Несан внезапно сообразил, что пришел его черед действовать. Он выскользнул из-за бочек и бесшумно двинулся к женщине.
      Желудок скрутило в узел, а чтобы что-то разглядеть, Несану пришлось стереть застилавший глаза пот. Он пытался дышать ровно, но у его сердца определенно имелись свои взгляды на жизнь. Он должен это сделать. Но, добрые духи, как же ему страшно!
      - Директор Линскотт? - Снова обратилась она к Морли.
      Несан схватил её за локти и вывернул руки ей за спину. Женщина ахнула. Юноша удивился, насколько просто оказалось удерживать её руки вывороченными за спиной, несмотря на её отчаянное сопротивление. Она была растеряна и удивлена. Как только Морли увидел, что Несан схватил её, то мгновенно выскочил из тьмы.
      Прежде чем женщина успела закричать, Морли со всей силы двинул её кулаком в живот. Могучий удар едва не сбил с ног и женщину, и державшего её Несана.
      Клодина Уинтроп сложилась пополам и её вырвало. Несан выпустил ей руки. Она прижала их к животу и опустилась на колени, её жестоко выворачивало. Морли с Несаном отошли чуть в сторонку, чтобы рвотные массы, заливающие её платье и площадку, не попали на них. Но они вовсе не собирались уходить дальше, чем на длину руки.
      Когда спазмы вроде бы прекратились, женщина выпрямилась и попыталась подняться на ноги, ловя воздух ртом. Морли резко поднял её и развернул. Могучими руками он снова вывернул ей локти.
      Несан знал, что теперь его очередь проявить себя. Вот он, его шанс защитить министра. Шанс сделать так, чтобы Далтон Кэмпбелл гордился им.
      Несан двинул её в живот так сильно, насколько осмелился.
      Никогда прежде он не бил никого, кроме своих друзей, да то шутя. Но никогда вот так, сознательно и желая причинить боль. Ее живот оказался маленьким и мягким. Юноша видел, какую сильную боль причинил ей его кулак.
      И от этого ему стало тошно. И в тоже время это почему-то возбуждало. Так жестоко поступали его хакенские предки. Вот что было в них самое ужасное. И в нем самом. Глаза женщины расширились от ужаса, она судорожно пыталась вдохнуть, но безуспешно. Она отчаянно старалась продышаться, не сводя взгляда со своего мучителя, как овца с мясника. Как когда-то её андерские предки смотрели на предков Несана.
      - У нас для тебя сообщение, - сказал Несан.
      Прежде они с Морли договорились, что говорить будет Несан. Морли не очень хорошо запомнил, что им следует сказать Клодине Уинтроп. Несан же всегда отличался хорошей памятью.
      Женщина наконец продышалась. И тогда Несан нанес ей ещё три удара подряд. Быстрых. Сильных. Жестоких.
      - Ты слышишь? - Прорычал он.
      - Ах, ты, жалкий хакенский ублюдок...
      И тут Несан врезал ей со всей силы. Аж кулак заболел. А Морли подался на шаг назад. Женщина обвисла у Морли в руках, давясь сухими спазмами. Несану хотелось ударить её по лицу - заткнуть ей кулаком рот - но Далтон Кэмпбелл четко приказал, чтобы никаких следов.
      - На твоем месте я бы не стал снова его обзывать, - порекомендовал Морли, ухватив её за волосы и грубо поставив на ноги.
      Он так отогнул ей голову назад, что груди полностью вывалились из декольте. Несан застыл. Он не знал, следует ли ему поправить ей платье. С отвисшей челюстью он глазел на нее. Морли тоже глянул через её плечо и ухмыльнулся Несану.
      Женщина опустила взгляд и увидела, что её груди выставлены на всеобщее обозрение. Затем подняла голову и покорно закрыла глаза.
      - Пожалуйста, - проговорила она, тяжело дыша, - не бейте меня больше!
      - А ты готова слушать?
      - Да, господин, - кивнула она.
      Это обращение изумило Несана больше, чем вид её обнаженных грудей. Никто и никогда за всю его жизнь не называл его господином. Эти два произнесенных женщиной простых слова прозвучали так странно для его слуха, что он некоторое время молча смотрел на нее. На какое-то мгновение он подумал, уж не издевается ли она над ним. Но когда она поглядела ему в глаза, юноша понял, что нет.
      Музыка наполняла его такими ощущениями, каких он не испытывал никогда. Никогда прежде он не был важной персоной и никогда его не называли "господин". Еще сегодня утром его обзывали "Несуном". А теперь андерка называет его господином. И все это благодаря Далтону Кэмпбеллу.
      Несан снова ударил её в живот. Просто потому, что ему так захотелось.
      - Пожалуйста, господин! - закричала она. - Пожалуйста, не надо больше! Скажите мне, что вам нужно. И я это сделаю. Если вы хотите меня, я покорюсь. Только не бейте меня больше! Пожалуйста, господин!
      Хотя Несану о сих пор было тошно от того, что он делает, он одновременно чувствовал себя гораздо более значительным человеком, чем прежде. Андерка стоит перед ним вот так, с обнаженными грудями, и называет его господином!
      - А теперь слушай меня, ты, мерзкая сучка!
      Он изумился своим словам не меньше, чем она. Несан вовсе не готовил их заранее. Они вырвались как-то сами собой. Впрочем, ему понравилось, как они прозвучали.
      - Да, господин, - всхлипнула она. - Я слушаю. Все, что хотите.
      Она выглядела такой жалкой и беспомощной. Если бы не далее чем час назад андерка, будь то даже вот эта самая Клодина Уинтроп, приказала ему опуститься на колени и вылизать языком её туфельки, он бы подчинился, трясясь от страха. Он и представления не имел, насколько порученное им с Морли дело окажется легким. Пара-тройка ударов, и она уже умоляет позволить ей сделать то, что прикажут. Он и не догадывался, как просто стать значительной персоной, как просто заставить людей делать то, что он прикажет.
      Несан припомнил, что же Далтон Кэмпбелл велел ей сказать.
      - Ты ведь вертелась перед министром, верно? Предлагала ему себя, так?
      Его слова вовсе не звучали вопросом.
      - Да, господин.
      - Если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы сказать кому-то, будто министр тебя изнасиловал, то крепко пожалеешь. Такая ложь - ни что иное, как измена. Ясно? Измена. А наказание за измену - смерть. А когда твое тело найдут, то тебя даже опознать никто не сможет. Поняла, сука? Твой язык обнаружат прибитым к дереву.
      Это ложь, что министр тебя изнасиловал. Гнусная изменническая ложь. Повторишь свои измышления ещё хоть раз, и смерть твоя будет долгой и мучительной.
      - Да, господин, - рыдала она. - Я больше никогда не солгу. Простите. Пожалуйста, простите меня! Я больше никогда не стану лгать. Клянусь!
      - Ты выставляла свои прелести перед министром, предлагая себя. Но министр слишком достойный человек, чтобы заводить с тобой интрижку. Или с кем бы то ни было. Он тебя отверг. Отказал тебе.
      - Да, господин.
      - Ничего недостойного не произошло. Усекла? Министр никогда не дела ничего недостойного ни с тобой, ни с кем другим!
      - Да, господин. - Она рыдала, низко опустив голову.
      Несан вытащил из её рукава носовой платок и вытер ей глаза. В тусклом свете он видел, что от слез косметика на её лице вся размазалась.
      - А теперь прекрати реветь. У тебя лицо хрен знает на что похоже. Лучше тебе вернуться в свои апартаменты и привести себя в порядок, прежде чем возвращаться на пир.
      Она всхлипнула, стараясь сдержать слезы.
      - Я не могу теперь вернуться на пир. Мое платье испорчено. Я не могу вернуться.
      - Можешь и вернешься. Приведи в порядок и лицо и смени платье. Ты вернешься на пир. Там будет кое-кто, кто за тобой присмотрит, проследит, чтобы ты вернулась и посмотрит, усвоила ли ты послание. Если ещё раз оступишься, то отведаешь его меча.
      Глаза женщины округлились от ужаса.
      - Кто...
      - Не важно. Для тебя это не имеет значения. Важно лишь, чтобы ты усвоила послание и поняла, что с тобой произойдет, если ты посмеешь повторить свою гнусную ложь.
      - Я поняла, - кивнула она.
      - Господин, - сказал Несан. Она подняла брови. - Я поняла, господин!
      Женщина прижалась спиной к Морли.
      - Я поняла, господин. Да, господин! Я правда все поняла, господин!
      - Отлично, - хмыкнул Несан.
      Женщина оглядела себя. Ее нижняя губа дрожала. По щекам струились слезы.
      - Пожалуйста, господин, могу я поправить платье?
      - Когда я закончу говорить.
      - Да, господин.
      - Ты пошла прогуляться. Ни с кем не разговаривала. Поняла? Ни с кем. Отныне держи рот на замке начет министра, иначе когда откроешь его в следующий раз, тебе его заткнут мечом. Усекла?
      - Да, господин.
      - Ну, тогда ладно. Можешь поправить платье, - жестом указал Несан.
      Морли заглядывал ей через плечо, пока она поправляла корсаж. Несан сомневался, что платье с таким вырезом как у нее, многое прикрывает, но ему уж точно нравилось наблюдать, как она приводит себя в порядок. Он и не думал, что ему когда-либо доведется увидеть подобное. Особенно как это делает андерка.
      Судя по тому, как она ахнула, внезапно выпрямившись, Морли что-то делал сзади у неё под платьем. Несану тоже хотелось кое-что сделать, но он помнил слова Далтона Кэмпбелла.
      Несан схватил Клодину Уинтроп за руку и толкнул её вниз по ступенькам.
      - А теперь убирайся!
      Женщина быстро глянула на Морли, потом снова на Несана.
      - Да, господин. Благодарю вас. - Она сделала быстрый книксен. Благодарю вас, господин.
      Не произнеся больше ни слова, она подхватила юбки, слетела со ступенек и побежала через лужайку, растворившись во тьме.
      - Зачем ты её отпустил? - Спросил Морли, уперев руку в бок. - Мы могли бы с ней поразвлечься. Она бы сделала все, что мы захотели. А увидев её богатство, мне захотелось.
      Несан повернулся к разочарованному приятелю.
      - Потому что мастер Кэмпбелл не говорил нам этого делать, вот почему. Мы просто помогли мастеру Кэмпбеллу, только и всего. И ничего больше.
      - Да уж, - кисло пробурчал Морли. Затем поглядел в сторону поленницы. - Во всяком случае, у нас ещё осталась выпивка.
      Несан думал о выражении ужаса на лице Клодины Уинтроп. Размышлял о том, как она плакала и всхлипывала. Конечно, он знал, что хакенки плачут, но Несан прежде и представить не мог, что андерки тоже могут плакать.
      Министр - андерец, поэтому Несан полагал, что министр не может сделать что-то действительно недостойное. Наверняка она сама напросилась, одеваясь в такие вот откровенные платья и своим поведением. Несан своими глазами видел, как женщины ведут себя с министром. Вроде как они были бы рады, если он попользуется ими.
      Он вспомнил, как плакала Беата, сидя на полу. Припомнил несчастное лицо девушки, когда министр вышвырнул её, когда закончил с ней.
      Юноша вспомнил, как она двинула ему, Несану, в челюсть.
      Все это слишком сложно для его понимания. Больше всего на свете ему сейчас хотелось напиться до умопомрачения.
      - Ты прав. Пошли выпьем. Нам есть много чего отпраздновать. Сегодня мы стали важными персонами.
      Обняв друг друга за плечи они двинулись за своей бутылкой.
      Глава 20
      - Нет, вы только гляньте! - Прошептала Тереза.
      Далтон проследил за взглядом жены и увидел Клодину Уинтроп, проталкивающуюся среди толпящихся в зале людей. На ней было платье, которое он уже видел на ней ещё тогда, когда работал в городе, старое платье более скромного фасона. Совсем не то, что было на ней в начале вечера. Далтон заподозрил, что под розовой пудрой её лицо пепельно-серое. Надо полагать, теперь она взирает на всех с недоверием.
      Люди, приехавшие в поместье из Ферфилда, изумленно изучали окружавшую их обстановку, стараясь впитать в себя как можно больше, чтобы потом в подробностях рассказать своим друзьям о великолепном вечере, проведенном в поместье Министра Культуры. Получить приглашение в поместье - большая честь, и никто из присутствующих не хотел упустить ни малейших деталей. Мелкие детали очень важны, когда хочешь потешить свое эго.
      Весь пол зала был устлан богатыми коврами, так что куда бы ты ни ступил, ноги тонули в мягком покрытии. На драпировку, закрывающую окна, надо полагать, пошли сотни ярдов лучших тканей, специально подобранных, чтобы гармонировать с цветными стеклами. Приглашенные женщины исподволь щупали драпировки, проверяя качество. По краям золотисто-лазурных занавесей свисали разноцветные кисти с мужской кулак толщиной. Мужчины восхищались мраморными колоннами, расположенными по периметру зала. Панели резного красного дерева, сделанные под художественно вырезанный кирпич, украшали потолок.
      Далтон, наблюдая за окружающими, потягивал из кубка лучшее вино, привозимое из долины Нариф. Ночью, когда горят все свечи и лампы, это место исполнено величия. Когда Далтон только приехал в поместье, ему самому потребовалось немало выдержки, чтобы не глазеть по сторонам, как все эти приехавшие из города люди.
      Он смотрел, как Клодина Уинтроп передвигается среди роскошно одетых гостей с деревянной улыбкой на лице, приветствуя знакомых и произнося какие-то слова, которых Далтон не слышал. Несмотря на все пережитые ею, как он знал, треволнения, она нашла в себе силы вести себя как подобает. Жена богатого дельца, избранного членом парламента торговцами и зернопромышленниками, чтобы представлять их интересы, Клодина Уинтроп была сама не последним членом общества. Когда люди впервые видели её с мужем, по возрасту годящимся ей в деды, то обычно принимали её всего лишь за игрушку в руках старика. И сильно ошибались.
      Ее муж, Эдвин Уинтроп, начал свою карьеру как простой фермер, выращивающий сорго - сладкий сорго в изобилии произрастал на юге Андерита. Каждый заработанный от продажи сорго грош он тратил с умом. Он экономил на всем, начиная с одежды и кончая всему мелкими радостями жизни. Долго не обзаводился он и семьей.
      На вырученные деньги он со временем купил скот, который выкармливал сорговым жмыхом. Продажа откормленного скота позволила закупить больше мясного скота и оборудование для производства рома, с тем, чтобы производить его самому, а не продавать жмых на спиртзаводы. Прибыль, полученная от продажи рома позволила Уинтропу арендовать ещё земли и купить рогатый скот, оборудование и помещения для выработки большего количества рома, а со временем складские помещения и фургоны для транспортировки производимых им товаров. Ром, производимый на фермах Уинтропа, продавался повсюду от Ренвольда до Никобариса, по всей трассе от Ферфилда до Эйдиндрила. Делая все сам - точнее, руками нанятых рабочих - от выращивания сорго до производства и продажи рома, от выращивания скота до его забоя на собственных скотобойнях и продажи его мясникам, Эдвин Уинтроп продавал свой товар по низким расценкам и сделал себе значительное состояние.
      Эдвин Уинтроп был скромным и честным человеком, его любили. Он женился только тогда, когда добился успеха. Клодине, хорошо образованной дочери зернопромышленника, не было и двадцати, когда она больше десяти лет назад вышла замуж за Эдвина.
      Великолепно справляющаяся с амбарными книгами и бухгалтерией, Клодина тщательно отслеживала все расходы не хуже супруга. Она была его ценной правой рукой - примерно как Далтон для министра Шанбора. С её помощью личная империя Уинтропа удвоилась. Даже жену Эдвин выбрал тщательно и мудро. Возможно, этот человек, никогда прежде не позволявший себе искать личных удовольствий, наконец позволил себе приобрести ценный приз. Клодина не только умна, но и красива.
      После того, как торговцы избрали Эдвина своим представителем, Клодина оказалась полезна мужу и на этом поприще, неофициально помогая ему писать торговые законы, которые Эдвин предлагал на обсуждение. Далтон не без оснований подозревал, что именно она в первую очередь и предлагает их своему мужу. В отсутствие супруга Клодина исподволь лоббировала от его имени предлагаемые законы. Никто из обитателей поместья не считал её "игрушкой".
      За исключением, быть может, Бертрана Шанбора. Но этот-то видел всех женщин в одинаковом свете. Во всяком случае, привлекательных.
      Далтону приходилось видеть, как Клодина, вспыхнув, хлопала ресницами и улыбалась Бертрану Шанбору своей застенчивой улыбкой. Министр считал порядочных женщин всего лишь кокетками. Возможно, она лишь невинно флиртовала с высокопоставленным мужчиной, а может, хотела внимания, которого её муж не мог ей оказать. Детей-то у неё нет. Может быть, она коварно предполагала получить от министра какие-то привилегии, а потом обнаружила, что они не воспоследовали.
      Клодина Уинтроп далеко не дура, она умна и находчива. Как все это началось - Далтон точно не знал, а Бертран Шанбор отрицал, что к ней вообще прикасался, как отрицал все, за чем не был застигнут - теперь уже неважно. Раз она искала тайной встречи с Директором Линскоттом, вопрос о вежливом торге насчет отступного отпал. Теперь её можно держать под контролем лишь грубой силой.
      Далтон указал кубком на Клодину.
      - Похоже, ты ошиблась, Тэсс. Не все дамы облачились в откровенные платья. Или Клодина просто скромница.
      - Нет, тут что-то другое. - Тереза выглядела действительно озадаченной. - По-моему, милый, раньше на ней было другое платье. Но почему она переоделась? Да ещё и в старье?
      Далтон пожал плечами.
      - Пошли спросим, хочешь? Только спрашивать будешь ты. Вряд ли это вежливо, если подобный вопрос задам я.
      Тереза подозрительно глянула на него. Она достаточно хорошо его знала, чтобы понимать, что за его невинной репликой скрывается какой-то план. А также знала достаточно, чтобы принять его слова как руководство к действию и сыграть ту роль, которую он только что ей отвел. Улыбнувшись, она приняла предложенную мужем руку. Клодина была не единственной умной и находчивой женщиной в поместье.
      Клодина вздрогнула, когда Тереза тронула её сзади за плечо. Быстро оглянувшись, она выдавила улыбку.
      - Добрый вечер, Тереза. - Клодина сделал легкий реверанс Далтону. Господин Кэмпбелл.
      Тереза, озабоченно нахмурив бровь, склонилась к женщине.
      - Клодина, что стряслось? Ты скверно выглядишь. И твое платье! Я что-то не припоминаю, чтобы ты приходила в нем.
      Клодина убрала за ухо выбившуюся прядь.
      - Со мной все в порядке. Я... Я просто нервничаю от такого большого количества гостей. Иногда в толпе мне становится дурно. Я пошла прогуляться, чтобы подышать воздухом. А в темноте то ли оступилась, то ли споткнулась. И упала.
      - Добрые духи! Может быть, вы присядете? - Вежливо поинтересовался Далтон, беря женщину по локоть, как бы желая поддержать. - Вот, позвольте усадить вас на стул.
      - Нет, со мной все в порядке, - уперлась она. - Но благодарю вас. Я испачкала платье и пришлось идти переодеваться, только и всего. Вот почему на мне теперь другое. Но со мной все хорошо.
      Далтон отодвинулся, и она быстро глянула на его меч. С тех пор как она вернулась в зал он видел, как она смотрела на множество имевшихся здесь мечей...
      - Вы выглядите так, будто что-то...
      - Нет, - упрямо возразила она, - я ударилась головой, поэтому и выгляжу несколько странно. Но со мной все нормально. Правда. Просто пострадала моя самоуверенность.
      - Понимаю, - посочувствовал Далтон. - Такого рода приключения заставляют понять, насколько коротка может быть жизнь. Заставляют понять, что можешь умереть в любой - он прищелкнул пальцами - момент.
      Губы Клодины дрожали. Ей пришлось сглотнуть, прежде чем она сумела ответить.
      - Да. Я понимаю, что вы имеете в виду. Но теперь я чувствую себя гораздо лучше. Самообладание ко мне вернулось.
      - Да? Я не очень в этом уверен.
      - Далтон, ты что, не видишь, что бедняжка в потрясении? - Ткнула его в бок Тереза. Она ещё раз пихнула его. - Иди занимайся своими делами, пока я позабочусь о бедной Клодине.
      Далтон поклонился и ушел, предоставляя Терезе возможность самой выяснять то, что нужно. Он был доволен хакенскими парнями. Похоже, им удалось вселить в неё должный страх. Судя по тому, с каким трудом она передвигалась, послание они ей передали именно в той форме, что он велел. Жестокость всегда помогает людям лучше усвоить указания.
      Далтону было приятно, что он правильно оценил Несана. Он понял о нем все, когда увидел, как паренек смотрит на меч. В глазах Клодины, когда она поглядела на его меч, мелькнул страх. В глазах же Несана горел огонь желания. Мальчик не лишен амбиций. Морли тоже полезен, но в основном как груда мускул. И вместо мозгов у него мускулы. Несан понял инструкции куда лучше, и, будучи столь сообразительным, может оказаться более полезным. В таком юном возрасте они и представления не имеют, насколько глубоко их невежество.
      Далтон обменялся рукопожатиями с мужчиной, поспешившим поздравить его с новой должностью. Он надел на лицо вежливую маску, но никак не мог вспомнить имени этого человека и даже не очень вслушивался в его слова. Мысли Далтона витали далеко.
      Директор Линскотт только закончил разговор с каким-то толстяком о налогах на зерно, хранящееся у толстяка на складах. Не такая уж мелочь, учитывая имеющиеся в Андерите огромные запасы зерна. Далтон вежливо и рассеянно отделался от безымянного типа и скользнул поближе к Линскотту.
      Когда Директор повернулся, Далтон с теплой улыбкой схватил его за руку, прежде чем у того появилась возможность избежать этого. Рукопожатие Директора было могучим, на его руках ещё сохранились трудовые мозоли.
      - Я счастлив, что вы смогли прибыть на пир, Директор Линскотт! Надеюсь, вы довольны вечером. Есть ещё многое такое, что министр хотел бы обсудить.
      Директор Линскотт, высокий жилистый мужчина с загорелым лицом, всегда выглядевший так, будто у него вечно болят зубы, не ответил на улыбку. Четверо старших Директоров являлись гильдейскими мастерами. Один был из важной гильдии портных, второй из ассоциативной гильдии бумагопроизводителей, третий - мастер-оружейник. И Линскотт. Линскотт был мастером - каменщиком. Большинство других Директоров были уважаемыми ростовщиками или торговцами, также имелось несколько барристеров и один адвокат.
      Директор Линскотт был облачен в старомодный, но отлично сидящий дублет теплого коричневого цвета, прекрасно гармонировавшего с его редкими седыми волосами. Меч тоже был старым, но великолепная медная окантовка кожаных ножен сияла, как новенькая. Серебряная эмблема - мастерок каменщика сверкала на темной коже. Несомненно, и клинок в прекрасном состоянии, как и все остальное у этого человека.
      Линскотт не пытался сознательно пугать людей, просто это как-то получалось у него само собой. Наподобие того, как внушает естественный страх медведица с медвежатами. Линскотт считал народ Андерита, тружеников полей и других рабочих лошадок, а также членов прочих гильдий своими детенышами.
      - Да, - ответил Линскотт, - я слыхал, будто у министра грандиозные планы. Я слышал, что он помышляет отринуть настоятельный совет Матери-Исповедницы и порвать со Срединными Землями.
      - Уверен, что не открою ничего нового, - развел руками Далтон, - если скажу вам, что, насколько я понимаю ситуацию, министр Шанбор намерен выбрать то, что будет лучше для нашего народа. Ни больше, ни меньше.
      Вот вы, к примеру. Что, если мы сдадимся этому новоявленному Магистру Ралу и присоединимся к Д"Харианской Империи? Этот Магистр Рал заявил, что все страны должны отказаться от суверенитета - в отличие от того, что было в альянсе Срединных Земель. Сие означает, я полагаю, что ему больше не понадобится Комитет Культурного Согласия и его Директоры.
      Загорелое лицо Линскотта побагровело.
      - Речь идет не обо мне, Кэмпбелл. А о свободе народов Срединных Земель. Об их будущем. О том, чтобы не дать воякам Имперского Ордена поглотить и растоптать нашу страну на пути к завоеванию Срединных Земель.
      Посол Андерита передал слова Магистра Рала, что, хотя все страны должны сдаться и подпасть под единое правление и командование, каждой стране будет позволено сохранить собственную культуру, если это не идет в разрез с общепринятыми законами. Он обещал, если мы примем его условия, пока они действительны для всех, что мы примем участие в создании этих законов. И Мать-Исповедница подтвердила его обещания.
      Далтон уважительно поклонился Директору.
      - Боюсь, вы неверно понимаете позицию министра Шанбора. Он предложит Суверену, чтобы мы последовали совету Матери-Исповедницы, если искренне поверит, что это будет в лучших интересах нашего народа. В конце концов, на кон поставлена наша культура. Он вовсе не намерен принимать чью-либо сторону с кондачка. Имперский Орден ведь может предложить нам и более выгодные мирные условия.
      Взгляд, которым одарил его Директор Линскотт, мог заморозить и снеговика.
      - Рабы живут мирно.
      Далтон изобразил невинный беспомощный взгляд.
      - Я не успеваю следить за вашими мыслями, Директор.
      - Вы, Кэмпбелл, готовы продать ваше собственное культурное наследие в обмен на пустые обещания помешанной на конкисте агрессивной орды. Задайте себе вопрос, зачем ещё они могли сюда пожаловать без приглашения? Как вы можете так спокойно заявлять, что рассматриваете возможность вонзить нож в сердце Срединных Земель? Да что в за человек такой, Кэмпбелл, если способны, после того, что для нас сделали Срединные Земли, повернуться спиной к советам и настоятельным рекомендациям Матери-Исповедницы?
      - Директор, мне кажется, вы...
      - Наши предки, - потряс кулаком Линскотт, - безуспешно сражавшиеся с хакенскими ордами, должно быть, в гробу переворачиваются, слыша, как вы втихую рассматриваете возможность продать наше наследие, за которое они шли на такие жертвы.
      Далтон не стал отвечать сразу, позволяя Линскотту услышать, как его собственные слова эхом заполняют повисшую между ними двумя тишину. Чтобы пожать именно этот урожай Далтон и засевал свои тщательно продуманные слова.
      - Я знаю, что вы искренне любите наш народ, Директор Линскотт, и всячески стремитесь защитить его. Мне очень жаль, что вы считаете мои такие же стремления неискренними. - Далтон вежливо поклонился. - Надеюсь, остаток вечера вы проведете в приятной обстановке.
      Умение так изысканно отреагировать на столь тяжкое оскорбление являлось верхом вежливости. Более того, тот, кто был способен нанести такую рану, выказывал себя человеком, нарушающим древний андерский кодекс чести.
      Считалось, что только хакенцы так жестоко унижали андерцев.
      С глубочайшим уважением к тому, кто оскорбил его, Далтон откланялся и вознамерился удалиться, будто его попросил уйти, отослали прочь. Будто его унизил хакенский владыка.
      Директор окликнул его. Далтон остановился и оглянулся через плечо.
      Директор Линскотт скривил рот, будто пробовал на вкус редко использовавшуюся вежливость.
      - Знаете, Далтон, я помню вас, когда вы ещё работали у судьи в Ферфилде. Я всегда считал вас порядочным человеком. И теперь думаю так же.
      Далтон вежливо повернулся, будто готовясь проглотить очередное оскорбление, буде Директор захочет сделать это снова.
      - Благодарю вас, Директор Линскотт. Услышать такие слова из уст столь уважаемого человека, как вы, большая честь.
      Линскотт сделал неопределенный жест, будто по-прежнему пытался отыскать в затянутых паутиной углах вежливые слова.
      - И я совершенно теряюсь, пытаясь понять, как порядочный человек может разрешать своей жене так вот выставлять титьки на всеобщее обозрение.
      Далтон улыбнулся. Если не сами слова, то интонация, с которой они сказаны, явно примирительная. Шагнув обратно, он небрежно взял с проносимого мимо подноса бокал вина и предложил его Директору. Линскотт, кивнув, принял напиток.
      Далтон отбросил официальный тон и заговорил так, будто они с Директором были друзьями детства.
      - Вообще-то совершенно согласен. Честно говоря, мы с женой повздорили по этому поводу перед тем, как придти сюда. Она настаивала, что такой фасон нынче в моде. Я топнул ногой, как уважающий себя женатый мужчина, и категорически запретил ей надевать это платье.
      - Тогда почему она в нем?
      - Потому что я ей не изменяю, - тяжело вздохнул Далтон.
      Линскотт склонил голову набок.
      - Хотя и рад слышать, что вы не сторонник современных нравов в том, что касается супружеских обетов, но какое это имеет отношение к цене на хлеб в Кельтоне?
      Далтон отпил глоток вина. Линскотт не сводил с него глаз.
      - Ну, поскольку я ей не изменяю, я лишусь постельных игр, если буду побеждать во всяком споре.
      Впервые за все время на лице Линскотта появилась слабая улыбка.
      - Я понял, о чем вы.
      - Молодые женщины здесь одеваются просто невообразимо. Я был в шоке, когда пришел сюда на работу. Моя жена молода и не хочет отставать от них, хочет с ними подружиться. Она боится, что другие живущие тут женщины станут над ней потешаться.
      Я разговаривал с министром на эту тему, и он согласен, что женщинам не следует демонстрировать себя подобным образом, но наша культура позволяет женщинам самим выбирать себе туалеты. Мы с министром полагаем, что нам с ним следует на пару подумать о том, как повлиять на моду в лучшую сторону.
      Линскотт согласно кивнул.
      - Что ж, у меня тоже есть жена, и я тоже не гуляю на сторону. Рад слышать, что вы - один из немногих нынче, кто придерживается древних идеалов, что данные клятвы священны, и верность супругу - святая святых. Молодчина.
      В культуре Андерита много места уделялось чести, верности и данному слову - необходимости соблюдать данные обеты. Но Андерит менялся. И очень многих заботило, что за последние десятилетия нормы морали сильно изменились. В высших слоях общества разгул теперь стал не только приемлем, но поощрялся.
      Далтон глянул на Терезу, на Директора, затем снова на Терезу.
      - Директор, - сделал он приглашающий жест, - могу я представить вам мою возлюбленную супругу? Если позволите? И буду чрезвычайно признателен, если вы прибегнете к вашему огромному влиянию и выскажетесь по поводу благопристойности. Вы весьма уважаемый человек и пользуетесь таким авторитетом, которого мне никогда не получить. Она считает, что я говорю как ревнивый муж.
      Линскотт размышлял недолго.
      - С удовольствием, если вам угодно.
      Когда Далтон подвел Линскотта к дамам, Тереза уговаривала Клодину выпить немного вина и говорила что-то утешающее.
      - Тереза, Клодина, позвольте представить вам Директора Линскотта.
      Тереза улыбнулась, когда Линскотт поцеловал ей руку. Клодина же, когда с ней проделали ту же процедуру, не отрывала глаз от пола. Она выглядела так, будто ей больше всего на свете хотелось кинуться Линскотту в объятия в поисках защиты или бежать прочь со всех ног. Ладонь Далтона, подбадривающе положенная ей на плечо, не позволила ей сделать ни то, ни другое.