Мишель не знала, как поступить, — отвесить ему пощечину или расхохотаться. Вместо этого она мысленно досчитала до десяти.

— Я же говорила, что отказалась от этой затеи. И не только потому, что не смогла обратить на себя твое внимание. Я просто не знала, хочу ли я этого.

— Могу напомнить о парочке горячих поцелуев.

— Я тоже помню о них, но тогда я не знала, чего хочу. Тогда мысль о том, что ты окажешься в моей постели, вызывала меня отвращение. Со временем я поняла, что в этом есть своя польза, но, похоже, ты не интересовался мною.

Этан не мог припомнить, когда это он не проявлял интереса к Мишель. Очевидно, ему удавалось успешно скрывать свои мысли.

— Значит, ты отказалась от попыток соблазнить меня, потому что считала себя неспособной на такое дело, не была уверена, хочешь ли ты этого сама, и даже не знала, помогу ли я тебе бежать.

— Последнего я никогда не говорила.

— Зато я уже говорил, и это правда. Я не стану помогать тебе сбежать отсюда.

Это было бы слишком опасно. Убежать сама Мишель не могла, а Этан был еще не готов сопровождать ее. Но объяснить всего этого он не мог.

— Сейчас я уже поняла. — Прикосновение пальцев Этана к ее волосам и голове было таким нежным, успокаивающим. Еще минуту назад Мишель считала, что не стоит отчаиваться, но теперь Этан напомнил ей — он ничем не отличается от других мужчин из банды Хьюстона. Казалось, он всеми силами пытается объяснить ей, что героя из него не выйдет. — Полагаю, я придала слишком большое значение тем статьям, что ты показал мне.

— Статьям? Ты имеешь в виду статьи об ограблении в денверских газетах?

Мишель кивнула, коснувшись нижней губой его большого пальца, и Этан провел им по ее губам. Мишель дотронулась до пальца кончиком языка и услышала еле слышный вздох Этана.

— Мишель!

— Что?

— Если ты хочешь, чтобы я отнесся к тебе как к женщине прямо сейчас, ты идешь верным путем.

— В самом деле?

В ответ Этан взял ее руку и приложил к своим чреслам. Мишель ощутила его жар и упругость даже сквозь ткань.

— О Господи… — еле слышно пробормотала она. — Это больно?

Ее вопрос вызвал у Этана нечто среднее между смехом и стоном. Этан прижался к ней всем телом и губами, просунув руки под ночную рубашку. Мишель на ощупь пыталась справиться с его одеждой.

— Ты вправду хочешь? — спросил он, приложив жаждущие губы к ее уху.

— Да… я хочу тебя.

На этот раз они не стали медлить. Мишель была готова, и Этан сразу вошел в нее. Упершись ступнями в постель, она приподнималась навстречу ему, крепко сжимая пальцами его руки. Их губы искали друг друга, языки двигались так же энергично и порывисто, как тела. Руки Этана ласкали ее тело, он жалел только, что не может ласкать ее всю сразу — волосы, грудь, губы. Чувствительные ямочки локтей, Ее кожа источала пряный аромат. Этан вдыхал смешанные запахи — свой собственный и запах Мишель, проникая в глубь нее, заполняя ее, становясь с ней единым целым. Мишель обнимала его, покачивалась вместе с ним и принимала от него ласки, каких еще никогда не принимала ни от одного мужчины. Она плотно прижималась к нему, испуская гортанные тихие возгласы, лепеча в порыве наслаждения и страсти. Она чувствовала под ладонями его гладкую мускулистую спину, покрывала поцелуями его плечи и шею, запускала пальцы в его волосы, терлась икрами о его ноги. Она извивалась под ним, приподнималась, падала, изгибалась дугой в безудержном желании. Этан погружал пальцы в густой поток ее волос, шептал ее имя, опаляя лицо Мишель жарким дыханием. Она чувствовала вкус имени на его губах, его хрипловатый тихий голос был наполнен удивлением и восторгом.

Мишель содрогнулась и выгнулась в экстазе. Ее тело напряглось от полноты блаженства. Она ощутила, как ритм движений Этана изменился, удары стали более частыми и яростными, и, наконец, с последним, самым сильным из них, напряжение каждой частицы его тела перетекло в нее.

Они хрипло дышали, их тела увлажнились от пота. Этан повернулся, положив Мишель на бок и прижав к себе. Он просунул руку под ворот ее рубашки и ощутил ровное биение сердца. Этан взял руку Мишель и приложил ее к своей груди. Их сердца бились в унисон.

— С тобой все в порядке? — немного погодя, спросил он. — Тебе не больно?

— Не больно.

— Я был слишком грубым.

— Нет, в самый раз. — Мишель коснулась его плеча. — Пожалуй, я вела себя еще грубее. — Она нащупала небольшой шрам на его коже. — Неужели это я укусила тебя?

— Старая рана, — покачал головой Этан, поднося к губам ее пальцы и целуя каждый по очереди. — Но ты и в самом деле укусила меня. — Этану не понадобилось зажигать свет, чтобы понять, как смущена Мишель этим признанием. Ее горячая щека коснулась груди Этана. — Но я совсем не против. Я никогда еще не был с женщиной, которая бы так всецело наслаждалась любовью.

Этан сказал правду. Мишель оказалась самой чувственной женщиной, какую он когда-либо встречал. Ей нравилось осязать вещи. Этан видел, как она разглаживала складки платьев, вешая их в шкаф. Закрывая блокнот, она проводила пальцами по его краям. Этан был уверен, что Мишель знает, каковы на ощупь все вещи, окружающие ее, осязание вошло у нее в привычку. Ей нравилось ощущать прохладу и тепло. Она могла бы часами сидеть у окна, наблюдая, как падает снег, если бы ее никто не тревожил.

Этан видел, как она работает на кухне, вынимая из духовки горячие пироги и поднося их к самому лицу, вдыхая пар и аромат. Однажды в воскресенье утром он видел, как Мишель сидела за столом с кружкой горячего шоколада в руках. Попивая шоколад крохотными глотками, нюхая его и согревая руки, она так засиделась за столом, что шоколад почти совсем остыл. Этан еще подумал тогда, что никто из людей не способен постичь маленькие радости Мишель.

— Разве плохо так радоваться? — переспросила она. — Мама считает иначе.

— Значит, твоя мать — мудрая женщина.

— Странно… — еле слышно произнесла Мишель, обращаясь скорее к себе, чем к Этану. — Кое-кто считает мою мать шлюхой.

Этан решил, что на такое признание необходимо ответить.

— Я часто встречался со шлюхами, — наконец произнес он. — И если они радовались любви, то еще больше радовались моим деньгам.

— Нет, моя мать никогда не говорила о деньгах, ее влекла только любовь. И от любви она теряла голову. — В голосе Мишель прозвучала горькая нотка. — Нет, со мной такого не случится. Этого я не допущу.

Этану показалось, что Мишель пытается убедить саму себя. Это значило, что в глубине души она опасалась и предчувствовала нечто подобное. Мэри-Мишель Деннехи боялась повторить путь своей матери. Этан пригладил ее волосы, которые вновь приподнялись от его дыхания.

— Да, этого ты не допустишь, — тихо повторил он.

— Я люблю маму.

— Угу.

— Но не могу одобрить то, что она сделала для него.

— Для него?

— Для моего отца.

Этан промолчал, опустив руку ей на плечо. Он ласкал его нежно, успокаивающе. Через несколько минут Мишель заснула. Следом за ней заснул Этан.

Он дразнил ее и тут же обжигал губы поцелуями. Она игриво отталкивала его и немедленно притягивала к себе. Их тела двигались в едином ритме. Он достиг вершины наслаждения первым, а вскоре и она задрожала от блаженства в его объятиях.

Они снова заснули.

Они проснулись, когда уже начало рассветать. Сквозь клетчатые шторы на пол комнаты ложились полосы света. Печка остыла. Они снова занимались любовью.

Сонно моргая, Мишель огляделась.

— Как же это…

— Не знаю.

— Но ощущение…

— Прекрасное. И ты…

— Хочешь?

— Да.

— Да, — повторила она.

Она прервала губами его стон. Он прижался к ее бедрам. Они не переставали говорить полуфразами, подхватывая незаконченные мысли друг друга, не задумываясь ни на минуту. Казалось, Этан точно знал, к какому местечку ее тела надо прикоснуться, чтобы вызвать прилив ощущений. Мишель безошибочно угадывала, как ласкать его, усиливая желание.

Неужели она и вправду настолько нежна, удивлялся он. Неужели он действительно так тверд, думала она. Ее томил избыток желания. Он жаждал и заполнял ее собой. Они разметались на постели, собирая в клубок простыни. Никто из них даже не заметил, что одеяло упало на пол. Им было жарко в холодной комнате. Они смеялись и болтали.

Проснувшись во второй раз, они обнаружили, что солнце лишь начинает взбираться к зениту. Ничего не объясняя, Этан спрыгнул с постели, натянул джинсы и вышел из комнаты. Его возвращение возвестил грохот ванны, которую Этан тащил по коридору. Кто-то из соседней комнаты потребовал прекратить шум. Мишель усмехнулась, когда Этан возник на пороге.

Она приложила палец к губам, слегка припухшим от поцелуев.

— Воскресное утро, — напомнила она. Этан улыбнулся и отправился за ведрами с водой и чайником.

Когда он ушел, Мишель завернулась в одеяло и уселась в кресло у окна, отдернув шторы. На окнах за ночь распустились причудливые ледяные узоры. Мишель подышала на них, наблюдая, как они тают от теплого дыхания. Расчистив одну створку окна, она вытерла запотевшее стекло ладонью и выглянула на улицу. Солнце уже сияло во всю силу, но оказалось, что ночью снова шел снег. На столбах ограды появились пухлые белые снеговые шапки. Снег ровным, нетронутым слоем лежал на крышах домов и веранд, заполнял кривую улицу, и теперь она выглядела гладкой, как расстеленная парусина. Висящие над окном сосульки отбрасывали крошечные радуги на подоконник.

— Ванна ждет, — объявил Этан. Мишель не шевельнулась. Этан подошел к окну и наклонился. Мишель снова заснула, сидя в кресле. — Мишель! — тихо позвал он. — Вот соня!

— Что? — дремотно отозвалась Мишель.

Этан поцеловал ее в краешек рта — легкий, мимолетный поцелуй, еле ощутимое прикосновение к губам. Выпрямившись, Этан улыбнулся.

— Ванна ждет, — снова повторил он. — Или мне помыться первым? — Этан рассмеялся, увидев, как поспешно вскочила Мишель, предъявляя свои права на свежую и горячую воду. — Похоже, не стоит. — Этан упал на постель, наблюдая, как Мишель пробует воду. — Горячо?

— Нет, чудесно.

— Может, воды слишком много?

— Нет.

Этан улыбнулся:

— Я имел в виду, для меня там слишком много воды, Тебя совсем не будет видно.

Мишель плеснула в него водой, но брызги попали на пол.

— Пока я моюсь, — заметил Этан, — ты могла бы позаботиться о завтраке.

— Ты хочешь сказать — позавтракать?

— Я хочу сказать — принести завтрак сюда. Скажем, яйца — не меньше двух. Оладьи, если Лотти успела испечь их. Но если их пекла Китти, лучше не надо. Сойдут и пирожки — те, что ты стряпала вчера. И кофейник горячего кофе. Да, и не забудь про бекон.

— Вряд ли я дотащу все это.

— Тебе надо бы придумать другое оправдание. Я же видел, как ты тащила три кувшина пива и поднос со стаканами.

Мишель тяжело вздохнула.

— Ладно уж, — с притворной неохотой согласилась она. — Но только потому, что ты пустил меня помыться первой.

— Я запомню это.

— И очень мудро сделаешь, — подхватила Мишель. Этан взбил обе подушки и подложил их под спину, чтобы сесть повыше к спинке кровати.

— Знаешь, ты так ничего и не объяснила мне, — с небрежным интересом заметил он. — Ты говорила, что отказалась от попыток водить меня за нос, но так и не призналась, что вызвало события прошлой ночи.

— В самом деле? — Мишель нахмурилась, стараясь припомнить, что говорила Этану. Она рассеянно водила мылом по руке. — Мне казалось, я упоминала о денверских газетах.

— Да, упоминала. Но мне это ничего не объяснило.

— Но ведь именно ты дал их мне!

— Ну и что? Я сам тоже читал эти газеты. В них не было ничего нового — ни для меня, ни для тебя.

Мишель склонила голову набок.

— Нет, было.

— Только в одном я чертовски уверен — в том, что не понимаю тебя.

— Признаюсь, и я сначала смутилась. — Мишель понизила голос, хотя вряд ли кто-то мог подслушивать ее под дверью комнаты. — Мне казалось, ты принес мне газеты тем самым давая понять, что скоро я смогу бежать.

— Это ты говорила вчера ночью. И добавила, что я предал тебя.

— Тем, что остановил. Да, такое предательство оскорбило меня. Мне казалось, ты ясно намекаешь на побег, как только я буду готова. Вместо этого я обнаружила у дверей салуна Хэппи, ждущего первой возможности схватить меня. Ты знал, что он стоит там. Конечно, я сочла, что ты меня предал.

Этан по-прежнему ничего не понимал. Он потер горбинку носа большим и указательным пальцами и задумался.

— Затем я поняла, что ты вовсе не подавал мне сигнал к бегству, что твоя весть была совсем иной. Ты просто хотел, чтобы я тебе поверила. И я поверила. Да, да, поверила! И подтверждением стала прошлая ночь. Я никогда не позволила бы тебе прикоснуться ко мне, если бы ты не показал мне денверские газеты.

— Снова газеты! — Этан вздохнул. — Что ты там вычитала, о чем не знаю я?

Неглубокая складка появилась между бровями Мишель, пухлые губы серьезно сжались.

— Ничего. Только статьи про ограбление.

— И что же? — настаивал Этан. — Там должно было, быть что-то другое.

— Я поняла, что ты не убивал Дрю Бомона.

— Что? — Этан с запозданием понял, что почти вы крикнул это слово. Мишель погрузилась глубже в ванну, приподняла голову и в удивлении широко открыла глаза. — Что? — повторил Этан чуть мягче. — Почему ты так говоришь? Ты же видела это собственными глазами.

— Я помню, что видела, — ответила Мишель. — Но не верю своим глазам — из-за прочитанного.

— Во всех статьях упоминается только, что Дрю стал жертвой грабителей.

— Зная Дрю, я могу лишь догадываться, какое извращенное удовольствие он испытывает.

— О чем ты говоришь?

— Эти статьи писал Дрю.

Этан отрицательно покачал головой, ему не хотелось продолжать разговор и еще больше не хотелось думать.

— Он не мог этого сделать. Я убил его. Убил выстрелом в грудь и сбросил со склона горы.

— Точно так же, как потом вместе с Оби сделал вид, что убил меня.

— Да… да нет же! Совсем не так! С Дрю все было по-настоящему. Ты даже сама не понимаешь, о чем говоришь, Мишель. Дрю мертв.

— Договорились, — ответила Мишель. — Остальным я буду говорить так же. Я же видела, другие тоже не всегда доверяют тебе. Мое присутствие только осложнило твое положение. Вряд ли тебе пришлись по душе убийства этой банды. Вот почему ты не убил меня и не убил Дрю.

— Ты ошибаешься.

— Ни в коем случае!

— Почему ты, черт возьми, так уверена в этом? — Этан стремился выяснить, оказался ли он таким же уязвимым для всех остальных, или это заметила только Мишель. — Только не надо опять про статьи. Я читал их.

Несмотря на теплую воду, по спине Мишель прокрался холодок. Этан действительно ничего не знал. Совсем ничего. Он отдал ей газеты просто так, безо всякой задней мысли. Он не пытался завоевать ее доверие, не просил у нее помощи, вообще ничего не просил и не предлагал. Мишель схватила полотенце и стала подниматься из воды, поспешно прикрываясь им. Между ее бедер возникла незнакомая боль — несильная, просто нежелательная сейчас, когда Мишель узнала то, чего не знала прежде.

Этан уловил ее холодность и внезапно возникшую отчужденность. Теперь в поведении Мишель было что-то от солдата, встающего на битву. Мишель запахнула на груди кроваво-алый халат, добавленный к ее гардеробу Хьюстоном, и принялась вытирать волосы.

— Мишель, ответь мне, — попросил Этан. — Что ты прочитала?

Мишель подняла голову; полотенце упало ей на плечи.

— У каждого автора есть свой стиль, присущий только ему, — бесстрастно объяснила она, — Ты читал мои записи в дневнике, и я была бы удивлена, если бы ты не сумел узнать мой стиль позднее, даже если бы я подписала статью чужим именем. Стиль письма так же индивидуален, как почерк. Я проработала с Дрю два года. Я читала сотни статей, написанных им, и знаю его стиль почти так же, как собственный. Дрю Бомон написал эти статьи для «Кроникл», а денверские газеты перепечатали их, вероятно, как и много других газет страны. Наконец-то Дрю добился успеха — потому, что ты не убил его.

— Должно быть, ты ошиблась.

Мишель недоверчиво покачала головой.

— Можешь отрицать, сколько тебе угодно, но своего мнения я не изменю. Сначала мне казалось, ты только прикидывался, делал вид, что убиваешь его, надеясь, что он выживет, несмотря на какую-нибудь мелкую рану. Но тогда Дрю подписался бы своим именем — статьи заслуживают этого, и Дрю ни за что бы не упустил такую удачу. Когда я вышла из вагона, ты спустил платок на шею. Дрю видел твое лицо, но в статьях отсутствуют описания тебя в числе бандитов, такие, как описания внешности Хьюстона и остальных. Дрю стоял к тебе достаточно близко, чтобы самому попытаться набросать твой портрет. Но ничего подобного в статьях нет, и мне осталось только задать вопрос: почему? Единственная разумная причина — он знал, что я осталась с тобой и что, защищая тебя, он вместе с тем оберегает меня.

— Вижу, ты долго обдумывала статьи. — Этан сел на постель и начал раздеваться. Он заметил, что Мишель отвернулась, вытирая волосы и прикрывая лицо полотенцем. — И пришла к неверному выводу.

— Знаю, — приглушенно отозвалась Мишель.

— Что?

Мишель вскинула голову, раздраженно блеснув глазами. Этан стоял возле ванны, не замечая своей наготы. То, что он не выказал стыда, еще сильнее раздосадовало Мишель. Она бросила в Этана полотенцем.

— Я сказала, что знаю! — выпалила она.

Этан поймал полотенце и небрежно уронил на пол. Мишель вскочила со стула и повернулась к нему спиной. Этан неторопливо улегся в ванну.

— Если ты знаешь, что сделала неверный вывод, тогда зачем настаиваешь на том, что Дрю жив?

Мишель принялась заправлять постель. Увидев запачканную простыню, он сердито сорвала ее с кровати и направилась к шкафу за чистым бельем.

— Я ошиблась совсем в другом. Дрю действительно жив. Но с остальными выводами я поспешила.

— Какими же?

Мишель развернула простыню и взмахнув ею, накрыла матрас. Быстро и деловито она подвернула простыню со всех четырех углов и подоткнула под матрас.

— Я думала, тебе известно, что Дрю писал эти статьи. Непростительная ошибка с моей стороны. Из этого я заключила, что мое бегство будет безопасным. Теперь мы оба знаем, как жестоко я ошиблась. Тогда я была уверена, что ты пытаешься добиться моего доверия, объяснить единственным доступным способом, что я на тебя могу положиться. Думаешь, я легла бы в постель с тобой, если бы не верила, что ты не убивал Дрю?

— Говори потише!

— Не кричи на меня!

Этан с трудом взял себя в руки.

— Подай мне другой кусок мыла, пожалуйста. — Он показал Мишель обмылок, которым пользовалась она. — Этот уже ни на что не годится.

Мишель нашла мыло и бросила Этану. Тяжелый кусок выскользнул из его пальцев и ударился о грудь. Мишель поморщилась, зная, каким болезненным должен быть такой удар, и застыла, ожидая, что станет делать Этан. Она была почти уверена, что Этан выскочит из ванны и запихнет мыло ей в рот. Мишель было неприятно сознавать, что этот человек по-прежнему пугает ее.

Этан вгляделся в ее лицо, заметил промелькнувший на нем страх, и сдержался. Если бы он мог рассказать ей правду, общение с этой женщиной стало бы пусть не проще, но приятнее. Конечно, Этан вполне мог открыть правду, но тогда ему пришлось бы каждый день ждать, что Мишель чем-нибудь выдаст его. Он хотел доверять Мишель, и только черты собственного характера не позволяли ему это сделать, У Этана не было ни малейшего желания сейчас вспоминать о собственных просчетах, ему хватало сознания того, что эти просчеты более чем значительны.

— Перестань делать из меня героя, я обычный человек, — заявил Этан. — Только потому ты пришла к совершенно невозможным выводам и только потому прошлой ночью ты оказалась там, где и хотела быть, — в моей постели и в моей компании. Тебе до тошноты надоела девственность, тебя мучило любопытство, желание познать мужчину, и ты решила: «Почему бы и нет?» Почему бы не отдаться единственному человеку, который не награждает тебя щипками и шлепками, хотя и имеет такую возможность? Мишель, это еще не значит, что я джентльмен, это всего-навсего особенность характера. Такая же, как способность ночь за ночью проводить на полу возле твоей постели. Я грабитель, а не насильник. Никакой я не добрый, просто терпеливый. Ради тебя я мог бы потерпеть и подольше…

— Надменный ублюдок!

Этан не обратил внимания на этот возглас.

— …или удовлетворить свои желания с какой-нибудь другой женщиной — если бы у нас с тобой ничего не вышло. Все зависело только от тебя. Тебе пришлось отдаться, но согласно собственным представлениям о том, что считать правильным и приличным. Ты привязалась ко мне, следовательно, перестала клеймить как убийцу. Ты хотела спать со мной и потому перестала обвинять меня в жестокости.

Этан остановил на бледном лице Мишель суровый взгляд прищуренных глаз.

— А между тем я все равно убийца и могу быть жестоким. Лучше помнить об этом.

Мишель сжала простыню так, что суставы пальцев побелели.

— Я ничего не забуду, — уныло проговорила она. Внутри нее постепенно возникала пустота — глубокая, на полненная только болью.

— И потом, я откровеннее тебя, Мишель, — продолжал Этан, понизив голос до хриплого шепота. — Я представлял себе, какой ты была бы в постели, с тех пор как впервые увидел тебя. Я хотел того, что случилось прошлой ночью. И сейчас ни о чем не жалею. Будь ты смелее, ты тоже не стала бы жалеть. Ты пришла бы ко мне вновь, несмотря ни на что.

— Лучше уж я буду спать на полу.

Этан помедлил с ответом и пожал плечами:

— У тебя нет другого выхода. Больше я не уступлю тебе постель.

Через десять минут после того, как Мишель заправила постель и оделась, она вышла из комнаты, унося запачканные простыни. Этан смотрел ей вслед. Он улегся в ванне и положил голову на высокий борт. Почему-то Этан сразу понял, что Мишель так и не принесет ему завтрак.

— Что-то ты разошлась сегодня утром. Мишель обернулась к Хьюстону.

— Что вы имеете в виду? — фыркнула она.

Он рассмеялся, поднимая руки жестом раскаяния и невинности.

— Это всего лишь наблюдение, а не обвинение. Ты так бурно воюешь с тарелками! Успокойся. Не надо швырять их в меня.

Мишель поняла, что и впрямь отнеслась к замечанию Хьюстона как к обвинению. Хьюстон не мог знать, как она провела ночь и раннее утро в обществе Этана. С трудом улыбнувшись, Мишель надеялась, что ее улыбка выглядит искренней.

— Простите. Вы уже завтракали?

— Час назад. Я появился здесь еще до рассвета. Братья Грант решили закончить двухдневную попойку стрельбой на окраине города. Разве ты ничего не слышала?

Мишель покачала головой и снова уставилась на посуду.

— Кто-нибудь ранен?

— Джейк всадил пулю себе в ногу. Даже братья Грант не сумели бы так ранить его, будь они в состоянии метко стрелять. Беда в том, что никто не знает, что им взбрело в голову и почему они начали перестрелку. С такими делами мне приходится разбираться не реже раза в месяц.

— И что же вы с ними сделали?

— Обвинил в нарушении порядка в ночное время и отправил в тюрьму, предварительно избавив от оружия. К полудню они протрезвеют, но в тюрьме пробудут по крайней мере до вторника, а затем вернутся на рудники. Несколько дней отдыха пойдут им только на пользу.

Мишель вопросительно взглянула на Хьюстона:

— Вы могли бы стать хорошим шерифом…

— Я и есть хороший шериф.

— Нет, я имела в виду…

— Я понял, что ты имела в виду. Но одно другому не мешает.

— Как вы можете так говорить?

— Значит, вот о чем ты спорила с Этаном? — спросил Хьюстон, неожиданно меняя тему.

— И об этом тоже. — Мишель подлила горячей воды из кастрюли в раковину.

Хьюстон отодвинул стул от стола и оседлал его.

— А как насчет прошлой ночи?

— Все ясно, вы и об этом уже знаете, — с деланной беспечностью отозвалась Мишель. Она лихорадочно орудовала руками в раковине, чтобы их дрожь не так бросалась в глаза.

— Мне рассказал Хэппи. По его словам, ты направлялась к конюшне.

— Возможно, я действительно шла в том направлении, но вовсе не в конюшню. Мне было все равно куда идти, лишь бы подальше от Этана.

— И ты прихватила револьвер.

Мишель кивнула;

— Но патроны остались у него. Это была необходимая мера предосторожности. Прошлой ночью мне ничего не стоило пристрелить его.

— Тебе еще повезло, что Хэппи не пристрелил тебя, как ему приказывали.

— Вы хотите сказать, что вы ему приказали?

Хьюстон пожал плечами:

— Я не мог допустить, чтобы ты подвергала нас опасности.

— Итак, я буду пленницей здесь, в Мэдисоне, до конца жизни?

Хьюстон предпочел ограничиться неопределенным ответом:

— Посмотрим.

Мишель действительно испытала желание швырнуть тарелку ему в голову и, стремясь успокоиться, начала свирепо скрести посуду.

— Вижу, ты приколола брошку, — заметил Хьюстон, указывая на воротник блузки.

— Наверняка вы уже не в первый раз видите меня с таким украшением. Я же говорила, что эта брошь много значит для меня.

— Я заметил, что, кроме нее, ты не носишь никаких украшений. Ни серег, ни колец.

— Если бы эти украшения были у меня во время ограбления, я лишалась бы их.

— А сейчас скорее всего получила бы обратно. Так где же твое обручальное кольцо?

— Я перестала носить его несколько лет назад, Хьюстон, когда сочла свой брак оконченным. — Мишель решила, что постепенно становится опытной лгуньей. Она никогда не блистала сообразительностью, когда дело доходило до обмана. Но теперь она не только быстро нашлась с ответом, но и ответила на коварный вопрос довольно гладко. Она склонила голову ниже, пряча улыбку.

— А кольцо, подаренное при помолвке?

— Мы с Дрю еще не объявили о своей помолвке и решили повременить с кольцом.

— Но ведь ты путешествовала вместе с ним.

— Для этого мне не надо было кольца. Хьюстон пробежал пальцами по светлым волосам.

— Ты не женщина, а сплошная загадка, Мишель. — Несколько минут он молчал, разглядывая ее. Когда Мишель закончила работу, Хьюстон поднялся, отодвинув стул, и подхватил ее за локоть. — Пойдем прогуляемся?

Мишель смутилась. Ей отчаянно хотелось выйти на улицу, но она сомневалась, что Этан ее отпустит.

— Не знаю, Хьюстон… Этан не…

— Забудь про Этана. Он ни о чем не узнает. — И Хьюстон повлек ее прочь от раковины; беспечная мальчишеская улыбка озарила его лицо. — Я принесу пальто Ди, и тебе не понадобится заходить к себе в комнату.

Его добродушное настроение было заразительным, и Мишель становилось трудно помнить об опасности.

— Хорошо. Я и вправду хочу выйти.

— Замечательно!

На улице Хьюстон взял Мишель под руку.

— Здесь есть скользкие места, — объяснил он, заметив ее недоуменный взгляд. — Не хочу, чтобы ты упала.

Мишель не знала, как возразить, не поднимая шума, и потому промолчала. Она не знала, что Этан стоит у окна своей комнаты и видит их уходящими рука об руку.

— Свежий снег так хорош, не правда ли? — произнесла Мишель. — Все вокруг кажется таким чистым и мирным. Оглянувшись, можно увидеть свои следы, но едва взглянешь вперед, где снег еще ровный, кажется, что ты первопроходец. Каждая тропинка обещает новые открытия. По-моему, ничего не может быть лучше дней, когда встречаются снег и солнце!

Они пересекали улицу. Внезапно Хьюстон остановился и повернул Мишель к себе. Он вгляделся в ее запрокинутое лицо, темно-зеленые глаза, редкую гостью — улыбку, ямочки в уголках рта и кожу, гладкую и нежную, как персик.

— Какого черта он сбежал от тебя? — Выпалив это, Хьюстон поцеловал Мишель посреди широкой пустынной улицы, укрытой снежным одеялом и тишиной, и в этом поцелуе было что-то сродни благоговению.

Мишель поднесла ладонь ко рту и осторожно коснулась губ, глядя на Хьюстона широко открытыми глазами.

— Зачем же вы… я не… — Мишель с запозданием поняла, что ее рука трясется, и совсем не от холода. Быстро повернувшись, она бросилась по своим следам в салун.

Хьюстон удержал ее за локоть:

— Нет, постой. Больше это не повторится — по край ней мере здесь. Пожалуйста, не уходи. Мы просто погуляем, вот и все. Тебе же хотелось погулять?

— Да, только погулять.

— Хорошо, обещаю, это будет всего лишь прогулка. Мишель смутилась, думая, что она могла бы вернуться в салун под предлогом обиды и стеснения. Но вместо этого она снова позволила Хьюстону взять себя под руку и повести прочь.

Они шли той же дорогой, что и днем раньше. Ни одна из лавок еще не открылась. Кое-кто из жителей города спешил к церкви. Мишель хотела бы присоединиться к ним, но не осмеливалась попросить, а Хьюстон ничего ей не предлагал. Он задавал беспечные вопросы и, казалось, почти не придавал значения ответам Мишель, но Мишель сочла, что это впечатление обманчиво. Несмотря на поцелуй, несмотря на всю мягкость и мальчишеское добродушие, в Хьюстоне было что-то от великого инквизитора, выбравшего хитрый способ заманить Мишель в ловушку. Возможно, он хотел ее, но ни в коем случае не доверял ей. По крайней мере в этом он не отличался от Этана.

Мишель не без успеха применяла оружие противника, правда, не представляла, откровенно ли отвечает Хьюстон на ее вопросы. Во всяком случае, он не уклонялся от ответов и, казалось, отчасти был даже польщен ее любопытством. Иногда Мишель удавалось удачно сыграть на человеческом самолюбии.

Она выяснила, что Хьюстон родом из Виргинии и что там у него остались дальние родственники. В семье Хьюстон был единственным ребенком, обоих его родителей уже не было в живых. Несмотря на то, что он не сообщил причину их смерти, Мишель сделала вывод, что они скончались скоропостижно. Отцу Хьюстона принадлежал крупный банк в Ричмонде, мать устраивала приемы для самых влиятельных жителей города. Оба они были уважаемыми и непомерно гордыми людьми.

— Видишь, — заметил Хьюстон, открывая перед ней дверь салуна, — у нас много общего.

Мишель встряхнула юбками, сбрасывая прилипший к подолу снег.

— Это меня не удивляет. Я всегда считала, что почти ничем не отличаюсь от большинства людей. Мы просто идем каждый своим путем.