— Помню, ты говорила, что тебе не нужен этот дом.

— Да, не нужен, но мне невыносимо видеть, что он достался ей. — Пальцы ее задвигались быстрее и настойчивее, и Текс застонал, чувствуя, как возбужденную плоть сдавили два слоя одежды.

— Я хочу этого сейчас, Текс, — зашептала Дженни. — Давай займемся этим прямо здесь, в машине. — Ее глаза горели желанием.

— Ты в своем уме? — проворчал Текс, чувствуя в то же время, как его член еще больше напрягся, готовый приподнять ткань брюк. — Черт возьми, Дженни! — Он ударил по тормозам и съехал на обочину, остановил машину и посмотрел в зеркало заднего вида, затем осмотрел дорогу впереди. Они были одни. — Хорошо, — сказал он тихо, резко оборачиваясь к Дженни, — ты добилась своего, хотя это и против моей воли.

— И что же? — спросила она. В ожидании его решения голос ее подрагивал.

— Его ты получишь потом, а сейчас — меня.

Внезапно она обхватила его за шею и крепко прижала к себе.

— Спасибо, Текс, — зашептала она ему в ухо, дыхание ее было теплым, свежим и приятным.

Он заглянул ей в глаза, в который уже раз тщетно стараясь проникнуть в их туманную глубину.

— Почему ты меня благодаришь? — ответил он. — Ты ведь миссис Текс Секстон, и у нас очень много общего, не так ли, Дженни? Мы оба хотим одного и того же.

Она кивнула и, прильнув к его губам, стала их жадно покусывать, потом раздвинула их языком. Страсть, неуемное желание захватили ее целиком. Такого сильного порыва она еще не испытывала: вот и влага появилась между ногами. Ей пришло в голову, что удовольствие от физической близости многократно усиливается от сознания своей безраздельной власти над чьей-либо судьбой. Секс и власть. Соединенные вместе… именно слитые воедино, они давали ей ощущение всемогущества.

Она медленно отодвинула его от себя, пальцы ее проворно расстегивали его брюки. Протянув руку, она освободила от одежды его фаллос.

Он дрогнул в ее руке, плотный и напряженный, с резко обозначившимися венами. Она смотрела на него, жадно сверкая глазами, затем отвела назад крайнюю плоть, обнажив влажный гладкий кончик.

С непостижимой быстротой она наклонила голову и захватила его губами, голова ее заходила вверх и вниз, губы издавали чмокающие звуки. И все время в мозгу ее кружился вихрь мыслей о власти. Она почувствовала, что вот-вот должно произойти извержение семени. Услышала сдавленный вскрик Текса и в порыве всепоглощающей страсти насколько могла вобрала в себя его плоть, уткнувшись носом в завитки волос у основания фаллоса.

Сперма изливалась бурно, и Дженни торопливо поглощала ее, глоток за глотком, пьянея от сознания, что пьет из родника обретенной ею власти.

Лишь после похорон Эленды, став ее единственной наследницей по завещанию, Элизабет-Энн до конца осознала всю глубину утраты.

До чтения завещания все для нее было словно окутано дымкой, представляясь чем-то нереальным. Кроме того, отвлекали всевозможные заботы, связанные с организацией похорон, — нужно было заказать службу в церкви, сделать распоряжения насчет цветов. Так как Дженни порвала все связи с Элендой, все дочерние обязанности легли на плечи Элизабет-Энн. Она принимала друзей и знакомых, приходивших выразить свое искреннее соболезнование, но в итоге, как ни странно, она успокаивала и ободряла их, как и они ее. Общее участие несколько смягчало болезненную остроту свалившегося на нее горя, помогало преодолеть горечь и отчаяние первых тяжелых дней.

Элизабет-Энн поразило, сколько людей пришло на похороны. Она и не подозревала, какое высокое место занимала Эленда в обществе, и только после ее смерти стало ясно, скольким людям она была небезразлична. Искренность их чувств не вызывала сомнений, не была лишь простым сочувствием чужому горю. И если не все любили Эленду Ханну Клауни, то абсолютное большинство уважало и восхищалось ею.

Когда читалось завещание, Элизабет-Энн во всей полноте осознала горечь утраты. После водоворота событий первых дней она ощутила себя словно в вакууме. Боль была жестокой и мучительной. Эленда была для нее матерью, наставником, лучшим другом, поэтому свою утрату переживала она втрое сильнее, сознавая, что потеряла все сразу.

Чтобы собраться с силами, Элизабет-Энн еще больше сблизилась со своей семьей, стараясь так превозмочь свою боль. К своему удивлению, она обнаружила, что тетино наследство больше всего смягчает ее горе. Элизабет-Энн многие годы помогала Эленде в кафе и в гостинице, но теперь она почувствовала, что это совершенно разные вещи — просто работать или быть хозяйкой обоих заведений. Они забирали у нее все силы и все время, и она была рада этому. Элизабет-Энн боялась, что печальные воспоминания будут постоянно терзать ее душу, но в действительности ей пришлось забыть обо всем и целиком погрузиться в дела. И это было то, что нужно. Чем больше энергии отнимали у нее дела и повседневные заботы, тем меньше времени оставалось на то, чтобы предаваться горестным размышлениям.

Заккес предложил оставить свою работу у Текса, чтобы помочь ей, но она отказалась, чем и огорчила и обрадовала его.

— По крайней мере тебе не нужно уходить с работы сейчас, — пыталась она объяснить ему свой отказ. — Мне нужно, чтобы у меня не оставалось свободной минуты.

Но что поразило их больше всего, так это значительная прибавка к жалованью, которую предложил Текс в тот момент, когда Заккес собрался увольняться. Никто в здравом уме не мог отказаться от такой прибавки.

— Ты видишь сам, — сказала Заккесу Элизабет-Энн, — это судьба. — И впервые за многие недели одарила его мимолетной, чуть натянутой улыбкой. — У тебя своя работа, у меня — своя. Кроме того, если мы будем работать вместе, то кто из нас будет старшим? Ты или я? — На лице ее снова появилась слабая улыбка, она взяла его за руки. — Мы начнем ссориться, и дело закончится взаимной неприязнью. А мне этого совсем не хочется. — Она покачала головой. — И вообще для молодой четы даже вредно все двадцать четыре часа в сутки находиться рядом. И еще: когда ты возвращаешься домой после рабочего дня, я чувствую себя так, словно мы только что поженились.

Заккес посмотрел на жену сверху вниз. И хотя лицо у него оставалось серьезным, глаза и губы улыбались.

— Мама, — мягко сказал он, впервые так обращаясь к ней, — ты стала совсем другой, знаешь об этом?

Она внезапно рассмеялась, и этот смех после стольких грустных и тяжелых дней прозвучал музыкой в его ушах. Заккес тоже счастливо засмеялся и крепко обнял ее.

— А теперь иди, — сказала она, шутливо хлопнув его пониже спины. — Твой рабочий день, Заккес Хейл, закончен, а мой еще нет. Далеко нет.

Он улыбнулся и ушел, а она смотрела на него любовно и думала: «А почему бы ему не быть довольным, да и мне тоже? Давно пора критически взглянуть на жизнь. Мы многое пережили вместе, многое, от чего другие браки неминуемо распались бы. У нас подрастают три умные, милые дочки. Регине уже семь. — Элизабет-Энн нахмурилась. — Возможно ли? Как быстро пролетело время».

Потеря Эленды заставила по достоинству оценить все хорошее, что было в их жизни, что раньше принималось как должное.

Никто из них не жаловался на здоровье. Они были счастливы. В целом, несмотря на проблемы, с которыми ежедневно приходилось сталкиваться Заккесу, и разные ситуации, требовавшие напряжения сил, работа его была успешной — об этом свидетельствовала очередная прибавка жалованья. А важнее всего было то, что дело ему нравилось. Считалось, что работать на Секстонов невыгодно, однако выходило так, что Заккес, единственный из его служащих, мог опровергнуть это мнение. В Квебеке говорили: «Секстоны богатеют, а остальные беднеют». Но семья Хейлов пожаловаться на это не могла. Заккес много времени проводил на ранчо, однако видел Дженни крайне редко. По молчаливому уговору они избегали друг друга. А если встречи все же не удавалось избежать, она намеренно не обращала на него внимания, словно он был пустым местом, и проплывала мимо, как королева, с высоко поднятой головой. Заккеса это вполне устраивало.

Смерть Эленды явилась для всех тяжелым ударом, в остальном же их жизнь складывалась удачно, шла ровно и спокойно. Порой Элизабет-Энн думала, что все слишком уж гладко.

Они получили в наследство два дома и приличные сбережения. Конечно, не целое состояние, но не так уж и мало — вместе с их собственными накоплениями сумма выглядела вполне солидно. Их нельзя было назвать богатыми, но они являлись весьма состоятельной семьей с устойчивым финансовым положением. Им не надо было платить по счетам, и у них не имелось причин для беспокойства о черных днях. Сбережения позволили бы пережить трудные времена, если бы, не дай Бог, такое случилось. Ренту они тоже больше не платили. Хотя коттедж и обходился им дешево, они переехали в квартиру Эленды над кафе.

Каждый год был лучше предыдущего.

А потом стали поговаривать о строительстве нового шоссе. Предполагалось, что оно свяжет Браунсвилль с Ларедо, пройдя через поля в двух милях к северу от Квебека. Эта дорога должна была соединиться с другой магистралью, идущей от Ларедо к расположенному на побережье залива городу Корпус-Кристи.

Ничто не влияет так благотворно на торговлю, как развитие транспортных путей. Поэтому понятно то возбуждение, которое охватило жителей Квебека. Даже противники строительства в итоге превратились в его горячих сторонников. Не проходило и дня, чтобы кто-либо из жителей Квебека не приобретал автомобиль. Все меньше оставалось владельцев конных повозок, таких как Элизабет-Энн и Заккес. Вскоре эре гужевого транспорта суждено было закончиться навсегда. А причиной этому послужило появление новых крупных автомагистралей.

Со своего высокого сиденья в кабриолете Заккес оглядел окрестности. Ранний закат представлял собой живописное зрелище. Заходящее солнце окрасило небо во все оттенки оранжевого, желтого и красного, потратив на перистые облака более нежные пастельные тона — розового и лилового. Пожалуй, впервые он остался равнодушен к красотам заката.

Вокруг тоже не было ничего интересного. Большое поле, у которого его попросила остановиться Элизабет-Энн, сплошь заросло кустарником и высокой, по пояс, травой и, наверное, служило пристанищем лишь жукам да, возможно, змеям.

— Ну и как? — спросила Элизабет-Энн, подавляя волнение, как школьница перед экзаменом.

— Что как? — обернулся Заккес к жене. — Я ожидал увидеть какое-то особенное место. Но это… — Он махнул рукой, словно подчеркивая этим жестом невзрачность открывшейся ему картины. — Я вижу только поле, которому очень нужен полив…

— Нет, Заккес, — сказала она так серьезно, что он не рискнул продолжать, — это не простое поле, оно особенное. — Элизабет-Энн вышла из кабриолета и, стоя среди высокой травы, внимательно посмотрела на него.

Заккес остался сидеть неестественно прямо, на лице его отразилось смущение.

— Закрой глаза, — внезапно сказала она.

— Что? — не понял Заккес, вопросительно глядя на жену. Шутит она, что ли?

— Заккес, закрой, пожалуйста, глаза.

— Ну хорошо, — снисходительно улыбнулся он, сделав то, о чем его просили. — И что дальше?

— А теперь попытайся представить себе все, о чем я буду говорить.

Заккес кивнул и непроизвольно вздохнул.

— В пятнадцати ярдах от тебя проходит новое широкое шоссе. По ровному асфальтовому полотну в обоих направлениях мчится множество машин. — Она немного помолчала. — Ты слышишь этот шум?

— Если честно, то ничего не слышу, — нахмурился Заккес и отрицательно покачал головой.

Она что-то нетерпеливо пробормотала и подняла глаза к небу.

— Тогда представь, что слышишь, как идут машины.

Он кивнул, чтобы не расстраивать ее.

— Теперь можно открыть глаза?

— Нет, подожди. Слушай. Мимо тебя проносятся машины, но не только легковые. По шоссе движутся грузовики и автобусы. — Она повернулась, он догадался об этом, потому что голос зазвучал с другой стороны. — Ты их видишь?

Заккес с сомнением кивнул.

— Поле вокруг тебя преобразилось: сорняков больше нет, вместо них — аккуратно скошенная трава… за тобой — большое здание, выходящее фасадом на дорогу… оно одноэтажное и очень длинное, можно сказать, что это не одно, а несколько зданий вместе. — Голос Элизабет-Энн опять сменил направление: она не стояла на месте. — Каждый отдельный блок состоит из комнаты, ванной и крытой стоянки для автомобиля, а в центральной части общего здания располагается контора управляющего. Как раз там, где ты сейчас, дорога ответвляется. Слева установлен большой щит-указатель, освещаемый ночью. На нем написано: «Гостиница для туристов».

Заккес открыл глаза.

— Тебе нравится эта идея? — спросила она с надеждой в голосе, подходя к кабриолету. Глаза ее сияли.

— Да, идея неплохая, — кивнул он, соглашаясь.

— Ты только представь, какой доход станет приносить это предприятие. — Она внимательно взглянула на него. — Как ты думаешь, ведь это неплохое место для туристической гостиницы?

— В этом что-то есть, — осторожно ответил Заккес.

— Только подумай! На несколько сот миль вокруг другой гостиницы не будет. Дело, без сомнения, стоящее. Но для того чтобы все это осуществилось, мне нужно убедить одну из заинтересованных сторон.

Заккес сдвинул брови.

— И кто же эта вторая сторона?

— А ты угадай!

— Боюсь что-либо предположить.

— Ты же знаешь, — улыбнулась она, — я не из тех, кто зря тратит деньги. Но в этом случае дело стоит того, чтобы вложить в него средства. Заккес, это та возможность, которой я ждала. Такой шанс выпадает раз в жизни.

— Да, все правильно, но на этом можно и разориться. То, что ты предлагаешь, потребует целого состояния.

— У нас есть деньги, — тихо проговорила Элизабет-Энн.

— Ну, просто не знаю, — задумчиво сказал Заккес, потирая подбородок. — Нам нужно все хорошо обдумать. Мы не можем совершать безрассудные поступки. Нужно очень многое учесть. Расходы на строительство, финансирование, покупка земли.

— Последний пункт уже выполнен, — спокойно проговорила она.

— Что?!

— Земля наша, Заккес… Я ее уже купила.

— Я думал, что мы все вопросы решаем вместе, — удивленно посмотрел на нее Заккес. — Ведь мы так договорились.

— Да, но я… — Она резко отвернулась и вскинула руки. — Я ведь, черт возьми, хотела сделать тебе сюрприз!

— И ты его сделала, — сказал он, спрыгивая на землю.

— Ты говоришь таким тоном, словно получил удар в спину, — сердито сверкнула глазами Элизабет-Энн. — Как будто я тебя обманула.

— Ты уже все сама решила. — Заккес обиженно поджал губы.

Она кивнула.

— Молю Бога, чтобы все сбылось. — Губы его дрожали, но дрожь в голосе ему удалось унять.

— А что может этому помешать?

— Все произошло… так быстро. — Он взял ее руки и порывисто сжал. — Элизабет-Энн, дело не в том, что я против. Поверь, все совсем не так просто… мне кажется, ты приняла поспешное решение.

— Когда появляется шанс, им надо успеть воспользоваться, — упрямо сказала Элизабет-Энн. — Но такие возможности выпадают не часто.

«Что сделано, то сделано, — подумал он, щеки его нервно подергивались. — Надо смириться с тем, что есть. В противном случае может произойти раздор, который непоправимо испортит отношения. А это была бы слишком дорогая цена. Никакие деньги не стоят счастья и спокойствия». Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и спросил:

— А чья это была земля?

— Текса Секстона, конечно. — Она коротко рассмеялась. — Кто еще владеет землей в наших краях?

— А комиссия по строительству уже купила землю под дорогу?

Она отрицательно покачала головой.

— Они как раз этим занимаются.

— А где граница нашего участка?

Она указала.

— А дорога? — Он с надеждой смотрел на нее. — Она пройдет по нашей земле?

— Если тебя интересует, собирается ли комитет купить у нас землю под строительство, то отвечу — нет. Вся территория вокруг принадлежит Сексто-нам, и шоссе пройдет по их владениям. — Она рассмеялась. — Уж не думаешь ли ты, что Текс упустил из рук такой лакомый кусок и дал нам шанс легко заработать на продаже? Такого подарка от него не жди. Комитет хорошо платит за отторгаемые земли. Ну и Текс Секстон не упустит выгодное дело.

«Стрижет их как баранов», — подумал Заккес.

— И сколько ты заплатила за землю?

— Сто пятьдесят долларов.

— Только сто пятьдесят? — не поверил Заккес своим ушам.

— А что такого, почему ты так на меня смотришь? Ведь это очень дешево.

— Как раз это меня и смущает, — сухо ответил Заккес, пристально глядя на жену. — А не кажется ли тебе, что это подозрительно дешево. — Внутренний голос подсказывал ему, что это было так не похоже на Текса: продать дешево землю, когда цены на нее неизмеримо вырастут со строительством дороги. И еще Заккеса смущало то обстоятельство, что Секстоны продали землю. Ничего подобного раньше они никогда не делали. Сделка не укладывалась у него в голове.

— У тебя, конечно, есть оплаченный счет и договор о купле-продаже?

— За кого ты меня принимаешь, — рассмеялась Элизабет-Энн, — за дурочку? Все бумаги в порядке. Я консультировалась у Эблина Киза, он занимается составлением документов.

«Это адвокат Секстона», — подумал Заккес и вздохнул. Но выбирать не приходилось. Пришлось бы очень долго искать и далеко ехать, чтобы найти адвоката, не работающего на Секстона. Заккес заставил себя на этом остановиться. Он подумал, что его подозрения ничем не обоснованы и являются лишь плодом воображения. Если подумать, то у него сложились неплохие отношения с Тексом Секстоном. И прибавки жалованья следовали одна за другой. Да и Дженни держалась на расстоянии. Так стоило ли беспокоиться?

— Ну хорошо, дорогая, — хрипловато сказал Заккес, проглотив стоявший в горле ком, — если эта стройка так важна для тебя и ты уверена, что все формальности соблюдены, смело приступай к делу. А я буду тебе помогать, насколько смогу.

— Ты это серьезно?

Он утвердительно кивнул, и она обняла его за шею.

— Я добьюсь своего, дорогой! — взволнованно воскликнула Элизабет-Энн. — Вот увидишь, ты не пожалеешь ни о чем! Это будет самая большая и самая доходная гостиница во всем Техасе!

На длинном обеденном столе, застеленном дорогой красивой скатертью, серебряные подсвечники в стиле короля Эдуарда ощетинились рядами ярко горящих белых свечей, английский фарфоровый сервиз, расписанный кобальтовой синью, пламенел золотым ободком, плотные салфетки из кремового ирландского полотна были помечены вышитой монограммой «С», столовые приборы, каждый из цельного куска серебра, были своего рода произведением искусства. Еда не уступала богатой сервировке. Подавали гигантских креветок, пойманных утром в заливе, и жареную рыбу, выращенную в пруду за домом.

Дженни чуть отклонилась, чтобы прислуга-мексиканка поставила перед ней чашу с колотым льдом и четырьмя розовыми креветками, но на еду она не обратила внимания, а, положив локти на стол, нетерпеливо забарабанила по губам, глядя на Текса.

Он чувствовал ее взгляд, невозмутимо накалывая креветку. Его худощавое, туго обтянутое кожей лицо и всегда внимательные глаза оставались бесстрастными. И не глядя на жену, он ощущал ее волнение — оно словно волнами накатывалось на него.

— Так ты все устроил? — спросила она, не в силах побороть нетерпение.

Он не отвечал, сосредоточенно жуя.

— Ты говорил с Джесси о ссуде?

Не торопясь, Текс расправился с креветками и потянулся к массивному хрустальному кубку с белым вином, заставляя ее ждать и усиливая растущее в ней напряжение. «Просто удивительно, — думал Текс, — когда она чего-либо сильно хочет, то готова идти на все, чтобы получить желаемое, позабыв о гордости, и если надо, то и подавив отвращение».

И теперь он выжидал, пока она не дойдет до нужного состояния. Когда она упомянула о том, чтобы он переговорил с Джесси о предоставлении Элизабет-Энн и Заккесу крупной ссуды, ответа не последовало, он заставил ее вариться в собственном соку, созреть для того, чтобы пойти навстречу его требованию. И только после того когда она позволила ему соединиться с ней сзади, подобно животным, а не как приличествует мужу и жене, только тогда он дал это согласие. Она ни разу не вскрикнула, несмотря на явную боль, притворяясь, что получает удовольствие, и он не мог бы с уверенностью сказать, что в действительности она испытывала.

Дженни не походила ни на одну из женщин, которых он встречал. И даже после четырех лет совместной жизни ему порой казалось, что он ее совсем не знает. Во многом они походили друг на друга, но во многом и расходились, оставаясь чужими. Их физическая близость отличалась яростью, силой, мощью, лишь одного в ней не было — любви. И он хорошо это понимал.

Текс смотрел на Дженни через стол изучающим взглядом. На ней было легкое голубое платье с глубоким вырезом, плечи оставались открытыми. Серебристая бахрома, украшавшая платье, поблескивала в свете свечей. Ему не очень нравился этот новый стиль «ревущих двадцатых», который она переняла во время своих путешествий. Текс считал, что это не ее стиль.

Дженни ждала, едва сдерживая нетерпение. Глядя на нее, Текс видел пантеру, готовую броситься за куском мяса.

— Так ты говорил с Джесси? — снова спросила она. — А что Рой? Ты сказал ему, чтобы он повысил цены и задерживал поставки?

— Не торопись, — притворно ласково улыбнулся Текс. — А как дорого ты ценишь эту услугу?

Она сделала губами движение, словно растирала только что нанесенную помаду.

— Что ты за это хочешь, Текс?

— Покажи мне язык, — сказал Текс, промакивая губы салфеткой.

Дженни быстро оглянулась, чтобы удостовериться, что слуг нет и няня не ведет Росса, чтобы он пожелал им спокойной ночи. Никого не было, кроме девушки, прислуживавшей за столом, но она на них не смотрела. Дженни глазами указала на девушку, Текс пожал плечами.

— Давай посмотрим на твой язычок, — повторил он.

Дженни приоткрыла рот и показала ему влажный розовый язык.

— Ты знаешь, где он еще не побывал? — сказал Текс с умышленной жестокостью.

Она быстро убрала язык и закрыла рот.

— Ну?

Дженни покорно вздохнула.

— Так ты готова это сделать?

Она взглянула на него с неожиданным отвращением, затем согласно кивнула.

— Но ты должна показать, что тебе это нравится, — сказал он вкрадчиво. — Ты должна пообещать, что получишь от этого удовольствие.

Она через силу улыбнулась, справляясь с подступающей тошнотой.

— Да, мне это доставит удовольствие, — выдавила она.

Но позднее, когда его обнаженный зад оказался перед ее лицом, ее затошнило. Когда все закончилось, она метнулась с постели в ванную.

После того как ее всю вывернуло наизнанку, Дженни в первый раз осознала, до какой степени она презирает своего мужа.

Они обратились в принадлежавший Секстонам сберегательный банк Квебека за ссудой на сумму в десять тысяч долларов.

— Черт возьми, — проявил великодушие Текс, обращаясь к Заккесу, — передай Джесси, чтобы он увеличил ссуду до двенадцати тысяч. Когда принимаешься за строительство, всегда могут появиться непредвиденные расходы. Ничего хорошего не выйдет, если чувствовать себя стесненным в средствах. Мне приходилось быть свидетелем того, как многие удачные проекты гибли из-за недостатка денег.

— Двенадцать тысяч — это целое состояние, — сказала Элизабет-Энн, когда они с Заккесом вышли из банка. — Может быть, нам не следовало так много занимать. Ведь у нас накоплено восемь тысяч.

— Я думаю, Текс прав, — сказал спокойно Заккес. — Кроме того, мы всегда можем вернуть излишки, если таковые окажутся.

— Но я не могу понять, почему в качестве залога они выбрали кафе, а не гостиницу, которая стоит больше? — спросила Элизабет-Энн. — Ведь совершенно естественно, что они должны защищать свои интересы.

— Сам не пойму, — пожал плечами Заккес. — Но не волнуйся, мама, — сказал он, беря ее за руки, — может быть, они хотят дать нам благоприятную возможность, тебе это не пришло в голову?

«Нет, не пришло, — с беспокойством подумала Элизабет-Энн, — Секстоны никогда не считаются с другими».

На ранчо Секстонов Дженни отметила новость о ссуде, взятой Элизабет-Энн и Заккесом, бокалом контрабандного французского шампанского. Для Секстонов «сухого закона» не существовало.

— Я все же не могу понять, почему ты хочешь, чтобы они заложили кафе, а не гостиницу, — спросил Текс, — ведь кафе представляет меньшую ценность как собственность?

— Все очень просто. Видишь ли, гостиница не так дорога ей, большую часть времени она проводит в кафе. Квартира их тоже там, над кафе. Кроме того, оно приносит больший доход. — Она улыбнулась. — Потеря его будет для них большим ударом.

Тем временем была произведена съемка местности для строительства шоссе и подготовлены чертежи туристической гостиницы. Для Элизабет-Энн и Заккеса подготовительный этап завершился — началась настоящая работа.

И с этого времени каждый день задолго до рассвета они отправлялись на строительную площадку, чтобы посмотреть, что было сделано накануне. Иногда с ними ездили и девочки. Дорогой они, конечно, дремали, но на стройке сон с них как рукой снимало. Лучшего места себе для игр они не нашли, неодобрительно думала Элизабет-Энн, глядя на перепачканных и исцарапанных дочек. Когда она пожаловалась Заккесу, что девочки растут сорванцами, он только рассмеялся.

— Очень скоро они перерастут свои игры, вот увидишь. И через несколько лет ты пожалеешь, что они выросли.

Ни Элизабет-Энн, ни Заккес не смогли бы объяснить, как им удалось все успевать. Работы было так много, что просто голова шла кругом. Нужно было наблюдать за каждым этапом строительства. Заккес предложил, чтобы работы проводила строительная компания Секстона, но у Элизабет-Энн были на этот счет свои планы, и она повела дело так мудро, что Заккес сам высказал ее мнение.

Когда еще до начала работ они обсуждали планы строительства, Элизабет-Энн заметила:

— Тебе не кажется, что все идет хорошо? Знаешь, и девочки помогают, и мне не пришлось просить Розу, чтобы она приходила пораньше. Только представь: она увидела, как мы заняты, и теперь приходит на два часа раньше.

— Роза просто сокровище, — согласился Заккес и рассмеялся: — Сокровище весом в две сотни фунтов, не меньше.

— Нехорошо это, — толкнула его в бок Элизабет-Энн, — Роза нам так преданна. Я не перестаю благодарить Бога, что она у нас есть.

— Извини, мама, — сделал Заккес серьезное лицо. — Она действительно золото. И большинство мексиканцев — хорошие люди. Жаль, что возможности их ограничены. Говорят, что они ленивы, но это не так. Дело в том, что никто не хочет дать им настоящее дело из опасения, что они отнимут рабочие места у белых.

— Ой, Заккес, — воскликнула Элизабет-Энн, — какая превосходная идея! — Она в восторге захлопала в ладоши.

— Какая еще идея? — Он недоуменно сдвинул брови.

— Ты только что сказал, что хорошо было бы нанять мексиканцев и дать им шанс показать себя. И как я сама до этого не додумалась. У Розы есть племянник, Карлос Кортес, он — инженер, а работы по специальности у него нет. Я слышала, он очень толковый инженер. Ему можно было бы поручить строительство, он же нанял бы рабочих, тоже мексиканцев. Тогда они будут работать хорошо. Как ты сказал, они постараются показать, на что способны. — Она радостно вздохнула: — Как хорошо ты это придумал! Как я счастлива! Я так горжусь тобой!

«Что после этого остается? — уныло подумал Заккес. — Только претворять в жизнь „свое“ предложение. — Он сразу сообразил, что его провели. — До чего же умна у меня жена», — подумал Заккес.

Несмотря на то что работать приходилось много, жизнь дарила им новые радости и заставляла удивляться.

У их шестилетней Ребекки появился друг — мальчик по имени Джентри Оливэнт[16]. Сестры безжалостно дразнили ее:

— Что за имя у него такое странное, да и уши, как у слона, а еще он щербатый.

— А мне кажется, он красивый, — отстаивала друга Ребекка.

Регине исполнилось одиннадцать лет, и Элизабет-Энн устроила для девочки настоящий праздник, пригласив в кафе всех ее школьных друзей.

Элизабет-Энн и Заккес подумывали о покупке машины, но рассудительность взяла верх. Оба сошлись на том, чтобы отложить покупку, пока строительство не будет окончено и гостиница не начнет приносить прибыль.

Элизабет-Энн навсегда запомнила весну 1923 года. Ее радости не было границ: она снова ждала ребенка.

— На этот раз родится мальчик, — пообещала она обрадованному Заккесу. — Я это точно знаю.

— А мне все равно, — счастливо объявил он. — Сын, дочь, близнецы — я буду любить их одинаково.

— Меня вот только беспокоит, — призналась Элизабет-Энн, — что сейчас для этого не очень подходящее время. Ребенок меня свяжет, и я не смогу быстро со всем управляться, а дел так много!

— Мама, — рассмеялся Заккес, — за двенадцать лет нашей совместной жизни я что-то не припомню случая, когда что-либо заставляло тебя работать медленнее.

Какими счастливыми были эти месяцы, и как быстро они проходили. Горизонт еще не омрачили тучи, и ничто не подсказало им, что Дженни методично плела вокруг них свою паутину.

Однажды, когда они всей семьей были на стройке, Элизабет-Энн сказала Заккесу:

— А дело двигается. Посмотри, уже заложена часть бетонного основания. На следующей неделе начнут устанавливать деревянный каркас. Удивительно, правда?

Они одновременно посмотрели на север, туда, откуда, еще невидимое за горизонтом, медленно, но верно, ярд за ярдом, миля за милей тянулось к ним от Браунсвилля полотно шоссе. Оно становилось все ближе и ближе.

Наступило лето, а с ним и первые признаки надвигавшейся беды.

Всей документацией, расчетами, оплатой счетов занимался Заккес, поэтому он первый заметил сгущавшиеся над их головами тучи. Некоторое время он выжидал, не говорил ничего Элизабет-Энн, не желая ее пугать. Кроме того, Заккес хотел лично удостовериться в своих подозрениях.

Но это был лишь вопрос времени. Спустя несколько недель он уже не мог скрывать правду.