Над Арно, Данте чтя обычай,
      Слагал сонеты Беатриче.
      Что до природы мне, до древности, Когда я полон жгучей ревности,
      Ведь ты во всем ее убранстве
      Увидел Музу Дальних Странствий.
      Ведь для тебя в руках изменницы В хрустальном кубке нектар пенится,
      И огнедышащей беседы
      Ты знаешь молнии и бреды.
      А я, как некими гигантами, Торжественными фолиантами
      От вольной жизни заперт в нишу,
      Ее не вижу и не слышу.
      178. СНОВА МОРЕ
      Я сегодня опять услышал, Как тяжелый якорь ползет, И я видел, как в .море вышел Пятипалубный пароход. Оттого-то и солнце дышит, А земля говорит, поет.
      Неужель хоть одна есть крыса В грязной кухне, иль червь в норе, Хоть один беззубый и лысый И помешанный на добре, Что не слышат песен Уллиса, Призывающего к игре?
      Ах, к игре с трезубцем Нептуна, С косами диких нереид В час, когда буруны, как струны, Звонко лопаются и дрожит Пена в них или груди юной, Самой нежной из Афродит.
      Вот и я выхожу из дома Повстречаться с иной судьбой, Целый мир, чужой и знакомый, Породниться готов со мной: Берегов изгибы, изломы, И вода, и ветер морской.
      Солнце духа, ах, беззакатно, Не земле его побороть, Никогда не вернусь обратно, Усмирю усталую плоть, Если лето благоприятно, Если любит меня Господь.
      179. АФРИКАНСКАЯ НОЧЬ
      Полночь сошла, непроглядная темень, Только река от луны блестит, А за рекой неизвестное племя, Зажигая костры, шумит.
      Завтра мы встретимся и узнаем, Кому быть властителем этих мест; Им помогает черный камень, Нам - золотой нательный крест.
      Вновь обхожу я бугры и ямы, Здесь будут вещи, мулы тут; В этой унылой стране Сидамо Даже деревья не растут.
      Весело думать: если мы одолеем, Многих уже одолели мы, Снова дорога желтым змеем Будет вести с холмов на холмы.
      Если же завтра волны Уэби В рев свой возьмут мой предсмертный вздох, Мертвый, увижу, как в бледном небе С огненным черный борется бог. Восточная Африка, 1913.
      180. НАСТУПЛЕНИЕ
      Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня, Мы четвертый день наступаем, Мы не ели четыре дня.
      Но не надо яства земного В этот страшный и светлый час, Оттого что Господне слово Лучше хлеба питает нас.
      И залитые кровью недели Ослепительны и легки, Надо мною рвутся шрапнели, Птиц быстрей взлетают клинки.
      Я кричу, и мой голос дикий, Это медь ударяет в медь, Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть.
      Словно молоты громовые Или воды гневных морей, Золотое сердце России Мерно бьется в груди моей.
      И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага.
      181. СМЕРТЬ
      Есть так много жизней достойных, Но одна лишь достойна смерть, Лишь под пулями в рвах спокойных Веришь в знамя Господне, твердь.
      И за это знаешь так ясно, Что в единственный, строгий час, В час, когда, словно облак красный, Милый день уплывет из глаз,
      Свод небесный будет раздвинут Пред душою, и душу ту Белоснежные кони ринут В ослепительную высоту.
      Там Начальник в ярком доспехе, В грозном шлеме звездных лучей, И к старинной, бранной потехе Огнекрылых зов трубачей.
      Но и здесь на земле не хуже Та же смерть - ясна и проста: Здесь товарищ над павшим тужит И целует его в уста.
      Здесь священник в рясе дырявой Умиленно поет псалом, Здесь играют марш величавый Над едва заметным холмом.
      182. ВИДЕНИЕ
      Лежал истомленный на ложе болезни (Что горше, что тягостней ложа болезни?), И вдруг загорелись усталые очи, Он видит, он слышит в священном восторге Выходят из- мрака, выходят из ночи Святой Пантелеймон и воин Георгий.
      Вот речь начинает святой Пантелеймон (Так сладко, когда говорит Пантелеймон) - "Бессонны твои покрасневшие вежды, Пылает и душит твое изголовье, Но я прикоснусь к тебе краем одежды И в жилы пролью золотое здоровье".
      И другу вослед выступает Георгий (Как трубы победы, вещает Георгий) - "От битв отрекаясь, ты жаждал спасенья, Но сильного слезы пред Богом неправы, И Бог не слыхал твоего отреченья, Ты встанешь заутра, и встанешь для славы".
      И скрылись, как два исчезающих света (Средь мрака ночного два яркие света), Растущего дня надвигается шорох,. Вот солнце сверкнуло, и встал истомленный С надменной улыбкой, с весельем во взорах И с сердцем, открытым для жизни бездонной.
      183.
      Я вежлив с жизнью современною,
      Но между нами есть преграда, Все, что смешит ее, надменную,
      Моя единая отрада.
      Победа, слава, подвиг - бледные
      Слова, затерянные ныне, Гремят в душе, как громы медные,
      Как голос Господа в пустыне.
      Всегда ненужно и непрошено
      В мой дом спокойствие входило; Я клялся быть стрелою, брошенной
      Рукой Немврода иль Ахилла.
      Но нет, я не герой трагический,
      Я ироничнее и суше, Я злюсь, как идол металлический
      Среди фарфоровых игрушек.
      Он помнит головы курчавые,
      Склоненные к его подножью, Жрецов молитвы величавые,
      Грозу в лесах, объятых дрожью.
      И видит, горестно-смеющийся,
      Всегда недвижные качели, Где даме с грудью выдающейся
      Пастух играет на свирели.
      1913.
      184.
      Какая странная нега В ранних сумерках утра, В таяньи вешнего снега, Во всем, что гибнет и мудро.
      Золотоглазой ночью Мы вместе читали Данта, Сереброкудрой зимою Нам снились розы Леванта.
      Утром вставай, тоскуя, Грусти и радуйся скупо, Весной проси поцелуя У женщины милой и глупой.
      Цветы, что я рвал ребенком В зеленом драконьем болоте, Живые на стебле тонком, О, где вы теперь цветете?
      Ведь есть же мир лучезарней, Что недоступен обидам Краснощеких афинских ларней, Хохотавших над Эврипидом.
      185.
      Я не прожил, я протомился Половину жизни земной, И, Господь, вот Ты мне явился Невозможной такой мечтой.
      Вижу свет на горе Фаворе И безумно тоскую я, Что взлюбил и сушу и море, Весь дремучий сон бытия;
      Что моя молодая сила Не смирилась перед Твоей, Что так больно сердце томила Красота Твоих дочерей.
      Но любовь разве цветик алый, Чтобы ей лишь мгновенье жить, Но любовь разве пламень малый, Что ее легко погасить?
      С этой тихой и грустной думой Как-нибудь я жизнь дотяну, А о будущей Ты подумай, Я и так погубил одну.
      186-190. СЧАСТИЕ
      1.
      Больные верят в розы майские, И нежны сказки нищеты. Заснув в тюрьме, виденья райские Наверняка увидишь ты. Но нет тревожней и заброшенной Печали посреди шелков, И я принцессе на горошине Всю кровь мою отдать готов.
      2.
      - "Хочешь, горбун, поменяться Своею судьбой с моей, Хочешь шутить и смеяться, ' Быть вольной птицей морей?" Он подозрительным взглядом Смерил меня всего: - "Уходи, не стой со мной рядом, Не хочу от тебя ничего!"
      3.
      У муки столько струн на лютне, У счастья нету ни одной, Взлетевший в небо бесприютней, Чем опустившийся на дно.
      И Заклинающий проказу, Сказавший деве - талифа!.. ... Ему дороже нищий Лазарь Великолепного волхва.
      4.
      Ведь я не грешник, о Боже, Не святотатец, не вор, И я верю, верю, за что же Тебя не видит мой взор? Ах, я не живу в пустыне, Я молод, весел, пою, И Ты, я знаю, отринешь Бедную душу мою!
      5.
      В мой самый лучший, светлый день, В тот день Христова Воскресенья, Мне вдруг примнилось искупленье, Какого я искал везде. Мне вдруг почудилось, что, нем, Изранен, наг, лежу я в чаще, И стал я плакать надо всем Слезами радости кипящей.
      191. ВОСЬМИСТИШИЕ
      Ни шороха полночных далей, Ни песен, что певала мать, Мы никогда не понимали Того, что стоило понять.
      И, символ горнего величья, Как некий благостный завет, Высокое косноязычье Тебе даруется, поэт.
      192. ДОЖДЬ
      Сквозь дождем забрызганные стекла
      Мир мне кажется рябым; Я гляжу: ничто в нем не поблекло
      И не сделалось чужим.
      Только зелень стала чуть зловещей,
      Словно пролит купорос, Но зато рисуется в ней резче
      Круглый куст кровавых роз.
      Капли в лужах плещутся размерней
      И бормочут свой псалом, Как монашенки в часы вечерни
      Торопливым голоском.
      Слава, слава небу в тучах черных!
      То - река весною, где Вместо рыб стволы деревьев горных
      В мутной мечутся воде.
      В гиблых омутах волшебных мельниц
      Ржанье бешеных коней, И душе, несчастнейшей из пленниц,
      Так и легче и вольней.
      193. ВЕЧЕР
      Как этот ветер грузен, не крылат! С надтреснутою дыней схож закат.
      И хочется подталкивать слегка Катящиеся вяло облака.
      В такие медленные вечера Коней карьером гонят кучера,
      Сильней веслом рвут воду рыбаки, Ожесточенней рубят лесники
      Огромные, кудрявые дубы... А те, кому доверены судьбы
      Вселенского движения и в ком Всех ритмов бывших и небывших дом,
      Слагают окрыленные стихи, Расковывая косный сон стихий.
      194. ГЕНУЯ
      В Генуе, в палаццо дожей Есть старинные картины, На которых странно схожи С лебедями бригантины.
      Возле них, сойдясь гурьбою, Моряки и арматоры Все ведут между собою Вековые разговоры,
      С блеском глаз, с усмешкой важной, Как живые, неживые... От залива ветер влажный Спутал бороды седые.
      Миг один, и будет чудо; Вот один из них, смелея, Опросит: -"Вы синьор, откуда, Из Ливорно иль Пирея?
      "Если будете в Брабанте, Там мой брат торгует летом, Отвезите бочку кьянти От меня ему с приветом".
      195. КИТАЙСКАЯ ДЕВУШКА
      Голубая беседка Посредине реки, Как плетеная клетка, Где живут мотыльки.
      И из этой беседки Я смотрю на зарю, Как качаются ветки, Иногда я смотрю;
      Как качаются ветки, Как скользят челноки, Огибая беседки Посредине реки.
      У меня же в темнице Куст фарфоровых роз, Металлической птицы Блещет золотом хвост.
      И, не веря в приманки, Я пишу на шелку Безмятежные танки Про любовь я тоску.
      Мой жених все влюбленней; Пусть он лыс и устал, Он недавно в Кантоне Все экзамены сдал.
      196. РАЙ
      Апостол Петр, бери свои ключи, Достойный рая в дверь его стучит.
      Коллоквиум с отцами церкви там Покажет, что я в догматах был прям.
      Георгий пусть поведает о том, Как в дни войны сражался я с врагом.
      Святой Антоний может подтвердить, Что плоти я никак не мог смирить.
      Но и святой Цецилии уста Прошепчут, что душа моя чиста.
      Мне часто снились райские сады, Среди ветвей румяные плоды,
      Лучи и ангельские голоса, Внемировой природы чудеса.
      И знаешь ты, что утренние сны Как предзнаменованья нам даны.
      Апостол Петр, ведь если я уйду Отвергнутым, что делать мне в аду?
      Моя любовь растопит адский лед, И адский огнь слеза моя зальет.
      Перед тобою темный серафим Появится ходатаем моим.
      Не медли более, бери ключи, Достойный рая в дверь его стучит.
      197. ИСЛАМ
      О. Н. Высотской.
      В ночном кафе мы молча пили кьянти, Когда вошел, спросивши шерри-бренди, Высокий и седеющий эффенди, Враг злейший христиан на всем Леванте.
      И я ему заметил: - "Перестаньте, Мой друг, презрительного корчить дэнди, В тот час, когда, быть может, по легенде В зеленый сумрак входит Дамаянти".
      Но он, ногою топнув, крикнул: - "Бабы! Вы знаете ль, что черный камень Кабы Поддельным признан был на той неделе?"
      Потом вздохнул, задумавшись глубоко, И прошептал с печалью: - "Мыши съели Три волоска из бороды Пророка".
      198. БОЛОНЬЯ
      Нет воды вкуснее, чем в Романье, Нет прекрасней женщин, чем в Болонье, В лунной мгле разносятся признанья, От цветов струится благовонье.
      Лишь фонарь идущего вельможи На мгновенье выхватит из мрака Между кружев розоватость кожи, Длинный ус, что крутит забияка.
      И его скорей проносят мимо, А любовь глядит и торжествует. О, как пахнут волосы любимой, Как дрожит она, когда целует.
      Но вино, чем слаще, тем хмельнее, Дама, чем красивей, тем лукавей, Вот уже уходят ротозеи В тишине мечтать о высшей славе.
      И они придут, придут до света С мудрой думой о Юстиниане К темной двери университета, Векового логовища знаний.
      Старый доктор сгорблен в красной тоге, Он законов ищет в беззаконьи, Но и он порой волочит ноги По веселым улицам Болоньи.
      199. СКАЗКА
      Тэффи
      На скале, у самого края, Где река Елизабет, протекая, Скалит камни, как зубы, был замок.
      На его зубцы и бойницы Прилетали тощие птицы, Глухо каркали, предвещая.
      А внизу, у самого склона, Залегала берлога дракона, Шестиногого, с рыжей шерстью.
      Сам хозяин был черен, как в дегте, У него были длинные когти, Гибкий хвост под плащем он прятал.
      Жил он скромно, хотя не медведем, И известно было соседям, Что он просто-напросто дьявол.
      Но соседи его были тоже Подозрительной масти и кожи, Ворон, оборотень и гиена.
      Собирались они и до света Выли у реки Елизабета, А потом в домино играли.
      И так быстро летело время, Что простое крапивное семя Успевало взойти крапивой.
      Это было еще до Адама, В небесах жил не Бог, а Брама, И на все он смотрел сквозь пальцы.
      Жить да жить бы им без печали! Но однажды в ночь переспали Вместе оборотень и гиена.
      И родился у них ребенок, Не то птица, не то котенок, Он радушно был взят в компанью.
      Вот собрались они как обычно И, повыв над рекой отлично, Как всегда, за игру засели.
      И играли, играли, играли, Как играть приходилось едва ли Им, до одури, до одышки.
      Только выиграл все ребенок: И бездонный пивной боченок, И поля, и угодья, и замок.
      Закричал, раздувшись как груда: "Уходите вы все отсюда, Я ни с кем не стану делиться!
      "Только добрую, старую маму Посажу я в ту самую яму, Где была берлога дракона".
      Вечером по берегу Елизабета Ехала черная карета, А в карете сидел старый дьявол.
      Позади тащились другие, Озабоченные, больные, Глухо кашляя, подвывая.
      Кто храбрился, кто ныл, кто сердился... А тогда уж Адам родился, Бог спаси Адама и Еву!
      200. НЕАПОЛЬ
      Как эмаль, сверкает море, И багряные закаты На готическом соборе, Словно гарпии, крылаты; Но какой античной грязью Полон город, и не вдруг К золотому безобразью Нас приучит буйный юг.
      Пахнет рыбой и лимоном, И духами парижанки, Что под зонтиком зеленым И несет креветок в банке;
      А за кучею навоза Два косматых старика Режут хлеб... Сальватор Роза Ихлровкдел сквозь века.
      Здесь не жарко, с моря веют Белобрысые туманы, Все хотят и все не смеют Выйти в полночь на поляны, Где седые, грозовые Скалы высятся венцом, Где засела малярия С желтым бешеным лицом.
      И, как птица с трубкой в клюве, Поднимает острый гребень, Сладко нежится Везувий, Расплескавшись в сонном небе. Бьются облачные кони, Поднимаясь на зенит, Но, как истый лаццарони, Все дымит он и храпит.
      201. СТАРАЯ ДЕВА
      Жизнь печальна, жизнь пустынна, И не сжалится никто; Те же вазочки в гостиной, Те же рамки и плато.
      Томик пыльный, томик серый Я беру, тоску кляня, Но и в книгах кавалеры Влюблены, да не в меня.
      А меня совсем иною Отражают зеркала: Я наяда под луною В зыби водного стекла.
      В глубине средневековья Я принцесса, что, дрожа, Принимает славословья От красивого пажа.
      Иль на празднике Версаля В час, когда заснет земля, Взоры юношей печаля, Я пленяю короля.
      Иль влюблен в мои романсы Весь парижский полусвет Так, что мне слагает стансы С львиной гривою поэт.
      Выйду замуж, буду дамой, Злой и верною женой, Но мечте моей упрямой Никогда не стать иной.
      И зато за мной, усталой, Смерть прискачет на коне, Словно рыцарь, с розой алой На чешуйчатой броне.
      202. ПОЧТОВЫЙ ЧИНОВНИК
      Ушла... Завяли ветки Сирени голубой, И даже чижик в клетке Заплакал надо мной.
      Что пользы, глупый чижик, Что пользы нам грустить, Она теперь в Париже, В Берлине, может быть.
      Страшнее стращных пугал Красивым честный путь, И нам в наш тихий угол Беглянки не вернуть.
      От Знаменья псаломщик В цилиндре на боку, Большой, костлявый, тощий, Зайдет попить чайку.
      На днях его подруга Ушла в веселый дом, И мы теперь друг друга Наверное поймем.
      Мы ничего не знаем, Ни как, ни почему, Весь мир необитаем, Неясен он уму.
      А песню вырвет мука, Так старая она: - "Разлука ты, разлука, Чужая сторона!"
      203. БОЛЬНОЙ
      В моем бреду одна меня томит Каких-то острых линий бесконечность, И непрерывно колокол звонит, Как бой часов отзванивал бы вечность.
      Мне кажется, что после смерти так С мучительной надеждой воскресенья Глаза вперяются в окрестный мрак, Ища давно знакомые виденья.
      Но в океане первозданной мглы Нет голосов, и нет травы зеленой, А только кубы, ромбы, да углы, Да злые, нескончаемые звоны.
      О, хоть бы сон настиг меня скорей! Уйти бы, как на праздник примиренья, На желтые пески седых морей, Считать большие, бурые каменья.
      204. ОДА Д'АННУНЦИО
      К его выступлению в Генуе.
      Опять волчица на столбе Рычит в огне багряных светов... Судьба Италии - в судьбе Ее торжественных поэтов.
      Был Августов высокий век, И золотые строки были: Спокойней величавых рек С ней разговаривал Виргилий.
      Был век печали; и тогда, Как враг в ее стучался двери, Бежал от мирного труда Изгнанник бледный, Алитьери.
      Униженная до конца, Страна, веселием объята, Короновала мертвеца В короновании "Горквата.
      И в дни прекраснейшей войны, Которой кланяюсь я земно, К которой завистью полны И Александр и Агамемнон,
      Когда все лучшее, что в нас Таилось скупо и сурово, Вся сила духа, доблесть рас, Свои разрушило оковы
      Слова: "Встает великий Рим, Берите ружья, дети горя..." - Грозней громов; внимая им, Толпа взволнованнее моря.
      А море синей пеленой Легло вокруг, как мощь и слава Италии, как щит святой Ее стариннейшего права.
      А горы стынут в небесах, Загадочны и незнакомы, Там зреют молнии в лесах, Там чутко притаились громы.
      И, конь встающий на дыбы, Народ поверил в правду света, Вручая страшные судьбы Рукам изнеженным поэта.
      И всь поют, поют стихи О том, что вольные народы Живут, как образы стихий, Ветра, и пламени, и воды.
      * Путь конквистадоров *
      Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует!
      Андре Жид
      1.
      Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду.
      Как смутно в небе диком и беззвездном! Растет туман... но я молчу и жду И верю, я любовь свою найду... Я конквистадор в панцире железном.
      И если нет полдневных слов звездам, Тогда я сам мечту свою создам И песней битв любовно зачарую.
      Я пропастям и бурям вечный брат, Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую.
      МЕЧИ И ПОЦЕЛУИ
      Я знаю, что ночи любви нам даны И яркие, жаркие дни для войны. Н. Гумилев.
      2.
      С тобой я буду до зари, На утро я уйду Искать, где спрятались цари, Лобзавшие звезду.
      У тех царей лазурный сон Заткал лучистый взор; Они - заснувший небосклон Над мраморностью гор.
      Сверкают в золоте лучей Их мантий багрецы, И на сединах их кудрей Алмазные венцы.
      И их мечи вокруг лежат В каменьях дорогих, Их чутко гномы сторожат И не уйдут от них.
      Но я прийду с мечом своим; Владеет им не гном! Я буду вихрем грозовым, И громом и огнем!
      Я тайны выпытаю их, Все тайны дивных снов, И заключу в короткий стих, В оправу звонких слов.
      Промчится день, зажжет закат, Природа будет храм, И я прийду, прийду назад, К отворенным дверям.
      С тобою встретим мы зарю, На утро я уйду, И на прощанье подарю Добытую звезду.
      3. ПЕСНЬ ЗАРАТУСТРЫ
      Юные, светлые братья Силы, восторга, мечты, Вам раскрываю объятья, Сын голубой высоты.
      Тени, кресты и могилы Скрылись в загадочной мгле, Свет воскресающей силы Властно царит на земле.
      Кольца роскошные мчатся, Ярок восторг высоты; Будем мы вечно встречаться В вечном блаженстве мечты.
      Жаркое сердце поэта Блещет, как звонкая сталь. Горе, не знающим света! Горе, обнявшим печаль!
      4. CREDO
      Откуда я пришел, не знаю... Не знаю я, куда уйду, Когда победно отблистаю В моем сверкающем саду.
      Когда исполнюсь красотою, Когда наскучу лаской роз, Когда запросится к покою Душа, усталая от грез.
      Но я живу, как пляска теней В предсмертный час большого дня, Я полон тайною мгновений И красной чарою огня.
      Мне все открыто в этом мире И ночи тень, и солнца свет, И в торжествующем эфире Мерцанье ласковых планет.
      Я не ищу больного знанья Зачем, откуда я иду; Я знаю, было там сверканье Звезды, лобзающей звезду,
      Я знаю, там звенело пенье Перед престолом красоты, Когда сплетались, как виденья, Святые белые цветы.
      И жарким сердцем веря чуду, Поняв воздушный небосклон, В каких пределах я ни буду, На все наброшу я свой сон.
      Всегда живой, всегда могучий, Влюбленный в чары красоты. И вспыхнет радуга созвучий Над царством вечной пустоты.
      5. ГРЕЗА НОЧНАЯ И ТЕМНАЯ
      На небе сходились тяжелые, грозные тучи, Меж них багровела луна, как смертельная рана, Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий Упал под мечем короля океана, Сварана.
      И волны шептали сибиллы седой заклинанья, Шатались деревья от песен могучего вала, И встретил Сваран исступленный в грозе ликованья, Героя героев, владыку пустыни, Фингала.
      Друг друга сжимая в объятьях, сверкая доспехом, Они начинают безумную, дикую пляску, И ветер приветствует битву рыдающим смехом, И море грохочет свою вековечную сказку.
      Когда я устану от ласковых, нежных объятий, Когда я устану от мыслей и слов повседневных Я. слышу, как воздух трепещет от гнева проклятий, Я вижу на холме героев, могучих и гневных.
      6. ПЕСНЯ О ПЕВЦЕ И КОРОЛЕ
      Мой замок стоит на утесе крутом В далеких, туманных горах, Его я воздвигнул во мраке ночном, С проклятьем на бледных устах.
      В том замке высоком никто не живет, Лишь я его гордый король, Да ночью спускается с диких высот Жестокий, насмешливый тролль.
      На дальнем утесе, труслив и смешон, Он держит коварную речь, Но чует, что меч для него припасен, Не знающий жалости меч.
      Однажды сидел я в порфире златой, Горел мой алмазный венец И в дверь постучался певец молодой, Бездомный, бродячий певец.
      Для всех, кто отвагой и силой богат, Отворены двери дворца; В пурпуровой зале я слушать был рад Безумные речи певца.
      С красивою арфой он стал недвижим, Он звякнул дрожащей струной, И дико промчалась по залам моим Гармония песни больной.
      "Я шел один в ночи беззвездной В горах с уступа на уступ И увидал над мрачной бездной, Как мрамор белый, женский труп.
      "Влачились змеи по уступам, Угрюмый рос чертополох, И над красивым женским трупом Бродил безумный скоморох.
      "И смерти дивный сон тревожа, Он бубен потрясал в руке, Над миром девственного ложа Плясал в дурацком колпаке.
      "Едва звенели колокольца, Не отдаваяся в горах, Дешевые сверкали кольца На узких, сморщенных руках.
      "Он хохотал, смешной, беззубый, Скача по сумрачным холмам, И прижимал больные губы К холодным, девичьим губам.
      "И я ушел, унес вопросы, Смущая ими божество, Но выше этого утеса Не видел в мире ничего".
      Я долее слушать безумца не мог, Я поднял сверкающий меч, Певцу подарил я кровавый цветок В награду за дерзкую речь.
      Цветок зазиял на высокой груди, Красиво горящий багрец... "Безумный певец, ты мне страшен, уйди". Но мертвенно бледен певец.
      Порвалися струны, протяжно звеня, Как арфу его я разбил За то, что он плакать заставил меня, Властителя гордых могил.
      Как прежде в туманах не видно луча, Как прежде скитается тролль, Он бедный не знает, бояся меча, Что властный рыдает король.
      Попрежнему тих одинокий дворец, В нем трое, в нем трое всего: Печальный король и убитый певец И дикая песня его.
      7. РАССКАЗ ДЕВУШКИ
      В вечерний час горят огни... Мы этот час из всех приметим, Господь, сойди к молящим детям И злые чары отгони!
      Я отдыхала у ворот Под тенью милой, старой ели, А надо мною пламенели Снега неведомых высот.
      И в этот миг с далеких гор Ко мне спустился странник дивный, В меня вперил он взор призывный, Могучей негой полный взор.
      И пел красивый чародей: "Пойдем со мною на высоты, Где кроют мраморные гроты Огнем увенчанных людей.
      "Их очи дивно глубоки, Они прекрасны и воздушны, И духи неба так послушны Прикосновеньям их руки.
      "Мы в их обители войдем При звуках светлого напева И там ты будешь королевой, Как я могучим королем.
      "О, пусть ужасен голос бурь, И страшны лики темных впадин, Но горный воздух так прохладен И так пленительна лазурь".
      И эта песня жгла мечты, Дарила волею мгновенья И наряжала сновиденья В такие яркие цветы.
      Но тих был взгляд моих очей, И сердце, ждущее спокойно, Могло ль прельститься цепью стройной" Светло-чарующих речей.
      И дивный странник отошел, Померкнул в солнечном сияньи, Но внятно - тяжкое рыданье Мне повторял смущенный дол.
      В вечерний час горят огни . . . Мы этот час из всех приметим, Господь, сойди к молящим детям И злые чары отгони.
      ПОЭМЫ
      Правду мы возьмем у Бога Силой огненных мечей. Н. Гумилев
      8. ДЕВА СОЛНЦА
      Марианне Дмитриевне Поляковой
      I.
      Могучий царь суров и гневен, Его лицо мрачно, как ночь, Толпа испуганных царевен Бежит в немом смятеньи прочь.
      Вокруг него сверкает злато, Алмазы, пурпур и багрец, И краски алого заката Румянят мраморный дворец.
      Он держит речь в высокой зале Толпе разряженных льстецов, В его глазах сверканье стали, А в речи гул морских валов.
      Он говорит: "Еще ребенком В глуши окрестных деревень Я пеньем радостным и звонким Встречал веселый, юный день.
      Я пел и солнцу и лазури, Я плакал в ужасе глухом, Когда безрадостные бури Царили в небе голубом.
      Явилась юность - праздник мира, В моей груди кипела кровь И в блеске солнечного пира Я увидал мою любовь.
      Она во сне ко мне слетала, И наклонялася ко мне, И речи дивные шептала О золотом, лазурном дне.
      Она вперед меня манила, Роняла белые цветы, Она мне двери отворила К восторгам сладостной мечты.
      И чтобы стать ее достойным, Вкусить божественной любви, Я поднял меч к великим войнам, Я плавал в злате и крови.
      Я стал властителем вселенной, Я Божий бич, я Божий глас, Я царь жестокий и надменный, Но лишь для вас, о лишь для вас.
      А для нее я тот же страстный Любовник вечно молодой, Я тихий гимн луны, согласной С бесстрастно блещущей звездой.
      Рабы, найдите Деву Солнца И приведите мне, царю, И все дворцы, и все червонцы, И земли все я вам дарю".
      Он замолчал и все мятутся, И отплывают корабли, И слуги верные несутся, Спешат во все концы земли.
      II.
      И солнц и лун прошло так много, Печальный царь томяся ждет, Он жадно смотрит на дорогу, Склонясь у каменных ворот.
      Однажды солнце догорало И тихо теплились лучи, Как песни вышнего хорала, Как рати ангельской мечи.
      Гонец примчался запыленный, За ним Сейчас еще другой, И царь, горящий и влюбленный, С надеждой смотрит пред собой.
      Как звуки райского напева, Он ловит быстрые слова, "Она живет, святая дева ... О ней уже гремит молва . . .
      Она пришла к твоим владеньям, Она теперь у этих стен, Ее народ встречает пеньем И преклонением колен.
      И царь навстречу деве мчится, Охвачен страстною мечтой, Но вьется траурная птица Над венценосной головой.
      Он видит деву, блеск огнистый В его очах пред ней потух, Пред ней, такой невинной, чистой, Стыдливо - трепетной, как дух.
      Лазурных глаз не потупляя, Она идет, сомкнув уста, Как дева пламенного рая, Как солнца юная мечта.
      Одежды легкие, простые Покрыли матовость плечей, И нежит кудри золотые Венок из солнечных лучей.
      Она идет стопой воздушной, Глаза безмерно глубоки, Она вплетает простодушно В венок степные васильки.
      Она не внемлет гласу бури, Она покинула дворцы, Пред ней рассыпались в лазури Степных закатов багрецы.
      Ее душа мечтой согрета, Лазурность манит впереди, И волны ласкового света В ее колышутся груди.
      Она идет перед народом, Она скрывается вдали, Так солнце клонит лик свой к водам, Забыв о горестях земли.
      И гордый царь опять остался Безмолвно - бледен и один, И кто-то весело смеялся, Бездонной радостью глубин.
      Но глянул царь орлиным оком, И издал он могучий глас, И кровь пролилася потоком, И смерть как буря пронеслась.
      Он как гроза, он гордо губит В палящем зареве мечты, За то, что он безмерно любит Безумно-белые цветы.
      Но дремлет мир в молчаньи строгом, Он знает правду, знает сны, И Смерть, и Кровь даны нам Богом Для оттененья Белизны.
      9. ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
      Осенней неги поцелуй Горел в лесах звездою алой И песнь прозрачно-звонких струй Казалась тихой и усталой.
      С деревьев падал лист сухой, То бледно-желтый, то багряный, Печально плача над землей Среди росистого тумана.
      И солнце пышное вдали Мечтало снами изобилья И целовало лик земли В истоме сладкого бессилья.
      А вечерами в небесах Горели алые одежды И, обагренные, в слезах, Рыдали Голуби Надежды.
      Летя в безмирной красоте, Сердца к далекому манили И созидали в высоте, Венки воздушно-белых лилий.
      И осень та была полна Словами жгучего напева, Как плодоносная жена, Как прародительница Ева.
      x x x
      В лесу, где часто по кустам Резвились юные дриады, Стоял безмолвно-строгий храм, Маня покоем колоннады.
      И белый мрамор говорил О царстве Вечного Молчанья И о полете гордых крыл, Неверно-тяжких, как рыданье.
      А над высоким алтарем В часы полуночных видений Сходились, тихие, вдвоем Две золотые девы-тени.
      В объятьях ночи голубой, Как розы радости мгновенны, Они шептались меж собой О тайнах Бога и вселенной.
      Но миг, и шепот замолкал, Как звуки тихого аккорда, И белый мрамор вновь сверкал Один, задумчиво и гордо.
      И иногда, когда с небес Слетит вечерняя прохлада, Покинув луг, цветы и лес, Шалила юная дриада.
      Входила тихо, вся дрожа, Залита сумраком багряным, Свой белый пальчик приложа К устам душистым и румяным.