Рожденная в Техасе

На шее Фиби красовался его подарок — серебряный медальон с анютиной глазкой.

— Привет, Заккес. — Голос Фиби был глубокий и чуть хрипловатый, в этот момент он решил, что женится на ней.

— Здравствуйте, мисс Фиби. — Он взял ее руку в свои и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, впервые почувствовав, какая она миниатюрная.

— Не называй меня мисс Фиби, — весело пожурила она его. — Для тебя я просто Фиби. Ты меня так и называй. — Она смело взглянула на юношу, глаза ее искрились. — Теперь снова поздоровайся со мной.

— Здравствуй… Фиби, — сказал он, слегка запнувшись.

— Ну вот, совсем не трудно, правда? — Она одарила Зака самой ослепительной улыбкой, на какую была способна. Улыбка озарила ее лицо.

Юноша почувствовал, что заливается краской. Теперь, когда она устранила разделявший их барьер, ему хотелось о многом поговорить, многое ей сказать, но он не мог выразить свои чувства словами, по крайней мере сейчас. Цель его приезда была куда важнее.

— Его преподобие дома? — спросил Зак.

Фиби покачала головой.

— Он в церкви.

— Сейчас мне нужно с ним увидеться, — сказал Заккес. — Потом я зайду, и мы с тобой поговорим, да, Фиби?

— Я приготовлю кофе, — улыбнулась она, пристально глядя ему в лицо. — Когда придешь, кофе будет готов.

— Спасибо, я скоро буду, — улыбнулся в ответ Зак.

Обшитая досками церковь показалась ему меньше, чем он ее помнил. Пока его не было, деревья вокруг сильно разрослись. Обе створки двери были распахнуты.

Войдя внутрь, Заккес остановился и осмотрелся. Цветные стекла витража отбрасывали все те же маленькие радуги. Со стороны алтаря доносились какие-то скребущие звуки. В нос Заку ударил едкий, неприятный запах свежего лака. Он увидел две склоненные фигуры: юноша шлифовал скамью, а отец Флэттс покрывал золотистым лаком другую, уже подготовленную.

Услышав шаги Зака, его преподобие поднял голову, аккуратно положил кисть на банку с лаком, вытер руки ветошью и вышел в проход.

— Заккес, мой мальчик! — приветливо воскликнул он.

Они обменялись рукопожатиями. На румяном лице отца Флэттса появилось участливое выражение.

— Как мама? Ей не лучше?

— Боюсь, что нет, — покачал головой Зак.

— Печально это слышать, она замечательная женщина.

— Да, сэр, — ответил Зак. Губы его были плотно сжаты, волнуясь, он переминался с ноги на ногу, не поднимая глаз. — Отец Флэттс, — наконец решился он, — можно с вами поговорить?

Его преподобие оглянулся на юношу, занятого шлифовкой, и сказал:

— Да, конечно, пойдем.

Он взял Заккеса за руку и повел его в ризницу. Когда они вошли, отец Флэттс закрыл дверь и, указывая на деревянный стул с высокой спинкой, пригласил:

— Садись, сынок.

Зак сел, сжав руки.

— Я знаю, что Хоувы в городе не имеют веса, — сказал он спокойно и посмотрел на священника. Взгляд его голубых глаз был ясен и открыт. — Я подумал, что вы сможете помочь. Больше мне не к кому обратиться.

— Да, конечно, сделаю все, что в моих силах. — Отец Флэттс опустился на скамью напротив и вопросительно глянул на юношу. — Я тебя слушаю.

Заккес откашлялся.

— Мне нужно получить ссуду в банке.

— А для чего?

— Доктор Фергюсон говорит, что в Северной Каролине, в Ашевилле, есть частная клиника. Он думает, что там смогут помочь маме.

— Но это дорого, — догадался отец Флэттс.

— Да, очень дорого, — с горечью подтвердил Зак.

Его преподобие кивнул и посмотрел на свои карманные часы.

— В этом случае, — сказал он, — не будем терять время. Пойдем посмотрим, что нам удастся сделать до обеда.

Через десять минут они уже стояли перед входом в Фермерский банк. Зак на минуту остановился, поправил рубашку, отряхнул пыль с брюк и башмаков и взглянул на отца Флэттса.

— Ты готов? — мягко осведомился священник.

Заккес глубоко вздохнул и кивнул.

— Не волнуйся, сынок. — Отец Флэттс ободряюще похлопал юношу по спине. — Мак Коллинз человек честный, хотя характер у него не сахар.

Юноша благодарно улыбнулся, и они поднялись на две ступеньки, отделявшие их от двери.

— Проходи, — сказал священник, пропуская Зака вперед.

Зак вошел, за ним — отец Флэттс. Юноша с интересом огляделся. За все годы, прожитые в Мадди-Лейк, он ни разу не бывал в банке и сейчас ощущал почти благоговейный трепет. В то же время банк для него окружал какой-то ореол загадочности. Благоговение шло оттого, что сюда люди приносили на хранение деньги или брали определенные суммы для своих целей. А таинственным банк казался по той причине, что Зак не представлял, как выглядит это учреждение, ведь у Хоувов никогда не водилось и самой скромной суммы, чтобы положить ее в банк.

Теперь Заккес увидел перед собой конторку из полированного красного дерева, место кассира было отгорожено толстыми прутьями решетки. Сквозь эти прутья они увидели высокого мужчину, очень близорукого, судя по его очкам с толстыми стеклами. Почему-то Заку показалось, что он напоминает владельца похоронного бюро. За спиной у него юноша заметил встроенный в стену большой металлический сейф, похожий он уже видел в ювелирном магазине в Сент-Луисе.

Торцом к маленькому окошку стоял большой стол. Как и место кассира, окно также было с решеткой.

Маку Коллинзу совершенно не подходила его звучная, солидная фамилия. Внешне он был очень похож на кассира, что было не удивительно: они были братьями. Только Мак, старший из братьев, отличался еще большей худобой и походил на богомола. Его лицо удивляло неестественной бледностью, прозрачная кожа обтягивала выдающиеся скулы, над глазами нависали белые, жесткие, как проволока, брови. Зачесанные назад редеющие седые волосы открывали высокий лоб, а длинные сухопарые конечности еще больше усиливали сходство с насекомым.

Отец Флэттс взял Заккеса за руку и подвел его к столу.

— Здравствуйте, Мак, — откашлявшись, бодро начал священник.

Банкир оторвался от бумаг, которые разбирал, что-то недовольно пробурчал себе под нос и медленно встал. Его необычные светло-серые глаза смотрели недоверчиво и, казалось, видели человека насквозь.

— Мое почтение, святой отец. — Коллинз протянул отцу Флэттсу бледную дрожащую руку.

Зак вспомнил, что отец Флэттс говорил ему о болезни Мака Коллинза — дрожательном параличе, и советовал делать вид, что он ничего не замечает.

— Это мой коллега, Заккес Хоув, — чистым звучным голосом быстро проговорил священник. — Возможно, вам приходилось о нем слышать. Он тот самый талантливый юноша, который написал для нашей церкви новый псалом. Сейчас он учится в колледже в Тигервилле и будет проповедником.

Проницательный взгляд Коллинза теперь обратился на Заккеса.

— Рад, — кратко сказал он и протянул ему свою дрожащую руку. Они обменялись рукопожатиями.

Банкир указал на два красных кожаных кресла, обращенных к столу. Все сели, и Коллинз сразу перешел к делу.

— Итак, джентльмены, чем могу вам служить?

— Заккес — подающий надежды молодой человек, — своим самым проникновенным тоном начал отец Флэттс. — У него большое будущее. Он сдал экзамены на стипендию для учебы в колледже, а я должен вам заметить, что это не так просто. До сегодняшнего дня у него не было повода обращаться в банк, — его преподобие учтиво улыбнулся, — однако обстоятельства изменились.

— Все это интересно, — сказал Мак Коллинз, но Зак не почувствовал в его словах искренней заинтересованности, и сердце у него екнуло. Ему стало совершенно ясно, что внимание банкира могло привлечь только содержимое толстых кошельков.

Коллинз пристально смотрел на Заккеса.

— А теперь, молодой человек, после такой лестной характеристики, которую вам дал отец Флэттс, позвольте узнать, чем я могу вам помочь?

Зак глубоко вздохнул и скосил глаза на священника, который ободряюще ему улыбнулся.

— Мне нужна ссуда, — коротко сказал юноша.

— О-о! — подался вперед Коллинз. — А для чего, собственно, вам понадобились деньги?

Заккес изложил суть дела. Коллинз слушал его с бесстрастным лицом.

— Насколько я понимаю, мистер Хоув, у вас нет счета в банке, и в обозримом будущем вы не будете иметь никакого существенного устойчивого дохода. Скажите, как вы собираетесь рассчитываться с банком?

— Я намерен прервать занятия и начать работать, пока все не выплачу, — тихо сказал Заккес. — Поверьте моему слову, мистер Коллинз.

Коллинз недовольно нахмурился.

— Преуспевающий банкир никогда никому не доверяет и уж, конечно, не молодому человеку, еще никак себя не зарекомендовавшему.

— Что вы имеете в виду? — спросил Заккес, глядя на банкира.

Мак Коллинз расцепил свои бледные руки и заговорил, акцентируя отдельные положения и загибая пальцы на руке.

— Попросту говоря, чтобы брать деньги в банке, вы должны быть платежеспособным. Вы должны либо подтвердить свою способность выплатить ссуду, либо располагать какой-либо собственностью, либо же у вас должны быть уже оплаченные ссуды, то есть…

— Да, но… мне раньше не нужно было обращаться в банк, — с жаром воскликнул Заккес.

— Совершенно справедливо, — кивнул Коллинз. — Но банковское дело имеет свои особенности, здесь свои правила и требования, которые вырабатывались методом проб и ошибок. Без заслуживающего доверия опыта расчета по кредитам… — Банкир развел руками и пожал плечами.

— Но как же мне получить такой опыт?

— Взяв ссуду.

— А если мне никогда не приходилось этого делать?

— Тогда все осложняется. В этом случае мне необходимо основательное дополнительное обеспечение.

— Это значит, что вы дадите деньги, если получите от меня в залог что-то ценное, что будет находиться у вас, пока я не расплачусь?

— Я могу рассмотреть такую возможность, — осторожно заметил Мак Коллинз.

И тут Заккеса осенило.

— А что, если я уговорю отца представить нашу ферму в качестве залога?

Банкир отрицательно покачал головой.

— Боюсь, из этого ничего не выйдет.

— Но почему? — в отчаянии вырвалось у Зака. — Ферма ведь имеет какую-то стоимость.

Коллинз снова покачал головой.

— Она не может служить в качестве дополнительного обеспечения. — Он помолчал. — Наверное, вы не в курсе дела?

— Что вы имеете в виду?

Сухой тон банкира смягчился.

— Ваш отец, мистер Натаниэл Хоув, заложил все до последнего.

— Этого не может быть! — Зак был потрясен услышанным.

— Мне очень жаль, что вам пришлось узнать обо всем от меня. — Голос банкира звучал искренно. — Я был уверен, что вам все известно. Полтора года назад мистер Хоув заложил ферму и не смог выплачивать по закладной. Хуже всего то, что он ничего не делал на ферме, чтобы получать доход.

Зак слушал как громом пораженный. В ушах стоял звон. Отец заложил ферму? Да тот ли это Натаниэл, который никогда, сколько Зак себя помнил, не бывал в банке? Для которого собственный кусок земли был священным?

— Болезнь мамы заставила его заложить ферму, — тихо сказал юноша. — Ему пришлось ухаживать за ней и платить доктору.

— А платежи по закладной? — настаивал Коллинз. — Почему он не заботился о них?

— Потому, — горько проронил Заккес, — что у него просто не было на это денег.

— У него остался еще месяц, — мягко проговорил Мак Коллинз, — до того как банк лишит его права выкупа. После этого ферма перейдет в распоряжение банка. Мне искренне жаль, но выбора нет.

— Только один месяц! — Все закружилось у Зака перед глазами. — Так, значит, вы мне отказываете.

— Да, это так.

— Пожалуйста, ваше преподобие, помогите мне! — с мольбой в глазах обратился юноша к отцу Флэттсу.

— Мак, — медленно проговорил священник, — что, если я буду сопоручителем Заккеса?

— Ну, это будет зависеть от того, какая сумма ему нужна, — нахмурился банкир.

— Сколько? — вопросительно посмотрел на Зака отец Флэттс.

Мозг его заработал с невероятной быстротой, цифры с бешеной скоростью завертелись у него в голове. Требовалось восемьсот долларов, но и половины этой суммы было достаточно, чтобы поместить мать в клинику хотя бы на некоторое время. И все же четыреста долларов… Внутренний голос подсказывал ему, что следует еще уменьшить сумму.

— Двести долларов, — быстро проговорил Зак.

— Боюсь, ничего не получится, — покачал головой Мак Коллинз. — Пятьдесят, ну, сто долларов, не больше. — Он бросил взгляд на отца Флэттса. — Вы тоже, ваше преподобие, берете на себя очень много. Знаю, знаю… — Он поднял руку, предваряя возражение. — Бог воздаст. Но боюсь, что верно на небесах, не всегда справедливо в делах земных.

— Но, Мак! — прошептал отец Флэттс. — На карту поставлена человеческая жизнь. Я лично буду отвечать за эту ссуду.

И вновь, в который раз, банкир покачал головой. Он тоже входил в число прихожан, но на первом месте у него были дела банка.

— Я уже позволил заложить пасторат[7], когда требовалось починить крышу в церкви.

— Да, да, я знаю, — раздраженно проговорил отец Флэттс. — Вы мне уже напоминали о том, что я превысил свой кредит.

— Дело не в том, что я вам не доверяю. — Коллинз постарался смягчить остроту ситуации. — Я вам верю, поэтому и предоставил кредит.

— Знаю, Мак, — вздохнул священник.

Зак ошеломленно молчал. Он не знал, что отцу Флэттсу пришлось занимать деньги на новую крышу. Почему он раньше об этом не подумал? Ведь приход в Мадди-Лейк был небогат. Ясно только одно: ссуды ему не видать. Зак устало поднялся.

Когда они были на улице, отец Флэттс огорченно покачал головой.

— Мне очень жаль, сынок, я старался, как мог. Не знаю, что еще можно сделать.

— Я думаю так, — сказал медленно Зак, — если помощь нельзя найти на земле, возможно, небеса будут более благосклонны.

11

Зак сидел в кабинете отца Флэтгса и невидящими глазами смотрел на лежащий перед ним чистый лист бумаги. Покусывая карандаш, юноша обдумывал содержание письма. Он и не подозревал, как сложно будет сочинить такое письмо. Сколько Зак себя помнил, Натаниэл старался внушить ему чувство гордости и независимости, которое в итоге и вошло в его плоть и кровь. Просить помощи было не принято. Никто из Хоувов никогда никого ни о чем не просил.

«Ты ничего ни у кого не выпрашиваешь, — старался переломить себя Зак, — ты просишь деньги в долг, потом ты все вернешь».

Вошла Фиби с чашкой дымящегося кофе, поставила ее перед Заккесом и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Зак колебался, не зная, с чего начать. Но вот появились первые строки, за ними последовали другие.

«Ваше преподобие, уважаемый отец Астин!

Благодарю Вас за то, что Вы дали мне возможность навестить семью. У меня нет слов, чтобы выразить мои чувства, и Вашу доброту я никогда не забуду, я Ваш вечный должник. Болезнь моей матери оказалась значительно серьезнее, чем я предполагал.

Вы позволили мне оставаться с ней столько, сколько я сочту нужным, я также признателен Вам за это. Вы так много для меня сделали, что мне невыносимо трудно обращаться к Вам с просьбой, но выбора у меня нет.

У моей матери туберкулез. Уверен, Вы знаете, что это такое. Однако местный доктор считает, что может наступить улучшение, если поместить ее в санаторий в Ашевилле в Северной Каролине. К сожалению, лечение стоит дорого, моя семья и я не имеем для этого средств. Я знаю, что прошу очень много, но я умоляю Вас посодействовать тому, чтобы колледж ссудил нам восемьсот долларов для восстановления здоровья моей матери. Я с радостью буду выполнять любую работу в неучебное время или даже прерву занятия, чтобы быстрее вернуть долг.

Еще раз хочу подчеркнуть, что я с невероятным трудом решился просить помощи, но Вы, преподобный Астин, единственный человек, к кому я могу обратиться.

Заранее благодарен.

С уважением,

ваш брат во Христе

Заккес Хоув».

Заккес перечитал письмо, аккуратно сложил, нашел конверт и вложил в него листок. Юноша долго смотрел на конверт, прежде чем отправиться на почту.

Прошло уже девять дней с тех пор, как Заккес отправил письмо. Фиби раздвинула кружевные занавески в гостиной и увидела Зака, сидящего на ступеньках веранды в ожидании почтальона, мистера Пибоди. В письме он указал адрес Флэттсов, полагая, что в город почта доставляется скорее.

Фиби опустила занавески, поправила волосы и тоже вышла на веранду.

— Заккес, — мягко позвала она.

От неожиданности он вздрогнул и быстро обернулся. На Фиби было длинное, до щиколоток, платье переливчатого синего цвета с высоким кружевным воротником, который охватывал ее лебединую шею ниспадающими складками. Поверх кружев она надела серебряный медальон, который превосходно смотрелся на этом фоне.

— Ждешь мистера Пибоди? — спросила Фиби.

Он молча кивнул.

Она подобрала платье и села рядом на ступеньку, обхватив колени руками. Некоторое время они молчали. Она взглянула на него сбоку. От ее зрачков исходил особый мерцающий свет.

— Ты не собираешься стать проповедником, когда придет время принимать сан? — тихо спросила Фиби.

У Зака появилось странное чувство, будто ему рассекли кожу и заглянули глубоко в душу. Он медленно повернулся к ней.

— Почему ты так говоришь? — резко спросил он.

— О… — Она красноречиво пожала плечами. — Я не знаю, — она внимательно изучала свои руки, — у меня просто такое ощущение.

Фиби старалась расспросить его, но он не стал больше говорить на эту тему. Все же она осталась довольна: он не пытался ничего отрицать.

Наступил тринадцатый день ожидания.

— Мне жаль, Заккес, — сказал мистер Пибоди, — для тебя опять ничего. Может быть, письмо придет завтра.

— Да, может быть, и завтра, — тяжело вздохнул Заккес. Завтра, всегда надежда на завтра.

Но у его матери осталось не так много этих «завтра».

Прошло семнадцать дней. И вот Зак увидел, как по улице бежал, размахивая письмом, мистер Пибоди, его черная кожаная сумка болталась из стороны в сторону.

— Заккес! — кричал он хрипло. — Заккес Хоув!

Сидевший на крыльце Флэттсов Зак встрепенулся. Он уже потерял всякую надежду получить известие от преподобного Астина. И вот мистер Пибоди, нарушив свой график разноски, бежит к нему с письмом. «Бог есть в конце концов», — с облегчением подумал Заккес.

Юноша вскочил и с торжествующим воплем ринулся навстречу почтальону. Возбуждение заразительно. Люди оглядывались, выходили из домов, смотрели из окон. Где это видано, чтобы мистер Пибоди так спешил!

Входная дверь в дом Флэттсов распахнулась и с треском захлопнулась. Фиби появилась на веранде в белом накрахмаленном переднике, на лице ее было написано удивление. Она вытерла руки о полотенце. Увидев бегущего мистера Пибоди, Фиби отбросила полотенце и бросилась за Заком.

— Спасибо, мистер Пибоди! — радостно кричал Зак. — Я вас люблю. Я люблю вас. — Он изо всех сил неловко сжал в объятиях пораженного почтальона, звонко расцеловал его в обе щеки и выхватил письмо.

Мистер Пибоди почесал в затылке и тряхнул головой.

— Наверное, важное письмо, — пробормотал он, — меня за письмо еще никто не целовал!

— Важное! — Заккес рассмеялся, подпрыгнул, счастливые слезы текли по его щекам. Письмо было не только важным. Дело шло о жизни или смерти. Наверное, внутри чек или денежный перевод — очень уж тонок конверт, это означает спасение для матери.

Наконец Фиби догнала Заккеса, лицо ее побледнело от напряжения. Она наблюдала за тем, как Зак дрожащими руками распечатывает конверт, подняла письмо, когда Зак его уронил, и улыбнулась, когда конверт был наконец разорван.

В конверте оказались два сложенных листка почтовой бумаги. Зак развернул их и нахмурился. Он ожидал увидеть чек или денежный перевод, но ни того, ни другого не было. Юноша даже посмотрел на землю: не обронил ли он их?

«Возможно, они придут отдельно», — предположил Зак и нетерпеливо начал читать.

«Сын мой во Христе!

С глубоким сожалением воспринял я известие о серьезной болезни твоей матери. Я не предполагал, что она так тяжело больна. Предлагаю тебе взять отпуск и побыть с ней, сколько необходимо. Не сомневайся, я и все мы молимся о здоровье твоей дорогой матери. В прошлое воскресенье вся наша община молилась о вас. Я уверен, что Бог услышал нас, остальное в его руках».

Заккес оторвался от письма. Сердце его неистово стучало, кровь прилила к голове. Мать его нуждалась не в молитвах, а в восьмистах долларах, чтобы лечиться в Ашевилле. Он быстро пробежал глазами письмо, и с каждым словом у него становилось все тяжелее на душе.

«Я полностью понимаю твою просьбу ссудить тебе восемьсот долларов, и я бы искренне желал, чтобы у меня была возможность предоставить тебе эту сумму. Но, увы, мы только лишь смиренные слуги Господа, орудия его воли. Священник в силах воззвать к Господу, чтобы он излечил душу, укрепил дух. К сожалению, многие мирские потребности мы не в силах удовлетворить, как бы нам этого ни хотелось. Мы не отделение банка, а духовная обитель. Нами прилагаются все усилия, чтобы заботиться о наших подопечных, и, как будущий священник, ты находишься на нашем попечении. Мы дали тебе стипендию, ты получил хорошие рекомендации, и мы гордимся, что ты являешься одним из нас.

Но колледжам тоже нужны средства. Справедливо, что наш благодетель, упокой Господь его душу, оставил пожертвования, но даже мы, духовные наставники, связаны законами мирской жизни. Средства, оставленные нам, — а их всегда бывает недостаточно, чтобы выполнять надлежащим образом нашу работу, — эти деньги, согласно воле учредителя, должны расходоваться на образование, административные нужды, стипендии. Эти средства не могут быть потрачены на другие нужды вне зависимости от того, насколько остра в них необходимость…»

Заккес почувствовал, что холодеет. Несмотря на витиеватый слог письма, было ясно, что денег ждать не приходилось ни от преподобного Астина, ни от его распрекрасного колледжа. В письме прямо не говорилось об отказе, там было много добрых слов, но смысл его от этого не становился иным.

Из груди Заккеса вырвался низкий скорбный вопль. «Что же это за церковь, — спрашивал он себя, — которая отказывается помочь бедной женщине и облегчить ее страдания? С каких пор фонды и стипендии стали дороже человеческой жизни?»

Он с презрением посмотрел на письмо. Потому, как оно было составлено, уважаемый и почитаемый преподобный Астин предстал перед Заккесом как политик, а не как слуга Господа.

Зак равнодушно пробежал глазами заключительные строки. Стоя за его спиной, Фиби тоже читала, беззвучно шевеля губами:

«Как духовные наставники, мы будем делать все от нас зависящее, в то же время мы не располагаем свободными денежными средствами. Но не теряй надежды, сын мой, в Иисуса Христа, Сына Божьего, ибо Он всемогущ. Разве не Он исцелил прокаженного? Не Он ли воскресил мертвого? Он милостив, наш Господь и спаситель Иисус Христос, и я заверяю тебя, что одна молитва, обращенная к Нему, стоит миллионов слитков серебра.

Остаюсь скромным служителем Бога и человека,

искренне твой во Христе,

Томас В. Астин».

Заккес с хрустом смял письмо и швырнул его на обочину. Слезы гнева стояли в его глазах. Перед его мысленным взором предстал колледж во всем своем великолепии: увитые плющом красивые здания, ухоженные, искусно подстриженные кусты и газоны. Все вокруг говорило о богатстве, а вот, чтобы помочь бедной женщине, денег не нашлось.

— Заккес! — Встревоженная его видом, Фиби обняла его за талию. — Пойдем, дома обо всем поговорим.

Он резко обернулся, и в глазах его было столько ненависти, что Фиби отшатнулась.

— Помнишь, о чем ты спрашивала меня на днях? — зло спросил юноша.

Она молчала, боясь вызвать новую вспышку гнева.

— Ты хотела знать, приму ли я когда-нибудь сан? Теперь я могу тебе ответить. Никогда я этого не сделаю, никогда!

— Заккес! — жалобно воскликнула Фиби; в этот момент луч солнца упал на серебряную цепочку у нее на шее, и серебро сверкнуло, как зеркало.

Медленно-медленно Заккес поднял руку и коснулся медальона. Фиби в ужасе замерла, ожидая всплеска его гнева, но его прикосновение было на удивление нежным.

Как завороженный смотрел Заккес на серебряный медальон с анютиной глазкой. Там, где он его купил, оставалось много других, более ценных вещей…

12

Селеста Бенси гордо вскинула голову, распрямив тонкую жилистую шею. Сложив на груди худые руки, она острым, проницательным взглядом окинула свой магазин.

Какое это наслаждение, сознавать, что все у тебя в порядке, что от твоих всевидящих глаз не укроется никакая мелочь. Селеста помнила все, что и где у нее лежит.

Вот уже двадцать лет была она хозяйкой этого магазина, основанного еще ее дедом, настоящей хозяйкой, привыкшей доверять не только расчету, но и своей интуиции — они ее никогда не подводили. Сообщение о смерти отца заставило ее прервать путешествие по Европе. Возвратившись домой, она узнала, что является единственной наследницей солидного дела. Адвокат ее отца, мистер Тимоти Холлистер, всячески уговаривал ее продать магазин.

— Боюсь, Селеста, что вы мало знакомы с этой деятельностью, кроме того, вы молоды, ну и… — сказал он с грустью. — Я подыщу вам покупателя. Согласившись продать магазин, вы получите за него приличную сумму, а если вложить деньги с умом, то сможете безбедно существовать до конца своих дней.

— А чем я буду заниматься? — возмутилась Селеста. — Рукоделием? И потихоньку превращаться в старую деву? Мужчинам я не нравлюсь, за исключением тех, кого интересуют деньги. Нет уж, если суждено мне остаться старой девой, пусть у меня будет свое дело, которое станет моим постоянным занятием.

Селеста сменила адвоката, наняла такого, который разделял ее честолюбивые замыслы, и занялась магазином. Делала она это так, что ее магазин превратился в один из самых крупных поставщиков предметов роскоши не только в Сент-Луисе, но и во всем штате Миссури. Она пригласила к себе на работу мастера-ювелира Джузеппе Фазио, с которым познакомилась во время своего путешествия. Он переехал в Америку с женой и ребенком, и благодаря его мастерству магазин Селесты стал предметом зависти всех, кто занимался ювелирным делом. Джузеппе Фазио был истинным художником, только кисти ему заменяли тигели, специальные молоточки, воск, формы для отливки, разнообразные резцы. Изготовленные им кольца, ожерелья, серебряные блюда, со вкусом выполненные столовые приборы, чаши поражали изяществом и совершенством линий. Его изделия из золота, серебра, вермели[8] были достойны называться истинными произведениями искусства. В радиусе ста миль не было ни одной состоятельной семьи, которая не могла бы похвастаться какой-либо вещицей, приобретенной в магазине Бенси: это могла быть детская серебряная ложечка, набор для десерта, ожерелье или просто обручальное кольцо. В штате Миссури даже самый дешевый подарок становился престижным, если на упаковочной коробке стояло клеймо магазина Бенси.

Селесте удалось превратить свой магазин в самое модное заведение. Богатая светская публика, завсегдатаи салонов, невесты — все они были клиентами ее магазина. С каждым годом, даже с каждым днем, покупателей становилось все больше. Было от чего радоваться, но в то же время сил требовалось тоже немало.

День выдался удачным. Селеста устало вздохнула. Нет, день был на редкость удачным. Товара продали больше, чем в любой другой день, за исключением рождественской торговли. А все благодаря тому, что на следующий месяц намечены три богатые свадьбы.

«Господь, благослови невест», — подумала Селеста, улыбнувшись. Как женщина, она испытывала к невестам самые теплые чувства, но и доход они приносили немалый.

Она еще раз тихонько вздохнула. Ноги так и гудели от усталости, в желудке было пусто. Такого ажиотажного спроса не было с самого декабря — она не смогла даже перекусить. Теперь предстояла работа с большим списком заказов, поступивших от ее постоянных состоятельных клиентов, на столе в соседней комнате лежали деньги, упакованные в банковский парусиновый мешок. Она мысленно прикинула, сколько там наличности. Может, около пяти тысяч долларов, а может быть, около шести. Селеста взяла себе за правило не оставлять на руках большую сумму наличных денег. Но сегодня она весь день продавала. Джузеппе уехал по делам в Филадельфию; она так и не выбралась в банк, чтобы сдать деньги. Теперь придется запереть их в сейф до завтрашнего утра.

Сцепив руки, Селеста положила их на поясницу и хорошо потянулась. Сегодня она невероятно устала. Она просто не в состоянии нести деньги в банк. Пожалуй, это единственный случай, когда она решила отложить дело на следующий день. Что здесь опасного? Селеста считала, что ничего серьезного произойти не может.

В комнате было душно, но Зак не решался открыть окно. Ведь порыв ветра мог раздвинуть занавески, и его заметили бы снизу, с улицы. Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба. Жарко ему было не столько от жары, сколько от волнения.

Уже три часа он сидел, словно охотник в засаде, внимательно наблюдая за посетителями ювелирного магазина. Каждые несколько минут дверь туда открывалась и закрывалась. Люди приходили пешком, приезжали в колясках, останавливая их под навесом у магазина, а несколько пар даже подкатили на шумных, изрыгающих дым безлошадных экипажах.

Тем временем день шел на убыль. Зак наблюдал, как дневные тени постепенно удлинялись, наливаясь насыщенным фиолетовым цветом. Незаметно подкрадывались сумерки — сначала они захватили тротуар, потом поползли по улице, начали овладевать отелем, этаж за этажом, и, наконец, заглянули в окно его комнаты. Глубокая, безмерная печаль пронзила его существо, словно давая ему понять, что тот шаг, который он собирался сделать, круто изменит его жизнь, будет руководить всеми его мыслями и поступками, заставит переменить отнощение к самому себе. Ему страстно хотелось бы другим способом достать деньги для клиники. Но желания, надежды были уделом мечтателей, а для него пора грез уже миновала.