как будто один Шифер дурь толкает! Как будто я, в натуре, поставщика не найду!
      – В шесть секунд,- согласился Васек.- И подешевле возьмешь. Но мне интересно, кто ж это рискнул здоровьем на нас наехать? Любопытно мне.
      – Вот и займись,- сказал Чума.- Побазарь с кем надо. Так дела не делают.
      – Опять те же пульки,- заявил майор Чувало, протянув коллеге акт экспертизы.- Характернейший почерк.
      – Восемь плюс два получается десять,- произвел блестящий арифметический расчет его коллега.- Профессионал.
      – Профессионал, который пользуется одним и тем же стволом? - усомнился Чувало.
      – Ствол - минус,- согласился собеседник, тоже майор, но с более прозаической фамилией Иванов.- Отсутствие свидетелей - плюс. Точность стрельбы - тоже плюс. Прикинь, ни одного лишнего выстрела.
      – Неверно,- возразил Чувало.- У двоих - ранение в руку.
      – Еще один плюс! - с удовольствием произнес Иванов.- В обоих случаях убитые пытались использовать оружие.
      – Резонно,- кивнул Чувало.- Свидетелей нет. Собаки след не берут. Кладет аккуратно, как хирург, и только бандитов. Служба?
      – Сомнительно,- проговорил его собеседник, поморщившись, потер колено.
      – Болит? - участливо спросил Чувало.
      Два дня назад Иванов получил бытовую травму - упал с лестницы на мосту. А днем раньше в него стрелял из обреза наширявшийся азер - и промахнулся с пяти шагов. Второсортное счастье.
      – Угу… Слишком разнокалиберная дичь. Семь пешек, два бригадира и только один чуть повыше рангом. К тому же все из разных группировок.
      – Псих?
      – Вот это похоже. Может, прокачать?
      – По дуркам? - удивился Иванов.- Шутишь?
      – А какие варианты?
      – Подождем. Это же серийка.
      – А статистика?
      – А ты когда последний раз премию в руках держал?
      – И то верно,- согласился Чувало.
      «И он стал похож на пустой квадрат,
      Но смеялся чаще, чем год назад,
      Отпустил усы и крепко спал по ночам.
      Он не думал о ней, он играл в футбол,
      И играл на флейте. Он был - орел.
      Но когда она улыбалась - всегда молчал.
      Он истер подошвами свой предел,
      Он извел себя, но остался цел И вполне доволен без малого шесть недель.
      А потом в стене появилась дверь,
      И оттуда выпрыгнул рыжий зверь
      И сказал: «Пойдем. Нам нужно поймать форель».
      И они пошли. И пришли к мосту.
      И ловили рыбу, но всё не ту.
      И лежало солнце на черных макушках гор.
      И тянулось утро, как теплый воск.
      И входило лезвие в рыбий мозг,
      И сочились запахи, вязкие, как кагор.
      Зверь, балуясь, лапой сбивал укроп,
      Выгибался, бархатный морщил лоб,
      Окунался мордой в прыгучую плоть воды,
      И ревел, рывком разевая пасть.
      И шалея, рыба хватала снасть
      И взлетала - радугой в радужный влажный дым.
      И цвела под пальцами рыбья плоть,
      А ему казалось, что он - Господь.
      Он взбивал ногой леденящую пену дна
      И все длил и длил бесконечный день…
      Даже зверь, умаясь, улегся в тень.
      А спустя столетье из пены взошла она.
      И швырнула галькой в его блесну.
      Он взглянул на зверя, но зверь уснул.
      Он взглянул на солнце - и то поползло в зенит.
      А она, смеясь, выгрызала мед
      Из пчелиных лапок. «Не спи! Возьмет!»
      И тотчас меж пальцами вниз побежала нить.
      «Ах какая рыба! Ты дашь мне… часть?»
      Тут у зверя чуть приоткрылась пасть.
      Он взглянул на щель, из которой текла вода, И поднялся, хрустнув коленом. «Дам».
      Улыбнулся мокрым своим следам
      И взошел на мост.
      Она же осталась там».
      Андрей украдкой потрогал верхнюю губу. Нет, усов он вроде не отпускал.
      – Ты решил: это о тебе? - Наташа улыбнулась и отложила гитару.
      – А разве нет?
      – А разве да?
      Она кошкой прыгнула ему на грудь, опрокинула на диван (Андрей не сопротивлялся), щелкнула ровными зубками:
      – Р-р-р! А может, это про меня?
      Руки Андрея нырнули под ее свитер.
      – Мр-р-р,- мурлыкнула Наташа.- Нечестно!
      – Я - охотник,- напомнил Андрей.
      – Был.- Девушка ловко вывернулась из его рук, соскользнула на ковер, к изголовью.
      – Есть! - Андрей выщелкнул уракен вправо - погасил свечу.
      – Пижон,- прошептала Наташа.
      – А хоть бы и так.
      Он толкнулся спиной, перевернулся в воздухе и упал на ковер, рядом.
      – Я - тигр! - Уткнулся лицом в упругий живот, прихватил зубами кожу.- М-м-м! Наташка, ты самый лучший деликатес в моей жизни!
      – Это потому, что я тебя люблю, дурачок! Иди сюда, дай мне твои губы!
      – Нечего! Я - хищник! А ты - моя добыча!
      – Ты глупый волчонок… Молнию не сломай! Андре-е-ей!
      – Зверь укрощен,- сообщил он, когда полчаса спустя они перебрались на диван.- Делай с ним, что хочешь.
      – Скажи, как ты меня любишь?
      – Я от тебя шизею! Наташка, ты мой ангел-хранитель!
      – Да,- согласилась она.- Это правда… Охотник.
      Запах конского пота ударил в ноздри. Лицо - к жесткой гриве, ветер - где-то над головой. И внизу, впереди - серое узкое тело, мелькающее в траве, петляющее между кустами, рыскающее из стороны в сторону.
      – Ну давай, добрый, давай! - кричал Андрей в мохнатое конское ухо.- Давай!
      Конь стелился над травой, птицей летел-парил над змеей-зверем. Настиг, обошел, серый метнулся в сторону, из-под копыт…
      – И-и-я-о-ха-а! - нечеловеческий визг исторгся из груди Андрея.
      Так конь кричит, вставая на дыбы, чтобы обрушиться на соперника.
      Ах, как он прыгнул! На скаку, вниз, земля - прямо в лицо!
      – И-и-я-а-о-ха-а!
      Прямо на серое змеиное тело!
      Ха! Глухой удар, хруст костей, нечеловеческий вопль боли. Покатились по земле, клубком, колени сдавливают горячие бока, как только что - бока скакуна, руки клещами вцепились в острые уши.
      – Йа-а-а!
      Остановились. Андрей - внизу, серое - сверху. Пыль. Запах пота. Запах раздавленной зелени. Саднящая боль в спине… И выворачивающееся из рук, оборачивающееся: из узкой серой морды - в узкое личико с большим ртом и огромными, шальными, пьянящими глазами. Волосы, удлиняясь на глазах, упали на лицо, мертвая серая шерсть осыпала щеки и бороду. Твердое, как дерево, зажатое между коленями тело зверя - упругое, гладкокожее, обжигающее даже сквозь холст.
      – Ты ошибся, охотник…- ночной шепот, неуместный под сияющим оком Отца-Солнца.
      Маленькие женские пальчики (черные крючья когтей - отмершие - потерялись в траве) - на потной мужской шее. Желание, жажда, боль - нестерпимы. Выворачивают, выгибают. Податливое тело, приникающее к самому естеству, сведенные судорогой колени разжимаются…
      – Ты ошибся…
      Рука, его рука соскальзывает вниз, ищет…
      – Нет! Нет!
      Визг, вопль, неверие, ужас в огромных, черных, как ночные озера, глазах - и знакомый хруст ножа, разрывающего плоть, живот, внутренности.
      Андрей рывком сбрасывает с себя вспоротое от паха до грудины тело. Зияющая серая рана - ни крови, ни вони рассеченных кишок. Наступив ногой на мягкую женскую грудь, выдернув из ножен короткий прямой меч, он напрочь отсекает маленькую прекрасную головку.
      Длинные волосы, запутавшиеся в траве, огромные глаза, полные слез.
      – Ты ошибся, охотник…
      Огромные встревоженные глаза.
      – Опять, да?
      Андрей встряхнул головой, отгоняя сон. Он все еще видел стремительно убегающее назад разнотравье и серую тень, струящуюся меж желтых и белых полевых цветов.
      – Плохое, да? - Теплые ладони, поддерживающие его голову.- Уже прошло, Андрюша, ты уже проснулся, успокойся.
      Наташа никогда не спрашивала, что ему снится. Понимала.
      – Да,- согласился Ласковин.- Прошло.
      Закрыл глаза и подумал:
      «Вот и кончилась спокойная жизнь».

      В гостиной присутствие отца Егория ощущалось почти физически. Дело даже не в обстановке. Вот он, Андрей, вот Смушко, а отец Егорий… там, за дверью. Которую не открыть.
      – Помнишь, Андрюша, как он к бандитам поехал тебя выручать? Как ты водку пить отказывался?
      Сейчас, когда они остались вдвоем, Григорий Степанович опять казался прежним, домашним, уютным. Как колобок. Но переменился Смушко. Высох. Душой высох. Посуровел. Словно от покойного наставника строгость унаследовал.
      – Помню,- кивнул Ласковин.
      Он тоже изменился. Себя, тогдашнего, с собой, теперешним, даже и не сравнивал. Жил такой парень…
      – Дело наше двигается,- сказал Степаныч.- Отвел в больничке две коечки. Специалиста нашел. Кандидат медицинских наук. Бесплатно готов работать.
      – За идею?
      – За материал.
      Ласковин хмыкнул.
      – За лекарства,- уточнил Смушко.
      – А почему койки две? - удивился Ласковин.
      Он-то помнил: первая «спасенная» в лечении не нуждалась. В хорошей порке - это да.
      Смушко хитренько подмигнул.
      – Слава твоя растет и ширится.
      Тут в гостиную вошел отец Александр, и Смушко замолчал. Нового общинного пастыря Григорий Степанович в дела не посвящал. Считал, ни к чему.
      Поздоровались. Отец Александр, лохматый, круглощекий, с заметным брюшком, хотя года на два моложе Андрея. К Ласковину относился осторожно. Как бы даже с опаской, но разговаривал уважительно. Он со всеми разговаривал уважительно, глядя в глаза. Добрый, внимательный пастырь. Тихий. Эх, отец Егорий, отец Егорий!
      – Там к вам пришли, Григорий Степанович. Из СМУ.
      – Пусть подождут. Передайте им, отец Александр, если не затруднит.
      – Нисколько.
      Вышел.
      – Так, говорю, слава твоя растет и ширится.
      – Еще кого-то вытаскивать надо? - догадался Андрей.
      – Поможешь?
      – А куда я денусь? Излагайте.
      Смушко изложил. По его словам выходило - мелочь. Не «организация», а так, мелкая астральная лавочка.
      – Сделаем,- кивнул он.
      – Вот и ладушки. Кушать будешь?
      – Когда я отказывался? - улыбнулся Андрей.
      – Павел Васильевич?
      Павел Васильевич Губанок вздрогнул от неожиданности, но тут же расслабился. Это был тот, кого он ждал.
      – Вы Андрей Александрович?
      Кивок.
      – Сядем в машину? - предложил Губанок.
      – Да. Но в мою. Я полагаю, так будет лучше.
      – Как скажете.
      И Губанок двинулся следом за молодым человеком в темно-сером элегантном плаще, ломая голову, как же тот ухитрился подойти незамеченным. Хотя ответ на этот вопрос не имел ровно никакого значения.
      Новая черная «Ауди-А4» - не ровня Губанковской «девятке». Но это тоже не имело значения.
      – Куда мы едем? - спросил Губанок.
      – К вашей дочери.
      – Но… я… - Павел Васильевич не ожидал, что все произойдет так быстро.- Может, нам имеет смысл подготовиться?
      Собеседник повернулся к нему. Он был лет на двадцать младше Губанка, но один взгляд - и Павел Васильевич почувствовал себя подростком.
      – Не беспокойтесь,- заверил Андрей Александрович.- Мы приедем, заберем вашу дочь и уедем.
      – А если она не захочет?
      – Это не имеет значения.
      – Но она - совершеннолетняя и…
      – Я сказал: это не имеет значения.- Андрей Александрович улыбнулся, повернул ключ, и «ауди» мягко тронулась.
      – Это на углу Измайловского и Восьмой Красноармейской,- пояснил Павел Васильевич.- Во дворе.
      – Вы там были?
      – Да,- мрачно сказал Губанок.- Но в квартиру меня не пустили. Там такой…
      – Неважно.- Собеседник усмехнулся, видно, вспомнив что-то.
      Ехали вдоль Обводного в общем потоке. Ехали не очень-то быстро, но Губанку казалось - они летят.
      Поворот, еще один, и Андрей Александрович припарковался у нужной арки.
      – У вас есть оружие? - спросил он.
      Губанок молча протянул ему газовый пистолет.
      – В помещении не годится,- сказал хозяин «ауди» и спрятал пистолет в бардачке.- Пойдемте, Павел Васильевич.
      Захламленный двор-колодец. Пока шли, перед ними, буквально у них под ногами, сдвинулась крышка канализационного люка, вылез работяга в брезентухе, обдал вонью. Губанок отшатнулся, пропуская «канализационного», Андрей Александрович даже шага не сбавил. Сначала. А потом вдруг приостановился, посмотрел работяге вслед и нахмурился…
      – Что-то не так? - озаботился Павел Васильевич, тоже останавливаясь.
      – Ничего. Неважно.
      Грязный подъезд, пропитанный запахом мочи, унылые стены… и новенькие стальные двери в каждой третьей квартире. Но та дверь, которая им была нужна, оказалась обычной.
      – Что от меня требуется? - спросил Губанок.
      – Ничего. Просто войдете со мной… и уйдете. Вы - свидетель.
      – Понял.- Павел Васильевич облизнул пересохшие губы и вынул руки из карманов.
      Его спутник нажал кнопку звонка.
      Им пришлось подождать пару минут, потом дверь открылась. На пороге стоял детина в спортивном костюме с пузырящимися коленями и перхотью на плечах. Детина был на несколько сантиметров выше Губанка и на полголовы выше его спутника.
      Взгляд открывшего дверь безразлично скользнул по Андрею Александровичу, а вот на Губанке остановился.
      – Опять пришел? - скривил губы детина.- Я ж тебе…
      – Проходите, Павел Васильевич,- спутник Губанка пропустил его вперед и сам перешагнул порог.
      В этот момент детина с невнятным мычанием обрушил на Губанка кулак. Павел Васильевич зажмурился…
      Но боли не было. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что детина лежит поперек коридора брюхом кверху и драться уже не расположен.
      – Идите за мной,- скомандовал Андрей Александрович, переступил через лежащую на полу тушу, и Губанок, не без опаски, последовал за ним.
      В большой комнате вповалку лежали человек десять. Мужчины, женщины, двое детей. Губанок даже не сразу узнал собственную дочь, настолько похожими казались лица обитателей квартиры.
      – Алла! - Павел Васильевич бросился к ней… и застыл, буквально замороженный равнодушным взглядом дочери.
      Алла смотрела на него, как на чужого.
      – Ты меня… не узнаешь? - дрогнувшим голосом спросил Губанок - Зачем ты пришел, папа? - равнодушно сказала Алла.- Ты - черный. Тебе здесь не место.
      Губанок, ошарашенный, беззвучно открывал и закрывал рот, пока Андрей Александрович не привел его в чувство, похлопав по плечу.
      – Это она?
      Губанок кивнул.
      – Пойдем,- велел Андрей Александрович Алле, но девушка проворно отползла к стене.
      – Она не пойдет,- сказал Губанок Ласковин промолчал. Он ждал. И дождался.
      Забурчала вода в туалете, бухнула дверь, и вместе с облаком вони, отпихнув Губанка, в комнату ворвалась низенькая толстая женщина с кукишем на макушке и в юбке, которую из эстетических соображений следовало бы сделать длиннее.
      – И-и-и! Ты-ы-ы! Прочь! Прочь! - завопила тетка, словно ей прищемили палец.
      И комично запрыгала вокруг Ласковина. Тот стоял с каменным лицом, абсолютно неподвижный. Обитатели комнаты зашевелились, оживились, как слепые щенки, почуявшие мать.
      Губанок удивленно взирал на приземистую бабу - в его голове не укладывалось, чем этакое чучело смогло приманить его образованную и чистоплотную дочь.
      – Э-э… мадам… - выдавил он.
      Тетка мгновенно развернулась.
      – Дьявол! - взвизгнула она, тыча в Павла Васильевича коротким пальцем.- Сгинь!
      Тут Губанка пробрало до костей. Он побелел и попятился. Толстая неопрятная тетка буквально окатила его ужасом. Он и хотел бы убежать, да ноги не слушались.
      «Гипноз», - подумал Павел Васильевич.
      Но легче ему не стало. Губанок бросил на Ласковина отчаянный взгляд… И сразу полегчало. Андрей Александрович улыбался. Уверенно, спокойно.
      – Не кричи,- негромко посоветовал он.- Горло сорвешь.
      Голос его звучал совершенно искренне.
      Тетка подскочила на месте и, забыв о существовании Губанка, росомахой кинулась на Ласковина.
      Поток брани выплеснулся из ее рта, как прокисшее пиво из откупоренной бутылки.
      Ласковин молчал. Улыбался. Доброжелательно.
      Губанок достал платок и вытер вспотевшее лицо. Признаться, он ожидал от своего спутника совершенно другого поведения. Страх прошел, и теперь только неприятная слабость да липнущая к спине рубашка напоминали о пережитом ужасе.
      А Ласковин улыбался. Мягко, сострадательно. Как улыбается взрослый, глядя на рассердившегося ребенка.
      Тетка осеклась. Плечи ее затряслись, пальцы впились в жирную грудь. Губанок услышал клекочущий хрип, а затем увидел, как тетка медленно осела на пол и так же медленно повалилась набок.
      Один из находившихся в комнате мужчин дернулся было к ней, но Ласковин погрозил пальцем, и энтузиаст остался на месте.
      – Пойдем,- сказал Андрей Александрович Алле, чьи глаза стали абсолютно круглыми.
      К удивлению Губанка, дочь, не прекословя, встала и двинулась за Ласковиным. А за ней, замыкающим, пошел сам Павел Васильевич.
      «Как она похудела», - подумал он, глядя на истончившиеся икры Аллы.
      Перешагнув через тушу «привратника», они покинули «обитель».
      В машине Ласковин сразу взялся за телефон.
      – Ростик,- сказал он в трубку.- Запиши адресок.
      И продиктовал адрес квартиры, где они побывали. И, отвечая на вопрос:
      – Мелочь. Травка, развращение несовершеннолетних, что найдете. Да, по моей части. Нет, пальцем не тронул. Будь.
      Сложил трубку, завел машину.
      Губанок сидел сзади, рядом с дочерью. Он чувствовал ее тепло, хотелось обнять девочку, утешить… но Павел Васильевич не решался.
      – Куда теперь? - спросил он.
      Ласковин протянул через плечо карточку с адресом.
      – Реабилитационный центр,- объяснил он.- Для таких, как ваша дочь. Вы кем работаете?
      – Программист. В фирме.
      – Зарабатываете хорошо?
      – Прилично.- И, уловив намек:- Сколько я должен?
      – На карточке, внизу, расчетный счет. Переведете, сколько сможете.
      – Конечно, конечно,- проговорил Губанок.- А сколько я должен лично вам, Андрей Александрович?
      – Мне - ничего.
      Ласковин прибавил газа, и «ауди» запетляла между машинами.
      «Рискованно водит»,- подумал Губанок. Эта мысль показалась ему забавной.
      – Андрей Александрович,- спросил он через некоторое время,- а что вы сделали с… этой?
      – Я? - Губанок услышал короткий смешок.- Я - ничего. Переволновалась немного. Бывает, верно?
      – Ну как? - поинтересовалась Наташа.- Выручил?
      – А как же,- без особого воодушевления ответил Андрей.
      – А почему такой задумчивый? Что-то случилось?
      – Да нет, ничего особенного.
      Верно, ничего особенного. Просто работяга, который вылез из канализации, очень уж напоминал мужика, положившего новорусов у «Октябрьского».
      «Для того, кто видит, случайных встреч не бывает»,- говаривал Слава Зимородинский.
      А для того, кто не видит?
      Этого Андрей не знал. Потому что видел редко.
      А между тем всего лишь десять минут назад, когда Ласковин входил в подъезд, навстречу ему попались двое мужчин, на которых его сэнсэй точно обратил бы внимание. Тогда как проникнутый уверенностью в собственной крутизне Андрей прошел мимо, не взглянув. И напрасно. Если охотник становится дичью, все еще полагая себя охотником, обычно от него остается только кучка обглоданных костей и дюжина несъедобных предметов, вроде часов и бронзовых пуговиц.
      – Этот? - сказал младший из двоих.
      Скорее утверждение, чем вопрос.
      – Да.
      – Могуч.
      – Силен,- поправил старший.
      – Берем? - напряженно спросил младший, глядя в черную дыру подъезда.
      Брови старшего сдвинулись. Две мохнатые гусеницы под мощным голым лбом.
      – Нет. Не время.
      Младший кивнул. С облегчением. Медведя можно убить кухонным ножом. Но лучше это сделать, когда медведь спит.

      День у Альбины Сергеевны Растоцкой выдался отвратительный. Поставщик опять задержал партию кожи, а неустойку из него хрен вытрясешь, потому что госпредприятие. Штатный хахаль Симочка совсем оборзел и на работу заявился аж к двум, хотя нужен был срочно: компьютер совершенно взбесился - дизайнер матерился так, что у окружающих уши дымились. А Симочке - хоть бы хны.
      «Гнать его пинками,- подумала Альбина.- И из фирмы, и из постели».
      Вдобавок разболелся лицевой, или как там его, нерв. Это значит, если разойдется всерьез, к завтрему рожу, как пить дать, перекосит. А это просто труба, потому что рожа Альбине нужна позарез. Канадский старпер, как она подозревает, выбрал ее из четырех кандидатов исключительно по внешним данным. Слава Богу, ложиться под него не придется: даже в Канаде семьдесят с хвостиком - возраст небоеспособный. Может, отложить встречу на послезавтра? Блин! А послезавтра - «стрелка» у замголовы по льготе. И тоже мордашка нужна, как воздух!
      Альбина Сергеевна сжала брелок, привычно мявкнула сигнализация. Двери открылись, и Альбина плюхнулась на водительское место, еще раз помянув недобрым словом хахаля Симочку, который ухитрился наглотаться водяры, когда она уже отпустила шофера.
      Включив двигатель, Альбина опустила стекло и закурила. Мерный рокот мотора успокаивал. Альбина Сергеевна погладила обшитую деревом панель. Определенно, эта игрушка стоит вложенных денег.
      «Ну, поехали»,- сказала Альбина сама себе, и импортная тачка, расплескивая широкими протекторами русскую грязь, покатилась к арке.
      – Блин!
      Альбина вжала педаль тормоза в пол - какой-то урод выскочил прямо под колеса, проехался лапами по капоту и побежал дальше. Гегемон хренов!
      Альбина распахнула дверцу и дала волю дурному настроению.
      – Мудак! Псих! - закричала она вслед.
      Гегемон резко остановился.
      Ну и рожа!
      – Ты что, псих, придурок? Жить надоело?
      Гегемон шагнул к ней, и шестое чувство подсказало Альбине: надо валить. Точно, псих.
      Альбина Сергеевна захлопнула дверцу. Не то чтобы она испугалась (газовый пистолет - в бардачке), но как-то…
      Когда она взялась за руль, гегемон уже втиснулся между машиной и стеной и схватился грязной лапой за дверцу - Альбина забыла поднять стекло.
      «Ну, сам нарвался!» - подумала Альбина и полезла за пистолетом.
      Рука ее остановилась на полпути. Прямо перед ее лицом оказалось широченное лезвие неимоверного ножа. Огромного, с зазубринами, сверкающего так, что Альбина увидела в нем свое отражение. Как в зеркале.
      Противная слабость охватила ее. Будь это примитивная заточка или что-нибудь кухонное, Альбина бы так не перепугалась. Но это украденное из американского боевика чудовище настолько не вязалось с посконной рожей русского бомжа-алкаша-гегемона… Мысли Альбины превратились в желе с красными прожилками ужаса.
      А гегемон тем временем по-хозяйски распечатал заднюю дверь и плюхнулся грязной жопой на бордовый плюш. Страшный тесак теперь оказался под подбородком Альбины, и она вдруг поняла: одно движение - и ее горло будет перерезано.
      «Сейчас описаюсь»,- подумала Альбина.
      – Поехали,- спокойно сказал устроившийся у нее за спиной.
      – Убери нож,- чуть слышно проговорила Альбина Сергеевна.
      И, к ее удивлению, страшное лезвие исчезло.
      Трясущейся рукой Альбина потянулась к пачке с сигаретами.
      – Потом покуришь! Поехали, быстро! - голос хлестнул по ушам, как удар.
      – Я не смогу вести машину! - вяло запротестовала Альбина.
      – Сможешь!
      И она действительно смогла.
      Двор был глухой, заваленный мусором. Колодец.
      – Ну, что дальше? - спросила Альбина.- Теперь можно закурить?
      – Кури,- разрешил он.
      – И что дальше? - повторила Альбина, затянувшись.- Насиловать будешь или просто ограбишь? Имей в виду, наличных у меня немного.
      Странный гегемон молчал, и Альбина чуть успокоилась. Она почти уверилась, что это не псих, а значит, просто так убивать не будет.
      – Слушай, а ты и впрямь мог бы меня зарезать этим своим кинжалом? - поинтересовалась она почти кокетливо.- Зарезать женщину…
      – Ты покурила? - отрывисто бросил он.- Выходи из машины.
      «Угонит,- подумала Альбина.- Ну и ладно. Найдут потом. Или страховку получу».
      Во всей истории была и приятная сторона. Проклятый нерв перестал болеть. Как отрезало.
      Женщина вышла из машины. К ее удивлению, захватчик сделал то же самое. Он оказался высоким, выше Альбины, хотя каблуки на ее сапогах - двенадцать сантиметров.
      – Дай ногу,- приказал он.
      – Что?
      – Ногу подними!
      «Все-таки маньяк»,- с опаской подумала Альбина.
      – Живо!
      Альбина выполнила команду, опершись рукой на капот.
      – Выше!
      Странный человек крепко схватил ее за лодыжку… и ударом кулака отломил каблук.
      – Зачем? - воскликнула женщина.
      – Вторую!
      Необычное состояние охватило Альбину Сергеевну. Словно она спит или пьяна в хлам.
      Страшный тесак вновь появился в руках мужчины. Но на сей раз незнакомец не стал пугать им Альбину, а поддел крышку канализационного люка.
      – Вниз!
      И Альбина послушно полезла в дыру. Ржавые петли ступенек покрывала плесень, но все чувства женщины, в том числе и брезгливость, атрофировались.
      Внизу, к ее изумлению, оказалось сухо. Сухо, темно и страшно воняло гнилью.
      Тело похитителя закрыло круглый глаз люка, лязгнула крышка. Белый луч фонаря прорезал черноту.
      Мужчина бесцеремонно схватил Альбину за ворот.
      – Вперед! - скомандовал он, толкая ее перед собой.
      Неестественно яркий луч фонаря бил под ноги. Какие-то сучки похрустывали под подошвами. Идти в обескаблученных сапогах было непривычно.
      – Стой!
      Альбина остановилась, прислонилась к стене, совершенно не думая о том, что замарает костюм. До костюма ли?
      Похититель ковырялся в огромном железном ящике, куда червями сползались по стене какие-то трубки.
      – Надевай!
      Он протянул Альбине огромного размера резиновые штаны с приваренными к ним черными калошами.
      Сам он очень быстро натянул на себя аналогичные, надел куртку из того же бледно-зеленого материала с похожими на ласты перчатками, застегнул несколько ремешков.
      – Шевелись, твою мать! - прикрикнул на Альбину, застывшую с резиновыми штанами в руках.
      И, не ограничившись окриком, стал помогать. Совместными усилиями костюм был надет. Похититель повесил на плечо Альбины резиновый увесистый мешок.
      – Марш!
      Идти в подобном прикиде оказалось страшно неудобно, но похититель все время подталкивал в спину. Альбина топтала огромными калошами белый круг света и старалась ни о чем не думать. Ей это удавалось.
      Вонь усиливалась.
      – Стой!
      Похититель развязал мешок и выудил шлемный противогаз без трубки. Фильтрующая коробка торчала наподобие свиного рыла.
      – Надевай!
      Сам он, содрав с головы и запихнув за пазуху подшлемник, тоже нацепил противогаз, накинул поверх капюшон резиновой куртки.
      Альбина последовала его примеру. Обращаться с противогазом она умела. Со школьных энвэпэшных времен. Совсем нетрудно, тем более что волосы короткие.
      Похититель проверил, все ли в порядке, натянул на голову Альбины капюшон, застегнул.
      – Марш!
      Голос его стал почти неразборчивым, но это слово Альбина уже успела запомнить.
      Под ногами захлюпало. Дышать было трудно, воздух со свистом втягивался сквозь клапаны. Похититель больше не подгонял Альбину. Но и без того ей приходилось несладко. Они шли по колено в какой-то жиже, затем - в липкой жирной грязи. Стекла противогаза запотели, но это было и к лучшему. Если бы Альбина могла в подробностях разглядеть, по чему они идут, ее бы наверняка стошнило прямо в противогаз.
      Альбина споткнулась, но мужчина успел подхватить ее.
      – Лестница! - крикнул он, посветив вверх.
      Альбина увидела бетонные ступеньки, поднимающиеся из черного месива.
      Похититель бесцеремонно подталкивал ее снизу, под зад, но женщина была ему даже благодарна. Ноги стали ватными, кровь стучала в висках, Альбина задыхалась…
      Лестница кончилась, и Альбина бессильно опустилась на бетон. Ей было все равно, где она, и что с ней будет. Сил совсем не осталось.
      Струя воды ударила в спину, едва не опрокинув. Похититель, светя фонарем, поливал ее из шланга до тех пор, пока стекавшая с Альбины вода не стала прозрачной.
      – Раздевайся! - скомандовал он, но Альбина продолжала безучастно сидеть на бетонном полу. Пусть убивает, если хочет.
      Мужчина не стал ее убивать, сам снял с Альбины защитное снаряжение. Подхватив женщину под руку, потащил куда-то в темноту. Альбина вяло переставляла ноги.