Высота пятого этажа показалась Потрошилову космосом. Они подошли к краю крыши.

— Страшно, — неуверенно заикнулся Алик.

— Экстремально! — радостно возразил Клим.

К ноге Альберта Степановича привязали бельевую веревку. В целях страховки.

— Если что, нырнешь, как с «тарзанки», — пояснил Распутин.

— Спасибо, —вежливо поблагодарил Алик.

Слукавил, конечно. Никакой благодарности он не чувствовал. Правда, Климу было все равно. Крышу огласил утренний гимн экстремала:

Я буду жить еще один день,

И будет еще одна пьяная ночь!

— А я? — спросил Потрошилов у телевизионной антенны.

Та тупо промолчала. Ее дело было транслировать мыльные сериалы. А это интеллектуально убивает даже железо.

Спуск проходил по балконам. С другой стороны дома от якутского стойбища. В обстановке строжайшей секретности. Клим страховал Альберта Степановича. Они ползли тихо, огибая ящики с цветами, подвешенные велосипеды и сохнущее белье.

На втором этаже мирно курил пенсионер Кузькин. У него над головой висела вяленая плотва. Утро дышало покоем. Кузькин пускал вонючие кольца дыма и мечтал о пиве. Внезапно в поле зрения пенсионера беспардонно влезли чьи-то ноги. Такое вмешательство в мечту может парализовать кого угодно. Следом за ногами сверху поползло остальное. Кузькин понял — лезут за рыбой! От возмущения перехватило дыхание. Папироса выпала из ослабевших пальцев. Он открыл рот и поступил так, как обычно поступают настоящие мужики. Утро огласил возмущенный вопль:

— Ма-ать!!!

Алик уже видел землю между ног. Совсем близко. Где-то в минуте полета. На самом деле до нее оставалось три метра. И тут прямо в лицо, без предупреждения, его хлестнул страшный крик. Потрошилов отшатнулся, уходя с линии звуковой атаки. Ботинки соскользнули с перил балкона. Руки безуспешно схватили пустоту. Кузькину мать Алику увидеть не удалось. Он камнем ухнул вниз.

Распутин реагировал, как обычно, рефлексами. Мозг не успел связать воедино шум и сотрясение балконных решеток, а пальцы уже вцепились в ржавые прутья. Рывок чуть не сорвал Клима вниз. Но он удержался. Могучее тело хрустнуло позвонками от навалившейся нагрузки. Альберт Степанович повис над кустом сирени, почти касаясь его головой.

Кузькин с изумлением оценил полет ворюги. Спасенная плотва перед его носом качалась, источая затхлую вонь. Но радость не успела овладеть владельцем рыбных запасов. Кряхтя от натуги, сверху сполз огромный мужик.

— Банда! — прошептал пенсионер.

— Тихо! — прохрипел Клим. — Мы не к тебе.

Алик в полубессознательном состоянии плавно вошел телом в сиреневый куст. Распутин мягко спрыгнул рядом, отвязывая веревку. Со второго этажа свесился насмерть перепуганный Кузькин.

— Эй, мужики! — спросил он. — Рыбки, что ли, хотели?

Альберт Степанович интеллигентно поправил очки, с удивлением обнаружив, что выжил. Он поднял глаза вверх, рассмотрел противную физиономию убийцы и ответил, как подсказало сердце:

— Пошел ты на..!

В круглосуточно-алкогольном магазине Клим произвел подготовительные мероприятия к визиту в Вооруженные Силы. Предстоящие тяготы и сложности требовали серьезного подхода. В огромную сумку поместился ящик коньяка «Арарат».

— Зачем столько? — с невольным трепетом спросил Алик.

— Универсальная валюта. Военный жидкий доллар. В армии вопросы не решают. Их устаканивают!

Распутин взвалил сумку на плечо, бодро покряхтывая от немалого веса и накатывающего похмелья. Путешествиев мир регулярных частей и соединений началось.

Армия оказалась авиационным полком. Вокруг нее надежно стоял высокий бетонный забор. Он простирался вдаль, гарантируя защиту от безумного мира капитализма, дикой мафии, сезонной распродажи Родины и каких-либо других перемен по сравнению с эпохой совкового периода.'

Заповедник застоя и полного отстоя ностальгически охранялся воином. Боец в форме героя-махновца строго спрашивал пропуска. Его периодически посылали туда, куда никто не ходит. Все равно пропусков ни у кого не было. Он не обижался. На своих в армии сердиться не принято. А чужие через КПП не ходили.

Любой желающий попасть на территорию мог дойти до конца забора. Благо что конец был недалеко. Метров через сто бетонные блоки обрывались, словно гигантский прапорщик прихватил никому не нужную оградку для своего подсобного хозяйства.

За лесом лежал аэродром. Судя по наличию самолетов. Или музей устаревшей авиационной техники. Впрочем, во втором случае на входе продавались бы билеты. И бесплатное проникновение исключалось бы радикальными витками колючей проволоки. Так что этот вариант отпадал.

Аэродром принадлежал военным. Альберт Степанович подметил это сразу. Без помощи дедуктивного метода. Просто на основании того факта, что навстречу периодически попадались люди в форме. А еще все вокруг было облезлым и полуразрушенным. Что машины зеленого цвета, что здания складов и ангаров. Самолеты гудели. Люди кричали.

— Армия! — гордо объявил Распутин. Будто сам разрушил и ободрал хозяйство авиаполка.

Альберт Степанович опасливо поежился. С одной стороны, якутам здесь, действительно, было не место. С другой стороны, ничего похожего на тихое убежище в пейзаже не наблюдалось. Скорее наоборот. От гудящих самолетов и еще громче орущих офицеров исходили волны смутного беспокойства.

На двух гражданских лиц похмельной наружности внимания никто не обращал. Военные беспорядочно суетились, сочно переругивались, активно разгружали самолеты, таскали из них сумки и коробки, деловито грузили их в машины, потом наоборот… Одним словом, в части царил армейский порядок, в военной среде называемый ласково — наш бардак. В этой тусовке Клим и Потрошилов были чужими.

— Пойдем к старшему, — потянул Распутин Алика в сторону, от эпицентра инициативы и смекалки, — без него тут делать нечего.

— К командиру? — Алик понимающе мотнул толовой.

— Ты че? Где ж ты видел, чтоб командир в армии был «старшим»? Капитан ты гражданский!

— А кто же тогда?

— Ты, Алик, телевизор смотришь?

— «Горизонт».

— Понятно. По «Горизонту» хорошего не покажут. Слушай сюда. Армия — слепок с общества. Так?

— Возможно.

— Значит, кто там старший, тот и здесь. Ухватываешь суть?

Альберт Степанович кивнул и твердо произнес:

— Нет.

— Я так и думал. — Клим подошёл ближе. — Кто у нас на «гражданке» старший?

— Президент! — Алик счастливо заулыбался.

— Ты че, серьезно так думаешь? — Распутин снова отступил на пару шагов, чтобы рассмотреть инопланетянина.

— Так все думают.

— Это у вас в ментовке так все думают.

— А у вас как? Интересно?

— А у нас в России — кто народ обувает, тот и «старший».

Они обогнули продовольственный склад. Судя по умопомрачительной вони, личный состав полка питался… не хорошо. За небольшой свалкой авиационных отходов стояли столбы с колючей проволокой, окружающие резиденцию «старшего». Она называлась просто, как власть материализма: «Вещевой склад». Вопреки ожиданиям, «старший» располагался в самом ободранном бараке. В последнем ряду, за ангарами и котельной.

— Что-то твой «старший» далек от местной цивилизации, — тонко подметил Алик.

— В армии чем дальше от штаба, тем блатнее место, — пояснил Клим, проявляя глубинные познания военной мудрости и остановился. — Стой, граница поста.

Потрошилов тоже остановился. Ни границы, ни поста вокруг не было. Под поношенной защитной сеткой возле полуразрушенного сарая стояло что-то железное. Альберт вопросительно посмотрел на друга.

— Танк?

— Можно и так сказать, — отозвался Распутин, не сводя глаз с окон сарая. — Надежная техника. «Старший» по территории ездит.

— На танке?

— Типа того.

Альберт решительно шагнул вперед, явно намереваясь демаскировать средство передвижения для иностранных спутников-разведчиков.

— Стой! — ни с того ни с сего вдруг заорал Распутин и схватил друга за шиворот.

Клацанье зубов, истошный лай на иностранном языке и брызги слюней окутали Альберта Степановича с ног до головы.

Странное существо рыжего цвета трясло всей мордой, одновременно исступленно стуча зубами в сантиметре от… выдающейся части организма. Стальной ошейник врезался в горло животному острыми зубьями подозрительно желтого металла, чуть не на всю длину. Но зверь не унимался, разрывая в клочья себе кожу, как извращенец-мазохист.

— Клим! Кто это? — Альберт наконец нашел в себе силы отступить от животного на несколько шагов.

— Бордосский дог! — многозначительно произнес Распутин и добавил: — Три штучки зеленых за щенка.

— Какие зеленые штучки? — не понял Алик.

— Тебе лучше не знать, — отмахнулся хирург. — Ментам и врачам такие зеленые штучки не светят.

Тем временем пес, задыхаясь от обиды, решил укусить хотя бы себя. Он подпрыгнул, используя в качестве рычага веревку, в воздухе извернулся и вцепился себе в спину, мелко перебирая зубами.

— Блох ловит, — со знанием дела прокомментировал Распутин.

Альберт не ответил, он просто решил, что перед ним разновидность собаки-камикадзе.

От энергичных перемещений цербера с танка свалилась маскировочная сетка. Новенький джип «мерседес», чем-то напоминающий родной армейский «уазик», блестел на солнце, отливая не по-русски красивым оттенком цвета хаки. Цепь сторожевого пса была привязана к его дверной ручке.

— Хитро! — восхитился смекалистостью хозяина Альберт.

— «Старший!» — Поднял вверх палец Клим. Он сложил ладони рупором и крикнул:

— Открывайте! Ревизия!

Массивная железная дверь чуть дрогнула. Еле слышно щелкнул, закрываясь, засов. Склад моментально превратился в неприступную крепость. Потрошилов вспомнил свою службу в ОБЭПе и шепнул:

— Сейчас уедет на базу, потом заболеет.

— Не, сначала посмотрит, кто пришел, — весело подмигнул Клим.

Занавеска на небольшом окошке колыхнулась. Едва заметно, словно от ветерка, созданного пролетающей мухой. Потом вдруг резко отодвинулась, и за стеклом возникло лицо. Оно расплылось в широченной улыбке. Из-за окна донесся рев с украинским акцентом:

— Дохту-ур! Вот х-хад!

Мощные запоры лязгнули, и миру явился крепкий квадратный дядька в драной плащпалатке.

Хитрая физиономия лучилась довольной улыбкой окончательного жулика.

— Знакомьтесь, — церемонно произнес Клим, — Калита Глеб Макарович. Старший прапорщик.

— Потрошилов, — кивнул Алик. — Альберт Потрошилов!

— Иди ты! — хохотнул Калита.

От него веяло свежайшим коньячным выхлопом, шоколадом, жизнелюбием и нетвердыми моральными устоями.

Распутин тряхнул большой сумкой, висящей на плече. Та звякнула. Глухо и солидно. Так одна-две бутылки не звенят.

— Макарыч, мы по делу.

— Слышу! — довольно хмыкнул старший прапорщик. — А собачку-то зря потревожили. Теперь до вечера не успокоится.

Плохо покрашенная, облупившаяся дверь открылась со скрипом. За ней оказалась другая, блестящая никелированной сталью и оснащенная кодовым замком. Калита прикрыл собой кнопки, поколдовал над ними, и дверь бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостей внутрь.

— Ну вот и дома! — блаженно изрек старший прапорщик, скидывая в корзину для мусора драную плащ-палатку. Под ней оказались китель и галифе, отливающие в свете потолочных галогеновых светильников всеми цветами радуги. На грудном кармане крупно было вышито бисером: «В. Юдашкин».

Итальянская кирза сапог мелодично поскрипывала при ходьбе.

— По дилу приихав? Ща перебазаримо, дохтур! Тильки пару звонков оттопчу и ишьте мене з маслом.

В каждой руке загадочный Глеб Макарович держал по мобильному телефону и периодически выкрикивал в них по-русски странные английские слова на украинском языке. Он уложился в три минуты и бросил трубки в корзину с плащ-палаткой.

— Поставщики, хады. Прессовать неохота. А то так бы и дал ракетным ударом… — Он махнул кулаком в воздухе, но тут же успокоился и добавил: — Не можу, бо дорого. Так что ж мы стоим!? Сидайте, гости дорогие! Отведайте, чем Бог послал.

Альберт Степанович никак не мог моргнуть. Глаза так далеко вылезли из орбит, что веки съежились и сложились в крупные складки. Его «Горизонт» явно врал. Обнищание армии, мягко говоря, происходило не такими катастрофическими темпами, как заявлялось с черно-белого экрана. Прапорщикам Бог посылал неплохо. Стол накрывала девушка в белом халате. То ли медсестра, то ли повариха. Последнее время Потрошилов их путал. Все они как две капли воды были похожи на Галю Булкину, а потому вызывали одни и те же реакции. Алик к этому уже привык. Он снова сунул руку в карман и зажал волю в кулак. Воля затихла. Девушка быстро справилась и с готовностью посмотрела на прапорщика. Он не отреагировал на призыв и послал ее кормить собаку, весело подмигнув при этом гостям. Гости шутку оценили.

Удивительное дело, как удачно решаются проблемы под домашний холодец, соленые помидоры и… коньяк! Калита безраздельно владел летными кожаными куртками, отменного качества меховыми штанами и обстановкой в полку. После первой бутылки вопрос с убежищем от происков мафии отпал. Потрошилов и Клим были обмундированы в камуфлированные комбинезоны второй категории. Они слились с миром милитаризма, став незаметны, как листья в лесу.

После второй бутылки Климу захотелось в небо. Он выдал Макарычу стандартный армейский стеклянный билет — бутылку «Арарата». Тот хохотнул и пошел договариваться с летчиками.

— Будешь прыгать? — Распутин налил Алику сто пятьдесят грамм и застыл, ожидая ответа.

— С парашютом? — уточнил Потрошилов.

— Обязательно! — заверил Клим.

Жизнь «под прикрытием» увлекала Алика все больше. В ней постоянно происходили события. Как секретный агент 108-го отделения милиции он не имел права отказываться от образа бесшабашного рубахи-парня. Альберт Степанович заглотил коньяк и махнул рукой:

— А, поехали!

Калита вернулся быстро. Подозрительно быстро. И слишком невинно улыбаясь.

— Дохтур, там три борта с парашютистами. Подойдешь к правому. С командиром мы это дело устаканили. Выкинут вас, як положено.

— Дай парашют, — попросил Клим.

— Нету! — мгновенно ответил прапорщик.

— Два.

— Тем более… Тильки для сэбе, — менее уверенно пробормотал прапорщик, — на машину накидывать приберег два списанных…

Рядом с первым «Араратом» встал второй.

— Ну, дохтур! — хитро хохотнул Калита, старательно поддерживая шутку. — Ты и мертвого уболтаешь!

— Ох, Макарыч, дождешься ты ревизии! — шутливо пригрозил Клим.

— Устаканим, — незамедлительно отреагировал прапорщик, но все же перекрестился.

Мимо притихшего пса они проходили с опаской. Тот не обратил на Альберта и Клима никакого внимания, весело играя большим куском белой материи, напоминающим медицинский халат.

— Клим, — спросил Алик, — а зачем Калите наш коньяк? У него ведь все есть?

Распутин остановился, посмотрел в наивные глаза друга и произнес:

— Ты так ничего и не понял, капитан гражданский. То, что у него есть, — это тильки для сэбэ!

Авиационный полк работал по плану. Был день парашютных прыжков. На стоянке царила суматоха. Три самолета «Ан-12» грузились горбатыми от ранцев за спиной любителями острых ощущений. Здесь были представители МЧС в оранжевых беретах, члены аэроклуба «Свободный полет», сборная ВВС военного округа, местные десантники и целая команда мрачных типов со зверской наружностью и жуткими габаритами, сидевшая в стороне отдельным кружком. Люди суетились, перемещаясь и готовясь к полету.

По пути к общему бедламу Альберт Степанович получил краткий инструктаж по нехитрым премудростям парашютного спорта. Короче, чем реклама памперсов.

— Если парашют не раскрылся, дергай вот эту штуку и выкидывай запасной. Держи ноги вместе! Приземлишься — перекатывайся.

Инстинкт самосохранения, задремавший под коньячок, вдруг очнулся и разжал Потрошилову зубы железными пальцами ужаса.

— А если и запасной…

Распутин небрежно махнул рукой:

— Сматываешь и снова кидаешь. Пока не раскроется.

— Мы что, из космоса прыгаем? — неожиданно возмутился Алик. — Сколько раз я его, по-твоему, смотаю? Скажи точно, что делать, если запасной не раскроется?

Клим с серьезным видом склонился к пылающему от возмущения уху Потрошилова и зашептал:

— Запоминай. Если запаска со второго раза не хлопнула, поднимаешь голову…

— Поднимаю, — заворожено прошептал Алик.

— И повторяешь…

— Повторяю, — послушно кивнул начинающий парашютист.

— Отче наш, иже еси на небеси…

— Отче на… Тьфу ты! Не полечу! — прохрипел Алик.

Ему почему-то перестала нравиться идея полета на списанном парашюте. Он развернулся и по большой дуге рванул куда-то мимо стоянки.

— Не переживай! — крикнул Клим. Его, наоборот, возбуждала опасность. — Посмотри, никто не боится.

Он догнал друга и развернул в нужном направлении. Уговоры прошли под резервное яблоко. Прямо из горлышка фляги с коньяком в Альберта Степановича проник необходимый заряд отваги. Он снял очки и бережно спрятал их в карман. Народу действительно было много. Перед лицом такой многочисленной аудитории позориться не хотелось.

Обойдя вокруг стоянки, Алик решительно направился к ближайшему самолету. Он шел с таким видом, словно всю жизнь улетал в неизвестность, чтобы низвергнуться с небес, положившись на эфемерный запас надежности дырявой шелковой тряпки.

Клим повертел головой, определяя, какой из «Ан-12» самый правый. Вроде бы получалось, что совсем не тот, в который лез героический Потрошилов. С другой стороны, решимость не бесконечна. Пересадка могла дать отрицательный результат. Клим пожал плечами и направился следом за Аликом.

Альберт Степанович ничего не боялся. Он непринужденно спрятался за кучу каких-то ящиков и бесстрашно накрылся брезентом. Распутин нашел его только потому, что знал о твердом намерении Алика стать парашютистом.

Дружба — это не только совместное употребление спиртного и частые телефонные разговоры. В нужный момент настоящий друг должен хоть немного побояться твоими страхами. Или чуть-чуть синхронно подрожать поджилками. На худой конец, всплакнуть «на брудершафт». Клим заполз под сыроватый самолетный чехол, сваленный в дальнем конце салона. Наткнувшись на вибрирующие щеки партнера, он зашептал:

— Молодец, здорово придумал! Теперь не высадят. А то сиди и думай, договорился Макарыч — не договорился, устаканил — не устакаиил… Полежим до выброски и спокойно-прыгнем!

Под рукой экстремала отчаянно дернулся животик Потрошилова, округленный до подбородка запасным парашютом. Мирное «прыгнем» его не обмануло. Алик со всей ясностью обреченного понимал, с какой высоты придется сделать «это».

Неожиданно корпус самолета дрогнул. Заводящийся двигатель издал душераздираяощий вой и зарычал сотней голодных псов. От вибрации затряслись пол и стены. «АН-12» заскрипел всеми изношенными механизмами, ворчливо жалуясь на старость. Ветеран транспортной авиации натужно готовился к очередному полету.

Распутин осторожно приподнял брезент. В люке на фоне аэродромной панорамы показалась громоздкая фигура в камуфлированном комбинезоне. Несмотря на габариты Кинг-Конга, она двигалась легко и бесшумно. Человек придирчиво осмотрел пустой салон, шевеля всеми органами чувств. Его зверская физиономия, испещренная шрамами вдоль и поперек, подозрительно вытянулась, как узконаправленный микрофон.

Клим плавно, стараясь не дышать, потянул брезент вниз. Он вспомнил хитрющую гримасу старшего прапорщика Калиты и понял: «Не устаканил!» Их присутствие в улетающем самолете явно не предполагалось. Пока он раскидывал трясущимися от вибраций Алика и «Ан-12» мозгами, жуткий человек исчез. Распутин приблизил губы к уху друга и закричал, пробиваясь сквозь нарастающий рев двигателей и дребезжание пропеллеров:

— Только-о тихо-о!!! А то выкинут раньше времени-и!!!

Альберт Степанович поспешно и мелко закивал. Внезапно в гул и вибрацию вплелись совершенно новые ноты. Пол ритмично заколебался. Раздался мерный грохот шагов. Клим одним пальцем приподнял краешек брезента, высовывая наружу не более половины левого глаза. Зрелище, даже для экстремала, показалось излишне жутким. Он спрятался обратно, наваливаясь на Потрошилова.

В полном молчании в «АН-12» строем грузились здоровенные типы. От их вида кровь стыла в жилах. С такими лицами не читают проповеди о любви к ближнему. И к дальнему тоже. С такими лицами вообще ничего не читают. Разве что короткие погребальные молитвы над свежим трупом врага. Размерами каждый из молчаливых походил на двустворчатый шкаф. Костяшки пальцев на мускулистых руках бугрились набитыми мозолями. Над ними синели татуировки в виде черепа, пронзенного молнией.

Распутин зажал ладонью рот Алика. Пронзительный шепот вонзился прямо в барабанные перепонки:

— Не туда попали! Будем лежать как дрова. Тихо и не двигаясь. Иначе полетим без парашютов!

Альберт Степанович согласился сразу. Без диспутов и сомнений. Просто поверив другу. После очень большого глотка из фляжки с коньяком. Он пригрелся и пережил волнительные мгновения взлета в режиме пофитизма, то есть мирно уснув.

Летели долго. Если мерить полет в «Арарате», то ровно семьсот пятьдесят грамм. Клим прихлебывал из фляжки, периодически посматривал на часы и недоуменно пожимал плечами. Обычных парашютистов выбрасывали в дальнем конце аэродрома. Это занимало не более пятнадцати минут. Куда и зачем направляется борт с целой командой типичных убийц, можно было только предполагать.

Сигнал прозвучал внезапно. Неприятно-тревожный зуммер разорвал покой в мелкие суетливые клочья. Самолет вздроснул. Задняя панель грузового люка поползла вниз. Под брезент ворвался холодный ветер и разбудил Альберта Степановича. Сметенные со скамеек отрывистой командой крупногабаритные типы строем и молча затопали в разверзнувшуюся бездну.

Клим проследил за уходом в небо жуткого, строго организованного табора в небольшую щелочку. Он рывком выскочил из укрытия и вытащил сонного Алика. Потрошилов щурился от света и ветра, ни черта не соображая.

— Прыгаем! — крикнул ему Клим.

Алик послушно подскочил на месте два раза.

— Туда! — показал Распутин.

Алик проснулся и помотал головой, осознав, что ему предстоит. Выход начал закрываться. За всю свою жизнь, богатую экстремальными событиями, Клим ни разу не возвращался с позором, не совершив прыжка. И не собирался начинать сейчас. Он зацепил вытяжной карабин потрошиловского парашюта за специальный трос. Алик сразу стал настоящим десантником. Мощный толчок выбросил его из самолета навстречу ветру, дождю и земле.

— Не хочу-у-у!!! — закричал он, но было поздно.

Потрошилов летел вечность. Конечно, парашют не раскрылся. Под Аликом лежала тысяча метров пустоты и холодного северо-западного ветра. Земля жадно щетинилась пиками деревьев, ожидая жертву. Мимо нее было не промазать.

Вопреки традициям, прошлая жизнь не проносилась перед глазами. Не вспоминалось ни хорошего, ни плохого. Алик просто падал, как птица без крыльев. Например, страус. С перспективой глубоко зарыть голову в песок. Падение длилось ровно пять секунд. Именно столько свободного полета отведено при принудительном раскрытии вытяжным фалом. Пока веревка расправилась до конца, пока она вытянула купол из ранца, Потрошилов успел многое.

Вспомнив инструктаж, он пошарил рукой по животу в поисках кольца запасного парашюта. Оно нашлось где-то сбоку. И оторвалось сразу. Ничего не произошло. Алика продолжало безжалостно кувыркать в воздушном потоке. Сматывать и снова выкидывать оказалось нечего.

Любой другой впал бы в панику, ошалев от ужаса. Только не Потрошилов. Он не растерялся, вовремя приступив к выполнению последнего пункта инструкции. Поддаваясь усилию несгибаемой воли, рот распахнулся. Щеки тут же раздуло в стороны. Хриплый и вибрирующий голос Альберта Степановича центробежно рассеялся по всем направлениям вращения, чтобы точно дойти до адресата.

— Отче наш, иже еси на небеси…

Других слов молитвы он не знал. А если бы и знал, то не успел бы продолжить. Взрыв раздался внезапно. Потрошилова встряхнула страшная перегрузка, буквально вывернув наизнанку. От оглушительного хлопка заложило уши. Он дернулся и прекратил вращение, замерев между небом и землей. Парашют раскрылся. Алик лязгнул зубами, не сразу осознав, что спасен.

Постепенно понимание пришло. При внимательном изучении купола над головой был сделан безупречный логический вывод — последнее средство, примененное от отчаяния, сработало! Под свинцовым, но гостеприимным питерским небом раздался счастливый смех десантника Потрошилова. Кольцо запасного парашюта, при ближайшем рассмотрении оказавшееся оторванным карманом комбинезона, Алик сжимал в кулаке, как талисман.

Он летел долго. Умиротворяюще свистел в стропах ветер, потрескивала ткань старого купола, где-то внизу стаей некормленых стервятников пикировали жуткие типы с глазами убийц. Алик висел нелепой тряпичной куклой и пел. Без слуха и голоса. Одной душой. Громко и весело.

— Жил отважный капитан!..

Причем основной акцент приходился на слово «жил».

— Банза-а-ай!!! — грянул сверху дикий вопль.

Со свистом мимо пронесся огромный, быстро опознанный летающий объект. Альберта Степановича качнуло, словно от взрывной волны. Клим Распутин заходил на посадку, как настоящий экстремал. Не раскрывая парашют до последнего. Длительный затяжной прыжок доставлял ему несравненное наслаждение.

Приземление на лес прошло успешно. Если не считать гибели парашюта. Алик попал между деревьев. Он пробил завесу листьев и веток, мягко плюхнувшись на свое собственное посадочное место. Куполу повезло меньше. Он не пролез. Соприкосновение с верхушкой березы положило конец его романтической биографии. Парашют героически погиб под противный треск рвущейся материи, так и не став накидкой для автомобиля.

Альберт Степанович немного посидел, привыкая к земле. Потом, вспомнив инструктаж, перекатился в сторону. Зачем в странный ритуал приземления входил этот сложный элемент, было неясно. Но Потрошилов не собирался рисковать в тот самый момент, когда полет так благополучно завершился.

Лямки, пристегнутые к разным частям потрошиловского тела, натянулись. Едва он встал на ноги после виртуозно, с грацией раненого бегемота выполненного упражнения, как разодранный в клочья увесистый ком звучно шлепнулся с березы на землю. Бывший парашют попал точно туда, откуда укатился Алик.

— Во как! — восхищенно промычал он.

Воистину мудрость Клима не имела границ, спасая от катастрофы на каждом шагу. Ноги дрожали в коленях, напоминая Альберту Степановичу о пережитом стрессе. Он присел на сырую траву. Вокруг никого не было. Стыло дул ветер. Мокро шелестели капли, пробивая в желтеющей листве дорогу к лужицам. Глухо урчал кишечник, протестуя против бурного образа жизни хозяина.

Алику стало не по себе. Он посмотрел по сторонам. Признаков разумной жизни не обнаружилось. Любимая песня сама слетела с губ в чуждое пространство леса:

— И никто ему по-дружески не спел…

Потрошилов выпутался из лямок парашюта. Кругом подозрительно тихо лежал мир живой природы. Явно дикой и враждебной. Комары уже начали атаку на чужака. Живое воображение мгновенно дополнило пейзаж волчьей стаей и стадом медведей, Алик сурово нахмурился. Все-таки он был царем природы. Хотя в такой глуши об этом наверняка мало кто знал. Пора было доказывать свое превосходство над окружающей средой. Он сложил руки рупором и отчаянно завопил:

— Ау-у! Товарищи, где вы-ы!

— Ы-ы-ы!.. — издевательски завыло эхо.

— Не ори, — ворчливо сказал голос с небес.

Потрошилов поднял голову. На высоте пяти метров, чуть в стороне, болтались чьи-то ноги. Судя по ботинкам сорок седьмого размера, они принадлежали человеку высокого роста. Дальнейшие дедуктивные потуги оказались излишни. С хрустом обломились ветки, и из березового плена собственной персоной выпал Клим Распутин.

Экстремал немного ободрался по дороге, но был бодр и вполне счастлив. Рухнув, как бомба, Клим завопил:

— С первым прыжком! Кайф, да?!

Алик от души открыл рот, чтобы вкратце охарактеризовать всю гамму чувств, вызванных полетом. Телячьего романтического восторга в слове из небольшого количества букв было мало. Примерно с запятую над «И-кратким». Возможно, Потрошилов не родился любителем риска, острых ощущений и медвежьей болезни.

Но в последний момент в горле возник непреодолимый спазм интеллигентности. Не то чтобы экспрессивная лексика не пролезала. Скорее, Альберту Степановичу не хотелось обидеть друга, разочаровать в сокровенном. Ведь он смотрел с такой надеждой! Так хотел, чтобы ему понравилось кувыркаться в небе кверху задницей с мокрыми от страха штанами! Альберт Степанович не любил лгать. Однако в исключительных случаях, таких как ложь тяжелобольному, он делал Это. Спокойно и убедительно. По-мужски.

— Класс! — нервно хихикнул он, чувствуя себя идиотом.

На добродушной физиономии Алика проступили мучительные красные пятна. Но ради дружбы он хихикнул еще раз, показывая, что Потрошиловы имеют мужество. Постоянно и сильно. В извращенных формах. На грани здравого смысла.

Клим, не замечая тонкой душевной организации Альберта Степановича, снова завопил в восторге от вновь неудавшегося самоубийства:

— Сейчас разберемся, куда попали, и еще раз сиганем!

— Станови-и-ись!!! — прогрохотал над лесом мощнейший бас.

Звуковой волной с берез стряхнуло капли. Они осыпались на землю крупным градом. Комаров смело в радиусе километра. Нежные лютики полегли, как в бурю. Распутин присел от неожиданности. Алик по-прежнему так и сидел на мокрой траве. Поэтому не упал ногами к взрыву. Ужасающий рев вновь потряс девственную природу:

— Ра-авняйсь!!! Смирна-а!!!

Клим вспомнил, с кем он летел в самолете. Оказаться в одном лесу с подобными исчадиями специального назначения было чистым невезением. Даже не хотелось спрашивать дорогу. Наоборот, возникало горячее желание потеряться в дебрях. Подальше от мира, в котором живут гоблины.

Эмоции амоциями, но без информации можно было бродить по лесу до утра. Доктор Распутин нацепил светскую улыбку и крадучись углубился в кусты. За ним на четвереньках отправился Альберт Степанович.