То же чувствовала и Фиби.

Сэвиджи были одним из самых богатых и влиятельных семейств в округе. Их единственный сын Честер наследовал тысячи акров земли, мельницы, зернохранилища. Для Фиби он стал воплощением ее мечты, реальностью ее романтических представлений.

Они стали встречаться. Фиби обманывала Флэттсов, изобретая для этого одно оправдание за другим, плела хитроумные сети, чтобы с помощью своих чар завлечь в них Честера Сэвиджа. Тогда ей и в голову не приходило, что роль мухи отводилась ей.

Их свидания проходили в укромных местах: на опушке леса, пока стояла хорошая погода, а когда ударили первые морозы, они перенесли место встреч в заброшенный сарай.

Сначала Фиби старалась побороть искушение, но сопротивлялась ему слабо, будучи во власти своих романтических книжных иллюзий. Ей представлялось, как возле их дома со шляпой в руке останавливается Честер Сэвидж. Ухаживая за ней, он старается добиться ее руки и в конечном итоге просит у Флэттсов разрешения вступить с ней в брак.

Вот как представляла себе Фиби этот роман. Она уговорила отца Флэттса купить для нее лошадь, и с тех пор прогулки верхом стали хорошим прикрытием для свиданий. Она могла приезжать и уезжать совершенно открыто, и никто не задавал ей никаких вопросов.

Сначала они довольствовались обычными тайными свиданиями. Фиби была готова на все, только бы ощущать на губах его жаркие поцелуи и чувствовать силу его объятий.

Но время шло, и их отношения изменились. Его жадные губы искали не только ее губы, но и грудь. Постепенно его ласки становились все смелее и настойчивее, и в конце концов он овладел ею, и она познала блаженство, которого не могла и представить. Вначале она боялась, но все оказалось так замечательно. Секс стал для нее чем-то похожим на наркотик. Ее неодолимо тянуло к нему, она испытывала невероятное наслаждение, чувствуя его внутри себя, обхватывая ногами его нагое тело. Она обращалась к своей душе и все время твердила, что не может быть низким и скверным то, что так прекрасно. Фиби пришла к выводу, что тетя Арабелла лгала, говоря, что близость с мужчиной приносит боль, наоборот, Фиби в тайне минуты чувствовала себя на вершине блаженства, она жила и дышала единственно ради того, чтобы еще и еще раз насладиться этими чудесными мгновениями. Страсть вдохнула в нее жизнь, она вся расцвела. Лицо ее светилось счастьем, глаза лучились.

Арабелла заметила в племяннице перемену и сказала об этом отцу Флэттсу.

— Я так рада, что бедняжка Фиби наконец пришла в себя после гибели родителей. Я очень за нее беспокоилась. Она была такая вялая, ко всему безучастная. Свежий деревенский воздух пошел ей на пользу. Как хорошо, что ты купил ей эту лошадь.

Подслушав слова тети, Фиби только улыбнулась про себя: «Если бы тетя Арабелла знала истинную причину, пробудившую меня к жизни!» Но она и не думала делиться с тетей своим секретом. Но все-таки жаль, что не было у нее закадычной подруги, которой можно было бы поведать свои сердечные тайны. Фиби ни с кем не дружила. Со времени ее приезда в Мадди-Лейк она оставалась безучастной ко всему, пока в ее жизнь не вошел Честер Сэвидж.

Их свидания продолжались регулярно. И вдруг Честер пропустил одну из встреч. Три дня подряд Фиби приходила к условленному месту. Ее охватывал панический страх при мысли о том, что с ним могло произойти что-то ужасное. Его не было два дня. В полном отчаянии она несколько часов ждала его, напрягая слух, стараясь уловить стук копыт. Ее воображение рисовало ужасные картины: с ним произошел несчастный случай, он заболел, а может, и умер.

На третий день он поджидал ее.

Увидев его живым и невредимым, она почувствовала огромное облегчение и, бросившись к нему в объятия, зарыдала. Он крепко прижал ее к себе, покрывая лицо поцелуями, и стал нашептывать те ласковые слова, которые были ей так необходимы, фиби собралась с духом и хотела заговорить о женитьбе, но он с жадностью продолжал ее целовать. В них вспыхнуло желание, они устремились друг к другу, их тела слились, потом еще и еще. Говорить было некогда. Они не могли оторваться друг от друга, ведь не виделись они целых два дня.

Честер вернулся, они занимались любовью, что ей еще надо? Он был очень возбужден, ему все было мало. Фиби чувствовала, что нужна ему. Только она могла удовлетворить его ненасытную страсть. Он принадлежал только ей.

По крайней мере так думала она.

Шли месяцы, и Честер все чаще стал пропускать свидания, но его отговорки всегда звучали очень правдоподобно. И она верила ему безраздельно. У нее не было причин сомневаться в его искренности. Он был ее любовником, и ей просто необходимо было верить в правдивость его слов. Ей приходилось верить, потому что в противном случае… в противном случае ее мечтам и планам не суждено было сбыться.

В своих мечтах она взлетала очень высоко. «Фиби Сэвидж», — твердила она про себя, и с каждым разом ей все больше и больше нравилось это словосочетание, оно ласкало ей слух. Фиби Сэвидж, миссис Сэвидж. Молодая, властная и невероятно красивая миссис Честер Сэвидж.

Она была на вершине блаженства, но ее ждало горчайшее разочарование. Он никогда больше с ней не встретился. Никогда.

Отчаявшись, Фиби оседлала лошадь и отправилась в поместье Сэвиджей — дом с прилегающими постройками находился сразу за мельницей. Она подъехала к великолепному зданию с колоннами. Дворецкий сообщил ей, что мистер Сэвидж уехал в город по делам.

— Может быть, вы хотите поговорить с миссис Сэвидж? — осведомился он.

Фиби кивнула, ожидая, что встретится с матерью Честера. Но эта холодная высокомерная красавица была слишком молода.

— Мое имя Фиби Флэттс, — мягко сказала она. — Я приехала, чтобы повидаться с вашим братом.

Женщина рассмеялась.

— Так это ты и есть! — сказала она с насмешкой в голосе и принялась разглядывать Фиби.

— Простите, не понимаю вас, — в замешательстве произнесла Фиби. Она ожидала, что сестра Честера обнимет ее или поцелует в щеку. Но все равно, она постарается поладить с его сестрой даже после такого холодного приема.

— Как я понимаю, тебя интересует Честер? — спросила женщина.

— Да, — улыбнулась Фиби, — а он скоро вернется?

— Надеюсь, что да, — ответила красавица. — У меня все права, чтобы дожидаться его возвращения. Ведь он мне не брат, а муж. — Увидев, как оцепенела Фиби, она добавила: — Разве ты газет не читаешь? Мы поженились в Сент-Луисе на прошлой неделе.

Фиби в ужасе отпрянула, ее словно холодом обдало: «Этого не может быть, — думала она. — Со мной не может такое произойти. Это просто дурной сон. Я проснусь и…»

— Однако тебя я должна поблагодарить, — приторно-вежливо проговорила жена Честера. — Ты мне очень помогла. То, что он не мог получить от меня, давала ему ты. Но послушай моего совета, — она понизила голос и заговорщически улыбнулась. — Как женщина женщине скажу: в следующий раз будь поосторожней с мужчинами, не позволяй им слишком много. Они любят проводить время с теми, кто доступен и разрешает все, но на таких не женятся. — С этими словами красавица с такой силой захлопнула перед ней дверь, что Фиби почувствовала порыв ветра.

— Нет! — закричала Фиби. В ее голосе звучала невыносимая боль. Она неуверенно отступила на шаг, зажимая руками уши. — Нет, это все неправда!

Потом повернулась и бросилась вон из поместья, подальше от чудесного дома, в котором мечтала поселиться. Теперь этот дом принадлежал другой, той, что вела с ним свою игру и победила. А она проиграла.

Фиби не помнила, как оказалась дома. В голове было пусто, никаких мыслей, только нестерпимая боль и полное замешательство. Один миг — и чудесный мир грез рассыпался в прах. Но какими бы ни были ее душевные муки, Фиби для себя твердо решила, что ничто никогда ни о чем не узнает. Что бы ни случилось.

Дни проходили за днями. Фиби жила как во сне. Она хорошо скрывала свои чувства: никто ничего не заподозрил. Дни были настоящей пыткой. Некоторое облегчение приносили ночи, когда в сновидениях она вновь встречалась с Честером Сэвиджем. Его руки вновь ласкали ее, принося минуты наслаждения и счастья. Ночи можно было выносить, но, к сожалению, они были слишком короткими.

Фиби опять вернулась к книгам, пела в церковном хоре, занималась домашними делами. Свет бушующей страсти на ее лице угас, его сменило чувство стыда и печали.

Теперь она сидела на вокзале в ожидании приезда Заккеса. Издалека донесся протяжный свисток приближающегося поезда, в нем ехал человек, в котором, как внезапно поняла Фиби, было ее спасение. Он сможет поддержать тот огонь, что разжег в ней Честер Сэвидж.

Первое, о чем он подумал: «Она еще больше похорошела».

Фиби тоже подумала: «А он не так уж плох. Значительно лучше, чем я его запомнила. Одет аккуратно и чисто, хотя костюм несколько помялся в дороге. Вполне прилично выглядит, даже симпатичный. Совсем ничего. Конечно, не чета Честеру Сэвиджу, но я смирилась бы и с чем-нибудь похуже».

Фиби наградила Заккеса самой обворожительной улыбкой и заставила себя нежно пожать ему руку. На минуту она представила, что перед ней Честер Сэвидж, но тут же прогнала эту мысль. Нужно было смириться. Честер Сэвидж навсегда ушел из ее жизни.

Она должна забыть его.

Отец Флэттс управлял коляской, а молодые люди сидели бок о бок за его спиной, Фиби отвернула полог и набросила его им на колени, при этом ее пальцы как бы случайно коснулись его ног. Коляску нещадно трясло и раскачивало из стороны в сторону, и время от времени их толкало друг к другу.

— Я скучала о тебе, я так долго ждала встречи, — сказала она мягко.

— Это правда? — повернулся к ней Зак, его глаза поблескивали в белесоватом свете луны, а по голосу чувствовалось, что он польщен.

— Правда, — ответила Фиби, не встречаясь с ним взглядом.

Заккес промолчал.

— Здесь так спокойно, тихо, — со вздохом проговорила она, — ничего интересного не происходит. — Она тихонько рассмеялась: — Да ты и сам знаешь. — Помолчав немного, Фиби решилась задать вопрос, чтобы ясно представить, на что можно было рассчитывать: — У тебя есть друзья в колледже?

— Несколько, — судорожно глотнул он воздух. Ее близость волновала его и одновременно вызывала какую-то неловкость.

— А они все студенты колледжа? — снова забросила удочку Фиби.

— Да.

«Значит, у него никого нет, — с удовлетворением подумала Фиби. — Тем лучше». Когда она вновь заговорила, голос ее звучал менее напряженно.

— Теперь ты вернулся, и мы сможем чаще видеться. Конечно, если я не буду мешать. Ну, ты понимаешь, занимать чужое место. — В темноте ее глаза блестели.

— Нет, нет, — сказал Зак решительно. — Ты хочешь меня видеть? Я хочу сказать, ты действительно хочешь меня видеть?

— Ну конечно! — Она улыбнулась, взяла его под руку и, понизив голос, продолжала: — А помнишь, когда ты работал во дворе или в саду, ты украдкой следил за мной. Я чувствовала твои взгляды, никогда этого не забуду. Ты, как тень, повсюду ходил за мной. Стоило мне повернуть за угол, а ты уже был там: стриг кусты или обрезал деревья. — Она звонко рассмеялась. — Мне кажется, ты повсюду поджидал меня.

— Извини, если это тебя раздражало.

— Гм, в любом случае со временем чувства меняются. — Она старалась придать своим словам как можно больше искренности. — Я поняла, что скучаю без тебя. И вот ты наконец вернулся! — Она освободила руку и, хлопнув в ладоши, приложила указательные пальцы к губам, как при молитве. — Ты привез мне подарок? — вдруг спросила Фиби.

— Подарок?

— Ну, знаешь… — она неопределенно взмахнула рукой, — что-нибудь из колледжа. Разве ты не знаешь, что молодые люди обычно привозят своим… своим знакомым девушкам маленькие подарки, сувениры.

— Ах, да, я… — смешался Заккес, чувствуя, что краснеет. — Да, я… я тебе кое-что привез, — наконец выдавил он.

— О-о! А что? — Она вся подалась в его сторону, в ее голосе слышалось нетерпение.

Он неохотно полез в карман и коснулся маленького бархатного футляра, такого гладкого и теплого. На секунду он крепко сжал коробочку, там был серебряный медальон с цепочкой. Он купил его матери, а не Фиби. «Какую глупость я сделал, — мысленно ругал себя Зак. — Нужно было что-нибудь купить и для Фиби. И почему я не додумался до этого?»

Но даже если бы ему и пришла в голову такая мысль, денег на два подарка не хватило. Заккес в смятении колебался. Он понимал, что для матери означает его подарок и как она его будет беречь. Наверное, ему нужно было сказать Фиби, что в спешке он его забыл или потерял. Но она так тепло его встретила и сказала, что ждала. Эта мысль, наполнив его сердце гордостью, польстила его мужскому самолюбию, еще больше укрепив чувство к Фиби. Он должен каким-то образом ответить на ее внимание. Зак медленно достал из кармана бархатный футляр.

— Вот, — протянул он коробочку Фиби.

— О-о-о! — Она радостно схватила футляр, торопливо подняла крышку и при лунном свете попыталась разглядеть, что там лежит.

— Ожерелье, — выдохнула она. — О, Заккес, зачем же такой дорогой подарок! Я хотела сказать, я так рада. Никто мне ничего подобного не дарил. — Она наклонилась и чмокнула его в щеку.

Заккес застенчиво улыбнулся и уставился в колени. Ему всегда нравилась Фиби, но он и думать не смел, что она испытывает к нему похожие чувства. Неужели он и правда так ей нравился? Зак медленно поднял руку и дотронулся до щеки в том месте, куда она его поцеловала: щека приятно горела. Все было так хорошо, что даже не верилось.

Спустя полчаса они добрались до фермы Хоувов. Маленькие окошки освещал тусклый свет керосиновой лампы. Зак соскочил на землю, снял чемодан, двумя руками пожал руку Фиби и махнул на прощание отцу Флэттсу. Вскоре их коляска скрылась в ночи.

Заккес огляделся. Ночной ветер был ласковый и влажный, именно таким он остался в его памяти. Громко стрекотали кузнечики, трещали цикады. В деревьях шумел ветер. Откуда-то издалека донесся собачий лай.

Неожиданно его охватили тревога и одиночество. Обычно редко кто заглядывал на ферму, и Зак хорошо помнил, как все торопились выйти навстречу нежданному гостю. Но никто не вышел его встретить.

Заккес медленно поднялся по шаткому крыльцу, поставил чемодан и уставился на побитую непогодой дверь. Постоял, затем толкнул дверь и вошел в дом, кишевший мухами. Они были повсюду.

Превратившаяся в лохмотья занавеска, разделявшая комнату, была отодвинута, и Заккес сразу увидел мать, лежавшую на кровати с закрытыми глазами. Дышала она тяжело, с хрипом. В такт ее дыханию раздавался храп Натаниэла. Сидя у постели больной, отец уснул, сложив на коленях руки и уронив голову на плечо. Заккес медленно подошел к постели и пристально посмотрел на мать, сердце его болезненно сжалось. Она страшно похудела. Мать всегда была худощавой, но жилистой и крепкой. Теперь кожа на лице стала почти прозрачной, рука, лежавшая поверх одеяла, была невероятно худа и бледна. Все ее изнуренное болезнью тело было покрыто потом. Даже одеяла промокли насквозь.

Мать, казалось, почувствовала его присутствие. Глаза ее раскрылись.

— Зак, — едва слышно прошептали ее губы, — мой сын. — Она медленно протянула к нему дрожащую руку.

— Мама! — Как будто сдавленные рыдания вырвались у Зака. Он встал на колени у кровати, крепко сжимая ее холодную, влажную руку, потом поднес ее к губам.

Она повернула голову на подушке, чтобы лучше видеть сына, запавшие ее глаза горели каким-то горячечным блеском.

— Дай же мне посмотреть на тебя. — Губы больной тронула слабая улыбка. — Ты вырос, сынок. Господи, а красивый какой стал. Видно, тебе живется там хорошо.

— Мама, я приехал сразу, как только узнал, что ты больна. — Он с удивлением заметил, что перешел на просторечие, на котором говорил в детстве. Как будто хотел убедить мать, что он не изменился, остался прежним ее сыном, что учеба не разделила их.

— Знаю, что ты спешил, сынок, — тяжело вздохнула мать и неожиданно села, зайдясь в кашле. Кашель был глухой, казалось, она никогда не перестанет кашлять. Она отвернулась, поискала тряпку и сплюнула. Затем снова откинулась на подушку и улыбнулась виновато. — Это все из-за болезни, — проговорила она слабым голосом.

— А ты давно заболела, мама?

— Да сразу почти как ты уехал, — тихо сказала она.

— Почему вы мне ничего не сообщили, почему не попросили отца Флэттса написать мне?

— Он хотел, но я ему не разрешала. Знаешь, сынок, у тебя впереди целая жизнь. Я не хотела тебе мешать. — Глаза ее застилали слезы.

— Я люблю тебя, мама, — сказал Зак.

— Я знаю, сынок, — ответила мать нежно. — И я очень рада, что дела у тебя идут хорошо. Я так горжусь тобой. Вот что поддерживало меня все это время. Даже доктор Фергюсон так говорит. — Она помолчала. — Меня бы уже давно не было, если бы не мысли о тебе.

— Не говори так, мама, — горячо зашептал Зак. — Ты будешь жить. Я не дам тебе умереть.

Она через силу улыбнулась.

— Рано или поздно мы все там будем.

— Значит, я постараюсь, чтобы это было нескоро.

— Хочу тебя попросить, сынок.

— О чем, мама?

— Обними меня на минутку.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Неожиданно мать отшатнулась.

— Не целуй меня, — прошептала она.

— Почему? — Он непонимающе смотрел на нее.

— Доктор Фергюсон так говорит. Не надо целовать. И не касайся моей тряпки.

— Почему, что с тобой такое?

— Что-то с легкими. Забыла, как называется. Доктор Фергюсон сказал, что все из-за холодных зим и от холода в доме.

— Туберкулез, — сказал Зак.

— Да, точно. — Мать снова улыбнулась, на этот раз счастливой улыбкой. — Ты и впрямь становишься образованным. Господи, как ты лихо выговариваешь такие длинные слова!

Натаниэл неожиданно проснулся. Он посмотрел на Зака и тяжело поднялся. Он тоже сильно сдал: еще больше похудел и постарел. Вид у него был очень измученный.

— Привет, папа! — заставил себя улыбнуться Заккес.

— Привет, сынок.

И тут Натаниэл сделал то, чего никогда раньше не делал. Он быстро подошел к кровати, обнял сына и крепко прижал его к себе.

Шел дождь, тихий и ровный, какие обычно бывают в деревне. Шум дождя создавал иллюзию, что кто-то не переставая скребет крышу. Зак выглянул в окно, но увидел лишь потоки воды. Там, где в доме протекала крыша, были поставлены бадьи, и Зак слышал, как в них с громким бульканьем падали капли.

Натаниэл сидел в кресле, безучастный ко всему. Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Урожай перестаивал в поле, изгороди требовали ремонта, даже инструменты потихоньку начали ржаветь. Единственное, что он делал регулярно, — это кормил и поил животных, чтобы они не погибли. Все остальное его не интересовало.

Зак нагрел в большом котле воду и занялся мытьем кухонной утвари, которая копилась неделями. Труд был тяжелый и неблагодарный, но он был рад хоть какому-то занятию, лишь бы не сидеть без дела.

Вымытая и вычищенная посуда, кастрюли со сковородками засверкали как новые. После этого Зак занялся уборкой дома. Но хоть руки у него и были заняты, из головы не шли мысли о болезни матери.

Наведя в доме порядок, Зак вышел на веранду, справедливо решив, что отдых ему не помешает. Он сел на скамью, прижавшись спиной к стене, наслаждаясь свежестью промытого дождем воздуха. Юноша подавил зевок. Странно, но только сейчас он почувствовал, до какой степени устал. Сказывалось напряжение последних трех дней. Сначала поездка в поезде, когда он почти не сомкнул глаз, предыдущая ночь тоже прошла без сна: мать заходилась в приступах удушливого кашля.

Теперь Заккес почувствовал, как слипаются веки. Он уронил голову на грудь и задремал. Проснулся, ощутив рядом чье-то присутствие. Зак поднял голову.

— Доктор? — удивленно сказал он.

Доктор Фергюсон был небольшого роста, плотный, с приятным красноватым лицом и непокорными седыми волосами.

— Здравствуй, Заккес. — В его голосе звучала тревога.

Зак встал, и они пожали друг другу руки. Рукопожатие доктора было сильным и дружеским.

— Не будешь возражать, если я посижу с тобой?

— Что вы, конечно, нет. Присаживайтесь, пожалуйста.

Они сели, доктор осторожно поставил рядом свой черный кожаный саквояж.

— Волнуешься, сынок? — спросил он.

Зак кивнул.

— Вы уже осмотрели мать?

— Я пришел с полчаса назад, — кивнул доктор Фергюсон.

— Ну и как?

— Боюсь, что дела не очень хороши. Совсем даже неважные.

Заку показалось, что на него свалилась огромная тяжесть.

— Что-нибудь можно сделать?

— Боюсь, что нет, — вздохнул доктор Фергюсон, глядя на дождь. — Можно только несколько облегчить ее положение. Если у вас есть деньги, я бы посоветовал поместить мать в клинику в Северной Каролине. В противном случае… — он беспомощно пожал плечами, — боюсь, что она умрет, и довольно скоро. При ее болезни этот дом — малоподходящее жилье, со всеми его сквозняками и дырами в потолке.

— Но у нас нет другого дома, — с горечью проговорил Заккес.

— Я знаю, — мягко согласился доктор.

— Можно мне сейчас войти и побыть с ней?

Доктор Фергюсон кивнул, и Зак вошел в дом.

Сью Эллен, казалось, спала, разметав по подушке тонкие редкие волосы. Лицо было бледным и изможденным, под глазами залегли черные тени.

— Ма, — тихо позвал Зак.

Больная медленно открыла глаза, протянула руку и коснулась руки Заккеса.

— Доброе утро, сынок, — слабо проговорила она.

Он взял ее руки в свои, и сердце его сжалось от жалости: даже пальцы ее казались хрупкими и ломкими. Зак присел на край кровати.

— Ты плохо спала, ма. Как сейчас себя чувствуешь?

— Немного лучше. Ночью мне хуже, чем днем. Надеюсь, я не мешала тебе спать.

— Нет, что ты, — солгал он. — Меня и пушкой не разбудишь.

Она тяжело вздохнула и сдвинула брови.

— Я так устала все время лежать. Это хуже всего. Я не привыкла ничего не делать.

— Вот поправишься и снова займешься делами.

— Нет, — покачала она головой, — я уже не встану. Думаю, что скоро умру. Тогда твой отец сможет опять заняться делами. Я как камень у него на шее.

— Ну что ты такое говоришь!

Она высвободила свою руку, повернула голову набок и заговорила в подушку, голос ее звучал глухо.

— Я старалась быть твоему отцу хорошей женой. Я много работала и как могла растила его детей. Сейчас всему пришел конец. — Мать повернулась к Заку, в ее широко раскрытых глазах блестели слезы. — Когда я умру, сделай одолжение, побудь немного с отцом. Он намного добрее, чем старается казаться, и ему сейчас очень тяжело.

Глаза Зака застилали слезы.

— Обещаю, — тихо проговорил он. — Но я не хочу слышать больше такие разговоры. Ты поправишься. Я постараюсь сделать все, что смогу.

Но Зак не был уверен, слышала ли мать его слова. Ее глаза были закрыты, дыхание выровнялось, смягчилось. Она наконец уснула.

Доктор Фергюсон все еще дожидался его на веранде. Зак медленно опустился на скамью. Его била дрожь.

— Та клиника, о которой вы упоминали, — с минуту поколебавшись, сказал он, — что вы можете о ней сказать?

— Это дорогая клиника, сынок. Слишком дорогая для большинства больных. Только богатые могут себе позволить лечиться в ней.

— Но лечение может помочь маме? — продолжал расспрашивать Заккес.

— И да и нет, — осторожно ответил доктор. — Боюсь, что совсем вылечить туберкулез не удастся, но при хорошем уходе болезнь можно на время приостановить. Может даже наступить некоторое улучшение.

— Тогда выбора у нас нет, — решительно проговорил Зак. — Нам нужно обязательно отправить ее туда. Сколько это будет стоить?

Доктор взглянул на юношу.

— Думаю, около ста долларов в месяц.

— Сто долларов! — Зак замер, не решаясь вздохнуть. — Да у кого же бывают такие деньги! И сколько ей нужно там пробыть?

— Как минимум три месяца, может быть, четыре. А может, и шесть или восемь.

У Заккеса голова пошла кругом. Три месяца в клинике будут стоить триста долларов, восемь месяцев — восемьсот.

— У нас нет таких денег.

— Я знаю, сынок, — мягко сказал доктор Фергюсон.

— Но если мы достанем деньги, вы сможете устроить ее в клинику?

— Конечно, — ответил доктор, — это частная клиника, они примут любого, кто может заплатить за лечение.

В этот день навестить Сью Эллен приехали Летиция, Теодерик и их четверо детей. Старшему из них, Джесси, было пять лет, дальше шли: Стокли — четыре года, Перл — два с половиной и Салли Сью — шесть месяцев. Летиция не знала, что Зак вернулся, и тепло обняла его. Теодерик сильно пожал ему руку. Двое старших детей выбежали на дождь.

— Только не промокните насквозь! — крикнула им вслед Летиция, но они ее не слышали. Взрослые, Перл и Салли Сью посидели немного со Сью Эллен, но она быстро устала, и все вышли из комнаты. Натаниэл и Теодерик сидели на веранде и пили муншайн, Перл играла у их ног. Дождь перестал. Летиция взяла на руки Салли Сью, и брат с сестрой снова пошли к ручью, где когда-то он доверил ей свои мечты.

Годы тяжелого труда уже начинали сказываться на Летиции, хотя она оставалась еще крепкой и сильной. Но Зак видел перемены — сестра как бы усохла, губы у нее были плотно сжаты, скулы заострились. Кожа на лице потемнела от солнца, а от глаз разбежались лучиками морщинки. Держалась она очень прямо. Глаза стального оттенка смотрели невозмутимо спокойно, почти холодно, улыбалась она редко и, казалось, совершенно утратила чувство юмора.

Зака охватили дурные предчувствия. Сначала он мог с определенностью сказать, что сестра согласится с его предложением, но теперь, глядя на нее, он уже не был так уверен.

Зак ждал удобного момента, чтобы сказать о своих планах. Первой заговорила Летиция.

— Я слышала, учеба у тебя идет хорошо.

Зак кивнул.

— Все гордятся тобой. Не надо, детка, — сказала она, обращаясь к Салли Сью, которая пыталась ухватить ее за волосы.

— А я слышал, у вас с Теодериком дела тоже идут неплохо. Мама говорила, что вы расширили ферму.

— Да, — кивнула Летиция, — мы купили еще тридцать акров в прошлом году, когда умерла вдова Додельсон.

Зак решил, что подходящий момент настал. Он глубоко вздохнул.

— Летиция?

— Да?

— Мы должны сделать что-нибудь, чтобы помочь маме.

— Что сделать?

— Доктор Фергюсон говорит, что, если мы отправим ее в клинику в Ашевилле, она может еще поправиться. — Он пожал плечами. — Кто знает, но уж хуже ей не будет.

— И что же, — осторожно спросила Летиция, — в чем же дело?

— Лечение стоит дорого, — тяжело вздохнул Зак.

— У-у! — Она решительно потрясла головой. — У нас нет денег, Зак. Мы заплатили за землю, есть еще другие платежи. Нужны деньги на новые машины, и, чтобы кормить детей, тоже нужны деньги. Много денег. Мы не можем потерять то, что имеем.

— Но на карту поставлена жизнь нашей матери, — удивленно глядя на сестру, сказал Зак.

— Но она все равно умрет, — с неумолимой логикой заключила Летиция.

Зак крепко стиснул зубы, потом горячо воскликнул:

— Клиника поможет, ей станет лучше, я знаю! Ей нужны уход и хорошее лечение.

— Это никому не помогает.

— Почему ты так говоришь?

— Теодерик не верит докторам. — Она взяла Салли Сью на другую руку. — А он всегда оказывается прав. Когда вдова Додельсон заболела, то все шло нормально, пока она не обратилась к врачу. А когда доктор Фергюсон взялся ее лечить, тут ей и конец. Так же было и с Вилли Брашером. — Летиция многозначительно посмотрела на брата.

— Возможно, и так, но, может быть, они обратились к врачу слишком поздно, — предположил Зак.

— Теодерик так не думает, — покачала головой Летиция, — и я тоже. Это пустая трата денег, вот что это такое. А деньги достаются тяжело.

Зак пристально смотрел на сестру. Ласковое журчание ручья вдруг громом отдалось в его ушах.

— Это значит, что ты не хочешь помочь нам отправить маму в клинику? — спросил он неожиданно охрипшим голосом.

— Я хочу помочь маме, — осторожно проговорила Летиция, — но ни я, ни Теодерик не хотим помогать доктору Фергюсону зарабатывать деньги. И от клиники толку не будет.

Вот и конец разговора. Зак глубоко вздохнул. Итак, придется все сделать самому, ничего другого не остается.

Фиби Флэттс сидела у окна уже два с половиной дня, но Заккес не появлялся. Потихоньку начал подкрадываться страх, что он не придет никогда. Может быть, ее чары не подействовали или она каким-то образом, сама того не ведая, отпугнула его? О-о! Она сознавала, что любые предположения возможны, и если продолжать об этом думать, то можно сойти с ума.

Услышав стук копыт и скрип повозки, Фиби раздвинула кружевные занавески и в который уже раз выглянула в окно. Сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди: это был он!

Она тут же вскочила, подошла к зеркалу, поправила волосы, торопливо вышла на веранду, но с крыльца спустилась легко и плавно, благоразумно подобрав юбку, чтобы не испачкать кружевную кайму.

Не успел Зак соскочить с повозки, а Фиби уже стояла перед ним с зардевшимся лицом, сияя от возбуждения.

Несколько мгновений юноша пристально смотрел на нее. Они не виделись со дня его приезда, когда Фиби с отцом Флэттсом встречали его на станции, но тогда была ночь, и тусклый свет фонарей не позволял как следует разглядеть ее. Теперь при свете дня Зак увидел, что Фиби была еще прекраснее, чем он мог себе представить. У него даже дух захватило, когда он взглянул на нее.

Зак подумал, что никогда еще не встречал лица такой редкой красоты. Оно поражало своей изысканностью и утонченностью, миниатюрная фигурка придавала ей особое очарование, которое исчезло бы, будь Фиби выше ростом или крепче.

Плавно сужающееся книзу лицо напоминало сердечко, скулы были приподняты, маленький изящный носик имел совершенную форму. Губы у Фиби были пухлые и нежно-розовые, лицо обрамляли блестевшие на солнце золотистые нити волос, ниспадавших на плечи тяжелыми локонами. Фиби надела свое лучшее платье, все из белых кружев, она шила его всю зиму под руководством Арабеллы. Впечатление было настолько сильным, что Заккес на мгновение лишился дара речи.