О верная теща и неизменные блины! Во все века выручали вы истощившихся остряков. Блины, роботы, тот свет… и уныние сбито. Вот уже и инженер тщится придумать что-то. И радист добавляет срывающимся, все еще полным слез голосом:
— А тот свет есть, вы уверены, учитель? Давайте условимся, как прибудем туда, срочно даем радиограмму: «Лучше нету того света…»
— Я предпочел бы явиться, — мрачно объявил инженер. — Явиться прямо на заседание Академии. «Кто вы?» — «Я привидение. Прошу провести испытание на сжатие и скалывание».
— Привидение надо испытывать на прозрачность. Судя по литературным источникам, они подобны туману. Стало быть, аэрогель или аэрозоль.
— Аэрозоль! Как отрава для комаров.
— Ужас! Становишься родней инсектициду. Немудрено, что никто не является с того света. Стесняются.
Теща, блины, роботы, тот свет, привидения!.. Умеет человек настроиться, умеет и заразить настроением. Одни шли в бой, бледнея от ужаса, другие — с руганью, третьи — с песней. А Томас Мор, кладя голову на плаху, сказал палачу: «Тебе придется потрудиться, мой друг, у меня толстая шея».
— Ладно, пошутили, теперь давайте координаты, — сказал президент Свену. — Постараемся прицелиться поточнее.
Пилот прошелся по клавишам вычислительной машины, словно пианист, пробующий звук перед концертом. На табло выскочили цифры: координаты Лямбды А, Лямбды В, ракеты, взаимные скорости…
— Подождите, — остановил его президент. — Почему скорость Лямбды В — 120? Должна быть 127–128.
Пилот еще раз сыграл тот же пассаж.
— Сто двадцать!
— А ну-ка составьте голографик.
Данные были введены в специальную приставку. Слева от машины засветился прозрачный куб — пространственный график орбит. В нем появились цветные ниточки — зеленые зигзаги ракет, черные шрамы разрезов Астромеча, плавная линия естественной орбиты Лямбды В — безупречный кеплеровский эллипс, а также и фактически наблюдаемый путь.
— Касательная! — воскликнул радист.
— Да, дорогой мой; касательная.
— Учитель, ура!
— Проверим, мальчик, проверим. Ликование после.
Нужны ли тут пояснения? Под влиянием сил притяжения взрывчатое солнце В двигалось по эллипсу, приближаясь к спокойному солнцу А, и, приближаясь, входило в опасную зону. Если оно перешло с эллипса на касательную, на прямую линию, значит, силы тяготения парализованы: в опасную зону В не войдет, взрыва никакого не будет. Звезды разойдутся через некоторое время, В удалится снова в дальние просторы. Все это космонавты поняли по цифре «сто двадцать». Сто двадцать, а не сто двадцать семь — значит, скорость не растет, притяжение не действует. А пространственный график подтвердил догадку.
— Почему же протуберанцы пробиваются через разрез? — недоумевал Январцев.
— Ах, учитель, какая разница? Ну, проскакивают через разрез отдельные атомы — три процента или пять процентов, а для нас все равно огненный язык.
— А может быть, тоннельный эффект?
— Тоннельный? Но ведь это открытие, учитель.
Конечно, они, специалисты, понимали друг друга с полуслова, а нам с вами требуются всюду пояснения. Дело в том, что в мире атомов, подойдя к непреодолимому барьеру, частица иной раз вдруг оказывается по ту сторону стенки. Так, если вы прислонитесь к фанере и кто-нибудь стукнет по ней молотком с другой стороны, вам будет больно, хотя фанера останется целой. В XXI веке считали, что при тоннельном эффекте за барьером оказывается не частица, а ее копия.
— Значит, мы видим копии протуберанцев, учитель?
— Да, товарищи, видим копии. И это очень важно. Выходит, что на вакуум-борозде можно копировать вещество. Атомы здесь, атомы там. Кристаллы здесь, кристаллы там.
— Хлеб здесь, хлеб там. Человек здесь, человек там?
— До этого еще далеко, очень далеко. Отложим фантазии. Сейчас нам надо догонять Лямбду В, делать третью серию разрезов.
Примерно через час после этого усталое лицо президента Январцева появилось на экране вокзала МЗТ, где размещался штаб борьбы с катастрофой.
— Товарищи, докладываю, бедствия не будет. Солнца расходятся. Какое принять решение: оставить В в этой системе или удалить окончательно?
— Удаляйте, если есть возможность.
— Тогда передайте всем властителям и толкователям воли богов, что их злой демон изгнан навеки.
И опасное солнце было изгнано, навсегда ушло в пустые просторы Галактики, неведомо куда. И пока нельзя было сказать, где оно взорвется, взорвется ли вообще когда-нибудь. Ведь новые звезды, по мнению земных астрономов, обязательно входят в двойные системы, одинокие развиваются как-то иначе, без повторных истерических катастроф.
Зонт для страховки продержали еще два дня, а потом была подана команда: «Да будет свет!»
И стал свет над планетой Той.
Выглядело это своеобразно, в каждой стране по-разному, а на родине Клактла, как восход в зените. Сначала в черном желе над головой появилась щель посветлее, как бы тучи разошлись — небывалые тучи с прямолинейными краями. Щель раздвинулась, в ней проглянули звезды, все больше и больше звезд, потом края ее порозовели, и вдруг сверху брызнули лучи обоих солнц сразу… второе еще не ушло далеко. И небо поголубело, трава зазеленела, море стало синим, лиловатым у горизонта: все как полагается, все как обычно. Таковы финалы несостоявшихся катастроф, отбитых нападений, предотвращенных бедствий. Бездна усилий, тревог, волнений,…и все остается по-прежнему.
25. ПОХОЖАЯ НА ВТОРУЮ
2099 год. Конец июля по земному календарю
Охотник танцевал перед черепами рогатых.
Он танцевал усердно; тело его блестело от пота и жирного сока травы кхан, руки были обвиты пахучими острыми листьями, то и дело он подносил их к костяным носам зверей. Кричал: «Нюхай! Сладко! Сладко!»
Он верил, что, прельстившись этим дымом, души и черепа съеденных рогатых позволят съесть и своих собратьев.
Всю ночь после танца охотник копал яму на тропе у водопоя, мостил ее тонкими жердями и маскировал все той же пахучей травой кхан. Подгонял себя, привычно пересиливая усталость. Надо было успеть до рассвета. На рассвете рогатые пойдут на водопой и, учуяв траву кхан, потеряют соображение и осторожность. Могут прыгнуть в яму, могут погнаться и за охотниками, чьи тела тоже пахнут травой кхан, вонзить под ребра острые рога.
Быстрее! Быстрее!
Ночь коротка, с вечера ее срезает странное второе солнце. Откуда оно явилось? Зачем душило землю неслыханной жарой? Напакостило, сожгло траву, рогатые отощали, стада их поредели. Редко удается наполнить живот их сладким мясом. Но теперь уходит непрошеное, так говорят старики. Будет охота, как бывало.
Проворней! Проворней! Уже потрескивают ветки, подрагивает почва. Рогатые идут по тропе.
Ох, как урчит в брюхе!
Звезды, звезды на черном небе! Сколько их? Больше, чем чешуек на теле пастуха, больше, чем рогатых в его стаде.
Пастух развалился на кошме, прислушивается.
Нет, тихо все. Чужие боятся племени, зубатые сыты летом. Сыты жадные глотки. Нажрались падали. Сухое выпало лето, много рогачей пало от бескормицы.
Много пало, осталось достаточно. Так что и пастух сыт. Вдоволь сладкого мяса. Тут оно, под рукой. Хватай любого теленка, вали, режь, пей горячую кровь.
Сыт пастух, от сытости бродят мысли. Не для мужчины эта разнеживающая лень. Муж рожден для битвы. То ли дело скакать с копьем наперевес, диким воем пугать жалких травоедов. Травоеды трусливы и мягкотелы, зато женщины их нежны и желты как масло. Эх, схватить бы такую желтенькую, перекинуть через хребет скакуна, на руках внести в кожаный шатер. Тело млеет, когда думаешь о таком.
Теперь уж недолго ждать. Вождь вернулся из страны травоедов, все там высмотрел, день и ночь заседает со старейшинами в шатре. Скоро! Скоро!
Крутись-крутись, мой жернов, перетирай все зерна…
Всю жизнь крутила. Мужчина — стрела, женщина — маятник. Туда-сюда, туда-сюда. Руки заняты, голова свободна, потому что все надо продумать заранее. Долго жди, быстро отвечай!
Но что обдумывать старухе?
Какая ни на есть, жизнь прошла. Всякое бывало — плохое и хорошее. Бывало холодно, бывало и солнышко, даже два солнца сразу, и до такого дожила. И тьма непросветная, собралась в гроб ложиться. Но боги смилостивились, вернули два солнца на небо. Спасибо, хоть при свете помирать придется, не во тьме кромешной.
Одна на свете заботушка: меньшая дочь не пристроена. Боги, избавьте ее от голода, лихоманки, от змеев речных, от горластых всадников степных. Не пожалею жертвы богу полей, и богу змей, и богу войны… и богу свадеб, конечно. Хорошая дочка, красавица из красавиц, желтее масла, гребень хохлом, чешуйка к чешуйке как на подбор. Такая не только для солдата хороша, и для сотника, и для тысячника, лишь бы глаз кинул.
— Ты бы сходила по воду, дочка. Ноги у меня гудят. Я уж посижу, за тебя молоть-молоть буду.
— К роднику, мама?
Наверное, Он там сегодня!
Хаиссауа — это высшая красота.
А высшее искусство — извлечь тайную красоту из камня.
В сокровищнице Властелина выбрал он камни, краснеющие в воде, и камни синеющие, и камни молочно-белые и горючие черные камни, гладкие и блестящие, как будто мокрые всегда.
Из синеющих камней выложил он небо, из белых — Доброе солнце, из красных — Злое, из черных — уходящую тьму, а из пестрых разноцветных — крылатых пришельцев, отдергивающих черный полог.
Сам Властелин смотрел на стену, сказал: «Я щедро награжу тебя».
Разве в награде суть? Красота останется навеки на дворцовой стене, красота, которую мастер сумел разглядеть.
И сам Толкователь, Уста богов, смотрел работу. И сказал:
— Видящий камни насквозь, глаза твои зорки, но душа слепа. Крылатые дьяволы затуманили ее. На самом деле они не прогнали, а призвали тьму. Избавили же нас от тьмы боги по молитве нашего Властелина. И ты покажи истинную истину. Вот тут пускай стоит Властелин с ладонями, воздетыми горе, а тут бог с головой четырехрога пускай отдергивает полог тьмы… а тут крошечные дьяволы в ужасе падают в преисподнюю.
Художник перевел дух и склонился в почтительной позе.
— Слышать — значит слушаться.
Пронесло! Не отстранили, не прогнали. Существенное оставили: черный камень, белый камень, красный камень. Пестрые камешки можно и переклеить, композиция не изменится. Прибавить две большие фигуры? Ну что ж, мастер сумеет их встроить, сохранив равновесие цвета, не испортив замысел.
— Моя душа слепа, — сказал он покорно, — но уши открыты для твоих слов, Уста богов.
— Союзники будут потрясены, — сказал Властелин, глядя на цветные камни. — Сразу увидят, что я самый богатый и самый могучий. Увидят и пришлют свои полки.
Его войско уже выступило. Поход начат. Судьба решается.
Это жрец — Уста богов — дал такой совет. Дряхлый владыка Верха подавлен тьмой. Он подавлен, а нам открыто, когда придет свет — через три дня ровно. Как только придет солнце, выступим. Внезапный удар — половина победы.
Сам Властелин сомневался. Он сказал:
— Не повременить ли? Хорошо бы и нам иметь крылья как у дьяволов. Могучее оружие — три четверти победы. Ударим на воздушных колесницах. Если собрать всех мастеров со всей Реки, может, все вместе припомнят, как составлена воздушная колесница. Если не сумеют сделать, попросим, купим, выменяем, украдем, отнимем у тонконогих.
Но жрец сказал:
— Тонконогие коварны. Они дадут крылья и тебе, и владыке Верха. Тонконогие — подстрекатели черни. Они все обещают даром: муку, плащи и крылья. Даром! Безбожно и безнравственно! Если мука даром, кто же пойдет воевать за тебя, кто же будет тебе служить? Все даром, и ты ничтожнейший из рабов.
— Сделанное сделано, — сказал Властелин. — Войско выступает сегодня.
Не хотел он быть ничтожнейшим из рабов.
«У мира Землатл свое солнце, горячее, как и наше.
То солнце считают они центром своего мира, а Землатл ходит вокруг него, как четырехрог на привязи.
И еще восемь миров ходят вокруг того солнца. А видны те миры, как наши планеты на небе.
И они утверждают, что Тоитл тоже планета и ходит вокруг своего солнца, как четырехрог на аркане.
Так они говорят.
И чтобы каждый мог проверить их слова, они придумали прибор.
Тот прибор — труба, а в нее вставлены прозрачные камни, как горный хрусталь, но не плоские, а похожие на устрицу…
И через тот прозрачный камень малое кажется великим и можно рассмотреть во всех…»
— Уста богов требуют младшего посвященного в свой покой.
Клактл неторопливо свернул свитки. После Темпограда у него поубавилось почтения к Толкователю. Пожалуй, он, младший, видел побольше, слышал побольше, разбирается получше…
Но строптивость сейчас ни к месту, не пришло время:
— У ног твоих лижу пыль, величайший из Толкователей.
— Исполняешь ли мое веление? С тщанием пишешь ли все, что слыхал в стране дьяволов?
— Пишу, величайший, как ты повелел.
— Никому не говоришь о том, что видел в стране дьяволов?
— Никому ни слова, величайший.
— И не говори. Все, что ты видел, — мираж. На самом деле дьяволы бессильны, только глаза отводить умеют нестойким в вере. И ты никому не показываешь писаное?
— Не показываю, величайший. Все приношу тебе. Вот сегодняшний свиток.
— Хорошо, я доволен тобой, иди. Не сюда, в ту дверь иди. Продолжай писать.
— У ног твоих лижу пыль, величайший.
Почему его уводят другим ходом? У верховного жреца не спросишь. Может быть, знатных гостей ждет, а может быть, просто так, важность напускает.
Сыровато в подземных проходах. Приятная прохлада, но ступени скользкие. Не грохнуться бы…
— А-аа-ахх-хр-ррр!
Петля на горле. Душат.
— А… пусти… хррр! За что?
Лицо налилось кровью. Рука ерзает по петле.
За что?
В голове вопрос, а слова не выходят из горла. И воздух не входит. Мутится…
Всплеск. Тяжелое падает в воду.
— Вот и вся недолга, — говорит один из палачей самодовольно. — Чисто сделано. Остальное приберут змеи. Как, по-твоему, заслужили мы жбан хмельного? — И он облизывается заранее.
— Не болтай, — говорит его подручный. — Кто болтает, тот воду хлебает.
И думает про себя: «Этот Клактл что-то разузнал у тонконогих. Теперь и я знаю, что он знал лишнее. Не нахлебаться бы и мне воды. Смываться надо, пока жив».
Выживают догадливые. В эту самую минуту верховный жрец кидает в огонь свиток Клактла.
— Безбожно и безнравственно, — ворчит он. — Клактл замолчал, всех друзей его уберу потихоньку, потом уберу и убирающих, так чтобы не осталось ни следа. А главное — не пускать на Реку ни одного тонконогого! И чернь забудет. Грязные ноги и мозолистые спины, а головы пустые.
И, презрительно поджимая губы, он смотрит через узкое окно на Реку, на барки и плоты, на базарную толчею у пристани.
Базар — по-южному пестрый и крикливый, щедрый и неопрятный.
Яркие пирамиды аппетитных фруктов, кучи гниющих объедков, свежая трепыхающаяся рыба, мухи над попахивающими тушами, змеи, подвешенные за голову, от них отрезают локоть или пол-локтя мяса, горшки, ножи, и копья, бусы, серьги и кольца, лепешки, плащи, хмельное пиво, амулеты. Зазывают, гонят, торгуются, льстят, бьют воришек, упрашивают, ругаются…
У ограды возле кучи мусора слепец. Может, и притворяется, но принято, что на базаре поют слепые. Пощипывая когтями струны из сушеных кишок, он клохчет доверительной скороговоркой:
— Схиу-схитл, тлаххаххатл. Шиворот-навыворот, все наоборот.
Мы шлепаем по грязной земле, голову несем наверху.
А они головой вниз шагают по небу, тонкие ноги погружают в чистые облака.
Мы, задрав голову, с завистью следим за птицами.
А они нацепили крылья и смотрят на нас с высоты.
Мы лижем пыль у ног властителя, принося дары за то, что он распоряжается.
А у них народ распоряжается, а дети властителей обжигают горшки.
Мы затягиваем пояс потуже, потому что нет у нас гроша на сухую лепешку.
А они идут в лавку без денег, берут, что на полках лежит, говорят «спасибо» и уходят.
Мы низко кланяемся жрецам, чтобы прочли за нас иероглифы молитвы.
А у них все детишки читают… как вырастить два колоса вместо одного.
Мы воспеваем могучих героев, ловко отрубающих руки и ноги, сердца пронзающих метким копьем.
А они руки и ноги приращивают, вставляют новые сердца старикам и новые глаза слепцам.
Схиу-схитл, тлаххаххатл. Все наоборот! У нас — у них, у них — у нас, у нас — у них, у нас… Что наоборот? Где наоборот? Где шиворот-навыворот? Где как полагается?
ЭПИЛОГ
Все! Конец.
Кончена история о несостоявшейся космической катастрофе и все успевающем городе Темпограде, сумевшем обезвредить взрывчатое солнце.
— Но позвольте, — недоумевают некоторые. — Позвольте, надо же разобраться. Линии не завершены, судьбы не выяснены.
Чьи судьбы? Какие линии?
— Линия планеты Той, например. Тьма там победила или свет? Удалось ли задержать прогресс всяким толкователям воли богов, или истина прорвалась сквозь ледники невежества?
Но вы же сами понимаете, что ледники тают долго. Конечно, земляне традиционно склонялись к невмешательству, но тоиты не могли же не видеть, что можно жить иначе, лучше, сытнее, безопаснее, дольше, интереснее. Видели, раскачивались, боролись. Но это многовековая история, такая же долгая, как земная.
И линия Темпограда вас интересует? Вы спрашиваете, кто победил: нетерпеливые или неторопливые?
Это тоже долгая история. Будет спор, затихающий и возобновляющийся, многомесячный, многолетний, с победами и поражениями, спор между Можно и Нужно, Пора и Рано. Событиям двух месяцев пришлось посвятить целую книгу. Сколько же книг надо написать для всей хроники Темпограда?
Но о судьбе героев можно сказать хотя бы? Как Винета? Нашла она эликсир молодости? Нашла личное счастье?
Товарищи, но Винете же всего девятнадцать лет, она только что отправилась в Темпоград, и надолго. Штеккер — ее шеф — считал, что проблему придется решать лет двадцать биологических. Между прочим, сам он немолод, неизвестно, проживет ли он два десятка лет. В таком случае, вероятно, именно Винете придется доводить до конца его планы. Сумеет ли она, хватит ли у нее сил, таланта и выдержки? Выходит, что и у Винеты впереди долгая история, не менее длинная и насыщенная событиями, чем у Льва. Вообще, разве можно свести к трем строчкам в эпилоге историю борьбы за вечную юность, древнейшую мечту человечества? И даже, если эту мечту осуществят в Темпограде, сведутся ли все последствия к одному торжественному абзацу? Представьте себе мир, где люди перестали умирать, вместо этого омолаживаются.
Ну а Лев, главный герой? Он на склоне лет; его биография близится к концу. О судьбе Льва можно бы написать. Можно бы. Но не хочется придумывать. А материалов нет у меня. Выше я говорил мельком, что книги из будущего нам доставляют изредка по межвековому абонементу. Но привозят их не по нашему выбору, вручают под расписку и отбирают, как только просмотришь. Вот мне посчастливилось посмотреть биографию Льва Январцева, писанную его учителем Б.Силиным. По-видимому, писалась она при жизни Льва, последняя глава была о полете на планету Той, а послесловие я уже излагал:
«Все мы временные пассажиры в Поезде Времени, — писал биограф. — Где-то на промежуточном полустанке мать вносит нас в вагон, завернув в пеленки; несколько десятков лет спустя, тоже на случайном полустанке, другие выносят нас из поезда вперед ногами, засыпав бесполезными цветами. Вносят всех, выносят всех, но в пути люди ведут себя по-разному. Одни дремлют всю дорогу на верхней полке, лишь бы время прошло. Другие жуют и жуют, разложив на столике домашнюю снедь. Третьи выскакивают на каждой станции, несутся на вокзал, сбивая всех с ног, с гордостью приносят ведра с яблоками или местные сувениры. Четвертых интересуют только соседи — они заводят знакомства, флиртуют, откровенничают, выслушивают откровенности. Пятые вообще не замечают ничего, сидят, уткнувшись в свои бумаги. Январцев же принадлежал к шестым, стоящим у окошка. Стоящих у окошка увлекает самый процесс продвижения, им все хочется заглянуть за горизонт, их волнует ожидание перемен. И иногда дорога вознаграждает их. За однообразными лесами открываются лесные просторы, за однообразными степями — города, море, горы… А за горами… Уж за горами прячется что-то особенное».
Что будет дальше? — спрашиваете вы.
А вам что пришлось по душе: темпы Темпограда, межзвездный транспорт, межвременной, микронавтика или же планы Винеты, быть может?
Мечтатели могут вообразить, писатели — изобразить, а все остальные читатели, загоревшись, засучить рукава…
Тянет вас засучить рукава?
Тогда от вас и зависит продолжение.
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава I. Непростительная оплошность ....... 5.
Глава 2. Этнографическая ........... 15.
Глава 3. Тяжкий труд бездействия ........ 26.
Глава 4. Детство героя ./........... 39.
Добавление к главе 4 ............. 49.
Глава 5. Винета ............... 53.
Глава 6. Из-за любви и подозрительности ..... 65.
Глава 7. Только Темпоград ........... 75.
Глава 8. Нужно, юноша! ............ 88.
Глава 9. Однопространственная разновременность ...103.
Глава 10. На орбите быстрого времени ...... 111.
Глава 11. Не один путь ............. 118.
Глава 12. Всего один час ............ 133.
Глава 13. Охотник .............. 143.
Глава 14. От среды до понедельника ....... 151.
Глава 15. Жужа .............. 163.
Глава 16. Темпоскаф ............. 169.
Глава 17. Микронавты ............. 179.
Глава 18. В дебрях атомов ........... 193.
Глава 19. Денек и еще денек .......... 206.
Глава 20. Теградизация или деградация? ...... 218.
Глава 21. В нормальном времени ........ 230.
Глава 22. Свидание с юностью ......... 243.
Глава 23. Письма ............... 258.
Глава 24. Взорвется или не взорвется? ...... 264.
Глава 25. Похожая на вторую ........ 277.
Эпилог . ................. 285.
