Блэквуд только успел положить кочергу, как дверь приоткрылась, и вошел Уэст.

– Я ждал тебя, – не поднимая головы, бросил Блэквуд.

– Я так и думал. Остальные уже получили аудиенцию. Справедливость требует, чтобы вы и меня приняли.

Полковник не тешил себя иллюзией того, что ледяные нотки в тоне Уэста ему почудились. Темные глаза человека в кресле сузились и потемнели еще сильнее. Уэст даже не пытался притворяться приятно расслабленным. Он находился в трудном положении. Натянутый как струна, весь в напряжении, с упрямо поджатыми губами, с развернутыми плечами. Он выглядел чрезвычайно худым. Глядя на него, можно было подумать, что он одержим болезнью или безумием.

Полковник повернул кресло в сторону буфета.

– Виски будешь?

– Нет. – Уэст видел пустые бокалы, оставленные друзьями. Полковнику удалось и их напоить, и самому изрядно приложиться. Человека можно понять. У себя дома он не мог позволить себе такую вольность – врач категорически запретил ему употреблять алкоголь, и домашние тщательно следили, чтобы указания врача выполнялись неукоснительно. – Но вы можете налить себе, – добавил Уэст.

Блэквуд покачал головой:

– Я уже выпил, спасибо. Я еще вполне способен отдавать себе отчет в том, до какой степени могу позволить себе расслабиться.

Уэст сел. Блэквуд все еще оставался красивым мужчиной.

Болезнь, что терзала его ноги, не коснулась ни его внешности, ни ясного ума. С годами реакция его замедлилась, и иногда дрожь в руках выдавала его состояние, но он все еще был очень силен духом и все еще мог силой одного взгляда заставить противника раскрыться. По-прежнему виртуозно он владел методом кнута и пряника, умело сочетая похвалу и вызов честолюбию. Полковник оставался элегантным, как бы сильно ни мешала ему в этом болезнь, и элегантность тоже составляла неотъемлемую часть его образа. Уэст знал, что болезнь полковника прогрессирует. Еще прошлым летом он мог приехать в поместье Баттенберн, чтобы присутствовать на свадьбе Нортхема и Элизабет, мог самостоятельно, лишь опираясь на две палки, пройти к алтарю по проходу. Прошло всего лишь пять месяцев, а полковник уже не мог подняться самостоятельно. Что же до остального – чуть прибавилось морщинок в уголках глаз, лоб пересекла скорбная складка, да чуть больше стало седины в густой черной шевелюре.

Блэквуд опустил на нос очки в золотой оправе и одарил Уэста неожиданно мягкой улыбкой.

– Все ушли? – спросил полковник.

Уэст кивнул:

– Я только что попрощался с родителями Саутертона и матерью Нортхема. Леди Уинслоу и сэр Джеймс ушли всего несколько минут назад.

Полковник не удивился тому, что семья Иста тоже задержалась у Уэста. Так происходило всегда, с тех пор как у Уэста умерла мать. Он тогда учился в Кембридже. Но задолго до того Уэст уже стал своим в семьях его друзей, Уэста воспринимали как сироту. Сама графиня Нортхем называла герцога грязным ублюдком и защищала Уэста, несмотря на то, что именно Уэст сломал Норту нос, когда они еще учились в школе.

Блэквуд усмехнулся. Незаметно для себя Уэст принял ту агрессивную позу, которая характеризовала его еще в школьные годы, когда он успел подраться с каждым из однокашников. Блэквуд спросил себя, какое бы он составил мнение о юном Эване Марчмене, если бы познакомился с ним в школьные годы. Относился бы он к нему так же бескомпромиссно и жестко, как преподаватели и администрация Хэмбрик-Холла, или все же сумел бы разглядеть в драчливом и злом мальчишке человека страдающего и запутавшегося? Смог бы он тогда понять, что только боль Уэста делает агрессивным?

Уэст сидел на стуле прямо, положив руки на колени. Он не был расположен к вежливым любезностям, а предпочел перейти к делу немедленно.

– Почему вы никогда мне не говорили, что посещали его?

Полковник понял, о чем его спросили, но, тем не менее, вопрос его удивил.

– Я никогда не считал, что должен сообщать тебе о тех, кого я посещаю. Отчего ты решил, что для тебя я должен сделать исключение?

– Не задавайте мне вопрос, на который вы можете ответить сами.

Блэквуд бросил на Уэста острый взгляд из-под очков.

– В действительности я не уверен, что могу на него ответить. Положение сына Уэстфала не дает тебе права знать о каждом случае моего посещения твоего отца. Напротив, принимая во внимание отчуждение между вами, я мог бы решить, что тебе совершенно неинтересны наши с ним отношения.

– Но не тогда, когда предметом вашего обсуждения являлся я.

– Вот уж не думал, что у тебя мания величин. Мы обсуждали и те вопросы, которые к тебе не имели никакого отношения.

Уэст оставался неумолим.

– Но вы действительно обсуждали с ним мои дела.

Блэквуд редко колебался, но сейчас настал именно такой случай.

– Иногда, – признался он неохотно. – Да, обсуждали.

Уэст насторожился.

– Почему? – тихо спросил он. – Зачем вообще что-то ему сообщать обо мне? Вы и лорда Реддинга столь же охотно посвящали в дела Саута? Не могу даже вообразить, чтобы вы рассказывали матери Нортхема, чем он занимается. Да и Истлин не одобрил бы…

– Я тебя понял, – заметил полковник. – И ты прав. О других я почти ничего не говорил.

– Тогда почему…

– Они никогда не высказывали желания узнать о чем-то. Лорд и леди Реддинг. Сэр Джеймс и леди Уинслоу. Вдовствующая графиня. Все они чувствовали себя комфортнее, не вникая в подробности. Герцог хотел знать, и до той степени, до какой я мог, я его информировал. Твой отец занимал высокий пост в правительстве, Уэст. Он в скором времени готовился стать премьер-министром, после того как было совершено покушение на Персивала. В то время его многие поддерживали. Человек с таким положением и с такими связями, как твой отец, легко мог получить любую интересующую его информацию, в том числе и совершенно секретную. Я думаю, что ты бы предпочел, чтобы он узнал ее от меня, а не из иных источников. На точность моих сведений ты, по крайней мере, мог бы положиться.

– Я рассчитывал с вашей стороны на полное молчание.

Редко когда Блэквуд не находил, что ответить, и сейчас он попал в затруднительное положение.

Уэст взглянул на графин с виски, стоящий в буфете, и вдруг понял, что не уверен, сможет ли дойти до него. Из него словно разом выкачали все силы. События последних трех дней отчасти лишили его способности выносить четкие суждения.

– Он не имел права знать о моих делах. – Несмотря на переполнявшие Уэста эмоции, голос его оставался на удивление твердым. – Я думал, что по такому вопросу у нас есть с вами взаимопонимание. Если герцог хотел что-то узнать, он должен был обратиться ко мне.

Полковник понимал, что нет смысла говорить общеизвестную истину. Уэст не стал бы отвечать ни на один вопрос отца. Блэквуд молчал. Оправдываться он не хотел.

– Вам совсем нечего сказать? – прервал молчание Уэст.

– Полагаю, что если ты и хочешь что-то услышать, так только извинение.

Уэст молчал, но извинений так и не последовало.

– Выходит, вы не испытываете сожалений?

– Я сожалею, что не прислушался к собственному внутреннему голосу и не проинформировал тебя, что твой отец наводит о тебе справки.

Уэст прищурился:

– Отчего же вы не прислушались к себе? Разве вы не того же требуете от нас?

– Да. Но я всего лишь человек, а человеку свойственно ошибаться, – с усмешкой ответил полковник.

– А как насчет того, что вы говорили обо мне с герцогом? Надо полагать, вы тоже не сожалеете о разговоре.

Ничего не сказав, полковник дал исчерпывающий ответ.

– Понятно, – пробурчал Уэст. Он уселся поудобнее в кресло и вытянул перед собой ноги. – И вы никогда не задумывались о последствиях?

– Разумеется, я не раз задавался вопросом, какие ты сделаешь выводы. Я надеялся, ты сумеешь все понять правильно.

– Что именно я должен понять? Только то, что он сделал меня своим проклятым наследником. Он бы не сделал так, если бы считал меня простым клерком в министерстве. Вот что я понимаю. Вы наплели ему чепуху про мое особое задание в лагере Веллингтона и…

– Чепуху? Я говорил только правду и ничего, кроме правды. Я и половины ему не рассказал, что ты смог сделать тогда для Веллингтона. Год спустя ты отправился в занятый французами Мадрид. Ты хочешь сказать, что не считаешь свою работу рискованной и достойной хотя бы похвалы?

Уэст махнул рукой – то ли из скромности, то ли из-за безразличия.

– Я продвигал документы, Веллингтон продвигал армию. Мой вклад был…

– Значительным, – закончил полковник.

– Я не надорвался.

– А я не собираюсь льстить. Я говорю правду.

Уэст не желал более продолжать разговор. Он знал, что он сделал немало, но не считал, что внес какой-то особый вклад в победу над Наполеоном. Другие сделали не меньше его. Он встал и подошел к окну. Дождь перешел в дождь со снегом, замерзшие капли стучали по стеклу. Дороги, должно быть, развезло. Уэст думал о том, каково сейчас Рии. Отправилась ли она в Гиллхоллоу одна или поехала с лордом Тенли и его семьей? Он хотел знать…

Уэст опустил шторы и обернулся. С некоторым запозданием он обнаружил, что полковник развернулся в своем кресле-коляске и сейчас пристально на него смотрит. Похоже, старый разведчик увидел несколько больше того, что хотел бы открыть ему Уэст. Уэст провел рукой по волосам, злясь на себя за то, что ослабил бдительность, и несколько сконфузился.

– Итак, о чем мы говорили?

– В самом деле – о чем? – сухо переспросил полковник. – Вообще-то я рассчитывал, что ты уважишь меня, раскрыв источник своей информации. Не могу припомнить, кто, кроме самого герцога, мог знать о моих визитах.

– Слуги.

Полковник покачал головой:

– Я не забываю о них, но они никогда бы не сказали о наших встречах с тобой. У герцога вышколенный персонал.

Уэст не мог сдержать улыбки. Он пожал плечами, чтобы отвлечь полковника. Полковник забыл, что сейчас общался не с кем иным, как с герцогом Уэстфалом, и преданные его отцу слуги сейчас служили у него. Возможно, им бы не хотелось обо всем рассказывать новому хозяину, но под определенным нажимом со стороны нового герцога у них все равно развязались бы языки.

– Ты не хочешь ничего мне объяснить? – спросил полковник.

Странное дело, Уэст чувствовал себя неловко оттого, что отказывал полковнику. Перед ним он продолжал ощущать себя маленьким и зависимым. Не очень приятное чувство.

– Мисс Эшби, – назвал он, наконец, имя, пристально наблюдая за реакцией полковника. – Я не спрашиваю вас, знаете ли вы, кто она такая. Я вижу, что знаете.

Блэквуд задумчиво постучал себя по носу.

– Она присутствовала сегодня на службе?

Уэст медленно кивнул.

– В дополнение к титулу и значительному состоянию герцог оставил мне в наследство приемную дочь. Как вам нравится его поступок, полковник? Кажется, у старика все же имелось чувство юмора.

– Да, положение интересное.

– А мне что делать, если не искать смешную сторону в такой проклятой ситуации? – спросил Уэст. – Он уже мертв, убить его я все равно не могу.

Полковник счел за хороший знак, что к Уэсту наконец вернулось чувство юмора, хотя и несколько мрачноватое.

– Не думаю, что мисс Эшби внесет какой-то диссонанс в твое существование. Из всего того, что свалилось тебе на плечи, она наименьшая обуза.

У Уэста брови поползли вверх.

– Она личность. Она женщина. С женщинами всегда труднее управиться, чем с землей или деньгами. Вы улыбаетесь. Вы ведь не можете не замечать, что у Нортхема не все ладится с Элизабет. А Истлин? Мечется между двух огней – миссис Сойер и леди Софией – и уже готов яд принять, лишь бы покончить с таким обстоятельством. Даже Саут, который чертовски ловко выходит из подобных затруднений, и тот ведет себя весьма странно. Помяните мое слово, здесь замешана женщина, и он даже уговорил меня дать ему ключи от моего коттеджа в Амбермеде для тайных свиданий.

Уэст видел, что полковник и бровью не повел, услышав последнее откровение.

– Ах, вот как! Так вы все и о нем знаете? Стало быть, он находится в моем коттедже по вашему поручению? Нет, ничего не надо подтверждать, – Уэст выбросил вперед руку, – я и так все знаю.

– Я и не буду ничего подтверждать. Чего мне меньше всего хочется, так чтобы вы вчетвером кувыркались друг через друга. Но кажется, вопреки моим желаниям все именно так и происходит.

– Удивительно, как Ист до сих пор никого из нас не пристрелил.

Блэквуд взглянул на ботинки Уэста.

– Еще удивительнее, как ты до сих пор никого из них не зарезал.

– Мне приходится слышать от друзей ту же фразу время от времени.

Полковник не сомневался.

– Расскажи мне о мисс Эшби, – попросил он. – Как случилось, что ты от нее узнал о моих визитах к герцогу? Мне не приходилось с ней встречаться.

Уэст рассказал полковнику все, что передала ему Рия.

– Вам не кажется, что вместе с опекунством я приобретаю кучу проблем? Она подслушивает под дверью, по ее же признанию. Уже одно это создает массу проблем.

Полковник мог бы напомнить Уэсту, что последний в силу своих обязанностей сам нередко подслушивал под дверью, но промолчал.

– Ты, пожалуй, слишком·суров к ней. Не думаю, что подслушивание вошло у нее в привычку.

– Ничего не могу сказать. Она сообщила мне лишь об одном конкретном случае.

Полковник покашлял, чтобы скрыть смешок.

– Осторожнее, Уэст. Твой тон напоминает мне тон Нортхема, когда он резонерствует. Ты мог бы избавить меня от подобных сравнений. Даже собственная мать с трудом выносит твоего друга, когда он напускает на себя подобный тон.

Уэста поразили слова полковника.

– Надо ли мне понимать вас так, что вы и до моего признания знали, на что способна мисс Эшби? Еще никто не обвинял меня в резонерстве.

– Ты прав, – тихо отозвался полковник. – Твоя подопечная действительно обладает известным влиянием.

Неплохо, подумал Уэст. Он вернулся к креслу и присел на подлокотник. Он ждал, пока полковник повернется в своем кресле и заговорит.

– Вы могли бы поинтересоваться, каким образом во время службы мы могли бы говорить на подобную тему. Если честно, во время церемонии мы не обменялись и парой фраз. Мисс Эшби явилась ко мне сама накануне ночью. Прошу заметить, без сопровождения.

– Вот как, – удивился полковник. – Похоже, я действительно мало знаю твою подопечную, хотя, как мне кажется, покойный герцог такого поведения не одобрил бы.

– Герцог мертв.

– Тут ты прав.

– Не вижу смысла говорить полуправду, – вздохнул Уэст. Он посчитал, что должен рассказать полковнику все.

Рия прижимала Эмми Нэш к груди. Девочка казалась безутешной, а Рия сама находилась на грани истерики, что усугубляло ситуацию. Рия приказала себе держаться. Всякий раз, когда Эмми поднимала на нее глаза, Рия заставляла себя улыбаться.

– Ты правильно сделала, что пришла ко мне, Эмми. – Рия гладила Эмми по взлохмаченной головке. – Лучше поздно, чем никогда. Ты молодец, что не побоялась все рассказать, зная о наказании. – Рия могла бы сказать куда больше, прочесть Эмми целую лекцию, но зачем? Эмми понимала, что должна была обо всем рассказать еще шесть недель назад, когда все произошло. Но пусть поздно, возможно, слишком поздно, но Эмми все же решилась и тем самым заслужила благодарность, а не выговор. – Ну, хватит, – успокаивала ее Рия, – перестань плакать и покажи мне свое хорошенькое личико.

Эмми подняла лицо, и Рия осторожно промокнула слезы со щек носовым платком, от которого пахло лавандой. Когда она предложила Эмми высморкаться, та отказалась портить нежный батист и, вместо того чтобы высморкаться, громко всхлипнула.

– Эмми, так нельзя, надо высморкаться. Платочек можно постирать. Ну, давай, дай мне услышать, как трубят архангелы.

Эмми улыбнулась сквозь слезы и сделала то, что велят. Рия отдала девочке платок.

– Держи, он твой. Как только захочешь плакать, сожми его в кулачке, и слезы задержатся.

Шоколадно-карие глаза Эмми недоверчиво блеснули.

– А к глазам мне его прижимать не надо?

– Только если хочешь поймать слезы. Если хочешь перестать плакать, чихни. Ты увидишь чудо. – Хорошо, что Эмми еще мала и ее можно успокоить с помощью волшебного носового платка. – Ну вот, умница. А теперь расскажи мне все сначала, но только без слез.

Эмми кивнула и крепко сжала платок. Кажется, он действительно помогал.

– Джейн сказала, что я не должна говорить. Мы поклялись на крови. – Она подняла указательный палец, чтобы показать, где именно они с Джейн укололи себя иглами для вышивания. Никакого следа там, конечно, не осталось, но Эмми все равно дала Рии осмотреть свой палец. – Я обещала, мисс Эшби. Я дала клятву, понимаете?

– Я понимаю, но в том, что ты нарушила обещание, дурного нет. Нам всем очень важно найти Джейн. – Рия подумала, что будь Эмми на несколько лет старше, она не стала бы хранить обет так долго. Но в восемь лет девочка еще не может понять, что исполнение клятвы куда опаснее, чем неисполнение.

Она поверила словам старшей подруги о том, что с ней все будет в порядке, и открывать их тайну нельзя никому ни при каких обстоятельствах. Рия не могла не спросить себя, отчего Джейн решила поделиться своей тайной именно с Эмми, но, в конце концов, хорошо уже то, что она хоть с кем-то поделилась. Может, выбор пал на Эмми лишь потому, что в глазах восьмилетней девочки приключение Джейн представлялось чем-то сказочным, а статус самой Джейн поднимался до статуса принцессы из сказки.

Рия пожала руку Эмми.

– Значит, Джейн сказала тебе, что собирается уехать с джентльменом.

– С настоящим джентльменом.

– Да, с настоящим джентльменом. – Рия не могла представить, что вкладывали в подобное понятие девочки. Джейн вполне могла считать настоящим джентльменом того, у кого под ногтями нет черного ободка, иди того, кто носит трость с хрустальным набалдашником. Едва ли у нее имелся достаточный опыт общения с настоящими джентльменами, чтобы составить о них более или менее четкое представление. – И что она говорила про настоящего джентльмена?

– Очень мало, мисс Эшби. Очень мало.

– Но что-то она говорила. – Рии страшно захотелось как следует потрясти девочку, чтобы вытряхнуть из нее слова, как монетки из копилки. – Думай, Эмми. Хорошенько думай.

Эмми сдвинула брови:

– Она говорила, что он красивый. На нем пальто, красивое, мягкое, как бархат, и с блестящими пуговицами.

– А какого цвета у него глаза, волосы?

Девочка лишь покачала головой.

– Сколько ему лет?

У Эмми дрогнула нижняя губа. Она сжала платок в руке изо всех сил.

– Она не говорила.

Возможно, Джейн и сама не знала, сколько лет ее «настоящему джентльмену». О росте мужчины спрашивать тоже бесполезно. Для Джейн, изящной, как куколка, любой джентльмен смотрелся настоящим титаном.

– Джейн что-то рассказывала о том, как и где они встретились?

Эмми снова покачала головой.

– Ладно. Не волнуйся. Расскажи мне, что ты знаешь.

– Она действительно его любит, мисс Эшби. Они сейчас уже женаты. Я·уверена. Джейн так хотела выйти замуж.

– Джейн когда-то упоминала название Гретна-Грин? Ты помнишь, Эмми? Гретна-Грин.

– Нет. Никогда. А где это? Мы там ее должны искать?

В голосе девочки зазвучала надежда, которая надрывала сердце Рии.

– Это в Шотландии. Ты видела карту в классе. Помнишь, где Шотландия?

– Наверху.

– Да. Чтобы туда добраться, надо много дней, и едва ли мы сможем там разыскать Джейн или ее возлюбленного. – Эмми сидела у нее на коленях уже полчаса, ноги Рии затекли. Но Рия не торопилась просить Эмми пересесть. И не только из-за девочки. – Джейн не взяла с собой одежду. Почему, ты не знаешь?

– Я знаю почему. Джейн сказала, что у нее будет все новое. Он повезет ее к портнихе на Ферт-стрит и закажет…

– На Ферт-стрит, Эмми? Так Джейн сказала? Ты уверена?

Эмми сдвинула брови, посидела, насупившись пару секунд, но потом с ясным лицом повторила:

– Да, именно так она и сказала.

Свеча на столе яростно затрещала. Стараясь не беспокоить Эмми, Рия достала другую и зажгла ее, пока первая не потухла. Она осторожно поместила ее в шар из теплого воска и удерживала там, пока воск не застыл. Все действия со свечой дались Рии не без труда. Руки ее дрожали.

Она следила за игрой света и тени, отблесками неверного пламени. Неужели ей действительно удалось отыскать зацепку?

– Ферт-стрит находится в Лондоне, Эмми. Может, есть и другие, но я знаю ту, что в Лондоне.

– Значит, хорошо, что я запомнила улицу?

– Очень хорошо. – Рия порывисто обняла девочку. – Давай подумаем, что ты еще можешь вспомнить.

Эмми так и не смогла больше ничего такого сообщить, что показалось бы Рии существенным. Когда Эмми начала зевать, Рия поняла, что больше ничего выжать не удастся. Она позвонила, и мисс Дженни Тейлор пришла забрать Эмми в спальню.

– Бедняжка, – посочувствовала мисс Тейлор, подхватив сонную девочку. – Измучилась, наплакалась.

– Да, верно, – кивнув, согласилась Рия, – но, как мне кажется, она дала намек.

– Какая вы умница. Тогда и вы заслужили отдых. – Помолчав, мисс Тейлор спросила: – Вам что-нибудь нужно, мисс Эшби?

– Спасибо, ничего. Я тоже ложусь спать. Утром я решу, самой ехать в Лондон или послать мистера Литтона.

– В Лондон? Туда, по словам нашей малышки, отправилась Джейн? – Пышный бюст мисс Тейлор поднялся и опустился в унисон с ее тяжелым вздохом. – Лондон велик, а мистер Литтон до сих пор не слишком нам помог.

Оба замечания вполне соответствовали действительности.

– Ферт-стрит не так уж велика. Не думаю, что там больше двадцати магазинов и уж никак не более десяти ателье. Даже мистер Литтон сможет выяснить что-то конкретное.

Рия заметила, что мисс Тейлор ее слова не убедили, поскольку она вообще имела к немцу особые претензии. И не без причины, ведь именно она предложила нанять его для поисков Джейн, когда Рия вернулась с похорон герцога.

– Посмотрим, мисс Тейлор. Я еще не решила, поеду ли в Лондон сама или пошлю за себя другого.

Мисс Тейлор улыбнулась, давая понять, что нисколько не сомневается в способностях директрисы принять единственно правильно е решение.

– Спокойной ночи, мисс Эшби.

– Спокойной ночи.

После ухода мисс Тейлор Рия принялась за дневник. Особенно подробно она описала события, последовавшие за вечерней молитвой в капелле академии. Неизвестно, что заставило Эмми нарушить обет молчания, – возможно, молитва. Эмми начала всхлипывать уже тогда, когда девочки покидали капеллу, и плакала она так горько, что ничего не помогало.

Нельзя сказать, чтобы Эмми не пытались успокоить. Все сотрудницы академии, в состав которой входили еще три учительницы, по очереди пытались утешить девочку. Но Эмми не вняла увещеваниям ни миссис Абергаст, самой солидной из сотрудниц, ни пышнотелой мисс Тейлор. Даже мисс Вебстер, которую любая девочка могла разжалобить виноватой улыбкой, и та не могла остановить рыданий Эмми. Пришлось Рии разбираться самой.

Покончив с записями, Рия принялась готовиться ко сну.

Рия жила здесь же, при академии, и как директрисе ей полагалась не одна лишь спальня, а несколько, пусть небольших, но хорошо обставленных и удачно расположенных комнат. В ее распоряжении имелись спальня, гардеробная, смежная со спальней, гостиная для приема попечителей и кабинет для бумажной работы. Она очень не любила писать отчеты, но мирилась с такой необходимостью, поскольку от правильности и корректности их составления зависела судьба академии.

После исчезновения Джейн у Рии появились все основания ожидать скорого увольнения, по меньшей мере, с поста директрисы, но совет попечителей вел себя так, словно ничего вопиющего не произошло. Рия полагала, что снисходительность попечителей объясняется, прежде всего, их достаточно безразличным отношением к судьбе воспитанниц. Вообще-то попечители приезжали в академию очень редко, благотворительность они предпочитали осуществлять, не покидая Лондона или своих загородных поместий. Отчасти Рию такое положение устраивало, поскольку давало ей свободу в принятии решений, но за советом обратиться ей было не к кому.

Она сочла необходимым сообщить своим спонсорам, что наняла мистера Оливера Литтона для поисков Джейн, и получила письмо, в котором ее действия одобрялись. Скорее всего, на большее участие с их стороны ей и не следовало рассчитывать. Она понимала, что попечители стараются оградить себя от скандала, а, следовательно, не станут предпринимать никаких действий от своего имени.

Тяжело вздохнув, Джейн села на кровать и стала расчесывать волосы щеткой. Краем глаза она могла видеть свое отражение в зеркале. Она старалась в том направлении не смотреть, поскольку выглядела не лучшим образом, и портить себе настроение еще сильнее совсем не хотелось.

– Вы выглядите чертовски плохо.

Рия отреагировала не так быстро. В первое мгновение она решила, что произнесла вслух собственные мысли. Но вскоре до нее дошло, что голос совсем не походил на ее собственный. Она удивленно подняла голову и повернулась в сторону голоса.

Уэст усмехнулся замедленной реакции хозяйки дома. Она напомнила ему марионетку, которую дергает за нитки неумелый кукловод. Он видел, как разжались пальцы, державшие щетку, и как щетка упала на постель. Он не против того, чтобы она молча смотрела на него во все глаза, ибо такое ее поведение давало ему возможность и ее как следует рассмотреть, а ему не очень нравилось то, что он видел. Она напоминала привидение, бестелесное создание, и дело не только в надетой на ней белой хлопчатобумажной рубашке. Уэст подумал, что она похудела килограммов на пять, хотя худеть ей уже некуда. На лице выступали обтянутые кожей скулы. Под глазами легли глубокие тени, отчего глазницы совсем запали. Волосы лишились блеска, несмотря на то, что свет от стоявшей на столе свечи падал на них. Может, если бы она надела свое черное бомбазиновое платье, в котором приехала в Лондон, то могла бы создать иллюзию, что у нее есть какие-то женственные формы. Но его она обмануть не могла.

– Чертовски плохо, – спокойно повторил он.

– Я хорошо вас слышала и в первый раз. – Рия подняла фланелевый халат, лежащий на кровати, и накинула его на плечи.

Уэст вошел в комнату, но дверь за собой прикрывать не стал.

– Вы непременно должны одеться. Здесь не очень-то тепло. Полагаю, вам нравится спать под тремя одеялами. – Не дожидаясь приглашения, он подошел к камину и подбросил в топку полено. Сняв перчатки, он оглянулся: – Пусть согреется до вашего возвращения.

– Моего возвращения? – Рия удивилась, как вообще смогла говорить. У нее создалось ощущение, что ей приходится бежать, чтобы не отстать от него, и ее взволнованный тон и учащенное сердцебиение подтверждали сложившуюся версию. – Куда я должна идти?

– В гостиную, я надеюсь. – Уэст снял шляпу и пальто и взял их под мышку. – Если, конечно, вы не имеете привычки проводить собеседования в спальне. Признаться, передо мной встает некая дилемма, и вы должны меня понять. Хотя я всегда выступал против всяких условностей, как ваш опекун я не могу поддерживать вас в стремлении принимать лиц мужского пола в такой интимной обстановке. Более того, я даже не могу себя рекомендовать как джентльмена. Смысл сказанного таков: если вы не пойдете в гостиную, да побыстрее, мне придется самому убраться отсюда.

Рия никак не могла взять в толк, что все происходящее не сон, а явь. Она даже ответить адекватно ему не могла. Она лишь послушно встала, натянула халат, затянула пояс и лишь потом задала вопрос:

– Вы ведь понимаете, что я вас не приглашала войти?

– Вы могли бы сказать что-то в таком роде, когда я стоял в дверях.

Рия промолчала.

– Сюда, пожалуйста, – пригласила Рия, показывая дорогу. Взяв в руки подсвечник, она провела его в гостиную. Уэст зажег свечи на каминной полке и разжег камин. Он, похоже, решил, что в его обязанности входит зажигать огонь везде, где, по его мнению, не хватает тепла. Стоя у камина, он любовался своей работой, пока Рия занималась размещением его одежды. Она решила, что он забыл о ней, но не успела присесть на диван, как он, приблизившись, оказался рядом. Несмотря на то, что он находился в нескольких футах от нее, ей приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо.

– В ваши намерения входит только самому воспользоваться результатами ваших трудов? – спросила она.

Уэст нахмурился, осмысливая ее слова, затем пришел к выводу, что, стоя напротив камина, забирает все тепло себе.

Когда он отошел в сторону, Рия почувствовала облегчение. Для нее было важно не столько то, что он заслонял собой тепло, сколько то, что свет, падавший со спины, затемнял его черты, делая их неразличимыми. Когда он сообщил ей, что она ужасно выглядит, он мог бы получить равноценный комплимент, если бы она захотела ему ответить.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Вы не присядете? Лучше, чем ходить туда-сюда.

– Лучше для кого? – уточнил он. – Признаться, для меня лучше.

Уэст огляделся и выбрал стул, обтянутый парчой цвета изумруда, далеко не самый удобный, но Уэст, несмотря на долгое путешествие и поздний час, не стремился к комфорту. Скоро он вернется в гостиницу в Гиллхоллоу, задерживаться здесь надолго он не хотел.

– Хотите перекусить? – спросила Рия. – Я могу предложить вам чаю или вина. Из спиртных напитков у меня, кроме вина, ничего нет.

– Спасибо, ничего. – Он слегка прищурился, окинув ее взглядом. – Надо сказать, апломба у вас с избытком. Ни тебе истерик, ни требований. Вы вообще очень сдержанны, как я вижу.