Глава 4

Стивен Беннингтон глянул поверх газеты на вошедшего в столовую отца и тут же пожалел об этом, увидев его мрачно поджатые губы. По мнению Стивена, завтрак заряжал человека настроением на целый день, поэтому следовало сделать его приятным. Незаметно вздохнув, он встряхнул газету, сложил ее вчетверо и положил на стол рядом с тарелкой.

— Бисквиты сегодня особенно хороши, — сказал он, пока отец брал себе еду, выставленную на сервировочном столике.

В ответ раздалось нечто среднее между фырканьем и ворчанием. Отец положил себе на тарелку омлет, подцепил вилкой три тонких ломтика горячего бекона, взял два бисквита и направился к столу. В столовую впорхнула горничная с кофейником. Она услужливо подвинула Беннингтону-старшему стул, налила в обе чашки свежего кофе и быстро удалилась, прикрыв за собой двойные двери.

Вильям Беннингтон сердито взмахнул полотняной салфеткой, расправил ее у себя на коленях и уставился на сына хмурыми глазами.

— Где ты был вчера ночью? — спросил он.

Беннингтон-старший умел так задавать вопросы, что они звучали как требования ответов.

Стивен давно привык к резким манерам отца. Они не только не обижали его, но даже ничуть не трогали. На гневный взгляд Вильяма он ответил легкой улыбкой.

— Я предупреждал тебя несколько дней назад, что вчерашний вечер у меня будет занят, — холодно сказал он.

Несмотря на то что отец и сын обладали совершенно разными характерами, никто, даже незнакомец, не усомнился бы в их родстве. Когда они вот так, как сейчас, буравили друг друга взглядами с противоположных концов стола, их физическое сходство было разительным. Резкие, угловатые черты Беннингтонов были отмечены печатью аристократизма и хищности. Крепкие челюсти лишь по бокам смягчались большими бакенбардами. Вильям носил безупречно холеную бороду и усы, Стивен — одни усы. У обоих мужчин были густые светлые волосы пепельного оттенка, но у Вильяма надо лбом уже намечались залысины и кое-где проглядывала седина. Встав рядом, отец и сын оказывались плечо к плечу — гибкие, статные красавцы с природной грацией, они неизменно притягивали к себе женские взгляды.

В вопросе одежды Вильям проявлял несколько больше консерватизма, чем его сын. Он отдавал предпочтение вещам строгого кроя и темных тонов, полагая, что они придают ему вес и достоинство. Стивен же, следуя современной моде, одевался пестро и чуть небрежно: клетчатые брюки, короткий спортивный пиджак и котелок. Чаще всего Вильяма можно было застать в его банковском кабинете, тогда как Стивен обычно проводил время, раскатывая в карете по Бродвею и соревнуясь в скорости с другими праздными джентльменами.

Возраст разделял отца и сына. В свои двадцать пять Стивен порой превращался в капризного мальчика, впадая в глубокое детство. Да и Вильяму в его пятьдесят не всегда легко давался груз ответственности. Он не без некоторого сожаления понимал, что в случае с его единственным отпрыском яблоко в самом деле недалеко упало от яблони.

Вильям сверкнул своими кобальтово-синими глазами.

— Я думал, у тебя хватит ума изменить свои планы. Кажется, ты плохо разобрался в обстоятельствах. События повернулись совсем не так, как нам того хотелось бы. Смерть Кэролайн все перечеркнула.

— И все-таки я не пойму, какое значение имело бы мое присутствие в банке.

Вильям яростно вонзил вилку в омлет.

— А пора бы уже понять! Господи, ты же был женихом Кэролайн! Как до тебя не доходит, что правление банка сочло твое отсутствие подозрительным? Все-таки это было первое собрание после ее смерти.

— Разве ты не сказал им, что я убит горем, потому и не смог прийти? — Стивен медленно прихлебывал свой кофе, разглядывая отца поверх золотого края чашки. — Ведь это было просто формальное траурное собрание, так? Повесили портрет Кэролайн или что-нибудь в этом духе? Не понимаю, чего они с ней так носятся! Какое вообще отношение она имела к банку? Ну да, ее прадед основал это проклятое заведение, но сама-то Кэролайн абсолютно ничего не смыслила в финансах! Все ее познания ограничивались платежными счетами. Она умерла, задолжав Стюарту тысячи долларов, и это только один кредитор, у которого она брала в долг после своего возвращения из Европы. Дай ей волю, она уже к весне была бы должна городским торговцам свыше полумиллиона долларов. Если члены правления желают отдать дань памяти ее расточительности — ради Бога! Мне не обязательно одобрять это своим присутствием.

— Вот как? — Вильям вскинул брови. — Это уже что-то новенькое! Значит, ты решил не церемониться?

Стивен в точности скопировал насмешливое лицо отца.

— Думаю, отвечать излишне, — сказал он.

— Ну тогда ты, как лисица, утешаешь себя тем, что виноград зелен, — Вильям взял бисквит, порезал его на кусочки и намазал шоколадным маслом, — ведь эти деньги должны были быть твоими.

— Нашими, — поправил Стивен, ставя чашку и многозначительно глядя на отца. Он оттолкнулся от стола и встал, сунув газету под мышку, затем подошел к отцу и легко тронул его за плечо. — Не надо так волноваться! Кэролайн Ван Дайк не единственная наследница в стране, да и в Нью-Йорке, уж коли на то пошло. Я найду ей замену.

— Чем раньше, тем лучше, Стивен. В банке поговаривают о переменах. Я не хотел бы в один прекрасный день остаться за бортом. Думаю, тебе тоже это не понравится. Деньги дадут нам власть, укрепят мое президентство, и тогда условия завещания Ван Дайка будут уже не так важны для нас. Не забывай об этом!

Стивен чуть улыбнулся:

— Учту, отец. Сегодня утром у меня свидание с одной молодой особой. Конная прогулка по Централ-парку.

— С той самой, чью постель ты грел вчера ночью?

— Ну нет, — он остановился в дверях, — вчера ночью было чистое удовольствие, сегодня утром — только бизнес. Ты сам учил меня, как важно не смешивать одно с другим.

Стивен ушел. Вильям озабоченно посмотрел ему вслед. «Надеюсь, сынок знает, что делает», — подумал он. Кажется, Стивен не отдавал себе отчета, как много узелков им придется распутать. Вильям достал свои карманные часы. Губы его сжались в плотную линию, на щеке заходили желваки. Меньше чем через полчаса ему предстояло вплотную заняться одним таким узелком. Вильям Беннингтон налег на завтрак так, как будто это была последняя трапеза смертника, и закончил как раз в тот момент, когда его посетитель вошел в прихожую.

Рейли, бессменный дворецкий в доме на протяжении вот уже лет двадцати, с официальной торжественностью распахнул двери столовой. Вильям поднял глаза от тарелки.

— В чем дело, Рейли? — спросил он, как будто ни о чем не догадывался.

— Вас желает видеть доктор Морган, — ровным голосом доложил Рейли.

Не будь Вильям так встревожен предстоящим разговором, он заметил бы тень высокомерия в темных глазах лакея и в его вызывающе вздернутом подбородке.

— Хорошо, проводи его в библиотеку, я сейчас подойду.

Кристиан Маршалл услышал, как поворачивается ручка, и уставился на дверь своими холодными сине-зелеными глазами. В спальню вошел Скотт. В глазах Кристиана мелькнуло разочарование.

— А, это ты!

— А ты ждал кого-то другого? — спросил Скотт. Он бросил на пол чемоданчик, запер дверь на ключ и повернулся к Кристиану, пряча улыбку. — Может быть, мисс Холланд?

— Не угадал, — буркнул Кристиан, — она превратила мою жизнь в сплошной ад. С чего вдруг я захочу ее видеть?

— Ну, не знаю.

Скотт огляделся. Миссис Брендивайн предупредила его, что спальня несколько изменилась, но такого он просто не ожидал! Неужели Кристиан согласился со всеми этими переменами? Скотт весело присвистнул.

— Тебе смешно, да? — прорычал Кристиан и, садясь в кровати, швырнул экземпляр «Нью-Йорк леджер» на ночной столик. Журнал заскользил по полированной столешнице и задержался на самом краю. — Если бы меня не держали под арестом в собственной спальне, я бы, пожалуй, нашел что-то приятное в этой обстановке.

— Я же был у тебя всего два дня назад, — удивленно сказал Скотт. — Теперь здесь все не так. И когда только она успела все переделать?

Шторы, полог над кроватью и стеганое одеяло сменились другими: тяжелый бархат защитно-зеленого цвета уступил место легким тканям кремовых тонов. Теперь стены казались светлее, а камин притягивал взгляд выставленной на нем коллекцией курительных трубок и изящных табакерок. На большом плетеном ковре перед камином стояли диван и старинное кресло-качалка, образуя на удивление уютный уголок для отдыха. Мебель из темного ореха уже не являлась частью общей мрачной обстановки, а удачно контрастировала с остальными предметами.

— Кто?

— Мисс Холланд, конечно. Как это ей удалось?

Кристиан обхватил колени руками.

— Дженни не имеет никакого отношения ко всей этой обстановке, если не считать того, что она сорвала с окна старые, вполне еще пригодные занавеси, испортила мою стену и натерла мне пол своей задницей. Миссис Брендивайн внесла свои предложения, и я с ними согласился. Здесь побывала целая армия работников. Они мыли, терли, вешали и так далее. Дженни среди них не было. И слава Богу! — добавил он, надеясь, что это прозвучало искренне. — Даже генералы союзной армии не все были такими властными, как она.

— Вот почему на покорение Юга нам потребовалось несколько лет, — сухо заметил Скотт.

Кристиан скривил рот в улыбке и насмешливо фыркнул. Скотт подошел к камину и принялся рассматривать трубки и табакерки.

— Не знал, что ты куришь трубку.

— Я не курю. Это вещи Брэйдена.

Это удивило Скотта. Кажется, раньше Кристиан не выставлял напоказ семейные реликвии. Скотт побывал во всех уголках дома Маршаллов, но никогда не видел этой коллекции.

— Он был старшим?

Осторожно взяв с каминной полки пенковую трубку, Скотт подержал ее в руках, любуясь тонкой работой. По следам зубов на конце трубки Скотт догадался, что она была любимой.

— Да, старшим. — «И умер первым», — чуть не добавил Кристиан. Он пытался прогнать горькие мысли. — Миссис Брендивайн нашла их на чердаке. Я и не знал, что они там. Наверное, мама убрала, их подальше после того, как Брэйдена убили.

Скотт положил трубку на место.

— Булл-Ран?

Кристиан кивнул.

— Первое сражение.

Отвернувшись от камина, Скотт пошел к кровати. Ему меньше всего хотелось бередить старые раны Кристиана. Поставив на стол свой докторский чемоданчик, он открыл его и вытащил стетоскоп.

— Как себя чувствуешь?

— Как последний дурак.

— Вообще-то я не о том, — усмехнулся Скотт, — ну ладно, ответ принимается. — Он заставил Кристиана наклониться вперед, прослушал его дыхание, проверил сердце и пульс. — Итак, ты не пьешь… сколько же дней? Четыре?

— Пять, и ты это знаешь.

— Решил проворить, считаешь ли ты.

— Считаю, но не потому, что хочу выпить, — огрызнулся Кристиан, — а потому, что хочу выйти из этой комнаты.

— Терпение, друг мой, терпение.

— К черту терпение! — Он сбросил руку Скотта со своего запястья. — Пульс у меня в порядке, сердце и легкие тоже! А вот мышцы слабеют от бездействия и мозг превращается в кашу. Мне не нужно спиртное, мне нужно вырваться отсюда!

— Позволь узнать, что ты будешь делать, когда вырвешься отсюда? — любезным тоном осведомился Скотт.

Мгновение Кристиан пребывал в замешательстве:

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал. — Скотт убрал стетоскоп и закрыл чемоданчик. Подойдя к креслу-качалке, он повернул его к Кристиану и сел. — Чем ты собираешься заниматься?

— У меня есть дела в «Кроникл».

— Но ты же сам столько раз говорил, что терпеть не можешь ходить в издательство.

— И что? Есть обязанности, от которых я не могу совсем отказаться. Не хоронить же мне газету.

— А я думал, как раз хочешь. Разве не это ты сказал мне совсем недавно?

Кристиан раздраженно провел по волосам своими длинными пальцами.

— Я сказал, что не хочу быть издателем. И еще я сказал, что стараюсь иметь с «Кроникл» как можно меньше дел. Но хоронить газету? Этого я никогда не говорил! Она нужна слишком многим — кому-то, чтобы зарабатывать себе на жизнь, а кому-то, чтобы заворачивать рыбу.

Скотт усмехнулся:

— Сьюзен говорит, что для рыбы лучше подходит «Геральд». Особенно страницы частных объявлений.

— Слушай, Скотт, у меня никогда не было намерения покончить с газетой. Просто я не стремлюсь соперничать с Грили из «Трибьюн», Беннет из «Геральд» или даже Рэймондом из «Таймс». «Кроникл» несла на себе печать моего отца и моих братьев и несет ее до сих пор. Об этом постоянно заботятся те люди, которые руководят ею. Я бы так не смог. Что касается публикаций, то я редко бываю согласен с точкой зрения «Кроникл». Так было всегда. Сотрудники дважды в неделю терпят мое присутствие в издательстве, но тут уж ничего не поделаешь — у меня тоже есть определенные дела. Я подписываю бумаги, которые кладут передо мной, отвечаю на вопросы, сам что-то спрашиваю и в целом поощряю их труд. Именно им, а не мне газета обязана своим престижем. Я всего лишь единственный уцелевший на войне сын учредителя, — он втянул ртом воздух и медленно выдохнул, успокаиваясь. — Ну а теперь, когда с этим все ясно, может, выпустишь меня отсюда? Мне надо работать.

Скотт не знал, как быть. Несмотря на заверения друга о необходимости появиться в издательстве, он никак не мог отделаться от навязчивой картинки — Кристиан лежит вдрызг пьяный под ближайшим столом. Из тона Кристиана явствовало, что его отношение к газете сводится исключительно к чувству долга перед памятью тех, кому она действительно была небезразлична. Он умолчал — возможно, намеренно — о собственном вкладе в это издание, но именно благодаря влиянию Кристиана Маршалла и его незаурядной личности «Кроникл» стала заметна в определенных светских кругах. Он заставил публику заговорить о газете, сделал ей лицо и не торопился разубеждать тех, кто считал мнение «Кроникл» его личным мнением.

Кристиан забронировал на сезон кресло в партере театра Уоллака и ложу в Академии музыки, частенько посещал места сборищ светской элиты, бега в Гарлеме и нью-йоркский яхтенный клуб. Повсюду он рекламировал «Кроникл», умалчивая о собственных взглядах и притворно интересуясь светской жизнью. Эта суета требовала постоянного напряжения, и Скотт очень опасался, что если Кристиан не похоронит газету, то газета в первую очередь похоронит его.

— Посмотрим, — наконец сказал он, — почему бы нам не подождать до конца праздников? Послезавтра уже Рождество. Пусть твоя газета отдохнет до Нового года.

Кристиан вскинул руки.

— Кто, черт возьми, назначил тебя моим опекуном? Тебе не кажется, что это просто смешно? — Вскочив с кровати, он беспокойно заходил по комнате. — Мне надо привлечь тебя к суду, вот что!

— Ты постесняешься это сделать, — невозмутимо парировал Скотт.

Кристиан искоса глянул на друга.

— Вот именно. Надо мной будет смеяться вся авеню, если не весь город. — Он помолчал. — У меня есть светские обязанности, Скотт. Внизу, наверное, десятка два приглашений ждут моего ответа.

— Приглашений было двадцать восемь, — сказал Скотт, — и на все уже ответили. Ты послал свои сожаления.

— Да как ты посмел!

— А вот как. У мисс Холланд прекрасный почерк. Она позаботилась обо всей твоей корреспонденции. Ты много потеряешь, если не оставишь ее на должности секретарши.

— Просто неслыханно! Ты окончательно прибрал к рукам мою жизнь, причем с помощью моей же прислуги! Боже, избавь меня от гуманистов!

Скотт остался безучастным к этой вспышке бессильной злости и продолжил как ни в чем не бывало:

— Мы со Сьюзен хотели бы на Рождество пообедать с тобой.

— Что? — язвительно спросил Кристиан, поднимая брови. — А себе самому ты разве не послал мои сожаления?

— Приглашения мы не присылали. Мне кажется, в нем нет необходимости, ведь обедать мы будем здесь.

Кристиан тряхнул головой.

— Нет, — твердо заявил он, — категорически нет. Я запрещаю! Я не буду принимать вас со Сьюзен здесь, в спальне. Моя столовая внизу. Мы будем обедать там.

— Отлично, — добродушно отозвался Скотт, — значит, увидимся на Рождество. Скажем, в семь, идет? Полагаю, моя дочь тоже приглашена?

— Почему у меня такое чувство, как будто меня обошли на всех поворотах?

Скотт засмеялся:

— Потому что так и есть, дружище.

Кристиан перестал ходить по комнате, присел на край кровати и, нагнувшись вперед, крепко сцепил руки. Ночная рубашка провисла у него между колен.

— Не знаю, как убедить тебя в том, что я не собираюсь напиваться до бесчувствия, если ты выпустишь меня из этой комнаты. Ты же не можешь держать меня здесь вечно, Скотт! Мне кажется, до сих пор я выказывал похвальное терпение в отношении твоих варварских методов. Но всему есть предел. Если ты разрешаешь мне сойти в столовую на Рождество, значит, можешь дать мне ключ прямо сейчас, черт возьми!

— Обещай мне, что близко не подойдешь к издательству. Забудь про газету и про светские обязанности. Займись каким-нибудь приятным делом.

Кристиан сузившимися глазами уставился на нос друга, прикидывая, как он будет смотреться, если его чуть-чуть свернуть набок.

— Не искушай меня! — предупредил он.

Скотт, почти явственно ощутив силу кулака Кристиана, потер переносицу указательным пальцем и смущенно улыбнулся:

— Как насчет рисования? Ты мог бы открыть свою студию и…

— Послушай, еще слово, и ты вылетишь отсюда! И даже дверь мне для этого не понадобится. Вполне сойдет и окошко.

— Понял.

— Надеюсь.

— Так что насчет газеты?

Кристиан вяло выругался.

— Ладно, — раздраженно сказал он, — я сделаю вид, что газеты не существует. Справлялась же она без меня все это время, значит, продержится и еще немного.

Скотт кивнул, вытащил из своего жилетного кармана ключ от спальни и бросил его Кристиану.

— Если хочешь, можешь его проверить.

— Обязательно проверю. Однажды меня уже надули.

— Знаю, мисс Холланд мне рассказала.

Кристиан подошел к двери, вставил ключ в замочную скважину и только тогда отозвался:

— И ты, конечно, похвалил ее?

— Разумеется.

Дверь открылась. Кристиан выглянул в коридор. Какое приятное ощущение — почти на свободе! Через мгновение он убрал голову обратно в спальню и увидел, что Скотт подошел к столу и взял свой чемоданчик.

— Ты уходишь?