Едва я успел вывести свои "ил" из атаки и перевести его в набор, как самолет швырнуло вправо, а потом он повалился влево. Я дал ручку на вывод из крена, но "ил" все продолжал валиться на левое крыло. Посмотрел влево и увидел, что на плоскости возле самого центроплана зияет огромнейшая дыра! "Прямое попадание крупнокалиберного снаряда!" - молнией пронеслось в голове. Дал резко ручку до отказа вправо и помог еще рулем поворота, нажав правую педаль.
      Самолет нехотя, с трудом начал выходить из левого крена. Я глянул на прибор - скорость упала. Пришлось добавить наддув. А зенитки все стреляют. Но теперь мне уже маневрировать совсем невозможно - и так еле-еле удерживаю самолет в горизонтальном положении. Вражеские снаряды рвутся вокруг. Фашисты, конечно же, видят, что машина здорово подбита. "Сейчас будут добивать". И тут приходит мысль: "Можно маневрировать скоростью!" И я дал форсаж, а через две-три секунды убрал его и прибрал газ. Затем опять дал полный форсаж! И так повторял до тех пор, пока вражеские зенитки не остались далеко позади. Передо мной открылось чистое небо. Никого из наших и из истребителей прикрытия, сколько я ни смотрел вокруг. Теперь необходимо срочно восстановить детальную ориентировку. Иначе на свой аэродром не попасть. Я взял планшет на колени. Через рваную по краям дыру в плоскости и центроплане величиной чуть ли не с квадратный метр видна проплывающая земля. "Да!.. Еще удачно, что снаряд попал в центроплан! А если бы на метр правее? Угодил бы прямо в нижний бензобак, на котором расположено мое сиденье! И тогда, конечно, ни от самолета, ни от меня ничего бы не осталось..."
      С каждой минутой все труднее и труднее удерживать самолет в горизонтальном положении. Уже дает о себе знать усталость, а до аэродрома лететь еще минут двадцать пять. Только бы хватило сил. Правая рука совсем задеревенела. Бросил сектор наддува и стал помогать удерживать ручку управления левой рукой. Непривычно вести самолет двумя руками. Но ничего не поделаешь.
      Под плоскостями и в дыре на левом центроплане проплывают зеленеющие леса и поля. Извиваясь, пылят дороги. Отражая синь неба, голубеют озера и речки...
      Струйки пота скользят из-под шлемофона по щекам и носу. Они соленые, соленые, как кровь. Каждая минута тянется бесконечно долго...
      Мой стрелок Саша прекрасно видит из своей кабины, как искалечен наш самолет. Летим мы, как поется в песенке: "...на честном слове и на одном крыле". И состояние его было наверняка не из приятных. Мне-то гораздо легче морально. Я работаю: самолет полностью в моих руках. А Саша сидит за своим пулеметом, наблюдает за воздухом и чувствует, как ведет себя наша израненная машина. Он бы рад мне помочь, но как?.. А мне бы хоть на немного отпустить ручку и размять затекшие пальцы. Но отпустить ручку нельзя ни на секунду. Нельзя даже хоть чуть-чуть ослабить давление рук на нее. Если самолет упустить на левое крыло, то выровнять его уже едва ли удастся. Сорвется в штопор - и конец.
      Надо предупредить Сашу, чтобы в случае чего... прыгал с парашютом. Может статься, что для прыжка останутся считанные секунды и их может не хватить! Пока отстегнешь привязные ремни, откроешь фонарь и выберешься из кабины, да так, чтобы ни за что не зацепиться лямками парашюта, уйдут драгоценные секунды. Все это сделать не так-то просто, особенно когда самолет падает, беспомощно кувыркаясь. Не только встречный поток воздуха, но и огромные перегрузки вдавливают тебя обратно в сиденье!..
      Оторвав на мгновение левую руку от ручки управления, я переключил СПУ на стрелка.
      - Саша, ты меня слышишь? - спросил я.- Как там у тебя дела?
      - Да ничего. Все в порядке,- ответил он охрипшим от волнения голосом.
      - Ты видишь, какая пробоина у нас?
      - Вижу. Уж больно здоровенная дыра-то. Я все удивляюсь, как самолет еще летит? - откровенно признался он.
      - "Ил" - хороший самолет, вот и летит. Другой бы давно кувырнулся. Сейчас попробую набрать еще немного высоты, а ты, Саша, смотри как следует, чтобы какой-нибудь "фоккер" не подкрался, а то маневрировать нам совсем нельзя, сам понимаешь.
      - Ясно, товарищ командир.
      - Ну и хорошо. Ты на всякий случай будь готов прыгать с парашютом. Если самолет перестанет слушаться рулей, я тебе тут же дам команду, и ты должен немедленно покинуть кабину. Не бойся, мы уже над своей территорией. Ты меня понял?
      - Понял, командир,- коротко ответил стрелок.
      Наш искалеченный "ил" буквально по сантиметрам набирает высоту, мотор надрывно воет на форсаже, а весь самолет дрожит лихорадочной дрожью. Пот уже ручьями струится из-под шлемофона. Гимнастерка давно вся мокрая. Правая рука до того затекла, что пальцы сводит судорога. Несколько секунд удерживаю самолет левой рукой. Правую расслабляю, трясу и делаю ей какие-то упражнения. Потом разжимаю и сжимаю в кулак затекшие пальцы. Наконец, судорога проходит. Вытираю с глаз пот и опять двумя руками удерживаю ручку в нужном положении. Аэродром уже где-то недалеко. Но надо его еще найти. Он ничем особым не отличается от той местности, которая проплывает под нами. Когда долго базируешься на одном месте, то, подлетая к району аэродрома, еще издали начинаешь узнавать привычные ориентиры и отдельные знакомые детали на земле. А тут... Мы сегодня первый раз поднялись с этого аэродрома, и все вокруг было чужим, Ничто не радовало глаз знакомыми очертаниями. Перелески, деревушки, поля, хутора.
      И вдруг вижу в воздухе чуть левее растянувшуюся цепочку родных "илов". Это однополчане подстраиваются к ведущему, чтобы идти на задание. Один их вид вызывает несказанную радость в моей душе.
      Значит, где-то рядом тот небольшой, но самый дорогой для летчика клочок земли - аэродром. Теперь самое главное точно определить, где он, чтобы зря не кружить,- ведь разворачиваться на нашем самолете очень не просто и даже опасно.
      Тщательно просматриваю все похожие на аэродром площадки. Наконец нахожу то, о чем мечтал с момента попадания в самолет крупнокалиберного снаряда. Но это еще не конец вылета. Надо правильно зайти и посадить подбитый самолет.
      Если я сейчас отверну вправо, а потом буду заходить на посадку с левым разворотом, то есть дам самолету левый крен, он может вообще не выйти из него, а свалиться в левый штопор, тогда все - из штопора его не вывести. Избегая левого крена, решаю пересечь аэродром поперек, отойти подальше, затем с правым мелким разворотом, как говорят, "блинчиком", зайти на посадочную площадку. Когда буду уже на прямой, выпущу шасси. Смотрю вправо и влево, намечая ориентиры, чтобы по ним точно выйти из разворота на площадку и не доворачивать. Вот аэродром остался сзади. До отказа жму на ручку вправо и на правую педаль. Самолет медленно, нехотя стал входить в правый разворот. Значит, решение принято правильно. Капот медленно плывет по горизонту. А мне надо развернуться больше чем на 270° (строить коробочку невозможно, слишком мелкий разворот). Самолет все время пытается вырваться из правого крена. С огромным трудом удалось его удержать в развороте... Вот уже приближаются и ориентиры, которые были намечены для точного захода. Но, чтобы выйти на них, надо еще круче заложить самолет вправо, а то захода не получится. Нажимаю что есть силы на ручку и педаль. И мне удалось еще что-то выжать из рулей. Самолет как-то странно, юзом, опуская капот, довернулся на узкую полоску аэродрома. Чуть отпускаю ручку и ногу - машина сама вышла из разворота и пытается завалиться на левое крыло. Но я резко перевожу ее в пологое планирование. Пора выпускать шасси. Но тут приходит мысль: "А исправно ли оно?" Ведь снаряд, разорвавшись, мог осколками повредить левое шасси. Оно же рядом. Или пробить покрышку колеса. Однако раздумывать некогда. Даю рукоятку выпуска шасси резко от себя. "Если не выпустится левая нога, тут же убираю и сажусь на "брюхо". С надеждой смотрю на лампочки. Погасли красные и загорелась зеленая правая... А что же с левой? Но вот и она засветилась приветным зеленым огоньком.
      От радости я шуранул вперед и рукоятку выпуска щитков, совсем не подумав, что левый щиток может быть поврежден и не выпуститься! Но на наше счастье щитки выпустились нормально. Самолет приподнялся, "вспух". Я увеличил угол планирования и прибавил газку, не давая самолету крениться влево.
      Расчет на посадку оказался с "промазом", но это и хорошо, так как если бы что-нибудь случилось, то другие самолеты могли бы тоже сесть, а на пробег и торможение у меня еще места хватало. Газ убрал, выравниваю, выдерживаю самолет, а он все норовит опуститься на левое колесо. Нельзя позволить ему это. Надо выдержать направление - ведь недалеко справа стоянка самолетов, а слева лес. Добираю ручку, и вот колеса катятся по земле!
      Выключаю зажигание. Винт еще крутится, а я уже на земле. Механик Веденеев тискает меня в своих объятиях.
      - Когда все сели, а тебя нет!.. Я уж, Ленька, подумал недоброе,- сказал он, радуясь нашему возвращению.
      - Зря. Не родился еще тот враг, который убьет меня! - ответил я, хохоча от радости. Не сговариваясь, мы нырнули под плоскость. Было интересно увидеть, что же натворил вражеский крупнокалиберный снаряд?
      То, что мы увидели, заставило меня застыть в изумлении. От переднего лонжерона до заднего, снизу крыла обшивки не было примерно на четверть его длины. Тяга щитков, проходящая по заднему лонжерону, была совершенно голенькая. И тут я понял, какую сделал промашку, выпустив перед посадкой щитки. Ведь окажись тяга поврежденной или хотя бы погнутой, левый щиток не выпустился бы. И самолет мгновенно свалился бы в левый штопор. Это был бы полный "привет"! А ведь и без щитков можно было нормально сесть, только скорость посадки была бы больше, на 20 километров в час. На такой пустяковой моей недодумке мы могли бы... Сверху крыла эта метровая пробоина уже не выглядела такой страшной после того, что мы обнаружили снизу.
      Самолет окружили со всех сторон, подошли летчики и техники из других эскадрилий. Все дивились чудесной способности "ила" держаться в воздухе с такими огромными повреждениями. Нас с Сашей от души поздравляли с благополучным возвращением. Командир эскадрильи Федор Садчиков и командир звена Володя Сухачев, мои самые старые друзья, особенно радовались, что нам удалось так удачно добраться до дома.
      Ты пришла к нам, победа!
      Минут через сорок нас вызвали на КП полка и дали новое задание. Я сумел уговорить Федора, чтобы он включил меня в шестерку, идущую на задание. Естественно, что комэск выделил мне другую машину, и мы с Сашей вновь поднялись в воздух. Второй вылет прошел благополучно, хотя вражеские зенитки свирепствовали не менее яростно.
      Едва мы успели пообедать, как пришел приказ готовиться к третьему боевому вылету. Четверка в составе Федора Садчикова, Володи Сухачева, Николая Дрозда, ну и меня. Возвращались мы на аэродром, когда красный диск солнца уже готов был нырнуть в Балтийское море.
      За шумным ужином было много разговоров о сегодняшних вылетах. Хотя ребята и устали, но настроение было приподнятым. Сегодня опять была сделана большая боевая работа и что самое главное - все друзья были вместе за столом, никого не вырвала из нашего круга жестокая война...
      Уже лежа на жестком топчане, я, несмотря на сильную усталость, не сразу смог заснуть. В ушах шумело, все пережитое сегодня проносилось путаной вереницей в утомленной голове. Все ребята давно уже храпели, а я все ворочался. Наконец заснул и я. Ведь на завтра была дана готовность к 5.00. А это значит, что вставать нужно было в 3.30...
      Не знаю, отчего я проснулся. В доме было уже светло. В окно заглядывали косые солнечные лучи. Все спокойно спали. Сколько же времени? Часы показывали около половины седьмого. Почему же нас не будят? Это какое-то недоразумение. Возможно, кто-то забыл разбудить нашу эскадрилью или сам проспал? Может быть, разбудить ребят?.. Я приподнялся на локте. Но увидев, как сладко все спят, сам нырнул под одеяло с головой. "Раз не будят, ну и пусть! Доберем еще немного!" И быстренько стал засыпать. И все окружающее вроде уже исчезло для меня, как дверь с шумом распахнулась и чей-то задыхающийся, срывающийся голос возвестил:
      - Братцы, товарищи! Победа! Победа!
      Вскакиваю с нар. Все ребята стоят в трусах и майках с широко раскрытыми, ничего еще не понимающими глазами.
      - Как победа? Где? Что, Курляндская группировка сдалась? - засыпают вопросами вбежавшего. Тут только я узнал в глашатае своего механика Веденеева.
      - Да нет. Говорят, вообще, совсем победа! - На его лице разлилась блаженная улыбка.
      - Откуда ты это взял? - строго спросил взъерошенный Федя Садчиков, надевая бриджи.
      - Из штаба звонили. Почему нас и не будили. Победа потому что! - и на глазах разволновавшегося Веденеева появились слезы. Он вдруг выскочил из избы и побежал куда-то. Мы тоже полураздетые выскочили на улицу.
      ...Теперь в первую очередь надо было срочно написать письмо маме, хотя бы несколько строчек, чтобы она знала, что смерть в этой войне не смогла дотянуться до ее сына. Это будет для нее самым большим счастьем.
      Едва я успел написать: "Здравствуй, дорогая моя мамочка! Поздравляю тебя с великой нашей Победой!", как нас вызвали на КП полка. Поступил приказ немедленно начать перебазировку обратно в Восточную Пруссию на аэродром Лабиау, откуда мы прилетели позавчера. Но теперь молодым летчикам запретили перегонять машины. "Молодежь" отправили в Лабиау автомашинами.
      Через полчаса, собрав свои скромные пожитки, мы, "старики", были уже в воздухе. Погода стояла превосходная. Над головой бездонная синь неба, а внизу весенняя цветущая земля, залитая золотыми лучами солнца. В душе разлилась безграничная радость. Хотелось кричать, смеяться, прыгать от восторга.
      Я нажал кнопку передатчика и заорал: "Гитлер капут! Да здравствует наша Победа!" Отпустив кнопку, услышал в наушниках шлемофона - мои друзья тоже кричат что-то подобное.
      - Эй, солдатушки, бравы ребятушки! Споем? - предложил я и тут же услышал звонкий голос Володи Сухачева:
      Броня крепка и быстры самолеты,
      А наши люди мужества полны...
      И все мы дружно подхватили:
      В строю стоят советские пилоты
      Своей любимой Родины сыны.
      Мы пели и песня летела вместе с нами.
      Внизу показался город Шяуляй. На площади было множество народа с флагами. Мы решили присоединить свои чувства к тем, кто сейчас был там, внизу на площади. Федя Садчиков первым перевел свой самолет в пике на шяуляйскую площадь. Мы дружно устремились за ним. "Илы" строем с высоты полутора тысяч метров круто пикировали на площадь, заполненную тысячами ликующих людей.
      Самолеты стремительно неслись к земле. Вот уже можно стало различать отдельные фигурки людей - в большинстве своем военные. Точный расчет, и самолеты буквально над крышами домов взмыли вверх, а из наших пушек и пулеметов с громоподобным треском в необозримую синь понеслись трассы нашего салюта Победы!
      Сколько раз в боях из этих самых пушек и пулеметов мы посылали смертоносные снаряды и пули, стараясь, чтобы как можно больше их попадало в цель! А теперь пусть они летят "в белый свет" мирным фейерверком, на радость людям, собравшимся на площади в этот прекрасный майский день.
      На прощание, приветно покачав крыльями людям на площади, наша четверка продолжала свой полет на запад. Когда Лабиау было уже рядом, Садчиков по радио приказал:
      - Плотным строем на бреющем проходим над аэродромом, делаем горку и даем салют из пушек и пулеметов. Потом первая пара отваливает влево, вторая вправо. За мной! - и он повел свой самолет резко на снижение.
      Наша четверка крыло в крыло, на максимальной скорости, пронеслась над аэродромом на высоте трех-четырех метров.
      Самолеты настолько низко шли над землей, что пыль столбом поднималась за ними, будто пронесся смерч. Граница аэродрома кончалась, и Федор перевел свой "ил" в крутую горку. Все самолеты, как связанные, одновременно устремились ввысь. Шестнадцать длинных огненных струй сорвались с плоскостей наших штурмовиков. Мы следили за ними, пока они растаяли в необозримой синей дали мирного неба.
      Мы салютовали нашим друзьям: Косте Шуравину, Николаю Забирову, капитану Попову, Васе Вениченко, старшему лейтенанту Сологубу, лейтенанту Бондаренко и многим-многим другим нашим сверстникам и сверстницам, которые вложили в этот сегодняшний Великий день Победы самое дорогое, что у них было,- свои молодые жизни!
      ...24 июня 1945 года я в одном строю со своими фронтовыми побратимами на Красной площади. Это святое место для каждого советского человека. Когда ты вступаешь на брусчатку Красной площади, непроизвольно сердце начинает учащенно биться. Все самые великие события в жизни нашего народа связаны с этой площадью, с Кремлем, взметнувшим в небо величественные стрелы своих башен, увенчанных рубином красных звезд, с гранитной брусчаткой площади, с мрамором Мавзолея Владимира Ильича Ленина!
      Так и в жизни моих фронтовых друзей самые знаменательные события оказались связанными с тобой, Красная площадь!
      Провожая нас на фронт 6 ноября 1943 года, ты салютовала фейерверком славы в честь воинов, освободивших Киев! А 24 июня 1945 года ты встречала своих верных сынов - солдат Великой Отечественной, салютуя им, участникам Парада Победы, и в их лице - всему советскому народу-победителю!
      Когда у матери-Родины есть такие сыновья, ей не страшны никакие враги. Пусть же сегодня об этом помнят те, кому неймется испробовать нашу силу.