Белый воин был так строен, Губы красны, взор спокоен, Он был истинным вождем; И открылась в сердце дверца, А когда нам шепчет сердце, Мы не боремся, не ждем. Он сказал мне, что едва ли И во Франции видали
      Обольстительней меня, И как только день растает, Для двоих он оседлает Берберийского коня.
      Муж мой гнался с верным луком, Пробегал лесные чащи, Перепрыгивал овраги, Плыл по сумрачным озерам И достался смертным мукам; Видел только день палящий Труп свирепого бродяги, Труп покрытого позором.
      А на быстром и сильном верблюде, Утопая в ласкающей груде Шкур звериных и шелковых тканей, Уносилась я птицей на север, Я ломала мой редкостный веер, Упиваясь восторгом заране. Раздвигала я гибкие складки У моей разноцветной палатки И, смеясь, наклонялась в оконце, Я смотрела, как прыгает солнце В голубых глазах европейца.
      А теперь, как мертвая смоковница, У которой листья облетели, Я ненужно-скучная любовница, Словно вещь, я брошена в Марселе. Чтоб питаться жалкими отбросами, Чтобы жить, вечернею .порою Я пляшу пред пьяными матросами, И они, Смеясь, владеют мною.
      Робкий ум мой обессилен бедами, Взор мой с каждым часом угасает... Умереть? Но там, в полях неведомых, Там мой муж, он ждет и не прощает.
      57. ПОМПЕЙ У ПИРАТОВ
      От кормы, изукрашенной красным, Дорогие плывут ароматы В трюм, где скрылись в волненьи опасном С угрожающим видом пираты.
      С затаенной злобой боязни Говорят, то храбрясь, то бледнея, И вполголоса требуют казни, Головы молодого Помпея.
      Сколько дней они служат рабами, То покорно, то с гневом напрасным, И не смеют бродить под шатрами, На корме, изукрашенной красным.
      Слышен зов. Это голос Помпея, Окруженного стаей голубок. Он кричит: "Эй, собаки, живее! Где вино? Высыхает мой кубок".
      И над морем седым и пустынным, Приподнявшись лениво на локте, Посыпает толченым рубином Розоватые, длинные ногти.
      И оставив мечтанья о мести, Умолкают смущенно пираты И несут, раболепные, вместе И вино, и цветы, и гранаты.
      58. ОСНОВАТЕЛИ
      Ромул и Рем взошли на гору, Холм перед ними был дик и нем. Ромул сказал: "Здесь будет город". "Город, как солнце" - ответил Рем.
      Ромул сказал: "Волей созвездий Мы обрели наш древний почет". Рем отвечал: "Что было прежде, Надо забыть, глянем вперед".
      "Здесь будет цирк, - промолвил Ромул, Здесь будет дом наш, открытый всем". "Но надо поставить ближе к дому Могильные склепы" - ответил Рем.
      59. МАНЛИЙ
      Манлий сброшен. Слава Рима, Власть все та же, что была, И навеки нерушима, Как Тарпейская скала.
      Рим, как море, волновался, Разрезали вопли тьму, Но спокойно улыбался Низвергаемый к нему.
      Для чего ж в полдневной хмаре, Озаряемый лучом, Возникает хмурый Марий С окровавленным мечом?
      60. ИГРЫ
      Консул добр: на арене кровавой Третий день не кончаются игры, И совсем обезумели тигры, Дышут древнею злобой удавы.
      А слоны, а медведи! Такими Опьянелыми кровью бойцами, Туром, бьющим повсюду рогами, Любовались едва ли и в Риме.
      И тогда лишь был отдан им пленный, Весь израненный, вождь аламанов, Заклинатель ветров и туманов И убийца с глазами гиены.
      Как хотели мы этого часа! Ждали битвы, мы знали - он смелый. Бейте, звери, горячее тело, Рвите, звери, кровавое мясо!
      Но, прижавшись к перилам дубовым, Вдруг завыл он, спокойный и хмурый, И согласным ответили ревом И медведи, и волки, и туры.
      Распластались покорно удавы, И упали слоны на колени, Ожидая его повелений, Поднимали свой хобот кровавый.
      Консул, консул и вечные боги, Мы такого еще не видали! Ведь голодные тигры лизали Колдуну запыленные ноги,
      61. ИМПЕРАТОРУ
      Призрак какой-то неведомой силы, Ты ль, указавший законы судьбе, Ты ль, император, во мраке могилы Хочешь, чтоб я говорил о тебе?
      Горе мне! Я не трибун, не сенатор, Я только бедный бродячий певец, И для чего, для чего, император, Ты на меня возлагаешь венец?
      Заперты мне все богатые двери, И мои бедные сказки-стихи Слушают только бездомные звери Да на высоких горах пастухи.
      Старый хитон мой изодран и черен, Очи не зорки, и голос Мой слаб, Но ты сказал, и я буду покорен, О император, я верный твой раб.
      62. КАРАКАЛЛА
      Император с профилем орлиным, С черною, курчавой бородой, О, каким бы стал ты властелином, Если б не был ты самим собой!
      Любопытно-вдумчивая нежность, Словно тень, на царственных устах, Но какая дикая мятежность Затаилась в сдвинутых бровях!
      Образы властительные Рима, Юлий Цезарь, Август и Помпей, Это тень, бледна и еле зрима, Перед тихой тайною твоей.
      Кончен ряд железных сновидений, Тихи гробы сумрачных отцов, И ласкает быстрый Тибр ступени Гордо розовеющих дворцов.
      Жадность снов в тебе неутолима: Ты бы мог раскинуть ратный стан, Бросить пламя в храм Иерусалима, Укротить бунтующих парфян.
      Но к чему победы в час вечерний, Если тени упадают ниц, Если, словно золото на черни, Видны ноги стройных танцовщиц?
      Страстная, как юная тигрица, Нежная, как лебедь сонных вод, В темной спальне ждет императрица, Ждет, дрожа, того, кто не придет.
      Там, в твоих садах, ночное небо, Звезды разбросались, как в бреду, Там, быть может, ты увидел Феба, Трепетно бродящего в саду.
      Как и ты стрелою снов пронзенный, С любопытным взором он застыл Там, где дремлет, с Нила привезенный, Темно-изумрудный крокодил.
      Словно прихотливые камеи Тихие, пустынные сады, С темных пальм в траву свисают змеи, Зреют небывалые плоды.
      Беспокоен смутный сон растений, Плавают туманы, точно сны, В них ночные бабочки, как тени, С крыльями жемчужной белизны.
      Тайное свершается в природе: Молода, светла и влюблена, Легкой поступью к тебе нисходит, В облако закутавшись, луна.
      Да, от лунных песен ночью летней Неземная в этом мире тишь, Но еще страшнее и запретней Ты в ответ слова ей говоришь.
      А потом в твоем зеленом храме Медленно, как следует царю, Ты, неверный, пышными стихами Юную приветствуешь зарю.
      63.
      Мореплаватель Павзаний С берегов далеких Нила В Рим привез и шкуры ланей; И египетские ткани, И большого крокодила.
      Это было в дни безумных Извращений Каракаллы. Бог веселых и бездумных Изукрасил цепью шумных Толп причудливые скалы.
      В золотом, невинном горе Солнце в море уходило, И в пурпуровом уборе Император вышел в море, Чтобы встретить крокодила.
      Суетились у галеры Бородатые скитальцы. И изящные гетерьг Поднимали в честь Венеры Точно мраморные пальцы.
      И какой-то сказкой чудной, Нарушителем гармоний, Крокодил сверкал у судна Чешуею изумрудной На серебряном понтоне.
      64. НЕОРОМАНТИЧЕСКАЯ СКАЗКА
      Над высокою горою Поднимались башни замка, Окруженного рекою, Как причудливою рамкой.
      Жили в нем согласной парой Принц, на днях еще из детской, С ним всезнающий, и старый, И напыщенный дворецкий.
      В зале Гордых Восклицаний Много копий и арканов, Чтоб охотиться на ланей И рыкающих кабанов.
      Вид принявши молодецкий, Принц несется на охоту, Но за ним бежит дворецкий И кричит, прогнав дремоту:
      "За пределами Веледа Есть заклятые дороги, Там я видел людоеда На огромном носороге.
      Кровожадный, ликом темный, Он бросает злые взоры, Носорог его огромный Потрясает ревом горы".
      Принц не слушает и мчится, Белый панцырь так и блещет, Сокол, царственная птица, На руке его трепещет.
      Вдруг... жилище людоеда Скал угрюмые уступы, И, трофей его победы, Полусъеденные трупы.
      И, как сны необычайны, Пестрокожие удавы... Но дворецкий знает тайны, Жжет магические травы.
      Не успел алтарь остынуть, Людоед уже встревожен, Не пытается он вынуть Меч испытанный из ножен.
      На душе тяжелый ужас, Непонятная тревога, И трубит он в рог, натужась, Вызывает носорога.
      Но он скоро рог оставит: Друг его в лесистом мраке, Где его упорно травят Быстроногие собаки.
      Юный принц вошел нечаян В этот дом глухих рыданий, И испуганный хозяин Очутился на аркане.
      Людоеда посадили Одного с его тоскож В башню мрака, башню пыли, За высокою стеною.
      Говорят, он стал добрее, Проходящим строит глазки И о том, как пляшут феи, Сочиняет детям сказки.
      * 217. ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ *
      ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
      Мы взошли по горному карнизу Так высоко за гнездом орла; Вечер сбросил золотую ризу, И она на западе легла; В небе загорались звезды; снизу Наплывала голубая мгла.
      Муза ты дрожишь, как в лихорадке, Взор горит и кудри в беспорядке. Что с тобой? Разгаданы загадки, Хитрую распутали мы сеть... Успокойся, Муза, чтобы петь, Нужен голос ясный словно медь!
      Голосом глубоким и кристальным Славу тополям пирамидальным Мы с тобою ныне воспоем, Славу рекам в блеске золотом, Розовым деревьям и миндальным И всему, что видим мы вдвоем.
      Новый мир, как девушка невинный!.. Кто ж прольет девическую кровь? Кто визжаньем пил, как чарой винной, Одурманит лес еще пустынный, Острым плугом взрежет эту новь И заплатит мукой за любовь?
      Знаю! Сердце девушек бесстрастно, Как они, не мучить никому: Огонек болот отравит тьму, Отуманит душу шум неясный, Подкрадется ягуар опасный, Победитель, к лоту твоему.
      Крик... движенье... и потонет в бездне Той, что ночи Севера беззвездней, Слишком много увидавший взгляд. Здесь любовь несет с собой болезни, Здесь растенья кроют сладкий яд, И о крови боги говорят.
      Но напрасно! Воли человечьей Не сдержать ни ядам, ни богам! В глубине пещер, по берегам Тихих рек, по чащам и по рвам, Всюду, всюду, близко и далече, Запоют, пройдут людские речи.
      Поднимайся занавес времен И развейся сумрачная чара! Каждый павший будет отомщен, Силою возвратного удара, Зов свобод здесь кинет Вашингтон, И пройдет, как молния, Пизарро.
      Девушка, игравшая судьбой, Сделается нежною женой, Милым сотоварищем в работе... Водопады с пеной ледяной, Островки, забытые в болоте, Вы для жизни духа оживете!
      Друг за другом встанут города, Там забрыжжет детский смех, и деды Заведут спокойные беседы, Вспоминая старые года... Но безумцы, те уйдут туда, Где еще не веял стяг победы.
      Потому что Бог их - Бог измен! Путник, Он идет над звездным севом, Он всечасно хочет перемен; Белизна нагих Его колен, Вздох, звучащий солнечным напевом, Снятся только ангелам и девам.
      Странный Бог, не ведающий зла, Честный, как летящая стрела, Чуждая и круга, и угла, Стройный Бог с душою пьяной снами, Легкими и быстрыми шагами Вдаль и вдаль идущий над мирами!
      Голос твой, о Муза, точно рог, Он сродни тебе, веселый Бог! Эти губы алого коралла Ты когда-то в небе целовала, Ты уже касалась этих ног С их отливом бледного опала.
      Заповедь его нам назови, Дай нам знак, то ты пришла оттуда! Каждый вестник был досель Иуда. Мы устали. Мы так жаждем чуда. Мы так жаждем истинной любви... - Будь как Бог: иди, лети, плыви!
      * Жемчуга *
      65. ВОЛШЕБНАЯ СКРИПКА
      Валерию Брюсову
      Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры, Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка, Что такое темный ужас начинателя игры!
      Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки, У того исчез навеки безмятежный свет очей, Духи ада любят слушать эти царственные звуки, Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
      Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам, Вечно должен биться, виться обезумевший смычок, И под солнцем, и под вьюгой; под белеющим буруном, И когда пылает запад и когда горит восток.
      Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьи В горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.
      Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело, В очи, глянет запоздалый, но властительный испуг. И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело, И невеста зарыдает, и задумается друг.
      Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ! Но я вижу - ты смеешься, эти взоры - два луча. На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
      66. ПОТОМКИ КАИНА
      Он не солгал нам, дух печально-строгий, Принявший имя утренней звезды, Когда сказал: "Не бойтесь вышней мзды, - Вкусите плод и будете, как боги".
      Для юношей открылись все дороги, Для старцев - все запретные труды, Для девушек - янтарные плоды И белые, как снег, единороги.
      Но почему мы клонимся без сил, Нам кажется, что Кто-то нас забыл, Нам ясен ужас древнего соблазна,
      Когда случайно чья-нибудь рука Две жердочки, две травки, два древка Соединит на миг крестообразно?
      67. КАМЕНЬ
      А. И. Гумилевой
      Взгляни, как злобно смотрит камень, В нем щели странно глубоки, Под мхом мерцает скрытый пламень; Не думай, то не светляки!
      Давно угрюмые друиды, Сибиллы хмурых королей, Отмстить какие-то обиды Его призвали из морей.
      Он вышел черный, вышел страшный, И вот лежит на берегу, А по ночам ломает башни И мстит случайному врагу.
      Летит пустынными полями, За куст приляжет, подождет, Сверкнет огнистыми щелями И снова бросится вперед.
      И редко кто бы мог увидеть Его ночной и тайный путь, Но берегись его обидеть, Случайно как-нибудь толкнуть.
      Он скроет жгучую обиду, . Глухое бешенство угроз, Он промолчит и будет с виду Недвижен, как простой утес.
      Но где бы ты ни скрылся, спящий, Тебе его не обмануть, Тебя отыщет он, летящий, И дико ринется на грудь.
      И ты застонешь в изумленьи, Завидя блеск его огней, Заслыша шум его паденья И жалкий треск твоих костей.
      Горячей кровью пьяный, сытый, Лишь утром он оставит дом И будет страшен труп забытый, Как пес, раздавленный быком.
      И, миновав поля и нивы, Вернется к берегу он вновь, Чтоб смыли верные приливы С него запекшуюся кровь.
      68. ОДЕРЖИМЫЙ
      Луна плывет, как круглый щит Давно убитого героя, А сердце ноет и стучит, Уныло чуя роковое.
      Чрез дымный луг и хмурый лес, И угрожающее море Бредет с копьем наперевес Мое чудовищное горе.
      Напрасно я спешу к коню, Хватаю с трепетом поводья И, обезумевший, гоню Его в ночные половодья.
      В болоте темном дикий бой Для всех останется неведом, И верх одержит надо мной Привыкший к сумрачным победам:
      Мне сразу в очи хлынет мгла... На полном, бешеном галопе Я буду выбит из седла И покачусь в ночные топи.,
      Как будет страшен этот час! Я буду сжат доспехом тесным, И, как всегда, о coup de grace Я возоплю пред неизвестным.
      Я угадаю шаг глухой В неверной мгле ночного дыма, Но, как всегда, передо мной Пройдет неведомое мимо...
      И утром встану я один, А девы, рады играм вешним, Шепнут: "Вот странный паладин С душой, измученной нездешним".
      69. ПОЕДИНОК
      В твоем гербе - невинность лилий, В моем - багряные цветы. И близок бой, рога завыли, Сверкнули золотом щиты.
      Я вызван был на поединок Под звуки бубнов и литавр, Среди смеющихся тропинок, Как тигр в саду, - угрюмый мавр.
      Ты - дева-воин песен давних, Тобой гордятся короли, Твое копье не знает равных В пределах моря и земли.
      Вот мы схватились и застыли И войско с трепетом глядит, Кто побеждает: я ли, ты ли, Иль гибкость стали, иль гранит,
      Я пал, и молнии победней Сверкнул и в тело впился нож. Тебе восторг - мой стон последний, Мою прерывистая дрожь.
      И ты уходишь в славе ратной, Толпа поет тебе хвалы, Но ты воротишься обратно, Одна, в плаще весенней мглы.
      И над равниной дымно-белой Мерцая шлемом золотым, Найдешь мой труп окоченелый И снова склонишься над ним:
      "Люблю! Ты слышишь, милый, милый? Открой глаза, ответь мне - да. За то, что я тебя убила, Твоей я стану навсегда".
      Еще не умер звук рыданий, Еще шуршит твой белый шелк, А уж ко мне ползет в тумане Нетерпеливо-жадный волк.
      70. ПОРТРЕТ МУЖЧИНЫ
      Картина в Лувре работы неизвестного
      Его глаза - подземные озера, Покинутые царские чертоги. Отмечен знаком высшего позора, Он никогда не говорит о Боге.
      Его уста - пурпуровая рана От лезвия, пропитанного ядом; Печальные, сомкнувшиеся рано, Они зовут к непознанным усладам.
      И руки - бледный мрамор полнолуний, В них ужасы неснятого проклятья, Они ласкали девушек-колдуний И ведали кровавые распятья.
      Ему в веках достался странный жребий Служить мечтой убийцы и поэта, Быть может, как родился он - на небе Кровавая растаяла комета.
      В его душе столетние обиды, В его душе печали без названья. На все сады Мадонны и Киприды Не променяет он воспоминанья.
      Он злобен, но не злобой святотатца, И нежен цвет его атласной кожи. Он может улыбаться и смеяться, Но плакать... плакать больше он не может.
      71. ЛЕСНОЙ ПОЖАР
      Ветер. гонит тучу дыма, Словно грузного коня. Вслед за ним неумолимо Встало зарево огня.
      Только в редкие просветы Темно-бурых тополей Видно розовые светы Обезумевших полей.
      Ярко вспыхивает маис, С острым запахом смолы, И, шипя и разгораясь, В пламя падают стволы.
      Резкий грохот, тяжкий топот, Вой, мычанье, визг и рев, И зловеще-тихий ропот Закипающих ручьев.
      Вон несется слон-пустынник, Лев стремительно бежит, Обезьяна держит финик И пронзительно визжит.
      С вепрем стиснутый бок-о-бок, Легкий волк, душа ловитв, Зубы белы, взор не робок Только время не для битв.
      А за ними в дымных пущах Льется новая волна Опаленных и ревущих... Как назвать их имена?
      Словно там, под сводом ада, Дьявол щелкает бичом, Чтобы грешников громада Вышла бешеным смерчом.
      Все страшней в ночи бессонной, Все быстрее дикий бег, И, огнями ослепленный, Черной кровью обагренный, Первым гибнет человек.
      72. ЦАРИЦА
      Твой лоб в кудрях отлива бронзы, Как сталь, глаза твои остры, Тебе задумчивые бонзы В Тибете ставили костры.
      Когда Тимур в унылой злобе Народы бросил к их мете, Тебя несли в пустынях Гоби На боевом его щите.
      И ты вступила в крепость Агры, Светла, как древняя Лилит, Твои веселые онагры Звенели золотом копыт.
      Был вечер тих. Земля молчала, Едва вздыхали цветники, Да от зеленого канала, Взлетая, реяли жуки;
      И я следил в тени колонны Черты алмазного лица И ждал, коленопреклоненный, В одежде розовой жреца.
      Узорный лук в дугу был согнут, И, вольность древнюю любя, Я знал, что мускулы не дрогнут И острие найдет тебя.
      Тогда бы вспыхнуло былое: Князей торжественный приход, И пляски в зарослях алоэ, И дни веселые охот.
      Но рот твой, вырезанный строго, Таил такую смену мук, Что я в тебе увидел бога И робко выронил свой лук.
      Толпа рабов ко мне метнулась, Теснясь, волнуясь и крича, И ты лениво улыбнулась Стальной секире палача..
      73. ТОВАРИЩ
      Что-то подходит близко, верно, Холод томящий в грудь проник. Каждою ночью в тьме безмерной Я вижу милый, странный лик.
      Старый товарищ, древний ловчий, Снова встаешь ты с ночного дна, Тигра смелее, барса ловчее, Сильнее грузного слона.
      Помню, все помню; как забуду Рыжие кудри, крепость рук, Меч твой, вносивший гибель всюду, Из рога турьего твой лук?
      Помню и волка; с нами в мире Вместе бродил он, вместе спал, Вечером я играл на лире, А он тихонько подвывал.
      Что же случилось? Чьею властью Вытоптан был наш дикий сад? Раненый коршун, темной страстью Товарищ дивный был объят.
      Спутано помню - кровь повсюду, Душу гнетущий мертвый страх, Ночь, и героев павших груду, И труп товарища в волнах.
      Что же теперь, сквозь ряд столетий, Выступил ты из смертных чащ, В смуглых ладонях лук и сети, И на плечах багряный плащ?
      Сладостной верю я надежде, Лгать не умеют сердцу сны, Скоро пройду с тобой, как прежде, В полях неведомой страны.
      74. В БИБЛИОТЕКЕ
      М. Кузмину
      О, пожелтевшие листы В стенах вечерних библиотек, Когда раздумья так чисты, А пыль пьянее, чем наркотик!
      Мне нынче труден мой урок. Куда от странной грезы деться? Я отыскал сейчас цветок В процессе древнем Жиль де Реца.
      Изрезан сетью бледных жил, Сухой, но тайно благовонный... Его, наверно, положил Сюда какой-нибудь влюбленный.
      Еще от алых женских губ Его пылали жарко щеки, Но взор очей уже был туп, И мысли холодно - жестоки.
      И, верно, дьявольская страсть В душе вставала, словно пенье, Что дар любви, цветок, увясть Был брошен в книге преступленья.
      И после, там, в тени аркад, В великолепьи ночи дивной Кого заметил тусклый взгляд, Чей крик но слышался призывный?
      Так много тайн хранит любовь, Так мучат старые гробницы! Мне ясно кажется, что кровь Пятнает многие Страницы.
      И терн сопутствует венцу, И бремя жизни - злое бремя ... Но что до этого чтецу, Неутомимому, как время!
      Мои мечты... они чисты, А ты, убийца дальний, кто ты?! О, пожелтевшие листы, Шагреневые переплеты!
      75. В ПУТИ
      Кончено время игры, Дважды цветам не цвести. Тень от гигантской горы Пала на нашем пути.
      Область унынья и слез Скалы с обеих сторон И оголенный утес, Где распростерся дракон.
      Острый хребет его крут, Вздох его - огненный смерч. Люди его назовут Сумрачным именем: Смерть.
      Что ж, обратиться нам вспять, Вспять повернуть корабли, Чтобы опять испытать Древнюю скудость земли?
      Нет, ни за что, ни за что! Значит, настала пора. Лучше слепое Ничто, Чем золотое Вчера!
      Вынем же меч-кладенец, Дар благосклонных наяд, Чтоб обрести, наконец Неотцветающий сад.
      76. СЕМИРАМИДА
      Светлой памяти И. Ф. Анненского
      Для первых властителей завиден мой жребий, И боги не так горды. Столпами из мрамора в пылающем небе Укрепились мои сады.
      Там рощи с цистернами для розовой влаги, Голубые, нежные мхи, Рабы и танцовщицы, и мудрые маги, Короли четырех стихий.
      Все манит и радует, все ясно и близко, Вое таит восторг тишины" Но каждою полночью так страшно и низко Наклоняется лик луны.
      И в сумрачном ужасе от лунного взгляда, От цепких лунных сетей, Мне хочется броситься из этого сада С высоты семисот локтей.
      77. СТАРЫЙ КОНКВИСТАДОР
      Углубясь в неведомые горы, Заблудился старый конквистадор, В дымном небе плавали кондоры, Нависали снежные громады.
      Восемь дней скитался он без пищи, Конь издох, но под большим уступом Он нашел уютное жилище, Чтоб не разлучаться с милым трупом.
      Там он жил в тени сухих смоковниц Песни пел о солнечной Кастилье, Вспоминал сраженья и любовниц, Видел то пищали, то мантильи.
      Как всегда, был дерзок и спокоен И не знал ни ужаса, ни злости, Смерть пришла, и предложил ей воин Поиграть в изломанные кости.
      78. ВАРВАРЫ
      Когда зарыдала страна под немилостью Божьей И варвары в город вошли молчаливой толпою, На площади людной царица поставила ложе, Суровых врагов ожидала царица, нагою.
      Трубили герольды. По ветру стремились знамена, Как листья осенние, прелые, бурые листья. Роскошные груды восточных шелков и виссона С краев украшали литые из золота кисти.
      Царица была - как пантера суровых безлюдий, С глазами - провалами темного, дикого счастья. Под сеткой жемчужной вздымались дрожащие груди, На смуглых руках и ногах трепетали запястья.
      И зов ее мчался, как звоны серебряной лютни: "Спешите, герои, несущие луки и пращи! Нигде, никогда не найти вам жены бесприютней, Чьи жалкие стоны вам будут желанней и слаще!
      Спешите, герои, окованы медью и сталью, Пусть в бедное тело вопьются свирепые гвозди, И бешенством ваши нальются сердца и печалью И будут красней виноградных пурпуровых гроздий.
      Давно я ждала вас, могучие, грубые люди, Мечтала, любуясь на зарево ваших становищ. Идите ж, терзайте для муки расцветшие груди, Герольд протрубит - не щадите заветных сокровищ.
      Серебряный рог, изукрашенный кистью слоновьей, На бронзовом блюде рабы протянули герольду, Но варвары севера хмурили гордые брови, Они вспоминали скитанья по снегу и по льду.
      Они вспоминали холодное небо и дюны, В зеленых трущобах веселые щебеты птичьи, И царственно-синие женские взоры... и струны, Которыми скальды гремели о женском величьи.
      Кипела, сверкала народом широкая площадь, И южное небо раскрыло свой огненный веер, Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь, С надменной усмешкой войска повернул он на север.
      79. ВОИН АГАМЕМНОНА
      Смутную душу мою тяготит Странный и страшный вопрос: Можно ли жить, если умер Атрид, Умер на ложе из роз?
      Все, что нам снилось всегда и везде, Наше желанье и страх, Все отражалось, как в чистой воде, В этих спокойных очах.
      В мышцах жила несказанная мощь, Нега - в изгибе колен, Был ок прекрасен, как облако, - вождь Золотоносных Микен.
      Что я? Обломок старинных обид Дротик, упавший м траву. Умер водитель народов, Атрид, Я же, ничтожный, живу.
      Манит прозрачность глубоких озер, Смотрит с укором заря. Тягостен, тягостен этот позор Жить, потерявши царя!
      80. АНДРОГИН
      Тебе никогда не устанем молиться, Немыслимо-дивное Бог-Существо. Мы знаем, Ты здесь, Ты готов проявиться, Мы верим, мы верим в Твое торжество.
      Подруга, я вижу, ты жертвуешь много, Ты в жертву приносишь себя самое, Ты тело даешь для Великого Бога, Изысканно-нежное тело свое.
      Спеши же, подруга! Как духи, нагими, Должны мы исполнить старинный обет, Шепнуть, задыхаясь, забытое Имя И, вздрогнув, услышать желанный ответ.
      Я вижу, ты медлишь, смущаешься...
      Что же?! Пусть двое погибнут, чтоб ожил один, Чтоб странный и светлым с безумного ложа, Как феникс из пламени, встал Андрогин.
      И воздух - как роза, и мы - как виденья, То близок к отчизне своей пилигрим... И верь! Не коснется до нас наслажденье Бичом оскорбительно-жгучим своим.
      81. ОРЕЛ
      Орел летел все выше и вперед К Престолу Сил сквозь звездные преддверья, И был прекрасен царственный полет, И лоснились коричневые перья.
      Где жил он прежде? Может быть в плену, В оковах королевского зверинца, Кричал, встречая девушку-весну, Влюбленную в задумчивого принца.
      Иль, может быть, в берлоге колдуна, Когда глядел он в узкое оконце, Его зачаровала вышина И властно превратила сердце в солнце.
      Не все ль равно?! Играя и маня, Лазурное вскрывалось совершенство, И он летел три ночи и три дня И умер, задохнувшись от блаженства.
      Он умер, да! Но он не мог упасть, Войдя в круги планетного движенья. Бездонная внизу зияла пасть, Но были слабы силы притяженья.
      Лучами был пронизан небосвод, Божественно-холодными лучами, Не зная тленья, он летел вперед, Смотрел на звезды мертвыми очами.
      Не раз в бездонность рушились миры, Не раз труба архангела трубила, Но не была добычей для игры Его великолепная могила.
      82. Покорность
      Только усталый достоин молиться богам, Только влюбленный - ступать по весенним лугам!
      На небе звезды, и тихая грусть на земле, Тихое "пусть" прозвучало и тает во мгле.
      Это - покорность! Приди и склонись надо мной, Бледная дева под траурно-черной фатой!
      Rрай мой печален, затерян в болотной глуши, Нету прекраснее края для скорбной души.
      Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг, Я для него отрекаюсь от призрачных благ.
      Что я: влюблен или просто смертельно устал? Так хорошо, что мой взор, наконец, отблистал!
      Тихо смотрю, как степная колышется зыбь, Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.
      83. РЫЦАРЬ С ЦЕПЬЮ
      Слышу гул и завыванье призывающих рогов, И я снова конквистадор, покоритель городов.
      Словно раб, я был закован, жил, униженный, в плену, И забыл, неблагодарный, про могучую весну;
      А она пришла, ступая над рубинами цветов, И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков.
      Я опять иду по скалам, пью студеные струи; Под дыханьем океана раны зажили мои.
      Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну, Ничего я не забуду, ничего не прокляну.
      И, чтоб помнить каждый подвиг, - и возвышенность, и степь, Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.
      84. ХРИСТОС
      Он идет путем жемчужным По садам береговым, Люди заняты ненужным, Люди заняты земным.
      "Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй! Вас зову я навсегда, Чтоб блюсти иную паству И иные невода.
      "Лучше ль рыбы или овцы Человеческой души? Вы, небесные торговцы, Не считайте барыши!
      Ведь не домик в Галилее Вам награда за труды, Светлый рай, что розовее Самой розовой звезды.
      Солнце близится к притину, Слышно веянье конца, Но отрадно будет Сыну В Доме Нежного Отца".
      Не томит, не мучит выбор, Что пленительней чудес?! И идут пастух и рыбарь За искателем небес.
      85. МАРКИЗ де КАРАБАС
      С. Ауслендеру
      Весенний лес певуч и светел, Черны и радостны поля. Сегодня я впервые встретил За старой ригой журавля.
      Смотрю на тающую глыбу, На отблеск розовых зарниц, А умный кот мой ловит рыбу И в сеть заманивает птиц.
      Он знает след хорька и зайца, Лазейки сквозь камыш к реке, И так вкусны сорочьи яйца, Им испеченные в песке.
      Когда же роща тьму прикличет, Туман уронит капли рос И задремлю я, он мурлычет, Уткнув мне в руку влажный нос:
      "Мне сладко вам служить. За вас Я смело миру брошу вызов. Ведь вы маркиз де Карабас, Потомок самых древних рас, Средь всех отличенный маркизов.
      И дичь в лесу, и сосны гор, Богатых золотом и медью, И нив желтеющих простор, И рыба в глубине озер Принадлежат вам по наследью.
      Зачем же спите вы в норе, Всегда причудливый ребенок, Зачем не жить вам при дворе, Не есть и пить на серебре Средь попугаев и болонок?!"
      Мой добрый кот, мой кот ученый Печальный подавляет вздох И лапкой белой и точеной, Сердясь, вычесывает блох.
      На утро снова я под ивой (В ее корнях такой уют) Рукой рассеянно-ленивой Бросаю камни в дымный пруд.
      Как тяжелы они, как метки, Как по воде они скользят! ... И в каждой травке, в каждой ветке Я мой встречаю маркизат.
      86. ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ
      С. Судейкину
      Воздух над нами чист м звонок, В житницу вол отвез зерно, Отданный повару пал ягненок, В медных ковшах играет вино.
      Что же тоска нам сердце гложет, Что мы пытаем бытие? Лучшая девушка дать не может Больше того, что есть у нее.
      Все мы знавали злое горе, Бросили все заветный рай, Все мы, товарищи, верим в море, Можем отплыть в далекий Китай.
      Только не думать! Будет счастье В самом крикливом какаду, Душу исполнит нам жгучей страстью Смуглый ребенок в чайном саду.