красного флакончика, с виду ничем не отличающиеся от остальных, погружали человека в сорокавосьмичасовой непробудный сон, а две последние таблетки желтого служили проявителем для микропленки; кристалл, определяющий частоту радиоволн, на которых Аввакум связывался с Центром,намного меньше костяшки домино, этот кристалл помещался в правом замке его чемодана; достаточно было дважды повернуть ключ в обратную сторону, и замок легко снимался, а под ним лежал радиокристалл; записная книжка с бумагой в клеточку; маленькая, но сильная лупа; томик стихов на французском языке стихи Верлена и Рембо служили ключом, с помощью которого Аввакум зашифровывал свои радиограммы и расшифровывал полученные.
      Таков был его "специальный" багаж. После того как он все сложил, он вызвал по телефону такси, приказал шоферу везти его к Сокко Шикко, затем назвал какую-то улицу в Медине, а когда они туда приехали,
      он велел шоферу ждать его здесь и через минуту исчез в темноте. Исчезнуть, потеряться в этом лабиринте мощенных булыжником улочек и тупиков не составляло никакого труда!
      В "Эль Мннзох" он возвратился после полуночи. Шеленберг, который в свое время "что-то такое сделал в Освенциме", в результате чего человек превращался в горсть пепла, спал непробудным сном.
      В два часа ночи Аввакум связался с Софией и записал данные о профессоре, полученные из Мюнхена. Расшифровка радиограммы отняла у него полчаса. Ночной сумрак уже начинал таять, со стороны Средиземного моря занималась заря, когда он погасил свет и, сидя в кресле, закрыл глаза.
      Танжер, 26 июля 196... г.
      Уничтожив яичницу из трех яиц с ветчиной и салат из помидоров и огурцов с зеленым луком, поглотив пол-литра молока с толстым слоем сливок и полбанки апельсинового джема и освежившись под конец апельсиновым соком, Шеленберг заявил, что теперь, после этого легкого завтрака по-европейски, он в форме и не прочь прогуляться по набережной, или же к Казбе, например, или хоть к черту на рога, лишь бы на пути попалось стоящее заведение, где они могли бы перехватить немного скумбрии и, как подобает порядочным людям, выпить по кружке холодного пива.
      - Хотя такого пива, как мюнхенское, на всем белом свете не сыскать,вздохнул Шеленберг, горестно качая головой.
      Прогуливаясь по набережной, они заглянули в порт. Внутри гигантской подковы между стенами волнорезов стояли на причале десятки больших и малых судов, грузовых и пассажирских, танкеров и парусников. Какие только флаги не развевались здесь па слабом ветру! В воздухе пахло соленой морской водой, испарениями йода, гниющими водорослями, мазутом. У причалов повизгивали тачки, сновали грузчики - арабы и берберы, одинаково запыхавшиеся и потные. Краны, словно допотопные животные, со стеклянными кабинами и пультами в межреберьях, опускали свои хоботы в темные провалы трюмов и вершили там свои дела.
      Какой шум! Да еще этот запах морской воды, мазута и древесины. И на воде масляные пятна, словно грязные лоскутья.
      А вверху - голубое небо.
      - Которое же из этих судов - мое? - спросил Шеленберг.
      Аввакум пожал плечами и промолчал.
      - Готов спорить на кружку пива, что оно уже пришло и стоит на якоре и что там меня ждут. Дьявол его
      возьми!
      Шеленберг отвернулся, закурил сигарету и снова принялся шарить глазами среди стоящих на рейде судов.
      - А вам известно хотя бы, под чьим флагом оно
      идет? - спросил Аввакум.
      Шеленберг снисходительно взглянул на него.
      - Какое это имеет значение? - рассмеявшись, сказал он.- Но уж коль вы интересуетесь, я скажу: мое суд
      но идет под атлантическим флагом. Вы удовлетворены?
      - Вполне. Больше того и знать не следует.
      - Это верно,- сказал Шеленберг.- О некоторых вещах может знать один, самое большее два человека.
      Люди не должны все знать. Если рядовой человек будет все знать, если он вообще будет слишком много
      знать, он возомнит себя богом. Вы меня поняли? Вообразите себе на минуту мир, в котором несколько миллиардов богов! И позвольте вас спросить: кто тогда
      станет толкать эти тачки? Кто будет выгребать отбросы? Боги ни тем, ни другим заниматься не станут! Отбросы будут разлагаться, а тачки простаивать без
      дела. И боги начнут гибнуть от голода и болезней. Вот
      почему нехорошо, когда простой человек много знает,
      все знает. Это было бы сущее бедствие, дьявол его возьми! Настоящая чума для человечества...
      - Мы говорили о судне,- осторожно напомнил Аввакум.
      Он подумал: если столкнуть Шеленберга в воду, на поверхности выступит еще одно грязное пятно, жирное, грязное пятно. Что ему стоит, с его взглядами, превратить человека в горсть пепла? Потом в мозгу Аввакума мелькнула другая мысль: "А что, если тот луч окажется в руках подобного человека?"
      Эта мысль появилась у него совершенно неожиданно, но, появившись, тотчас же открыла ему глаза: на
      судне, подвластном 07, Пауль Шеленберг оказывается вместе с Константином Трофимовым! С какой целью? Неужто они рассчитывают, что физику Шеленбергу удастся кое-что выведать у физика Трофимова?
      Начинало нещадно палить солнце.
      Шеленберг тронул Аввакума за плечо.
      - О чем вы задумались? Вы не находите, что нам
      уже пора бросить якорь в каком-нибудь прохладном
      месте?
      - Пора,- сказал Аввакум.
      Шеленберг взглянул на часы.
      - Сейчас половина одиннадцатого. Через два часа
      я встречусь с человеком, который отвезет меня на свой
      корабль. Я уверен, что корабль этот стоит вон там, видите? - Шеленберг показал на восточную сторону залива.- Белый с двумя трубами, похожий на яхту. Это,
      безусловно, он... Что я вам говорил? Скоро явится человек и скажет мне: "Прошу вас, господин профессор!.." Ну, чего же мы стоим, как истуканы, черт побери! Вы что-то вдруг стали смахивать на вареного карпа! - Он фамильярно подхватил Аввакума под руку.
      Ну, не вешайте нос. Вы возьмете мой чемодан и отправитесь со мной на корабль - стоит ведь собственными
      глазами посмотреть, что такое современная яхта.
      А пока - держим курс вперед, к прохладному кабачку,
      потому что я уже гибну от жажды!
      Неизвестно, как это вышло, но они снова очутились на улице Хазбах и попали в тот самый кабачок, где вчера ели жареных голубей.
      - Перст судьбы!-сказал Шеленберг, он был сегодня в отличном настроении.- Ну-ка, взгляните, не тащится ли кто за нами!
      Аввакум оглянулся и сказал, что, к счастью, на сей раз никто за ними не следит.
      - У меня сегодня счастливый день,- засмеялся
      Шеленберг.
      Они сели за тот же столик под кипарисом и, поскольку профессор умирал от жажды, Аввакум сам отправился в зал заказывать пиво.
      Дальше история с Шеленбергом развивалась так.
      Расправившись со скумбрией, профессор выпил одну за другой две кружки пенистого пива и уже потянулся
      было за третьей, но вдруг громко икнул и прижал руку к желудку.
      - Что-то у меня тут неладно,-сказал он и, встревожено покачав головой, продолжал: - Я, кажется, немного перестарался, как вы считаете?
      Однако Шеленберг не смог услышать мнения своего спутника, собственноручно принесшего на стол кружки с пивом, так как тут же сорвался со стула и побежал в туалет: пиво вместе со скумбрией устремились вон из желудка. Когда он вернулся, вид у него был весьма постный.
      Через несколько минут это повторилось. Потом снова. Время приближалось к двенадцати.
      - Помогите мне, дружище! - простонал Шеленберг.
      Лоб у него покрылся холодной испариной, руки дрожали.
      - В старом городе у меня есть знакомый,- сказал
      Аввакум.- Местный лекарь, лечит травами; он один
      только в состоянии быстро помочь вам. Подымайтесь,
      пока еще есть время.
      Но Шеленберг уже терял представление о времени.
      Аввакум позвал такси. Он устроил немца на заднем сиденье, а сам сел спереди, рядом с шофером, и велел ему ехать в Медину, в старый город.
      Так они попали на ту улицу, где Аввакум был минувшей ночью.
      Он велел шоферу остановиться, заплатил, что полагалось, и отпустил его.
      У его плеча икал Шеленберг. Рвота прекратилась, но он все еще продолжал отвратительно икать.
      - Потерпите немного,- сказал Аввакум.- Сейчас
      вас вылечат.
      Они брели по узким улочкам, и Шеленбергу казалось, будто они попали в потусторонний, нереальный мир. Может быть, он даже загробный, но до того убогий, до того убогий! Профессора даже удивляло, что для него выделили место на таком третьеразрядном участке, где хоронят последних бедняков. Здешние могилы напоминали упаковочные ящики, они даже были обиты кусками блестящей жести и ржавыми железными полосами.
      Наконец они втиснулись в один из таких ящиков. Перед их глазами мелькнула, словно привидение, белая
      тень. Может, это душа покойника? Шеленберг сознавал, что это не может быть душа, потому что все в конечном счете сводится к тридцати элементарным частицам, и тем не менее то, что он видел, напоминало душу, во всяком случае, было похоже на ее изображение, виденное им когда-то на каком-то живописном полотне.
      Профессора усадили на скамью, губы его ощутили стакан с водой.
      Ему стало лучше. Он увидел белую комнатушку, оконце со спичечную коробку. Сейчас ему дадут травяной настой, и все как рукой снимет.
      - Вам лучше? - спросил Аввакум.
      Голос его доносился издалека, но, услышав его, Шеленберг обрадовался: его телохранитель с ним - значит, бояться нечего. Привидение - выдумка. Больные нервы!
      Профессор прошептал, что чувствует себя хорошо.
      - Через час вы будете в отличной форме,- сказал
      Аввакум.
      Он смеялся. Это было замечательно!
      - Я снова буду в форме,- кивая, прошептал Шеленберг.
      Таблетка, опущенная Аввакумом в первую кружку пива, уже заканчивала свое действие. Такая таблетка вызывала спазмы только в течение часа. А потом все проходило без особых последствий. Только ноги подкашивались от слабости еще час-другой.
      - Господин профессор,- обратился к нему Аввакум.-Позвольте напомнить, что через пятнадцать
      минут вам предстоит очень важная встреча. Минуты
      бегут.
      Шеленберг посмотрел на него пристальным взглядом
      - Триста чертей! - воскликнул он.- Верно! Вер
      но! - он поднялся, сделал шаг в сторону двери и по
      качнулся.
      Аввакум снова усадил его на скамью.
      - Господи! - простонал Шеленберг.- Что же теперь будет?
      - Теперь из-за вашего проклятого обжорства я лишусь полагающегося вознаграждения! - сердито про
      шипел Аввакум.
      Тем не менее что-то надо было предпринимать.
      - Господин профессор,- снова заговорил Аввакум,
      я, слава богу, держусь на ногах крепко, а момент, как
      вы сами понимаете, критический. Если вы не явитесь
      куда следует к назначенному сроку, то там подумают,
      что вы отказались от путешествия, и уедут без вас.
      Вы рискуете проиграть, упустить последний шанс. А то,
      чего доброго, и головы лишитесь, потому что через пол
      тора часа меня тут не будет: моя миссия заканчивается
      сегодня во второй половине дня, после чего я возвращаюсь в Париж. Вы в этом городе останетесь один.
      Он помолчал.- Я могу оказать вам последнюю услугу
      попросить того человека, чтобы он вас подождал. Что
      ему стоит задержаться на какой-то час!
      - А знаете,- лицо Шеленберга оживилось,- это
      идея! Вы очень сообразительны. Бегите, бегите! В парке Мендубия, под "драконом" - самым старым деревом,
      его вам покажет любой - будет стоять человек с газе
      той в левой руке. Вы у него спросите: "Не могли бы вы
      показать мне дорогу к мысу Спартель?" Ежели он ответит вам: "Дорога на Спартель мне не известна, но я
      могу объяснить, как проехать на Финикийское кладбище",- значит, все в порядке. Вы просто-напросто наймете такси и привезете его сюда!
      - Я сейчас же иду,- сказал Аввакум.
      - Вы его спрашиваете про Спартель, а он вам говорит про Финикийское кладбище,- повторил Шелен-берг.
      - Ясно!-усмехнулся Аввакум.- До самой Менду
      бии всю дорогу буду повторять про себя: "Спартель,
      кладбище, Спартель, кладбище!"
      В эту минуту в комнату вошел человек в белом балахоне. В левой руке он держал стакан с жидкостью. Она была совершенно прозрачна. Коснувшись правой рукой своего лба, губ и левой стороны груди, он почтительно склонил голову. Произнеся несколько слов по-арабски, незнакомец обернулся к Аввакуму. Аввакум перевел Шеленбергу:
      - Он говорит, что мыслью, словом и сердцем он
      ваш, и еще он сказал, что, осушив этот стакан, вы станете здоровей и веселей, чем были до сих пор.
      Шеленберг выхватил стакан, жадно, единым духом выпил его содержимое и, вытерев свои пухлые губы, глубоко вздохнул.
      - Только не забудьте забрать мой багаж,- на
      помнил он Аввакуму и присел на скамью.- И пас
      порт!- Помолчав немного, он счастливо заулыбался.
      Знаете, у меня такое чувство, будто с каждой секундой
      я становлюсь на целый килограмм легче... Действительно, волшебное снадобье! Но, помилуйте, почему вы все
      еще здесь! Бегите же, черт побери! - Он потер ладонью лоб.- Вы прозеваете моего человека! - Последние слова он произнес уже почти шепотом.
      После того как они вытащили его в коридор, Аввакум сказал человеку в белом:
      - Через несколько минут он уснет. Заверните его
      в простыню и можете не беспокоиться. Спать он будет
      крепко и проспит более суток. Но вам тревожиться не
      следует. Вечером, самое позднее завтра днем, я к вам
      наведаюсь.
      Несколько часов спустя
      В Медину Аввакум не возвратился ни вечером, ни на следующий день. Он уже не мог переступить порога домишки, где профессор Шеленберг спал глубоким сладким сном. Дела приняли совсем иной оборот, сложились по-другому, не так, как предполагал Аввакум,
      До сих пор все шло гладко - шаг за шагом Аввакум осуществлял свой замысел. Чтоб выйти из этой игры победителем, оставалось сделать еще два хода. Во-первых, проникнуть на судно 07 - туда его приведет человек, посланный за Шеленбергом. Во-вторых, после того как будет установлено, что Константин Трофимов и его секретарь на борту корабля, сойти на берег и уведомить тех, кого следует, с тем чтобы пленники были немедленно освобождены. Впрочем, освобождение - это вопрос процедурный, административный. Если даже марокканские власти станут прикидываться глухими и пальцем не пошевельнут, чтоб их освободить,- так ведь Советский Союз, весь мир узнает о том, где они находятся, в каком порту и в чьих руках!
      Нет на свете такой силы, которая могла бы этому помешать.
      Итак, до сих пор все шло по заранее намеченному Аввакумом плану. Оставалось сделать еще два хода, и все должно было прийти к счастливому концу. Но тут
      противник сделал неожиданный, непредвиденный ход, и последняя часть проекта Аввакума оказалась невыполнимой.
      Вот он - парк Мендубия, тенистый, прохладный; цветы его так радуют глаз, напоминая рай, а вековые деревья, словно гигантские зеленые зонты, закрывают развесистыми кронами небо. Приподнятый, словно на ладони, благоухающий, он манит к себе пестротой своих многоцветных ковров, фантастической игрой света и тени, соловьиными трелями. Тут и старинные пушки, и знаменитый "дракон" - восьмисотлетнее дерево со стволом толстым, как бочка из подвала циклопов, с устремленной ввысь гигантской кроной, похожей на целую рощу. Под такими деревьями некогда отдыхал Антей, основатель Танжера. А может, в глубокой древности, когда тут обитали одноглазые циклопы, сюда захаживал в поисках приключений Геркулес, и прадед "дракона", нынешней гордости Мендубии, укрывал его в своей тени от полуденного зноя? Вполне вероятно. Кто знает!
      Но в этот жаркий полдень под гигантской кроной "дракона" стоял коренастый мужчина в белой панаме с крупным смуглым лицом и плечами борца-тяжеловеса. Его белая куртка со сверкающими медными пуговицами и широкими голубыми нашивками напоминала чью-то морскую форму. Впрочем, каких только моряков не видел этот порт! Из каких только стран! Даже из Гаити и Гондураса. Всевозможные куртки, кители, френчи, самые разные нашивки и пуговицы до того примелькались, что привыкаешь и перестаешь удивляться.
      Тяжеловес со сверкающими медными пуговицами держал в левой руке газету; на лице его лежала печать смертельной скуки и досады.
      Подойдя к нему, Аввакум щелкнул по-военному каблуками, почтительно поклонился и спросил по-французски:
      - Не могли бы вы показать мне дорогу к мысу Спартель?
      Тот смерил его мрачным взглядом - ему не очень-то пришлась по душе эта вдруг выросшая перед ним фигура, почти на две головы выше его, однако - он вздохнул с облегчением,- слава богу, его тоскливому ожиданию пришел конец!
      Он ответил:
      - Дорога на Спартель мне не известна, но я могу
      объяснить, как проехать на Финикийское кладбище.
      Его правильная гладкая мягкая французская речь стелилась, как шелк.
      - Держу пари, что вы из южной Франции,-с
      улыбкой заметил Аввакум.
      - С Корсики,- ответил тяжеловес.- Не кажется ли
      вам, что заставлять ждать себя столько времени по
      меньшей мере непочтительно и глупо? Тем более вынуждать меня стоять на виду у всяких типов?
      - Весьма сожалею,- сказал Аввакум, говорить грубости на этом деликатнейшем языке было бы святотатством.- Весьма сожалею,- повторил он.Увлекся рас
      суждениями о слабых взаимодействиях. Вы знаете, подобные взаимодействия подчас нарушают не только за
      кон сохранения четности, но и симметрию античастиц.
      Это крайне важно.
      Человек в белой куртке окинул его свирепым взглядом.
      - Довольно,- сказал он.- Ваши античастицы меня
      мало интересуют, вернее, вовсе не интересуют! - Он по
      молчал и добавил: - Держитесь моего правого плеча
      и не отдаляйтесь от меня больше чем на полшага, ясно?
      - Ясно! - кротко улыбнувшись, сказал Аввакум.
      Они вышли на улицу Хазбах. У противоположного
      тротуара ждало такси. Они сели, и, когда машина тронулась, человек в белой куртке спросил:
      - Вы в каком отеле остановились?
      Аввакум ответил, что "остановился" он, конечно же, в "Эль Минзох".
      - Езжай к "Эль Минзох",- буркнул человек в белой куртке шоферу.
      Машина подъехала к отелю.
      Когда они поднялись по лестнице, человек в белой куртке сказал:
      - Ступайте за вашими вещами. Я подожду вас в
      вестибюле.- Он взглянул на часы.- Максимум пять
      минут, ясно?
      Ясно ли? Кровь барабанной дробью застучала в висках, Аввакум, однако, тотчас же овладел собой и с улыбкой склонил голову.
      О боже, этот человек впервые в жизни опустил голову!
      Мальчишка-слуга вынес из лифта его чемодан, а сам он пошел расплатиться к кассиру. Человек в белой куртке ждал его у стеклянной двери.
      - Номер остается за мной еще на два дня,- тихо сказал Аввакум.
      - Значит, вы вернетесь? Очень хорошо,- кассир закивал головой.
      Тут, при выходе из вестибюля, Аввакума постигло первое несчастье. Уступая дорогу даме, которая шла прямо на него, пристально глядя ему в лицо, он круто повернулся на каблуках, не в силах оторвать глаз от ее лица. Блондинка была так хороша, так хороша!
      Галантно уступить дорогу даме было вполне достойно мрамора "Эль Минзоха", но его транзистор, висевший на перекинутом через плечо длинном ремешке, при этом сильно застонал - от резкого поворота он стукнулся о мраморную колонну. Раздался глухой звук - транзистор был в кожаном футляре. Мрамор и не почувствовал этого удара, а вот сердце Аввакума сжалось так, словно накололось на что-то острое. Много ли нужно было хрупкому радиопередатчику? У Аввакума потемнело в глазах. "Эль Минзох" стал похож на гробницу.
      - Пять минут давно истекли! - сказал человек в
      белой куртке. Он снова уставился на него свирепым
      взглядом.
      - О, держу пари, что дама, с которой я только что
      разминулся,- итальянка, притом непременно из южной
      Италии,- вздохнув, сказал Аввакум.- А вы какого мнения на сей счет?
      Человек в белой куртке сердито ответил, что у него на сей счет нет своего мнения.
      Тот же день. В порту
      Они подошли к причалу. Там их ждала черная шлюпка с тремя гребцами. Гребцы были в матросских тельняшках в белую и синюю полоску.
      - Я капитан Франсуа,- сказал, обращаясь к Аввакуму, человек в белой куртке.
      - Пауль Шеленберг,- представился Аввакум.
      Профессор физики.
      - Будьте любезны сесть в шлюпку,- сухо предложил Франсуа.
      Солнце палило нещадно, а сонная вода сверкала бесчисленными осколками стекла.
      Несколько ритмичных ударов веслами - и шлюпка сместилась вправо и понеслась в этом же направлении, держась подальше от стоящих на рейде судов. Сняв свою панаму, Франсуа с мрачной усмешкой протянул ее Аввакуму.
      - Возьмите шляпу, господин профессор, и наденьте
      ее, пожалуйста, себе на голову, но так, чтобы она за
      крыла половину вашего лица. От этого вам будет двойная польза, уверяю вас: и глаза защитите от солнца,
      и мозг. Видите, как печет?
      Франсуа, очевидно, хотел сказать: "Закройте, приятель, глаза, чтобы они поменьше видели!" Но столь почтенному пассажиру так не скажешь.
      - Благодарю! - ответил Аввакум, со смиренным видом принимая шляпу. Франсуа раскрывал отношение
      к нему хозяев корабля - как же не поблагодарить его?
      Там ждали человека, который не должен знать ни местоположения корабля в порту, ни того, как он внешне
      выглядит. Дурной знак, но все-таки - знак!
      За бортом мирно булькала вода.
      Лодка сворачивала то вправо, то влево, описывала какие-то круги, восьмерки - быть может, шныряла между пароходами и парусниками, и все это только для того, чтобы он утратил способность ориентироваться.
      Наконец гребцы подняли весла, шлюпка вошла в тень корабля, на палубе кто-то подал свистком сигнал.
      Сняв панаму, Аввакум бросил ее на колени Франсуа. Его глазам открылись две плоскости - встающая над ним черная отвесная стена - корпус судна - и безбрежная синь океана, исчезающая в дымке на горизонте. Они подъехали к кораблю со стороны океана и находились в самой западной части залива.
      Сверху спустили стальные тросы с крюками на концах. Крюки подхватили шлюпку и подняли ее на палубу ровно и тихо, словно в лифте.
      На палубе стоял высокий тощий человек в белом форменном костюме и в белой, форменной же фуражке. Аввакум обратил внимание на его орлиный нос и синие глаза, сидевшие глубоко в орбитах. Лицо его вызвало
      воспоминание о зоологическом саде - да ведь этот тип похож на южноамериканского кондора!
      - Роберт Смит, помощник капитана,- козырнул он
      без особого усердия; голос его звучал ровно, даже тихо.
      Аввакум ответил кивком головы.
      Под ногами блестели металлические плиты палубы. Справа и слева поднимались куда-то вверх металлические трапы с металлическими перилами, прямо в трех шагах от него была ослепительно белая стена, на фоне ее сверкала золотом бронзовая дверная ручка.
      - Пожалуйста, прошу вас! - произнес Смит, показывая на бронзовую ручку.
      Франсуа исчез - куда, когда? - Аввакум не заметил. Возле него стоял только один из матросов, он нес его чемодан. У матроса была коротко подстриженная бородка и волосы цвета сухой кукурузы.
      - Прошу! - повторил Смит.
      Аввакум нажал на ручку, и массивная железная дверь раскрылась как бы сама собой. Они вошли в узкий коридор, застланный плюшевой дорожкой. На потолке светились матовые полушария.
      - Позвольте,- сказал Смит, проходя вперед. Он
      открыл дверь с золотистыми стеклами, обрамленную
      красной полоской. Они проследовали по какому-то тоннелю с гладкими белыми стенами, тоже застланному
      синими плюшевыми дорожками, со светящимися полушариями на потолке. Еще одна такая же дверь с красной рамкой и золотистым стеклом, а за нею небольшой круглый салон со стенами темно-красного дерева.
      Круглый стол, мягкие стулья с высокими спинками, глубокие кресла - все наглухо прикреплено к полу.
      И здесь с потолка светили матовые полушария.
      Роберт Смит открыл еще одну дверь, за нею была спальня с круглым иллюминатором, глядящим в море. Спальня удивительно скромная: низкая кровать, столик, белый дощатый шкаф. И небольшая дверка - очевидно, в ванную.
      - Это ваши апартаменты,- сказал Смит. Потом
      обратился к матросу, державшему в руке чемодан:
      Эдмонд, ты можешь идти!
      - Слушаюсь,- по-военному ответил Эдмонд.
      Они остались вдвоем. Смит достал сигареты и протянул Аввакуму, заметив при этом:
      - Неплохо, правда? Для такого танкера, как
      очень даже неплохо. Я бы сказал - роскошные апартаменты!
      Он засмеялся. Когда Кондор смеялся, он казался не таким хищным.
      - Танкера? - переспросил Аввакум.
      Смит удивленно взглянул на него, потом, словно что-то вспомнив, поморщился и махнул рукой.
      - Скорее танкер, чем яхта,- сказал он.- Это, конечно, не яхта, но каютка стоящая. До вас тут жил господин Ганс.
      Ганс? В висках у Аввакума застучали молоты. А вдруг этот Ганс заговорит с ним по-немецки?
      - Не имею чести быть знакомым с господином Гансом,- заметил Аввакум.-Из какой части Германии
      этот человек?
      - Этот Ганс такой же немец, как я француз,- рассмеялся Смит.
      - И как ваш танкер - яхта! - вставил Аввакум.
      Мне все ясно, господин Смит, благодарю.
      Но в эту минуту вошел Франсуа.
      - Может быть, и господин Франсуа такой же капитан корабля, как вы француз, Ганс - немец, а танкер - яхта? - весело спросил Аввакум. В конце концов,
      он ведь профессор, почему бы ему не пошутить. Да и
      сама игра начала его увлекать.
      Франсуа сделал вид, что не слышал шутки. Вместо панамы-пирожка сейчас на голове его была шикарная фуражка с двумя золотыми шнурами вокруг околыша. Эта шикарная, солидная фуражка странным, просто магическим образом до неузнаваемости изменила выражение его лица. Не было больше свирепого взгляда тореадора, из-под козырька спокойно смотрели строгие глаза настоящего капитана дальнего плавания. Своим свирепым корсиканским видом он, оказывается, был обязан проклятой панаме-пирожку.
      Франсуа вынул из кармана кителя какой-то бланк.
      - Господин Шеленберг,- сказал он,- будьте любезны заполнить этот формуляр. Это нечто вроде адресной
      карточки.
      Аввакум ответил, что, раз существует такой порядок, он немедленно заполнит формуляр, но прежде предложил своим гостям сесть, добавив при этом, что в "его"
      апартаментах они могут чувствовать себя как дома, и извинился, что нечем их угостить. После этого он стал знакомиться с формуляром.
      Фамилия, имя. Фамилия и имя отца и матери. Место жительства - город, улица, номер дома. Профессия, место работы. Если не работает, то с какого времени и по какой причине. И наконец, когда родился - год, месяц и число.
      Аввакум вздохнул, но так, чтобы это не произвело нежелательного впечатления. Все эти данные ему вчера вечером сообщили из Центра. 07 не проведешь: он сверит его данные с теми, что имеются у него, или обратится с запросом в свой центр. И если между этим Шеленбергом и тем, настоящим, обнаружатся расхождения...
      "Тот", другой, в это время крепко спал, спрятанный ото всех в самом сердце Медины.
      - Готово,- сказал Аввакум и подал Франсуа заполненный бланк.
      Франсуа взял левой рукой листок бумаги, а правой отдал честь - этого требовали неписаные правила вежливости, так поступали настоящие капитаны дальнего плавания. На голове у него больше не было панамы- он не рычал.
      Франсуа и Смит ушли. Аввакум остался один.
      Аввакум вполне отдавал себе отчет в том, что попал в ловушку и угодил в нее по своей собственной воле: у той двери, что вела на небольшую палубу, ручки изнутри не было, она открывалась, видимо, с помощью телемеханизма. Иллюминатор, глядящий в океан,- да в это крохотное отверстие и одного плеча не просунешь...
      Итак, он пленник, добровольный пленник. Однако и 07 подпустил к себе смертельно опасного врага.
      07 окажется последним идиотом, если позволит ему сойти на берег. На это, конечно, рассчитывать не приходится. Что же тогда? Аввакум невольно содрогнулся.
      Завтра днем либо вечером проснется настоящий Шеленберг. Самое большее через пять минут после этого до него дойдет, что человек, которого он принял за своего телохранителя, одурачил его. И если даже он не сообразит, что на корабль вместо него попал кто-то
      другой, он немедленно сообщит о случившемся своим людям в Европе. Оттуда в эфир радиограмма 07 - и конец.
      Оставалось одно - связаться с Софией, с Центром. Ну, хорошо! А если корабль оборудован пеленгаторами? Перехватят его радиограмму, он себя выдаст. Тогда 07 неизбежно пустит в него пулю или бросит на съедение рыбам - все равно.
      И все же 07 будет нокаутирован. Луч будет спасен. Правда, при одном условии - что микропередатчик в исправном состоянии. Но после того сильного удара о мраморную колонну в "Эль Минзох" это представляется маловероятным. И все из-за той восхитительной блондинки, взгляд которой почему-то так долго задержался на нем. Никогда ему не везло с такими женщинами.
      Положение безвыходное. Как же быть? Он будет действовать сообразно обстановке, как того требуют безвыходные обстоятельства. Минута за минутой, час за часом. Он подумал, что ему не мешало бы выкурить трубку.
      Усевшись поглубже в кресле и положив ногу на ногу, Аввакум стал неторопливо набивать в трубку табак. Он уже вынул спичку.
      В момент, когда он поднес к трубке горящее пламя, кто-то сильно постучал в дверь, а сквозь открытое окно- с очень близкого расстояния донесся звонкий женский смех. Он был ему знаком - это смеялась Наталья Николаева. Весело, от души...
      В проеме двери стоял 07.
      Ангорский кот Микки, белый и пушистый, с маленькими рубинами в глазах, гонял по полу бумажный шарик- вправо, влево, кидался на него сверху и тут же снова вставал, и это было очень забавно - Наташа смеялась от души. Какой красавец!